была слишком тупая, чтобы все получилось естественно и просто. Но Джо меня
заставил почувствовать себя настолько пустой и никчемной, что мне уже было
все равно, будь что будет; и пускай он катится к такой-то матери.
Это был такой цирк, Джейк, ты не поверишь. Я была девственница, но мне
всегда на это было плевать, с любой точки зрения. Этот парнишка, он
вообще-то был неплохой, такой худощавый, заурядного вида мальчик, но он
здорово выпил и принялся меня щупать и лапать, как будто круче его на свете
не сыскать. Когда я окончательно решила, что мне плевать, я ухватила его
обеими руками за волосы и - лицо в лицо. И свалила его на пол с кушетки, он
был такой субтильный, этот мальчик!
Другая парочка уже оккупировала спальню, так что я стала снимать с него
брюки прямо в гостиной. Как он меня боялся! Ему хотелось выключить свет, и
чтобы была музыка, и раздеть меня в темноте, а потом он лапал меня,
наверное, с полчаса, пока не решился взяться за дело, и так, и эдак, и черт
знает как еще - я обозвала его педиком, уронила на пол, на ковер, и искусала
в кровь. И знаешь, как он на это отреагировал? Он просто лежал и хныкал и
говорил: "Ну, перестань, пожалуйста!"
- Бог мой, бедный мальчик! - сказал я.
- В общем, я поняла, что если срочно чего-нибудь сама не сделаю, будет
поздно, потому что с каждой секундой я все больше себя ненавидела. Но тут
этот твой бедный мальчик потерял сознание, прямо на полу. А мне показалось,
что будет забавно, если я сяду на него верхом, прямо как он есть, и стану
ему делать искусственное дыхание...
- О господи!
- Ты не забывай, что я тоже была пьяная в дым. Но у меня все равно
ничего не вышло, и в довершение всего меня вырвало, прямо на него, на
бедного.
Я покачал головой.
- А потом мне стало так муторно, что я убежала из дома и отправилась
прямиком на квартиру к Джо - я жила на Сто десятой, а он на Сто тринадцатой,
прямо возле Бродвея. Мне после этого мальчика было уже все равно, что он со
мной сделает.
- Я тебя не спрашиваю, что он с тобой сделал.
- Он сделал; он только глянул на меня и сразу засунул под душ, прямо в
одежде, в чем была: я и себя тоже неплохо уделала. Включил холодную, и я там
сидела, пока он не спроворил мне суп и стакан томатного сока, потом он надел
на меня пижаму и еще сверху халат, и я стала есть суп. Вот и все. Я в ту
ночь даже и спала с ним...
- Послушай, Ренни, ты вовсе не обязана мне все это рассказывать.
Ренни удивленно на меня посмотрела.
- Да нет, в смысле, что я спала. Он меня и пальцем не тронул, но он же
ни за что в жизни не станет всю ночь мучаться в кресле ради того, чтоб
соблюсти какие-то там приличия. Ты не хочешь обо всем об этом слышать?
- Конечно хочу - если ты мне хочешь рассказать.
- Я хочу тебе рассказать. Я раньше никому не рассказывала, и мы с Джо
тоже никогда об этом не вспоминаем, но ведь никто никогда и не говорил, что
наша семья может выглядеть странной или глупой, и, наверное, мне самой важно
это тебе рассказать. Я, кажется, даже и не думала ни о чем таком, пока ты не
начал над нами подсмеиваться.
Мне стало неловко, и я сказал:
- Я просто восхищаюсь самообладанием Джо.
- Знаешь, Джейк, он, наверное, и впрямь в каком-то смысле бойскаут, но
у него были и другие причины так себя вести. Когда я протрезвела, он сказал
мне, что ему просто не настолько хотелось, чтобы он позволил себе
воспользоваться моим состоянием. Он сказал, что ему бы хотелось заниматься
со мной любовью, но не только ради секса - все, что мы будем делать, мы
должны делать на одном и том же уровне, смотреть на все под одинаковым углом
зрения, иметь общие цели, и чтобы никто никому не делал поблажек, в
противном случае его это не интересует. Но он сказал, что не против, чтобы у
нас сложились более или менее постоянные отношения.
В смысле, ты хочешь на мне жениться? - спросила я. А он ответил: "Да
мне, в общем-то, плевать, Ренни. Можно и жениться, просто потому, что мне не
нравится все это дерьмо собачье, которое непременно липнет к людям, когда
они просто любовники, но ты должна понять, что я имею в виду под более или
менее постоянной связью". Он имел в виду, что мы не расстанемся до тех пор,
покуда каждый из нас не перестанет уважать все связанное с другим, абсолютно
все, и завоевать это уважение - наша первейшая задача. И сама по себе жена
или любовница его интересовала куда меньше, чем воплощение этой его идеи, у
него просто глаза горели.
И знаешь, чем мы занялись? Мы проговорили два дня и две ночи почти без
перерыва, и за все это время он сам ни разу ко мне не прикоснулся и мне не
позволил. Я не пошла на работу, он тоже не пошел на занятия, потому что мы
оба знали: это куда важнее всего того, чем мы до сей поры занимались. Он
объяснил мне, как он смотрит на мир, до последней малости, и столько всего
обо мне выспросил - во мне еще никто и никогда так не копался. "Мир по уши в
дерьме, никому не нужном, - сказал он. - Мало что в этом мире представляет
для меня хоть какую-то ценность, и это - едва ли не самое главное". Мы
договаривались по каждому пункту, сколь бы ничтожным и тривиальным он ни
казался, мы совершенно объективно сравнивали наши оценки и разбирали их до
мельчайших подробностей, по крайней мере на несколько лет вперед, и он меня
сразу предупредил, что, пока у меня не войдет в привычку ясно выражать свои
мысли - пока я по-настоящему не разберусь, как это делается, - большая часть
здравых идей в силу необходимости будет исходить от него. Мы просто забудем
на время о моих идеях... Он хотел, чтобы я вернулась в колледж и много еще
чему научилась, и не потому, что образование превыше всего; это его сфера
деятельности, так уж получилось, и если я в ней буду профаном, мы в силу
объективных причин будем с каждым годом все больше и больше удаляться друг
от друга. И никаких разговоров о покупках, никакого деления на мои интересы
и его интересы. Что один из нас примет всерьез, другой должен также
научиться принимать всерьез, и наши отношения в списке всегда будут по
значимости первыми, выше карьеры, выше амбиций или чего бы то ни было еще.
Он сказал: я буду ждать от тебя таких же суровых требований ко мне и к себе
самой, какие и я, в свою очередь, буду предъявлять к себе и к тебе, или это
всегда будет одни и те же требования.
- Бог ты мой!
