Страница:
– Это почему же?
– Торопиться вам, по нашему мнению, смысла не было. Жизнь тут идет неспешно.
Князь посмотрел на секретаря удивленно.
– Не знаю, как живут чиновные в Парсе, но я-то по-другому думал. Я офицер, еще пару месяцев назад воевал на наших южных рубежах… А на войне все делается бегом, Атеном. Иначе я не обучен.
– Нам известно, что ты – офицер. И это нас весьма удивило, ведь дело, которым ты, кажется, должен будешь заниматься, не подлежит…
– Вряд ли стоит тебе судить о том, кто и как должен заниматься делом, которое мне поручено. – Князь и сам не ожидал, что у него получится такой вот выговор этому… длинноголовому. Но раз так вышло, значит, так тому и быть. Все же князь смягчил тон. – Так когда я смогу переговорить с послом?
– Хорошо, я пошлю за ним, – отчего-то вздохнул Атеном, – с известием о вас. Но только, все же… торопиться не след. Вы прибыли – это главное.
И в армии такое тоже бывало, то говорят, мол, быстрее и еще быстрее, а то вдруг оказывается, что нужно ждать и ждать. К этому князь привык, каждый, кто служил по-настоящему, к этому привыкал. А все же неуместная, почти детская досада князя не проходила, он представил себе дорогу, по которой они гнали, останавливаясь только для того, чтобы кони передохнули и люди могли поесть… Ну, как тут было не досадовать? А Атеном, тем временем продолжал:
– Князь, ты не понимаешь, посол наш тут не весьма в дела вникает, я не меньше его знаю…
– То-то и плохо, что ты, шевалье Атеном, похоже, привык к этому.
На эту едва ли не грубость секретарь неожиданно поклонился, но видно было, что его задело и пренебрежение князя Диодора, которое в эти слова вкралось, и резкость тона.
А сам-то князь и сообразить не мог, почему набросился на этого бледного, высокого секретаря. Должно быть, решил он, потому что тот был разодет по местному обычаю, и в самые яркие кюлоты, какие князь только видел, к тому же, с бантиками под коленями.
9
10
– Торопиться вам, по нашему мнению, смысла не было. Жизнь тут идет неспешно.
Князь посмотрел на секретаря удивленно.
– Не знаю, как живут чиновные в Парсе, но я-то по-другому думал. Я офицер, еще пару месяцев назад воевал на наших южных рубежах… А на войне все делается бегом, Атеном. Иначе я не обучен.
– Нам известно, что ты – офицер. И это нас весьма удивило, ведь дело, которым ты, кажется, должен будешь заниматься, не подлежит…
– Вряд ли стоит тебе судить о том, кто и как должен заниматься делом, которое мне поручено. – Князь и сам не ожидал, что у него получится такой вот выговор этому… длинноголовому. Но раз так вышло, значит, так тому и быть. Все же князь смягчил тон. – Так когда я смогу переговорить с послом?
– Хорошо, я пошлю за ним, – отчего-то вздохнул Атеном, – с известием о вас. Но только, все же… торопиться не след. Вы прибыли – это главное.
И в армии такое тоже бывало, то говорят, мол, быстрее и еще быстрее, а то вдруг оказывается, что нужно ждать и ждать. К этому князь привык, каждый, кто служил по-настоящему, к этому привыкал. А все же неуместная, почти детская досада князя не проходила, он представил себе дорогу, по которой они гнали, останавливаясь только для того, чтобы кони передохнули и люди могли поесть… Ну, как тут было не досадовать? А Атеном, тем временем продолжал:
– Князь, ты не понимаешь, посол наш тут не весьма в дела вникает, я не меньше его знаю…
– То-то и плохо, что ты, шевалье Атеном, похоже, привык к этому.
На эту едва ли не грубость секретарь неожиданно поклонился, но видно было, что его задело и пренебрежение князя Диодора, которое в эти слова вкралось, и резкость тона.
А сам-то князь и сообразить не мог, почему набросился на этого бледного, высокого секретаря. Должно быть, решил он, потому что тот был разодет по местному обычаю, и в самые яркие кюлоты, какие князь только видел, к тому же, с бантиками под коленями.
9
Пока посла не было, князь изрядно приспал в глубоком кресле, и ведь не очень даже хотел спать, думал, что вполне свеж и готов к любому разговору, а оказалось, что… Все же, спал он, должно быть, чутко, потому что когда на дворе имперской колонии раздались какие-то стуки, ржание и голоса людей, он проснулся. Не очень еще понимая, что происходит, почти с удивлением обозрел комнату с книжными полками, припомнил, как тут оказался, и поднялся.
