Страница:
– Были большими друзьями, теперь же… герцог стал странноват, как говорила Темерия. Он слишком много времени занимается какими-то опытами, как сказывают, даже мага у себя при дворе приветил, – принц опустил голову, словно бы стеснялся такого поведения со стороны родного дяди. – А некоторые говорят, что даже многих магов… Что он пробует выяснить – не знаю, но сьер Оприс к нему ездил не так давно, всего-то в конце лета, кажется.
– Ездил? – князь опять не знал, как закончить вопрос. К счастью природная живость принца ему и тут сослужила службу.
– Чтобы расследовать этот его интерес. И ничего, разумеется, не последовало, все же герцог, помимо прочего, пэр королевства, непременный член Государственного Совета, и еще имеет кучу всяких титулов и привилегий. А впрочем, если бы виконт Тамберсил что-то там и открыл непотребное, это, конечно, наружу бы не вышло. Просто герцогу предложили этого больше не делать, и он бы послушался распоряжения.
Да, теперь необходимость ехать в герцогство д'Окр стала для князя Диодора совершенно определенной. Он даже загрустил, но не потому, что это вышло так неожиданно, а потому, что у него не было рекомендательного письма… Впрочем, какое же письмо тут могло иметь вес? Только от самого короля, а получить его было бы непросто. Если вообще, сколько-то возможно.
– Принц, ты любишь играть в воланы? – спросил князь, постаравшись сделать свой тон беспечным и необязательным.
– Очень люблю… – Внезапно он подобрался, словно заподозрил в вопросе какую-то хитрость, – Разумеется, когда не охочусь. Но в наших окрестностях часто охотиться не получается, слишком много полей и мало лесов.
– А есть ли у тебя тут достойные учителя фехтования?
Принц по-прежнему ничего не понимал, но все же решился отвечать более увлеченно.
– Как же без этого, кназ? Фехтование – это одно из главных тут развлечений, вот только… Учителя есть, но знаешь ли, – принц все же решился, – есть одна особенность. Тяжелая рапира или шпага меняют координацию, мне потом довольно трудно переходить на ракетку для игры в воланы, – он даже взвесил свою ракетку, которую так и не выпустил из рук, на ладони, чтобы показать, что и держать ее следует иначе, чем шпагу. – Если я увлекаюсь шпагой, а такое пару раз случалось, то в воланы проигрываю даже… – Принц быстро оглянулся на своего партнера по игре. – Проигрываю даже барону Шосту, вон тому, что приходится внуком Темерии.
– Принц, ты сам часто встречаешься с королем Фалемотом, да живет он вечно? – серьезно спросил князь.
– Нет, встречаемся мы в последнее время не слишком часто, – признался принц со вздохом. – У короля какие-то сложности возникли, он погряз в делах… Да и вообще, дел у него слишком много. – Принц ди'Парс даже крепче сжал ракетку. – Он же во все пробует вникнуть, как будто Совета пэров нет, или Государственного совета хотя бы?.. Я бы так не хотел, – признался он.
Князь улыбнулся насколько мог дружественней.
– И все же, принц, скоро тебе уже придется принимать участие и заседаниях Палаты пэров, и может быть, вообще переселиться в Лур.
– Да знаю я… – в его голове прозвучала досада. Но он тут же добавил: – Знаю, кназ. Вот только, скучно это. Король, правда, любит, когда я там сижу, он думает, что я могу там чему-то научиться, да только я-то мало что понимаю, и это кажется мне еще скучнее, чем учить рукву вашу… – Кажется, по обычной манере юности, споткнувшись на слишком откровенном признании, принц решил быть дерзким.
– Что же, принц, мы обо всем, что меня интересовало, поговорили, надеюсь, что не утомил тебя расспросами.
Принц подумал, что переход от прежнего тона, едва ли не доверительного к этому холодноватому соблюдению этикета вызвано именно его дерзостью, и потому решил быть все же милостивым и вежливым. Он тоже поклонился, и тут же спросил светским тоном:
– Кназ, а будешь ли ты на рождественском балу, что состоится в Луре через две с небольшим недели?
– Не уверен, принц, но если получу приглашение…
Принц нашел выход, как сгладить свою оплошность, как он полагал, в этом разговоре.
– Тогда считай, кназь, что я тебя приглашаю.
– Это честь для меня, принц. Теперь, если обстоятельства позволят, не премину там быть.
– Обстоятельства? – принц уже смотрел в сторону площадки для воланов. Граф Семпер и юный барон Шост уже направлялись к ним, заметив по жестам принца и князя, что их переговоры подходят к концу. – Ах да, у тебя же есть еще и обстоятельства… А не хочешь ли ты, кназ, сыграть со мной в воланы? Только предупреждаю, что играю я хорошо, и даже очень хорошо.
Князь отговорился тем, что ему как раз в фехтовании правильная координация важнее, чем в ударах ракеткой по волану. И они с графом тет Нестелеком ушли.
Вроде и недолго они были в этом большом и, несмотря на внешнюю нескладность, удобном для жизни дворце, а солнце уже зашло. И откуда-то сбоку, кажется, от прудов, стал наползать туман. И в нем почему-то стал заметен запах влажной прели, гнили даже, как князю показалось, болотного разложения, что было, все же странно почувствовать зимой.
Они нашли своих коней. Трое гвардейцев дружелюбно расспрощались с разодетым стражником, который с ними вместе коротал время, вероятно, они составили друг о друге недурное мнение. Вот только князь был не слишком уверен, что он вел переговоры тут с пользой для дела. Он так глубоко задумался, что едва не вздрогнул, когда граф спросил его:
– А мы разве не останемся тут на ужин, на который нас пригласили? – Он намекал на то, что князь не видел еще принцессу.
Но князь думал совсем о другом. О том, что жизнь семей, как ни удивительно, проходит именно через женскую болтовню, их интерес к подробностям и разной ерунде. Когда это теряется, как в случае с королем, исчезает и нечто тонкое между детьми и отцом.
Конечно, из разговора с принцессой князь мог бы больше узнать из того, что ему было нужно, что он хотел бы прояснить тут, но он уже представлял себе этот разговор. И отчетливо понимал, что после того, как он раговаривал с Темерией Унашитской и принцем, из этого мало что полезного получится. Принцесса будет вежлива, холодна и замкнута, так что терять время и оставаться тут, дожидаясь ужина, не хотелось. Да, именно что – не хотелось терять время.