- Понимаешь, что он имел в виду? У Джо совсем не было друзей, потому
что и от друзей он бы требовал того же самого, разве что чуть менее жестко,
- ясности, ума, самоконтроля. И я избавилась от всех моих бывших друзей,
потому что всегда приходилось делать им скидки то на одно, то на другое; а
как после этого можно всерьез на них рассчитывать? Мне пришлось полностью
пересмотреть отношение не только к родителям, но и к собственному детству.
Я-то думала, у меня было прелестное, чуть ли не идеальное детство, а теперь
поняла, что воспитывалась под стеклянным колпаком, сплошная вата и сахарный
сироп. Все мои прежние мнения
- к черту, потому что я не могла их аргументированно доказать. Мне
кажется, Джейк, я вообще себя стерла, как ластиком, под ноль, чтобы все
начать заново. И знаешь, в чем проблема: не думаю, чтобы мне когда-нибудь
удалось стать такой, какой меня видит Джо, - мне всегда будет не хватать
уверенности, и объяснять свою точку зрения он всегда будет лучше, чем я, -
но другого пути у меня все равно нет. Как говорит Джо, есть только то, что
есть. Я покачал головой.
- Звучит мрачновато, а, Ренни?
- Нет, что ты! - она была никак не согласна. - Джо замечательный; дай
мне возможность все отыграть назад, я не соглашусь ни за что на свете. Не
забывай, я выбирала сама: я могла в любой момент хлопнуть дверью, и он бы
все равно обеспечивал и меня и детей.
Мне, однако, показалось, что выбирала она примерно так же, как я мог
выбрать себе позу в Комнате Директив и Консультаций.
- Джо - он, конечно, замечательный, - согласился я, - если ты в такого
рода вещах находишь кайф.
- Джо - он замечательный, - эхом повторила Ренни. - Клянусь тебе, я
никого даже близко похожего на Джо никогда не встречала. Он прямой, как
стрела, и мыслит так же прямо. Мне иногда кажется: все, о чем бы ни подумал
Джо, силой его ума превращается в нечто гораздо более значительное. Тебе это
может показаться странным, даже нелепым, но я думаю о Джо, как думала бы,
наверное, о Боге. Даже если он совершает ошибку, резоны, по которым он
поступил именно так, а не иначе, куда ясней и обоснованней, чему у кого бы
то ни было еще. Ты только не смейся надо мной, ладно?
- Он нетерпим, - я нашелся, что сказать.
- Бог тоже нетерпим. Но ты же знаешь причину: он нетерпим исключительно
к глупости - в тех людях, до которых ему есть дело! Джейк, я стала много
лучше, чем была; ведь раньше меня, можно сказать, вообще не было. Так что я
потеряла?
Я усмехнулся.
- Видимо, мне нужно что-нибудь сказать насчет индивидуальности. Принято
считать, что в подобных случаях речь идет об индивидуальности.
- Мы с Джо и об этом говорили. Джейк, бога ради, ты хоть его-то не
считай наивным! Он говорит, что одна из самых трудных и значимых задач -
всегда осознавать возможные альтернативы твоей позиции.
- То есть?
- Ну, во-первых, предположим, что всякая личность и в самом деле
уникальна. Разве из этого следует, что, если вещь уникальна, она непременно
являет собой некую ценность? Ты утверждаешь, что лучше быть настоящей Ренни
Макмэхон, чем подделкой под Джо Моргана, но это же не очевидно, Джейк,
отнюдь. Романтизм чистой воды. Я скорее соглашусь на какого-нибудь вшивого
Джо Моргана, чем на первосортную Ренни Макмэхон. и к черту гордыню, вся эта
уникально-личностная лабуда тоже ведь не абсолют.
- Отвечу тебе, Ренни, цитатой из Евангелия, - сказал я. - Из этого не
вытекает также, что если вещь не есть абсолют, она не являет собой ценности.
- Джейк, перестань! - Ренни снова начала проявлять признаки
беспокойства.
- Но почему? Ты точно так же можешь принять и иную точку зрения: Ренни
Макмэхон не представляла собой никакой особой ценности, но она была, а есть
только то, что есть. Позволь задать тебе вопрос, а, Ренни: как ты думаешь,
по какой такой причине Джо заинтересовался моей скромной персоной? Он же не
мог не знать, что я никогда не встроюсь ни в какую из его программ. Я всем
готов давать поблажки, и в первую очередь себе. Да, господи, а разве я не
делаю поблажек Джо! И он со своей стороны это допускает, а следовательно,
также делает мне поблажки. Почему он так устроил, чтобы мы с тобой
беседовали почаще? Он не знал, что я тебе скажу насчет всего этого дела -
что это либо смешно, либо просто оторопь берет, в зависимости от настроения?
- Джейк, ты, наверное, просто не догадываешься, какой Джо сильный. Это
в нем самое главное: сила. Он настолько силен, что давно бы от меня
отказался, если бы первый встречный способен был убедить меня, что я
совершила ошибку.
- Я не вижу особых признаков силы в этой заранее спланированной
кавалерийской акции. Глядя со стороны, можно подумать, что ему хочется,
чтобы у нас с тобой завязалась маленькая такая интрижка.
Ренни даже глазом не повела.
- Он настолько силен, что может себе позволить время от времени
выглядеть слабым. Таких сильных людей вообще больше нет.
- Он суперскаут, всем скаутам скаут, - радостно согласился я.
- Даже и в этом, - сказала Ренни. - Он такой сильный, что даже может
иногда себе позволить быть карикатурой, пародией на силу, и ему плевать.
Мало кому такое по плечу.
- А я, в таком случае, приглашен на роль адвоката дьявола? Что ж, из
меня выйдет чертовски хороший адвокат дьявола.
Ренни как-то занервничала.
- Не знаю... Тебе это может не понравиться, Джейк. Я правда не знаю,
почему ты произвел на Джо такое впечатление. Его никто раньше не интересовал
- у нас совсем не было друзей, они нам были просто не нужны, - но после
твоего собеседования он сказал, что ты ему интересен, а после первых
нескольких ваших с ним разговоров он вообще был как-то очень возбужден. Мне
он сказал, что для меня будет полезно поближе познакомиться с первоклассным
умом, совершенно отличным от его собственного, но было, кажется, что-то еще.
- Я польщен, - сказал я и сам себе не понравился, потому что это была
правда. - А тебе показалось, там было что-то еще, просто потому, что сама ты
во мне ничего первоклассного не углядела?
- Да ну тебя к черту. Что меня иногда в тебе пугает, знаешь: очень
часто ты как раз и не являешься противоположностью Джо - наоборот, ты
слишком на него похож. Я от каждого из вас даже слышала совершенно
одинаковые фразы, в разное время, независимо друг от друга. Ты часто
исходишь из тех же самых посылок. - Вот уже несколько минут, как Ренни
начала нервничать и, пока говорила, нервничала все заметнее. Наконец ее
прямо-таки передернуло. - Джейк, ты мне не нравишься!
