Басов Николай Владленович. Князь Диодор

   А спустя еще час снова появился Атеном. На этот раз он был еще бледнее, зато за ним двигалась целая процессия. Она состояла из черырех женщин и двоих мужичков, которые очень торжественно и уважительно поздоровались с одноногим привратником. Оба мужичка на него чем-то неуловимо смахивали, вот только бород у них не было.
   Одну из женщин, насколько понял князь, распорядительница тут же назначила кухаркой, двух – помоложе и постарше – горничными, они должны былм прибираться в покоях и одновременно прислуживать. Четвертую, самую неряшливую и пожилую, определили посудомойкой и прачкой, и насколько князь понял речь распорядительницы, она же должна была помогать остальным своим товаркам.
   Плотного и лысого мужичка отправили на конюшню, хотя Стырь и расстроился, когда Диодор высказал, что ему теперь при конях дела будет не много. Другого, почти совсем мальчишку, по имени Креп, назначили в посыльные, и как ни странно, в переводчики. По-руквацки он говорил странно, в чем-то похоже, а в чем-то совсем иначе, чем говорил Атеном, но он все понимал, и опять же, по словам куртье, бывал услужлив. Такая рекомендация Диодора удивила, он даже переспросил:
   – Вот этот?.. Услужлив? Да ты посмотри на его хитрую рожу, он же обыденный парский проныра, который за пару грошей и хозяев продаст, и чего доброго, столовое серебро украдет.
   Атеному было не до споров, он хотел, кажется, только разобраться с устройством всей компании, по распоряжению князя Притуна, и побыстрее исчезнуть. Поэтому он отозвался не слишком вежливо:
   – Он сын хорошего человека, и не станет воровать. А что касается хитрости, так это к лучшему, князь, без хитрости в нашем деле не обойтись.
   Тогда-то князь Диодор и решился поговорить с Атеномом напрямую.
   – Атеном, мы бы могли обойтись и меньшими… удобствами.
   – Не знаю, на что ты, князь рассчитывал, но… Не нам о том думать, все уже решено. А дом… Оживить его нетрудно. – Он осмотрелся по сторонам вполне парского холла, в котором они стояли, и непонятно добавил: – То же могу сказать и о людях, которые теперь, князь, будут вам служить.
   Так напрямую разговориться не удалось, поэтому князь только сокрушенно покачал головой, но вслух сказал:
   – Тогда вынужден признать, что ты, Атеном, молодец.
   Диодор и сам не мог бы объяснить, почему решил похвалить куртье. Тем более, что тот в его похвалах не нуждался. Что сразу же и выявилось, когда Атеном резковато отозвался:
   – Меня князь посол к тебе в помощь определил, и придется мне некоторое время, по крайней мере, тоже тут послужить. А ты, как я заметил, привык, чтобы все получалось быстро.
   Диодор усмехнулся. Не вполне четкое понимание Атеномом руквы рождало какое-то странное, непривычное отношение, которое он-то попытался наладить, да вот, по-видимому, не слишком удачно.
   – Это – есть, ничего не возражу.
   Атеном вдруг очень внимательно, почти враждебно посмотрел на князя Диодора, вздохнул, отвел глаза, и тогда лишь отозвался негромко:
   – К тому же, хочу, чтобы все было ясно с самого начала. Меня эта служба, это задание не устраивает. Я бы хотел, чтобы все оставалось, как было, и жить хочу при моем настоящем господине. Вот только… без меня тебе не обойтись.
   Диодор удивился, такая откровенность от этого длиннолицего была и впрямь удивительна. Видимо, князево желание поговорить без околичностей куртье было замечено, хотя он и понял это по-своему, да так, что теперь и князь решил, что выяснять отношения преждевременно. Поэтому он, нахмурившись, отозвался:
   – Это мы еще посмотрим.
   И вдруг Атеном размяк лицом, в его глазах даже появилась та самая западная хитрость, к которой Диодор еще не привык, но с которой все же следовало считаться, коль уж они тут оказались.