Почему-то князю захотелось иного, у него отчетливо возникло предположение, что он может опоздать сделать что-то… Что следовало сделать как можно быстрее. Это было для него пока неясно, неопределенно, но он знал – следует спешить и торопиться. А потому он сказал:
– Мы тут не остаемся на ужин, граф. Мы направляемся… в Натен, кстати, у нас есть и рекомендация…
Граф, пока они отъезжали по аллее, заспорил, стал отнекиваться тем, что ни у него, ни у сопровождающих их троих гвардейцев нет денег для такого путешествия, но князь подавил возражения, заметив, что расходы берет на себя. Тем более, мрачновато подумал он, невелики эти расходы и будут, при здешних-то расстояниях и отличных дорогах.
24
– Ездил? – князь опять не знал, как закончить вопрос. К счастью природная живость принца ему и тут сослужила службу.
– Чтобы расследовать этот его интерес. И ничего, разумеется, не последовало, все же герцог, помимо прочего, пэр королевства, непременный член Государственного Совета, и еще имеет кучу всяких титулов и привилегий. А впрочем, если бы виконт Тамберсил что-то там и открыл непотребное, это, конечно, наружу бы не вышло. Просто герцогу предложили этого больше не делать, и он бы послушался распоряжения.
Да, теперь необходимость ехать в герцогство д'Окр стала для князя Диодора совершенно определенной. Он даже загрустил, но не потому, что это вышло так неожиданно, а потому, что у него не было рекомендательного письма… Впрочем, какое же письмо тут могло иметь вес? Только от самого короля, а получить его было бы непросто. Если вообще, сколько-то возможно.
– Принц, ты любишь играть в воланы? – спросил князь, постаравшись сделать свой тон беспечным и необязательным.
– Очень люблю… – Внезапно он подобрался, словно заподозрил в вопросе какую-то хитрость, – Разумеется, когда не охочусь. Но в наших окрестностях часто охотиться не получается, слишком много полей и мало лесов.
– А есть ли у тебя тут достойные учителя фехтования?
Принц по-прежнему ничего не понимал, но все же решился отвечать более увлеченно.
– Как же без этого, кназ? Фехтование – это одно из главных тут развлечений, вот только… Учителя есть, но знаешь ли, – принц все же решился, – есть одна особенность. Тяжелая рапира или шпага меняют координацию, мне потом довольно трудно переходить на ракетку для игры в воланы, – он даже взвесил свою ракетку, которую так и не выпустил из рук, на ладони, чтобы показать, что и держать ее следует иначе, чем шпагу. – Если я увлекаюсь шпагой, а такое пару раз случалось, то в воланы проигрываю даже… – Принц быстро оглянулся на своего партнера по игре. – Проигрываю даже барону Шосту, вон тому, что приходится внуком Темерии.
– Принц, ты сам часто встречаешься с королем Фалемотом, да живет он вечно? – серьезно спросил князь.
– Нет, встречаемся мы в последнее время не слишком часто, – признался принц со вздохом. – У короля какие-то сложности возникли, он погряз в делах… Да и вообще, дел у него слишком много. – Принц ди'Парс даже крепче сжал ракетку. – Он же во все пробует вникнуть, как будто Совета пэров нет, или Государственного совета хотя бы?.. Я бы так не хотел, – признался он.
Князь улыбнулся насколько мог дружественней.
– И все же, принц, скоро тебе уже придется принимать участие и заседаниях Палаты пэров, и может быть, вообще переселиться в Лур.
– Да знаю я… – в его голове прозвучала досада. Но он тут же добавил: – Знаю, кназ. Вот только, скучно это. Король, правда, любит, когда я там сижу, он думает, что я могу там чему-то научиться, да только я-то мало что понимаю, и это кажется мне еще скучнее, чем учить рукву вашу… – Кажется, по обычной манере юности, споткнувшись на слишком откровенном признании, принц решил быть дерзким.
– Что же, принц, мы обо всем, что меня интересовало, поговорили, надеюсь, что не утомил тебя расспросами.
Принц подумал, что переход от прежнего тона, едва ли не доверительного к этому холодноватому соблюдению этикета вызвано именно его дерзостью, и потому решил быть все же милостивым и вежливым. Он тоже поклонился, и тут же спросил светским тоном:
– Кназ, а будешь ли ты на рождественском балу, что состоится в Луре через две с небольшим недели?
– Не уверен, принц, но если получу приглашение…
Принц нашел выход, как сгладить свою оплошность, как он полагал, в этом разговоре.
– Тогда считай, кназь, что я тебя приглашаю.
– Это честь для меня, принц. Теперь, если обстоятельства позволят, не премину там быть.
– Обстоятельства? – принц уже смотрел в сторону площадки для воланов. Граф Семпер и юный барон Шост уже направлялись к ним, заметив по жестам принца и князя, что их переговоры подходят к концу. – Ах да, у тебя же есть еще и обстоятельства… А не хочешь ли ты, кназ, сыграть со мной в воланы? Только предупреждаю, что играю я хорошо, и даже очень хорошо.
Князь отговорился тем, что ему как раз в фехтовании правильная координация важнее, чем в ударах ракеткой по волану. И они с графом тет Нестелеком ушли.
Вроде и недолго они были в этом большом и, несмотря на внешнюю нескладность, удобном для жизни дворце, а солнце уже зашло. И откуда-то сбоку, кажется, от прудов, стал наползать туман. И в нем почему-то стал заметен запах влажной прели, гнили даже, как князю показалось, болотного разложения, что было, все же странно почувствовать зимой.
Они нашли своих коней. Трое гвардейцев дружелюбно расспрощались с разодетым стражником, который с ними вместе коротал время, вероятно, они составили друг о друге недурное мнение. Вот только князь был не слишком уверен, что он вел переговоры тут с пользой для дела. Он так глубоко задумался, что едва не вздрогнул, когда граф спросил его:
– А мы разве не останемся тут на ужин, на который нас пригласили? – Он намекал на то, что князь не видел еще принцессу.
Но князь думал совсем о другом. О том, что жизнь семей, как ни удивительно, проходит именно через женскую болтовню, их интерес к подробностям и разной ерунде. Когда это теряется, как в случае с королем, исчезает и нечто тонкое между детьми и отцом.