Это меня охладило: одна только фраза, и всякое внутреннее неудобство
как рукой сняло, и настроение волшебным образом переменилось. Я был теперь
сильный, спокойный, немного мрачноватый Джейкоб Хорнер, не имеющий ничего
общего с тем напыженным от собственной умности пижоном, которым поучительную
историю любви. Я улыбнулся Ренни.
- Я надеюсь, что Джо вовсе не этого добивался, - сказала она. - Мне и
самой это не нравится. Я не хочу быть несправедливой к тебе, Джейк, но,
знаешь, месяц назад я чувствовала себя много увереннее и более счастливой,
что ли, - пока мы не встретили тебя.
- Скажи об этом Джо.
Зажмурилась, замотала головой - совсем не весело.
- Джо слишком на меня полагается, а я не дотягиваю, - сказала она
коротко. - Я уже чувствую себя виноватой, что рассказала тебе так много. С
моей стороны это была слабость: почти как если бы я ему изменила.
- Давай я сам ему скажу, - предложил я. Ренни прерывисто вздохнула и
покачала головой.
- Вот видишь? В том-то все и дело. Я не могу сказать тебе, чтобы ты не
говорил, но если ты скажешь, я пропала. Я никогда его не догоню.
Я видел, и очень ясно: малая толика прежней Ренни Макмэхон уцелела и
пыталась навести мосты,
- Но ты же не могла не понимать, что будут люди, которым весь План
Моргана покажется одной большой хохмой.
- Конечно, понимала. Но это были бы просто некие "люди". Меня
действительно испугало, что вот приходит человек, который признает логику
Джо и все его посылки - наши с ним посылки, - понимает их, признает их
правильность, а потом смеется над нами.
- Может быть, именно этого Джо и добивался.
- Может быть, но тогда, выходит, он меня переоценил! Я такие вещи не
могу принимать спокойно. Он может, и его это не слишком беспокоит - помнишь,
когда он говорил о развитии физических навыков у детей, а ты взял и
предложил, чтобы они научились сами застегивать себе пижамы? Я это и имела в
виду, когда сказала, что он может себе позволить выглядеть карикатурой на
самого себя, - все эти мелочи вокруг него, над которыми ты все время
издеваешься. Когда ты это предложил, я испугалась, по-настоящему испугалась.
Я не знала, что он станет делать. Господи, Джейк, он ведь иногда бывает
совершенно бешеный! Но он рассмеялся и сделал по-твоему, только и всего.
- Ренни, да ведь он тебя до смерти запугал. Это из-за того случая,
когда он тебя ударил?
Всякий раз, когда я ей об этом напоминал, она принималась плакать.
Удар-то вышел посильней, чем то казалось Богу.
- У меня просто сил не хватает, Джейк! - сквозь слезы. - Это моя вина,
но я для него недостаточно сильная.
И я изрек:
- Я понял: Бог - он холостяк .
Как и приведенные выше рассуждения Джо по вопросу о ценностях, эта
история семейных катаклизмов вовсе не была представлена мне в том сжатом и
готовом к употреблению виде, в котором я ее здесь пересказал. А случилась
далее вот что: наши ежедневные эквитации переменили характер. Теперь мы, как
правило, молча и с забавной эдакой целеустремленностью скакали к нашей
речушке в соснах, чтобы спокойно поговорить, и оставались там не меньше чем
час, вместо прежних двадцати минут. Интересное наблюдение: Ренни перестала
говорить о чем бы то ни было серьезном на ходу; и всякое утро она седлала
Тома Брауна с видимым неудовольствием. Но ехали мы всегда в одно и то же
место - дай волю лошадям, они бы наверняка и сами по привычке пошли именно
туда, и, должен признать, не раз и не два мы с Сюзи брали инициативу на себя
и шли впереди.
Дома, у Морганов, Ренни умолкала напрочь, покуда Джо прямо не спрашивал
ее о том, как прошло утро. Он часто именно так и делал, и Ренни мрачно врала
насчет темы нашей очередной беседы. Мрачно и неуклюже: это было не самое
приятное зрелище. Джо слушал ее внимательно и чаще всего с видом весьма
неопределенным; иногда он улыбался. Возможно, он понимал, что она ему лжет,
хотя человеку, знающему истинное положение вещей, трудно оценить искусство
лгущего. Однако, если и понимал, его это не слишком беспокоило. Он и впрямь
был очень сильный человек.
Мы с ним раз от раза ладили все лучше. Он отчаянно спорил со мной о
политике, истории, музыке, цельности, логике - обо всем на свете; мы играли
с ним в теннис и в кункен, и я выудил и вычистил две-три грамматические
несогласованности из рукописи его диссертации - весьма эксцентрического и
притом блестящего труда о спасительной роли наивности и энергии в
политической и экономической истории Америки. Мое отношение к Джо, к Ренни и
ко всей остальной вселенной менялось так же часто, как улыбка Лаокоона:
сегодня я был правоверный левый демократ, назавтра одна только мысль о
возможности каких бы то ни было перемен приводила меня в ужас; я был то
аскет, то раблезианец; то гиперрационалист, то ярый противник всякого
рационализма. И каждый раз я защищался до последнего патрона (за исключением
беспогодных дней), а Джо смеялся и разбивал меня в пух и прах. Мне этот
способ убивать по вечерам время казался не лишенным приятности, вот только
чем ближе дело шло к концу августа, тем более мрачной делалась Ренни. И в
соснах она то принималась мне что-то доказывать, то пожимала плечами, то
болтала, то плакала.
Она попалась.
Что до меня, я так покуда и не разобрался, свидетельствует ли ее
постоянное стремление стушеваться, уйти в тень о великой слабости или о силе
столь же необычайной; такие вещи трудно оценить, когда они работают на
полную катушку. Но я тем не менее находил ее все более и более
привлекательной, и та моя часть, которая выбрала роль наблюдателя, уже с
пониманием относилась к части заинтригованной (и много, много еще было
всяческих частей, которым вообще до всего этого не было дела): я думаю,
главную роль для меня здесь играл тот факт, что Ренни была единственной из
знакомых мне женщин, да и вообще, наверно, единственным представителем рода
людского, который внимательнейшим образом вглядывался в себя и не находил
там, внутри, ничего. В подобном случае вопрос о цельности теряет смысл.
31 августа 1953 года ее поведение как-то вдруг переменилось. Всю первую
половину дня шел дождь, и мы отправились на обычную прогулку после ужина;
Джо параллельно с нами отбыл на какое-то скаутское мероприятие. Она всю
дорогу сдерживала Тома Брауна, шла шагом, с некой, я бы даже сказал,
опаской; ни силы, ни стиля, и разговор был - так, шелуха. Но в соснах она
посерьезнела и успокоилась.
- Все в порядке, Джейк. - Она улыбнулась, и улыбка вышла весьма
прохладная.
- Что в порядке?
- Мне до сих пор неловко, что я распустила язык, но теперь с этим
покончено. - - То есть?
