Страница:
И вот тогда произошла еще одна довольно неожиданная штука, какой князь никак не мог предполагать. Король поднял голову, посмотрел долгим, задумчивым взглядом на всех, собравшихся наверху людей, мельком взглянул на Дерпена и Густибуса, которые осторожно, пробуя не привлекать к себе лишнего внимания тоже спускались по лестнице, чтобы присоединиться к князю Диодору и батюшке Ионе, твердо впился глазами в лицо князя, и раздельно произнес:
– Полагаю, князь Диодор Ружеский, что приказ этот не может быть отменен. Тебе лучше бы уехать сегодня, а еще вернее, сейчас же.
Князь уже набрал воздуха, чтобы возразить, или высказать свое соображение по поводу такого распоряжения, но… Выдохнул воздух и поклонился, спорить тут было бы безумием. Когда он разогнулся после поклона, он все же едва слышно, одними губами спросил короля:
– Государь, могу я задать герцогине Кеберской один вопрос? Всего один, государь.
– Да, если он не слишком… нескромный, – согласился король, повертев в пальцах, чуть испачканных чернилами, записку, вырванную князем и с такими сложностями переправленную герцогине, вызвавшей такие неожиданные последствия.
Князь на едва слушающихся его ногах сделал к герцогине два шага, больше он не мог, пусть и побежденная, пусть и сдавшаяся, раскрытая в своем злом умысле и недобрых действиях, но герцогиня вызывала у него страх, и преодолеть его, даже в присутствии короля было нелегко.
– Герцогиня, – князь не мог не сделать подобающего полупоклона, – каково было предназначение машины, созданной герцогом д'Окром, которая взорвалась… – он даже сумел слегка улыбнуться, – с таким шумом? – Герцогиня промолчала. И князь вынужден был задать следующий вопрос: – Кого в государстве она должна была дистанционно контролировать, если была для этого приспособлена?
Герцогиня вздернула подбородок, и стала казаться едва ли не выше князя, хотя была едва до его плеча ростом. Она и посмотрела на Диодора так, что тот почувствовал, что лучше бы ему снова поклониться, выпрашивая ответ на свой вопрос. Но он уже понимал, что ответа не будет ни при каких обстоятельствах. Это была месть герцогини за то, что он победил, одолел ее.
– Полагаю, князь, что на этом мы остановимся, – вмешался и король, уже чуть более уверенно, чем прежде, может быть, потому, что к ним спускался уже и маршал Рен, и принц Бальдур, и даже баронесса Темерия Унашитская, которая, как было ясно, вот так же не дрогнув пошла бы за принцем, своим воспитанником, и в самое адское пекло. – Не забывай, я приказал тебе с остальными твоими… соратниками отбыть из Парса сегодня же.
Он чуть замешкался, все же проявление такой неблагодарности было ему не свойственно. Но то, что открылось в результате действий князя Диодора было настолько необычно, порождало такие сложности во всем королевстве, что он остался при своем решении. И потому добавил:
– И приказ мой тебе надлежит выполнить. Надеюсь, что приставлять к вам гвардейцев, чтобы они проследили за вашей… расторопностью, не следует?
И что оставалось князю? Он только поклонился, соглашаясь с королем, и мерным голосом отозвался:
– Гвардейцы не нужны, государь. Разумеется, мы подчиняемся.
30
– Полагаю, князь Диодор Ружеский, что приказ этот не может быть отменен. Тебе лучше бы уехать сегодня, а еще вернее, сейчас же.
Князь уже набрал воздуха, чтобы возразить, или высказать свое соображение по поводу такого распоряжения, но… Выдохнул воздух и поклонился, спорить тут было бы безумием. Когда он разогнулся после поклона, он все же едва слышно, одними губами спросил короля:
– Государь, могу я задать герцогине Кеберской один вопрос? Всего один, государь.
– Да, если он не слишком… нескромный, – согласился король, повертев в пальцах, чуть испачканных чернилами, записку, вырванную князем и с такими сложностями переправленную герцогине, вызвавшей такие неожиданные последствия.
Князь на едва слушающихся его ногах сделал к герцогине два шага, больше он не мог, пусть и побежденная, пусть и сдавшаяся, раскрытая в своем злом умысле и недобрых действиях, но герцогиня вызывала у него страх, и преодолеть его, даже в присутствии короля было нелегко.
– Герцогиня, – князь не мог не сделать подобающего полупоклона, – каково было предназначение машины, созданной герцогом д'Окром, которая взорвалась… – он даже сумел слегка улыбнуться, – с таким шумом? – Герцогиня промолчала. И князь вынужден был задать следующий вопрос: – Кого в государстве она должна была дистанционно контролировать, если была для этого приспособлена?
Герцогиня вздернула подбородок, и стала казаться едва ли не выше князя, хотя была едва до его плеча ростом. Она и посмотрела на Диодора так, что тот почувствовал, что лучше бы ему снова поклониться, выпрашивая ответ на свой вопрос. Но он уже понимал, что ответа не будет ни при каких обстоятельствах. Это была месть герцогини за то, что он победил, одолел ее.
– Полагаю, князь, что на этом мы остановимся, – вмешался и король, уже чуть более уверенно, чем прежде, может быть, потому, что к ним спускался уже и маршал Рен, и принц Бальдур, и даже баронесса Темерия Унашитская, которая, как было ясно, вот так же не дрогнув пошла бы за принцем, своим воспитанником, и в самое адское пекло. – Не забывай, я приказал тебе с остальными твоими… соратниками отбыть из Парса сегодня же.
Он чуть замешкался, все же проявление такой неблагодарности было ему не свойственно. Но то, что открылось в результате действий князя Диодора было настолько необычно, порождало такие сложности во всем королевстве, что он остался при своем решении. И потому добавил:
– И приказ мой тебе надлежит выполнить. Надеюсь, что приставлять к вам гвардейцев, чтобы они проследили за вашей… расторопностью, не следует?
И что оставалось князю? Он только поклонился, соглашаясь с королем, и мерным голосом отозвался:
– Гвардейцы не нужны, государь. Разумеется, мы подчиняемся.
30
Все же дормез был отличный, правда, скрипеть он начинал все сильнее, и Стырь, дурья башка, никак не мог этот раздражающий скрип убрать, хотя смазывал оси и всякие железки чуть не на каждом постоялом дворе, где они останавливались, но пока безрезультатно. Но экипаж все же ехал, и дорога опять стелилась впереди, вызывая и возбуждение, и дремоту – одновременно.