   – Ты все же, князь, думай о том, как дело свое сделать, тогда… И я свою награду получу, можешь не сомневаться. – Атеном еще разок оглянулся, ничего, разумеется, нового не увидел, повернулся к выходу и через плечо бросил: – На сегодня, князь, все, теперь вам устраиваться следует, а я в посольство вернусь. Если будет что-то нужно, ты знаешь, где меня найти.
   И вышел, причем даже дверь их нынешнего дома заскрипела по-особенному, словно соглашаясь с Атеномом, что к этим имперцам относиться нужно именно так, как он себя повел. И никак иначе. Все же гордые они тут, на западе, подумал князь, или это у них практичность такая?
   Слуги тоже как-то расположились, и уже к вечеру, еще до ужина, действительно, все как по мановению волшебной палочки устроилось удобно и привольно. Князь походил по дому, чтобы знать, что где находится, но плохо почему-то запоминал. Дом был все же незнакомой, чужой постройки. Наконец, Диодор решил, что дом запомнится сам, когда захочет того.
   А для успокоения отправился на конюшню коней морковкой угостить. На него сдуру принялся ворчать конюх, которого им привел Атеном. Смысл его негромкой, но явно неблагоприятной для князя речи, можно было понять так, что нечего, мол, коней баловать, они и без того езженные, а лишняя ласка их только испортит. Князь попробовал было поговорить с ним, но не удалось, у нового конюха было действительно немало работы и к разговорам он был не склонен.
   Ужин прошел в большом зале, новая горничная, под присмотром домоправительницы, или как еще ее можно было величать – мейстерины, подала какую-то фасоль под сладким перцем и странного вида жаркое, которое все же по солдатской привычке не слишком привередничать все умяли так, что и соуса не осталось. Вот только хлеб никому не понравился, даже маг разразился тирадой, что мирквацкий хлебушек вкуснее будет.
   Общего разговора не получалось, все слишком вымотались в дороге, и еще устали от обилия впечатлений. Поэтому спать легли рано, как здешние говорили – не зажигая свечей, то есть, когда едва-едва стемнело. Тем более, что их горничная, с помощью мейстерины, так постелила, что любо-дорого было в кровати укладываться.
   Князь все же немного посидел перед тлеющим камином, выслушал версию батюшки, что дрова и тут плохие, один хворост, никаких полешков не сыскалось в дровяном сарайчике, и понял, что тоже устал. Вот ведь, думалось ему, когда он слипающимися глазами смотрел на язычки куцего пламени, и как вялый дым уходит в дымоход, в армии куда больше успевал исполнять, а поди ж ты, вымотался как новобранец. Да он и был, к сожалению, новобранцев в этом деле, в этом городе. Эта мысль князя доконала, и он тоже отправился к себе.
   Но случилось иначе. Стырь немного повредничал днем и все же добился своего, почти без смущения решил спать в крохотном, всего-то на одну кровать будуарчике, примыкающем к комнате, которую выбрал себе спальней Диодор. И когда он услышал, что князь укладывается, неожиданно пришел, сел в одной нательной рубахе на высокий стульчик, уставился в окно, из которого открывался вид на весь двор, и подпер щеку кулаком.
   – Ты чего? – спросил князь.
   – Ага, князюшка мой, наверное, не ожидал, что я так близехонько к тебе окажусь? – Стырь говорил нескладно, видно было, что тоже умаялся. – А если тебе кликнуть кого захочется ночью? И мне бегать через весь двор – не привык я… А так все будет, как в армии заведено.
   Князь зарылся в большие, пышные, но и тугие, не руквацкие подушки:
   – Ты что же, решил по-армейски постоем тут расположиться?
   – Лучше же будет, – отозвался Стырь. Но думал он о другом. – Князь, ты как думаешь, нужно караулом двор обходить?
   – Зачем? В городе живем, людей вокруг много.