- Знаешь, я ведь и в самом деле какое-то время тебя боялась. Мне даже
казалось иногда, что я не могу с уверенностью сказать, кто сильнее, ты или
Джо. Только он загонял тебя в угол, глядь, а тебя там уже и нет, хуже того,
даже когда он в пух и прах разносил какую-нибудь из твоих позиций, мне
казалось, что тебя-то он даже и не задел - потому что ни одной из них ты не
слишком дорожил.
- В самую тютельку, - рассмеялся я.
- Вот-вот, - она не хотела, чтобы я ее перебивал, - ты только смеешься,
когда из-под твоих идей выдергивают костыли. А потом я начала думать: "Если
его мнения не есть он, что же тогда он?
- Грамматика подкачала. Ренни и ухом не повела.
- И знаешь, Джейк, до чего я додумалась? Мне стало казаться, что тебя
вообще не существует. Тебя слишком много. И это не просто маски, которые ты
то надеваешь, то снова снимаешь - у нас у всех есть маски. Но ты меняешься
совершенно, насквозь. Ты отменяешь себя прежнего. Ты больше всего похож на
персонажа из сна. Ты не сильный, но ты и не слабый. Ты просто - ничто.
Я счел уместным не ответить ей - ничем.
- Две разные вещи случились, Джейк, - холодно сказала Ренни. -
Во-первых, я почти уверена, что опять забеременела - задержка на неделю, а я
обычно как часы. Во-вторых, я решила, что больше не должна ни думать о тебе,
ни вообще иметь с тобой дело, потому что ты не существуешь. Джо выиграл.
Как-то днем, на той неделе, - продолжила она, - я видела сон, а может
быть, просто пригрезилось в полудреме, что Джо вот уже несколько недель как
подружился с дьяволом и для забавы спорит с ним и играет с ним в теннис,
пробует силу. Не смейся.
- Даже и не собирался.
- И я подумала, что Джо специально пригласил дьявола, чтобы и меня
заодно проверить, - может быть, просто потому, что ты в тот раз упомянул об
адвокате дьявола. И этот дьявол меня напугал, потому что я еще не настолько
сильная и что для Джо игра, для меня - смертельная схватка. - Здесь Ренни
запнулась. - А потом, когда Джо увидел, как оно все получилось, он мне
сказал, что дьявол не настоящий и что он создал дьявола из собственной силы,
как то и должно Богу. И потом еще раз сделал мне ребенка, чтобы я поняла:
единственная реальность это он
- и чтобы не боялась, и чтобы...
(Сей фантастический сюжет Ренни начала очень спокойно, но с каждой
фразой напряжение росло - он и построен-то был с одной-единственной,
совершенно очевидной целью: хоть как-то уравновесить постоянную
необходимость лгать, - покуда под конец весь ее свежеобретенный внешний
самоконтроль не рухнул и она не начала захлебываться слезами.)
- ...и чтобы я могла стать такой же сильной, как он, и сильнее всякого,
кто на самом-то деле даже и не настоящий!
Но сильней она от этого не стала. Я погладил ее по голове. Ее била
дрожь, и стучали зубы.
- О господи, вот если бы Джо был тут! - выкрикнула она.
- Я знаю, что бы он сказал, Ренни. Слезы к делу не относятся: ты просто
уходишь в сторону от решения проблемы. Вся эта придумка насчет дьявола
чересчур проста. И позволяет тебе от меня отделаться под абсолютно ложным
предлогом.
- Ты ненастоящий, нереальный, а Джо настоящий! Он каждый день один и
тот же человек, совершенно! Он правильный! Вот в чем разница.
Она сидела на земле, уронив голову на колени, и я гладил ее волосы.
- А я неправильный, - сказал я.
- Да!
- А как насчет тебя?
В ответ она быстро мотнула головой.
- Не знаю. Джо достаточно силен, чтобы заботиться и обо мне тоже. Это
не мое дело.
Чушь полная, и мы оба это поняли. Я, вместо ответа, снова стал гладить
ее по голове, и ее опять передернуло. Так мы и сидели минут, наверное, пять,
не говоря ни слова. Потом Ренни встала.
- Я очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь с нами, Джейк, - сказала
она. Я промолчал.
- Джо - он достаточно реален, чтобы справиться с тобой. Он настолько
реален, что его хватит на нас обоих.
- Ничто плюс один будет один, - с готовностью согласился я. Ренни
поджала губы и нервически потерла рукой живот.
- Ты прав, - сказала она.
Но самое неожиданное случилось потом. Мы поставили лошадей в стойло и,
не говоря лишних слов, поехали к дому. Было такое чувство, как будто
множество самых разных предметов, идей и ощущений повисло в состоянии
зыбкого равновесия - быстро сгущалась тьма на фоне пустого из конца в конец
летнего неба, и в самой этой бесшумной деловитой поспешности чудился едва ли
не отзвук гигантского коловращения Земли, - и хотелось быть тихим, потому
что единое слово могло вдруг вышибить космос из от века заведенного порядка.
Когда мы остановились у дома Морганов, было уже темно, и я отконвоировал
Ренни через темную лужайку.
- Джо дома, - сказал я, заметив свет сквозь закрытые жалюзи гостиной.
И, услышав, как шмыгнула в ответ Ренни, понял, что она и в машине тоже
плакала.
- Тебе, наверное, лучше не входить прямо сейчас, давай подождем пару
минут, а, как ты думаешь?
Она ничего не ответила, однако, дойдя до самого крыльца, остановилась,
и мы постояли немного в темноте. Дотрагиваться до нее мне не хотелось. Я
покачался немного на пятках, напевая про себя: Пепси-кола в точку бьет.
Потом заметил, что, хотя жалюзи и были закрыты, опущены до конца они не
были: свет пробивался наружу сквозь щелку в полдюйма толщиной вдоль
подоконника.
- Хочешь, пошпионим? - шепнул я Ренни на ухо, поддавшись минутному
порыву. - Давай, это же здорово! Наблюдение животных в естественных условиях
обитания.
Ренни ошарашенно поглядела на меня.
- Зачем?
- Ты хочешь сказать, что никогда ни за кем не подсматривала - если
человек один? Это же такой кайф! Ну, давай, пакостить так пакостить! Ничего
более подлого по отношению к другому человеку и сделать нельзя!
- Джейк, ну и дрянь же ты! - прошипела Ренни. - Он просто читает! Ты
что, первый день с ним знаком?
- В смысле?
- Настоящие люди, когда одни, такие же, как всегда. Никаких масок. Они
аутентичны, понимаешь: что ты видишь, то и есть на самом деле.
- Чушь собачья. Аутентичных людей не бывает. Давай глянем. - Нет.
- А я гляну. - Я подкрался к окну, нагнулся и заглянул в гостиную. И
тут же обернулся к Ренни.
- Сюда, быстро! - Пакостник должен пакостить: вот я и напакостил.