Конечно, из разговора с принцессой князь мог бы больше узнать из того, что ему было нужно, что он хотел бы прояснить тут, но он уже представлял себе этот разговор. И отчетливо понимал, что после того, как он раговаривал с Темерией Унашитской и принцем, из этого мало что полезного получится. Принцесса будет вежлива, холодна и замкнута, так что терять время и оставаться тут, дожидаясь ужина, не хотелось. Да, именно что – не хотелось терять время.
Почему-то князю захотелось иного, у него отчетливо возникло предположение, что он может опоздать сделать что-то… Что следовало сделать как можно быстрее. Это было для него пока неясно, неопределенно, но он знал – следует спешить и торопиться. А потому он сказал:
– Мы тут не остаемся на ужин, граф. Мы направляемся… в Натен, кстати, у нас есть и рекомендация…
Граф, пока они отъезжали по аллее, заспорил, стал отнекиваться тем, что ни у него, ни у сопровождающих их троих гвардейцев нет денег для такого путешествия, но князь подавил возражения, заметив, что расходы берет на себя. Тем более, мрачновато подумал он, невелики эти расходы и будут, при здешних-то расстояниях и отличных дорогах.
24
Клячи гвардейцев выбились из сил еще до вечера, когда следовало бы думать об ужине. Граф тет Нестелек отмалчивался, пока они ехали совсем в другом направлении, чем он предполагал, но князь не обращал на это внимания. Ему было о чем подумать.
Поужинав, и заплатив за постой местному трактирщику, он все же сходил на конюшню и понял, что с такими лошадьми у него будет больше мороки со своим эскортом, чем дела. Конечно, Стырь сказал бы обо всем точнее, но князь и сам посмотрел и решил, что гвардейцев следует отослать в Парс. О чем объявил им перед тем, как удалиться в комнату, выделенную ему для сна. Семпер сразу же заспорил:
– Князь, у нас же приказ. Конечно, ты изменил маршрут, но это ничего не значит с формальной точки зрения.
– Не забывай, Семпер, ты и твои люди поступили мне в распоряжение. И оно таково, чтобы эти трое возвращались назад, в свои конюшни и казармы.
– А ты не забывай, кня-яс, что ты еще недавно был ранен, и если на нас нападут… Нам двоим со сворой бригандов не управиться.
– Будем скакать быстро, никто на нас не нападет, просто не успеет, – невпопад отозвался князь.
Он думал, что граф говорит о тех, кого могли за ними выслать из Парса, а сам Семпер, похоже, полагал, что и местных лиходеев в округе хватает, которых они могут ненароком встретить, так что говорили они о разном.
– Как бы ни было, а я все же остаюсь с тобой, – решил молодой тет Нестелек. – Хотя бы и один.
– Я и сам хотел тебя о том просить, – улыбнулся князь. И посчитал разговор законченным.
Да так, собственно, и было. Утречком трое гвардейцев, хмуро поглядывая на князя с графом, поседлали своих коней, которые тоже осматривались удивленно, словно были не согласны с тем, что еще и сегодня нужно куда-то направляться и двигаться. Они развернулись и уехали, а граф с князем, который сразу же задал своему Самвелу хорошую рысь, направились дальше, на юго-запад, по отличной дороге, где и выдерживать направление было не нужно, ухоженная лента расстилалась перед ними очень ровно, разумно, и было видно, что тут столько поколений подряд ездило, что и лишние повороты или объезды невпопад сгладились.
Граф Семпер оказался, конечно, не самым сильным конником, но все же темп князя выдерживал. Вот только его кобылке приходилось нелегко. Граф даже подумал сменить ее и подобрать на обратном проезде, но Диодор суховато объяснил ему, что возвращаться они могут уже иначе, и если лошадь ему дорога, то делать этого не следует.
Расстояния тут были не в пример Рукве едва ли не смехотворны для князя. До Натена, лежащего где-то в устье реки Луры, было едва триста верст, то есть, столько же, как от Мирквы до Яросли, хорошего города, в который князю пару раз приходилось ездить. Там, в Яросли находился один из старых полков, в котором Диодор хотел бы служить, потому что к нему был приписан еще его батюшка, да вот незадача, не удалось ему уговорить тамошнего полковника, чем-то Диодор ему не понравился, или показалось тому полковнику, что сын погибшего и не найденного на поле боя князя Полоты Ружеского будет слишком явным напоминанием о той, давней неудаче.
Все же это была не Руква, не Империя, и тут держаться следовало иначе. Хотя ехать было удобно, тем более, что на третий день пошел снег. И был он по-руквацки мягким, пушистым, легким и почти вкусным. Он облепил деревья и кусты, они будто бы обросли белыми, ватными листьями. И воздух сделался чуть более морской, о чем предупреждал еще в Парсе Густибус, но все же еще не соленым, а скорее… тихим. Так тихо от этого снежка сделалось, что скакать было замечательно приятно.
Только одно и удивляло князя, что они мало все же встречали на дороге проезжих. Он спросил о том графа, и Семпер, кутаясь в свой не слишком плотный дорожный кафтан, объяснил:
– Сам же видишь, кня-яс, какой снег ныне удался! Ни пройти, не проехать, что поделаешь – стихия… Вот и сидят все по домам, все равно же пути нет.
– Как нет? – удивился князь. – Замечательная дорога, а что снежка немного нападало, так это даже и коням в радость.
– Положим, мне-то не в радость, – продолжал хмуриться граф, – это только вам, северным медведям, в радость оказывается… В общем, греются все, а не по дорогам шастают, так уж у нас снега встречают.
Князь еще разок про себя подивился изнеженности феризов, но больше об этом не заговаривал. Да и говорить-то теперь с графом было мудрено, он после этих пробежек едва больше чем в шесть-семь десятков верст так уставал, что сразу же после вечерней трапезы в какой-нибудь гостиничке или даже вовсе в придорожном трактире, засыпал каменным сном.
Как ни легка и быстра была эта дорога, все же пять дней она у них потребовала. Князь бы уложился быстрее, но граф не мог большего, и пришлось на то согласиться. Диодор даже пожалел, что взял графа с собой, все же и его следовало бы отправить в Парс с гвардейцами, тем более, что странноватое ощущение, что следует торопиться, как возникло тогда, в Венсене, так и не оставляло его. Вернее, конечно, князь и сам был торопыга, каких поискать, и привык гнать по делу или без дела, но на этот раз он очень уж отчетливо знал, что время может быть упущенно, и знал, по давней своей склонности, что не простит себе, если действительно куда-то опоздает. Токмо было бы неплохо знать, куда именно он должен успеть, но это, как и многое другое, оставалось пока непонятно.