   – Все же, ворота я проверю ночью, – решил Стырь. – Мало ли что? Здешние люди для меня – потемки, я в них ничего не разбираю. Вон, я просил два факела у воротницкой запалить, а они токмо один оставили.
   – Они еще один у входа в дом воткнули, – сонно отозвался князь. – Всего два и получилось.
   – Нет, что ни говори, князь, а слишком бережливые они. – Опять Стырь помолчал, дрогнул плечами, холодно ему сделалось. – И в спальнях не топят, говорил мне Густибус, что у них так заведено, чтобы под одеялом греться. А мы-то привыкли на печке…
   – Ты бы не дрожал тут и не рассуждал, а спать шел.
   – Идти-то, пойду, куда ж денусь… Да вот о Шамидоре думаю.
   – О ком?
   – Да о конюхе новом. Он, конечно, за лошадьми ходить умеет, слов нет, но без души как-то.
   Князь сонно подумал, вот ведь как, Стырь, простецкий человек, а вдруг – философствовать начал. Но к этому князь привык, многие соображения Стыря бывали острее и точнее, чем иной раз у самого князя получалось. Диодору мешали происхождение, образование и привычка к дворянскому обращению, а Стырь все понимал иначе и проще, зато правдиво. Видно, такой вот день настал для князя, когда ему люди все, что думали, говорили, не смущаясь. Поэтому он, на всякий случай, спросил:
   – Еще чего?
   Вопрос этот Стырь знал, так Диодор спрашивал, когда хотел знать мысли человека.
   – Город – чужой, и люди чужие, – проговорил Стырь.
   – Говорят, на чужбине особая тоска наваливается, – отозвался князь, решив немного Стырю помочь. – Ностальжи называется по-здешнему, совсем другая штука, чем меланколи, например. Вот уж не думал, что ты к этому способным окажешься.
   – Э-э, князюшка, я на родине, почитай, и не жил, как из мальцов поднялся, сразу в службу пошел, так что… мне все – дом родной, лишь бы свои вокруг были… И кони, конечно, как же без них?.. А тут иначе, боюсь, без души и люди-то живут.
   – Спать иди, – уже строго приказал князь.
   Стырь по-прежнему не послушался.
   – Оно, конечно, Империя, у нас всего много, и везде бывать приходится… Я вот думаю, князь мой, ты бы сказал домоправше нашей меня местному говору учить, а то что же я за денщик твой, если по-чужому говорить не могу?
   – Да иди ты спать, ирод окаянный! Завтра же опять подниматься придется ни свет, ни заря!
   – Иду, князь, иду. Но прикажи все ж.
   После рассусоливаний, которые так неожиданно из Стыря вылились, и самому князю вдруг уснуть стало сложно. Он послушал, как в недалекой своей каморке Стырь укладывается на скрипучую кровать и что-то шепчет, то ли молится, то ли ругается на холод. Хотя, вряд ли молится, наверное, все же, жалеет, что печей в спальнях феризы не ставят. И подумал, может, ему жаровню какую-нибудь отыскать, чтобы он угли из камина к себе в комнатуху затаскивал? Мейстерине это, конечно, не понравится, но ничего, обвыкнет.
   После этого мысли князя перекинулись на всю их компанию. Несмотря на проведенные в дороге недели, он почему-то не мог представить себе, каковы будут в деле и Дерпен, и Густибус, и батюшка… Впрочем, нет, думать нужно наоборот – батюшка, Дерпен, и лишь в последнюю очередь Федр Густибус. Хотя, если вспомнить, как Дерпен дрался в Кебере, наверное, он хорош. И с батюшкой им свезло, его добродушие, неизменно хорошее настроение – это не последнее, что может пригодиться в деле. Только бы знать, что это за дело такое?..