Она нехотя подошла к окну и пристроилась рядом.
заставил почувствовать себя настолько пустой и никчемной, что мне уже было
все равно, будь что будет; и пускай он катится к такой-то матери.
Это был такой цирк, Джейк, ты не поверишь. Я была девственница, но мне
всегда на это было плевать, с любой точки зрения. Этот парнишка, он
вообще-то был неплохой, такой худощавый, заурядного вида мальчик, но он
здорово выпил и принялся меня щупать и лапать, как будто круче его на свете
не сыскать. Когда я окончательно решила, что мне плевать, я ухватила его
обеими руками за волосы и - лицо в лицо. И свалила его на пол с кушетки, он
был такой субтильный, этот мальчик!
Другая парочка уже оккупировала спальню, так что я стала снимать с него
брюки прямо в гостиной. Как он меня боялся! Ему хотелось выключить свет, и
чтобы была музыка, и раздеть меня в темноте, а потом он лапал меня,
наверное, с полчаса, пока не решился взяться за дело, и так, и эдак, и черт
знает как еще - я обозвала его педиком, уронила на пол, на ковер, и искусала
в кровь. И знаешь, как он на это отреагировал? Он просто лежал и хныкал и
говорил: "Ну, перестань, пожалуйста!"
- Бог мой, бедный мальчик! - сказал я.
- В общем, я поняла, что если срочно чего-нибудь сама не сделаю, будет
поздно, потому что с каждой секундой я все больше себя ненавидела. Но тут
этот твой бедный мальчик потерял сознание, прямо на полу. А мне показалось,
что будет забавно, если я сяду на него верхом, прямо как он есть, и стану
ему делать искусственное дыхание...
- О господи!
- Ты не забывай, что я тоже была пьяная в дым. Но у меня все равно
ничего не вышло, и в довершение всего меня вырвало, прямо на него, на
бедного.
Я покачал головой.
- А потом мне стало так муторно, что я убежала из дома и отправилась
прямиком на квартиру к Джо - я жила на Сто десятой, а он на Сто тринадцатой,
прямо возле Бродвея. Мне после этого мальчика было уже все равно, что он со
мной сделает.
- Я тебя не спрашиваю, что он с тобой сделал.
- Он сделал; он только глянул на меня и сразу засунул под душ, прямо в
одежде, в чем была: я и себя тоже неплохо уделала. Включил холодную, и я там
сидела, пока он не спроворил мне суп и стакан томатного сока, потом он надел
на меня пижаму и еще сверху халат, и я стала есть суп. Вот и все. Я в ту
ночь даже и спала с ним...
- Послушай, Ренни, ты вовсе не обязана мне все это рассказывать.
Ренни удивленно на меня посмотрела.
- Да нет, в смысле, что я спала. Он меня и пальцем не тронул, но он же
ни за что в жизни не станет всю ночь мучаться в кресле ради того, чтоб
соблюсти какие-то там приличия. Ты не хочешь обо всем об этом слышать?
- Конечно хочу - если ты мне хочешь рассказать.
- Я хочу тебе рассказать. Я раньше никому не рассказывала, и мы с Джо
тоже никогда об этом не вспоминаем, но ведь никто никогда и не говорил, что
наша семья может выглядеть странной или глупой, и, наверное, мне самой важно
это тебе рассказать. Я, кажется, даже и не думала ни о чем таком, пока ты не
начал над нами подсмеиваться.
Мне стало неловко, и я сказал:
- Я просто восхищаюсь самообладанием Джо.
- Знаешь, Джейк, он, наверное, и впрямь в каком-то смысле бойскаут, но
у него были и другие причины так себя вести. Когда я протрезвела, он сказал
мне, что ему просто не настолько хотелось, чтобы он позволил себе
воспользоваться моим состоянием. Он сказал, что ему бы хотелось заниматься
со мной любовью, но не только ради секса - все, что мы будем делать, мы
должны делать на одном и том же уровне, смотреть на все под одинаковым углом
зрения, иметь общие цели, и чтобы никто никому не делал поблажек, в
противном случае его это не интересует. Но он сказал, что не против, чтобы у
нас сложились более или менее постоянные отношения.
В смысле, ты хочешь на мне жениться? - спросила я. А он ответил: "Да
мне, в общем-то, плевать, Ренни. Можно и жениться, просто потому, что мне не
нравится все это дерьмо собачье, которое непременно липнет к людям, когда
они просто любовники, но ты должна понять, что я имею в виду под более или
менее постоянной связью". Он имел в виду, что мы не расстанемся до тех пор,
покуда каждый из нас не перестанет уважать все связанное с другим, абсолютно
все, и завоевать это уважение - наша первейшая задача. И сама по себе жена
или любовница его интересовала куда меньше, чем воплощение этой его идеи, у
него просто глаза горели.
И знаешь, чем мы занялись? Мы проговорили два дня и две ночи почти без
перерыва, и за все это время он сам ни разу ко мне не прикоснулся и мне не
позволил. Я не пошла на работу, он тоже не пошел на занятия, потому что мы
оба знали: это куда важнее всего того, чем мы до сей поры занимались. Он
объяснил мне, как он смотрит на мир, до последней малости, и столько всего
обо мне выспросил - во мне еще никто и никогда так не копался. "Мир по уши в
дерьме, никому не нужном, - сказал он. - Мало что в этом мире представляет
для меня хоть какую-то ценность, и это - едва ли не самое главное". Мы
договаривались по каждому пункту, сколь бы ничтожным и тривиальным он ни
казался, мы совершенно объективно сравнивали наши оценки и разбирали их до
мельчайших подробностей, по крайней мере на несколько лет вперед, и он меня
сразу предупредил, что, пока у меня не войдет в привычку ясно выражать свои
мысли - пока я по-настоящему не разберусь, как это делается, - большая часть
здравых идей в силу необходимости будет исходить от него. Мы просто забудем
на время о моих идеях... Он хотел, чтобы я вернулась в колледж и много еще
чему научилась, и не потому, что образование превыше всего; это его сфера
деятельности, так уж получилось, и если я в ней буду профаном, мы в силу
объективных причин будем с каждым годом все больше и больше удаляться друг
от друга. И никаких разговоров о покупках, никакого деления на мои интересы
и его интересы. Что один из нас примет всерьез, другой должен также
научиться принимать всерьез, и наши отношения в списке всегда будут по
значимости первыми, выше карьеры, выше амбиций или чего бы то ни было еще.
Он сказал: я буду ждать от тебя таких же суровых требований ко мне и к себе
самой, какие и я, в свою очередь, буду предъявлять к себе и к тебе, или это
всегда будет одни и те же требования.
- Бог ты мой!
- Понимаешь, что он имел в виду? У Джо совсем не было друзей, потому
что и от друзей он бы требовал того же самого, разве что чуть менее жестко,
- ясности, ума, самоконтроля. И я избавилась от всех моих бывших друзей,
потому что всегда приходилось делать им скидки то на одно, то на другое; а
как после этого можно всерьез на них рассчитывать? Мне пришлось полностью
пересмотреть отношение не только к родителям, но и к собственному детству.