Хотя и зависело только от него самого. Ему и никому другому следовало обо всем догадаться и все сообразить, но он понимал, что мало еще обо всем понимает и знает мало, хотя кое-какие мысли все же его одолевали, причем, некоторые были таковы, что о них он не сказал бы не то что Густибусу, но и батюшке Ионе.
В Натен приехали под вечер, и граф даже не сдержал напавшей на него говорливости, видно, в предчувствии близкого и долгого, как он полагал, отдыха. Они миновали город, и лишь тут, подивившись про себя такому-то собственному же быстрому обучению привычной для местных секретности, Диодор задал графу вопрос, что ему известно о Натенском епископе.
– Так вот к кому мы ехали, – подивился вслух граф, но тут же стал отнекиваться, мол, ничего определенного ему не известно.
Князь попробовал настаивать. И граф Семпер добавил:
– Всем известно, что в подвалах местного аббатства уже лет четыреста делают отличный, очень известный по всей стране, сладкий и вкусный ликерчик.
С такой-то информацией князь и приехал к монастырю, расположенному на берегу реки, чуть в стороне от старого города, больше напоминавшему замок или небольшой, провинциальный мирквацкий кремль.
Монастырь был расположен на холме, возвышающейся надо всей этой ровной местностью, по сути, уже эстуария немалой по местным меркам реки. Сама Лура темной, незамерзающей полосой протекала одним из своих рукавов под холмом, а вокруг расстилалось пространство, лишь кое-где перебитое кучками домов или кущами. Все выглядело бы неуютно, если бы князь не понимал, что это вынужденно, потому что сильные ветры с близкого уже океана, который отчетливо чувствовался за западной грядой песчаных валов, были едва ли не постоянны, и способны оказывались не только искривлять сосны, но и выглаживать всю окрестную местность.
В самом монастыре, несмотря на павшие на землю сумерки, еще чувствовалась незатихшая жизнь. Кто-то прохаживался у ворот, освещенных неровно горевшим факелом, кто-то сбоку покрикивал на мулов или другую скотину, зашедшую или затащившую телегу в снег, да и в домах еще горели там и сям огоньки, что для провинции было делом необычным, потому что укладываться на сон местные привыкли, конечно, очень рано.
Маячившая перед воротами фигура оказалась не привратником, а служкой в рясе, который должен был, по идее, продавать какие-то бумажные отпущения грехов. Почему он стоял тут так поздно, князь не понял, он вообще не одобрял этой практики вселенской церкви отпускать грехи за деньги, без подлинного покаяния, но… не его это было дело. Он спросил у служки, который был худ, как-то особенно нечесан и все время дрожал от холода:
– Мне следует встретиться с епископом, брат.
– Епископ, поди, уж не примет, – отозвался монашек, почему-то старательно отвернувшись, делая вид, что разглядывает что-то в дальней темноте.
– Все же прошу доложить о нашем прибытии, мы здесь не по блажи оказались, а есть у нас к епископу послание.
– Ты вот что, брат, не дури, – вмешался куда более резким тоном граф тет Нестелек. – Вызови-ка привратника, да пусть он передаст епископу о нашем приезде, как было тебе сказано, да пусть для нас приготовят места в странноприимном доме, как и стойла для коней.
Резкий тон графа оказал действие, и дальше все прошло куда быстрее, чем можно было ожидать по первому разговору. Графа с князем впустили внутрь стен, они спешились, коней их приняли люди в рясах, а потом куда-то тут же увели, что для них было самым лучшим. Потом обоих путешественников провели в высокий зал, в котором гуляли такие сквозняки, что иногда из какого-то темного угла раздавался едва ли не гул, как из каминной трубы.
И тут же появился какой-то человечек в рясе из плотной небеленой шерсти, который с поклонами проводил гостей по нависшим высоко над землей открытым переходам в другое строение. На этих переходах, пусть они и были устроены с крышей, поддерживаемой искусно резанными столбиками, князь и сам почуял, как тут холодно и сыро. Странное дело, ехали – не замечали, а вот постояли немного, и сразу стало так зябко, так противно, что они оба с графом почти сразу же бросились к огню, жарко горевшему в камине епископской приемной.
Монах в небеленой рясе постоял, и ушел, буркнув, что епископ сейчас будет. И он действительно появился, большой, тучный, с губами, измазанными жиром после той трапезы, от которой его оторвали. Но если его и можно было заподозрить в недовольстве от помехи, которую ему учинили двое нежданных посетителей, он этого никак не выражал, а может, и в самом деле был даже рад приезду гостей из столицы королевства.
Епископ был один, он тут же проверил огонь, потом они представились, и оказалось, что сан совсем не уменьшает необходимых тут раскланиваний, по крайней мере, со стороны мирян. Епископ же просто уселся на высоко сделанный стул неподалеку от огня, и протянул руку для поцелуя, перекрестив князя и графа на вселенский манер. Граф не преминул воспользоваться этой возможностью, князь Диодор остался в стороне.
– Что привело вас, дети мои, в сей приют тишины и спокойствия? – спросил епископ, весело, совсем не по-монастырски посверкивая глазами.
– Служба, – сказал князь, чтобы сразу определить роли. – Я имперский посланник, князь Диодор Полотич Ружеский. А граф тет Нестелек лишь помогает мне в этом, гм… вояже.
И он насколько мог выразительно посмотрел на Семпера, потому что тот не догадывался уйти, а скорее всего, не хотел покидать жарко натопленную комнату. Но уйти все же пришлось, с необходимыми для такого случая поклонами и словами совершеннейшего почтения.
Когда граф выходил, он чуть не столкнулся с все тем же монахом в светлой рясе, который ожидал чего-то по ту сторону двери, или возвращался в приемную епископа, отдав какие-то распоряжения, и которому епископ тут же приказал накормить гостей, подав ужин в кельи, где им предстояло и ночь провести. Когда дверь все же закрылась, епископ снова посмотрел на князя Диодора.
– Узнаю руку столицы, секретность и тайна – вот хлеб, которым там питаются, – он улыбнулся, и на миг стало видно, какой это, в сущности, добродушный человек.