Одна нога затекла, да и ранена она когда-то была, князь, прихрамывая на нее, подошел к окну. Стекло было широким, чистым, прозрачным до удивительности, и выходило в главный двор. Там уже двое слуг в привычных красных кафтанах с широкими рукавами уводили на зады отличный поблескивающий темным лаком экипаж, в который была запряжена четверка отменных, подобранных в тон карете, коней. Небольшие фонарики по бокам кареты освещали только истоптанный снег и продолжающуюся метелицу, вероятно, очень необычную для Парса.
Потом где-то захлопали двери, князь потянулся, прошелся еще разок по библиотеке. К его удивлению, возле кресла, в котором он дремал, на низеньком столике, удобном только для книги или подсвечника, стоял поднос, на котором мирно и нетронуто покоились серебряный кувшин с кубком, небольшое серебряное же блюдо с виноградом и яблоками, а сбоку, в похожей на небольшой кораблик лоханочке, под крышкой, оказалась остывшая уже утка в винном соусе. Оказывается, его пытались подкормить, вот только он не дождался и не заметил, как это принесли… А ведь стоило проснуться, князь внезапно почувствовал, что голоден.
Часы в высокой деревянной тумбе, похожей на сторожевую башню, показывали почти пять утра, значит, князя-посла все же заставили вернуться в Парс с ассамблеи, на которой он гостил. Ну, подумал князь Диодор, будет мне на орехи от его превосходительства, если он каким-нибудь невыспавшимся или голодным окажется. Или с похмелья, например, или еще по какой-либо причине.
Но посол вошел в библиотеку улыбаясь, хотя и с красными от недосыпания глазами. И руки он раскинул, словно по-руквацки и вполне по-товарищески собирался Диодора обнять. Впрочем, объятий не получилось, посол вдруг заинтересовался судком с уткой, втянул шумно воздух, с печалью посмотрел на Диодора и небрежно оттолкнул поднос пальцем.
– Вижу, ты не вполне на наши харчи налегал, князь? Ну, это поправимо, – он еще раз посмотрел на виноград, особенно внимательно на винный графинчик. – Нет, лучше будет заказать все снова. Не то еще простудим желудки, а тут, князь, иметь здоровый желудок – это очень важно. По тому, как мы будем тут местную кухню привечать, кое-кто начнет судить о положении дел в Империи… И не возражай, сам знаю, что смехотворно, но так тут принято.
Он уселся в другое кресло, нашел незамеченный ранее Диодором колокольчик, и разлил в воздухе негромкую, но вероятно, слышимую далеко за стенами трель. Потом еще раз посмотрел на Диодора.
Была в его взгляде привычная усмешка, а никакой злости или тем более похмельного расстройства не было ничуть. Князь Диодор тоже присмотрелся к послу Империи в этом пусть не самом значимом, но все же полусамостоятельном королевстве.
Человеком князь Притун род Чумис был, скорее всего, неплохим. В нем, возможно, что и с годами, собралось немало природного добродушия, происходящего от хорошего здоровья и крепкого духа. К тому же, как князь Диодор узнал еще в Миркве, жил он в Парсе добрых четверть столетия, начинал еще каким-то мелким писцом, потом дослужился до окольничего, что было с его родословной не очень сложно, а потом, за какие-то заслуги получил звание подьячего Посольского Приказа и, соответственно, стал полномочным послом Империи. Случилось это уже более десяти лет тому, и ныне князь Притун был, вероятно, одним из самых старых и заслуженных посольских служивых, каких только Империя разбросала по всем полуподчиненным ей землям.
А с такими послужными достоинствами, следовательно, он имел ко всему и всякому немалую привычку и закалку. Да и не мог он быть человеком вздорным и мелочным, или чрезмерно избалованным и не умеющим поступать как должно на этой должности. Не таков был двор Парса, не таковы были местные люди, их чаще приходилось прощать и снисходительно не замечать чего бы то ни было, чем копить недовольство.
В общем, при этой встрече взглядами князь Притун князю Диодору понравился, и может быть, мелькнула у него мысль, дело тут может получиться во многом благодаря поддержке из посольства.
И все же, князь Притун, когда рассмотрел-таки Диодора внимательно, вздохнул, кажется, от усталости и скачки, которую нетерпеливость гостя ему задала, и спросил уже менее весело, чем когда его встретил:
– Что же ты, князь, подождать не захотел?.. Ведь и дело терпит, и время позднее… Вот и Атеном жалуется, что ты на него кричал… А он у меня главный куртье, считай, распорядитель и в делах, и по хозяйству, если моя дражайшая Комта род Стампа сама не распоряжается.
Князь Диодор знал, что без выговора не обойдется, а все же был доволен, что его отказ отправляться на боковую заставил и посла торопиться.