Я-то думала, у меня было прелестное, чуть ли не идеальное детство, а теперь
поняла, что воспитывалась под стеклянным колпаком, сплошная вата и сахарный
сироп. Все мои прежние мнения
- к черту, потому что я не могла их аргументированно доказать. Мне
кажется, Джейк, я вообще себя стерла, как ластиком, под ноль, чтобы все
начать заново. И знаешь, в чем проблема: не думаю, чтобы мне когда-нибудь
удалось стать такой, какой меня видит Джо, - мне всегда будет не хватать
уверенности, и объяснять свою точку зрения он всегда будет лучше, чем я, -
но другого пути у меня все равно нет. Как говорит Джо, есть только то, что
есть. Я покачал головой.
- Звучит мрачновато, а, Ренни?
- Нет, что ты! - она была никак не согласна. - Джо замечательный; дай
мне возможность все отыграть назад, я не соглашусь ни за что на свете. Не
забывай, я выбирала сама: я могла в любой момент хлопнуть дверью, и он бы
все равно обеспечивал и меня и детей.
Мне, однако, показалось, что выбирала она примерно так же, как я мог
выбрать себе позу в Комнате Директив и Консультаций.
- Джо - он, конечно, замечательный, - согласился я, - если ты в такого
рода вещах находишь кайф.
- Джо - он замечательный, - эхом повторила Ренни. - Клянусь тебе, я
никого даже близко похожего на Джо никогда не встречала. Он прямой, как
стрела, и мыслит так же прямо. Мне иногда кажется: все, о чем бы ни подумал
Джо, силой его ума превращается в нечто гораздо более значительное. Тебе это
может показаться странным, даже нелепым, но я думаю о Джо, как думала бы,
наверное, о Боге. Даже если он совершает ошибку, резоны, по которым он
поступил именно так, а не иначе, куда ясней и обоснованней, чему у кого бы
то ни было еще. Ты только не смейся надо мной, ладно?
- Он нетерпим, - я нашелся, что сказать.
- Бог тоже нетерпим. Но ты же знаешь причину: он нетерпим исключительно
к глупости - в тех людях, до которых ему есть дело! Джейк, я стала много
лучше, чем была; ведь раньше меня, можно сказать, вообще не было. Так что я
потеряла?
Я усмехнулся.
- Видимо, мне нужно что-нибудь сказать насчет индивидуальности. Принято
считать, что в подобных случаях речь идет об индивидуальности.
- Мы с Джо и об этом говорили. Джейк, бога ради, ты хоть его-то не
считай наивным! Он говорит, что одна из самых трудных и значимых задач -
всегда осознавать возможные альтернативы твоей позиции.
- То есть?
- Ну, во-первых, предположим, что всякая личность и в самом деле
уникальна. Разве из этого следует, что, если вещь уникальна, она непременно
являет собой некую ценность? Ты утверждаешь, что лучше быть настоящей Ренни
Макмэхон, чем подделкой под Джо Моргана, но это же не очевидно, Джейк,
отнюдь. Романтизм чистой воды. Я скорее соглашусь на какого-нибудь вшивого
Джо Моргана, чем на первосортную Ренни Макмэхон. и к черту гордыню, вся эта
уникально-личностная лабуда тоже ведь не абсолют.
- Отвечу тебе, Ренни, цитатой из Евангелия, - сказал я. - Из этого не
вытекает также, что если вещь не есть абсолют, она не являет собой ценности.
- Джейк, перестань! - Ренни снова начала проявлять признаки
беспокойства.
- Но почему? Ты точно так же можешь принять и иную точку зрения: Ренни
Макмэхон не представляла собой никакой особой ценности, но она была, а есть
только то, что есть. Позволь задать тебе вопрос, а, Ренни: как ты думаешь,
по какой такой причине Джо заинтересовался моей скромной персоной? Он же не
мог не знать, что я никогда не встроюсь ни в какую из его программ. Я всем
готов давать поблажки, и в первую очередь себе. Да, господи, а разве я не
делаю поблажек Джо! И он со своей стороны это допускает, а следовательно,
также делает мне поблажки. Почему он так устроил, чтобы мы с тобой
беседовали почаще? Он не знал, что я тебе скажу насчет всего этого дела -
что это либо смешно, либо просто оторопь берет, в зависимости от настроения?
- Джейк, ты, наверное, просто не догадываешься, какой Джо сильный. Это
в нем самое главное: сила. Он настолько силен, что давно бы от меня
отказался, если бы первый встречный способен был убедить меня, что я
совершила ошибку.
- Я не вижу особых признаков силы в этой заранее спланированной
кавалерийской акции. Глядя со стороны, можно подумать, что ему хочется,
чтобы у нас с тобой завязалась маленькая такая интрижка.
Ренни даже глазом не повела.
- Он настолько силен, что может себе позволить время от времени
выглядеть слабым. Таких сильных людей вообще больше нет.
- Он суперскаут, всем скаутам скаут, - радостно согласился я.
- Даже и в этом, - сказала Ренни. - Он такой сильный, что даже может
иногда себе позволить быть карикатурой, пародией на силу, и ему плевать.
Мало кому такое по плечу.
- А я, в таком случае, приглашен на роль адвоката дьявола? Что ж, из
меня выйдет чертовски хороший адвокат дьявола.
Ренни как-то занервничала.
- Не знаю... Тебе это может не понравиться, Джейк. Я правда не знаю,
почему ты произвел на Джо такое впечатление. Его никто раньше не интересовал
- у нас совсем не было друзей, они нам были просто не нужны, - но после
твоего собеседования он сказал, что ты ему интересен, а после первых
нескольких ваших с ним разговоров он вообще был как-то очень возбужден. Мне
он сказал, что для меня будет полезно поближе познакомиться с первоклассным
умом, совершенно отличным от его собственного, но было, кажется, что-то еще.
- Я польщен, - сказал я и сам себе не понравился, потому что это была
правда. - А тебе показалось, там было что-то еще, просто потому, что сама ты
во мне ничего первоклассного не углядела?
- Да ну тебя к черту. Что меня иногда в тебе пугает, знаешь: очень
часто ты как раз и не являешься противоположностью Джо - наоборот, ты
слишком на него похож. Я от каждого из вас даже слышала совершенно
одинаковые фразы, в разное время, независимо друг от друга. Ты часто
исходишь из тех же самых посылок. - Вот уже несколько минут, как Ренни
начала нервничать и, пока говорила, нервничала все заметнее. Наконец ее
прямо-таки передернуло. - Джейк, ты мне не нравишься!