Ну что же, подумал князь, добродушие часто уживается с привычкой к откровенности, хотя ожидать совершенного благорасположения от него князь опасался, неспособных к осторожности людей на таких постах церкви все же не бывало.
Князь передал рекомендательное письмо от Тампы Сасумонского. Епископ дочитал письмо едва до половины, как протянул руку к колокольчику, и попросил принести вина. Белесый распорядитель или секретарь сразу же внес кувшинчик с вином, и лишь тогда епископ тет Сен-Робер стал читать дальше. Потом он смотрел на огонь, и по его виду нетрудно было понять глубину его задумчивости.
Получив в руки простой оловянный кубочек вина, епископ пригубил его, и когда прислуживающий им монах ушел, снова посмотрел на князя, который пережидал эту паузу с удовольствием отогреваясь.
– У нас неплохое вино, не правда ли, князь?
– Мне многие здешние вина нравятся, святой отец. – Он ждал еще каких-либо вопросов, после которых мог бы задать и свои.
Епископ усмехнулся этому непривычному для себя обращению, но поправлять князя не стал. Видно, он и сам с удовольствием вспоминал те годы, когда его так называли в монашеской юности. Потом он стал чуть строже, и заговорил о деле.
– Значит, слухи о том, что королевство находится в сложном положении из-за… финансовых неурядиц настолько верны, что пришлось обратиться к Империи?
– По словам короля Фалемота, не следует преуменьшать эти трудности.
– Ты, князь, виделся с королем?
– Практически, я действую по его прямому приказу, святой отец.
– Жаль, коли так, – коротко отозвался епископ. – То есть, я не о королевском тебе распоряжении, а о том, что слухи на этот раз оказались правдивыми, к сожалению, – повторил он. – И он стал пить вино, протянув ноги к огню. – Что тебя в действительности привело сюда, в наши края, сын мой?
– Я хотел бы как можно больше узнать о том оборотне, который, как сказывают, разорил, прикинувшись главой здешнего арматорского дома, немало дотоле богатых и благополучных семейств.
– А что тебе уже известно? – спросил епископ.
Князь Диодор кратко рассказал, что вызнал из разговоров с имперским послом князем Притуном, и что добавил к его представлениям Густибус.
– Ты не терял времени даром, – с непонятным выраженим проговорил епископ, то ли осуждая князя за его знание, то ли находя его мнения соответствующими действительному. – Но что же я могу, в таком случае, тебе сообщить, князь?
– Кого в этом подозревали, святой отец? В столице не было сказано об том ни слова, но ведь кого-то же подозревали? И для этих подозрений наверняка были основания?..
– Расследование, конечно, было, и у меня в личной библиотеке осталось немало бумаг, которые при этом расследовании были мне поданы. Но сколько-нибудь значимых улик следователи из Парса не обнаружили. А подозревали многих, очень многих. – Он еще подумал. – Более всех подозревали, как тебе ни покажется это удивительно, графа д'Атума, с младшим сыном которого ты сюда и прибыл.
– Семпер тет Нестелек – младший сын графа Атумского? – Князь даже смешался немного от эдакой неожиданности. – И следовательно, его брат..?
– Их отец, старый граф д'Атум, проживал тут неподалеку, едва три десятка десятка ваших верст от Натена до его замка пролегают. Он был не очень умен, не слишком образован, но он был христианином, князь. И в том не может быть сомнения.
– Святой отец, ты полагаешь, что оборотнем может быть только нехристианин?
– Не знаю, не знаю, – епископ снова задумался. – Сейчас, когда ты так спрашиваешь, я и сам думаю, что наша версия в поиске того… преступника и вора, пожалуй, страдала некоторой наивностью. Если бы мы могли провести расследование вновь, пожалуй, от этого было бы больше проку. Но этого, все же, не вернешь?
– Почему?
– Многие люди, так или иначе участвующие в том воровстве, разъехались. Некоторых уже нет на этом свете.
– Да ведь прошло едва три или четыре года?
– Прошло уже пять лет с небольшим, сын мой. Для людей в наше беспокойное время это значительный срок.
– А почему их подозревали?
– Семейство д'Атум было не слишком дружным, как сказывали, старый граф немало пил, и в молодости был гулякой, каких поискать, а под старость и вовсе стал неуправляемым. Но с пьяницами это частенько случается. И вот какое дело, князь, он всегда считался небогатым, даже в наших скудных краях. Некоторые полагали, что дочь графа Констенсилия не выйдет замуж, просто потому, что не сыщет достойного для ее титула приданного. Но потом, спустя год или два, она все же вышла замуж, и как говорят, весьма удачно, за высокого по роду и изрядно богатого простофилю, и деньги для ее приданного все же нашлись. – Епископ вздохнул. – Видимо, старый граф был не столько беден, сколько попросту скуп, и когда он умер, я полагаю, от излишей приверженности к крепким винам, его дети отлично устроились, сыскав где-то в замке причитающееся им наследство.
– Я разговаривал с графом Семпером, святой отец, он живет, по его словам, от одной выплаты гвардейского денежного довольствия до другой. По всей видимости, так же обстоит и с его старшим братом, а ведь он – лейтенант гвардии, ему полагается быть примером для своих подчиненных, в том числе и по дружескому участию в судьбе своих людей, что подразумевает необходимость держать и стол для наиболее неблагополучных из них, и оказывать иногда помощь…
– Это не обязательно, князь. Это как раз обязательно для старших офицеров в нашей армии, как и в вашей, я полагаю. Но для простого лейтенанта…
– Для гвардейского лейтенанта.
– Тогда придется заметить, что в столице можно прокутить любые деньги, князь, и тебе это должно быть понятно. Пожалуй, оба молодых графа тем и отличились, в противоположность от юной графини, распорядившейся своей частью наследства самым разумным для женщины образом – обратив его в невестино приданное.
– Что ты сейчас знаешь о ней, святой отец, о ее нынешнем положении?
– Ровным счетом ничего, князь. Она, как и ее братья, уехала отсюда, земля была продана, пусть и за бесценок, поскольку долги старого графа и впрямь оказались очень велики, но он переводил их на счет своих земель, и потому с этими долгами граф Абитур тет Нестелек д'Атум все же рассчитался. Иначе их не считали бы благородными людьми. – Епископ налил себе еще вина. – Кстати, князь, как оба молодых графа зарекомендовали себя на службе в Луре?