   Где-то в отдалении заскрипели рассохшиеся полы. Видно, кто-то ходил по дому, что-нибудь проверял, не мог успокоиться. А ведь и слуги нас опасаются, продолжил размышления князь. Даже мейстерина эта, и та не представилась, не очень-то склонна, видимо, на короткое знакомство идти. Лишь приседает по-местному, да слуг гоняет, чтобы они тоже приседали, когда имперцев видят.
   В Рукве слуг тоже школили, иногда требовали, чтобы они кланялись, когда господа проходят мимо. Но в обычные дни не очень-то это и соблюдалось, не то, что годами, поколениями жили вместе, и едали, бывало, за одним столом, и в церквях стояли рядом, и работать вместе случалось, если барина к тому тянет… В Рукве все было знакомо, мило и привычно. Там любой человек был отчего-то заранее знаком и понятен, а тут… И что же это я, почти разозлился Диодор, от Стыря что ли заразился тоскою?
   Дом продолжал поскрипывать, отогреваясь каминами и кухонной печью… Впрочем, нет, решил князь, печь внизу на ночь пригасили, бережливые они, как заметил все тот же Стырь. Диодор устроился поудобнее, собираясь все же спать. Но тут же подумал, что постель пахнет совсем уж незнакомым запахом, не неприятным, скорее, даже успокаивающим, но все же каким-то странным. И ведь ясно же, что это какая-то местная трава, а может, и не совсем местная, феризы – они могли ради ароматов из таких краев травы привезти, что только удивляться останется. Очень они любят удобства разные, хотя, если по-честному, наши тоже любят. Только не случилось князю с ними познакомиться, на войне разное бывает, не бывает только чрезмерного удобства.
   Хорошо хоть, в баню сходить удосужились, это в самом деле здорово. Банька, конечно, оказалась, тоже не чета руквацким, слишком просторной, и камня в ней было многовато, такую баньку по-настоящему и не прогреешь, тем более местным сушняком, а не нормальными дровами. Да и вода отдавала запахом то ли болота, то ли непомерно длинного водопровода. Даже в степях уж на что вода нехороша бывала, а так-то не пахла. Но как бы там ни было, а все же это была баня. Даром что ли дом этот имперское посольство прикупило?
   И чего они так летели сюда, продолжал думать князь Диодор, вот даже князь Притун говорит, что не было особого спеха… Его мысли от этой немудрящей идеи вдруг свернули на то, что ему и остальным теперь предстояло.
   Да, теперь-то дело требовало другого, не гоньбы, какая только у ямщиков бывает, а очень точного исполнения задания, данного Тайным Приказом далекой отсюда Мирквы. Придется думать, ходить к разным людям, разговаривать с ними, приглядываться к тому, как тут что устроено, и так же думать придется Дерпену, Густибусу и батюшке Ионе… Тем более старательно, что им такой вот дом выделили, который, как в старых сказках, спал-спал, а потом они приехали и разбудили его…
   И сколько же они тут проживут? Может случиться, что год, а может, и неделями все обойдется. Лучше бы, конечно, побыстрее обернуться, и для службы хорошо, и для Выготы с начальством, и для дела… И князь, не заметил, как все же уснул, даже не услышал, как верный Стырь тишком прошел через его комнату, чтобы обойти двор и проверить еще разок двери с окнами. Около князя Стырь постоял, пробуя разглядеть Диодора в кровати, кивнул и пошел дальше, в им сами же придуманный обход нового жилья.

11

   Утро выдалось хмурое, сырое, серое, как некрашеное полотно. И за окнами висела такая тяжелая, труднопробиваемая мгла, что князь Диодор даже засомневался, не рано ли он проснулся, может, стоило еще немного поваляться в кровати, все равно непонятно было, рассвет наступил или не вполне еще. Но город просыпался, хотя тут, на окраине особого шума не было. Только где-то в отдалении кричал одинокий петух, да отгавкивались от него местные собаки.