Это меня охладило: одна только фраза, и всякое внутреннее неудобство
как рукой сняло, и настроение волшебным образом переменилось. Я был теперь
сильный, спокойный, немного мрачноватый Джейкоб Хорнер, не имеющий ничего
общего с тем напыженным от собственной умности пижоном, которым поучительную
историю любви. Я улыбнулся Ренни.
- Я надеюсь, что Джо вовсе не этого добивался, - сказала она. - Мне и
самой это не нравится. Я не хочу быть несправедливой к тебе, Джейк, но,
знаешь, месяц назад я чувствовала себя много увереннее и более счастливой,
что ли, - пока мы не встретили тебя.
- Скажи об этом Джо.
Зажмурилась, замотала головой - совсем не весело.
- Джо слишком на меня полагается, а я не дотягиваю, - сказала она
коротко. - Я уже чувствую себя виноватой, что рассказала тебе так много. С
моей стороны это была слабость: почти как если бы я ему изменила.
- Давай я сам ему скажу, - предложил я. Ренни прерывисто вздохнула и
покачала головой.
- Вот видишь? В том-то все и дело. Я не могу сказать тебе, чтобы ты не
говорил, но если ты скажешь, я пропала. Я никогда его не догоню.
Я видел, и очень ясно: малая толика прежней Ренни Макмэхон уцелела и
пыталась навести мосты,
- Но ты же не могла не понимать, что будут люди, которым весь План
Моргана покажется одной большой хохмой.
- Конечно, понимала. Но это были бы просто некие "люди". Меня
действительно испугало, что вот приходит человек, который признает логику
Джо и все его посылки - наши с ним посылки, - понимает их, признает их
правильность, а потом смеется над нами.
- Может быть, именно этого Джо и добивался.
- Может быть, но тогда, выходит, он меня переоценил! Я такие вещи не
могу принимать спокойно. Он может, и его это не слишком беспокоит - помнишь,
когда он говорил о развитии физических навыков у детей, а ты взял и
предложил, чтобы они научились сами застегивать себе пижамы? Я это и имела в
виду, когда сказала, что он может себе позволить выглядеть карикатурой на
самого себя, - все эти мелочи вокруг него, над которыми ты все время
издеваешься. Когда ты это предложил, я испугалась, по-настоящему испугалась.
Я не знала, что он станет делать. Господи, Джейк, он ведь иногда бывает
совершенно бешеный! Но он рассмеялся и сделал по-твоему, только и всего.
- Ренни, да ведь он тебя до смерти запугал. Это из-за того случая,
когда он тебя ударил?
Всякий раз, когда я ей об этом напоминал, она принималась плакать.
Удар-то вышел посильней, чем то казалось Богу.
- У меня просто сил не хватает, Джейк! - сквозь слезы. - Это моя вина,
но я для него недостаточно сильная.
И я изрек:
- Я понял: Бог - он холостяк .
Как и приведенные выше рассуждения Джо по вопросу о ценностях, эта
история семейных катаклизмов вовсе не была представлена мне в том сжатом и
готовом к употреблению виде, в котором я ее здесь пересказал. А случилась
далее вот что: наши ежедневные эквитации переменили характер. Теперь мы, как
правило, молча и с забавной эдакой целеустремленностью скакали к нашей
речушке в соснах, чтобы спокойно поговорить, и оставались там не меньше чем
час, вместо прежних двадцати минут. Интересное наблюдение: Ренни перестала
говорить о чем бы то ни было серьезном на ходу; и всякое утро она седлала
Тома Брауна с видимым неудовольствием. Но ехали мы всегда в одно и то же
место - дай волю лошадям, они бы наверняка и сами по привычке пошли именно
туда, и, должен признать, не раз и не два мы с Сюзи брали инициативу на себя
и шли впереди.
Дома, у Морганов, Ренни умолкала напрочь, покуда Джо прямо не спрашивал
ее о том, как прошло утро. Он часто именно так и делал, и Ренни мрачно врала
насчет темы нашей очередной беседы. Мрачно и неуклюже: это было не самое
приятное зрелище. Джо слушал ее внимательно и чаще всего с видом весьма
неопределенным; иногда он улыбался. Возможно, он понимал, что она ему лжет,
хотя человеку, знающему истинное положение вещей, трудно оценить искусство
лгущего. Однако, если и понимал, его это не слишком беспокоило. Он и впрямь
был очень сильный человек.
Мы с ним раз от раза ладили все лучше. Он отчаянно спорил со мной о
политике, истории, музыке, цельности, логике - обо всем на свете; мы играли
с ним в теннис и в кункен, и я выудил и вычистил две-три грамматические
несогласованности из рукописи его диссертации - весьма эксцентрического и
притом блестящего труда о спасительной роли наивности и энергии в
политической и экономической истории Америки. Мое отношение к Джо, к Ренни и
ко всей остальной вселенной менялось так же часто, как улыбка Лаокоона:
сегодня я был правоверный левый демократ, назавтра одна только мысль о
возможности каких бы то ни было перемен приводила меня в ужас; я был то
аскет, то раблезианец; то гиперрационалист, то ярый противник всякого
рационализма. И каждый раз я защищался до последнего патрона (за исключением
беспогодных дней), а Джо смеялся и разбивал меня в пух и прах. Мне этот
способ убивать по вечерам время казался не лишенным приятности, вот только
чем ближе дело шло к концу августа, тем более мрачной делалась Ренни. И в
соснах она то принималась мне что-то доказывать, то пожимала плечами, то
болтала, то плакала.
Она попалась.
Что до меня, я так покуда и не разобрался, свидетельствует ли ее
постоянное стремление стушеваться, уйти в тень о великой слабости или о силе
столь же необычайной; такие вещи трудно оценить, когда они работают на
полную катушку. Но я тем не менее находил ее все более и более
привлекательной, и та моя часть, которая выбрала роль наблюдателя, уже с
пониманием относилась к части заинтригованной (и много, много еще было
всяческих частей, которым вообще до всего этого не было дела): я думаю,
главную роль для меня здесь играл тот факт, что Ренни была единственной из
знакомых мне женщин, да и вообще, наверно, единственным представителем рода
людского, который внимательнейшим образом вглядывался в себя и не находил
там, внутри, ничего. В подобном случае вопрос о цельности теряет смысл.
31 августа 1953 года ее поведение как-то вдруг переменилось. Всю первую
половину дня шел дождь, и мы отправились на обычную прогулку после ужина;
Джо параллельно с нами отбыл на какое-то скаутское мероприятие. Она всю
дорогу сдерживала Тома Брауна, шла шагом, с некой, я бы даже сказал,
опаской; ни силы, ни стиля, и разговор был - так, шелуха. Но в соснах она
посерьезнела и успокоилась.
- Все в порядке, Джейк. - Она улыбнулась, и улыбка вышла весьма
прохладная.
- Что в порядке?
- Мне до сих пор неловко, что я распустила язык, но теперь с этим
покончено. - - То есть?