– Насколько я понял капитана королевских гвардейцев шевалье тет Алкура, они служат образцово.
– Так я и думал, – задумчиво проговорил епископ. – А никаких странностей в поведении, никаких особенностей их жизни в столице не замечено?
– Я не настолько сведущ в столичных слухах, святой отец, но вроде все их особенности не выходят за грань допустимого для молодых офицеров в столице.
– Больше всего меня сбивает в оценке того, давнего расследования то обстоятельство, что оборотень был мужчиной, – сказал епископ по-прежнему задумчивым тоном. – Те распоряжения, те займы, которые далал… сделало притворившееся несчастным Валором существо, если дело обстоит именно так, как мы сейчас обсуждаем…
Поужинав, и заплатив за постой местному трактирщику, он все же сходил на конюшню и понял, что с такими лошадьми у него будет больше мороки со своим эскортом, чем дела. Конечно, Стырь сказал бы обо всем точнее, но князь и сам посмотрел и решил, что гвардейцев следует отослать в Парс. О чем объявил им перед тем, как удалиться в комнату, выделенную ему для сна. Семпер сразу же заспорил:
– Князь, у нас же приказ. Конечно, ты изменил маршрут, но это ничего не значит с формальной точки зрения.
– Не забывай, Семпер, ты и твои люди поступили мне в распоряжение. И оно таково, чтобы эти трое возвращались назад, в свои конюшни и казармы.
– А ты не забывай, кня-яс, что ты еще недавно был ранен, и если на нас нападут… Нам двоим со сворой бригандов не управиться.
– Будем скакать быстро, никто на нас не нападет, просто не успеет, – невпопад отозвался князь.
Он думал, что граф говорит о тех, кого могли за ними выслать из Парса, а сам Семпер, похоже, полагал, что и местных лиходеев в округе хватает, которых они могут ненароком встретить, так что говорили они о разном.
– Как бы ни было, а я все же остаюсь с тобой, – решил молодой тет Нестелек. – Хотя бы и один.
– Я и сам хотел тебя о том просить, – улыбнулся князь. И посчитал разговор законченным.
Да так, собственно, и было. Утречком трое гвардейцев, хмуро поглядывая на князя с графом, поседлали своих коней, которые тоже осматривались удивленно, словно были не согласны с тем, что еще и сегодня нужно куда-то направляться и двигаться. Они развернулись и уехали, а граф с князем, который сразу же задал своему Самвелу хорошую рысь, направились дальше, на юго-запад, по отличной дороге, где и выдерживать направление было не нужно, ухоженная лента расстилалась перед ними очень ровно, разумно, и было видно, что тут столько поколений подряд ездило, что и лишние повороты или объезды невпопад сгладились.
Граф Семпер оказался, конечно, не самым сильным конником, но все же темп князя выдерживал. Вот только его кобылке приходилось нелегко. Граф даже подумал сменить ее и подобрать на обратном проезде, но Диодор суховато объяснил ему, что возвращаться они могут уже иначе, и если лошадь ему дорога, то делать этого не следует.
Расстояния тут были не в пример Рукве едва ли не смехотворны для князя. До Натена, лежащего где-то в устье реки Луры, было едва триста верст, то есть, столько же, как от Мирквы до Яросли, хорошего города, в который князю пару раз приходилось ездить. Там, в Яросли находился один из старых полков, в котором Диодор хотел бы служить, потому что к нему был приписан еще его батюшка, да вот незадача, не удалось ему уговорить тамошнего полковника, чем-то Диодор ему не понравился, или показалось тому полковнику, что сын погибшего и не найденного на поле боя князя Полоты Ружеского будет слишком явным напоминанием о той, давней неудаче.
Все же это была не Руква, не Империя, и тут держаться следовало иначе. Хотя ехать было удобно, тем более, что на третий день пошел снег. И был он по-руквацки мягким, пушистым, легким и почти вкусным. Он облепил деревья и кусты, они будто бы обросли белыми, ватными листьями. И воздух сделался чуть более морской, о чем предупреждал еще в Парсе Густибус, но все же еще не соленым, а скорее… тихим. Так тихо от этого снежка сделалось, что скакать было замечательно приятно.
Только одно и удивляло князя, что они мало все же встречали на дороге проезжих. Он спросил о том графа, и Семпер, кутаясь в свой не слишком плотный дорожный кафтан, объяснил:
– Сам же видишь, кня-яс, какой снег ныне удался! Ни пройти, не проехать, что поделаешь – стихия… Вот и сидят все по домам, все равно же пути нет.
– Как нет? – удивился князь. – Замечательная дорога, а что снежка немного нападало, так это даже и коням в радость.
– Положим, мне-то не в радость, – продолжал хмуриться граф, – это только вам, северным медведям, в радость оказывается… В общем, греются все, а не по дорогам шастают, так уж у нас снега встречают.
Князь еще разок про себя подивился изнеженности феризов, но больше об этом не заговаривал. Да и говорить-то теперь с графом было мудрено, он после этих пробежек едва больше чем в шесть-семь десятков верст так уставал, что сразу же после вечерней трапезы в какой-нибудь гостиничке или даже вовсе в придорожном трактире, засыпал каменным сном.
Как ни легка и быстра была эта дорога, все же пять дней она у них потребовала. Князь бы уложился быстрее, но граф не мог большего, и пришлось на то согласиться. Диодор даже пожалел, что взял графа с собой, все же и его следовало бы отправить в Парс с гвардейцами, тем более, что странноватое ощущение, что следует торопиться, как возникло тогда, в Венсене, так и не оставляло его. Вернее, конечно, князь и сам был торопыга, каких поискать, и привык гнать по делу или без дела, но на этот раз он очень уж отчетливо знал, что время может быть упущенно, и знал, по давней своей склонности, что не простит себе, если действительно куда-то опоздает. Токмо было бы неплохо знать, куда именно он должен успеть, но это, как и многое другое, оставалось пока непонятно.
Хотя и зависело только от него самого. Ему и никому другому следовало обо всем догадаться и все сообразить, но он понимал, что мало еще обо всем понимает и знает мало, хотя кое-какие мысли все же его одолевали, причем, некоторые были таковы, что о них он не сказал бы не то что Густибусу, но и батюшке Ионе.