Однако не гнали, князь Диодор сколько-то торопил всех, пока не выехали за пределы Парского королевства, но потом обмяк, стал вялым, спал чуть не сутками, и никак не мог наспаться, а они поехали лениво, чему даже Стырь, кажется, был рад.
Впрочем, поначалу все помалкивали, действительно, даже пробовали не смотреть друг на друга лишний раз, что в тесноте было не всегда сподручно, но все же, все же… Постепенно это затишье прошло, и как прежде маг начал подкупать какие-то листки на рынках с местными известиями, и были они такими разнообразными, что и батюшка к ним пристрастился. Дерпен же где-то у Магетбура купил себе флягу настоящего шнапса, выпил чуть не половину, и тоже попробовал спать, как князь, а водку отдал Стырю. Еще он чистил теперь оружие, да так рьяно, что даже жалко становилось и все те клинки, которые он со звоном драил, и пистолеты, которые разбирал-собирал чуть не до винтика, каждый из этих винтиков едва не полируя. В общем, каждый занялся своим делом, но по-прежнему все больше молчком.
Лишь иногда по утрам ругали постоялые дворы, на которых останавливались, хотя и ругали-то, скорее, по привычке, или от безделья, чем за что-то настоящее, все понимали, что окажутся скоро в своих имперских землях, и там придорожные трактиры, где придется останавливаться, будут вовсе похуже.
Так проехали почти все земли малых макебуртских владений, где едва ли не каждый барон мнил себя владыкой в своих пределах не менее, чем какой-нибудь настоящий падишах или король. Два или три раза даже возникало нечто вроде недоразумений с подорожными, то есть, стражники недоверчиво перебирали бумаги, на этот раз, к сожалению, не имперские, а всего-то из парских канцелярий, щурились и требовали еще какую-то дополнительную мзду, но вот на это у них денег уже осталось немного, и потому проезжать приходилось все же доказывая, что они – не просто так, а хоть и малое, но посольство. Лишь иногда, на крайний случай, Густибус, который привык уже объясняться со стражниками, выкладывал последний козырь – они ездили в Парс по распоряжению Тайного Приказа Империи. Тогда от них отставали, связываться с этим учреждением никто по-настоящему не хотел и пробовать, все равно это было бы и бесполезно, а в случае серьезных неурядиц, могло обернуться плохо для самих дорожных архаровцев.
Потом пошли уже земли довольно обширных королевств восточных макебуртов, сильно размешанные, как их называли, малыми руквацкими племенами – серпенами, венетами, чехами и варукинами. Тут на дорогах уже было неспокойно, приходилось даже выспрашивать о попутных купеческих караванах, которых оказалось так мало, что князь велел сместиться на север, к западным границам Полонских земель. Так и сделали.
И оказались они где-то в восточной Помрани, довольно любопытной стране, где обитали и пруты, одно из малых макебуртских племен, и полонцев уже было чуть не до трети населения, и собственно, помранцы, составлявшие местную земельную и служивую знать. И говорили здесь на такой смеси макебурта и полонщины, что проще было переходить на рукву, которую, конечно, знали многие даже на постоялых дворах, хотя и корявили ее так, что иной раз и Стырь ни слова не понимал.
Дороги тоже стали ухабистыми и неухоженными, конечно же далеко не везде брусчатыми, а просто засыпанными гравием, наколотым из твердого северного гранита. И тут уже было совсем не просто поднанять возчиков, поэтому, Дерпен, как прежде, стал подменять Стыря на козлах. А вот князя Диодора пока этим не беспокоили, почему-то все теперь относились к нему осторожно, словно бы к раненому. Он это сквозь свои сны как-то разобрал, и попытался изменить, ведь не привык же оставаться в стороне от работы, если мог и даже должен был ее выполнять, но не очень успешно, его по-прежнему мало трогали.
Так наступил один из дней, которые бывают, когда внешне неожиданно, но совершенно закономерно, только по глубинным каким-то причинам, все или многое разом вдруг меняется. И началось-то это неожиданно, как подобные штуки частенько и происходят. Дормез притормозил, и в заднюю дверцу, дыша холодом и ветром от гонки, ввалился Стырь. Он подустал и был мокрым, частенько обтирал лицо, а может, потому-то обтирал, что только что на обочине хорошенько умылся снегом.
Он посидел на своем привычном месте, у дверки дормеза, пересел к печке, подкинул пару полешков, и скинул свою шубу, в которой обычно сидел на козлах. Потом осмотрел всех и твердо произнес:
– Ох, говорил я князюшке, не стоит брать с собой этого Крепа, мальчишка же совсем, силенок у него не хватает, чтобы форейторствовать по-толковому.
Батюшка, который читал какие-то из купленных Густибусом в последнем городке листов, поднял голову, поправил свои очечки, сказал спокойно, даже сонно:
– Собирались поспешно, Стырь, не до разговоров было, и не до споров с тобой… Может, потому князь и уступил.
– Кому ж, уступил, батюшка? Я же противился, – продолжил Стырь. – Опять же, говорил, на конях он сидит неловко.
– Крепа тебе поручили, – неожиданно прогудел Дерпен, не отрываясь от созерцания чего-то за окошком, не оборачиваясь. – Тебе его и школить.
– Да как же его?.. На конях с измальства сидеть нужно, а он городской, – почти с отчаянием заявил Стырь. – Я и так, когда еще на козлы местных парских раздобывать удавалось, на князева Самвела садился, а его на твоего Табаска громоздил. Пробовал показывать, что и как делается, а он…
– Видать, плохо показывал, – вздохнул Густибус, тоже отрываясь от какого-то чтения.
Хотя читать он в последнее время что-то мало стал, все больше писал нечто в нетолстую, забранную в клеенку дорожную тетрадку, которую купил где-то по случаю. Хотя с письмом у него и трудности были, потому что чернильницу-невыливайку еще можно было согреть на груди, на шнуре, специально для этого в нее вдетом, а вот когда чернила на пере застывали, тогда уж писать становилось невозможно, и оставалось только перо очинить по-новому.
Маг с неудовольствием стянул через голову свою чернильницу, сунул ее поближе к печке, и почти свирепо уставился на Стыря, словно тот был виноват, что в дормезе такой холод стоял, который их слабенькая печка одолеть не могла.