   Все же князь решил подниматься и оказался прав. Остальные тоже поднялись и даже собрались уже в главной столовой, кроме батюшки. Князь этому подивился и попросил горничную сходить за ним, как оказалось уже и батюшка поднялся, и пораньше прочих, только он устраивал свою молельню. К остальным он пришел замезший, потирающий руки, довольный светом и тем, что успел сделать. Как обычно, он улыбался, поблескивая в утреннем, не совсем верном свете своими очечками.
   Ели молча, еда была хороша, но в меру. Видно, даже стряпуха еще не освоилась с новыми своими господами, не знала, что им поутру лучше всего помногу и пожирнее следует готовить, а не эти дурацкие местные рогалики с черным кофе, который больше был похож на тот деготь, каким моряки свои корабли смазывают.
   Одеты все были тоже весьма презентабельно, даже Дерпен приоделся, правда, по-своему, по-восточному – невысокие башмаки с пряжкой, панталоны, короткий кожаный колет, и шарф вместо пояса, за который зачем-то сунул длинный кинжал. Видно, учился у Густибуса одеваться так, чтобы и не позорить Империю, и в соответствии со своей раскосой и темноватой физиономией. Глядя на него, и жуя эти рогалики с маслом и какой-то сладкой местной сельдью, которую все же попросил подать батюшка, Диодор сказал:
   – После завтрака соберемся в библиотеке, будем думать и предполагать, что следует делать.
   – Нам бы понять, зачем вообще мы тут оказались? – мельком, не очень уверенно отозвался Густибус.
   – И это проясним, – отозвался князь.
   После завтрака, когда каждый еще разок пробежал взглядом стол, потому что все же голодно вышло, отправились в ту комнату с камином, которую князь определил как библиотеку. Огонь в камине еще не разожгли, пришлось вызывать мейстерину, и просить ее сделать это побыстрее. Пока мальчишка Креп возился с помощью горничной над огнем, Дерпен сходил-таки на кухню и попробовал что-то там стянуть у кухарки. Она изумилась такому вторжению в свою вотчину, но сообразила, что следует наложить на поднос более плотной еды, и прибавила к ней неизбежный кувшин с вином. Когда восточник, не чинясь, сам приволок эту снедь, все устроились и принялись подкрепляться вторично.
   Густибус намазал себе изрядный кус хлеба не патокой, а маслом, щедро сдабривая его сухой травой для вкуса, и осторожно разбавляя вино водой. Такую же снедь в кресле жевал и Дерпен. Только батюшка обошелся все теми же рогаликами, которые по-местному окунал в молоко. Оно было подозрительным на вид, больше смахивало на пахту, но Диодор решил на это внимания не обращать, и тоже налил себе стакан, который все же был приспособлен для вина, но за неимением более подходящей посуды, обошелся тем, что есть. Посылать еще раз горничную или мейстерину на кухню он поленился.
   Неожиданно в комнату сунулся тоже позавтракавший, но по-прежнему голодный Стырь. Князь посмотрел на него, и ординарец все понял, промямлил:
   – Я за дверью постою, если что, зови, князюшка.
   Расселись, жуя и прихлебывая каждый свое. Князь Диодор еще разок окинул взглядом комнату, она была, наверное, удобной, если подольше тут пожить и к ней привыкнуть. И огонь добавлял уюта, и занавески, которые теперь очень плавно обрисовывали тот зимний свет, который падал в окна, хотя они, наверное, были лучше летом, под прямым солнышком. И кресла были отличными, и диван удобным. А поднос с едой на столе казался самым уместным и полезным предметом обстановки, особенно для Дерпена, который намазывал уже второй кус хлеба. Только полупустые полки нагоняли тоску, но и их уже обмели, пыли видно не стало.
   – Нужно сказать стряпухе, – жуя, невнятно проговорил Дерпен, – чтобы они поутру кашу какую-нибудь готовили. Хоть гороховую, но лучше гречу. И чтобы бульон давали с вареной курицей.
   – Я лучше бы жареных колбасок с яишней просил, – высказался Густибус. – Мне-то посты соблюдать – не по чину… А еще лучше, пусть окорок жарят.