- Знаешь, я ведь и в самом деле какое-то время тебя боялась. Мне даже
казалось иногда, что я не могу с уверенностью сказать, кто сильнее, ты или
Джо. Только он загонял тебя в угол, глядь, а тебя там уже и нет, хуже того,
даже когда он в пух и прах разносил какую-нибудь из твоих позиций, мне
казалось, что тебя-то он даже и не задел - потому что ни одной из них ты не
слишком дорожил.
- В самую тютельку, - рассмеялся я.
- Вот-вот, - она не хотела, чтобы я ее перебивал, - ты только смеешься,
когда из-под твоих идей выдергивают костыли. А потом я начала думать: "Если
его мнения не есть он, что же тогда он?
- Грамматика подкачала. Ренни и ухом не повела.
- И знаешь, Джейк, до чего я додумалась? Мне стало казаться, что тебя
вообще не существует. Тебя слишком много. И это не просто маски, которые ты
то надеваешь, то снова снимаешь - у нас у всех есть маски. Но ты меняешься
совершенно, насквозь. Ты отменяешь себя прежнего. Ты больше всего похож на
персонажа из сна. Ты не сильный, но ты и не слабый. Ты просто - ничто.
Я счел уместным не ответить ей - ничем.
- Две разные вещи случились, Джейк, - холодно сказала Ренни. -
Во-первых, я почти уверена, что опять забеременела - задержка на неделю, а я
обычно как часы. Во-вторых, я решила, что больше не должна ни думать о тебе,
ни вообще иметь с тобой дело, потому что ты не существуешь. Джо выиграл.
Как-то днем, на той неделе, - продолжила она, - я видела сон, а может
быть, просто пригрезилось в полудреме, что Джо вот уже несколько недель как
подружился с дьяволом и для забавы спорит с ним и играет с ним в теннис,
пробует силу. Не смейся.
- Даже и не собирался.
- И я подумала, что Джо специально пригласил дьявола, чтобы и меня
заодно проверить, - может быть, просто потому, что ты в тот раз упомянул об
адвокате дьявола. И этот дьявол меня напугал, потому что я еще не настолько
сильная и что для Джо игра, для меня - смертельная схватка. - Здесь Ренни
запнулась. - А потом, когда Джо увидел, как оно все получилось, он мне
сказал, что дьявол не настоящий и что он создал дьявола из собственной силы,
как то и должно Богу. И потом еще раз сделал мне ребенка, чтобы я поняла:
единственная реальность это он
- и чтобы не боялась, и чтобы...
(Сей фантастический сюжет Ренни начала очень спокойно, но с каждой
фразой напряжение росло - он и построен-то был с одной-единственной,
совершенно очевидной целью: хоть как-то уравновесить постоянную
необходимость лгать, - покуда под конец весь ее свежеобретенный внешний
самоконтроль не рухнул и она не начала захлебываться слезами.)
- ...и чтобы я могла стать такой же сильной, как он, и сильнее всякого,
кто на самом-то деле даже и не настоящий!
Но сильней она от этого не стала. Я погладил ее по голове. Ее била
дрожь, и стучали зубы.
- О господи, вот если бы Джо был тут! - выкрикнула она.
- Я знаю, что бы он сказал, Ренни. Слезы к делу не относятся: ты просто
уходишь в сторону от решения проблемы. Вся эта придумка насчет дьявола
чересчур проста. И позволяет тебе от меня отделаться под абсолютно ложным
предлогом.
- Ты ненастоящий, нереальный, а Джо настоящий! Он каждый день один и
тот же человек, совершенно! Он правильный! Вот в чем разница.
Она сидела на земле, уронив голову на колени, и я гладил ее волосы.
- А я неправильный, - сказал я.
- Да!
- А как насчет тебя?
В ответ она быстро мотнула головой.
- Не знаю. Джо достаточно силен, чтобы заботиться и обо мне тоже. Это
не мое дело.
Чушь полная, и мы оба это поняли. Я, вместо ответа, снова стал гладить
ее по голове, и ее опять передернуло. Так мы и сидели минут, наверное, пять,
не говоря ни слова. Потом Ренни встала.
- Я очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь с нами, Джейк, - сказала
она. Я промолчал.
- Джо - он достаточно реален, чтобы справиться с тобой. Он настолько
реален, что его хватит на нас обоих.
- Ничто плюс один будет один, - с готовностью согласился я. Ренни
поджала губы и нервически потерла рукой живот.
- Ты прав, - сказала она.
Но самое неожиданное случилось потом. Мы поставили лошадей в стойло и,
не говоря лишних слов, поехали к дому. Было такое чувство, как будто
множество самых разных предметов, идей и ощущений повисло в состоянии
зыбкого равновесия - быстро сгущалась тьма на фоне пустого из конца в конец
летнего неба, и в самой этой бесшумной деловитой поспешности чудился едва ли
не отзвук гигантского коловращения Земли, - и хотелось быть тихим, потому
что единое слово могло вдруг вышибить космос из от века заведенного порядка.
Когда мы остановились у дома Морганов, было уже темно, и я отконвоировал
Ренни через темную лужайку.
- Джо дома, - сказал я, заметив свет сквозь закрытые жалюзи гостиной.
И, услышав, как шмыгнула в ответ Ренни, понял, что она и в машине тоже
плакала.
- Тебе, наверное, лучше не входить прямо сейчас, давай подождем пару
минут, а, как ты думаешь?
Она ничего не ответила, однако, дойдя до самого крыльца, остановилась,
и мы постояли немного в темноте. Дотрагиваться до нее мне не хотелось. Я
покачался немного на пятках, напевая про себя: Пепси-кола в точку бьет.
Потом заметил, что, хотя жалюзи и были закрыты, опущены до конца они не
были: свет пробивался наружу сквозь щелку в полдюйма толщиной вдоль
подоконника.
- Хочешь, пошпионим? - шепнул я Ренни на ухо, поддавшись минутному
порыву. - Давай, это же здорово! Наблюдение животных в естественных условиях
обитания.
Ренни ошарашенно поглядела на меня.
- Зачем?
- Ты хочешь сказать, что никогда ни за кем не подсматривала - если
человек один? Это же такой кайф! Ну, давай, пакостить так пакостить! Ничего
более подлого по отношению к другому человеку и сделать нельзя!
- Джейк, ну и дрянь же ты! - прошипела Ренни. - Он просто читает! Ты
что, первый день с ним знаком?
- В смысле?
- Настоящие люди, когда одни, такие же, как всегда. Никаких масок. Они
аутентичны, понимаешь: что ты видишь, то и есть на самом деле.
- Чушь собачья. Аутентичных людей не бывает. Давай глянем. - Нет.
- А я гляну. - Я подкрался к окну, нагнулся и заглянул в гостиную. И
тут же обернулся к Ренни.
- Сюда, быстро! - Пакостник должен пакостить: вот я и напакостил.
Она нехотя подошла к окну и пристроилась рядом.