– Показывал, как надо, – твердо отозвался Стырь, – а то, что он неумелый, так я в том не виноват.
Князь Диодор вдруг зашевелился, обтер лицо ладонями и сел прямее.
– Не виноват, Стырь, – кивнул он. – Только я, как вспомню, как Креп просил нас его с собой захватить, так и не жалею ничуть. Все ж, помощник тебе, какой ни на есть. – Он помолчал. – А силенки к нему придут, и навыки появятся, и очень скоро, оглянуться не успеешь, уже не ты его обучать форейторству станешь, а он будет тебе высказывать, что ты не так делаешь. Дай только срок.
– Это мы еще посмотрим, – огрызнулся Стырь. Но призадумался.
– Ого, кто проснулся, – усмехнулся Дерпен. – А мы-то уж полагали, что ты у нас в Спящую принцессу превратился, знаешь, князь, такую парскую сказку?
– Ее, кажется, принц какой-то разбудил поцелуйчиками, – рассеянно отозвался князь. – А кто же меня-то целовать будет? – Он поднял голову. – А вот откуда ты, Дерпен ог-Фасм, эту сказку знаешь?
Густибус хмыкнул так, что батюшка даже оглянулся на него.
– Так он же со служанкой в Парсе… спознался, не иначе, она ему и нашептала сказку.
– И на каком же языке нашептала? – спросил батюшка чуть смущенно. – Она, кажется, на рукве ни бельмеса, а он – так же на феризе…
– Ну, когда двое с охотой смилуются, то и язык не нужен общий, – вынес свой вердикт Густибус. – Хотя, для того, чтобы сказки рассказывать перед сном, предположим… Да, для этого все же языки знать следует.
– Вот и я о том же, – батюшка неуклюже в своей шубейке повернулся к князю. – Тут главное слово – предположим. Очень много нам пришлось в последнее время предполагать, разгадывать даже… Хотя, кто же спорит, все, вроде бы, получилось, не так ли, князь?
И князь понял, что ситуация созрела. Потому что думали-то в последнее время, когда от Парса стали уже удаляться, об одном и том же – что же там с ними, собственно, произошло?
Разговор этот был даже необходим. Он должен был подвести конец этой их деятельности, поставить точку, если не в их путешествии, которое должно было завершиться только на Миркве, то по крайней мере в их задании, все же выполненном, и без сомнения, для них оконченном. Хотя и не для других оконченном, для князя-посла Притуна многое еще происходило, как и для всего Парского королевства… Но они могли о том и не узнать ничего, не по рангу им было, их роль в этом деле уже была отыграна, и делиться с ними последними сведеньями никто, конечно, не был обязан. Князь даже думал, что и в Миркве, в Тайном Приказе он может не узнать, чем же все завершилось. Только если старый друг княжич Выгота по-родственному расскажет, а так – нет, могло все и неизвестным для него остаться, засекреченным, как все это дело и началось.
И тогда Дерпен первый произнес фразу, которую князь уже давно ожидал, проговорил лениво, едва ли не в восточной манере:
– А я все же не понимаю… – И вдруг умолк.
– И я не понимаю, – добавил тогда Густибус. – Вроде бы все происходило на глазах, все знаю, любые мелкие повороты… событий. А вот поди ж ты, не понимаю. Не ожидал даже, что так-то выйдет в конце.
– Я о чем-то подобном все же подозревал, – отозвался и батюшка Иона, – когда князь стал говорить, что не только мужчина мог быть оборотнем. Но что все выйдет, как вышло… Это и для меня оказалось неожиданным. Может, пояснишь нам, князь?
– Да что же пояснять? – сонно похмурился князь.
– Едва ли не все, – с заметным жаром отозвался Густибус. – Даже то, как теперь дальше-то все станется?
Князь посмотрел на всех по очереди, даже Стырь, казалось, забыл о печке и повернулся к нему с азартом. А может, он уже согрелся, подумал князь и понял, что никуда ему не деться, придется и в самом деле, держать речь.
– Когда собирались, князь Притун прикатил к нам в отель, помните? Конечно, помните…
– И вы вдвоем почти на четверть часа ушли в библиотеку, – поддержал его Густибус. – Мы думали, он деньги привез и подорожные на обратный путь.
– Верно, привез, он их заранее приготовил, потому у него и подготовка всего нам необходимого почти не заняла времени… – согласился князь. – Но не только с тем он к нам приехал. Я еще и расспросить успел, как все будет по его-то мнению. А его мнение, мессиры, – он суховато улыбнулся, – многое значит, потому что более сведущего человека в делах Парского королевства не сыскать во всем Посольском Приказе. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Будет все просто. Вернее, уже было, тогда еще, едва бал окончился… По приказу короля Фалемота маршал Рен послал две роты для обыска Кеберского замка, причем он, кажется, заручился еще и приказом самого герцога Кебера.
– Понятно, – кивнул Дерпен. – Тому деваться было уж некуда, осталось только королю помогать, и хоть в какой-то степени обелить себя, коли так уж с его женитьбой вышло. – Он тоже призадумался. – Я еще удивлялся, что он на такой-то женился, ведь мог бы себе, кажется, выбрать кого и пригляднее…
– Она могла оказываться для него самой обворожительной и прельстительной, Дерпен, – сказал вдруг батюшка. – Ты забыл, с кем… или с чем ему пришлось иметь дело.
– Да, она могла бы, – кивнул маг. – Что у них там, в спальне творилось, теперь никто не узнает по-настоящему.
– Свечку-то над ними, понятно, никто не держал, – добавил Стырь простонародную мудрость.
– И не хочу того знать, – выдохнул батюшка, – спасать герцога теперь следует его-то духовникам… Не иначе. Давай дальше, князь.
– Обоих графов тет Нестелек д`Атумских, конечно, арестовали прямо за игорным столом, причем оба сопротивления не оказали, просто сдались и все. Семпер сразу же стал говорить… Оказывается, у них в роду оборотничество передавалось только по женской линии, и они виновны лишь в том, что посчитали, что пойманы не будут, и послушали свою сестрицу, конечно.
– Ничего себе – «конечно»… – удивился Дерпен. – Это же измена, как ни крути. Или ты иначе судишь, князь?