– Князь, я мог бы до завтра ждать, да в Приказе княжич Выгота Аверитич, возможно, не захотел бы того.
Тогда и князь Притун окончательно решил не спорить. Стал строже, спокойнее, и хотя глаза у него, как были красными от усталости, так еще и потемнели, он собрался, сел прямее, что при его-то расплывшейся, уже немолодой фигуре было непросто. Князь Притун начинал думать, и составлять в уме разговор, которым следовало объяснить князю Диодору, почему он тут оказался. На всякий случай, он сказал примирительно:
– Ты, Диодор Полотич, не серчай, у нас тут все провинциально устроено, и ждать мы-то привыкшие.
– Вот и славно, если ты понимаешь, что в Миркве по-другому заведено. Я жду, что ты имеешь сообщить о том, зачем нас сюда таким спехом гнали.
Но князь Притун все никак не мог, или не хотел, начать. Он снова взял колокольчик, позвонил. И тут же, словно бы ожидая повторного звонка, в библиотеку вошел Атеном с новым подносом. Куртье, как выразился посол, поставил его на столик перед своим начальником, переставил что-то с подноса прежнего, убрал лишнюю посуду, отошел в сторонку и стал у стеночки. Уходить он явно не собирался, и с этим следовало считаться.
А князь Притун принялся хозяйничать над свежеприготовленными судками, и не поднимая головы, негромко высказывал:
– Дело, князь, по которому тебя прислали, вовсе непонятное. И не я тебе, а ты мне о нем скоро расскажешь, я же и не знаю почти ничего.
По всему, князь посол собирался еще разок поужинать, может, третий за вечер, стакан вина налил гостю, наложил на тарелку тонкой работы свежесоленой рыбы и фаршированных яиц.
И Диодор, неожиданно для себя, оценил это поведение – посол учил его тому, как в Парсе велись дела, включая переговоры. Диодор усмехнулся, неторопливо отведал вина и кушаний. Все было приготовлено так умело, что есть захотелось еще сильнее.
На эту улыбку князь Притун отреагировал умно, кивнул, соглашаясь с этой улыбкой, сам усмехнулся в усы. Лишь глаза у него уже не улыбались, он думал, и жестко, точно готовился излагать.
– На юго-западе от нас тут, почитай, возле самой границы королевства, есть небольшое графство. Маленькое, там всего-то гарнизоном тысячи две пехоты расписаны, да три сотни кавалерии. И лишь чуть больше в случае войны они в главные полки Парса поставляют… Но считается оно богатым и древним. Оттуда, кстати, и род Карбов происходит, хотя… Я настолько дальний родственник королевскому дому, что только одна фамилия и осталась, я ведь по второй, здешней своей фамилии дю Карб, возможно, тебе об этом говорили на Миркве? Нет?.. Ну это не важно.
Диодор медленно жевал и слушал, вот только вино вдруг показалось ему резким и отчетливо незнакомым, чужим. Он наблюдал за послом. Только одно его и смущало теперь, что Атеном не вышел из комнаты. Все же, поддерживая разговор, который Притун повел по-своему, вернее, по-здешнему, он заметил:
– То-то, я гляжу, ты по-нашему не очень внятно говоришь.
– Да руквац я, на три четверти, если не больше. И учился на Миркве, хотя… Где я только не учился. – Глаза князя Притуна немного смягчились, но снова стали вдруг твердыми и умными. – В том графстве есть одна легенда, она гласит, что иногда, раз в два-три поколения появляется некто, у кого есть способность на недолгое время, может, всего на несколько часов, оказываться очень похожим на любого человека, с которым у него… длительное знакомство бывало. Эту легенду тут, в Парсе, многие знают, она и в наших сборниках изложена, у Линеи Сказительницы, Топка Вестисмысла…
– Я сказки читать начну, когда в отставку выйду, – уронил князь Диодор. – Ты дело рассказывай.
Притун кивнул, соглашаясь. Такой он был человек, выдрессированный и службой, и собственным своим складом.
– Примерно, три года назад обанкротился очень известный страховой дом, принадлежавший, как тут водится, известным арматорам на юго-западном же побережье. Тут часто бывает, что владельцы кораблей и грузы страхуют, и вообще на регистрах зарабатывают, сам понимаешь – смежные заработки, гарантии обязательствам, работа в известном кругу людей… Все это служит и рекомендацией предприятию, чтобы дела легче получались. Так вот, тело главного держателя акций этого дома, практически, его хозяина, нашли только через месяц, как предприятие это пришло к окончательному упадку. И странно как-то нашли, с помощью одной местной ворожеи. Ее даже на какое-то время арестовали, подозревая сговор, но… в конце концов отпустили. Удивительно другое, смерть несчастного арматора, человека с безупречной репутацией до того, как его торговый дом разорился, ворожея эта определила наступившей месяца за три до нахождения тела. За это время из кассы пропали все ценности, все деньги и все сколько-нибудь значимые документы. А ведь его многие видели в течение этого времени, и на балу их гильдии, и на прочих торговых собраниях. Он подписывал бумаги, он действовал как предприниматель, как владелец этого самого торгового дома… Вот только, как выяснилось, нещадно обворовывал собственное предприятие.