В Натен приехали под вечер, и граф даже не сдержал напавшей на него говорливости, видно, в предчувствии близкого и долгого, как он полагал, отдыха. Они миновали город, и лишь тут, подивившись про себя такому-то собственному же быстрому обучению привычной для местных секретности, Диодор задал графу вопрос, что ему известно о Натенском епископе.
– Так вот к кому мы ехали, – подивился вслух граф, но тут же стал отнекиваться, мол, ничего определенного ему не известно.
Князь попробовал настаивать. И граф Семпер добавил:
– Всем известно, что в подвалах местного аббатства уже лет четыреста делают отличный, очень известный по всей стране, сладкий и вкусный ликерчик.
С такой-то информацией князь и приехал к монастырю, расположенному на берегу реки, чуть в стороне от старого города, больше напоминавшему замок или небольшой, провинциальный мирквацкий кремль.
Монастырь был расположен на холме, возвышающейся надо всей этой ровной местностью, по сути, уже эстуария немалой по местным меркам реки. Сама Лура темной, незамерзающей полосой протекала одним из своих рукавов под холмом, а вокруг расстилалось пространство, лишь кое-где перебитое кучками домов или кущами. Все выглядело бы неуютно, если бы князь не понимал, что это вынужденно, потому что сильные ветры с близкого уже океана, который отчетливо чувствовался за западной грядой песчаных валов, были едва ли не постоянны, и способны оказывались не только искривлять сосны, но и выглаживать всю окрестную местность.
В самом монастыре, несмотря на павшие на землю сумерки, еще чувствовалась незатихшая жизнь. Кто-то прохаживался у ворот, освещенных неровно горевшим факелом, кто-то сбоку покрикивал на мулов или другую скотину, зашедшую или затащившую телегу в снег, да и в домах еще горели там и сям огоньки, что для провинции было делом необычным, потому что укладываться на сон местные привыкли, конечно, очень рано.
Маячившая перед воротами фигура оказалась не привратником, а служкой в рясе, который должен был, по идее, продавать какие-то бумажные отпущения грехов. Почему он стоял тут так поздно, князь не понял, он вообще не одобрял этой практики вселенской церкви отпускать грехи за деньги, без подлинного покаяния, но… не его это было дело. Он спросил у служки, который был худ, как-то особенно нечесан и все время дрожал от холода:
– Мне следует встретиться с епископом, брат.
– Епископ, поди, уж не примет, – отозвался монашек, почему-то старательно отвернувшись, делая вид, что разглядывает что-то в дальней темноте.
– Все же прошу доложить о нашем прибытии, мы здесь не по блажи оказались, а есть у нас к епископу послание.
– Ты вот что, брат, не дури, – вмешался куда более резким тоном граф тет Нестелек. – Вызови-ка привратника, да пусть он передаст епископу о нашем приезде, как было тебе сказано, да пусть для нас приготовят места в странноприимном доме, как и стойла для коней.
Резкий тон графа оказал действие, и дальше все прошло куда быстрее, чем можно было ожидать по первому разговору. Графа с князем впустили внутрь стен, они спешились, коней их приняли люди в рясах, а потом куда-то тут же увели, что для них было самым лучшим. Потом обоих путешественников провели в высокий зал, в котором гуляли такие сквозняки, что иногда из какого-то темного угла раздавался едва ли не гул, как из каминной трубы.
И тут же появился какой-то человечек в рясе из плотной небеленой шерсти, который с поклонами проводил гостей по нависшим высоко над землей открытым переходам в другое строение. На этих переходах, пусть они и были устроены с крышей, поддерживаемой искусно резанными столбиками, князь и сам почуял, как тут холодно и сыро. Странное дело, ехали – не замечали, а вот постояли немного, и сразу стало так зябко, так противно, что они оба с графом почти сразу же бросились к огню, жарко горевшему в камине епископской приемной.
Монах в небеленой рясе постоял, и ушел, буркнув, что епископ сейчас будет. И он действительно появился, большой, тучный, с губами, измазанными жиром после той трапезы, от которой его оторвали. Но если его и можно было заподозрить в недовольстве от помехи, которую ему учинили двое нежданных посетителей, он этого никак не выражал, а может, и в самом деле был даже рад приезду гостей из столицы королевства.
Епископ был один, он тут же проверил огонь, потом они представились, и оказалось, что сан совсем не уменьшает необходимых тут раскланиваний, по крайней мере, со стороны мирян. Епископ же просто уселся на высоко сделанный стул неподалеку от огня, и протянул руку для поцелуя, перекрестив князя и графа на вселенский манер. Граф не преминул воспользоваться этой возможностью, князь Диодор остался в стороне.
– Что привело вас, дети мои, в сей приют тишины и спокойствия? – спросил епископ, весело, совсем не по-монастырски посверкивая глазами.
– Служба, – сказал князь, чтобы сразу определить роли. – Я имперский посланник, князь Диодор Полотич Ружеский. А граф тет Нестелек лишь помогает мне в этом, гм… вояже.
И он насколько мог выразительно посмотрел на Семпера, потому что тот не догадывался уйти, а скорее всего, не хотел покидать жарко натопленную комнату. Но уйти все же пришлось, с необходимыми для такого случая поклонами и словами совершеннейшего почтения.
Когда граф выходил, он чуть не столкнулся с все тем же монахом в светлой рясе, который ожидал чего-то по ту сторону двери, или возвращался в приемную епископа, отдав какие-то распоряжения, и которому епископ тут же приказал накормить гостей, подав ужин в кельи, где им предстояло и ночь провести. Когда дверь все же закрылась, епископ снова посмотрел на князя Диодора.
– Узнаю руку столицы, секретность и тайна – вот хлеб, которым там питаются, – он улыбнулся, и на миг стало видно, какой это, в сущности, добродушный человек.
Ну что же, подумал князь, добродушие часто уживается с привычкой к откровенности, хотя ожидать совершенного благорасположения от него князь опасался, неспособных к осторожности людей на таких постах церкви все же не бывало.
Князь передал рекомендательное письмо от Тампы Сасумонского. Епископ дочитал письмо едва до половины, как протянул руку к колокольчику, и попросил принести вина. Белесый распорядитель или секретарь сразу же внес кувшинчик с вином, и лишь тогда епископ тет Сен-Робер стал читать дальше. Потом он смотрел на огонь, и по его виду нетрудно было понять глубину его задумчивости.
Получив в руки простой оловянный кубочек вина, епископ пригубил его, и когда прислуживающий им монах ушел, снова посмотрел на князя, который пережидал эту паузу с удовольствием отогреваясь.