– Нет, так же, как и вы, – князь опять чуть улыбнулся. Все же спаялась у них команда… – Старший, граф Абитур, кажется, еще признался, что золото, у них в Кебере находится, и его найдут, конечно, не могут теперь-то не найти. Так что с этим проблем быть не должно. Гораздо интереснее было, по словам князя Притуна, что поведала все же королю сама… герцогиня-оборотница. – Он прервал себя. – Нет, все же, графиня, с разводом у герцога, если все пойдет так, как князь Притун предвидит, сложностей не будет, как с исключительным случаем. А может, ее и вовсе дворянства лишат, король Фалемот, хоть и уважает титулы своих подданных, но может пойти на поводу у верховной знати, а в той среде у графини Нестелек влияние слабое, Палата пэров королевства может ей в титуле и отказать вовсе.
Князь помолчал, потом вдруг потянулся к одной из бутылок с вином, которая осталась еще после проезда вдоль реки Рен, хотя парскому оно и уступало. Уж в винах-то они немного разбираться научились, вернее, привычка сказалась все же. Налил князь себе чуть не целый серебряный стаканчик, и тут же Стырь бросился разливать вино остальным, и себя не забыл. Даже батюшка принял стаканчик из рук верного княжеского ординарца, кивнул, рассеянно поблагодарив, спросил:
– Так что же, праздновать успех нашего дела станем?
– Отчего же не праздновать? – спросил Густибус. – Но ты продолжай, князь.
– Как прояснил князь-посол, род графов д`Атумов действительно один из самых старых и именитых на юге. И служили они королям, которые еще и ди'Парсами не назывались, верно и истово, как и полагается служить, но вот с прадедом у них неприятность вышла. Соблазнила его какая-то… ведьма – не ведьма, но оборотница, тоже, скорее всего, прикинулась обольстительной, и потому пошли у них… В общем, боялись девочек из этого рода, в самой семье боялись. К счастью, не все этим… недугом оказывались заражены. Только одна из них по-настоящему и не умела себя сдерживать. Тогда-то…
– Лет за двести до нынешних времен, – подсказал Густибус, который слушал, боясь упустить хотя бы слово.
– Да, примерно, двести лет назад… Тогда и появилась эта легенда. Но была она все же не вполне правильной, не оборотничество, как оно описывается в старых трактатах, появилось в этой семье, а психическое оборотничество.
– Да, помню, – кивнул батюшка и долил себе воды в вино. – Интересно мы тогда об этом порассуждали.
– Полезно получилось – это важнее, батюшка, – поправил его князь Диодор. – Ведь вот какая штука, сначала я не думал, что оборотень существует. А потом… сопоставил такую особенность, господа. Пьянство отца, старого графа д`Атумского, и пьянство герцога Кебера – оба случая показались мне не просто проявлением их слабости или распущенности, а вызванными более основательными причинами. Понимаете, она над ними как-то «нависала», они ей подчинялись, и это дало такое вот… искажение их природы.
– Всего лишь пьянство? – спросил Дерпен.
– И путь к знанию об обоих людях, которых она решила имитировать. Арматора хорошо знал его же собственный сын, с которым она закрутила любовь, как я понял из бумаг епископа Сен-Робера. А короля еще с детских пор знал Кебер, за которого она вышла замуж.
– Но как же ты догадался все же, что это – она? – спросил батюшка.
– Нет, тут любопытнее другое, – вмешался Густибус. – Она на арматоре проверила свое умение, а после решила ударить по королю Фалемоту и по государству в целом. Неужто ей мало было того, чего она от первого воровства своего добилась?
– Она себя неуловимой полагала, – прогудел Дерпен, – что ее никто и никогда не сумеет на воровстве этом поймать.
– Я думаю, – медленно сказал князь, – тут другое. Не умела она быть вне игры… Понимаете, она должна была свой талант проявлять, не умела иначе, он, этот ее талант, требовал быть примененным. Иначе, полагаю, что-то с ней самой могло худое выйти. И это очень важно… – Он помолчал, слова почему-то давались ему с заметной трудностью. – Собственно, на этом я ее и попробовал ловить на балу, чтобы в ней эта ее особенность стала проявляться независимо от ее воли, даже вовред ей, несмотря на всю ситуацию, в которой она оказалась. Только так, – он вздохнул, – я мог, собственно, доказать, кто она такая есть… И чем является.
– Это тебе отлично удалось, – с улыбкой признал Дерпен.
– Не только ему, – вмешался Густибус. – Но и батюшке нашему.
Князь неожиданно весело обозрел всю команду, всех своих компаньонов.
– Да все вложили в результат дела свою лепту, и каждый оказался… едва ли не незаменимым. Батюшка отмолил отель, и потом отчитал герцогиню… А еще высказал несколько очень дельных предложений. Про Дерпена я вообще не говорю, без него мы бы уже давно под землю ушли, и совершенно бестолково, без малейшей пользы.
– Как бедный Моршток… – вставил Дерпен.
– Нет, он-то как раз с большой пользой погиб, и люди его не напрасно сгинули, – снова вздохнул князь. – Без его бумаг, без его предварительного расследования мы бы так скоро и успешно результата не добились бы. Он оказался молодцом, хотя и не узнал об этом.
– Согласен, – кивнул тогда Дерпен. – Без этого графа Морштока многое показалось бы иначе. Может, мы бы и нападение на наш отель пропустили, оказались не подготовленными к такой-то агрессии… А впрочем, нет, я бы вряд ли о таком обороте событий не подумал, все же…
– Так или иначе, но его смерть оказалась тем сигналом, который мы приняли в расчет, – высказался Густибус на своем иногда чрезмерно умном и не слишком внятном языке. – Вот только я оказался малополезен.
– Густибус, – сказал князь, – ты читал трактаты, и ты подсказал соображения, как оборотницу следует ловить.
– Я и много вздора, наверное, наговорил и ошибочные предположения делал…
– Теперь это не важно, а важен результат, который у нас все же состоялся, – прервал его батюшка. – Ты, князь, не отвлекайся, нам еще многое выяснить требуется. Вот мне не понятно, ты говорил, что герцогиня, будем называть ее все же нынешним титулом, обоих братьев своих чуть не в бедности держала, отчего это, неужто она жадной до такой-то степени оказалась?