   – Нет, отчего же, – вступил батюшка, – рогалики эти с молоком вполне… Только хорошо бы маку на них вместо тмина, или изюму в тесто, а то непривычно.
   Князь посмотрел на мага, тот кивнул, все уразумев и соглашаясь.
   – Ладно, этим я займусь, объясню мейстерине, что люди мы нетребовательные, но все же кормить нас поутру следует сытнее. – Он внезапно воодушевился, даже свой бокальчик отставил. – Дело в том, что у них очень быстро второй завтрак случается. Мы-то к нему непривычные, вот нам пока и голодно.
   И умолк, потому что увидел, что князь сидит за столом в высоком кресле, чуть развернувшись к камину, и думает. Лицо его при этом сделалось отдаленным, словно он был один, и никого и ничего не слышал. А потом стал говорить.
   Передал свой разговор с князем-послом Притуном. Кратко, не вдаваясь в излишние подробности, и скрывая свое недоверие ко всей этой истории, пояснил, чего от них теперь ждут. И здесь, в Парсе, и там, в Империи, на Миркве.
   Дерпен как сидел истуканом, так и остался, лишь дожевал и замер. Даже глаза ни разу не отвел, чтобы подумать над услышанным, или он таким становился, когда именно соображал. Батюшка ощутимо напрягся, стало понятно, что ему все предприятие показалось и чуждым, и неприятным, и может быть, невыполнимым. Либо ему следовало поразмышлять над услышанным дольше других. И несомненно, помолится еще ему нужно было, хотя он и получил благословение на это путешествие, и на все, что им предстояло, но хотелось теперь ему укрепиться духом. Тогда-то он поймет, решил князь, что нет у них другого выхода, как разрешить всю ситуацию разом.
   А вот Густибус как жевал, так и продолжал, пока слушал. Лишь пару раз по его лицу пробежало странное выражение, словно быстрый нервный тик, так он, вероятно, выражал свое непонимание. И он стал сразу же задавать вопросы.
   – Князь, – спросил он, едва Диодор умолк, – да как же такое возможно? Ведь не просто тут с деньгами обращаются, до них еще добраться нужно, каким бы доверенным и проверенным человека не считали. Это же западники, уж они-то умеют монеты считать.
   – Монеты считать все умеют, – буркнул Дерпен.
   – Они по-другому считают, точнее и откровеннее… – И маг закончил свое глубокое замечание: – И нельзя же всех подряд обмануть подложными приказами?
   Диодор подумал еще разок, убедился, что он, вроде бы, все рассказал правильно, ничего существенного не упустил, и все сформулировал, как и ему рассказывали.
   – Как видишь, оказалось возможно, – заметил он. – А что касается подложных приказов… Так тут и к дисциплине приучены, не только деньги считать… Это, похоже, их и подвело.
   – Дисциплина не может подвести, – вставил свое мнение Дерпен.
   – Легенды – легендами, князь, – снова стал спрашивать Густибус, – а что известно про того, кто у них на юге с арматорами пошуровал?
   – Теперь это уже неважно, дом арматорский разорился, все, кто с ним дело имел, тоже понесли убытки, как я говорил. Деньги исчезли. Человек, который все это устроил, тоже на месте не остался, наверное. – Князь потер свой свежевыбритый подбородок. – А вернее следует сказать, что не человек это был, а человечий оборотень… Умеющий принимать чужой облик, и пользующийся этим необычайно ловко.
   – Если он настолько смел и искусен, – неуверенно заговорил батюшка Иона, – как же его определить? Ведь не дураки же тут живут, наверняка его и местные… преподобные видели, и не определили его.
   Он размышлял о том, что у него не хватит умения увидеть оборотня, даже если он с ним нос к носу столкнется. Диодор посмотрел на отца Иону, решив поддержать его.