– У нас неплохое вино, не правда ли, князь?
– Мне многие здешние вина нравятся, святой отец. – Он ждал еще каких-либо вопросов, после которых мог бы задать и свои.
Епископ усмехнулся этому непривычному для себя обращению, но поправлять князя не стал. Видно, он и сам с удовольствием вспоминал те годы, когда его так называли в монашеской юности. Потом он стал чуть строже, и заговорил о деле.
– Значит, слухи о том, что королевство находится в сложном положении из-за… финансовых неурядиц настолько верны, что пришлось обратиться к Империи?
– По словам короля Фалемота, не следует преуменьшать эти трудности.
– Ты, князь, виделся с королем?
– Практически, я действую по его прямому приказу, святой отец.
– Жаль, коли так, – коротко отозвался епископ. – То есть, я не о королевском тебе распоряжении, а о том, что слухи на этот раз оказались правдивыми, к сожалению, – повторил он. – И он стал пить вино, протянув ноги к огню. – Что тебя в действительности привело сюда, в наши края, сын мой?
– Я хотел бы как можно больше узнать о том оборотне, который, как сказывают, разорил, прикинувшись главой здешнего арматорского дома, немало дотоле богатых и благополучных семейств.
– А что тебе уже известно? – спросил епископ.
Князь Диодор кратко рассказал, что вызнал из разговоров с имперским послом князем Притуном, и что добавил к его представлениям Густибус.
– Ты не терял времени даром, – с непонятным выраженим проговорил епископ, то ли осуждая князя за его знание, то ли находя его мнения соответствующими действительному. – Но что же я могу, в таком случае, тебе сообщить, князь?
– Кого в этом подозревали, святой отец? В столице не было сказано об том ни слова, но ведь кого-то же подозревали? И для этих подозрений наверняка были основания?..
– Расследование, конечно, было, и у меня в личной библиотеке осталось немало бумаг, которые при этом расследовании были мне поданы. Но сколько-нибудь значимых улик следователи из Парса не обнаружили. А подозревали многих, очень многих. – Он еще подумал. – Более всех подозревали, как тебе ни покажется это удивительно, графа д'Атума, с младшим сыном которого ты сюда и прибыл.
– Семпер тет Нестелек – младший сын графа Атумского? – Князь даже смешался немного от эдакой неожиданности. – И следовательно, его брат..?
– Их отец, старый граф д'Атум, проживал тут неподалеку, едва три десятка десятка ваших верст от Натена до его замка пролегают. Он был не очень умен, не слишком образован, но он был христианином, князь. И в том не может быть сомнения.
– Святой отец, ты полагаешь, что оборотнем может быть только нехристианин?
– Не знаю, не знаю, – епископ снова задумался. – Сейчас, когда ты так спрашиваешь, я и сам думаю, что наша версия в поиске того… преступника и вора, пожалуй, страдала некоторой наивностью. Если бы мы могли провести расследование вновь, пожалуй, от этого было бы больше проку. Но этого, все же, не вернешь?
– Почему?
– Многие люди, так или иначе участвующие в том воровстве, разъехались. Некоторых уже нет на этом свете.
– Да ведь прошло едва три или четыре года?
– Прошло уже пять лет с небольшим, сын мой. Для людей в наше беспокойное время это значительный срок.
– А почему их подозревали?
– Семейство д'Атум было не слишком дружным, как сказывали, старый граф немало пил, и в молодости был гулякой, каких поискать, а под старость и вовсе стал неуправляемым. Но с пьяницами это частенько случается. И вот какое дело, князь, он всегда считался небогатым, даже в наших скудных краях. Некоторые полагали, что дочь графа Констенсилия не выйдет замуж, просто потому, что не сыщет достойного для ее титула приданного. Но потом, спустя год или два, она все же вышла замуж, и как говорят, весьма удачно, за высокого по роду и изрядно богатого простофилю, и деньги для ее приданного все же нашлись. – Епископ вздохнул. – Видимо, старый граф был не столько беден, сколько попросту скуп, и когда он умер, я полагаю, от излишей приверженности к крепким винам, его дети отлично устроились, сыскав где-то в замке причитающееся им наследство.
– Я разговаривал с графом Семпером, святой отец, он живет, по его словам, от одной выплаты гвардейского денежного довольствия до другой. По всей видимости, так же обстоит и с его старшим братом, а ведь он – лейтенант гвардии, ему полагается быть примером для своих подчиненных, в том числе и по дружескому участию в судьбе своих людей, что подразумевает необходимость держать и стол для наиболее неблагополучных из них, и оказывать иногда помощь…
– Это не обязательно, князь. Это как раз обязательно для старших офицеров в нашей армии, как и в вашей, я полагаю. Но для простого лейтенанта…
– Для гвардейского лейтенанта.
– Тогда придется заметить, что в столице можно прокутить любые деньги, князь, и тебе это должно быть понятно. Пожалуй, оба молодых графа тем и отличились, в противоположность от юной графини, распорядившейся своей частью наследства самым разумным для женщины образом – обратив его в невестино приданное.
– Что ты сейчас знаешь о ней, святой отец, о ее нынешнем положении?
– Ровным счетом ничего, князь. Она, как и ее братья, уехала отсюда, земля была продана, пусть и за бесценок, поскольку долги старого графа и впрямь оказались очень велики, но он переводил их на счет своих земель, и потому с этими долгами граф Абитур тет Нестелек д'Атум все же рассчитался. Иначе их не считали бы благородными людьми. – Епископ налил себе еще вина. – Кстати, князь, как оба молодых графа зарекомендовали себя на службе в Луре?
– Насколько я понял капитана королевских гвардейцев шевалье тет Алкура, они служат образцово.
– Так я и думал, – задумчиво проговорил епископ. – А никаких странностей в поведении, никаких особенностей их жизни в столице не замечено?
– Я не настолько сведущ в столичных слухах, святой отец, но вроде все их особенности не выходят за грань допустимого для молодых офицеров в столице.
– Больше всего меня сбивает в оценке того, давнего расследования то обстоятельство, что оборотень был мужчиной, – сказал епископ по-прежнему задумчивым тоном. – Те распоряжения, те займы, которые далал… сделало притворившееся несчастным Валором существо, если дело обстоит именно так, как мы сейчас обсуждаем…