– Не думаю, – отозвался князь. Теперь стало казаться, что разговор этот, на который он вначале с такой неохотой пошел, начинает даже забавлять его. – Тут другое, она умела очень сильно влиять на людей, и по отношению к братьям это было, возможно… Одним из условий их участия в воровстве этом. Понимаешь, батюшка, когда я второй раз с ней в оборотническом обличье столкнулся, под лестницами Лура, она уже гораздо менее меня испугала, я уже мог бы с этим бороться…
– По-моему, ты и первый раз, князь, не слишком-то дрожал перед ней, – высказался Дерпен. – Она же поразилась тогда, в «Петухе и кабане», что ты еще и разговаривать можешь, значит, она на это не рассчитывала. Она хотела тебя парализовать, ввести в полное подчинение, а ты… Нет, не преувеличивай свой страх, ты и там себя показал.
– Как бы ни было, но она очень сильна. А иначе бы ей взрослые мужчины, солдаты, офицеры, заботящиеся о своей чести, не подчинялись бы, – сказал князь. – А еще менее ей подчинялись бы бриганты, наемники разные, те ведь к женщинам весьма… малопотребно относятся, у них это вроде одного из условий профессии является… А они при всем том, если подумать, очень сильно выступили, и дрались по-настоящему, как не всякие настоящие воины умеют, и уже потом, когда князь Притун выживших допрашивал в своих казематах, ничего не сказали, ни в чем не признались.
– Может, не знали? – спросил Густибус.
– Может, и не знали толком, но все же… Полагаю, что тут и этот вот страх, который она умела нагонять на людей, сказался. Они верны ей оказались, как это ни удивительно.
– Я вот чего не понимаю, – медленно заговорил батюшка, тоже размышляя вслух, – почему она герцога д'Окра выдала с его машиной?
– Это-то просто, – усмехнулся Дерпен. – Князь уже близехонько к ней подобрался, вот она и решила перевести подозрение на герцога. Тем более, – добавил он убежденно, – что это у нее получилось. Не забывал, Густибус, нас же после этого из королевства выгонять стали. И дело посчитали закрытым, свалив все на него.
– Да, и это тоже, – согласился князь. – Признаться, ход был мастерским, и он ей вполне удался, если только не считать…
– Что? – спросил Дерпен.
Князь посмотрел на своих спутников и товарищей, на каждого по очереди, даже на Стыря, который сидел, слушал как завороженный, было похоже, что даже мигнуть опасался, чтобы не пропустить чего-нибудь. Ох, подумалось князю, пойдут теперь разговоры в его сотне в пересказе этого вот говоруна-ординарца, конца и краю не станет… Еще и приврет чего-нибудь, но как же с этим теперь справиться? Все же бесполезно будет, Стырь ведь тоже там был, и полезен оказался, не хуже остальных.
И князь сказал совсем другое, не о том, о чем хотел прежде сказать:
– Князь Притун заметил, что теперь с герцогиней какие-то юридические казусы могут произойти. Если бы она не убивала Морштока, и по ее вине не погиб бы д'Окр, может, ее бы судили по местным законам, и для нее, не исключено, все бы даже обошлось. А так, возможно, ее будут судить по законам Империи, и это обойдется ей гораздо дороже… Он как-то это пояснил, но я не все понял, – он улыбнулся собственной глупости.
Но как бы он ни улыбался, а все заметили, что он не хочет рассказать о чем-то, что было гораздо интереснее для остальных, чем выдуманные судейские казусы. И потому Дерпен, как самый отважный изо всех князевых компаньонов, равный ему по званию, открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но…
Однако не гнали, князь Диодор сколько-то торопил всех, пока не выехали за пределы Парского королевства, но потом обмяк, стал вялым, спал чуть не сутками, и никак не мог наспаться, а они поехали лениво, чему даже Стырь, кажется, был рад.
Впрочем, поначалу все помалкивали, действительно, даже пробовали не смотреть друг на друга лишний раз, что в тесноте было не всегда сподручно, но все же, все же… Постепенно это затишье прошло, и как прежде маг начал подкупать какие-то листки на рынках с местными известиями, и были они такими разнообразными, что и батюшка к ним пристрастился. Дерпен же где-то у Магетбура купил себе флягу настоящего шнапса, выпил чуть не половину, и тоже попробовал спать, как князь, а водку отдал Стырю. Еще он чистил теперь оружие, да так рьяно, что даже жалко становилось и все те клинки, которые он со звоном драил, и пистолеты, которые разбирал-собирал чуть не до винтика, каждый из этих винтиков едва не полируя. В общем, каждый занялся своим делом, но по-прежнему все больше молчком.
Лишь иногда по утрам ругали постоялые дворы, на которых останавливались, хотя и ругали-то, скорее, по привычке, или от безделья, чем за что-то настоящее, все понимали, что окажутся скоро в своих имперских землях, и там придорожные трактиры, где придется останавливаться, будут вовсе похуже.
Так проехали почти все земли малых макебуртских владений, где едва ли не каждый барон мнил себя владыкой в своих пределах не менее, чем какой-нибудь настоящий падишах или король. Два или три раза даже возникало нечто вроде недоразумений с подорожными, то есть, стражники недоверчиво перебирали бумаги, на этот раз, к сожалению, не имперские, а всего-то из парских канцелярий, щурились и требовали еще какую-то дополнительную мзду, но вот на это у них денег уже осталось немного, и потому проезжать приходилось все же доказывая, что они – не просто так, а хоть и малое, но посольство. Лишь иногда, на крайний случай, Густибус, который привык уже объясняться со стражниками, выкладывал последний козырь – они ездили в Парс по распоряжению Тайного Приказа Империи. Тогда от них отставали, связываться с этим учреждением никто по-настоящему не хотел и пробовать, все равно это было бы и бесполезно, а в случае серьезных неурядиц, могло обернуться плохо для самих дорожных архаровцев.
Потом пошли уже земли довольно обширных королевств восточных макебуртов, сильно размешанные, как их называли, малыми руквацкими племенами – серпенами, венетами, чехами и варукинами. Тут на дорогах уже было неспокойно, приходилось даже выспрашивать о попутных купеческих караванах, которых оказалось так мало, что князь велел сместиться на север, к западным границам Полонских земель. Так и сделали.
И оказались они где-то в восточной Помрани, довольно любопытной стране, где обитали и пруты, одно из малых макебуртских племен, и полонцев уже было чуть не до трети населения, и собственно, помранцы, составлявшие местную земельную и служивую знать. И говорили здесь на такой смеси макебурта и полонщины, что проще было переходить на рукву, которую, конечно, знали многие даже на постоялых дворах, хотя и корявили ее так, что иной раз и Стырь ни слова не понимал.