   – Зато у нас взгляд со стороны, батюшка, мы не очень-то зашорены тем, что привыкли к здешней жизни. Это наша выигрышная особенность.
   – Как раз это – о двух концах палка, – пробурчал Дерпен. – Мне, например, почти все местные на одно лицо кажутся. Я их только по платью и определяю – кто мужчина, а кто женщина. И то не всегда уверен.
   Кажется, воин даже не шутил. Иона задумчиво проговорил:
   – Значит, оборотень этот, на той арматорской компании потренировался, прежде чем на большее воровство решился? И решился-то потому, что там, на юге все получилось.
   – Несомненно, – подтвердил князь.
   – И еще, при том, подучился, – добавил Густибус, тоже серьезный, каким его князь никогда прежде, кажется, не видел. – Ведь не каждый знает, как обворовать и государственную, и королевскую казну едва ли не единым махом. Это, судари мои, сложно, на этом запросто и погореть можно.
   Отец Иона вздохнул так тяжко, так глубоко, что князь, сам не замечая того, даже одну бровь поднял от удивления.
   – И нам его теперь найти следует?
   – Таково наше задание, наша служба, батюшка.
   – Уму непостижимо! Как же мы с этим справимся?
   Князь бы тоже развздыхался, если бы ему не полагалось демонстрировать уверенность и несомненность их победы. Поэтому он заговорил о другом.
   – Я прошу вас обратить особое внимание вот на что… Дело приняло такой оборот, что действовать нам придется и скрытно, пока возможно, и очень грамотно, точно. Никаких лишних шагов предпринимать не следует, иначе нас же потом в разглашении этой государственной тайны и обвинят.
   – Пожалуй, да, – кивнул Дерпен. – Такое бывает.
   – Попробуем составить план наших действий, насколько я себе его представляю. Во-первых, нужно понять, как такое стало возможным? Что конкретно предпринимал этот неизвестный нам пока вор-оборотень, чтобы… заграбастать едва ли не всю парскую казну. Во-вторых, довольно отчетливо прослеживаются действия, согласно которым он в одиночку этого устроить не мог. Значит, нам нужно искать его сообщников, тех, с кем он это воровство провернул. Узнаем их, возможно, узнаем и про него достаточно, чтобы выследить и захватить. В-третьих, следует серьезно подумать о том, чтобы отследить пути, по которым он вывозил из Парса деньги.
   – Это необязательно, – вставил маг. – Они вполне могут быть тут же, в городе, где-нибудь в потайном месте, но недоступном, тут таких достаточно, поверьте мне.
   – Таких и на Миркве достаточно, – сказал Дерпен. – И в любом стольном городе, и вообще – везде.
   – Если они тут, тогда… Это хорошо, – сказал Диодор, – это просто замечательно, если они тут. Потому что, помимо прочего, успех нашего следствия будет оцениваться и по тому, найдем мы деньги или нет. Если найдем, нам многое простится, ежели мы какие-либо ошибки по ходу совершим. А то, что мы их совершим… Этого, кажется, не избежать.
   Густибус вдруг полез в карман и достал серебряную монетку, повертел в тонких пальцах, взвесил на ладони.
   – Два с лишним миллиона ливров, это же… – Для доказательства своего соображения, он дотянулся до стола, за которым сидел Диодор, и положил серебряную чешуйку перед ним сбоку от кубка с недопитым молоком.
   Князь тоже повертел серебряный ливр, действительно похожий на гривку Империи.
   – Да, – согласился он, – два с лишним миллиона – это не один десяток ящиков. Весьма тяжелых. Для их перевозки не один воз потребуется. Вот если учесть золотую монету… – Он задумался, хорошо бы знать, какова доля в похищенном приходилась на серебро, а какая была в золоте. Нет, это неважно, да и не узнать этого теперь. – Все равно, возами придется это богатство перевозить. Тем более, что королевская казна, это не просто деньги, это слитки, серебряная и золотая посуда, сокровища, подсвечники, дорогое оружие…