Дороги тоже стали ухабистыми и неухоженными, конечно же далеко не везде брусчатыми, а просто засыпанными гравием, наколотым из твердого северного гранита. И тут уже было совсем не просто поднанять возчиков, поэтому, Дерпен, как прежде, стал подменять Стыря на козлах. А вот князя Диодора пока этим не беспокоили, почему-то все теперь относились к нему осторожно, словно бы к раненому. Он это сквозь свои сны как-то разобрал, и попытался изменить, ведь не привык же оставаться в стороне от работы, если мог и даже должен был ее выполнять, но не очень успешно, его по-прежнему мало трогали.
Так наступил один из дней, которые бывают, когда внешне неожиданно, но совершенно закономерно, только по глубинным каким-то причинам, все или многое разом вдруг меняется. И началось-то это неожиданно, как подобные штуки частенько и происходят. Дормез притормозил, и в заднюю дверцу, дыша холодом и ветром от гонки, ввалился Стырь. Он подустал и был мокрым, частенько обтирал лицо, а может, потому-то обтирал, что только что на обочине хорошенько умылся снегом.
Он посидел на своем привычном месте, у дверки дормеза, пересел к печке, подкинул пару полешков, и скинул свою шубу, в которой обычно сидел на козлах. Потом осмотрел всех и твердо произнес:
– Ох, говорил я князюшке, не стоит брать с собой этого Крепа, мальчишка же совсем, силенок у него не хватает, чтобы форейторствовать по-толковому.
Батюшка, который читал какие-то из купленных Густибусом в последнем городке листов, поднял голову, поправил свои очечки, сказал спокойно, даже сонно:
– Собирались поспешно, Стырь, не до разговоров было, и не до споров с тобой… Может, потому князь и уступил.
– Кому ж, уступил, батюшка? Я же противился, – продолжил Стырь. – Опять же, говорил, на конях он сидит неловко.
– Крепа тебе поручили, – неожиданно прогудел Дерпен, не отрываясь от созерцания чего-то за окошком, не оборачиваясь. – Тебе его и школить.
– Да как же его?.. На конях с измальства сидеть нужно, а он городской, – почти с отчаянием заявил Стырь. – Я и так, когда еще на козлы местных парских раздобывать удавалось, на князева Самвела садился, а его на твоего Табаска громоздил. Пробовал показывать, что и как делается, а он…
– Видать, плохо показывал, – вздохнул Густибус, тоже отрываясь от какого-то чтения.
Хотя читать он в последнее время что-то мало стал, все больше писал нечто в нетолстую, забранную в клеенку дорожную тетрадку, которую купил где-то по случаю. Хотя с письмом у него и трудности были, потому что чернильницу-невыливайку еще можно было согреть на груди, на шнуре, специально для этого в нее вдетом, а вот когда чернила на пере застывали, тогда уж писать становилось невозможно, и оставалось только перо очинить по-новому.
Маг с неудовольствием стянул через голову свою чернильницу, сунул ее поближе к печке, и почти свирепо уставился на Стыря, словно тот был виноват, что в дормезе такой холод стоял, который их слабенькая печка одолеть не могла.
– Показывал, как надо, – твердо отозвался Стырь, – а то, что он неумелый, так я в том не виноват.
Князь Диодор вдруг зашевелился, обтер лицо ладонями и сел прямее.
– Не виноват, Стырь, – кивнул он. – Только я, как вспомню, как Креп просил нас его с собой захватить, так и не жалею ничуть. Все ж, помощник тебе, какой ни на есть. – Он помолчал. – А силенки к нему придут, и навыки появятся, и очень скоро, оглянуться не успеешь, уже не ты его обучать форейторству станешь, а он будет тебе высказывать, что ты не так делаешь. Дай только срок.
– Это мы еще посмотрим, – огрызнулся Стырь. Но призадумался.
– Ого, кто проснулся, – усмехнулся Дерпен. – А мы-то уж полагали, что ты у нас в Спящую принцессу превратился, знаешь, князь, такую парскую сказку?
– Ее, кажется, принц какой-то разбудил поцелуйчиками, – рассеянно отозвался князь. – А кто же меня-то целовать будет? – Он поднял голову. – А вот откуда ты, Дерпен ог-Фасм, эту сказку знаешь?
Густибус хмыкнул так, что батюшка даже оглянулся на него.
– Так он же со служанкой в Парсе… спознался, не иначе, она ему и нашептала сказку.
– И на каком же языке нашептала? – спросил батюшка чуть смущенно. – Она, кажется, на рукве ни бельмеса, а он – так же на феризе…
– Ну, когда двое с охотой смилуются, то и язык не нужен общий, – вынес свой вердикт Густибус. – Хотя, для того, чтобы сказки рассказывать перед сном, предположим… Да, для этого все же языки знать следует.
– Вот и я о том же, – батюшка неуклюже в своей шубейке повернулся к князю. – Тут главное слово – предположим. Очень много нам пришлось в последнее время предполагать, разгадывать даже… Хотя, кто же спорит, все, вроде бы, получилось, не так ли, князь?
И князь понял, что ситуация созрела. Потому что думали-то в последнее время, когда от Парса стали уже удаляться, об одном и том же – что же там с ними, собственно, произошло?
Разговор этот был даже необходим. Он должен был подвести конец этой их деятельности, поставить точку, если не в их путешествии, которое должно было завершиться только на Миркве, то по крайней мере в их задании, все же выполненном, и без сомнения, для них оконченном. Хотя и не для других оконченном, для князя-посла Притуна многое еще происходило, как и для всего Парского королевства… Но они могли о том и не узнать ничего, не по рангу им было, их роль в этом деле уже была отыграна, и делиться с ними последними сведеньями никто, конечно, не был обязан. Князь даже думал, что и в Миркве, в Тайном Приказе он может не узнать, чем же все завершилось. Только если старый друг княжич Выгота по-родственному расскажет, а так – нет, могло все и неизвестным для него остаться, засекреченным, как все это дело и началось.
И тогда Дерпен первый произнес фразу, которую князь уже давно ожидал, проговорил лениво, едва ли не в восточной манере:
– А я все же не понимаю… – И вдруг умолк.
– И я не понимаю, – добавил тогда Густибус. – Вроде бы все происходило на глазах, все знаю, любые мелкие повороты… событий. А вот поди ж ты, не понимаю. Не ожидал даже, что так-то выйдет в конце.
– Я о чем-то подобном все же подозревал, – отозвался и батюшка Иона, – когда князь стал говорить, что не только мужчина мог быть оборотнем. Но что все выйдет, как вышло… Это и для меня оказалось неожиданным. Может, пояснишь нам, князь?
– Да что же пояснять? – сонно похмурился князь.
– Едва ли не все, – с заметным жаром отозвался Густибус. – Даже то, как теперь дальше-то все станется?
Князь посмотрел на всех по очереди, даже Стырь, казалось, забыл о печке и повернулся к нему с азартом. А может, он уже согрелся, подумал князь и понял, что никуда ему не деться, придется и в самом деле, держать речь.
– Когда собирались, князь Притун прикатил к нам в отель, помните? Конечно, помните…
– И вы вдвоем почти на четверть часа ушли в библиотеку, – поддержал его Густибус. – Мы думали, он деньги привез и подорожные на обратный путь.
– Верно, привез, он их заранее приготовил, потому у него и подготовка всего нам необходимого почти не заняла времени… – согласился князь. – Но не только с тем он к нам приехал. Я еще и расспросить успел, как все будет по его-то мнению. А его мнение, мессиры, – он суховато улыбнулся, – многое значит, потому что более сведущего человека в делах Парского королевства не сыскать во всем Посольском Приказе. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Будет все просто. Вернее, уже было, тогда еще, едва бал окончился… По приказу короля Фалемота маршал Рен послал две роты для обыска Кеберского замка, причем он, кажется, заручился еще и приказом самого герцога Кебера.
– Понятно, – кивнул Дерпен. – Тому деваться было уж некуда, осталось только королю помогать, и хоть в какой-то степени обелить себя, коли так уж с его женитьбой вышло. – Он тоже призадумался. – Я еще удивлялся, что он на такой-то женился, ведь мог бы себе, кажется, выбрать кого и пригляднее…
– Она могла оказываться для него самой обворожительной и прельстительной, Дерпен, – сказал вдруг батюшка. – Ты забыл, с кем… или с чем ему пришлось иметь дело.
– Да, она могла бы, – кивнул маг. – Что у них там, в спальне творилось, теперь никто не узнает по-настоящему.
– Свечку-то над ними, понятно, никто не держал, – добавил Стырь простонародную мудрость.
– И не хочу того знать, – выдохнул батюшка, – спасать герцога теперь следует его-то духовникам… Не иначе. Давай дальше, князь.
– Обоих графов тет Нестелек д`Атумских, конечно, арестовали прямо за игорным столом, причем оба сопротивления не оказали, просто сдались и все. Семпер сразу же стал говорить… Оказывается, у них в роду оборотничество передавалось только по женской линии, и они виновны лишь в том, что посчитали, что пойманы не будут, и послушали свою сестрицу, конечно.
– Ничего себе – «конечно»… – удивился Дерпен. – Это же измена, как ни крути. Или ты иначе судишь, князь?
– Нет, так же, как и вы, – князь опять чуть улыбнулся. Все же спаялась у них команда… – Старший, граф Абитур, кажется, еще признался, что золото, у них в Кебере находится, и его найдут, конечно, не могут теперь-то не найти. Так что с этим проблем быть не должно. Гораздо интереснее было, по словам князя Притуна, что поведала все же королю сама… герцогиня-оборотница. – Он прервал себя. – Нет, все же, графиня, с разводом у герцога, если все пойдет так, как князь Притун предвидит, сложностей не будет, как с исключительным случаем. А может, ее и вовсе дворянства лишат, король Фалемот, хоть и уважает титулы своих подданных, но может пойти на поводу у верховной знати, а в той среде у графини Нестелек влияние слабое, Палата пэров королевства может ей в титуле и отказать вовсе.
Князь помолчал, потом вдруг потянулся к одной из бутылок с вином, которая осталась еще после проезда вдоль реки Рен, хотя парскому оно и уступало. Уж в винах-то они немного разбираться научились, вернее, привычка сказалась все же. Налил князь себе чуть не целый серебряный стаканчик, и тут же Стырь бросился разливать вино остальным, и себя не забыл. Даже батюшка принял стаканчик из рук верного княжеского ординарца, кивнул, рассеянно поблагодарив, спросил:
– Так что же, праздновать успех нашего дела станем?
– Отчего же не праздновать? – спросил Густибус. – Но ты продолжай, князь.
– Как прояснил князь-посол, род графов д`Атумов действительно один из самых старых и именитых на юге. И служили они королям, которые еще и ди'Парсами не назывались, верно и истово, как и полагается служить, но вот с прадедом у них неприятность вышла. Соблазнила его какая-то… ведьма – не ведьма, но оборотница, тоже, скорее всего, прикинулась обольстительной, и потому пошли у них… В общем, боялись девочек из этого рода, в самой семье боялись. К счастью, не все этим… недугом оказывались заражены. Только одна из них по-настоящему и не умела себя сдерживать. Тогда-то…
– Лет за двести до нынешних времен, – подсказал Густибус, который слушал, боясь упустить хотя бы слово.
– Да, примерно, двести лет назад… Тогда и появилась эта легенда. Но была она все же не вполне правильной, не оборотничество, как оно описывается в старых трактатах, появилось в этой семье, а психическое оборотничество.
– Да, помню, – кивнул батюшка и долил себе воды в вино. – Интересно мы тогда об этом порассуждали.
– Полезно получилось – это важнее, батюшка, – поправил его князь Диодор. – Ведь вот какая штука, сначала я не думал, что оборотень существует. А потом… сопоставил такую особенность, господа. Пьянство отца, старого графа д`Атумского, и пьянство герцога Кебера – оба случая показались мне не просто проявлением их слабости или распущенности, а вызванными более основательными причинами. Понимаете, она над ними как-то «нависала», они ей подчинялись, и это дало такое вот… искажение их природы.
– Всего лишь пьянство? – спросил Дерпен.
– И путь к знанию об обоих людях, которых она решила имитировать. Арматора хорошо знал его же собственный сын, с которым она закрутила любовь, как я понял из бумаг епископа Сен-Робера. А короля еще с детских пор знал Кебер, за которого она вышла замуж.
– Но как же ты догадался все же, что это – она? – спросил батюшка.
– Нет, тут любопытнее другое, – вмешался Густибус. – Она на арматоре проверила свое умение, а после решила ударить по королю Фалемоту и по государству в целом. Неужто ей мало было того, чего она от первого воровства своего добилась?
– Она себя неуловимой полагала, – прогудел Дерпен, – что ее никто и никогда не сумеет на воровстве этом поймать.
– Я думаю, – медленно сказал князь, – тут другое. Не умела она быть вне игры… Понимаете, она должна была свой талант проявлять, не умела иначе, он, этот ее талант, требовал быть примененным. Иначе, полагаю, что-то с ней самой могло худое выйти. И это очень важно… – Он помолчал, слова почему-то давались ему с заметной трудностью. – Собственно, на этом я ее и попробовал ловить на балу, чтобы в ней эта ее особенность стала проявляться независимо от ее воли, даже вовред ей, несмотря на всю ситуацию, в которой она оказалась. Только так, – он вздохнул, – я мог, собственно, доказать, кто она такая есть… И чем является.
– Это тебе отлично удалось, – с улыбкой признал Дерпен.
– Не только ему, – вмешался Густибус. – Но и батюшке нашему.
Князь неожиданно весело обозрел всю команду, всех своих компаньонов.
– Да все вложили в результат дела свою лепту, и каждый оказался… едва ли не незаменимым. Батюшка отмолил отель, и потом отчитал герцогиню… А еще высказал несколько очень дельных предложений. Про Дерпена я вообще не говорю, без него мы бы уже давно под землю ушли, и совершенно бестолково, без малейшей пользы.
– Как бедный Моршток… – вставил Дерпен.
– Нет, он-то как раз с большой пользой погиб, и люди его не напрасно сгинули, – снова вздохнул князь. – Без его бумаг, без его предварительного расследования мы бы так скоро и успешно результата не добились бы. Он оказался молодцом, хотя и не узнал об этом.
– Согласен, – кивнул тогда Дерпен. – Без этого графа Морштока многое показалось бы иначе. Может, мы бы и нападение на наш отель пропустили, оказались не подготовленными к такой-то агрессии… А впрочем, нет, я бы вряд ли о таком обороте событий не подумал, все же…
– Так или иначе, но его смерть оказалась тем сигналом, который мы приняли в расчет, – высказался Густибус на своем иногда чрезмерно умном и не слишком внятном языке. – Вот только я оказался малополезен.
– Густибус, – сказал князь, – ты читал трактаты, и ты подсказал соображения, как оборотницу следует ловить.
– Я и много вздора, наверное, наговорил и ошибочные предположения делал…
– Теперь это не важно, а важен результат, который у нас все же состоялся, – прервал его батюшка. – Ты, князь, не отвлекайся, нам еще многое выяснить требуется. Вот мне не понятно, ты говорил, что герцогиня, будем называть ее все же нынешним титулом, обоих братьев своих чуть не в бедности держала, отчего это, неужто она жадной до такой-то степени оказалась?
– Не думаю, – отозвался князь. Теперь стало казаться, что разговор этот, на который он вначале с такой неохотой пошел, начинает даже забавлять его. – Тут другое, она умела очень сильно влиять на людей, и по отношению к братьям это было, возможно… Одним из условий их участия в воровстве этом. Понимаешь, батюшка, когда я второй раз с ней в оборотническом обличье столкнулся, под лестницами Лура, она уже гораздо менее меня испугала, я уже мог бы с этим бороться…
– По-моему, ты и первый раз, князь, не слишком-то дрожал перед ней, – высказался Дерпен. – Она же поразилась тогда, в «Петухе и кабане», что ты еще и разговаривать можешь, значит, она на это не рассчитывала. Она хотела тебя парализовать, ввести в полное подчинение, а ты… Нет, не преувеличивай свой страх, ты и там себя показал.
– Как бы ни было, но она очень сильна. А иначе бы ей взрослые мужчины, солдаты, офицеры, заботящиеся о своей чести, не подчинялись бы, – сказал князь. – А еще менее ей подчинялись бы бриганты, наемники разные, те ведь к женщинам весьма… малопотребно относятся, у них это вроде одного из условий профессии является… А они при всем том, если подумать, очень сильно выступили, и дрались по-настоящему, как не всякие настоящие воины умеют, и уже потом, когда князь Притун выживших допрашивал в своих казематах, ничего не сказали, ни в чем не признались.
– Может, не знали? – спросил Густибус.
– Может, и не знали толком, но все же… Полагаю, что тут и этот вот страх, который она умела нагонять на людей, сказался. Они верны ей оказались, как это ни удивительно.
– Я вот чего не понимаю, – медленно заговорил батюшка, тоже размышляя вслух, – почему она герцога д'Окра выдала с его машиной?
– Это-то просто, – усмехнулся Дерпен. – Князь уже близехонько к ней подобрался, вот она и решила перевести подозрение на герцога. Тем более, – добавил он убежденно, – что это у нее получилось. Не забывал, Густибус, нас же после этого из королевства выгонять стали. И дело посчитали закрытым, свалив все на него.
– Да, и это тоже, – согласился князь. – Признаться, ход был мастерским, и он ей вполне удался, если только не считать…
– Что? – спросил Дерпен.
Князь посмотрел на своих спутников и товарищей, на каждого по очереди, даже на Стыря, который сидел, слушал как завороженный, было похоже, что даже мигнуть опасался, чтобы не пропустить чего-нибудь. Ох, подумалось князю, пойдут теперь разговоры в его сотне в пересказе этого вот говоруна-ординарца, конца и краю не станет… Еще и приврет чего-нибудь, но как же с этим теперь справиться? Все же бесполезно будет, Стырь ведь тоже там был, и полезен оказался, не хуже остальных.
И князь сказал совсем другое, не о том, о чем хотел прежде сказать:
– Князь Притун заметил, что теперь с герцогиней какие-то юридические казусы могут произойти. Если бы она не убивала Морштока, и по ее вине не погиб бы д'Окр, может, ее бы судили по местным законам, и для нее, не исключено, все бы даже обошлось. А так, возможно, ее будут судить по законам Империи, и это обойдется ей гораздо дороже… Он как-то это пояснил, но я не все понял, – он улыбнулся собственной глупости.
Но как бы он ни улыбался, а все заметили, что он не хочет рассказать о чем-то, что было гораздо интереснее для остальных, чем выдуманные судейские казусы. И потому Дерпен, как самый отважный изо всех князевых компаньонов, равный ему по званию, открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но…