Князя Диодора удивлял этот рассказ. Ничего подобного он прежде даже не мог бы вымыслить, но оказалось, такое тоже бывает.
– То есть, один из диких магов научился притворяться другим человеком, и не на короткое время, а на долгий срок, в несколько месяцев, как минимум, чтобы… Нажиться на чужом разорении?
Посол тоже дожевал, отодвинул почти опустевшее свое блюдо. Все же Диодору показалось, отодвинул не потому, что насытился, а потому, что перестал ощущать вкус пищи. Он думал о другом, так и у Диодора случалось, когда он задумывался изрядно.
– Попутно он разорил многих и многих, кто верил ему, поступил прямо как настоящий преступник. Сумма украденного тогда имущества, – продолжал посол, – оценивалась в четверть миллиона ливров. За такие деньги можно чуть не четверть того графства купить, или даже завоевать его, в крайности, на три-четыре тысячи солдат со всей амуницией этого бы хватило. И на полгода боевых действий…
– Та-ак, – протянул Диодор, – насколько я понимаю, ливр – это вроде бы как наша гривка, десяток их дает почти имперский рубец? Верно?
– Почти, – князь Притун слегка покривился, должно быть, ему такая вот простецкая арифметика была не по нраву. Но уточнять сумму, учитывая содержание и качество серебра в монете, привес лигатуры или точность чеканки, которая традиционно в Империи считалось выше, не захотел, не это было важным. – Хотя, я думаю, можно было бы сказать… Да ладно, просто мы экономней, чем ты сказал, с деньгами обходимся, это и для дела правильно выходит.
– Нет, князь, если я в чем-то путаю, ты поправь меня.
– Для больших сумм, можно и так, как ты… – Посол поднял бокальчик с вином, с отчетливым удовольствием сделал пару глотков, отставил его, снова взял и принялся вертеть в пальцах. – Теперь король Фалемот обратился к нам, потому что из его казны, прошу заметить, уже не торгово-арматорского дома, а из государственной казны совсем немалого и вполне благополучного королевства, неизвестно каким образом испарилось два миллиона ливров, а это уже не шутки. Король, конечно, не может объявить себя банкротом, но фактически он в этом качестве и пребывает.
– То есть, – опять переспросил князь Диодор для верности, – этот некто, кто так ловко оборачивается иной личностью, сумел наложить свою лапу и на государственную казну?
– На государственную и королевскую, на обе казны разом, – поправил его князь Притун. – Кто именно это сделал и каким образом – совершенно непонятно. И нет никакого просвета, чтобы в этом разобраться… Более того, есть опаска, что он не остановится и сумеет вытрясти еще не один миллион серебряных ливров, или крундов, или ефимок, или гривок, если по-нашему, или золотых дактилей и маркетов где-нибудь еще. Повторяю, если его не остановить, сам он навряд ли остановится. – Посол смерил князя Диодора внимательным взглядом, оценивая, а по силам ли раскрыть ему эту загадку? И добавил, чеканя каждое слово: – Империя должна в этом деле оказать действенную помощь Парсу.
Князь Диодор сидел огорошенный.
– Больно сумма велика. – И чтобы отвлечься от огромности цифры, которую ему сообщил князь Притун, он повторил: – Оказать действенную помощь…
Князь Притун грустно кивнул.
– И незаметную, поелику возможно, потому что, если станет известно, что король лишился казны, от него не только солдаты и офицеры разбегутся, его запросто могут и власти лишить. Кому же охота служить за честное слово или даже за обещания короля? А это грозит всей имперской политике в этом регионе невиданными осложнениями, или даже… Сложность вот еще в чем, помимо политики, – посол вздохнул, – тут у нас, князюшка, запад, тут привыкли только монете верить, и давно уже привыкли. Так что, даже не этого ката, вора окаянного прошу тебя отыскать и поймать, но и деньги найти. Не мог же он, негодяй, такие деньги растратить, это даже герцогу Кеберскому не удалось бы, не говоря уж о менее известных кутилах.
Одна нога затекла, да и ранена она когда-то была, князь, прихрамывая на нее, подошел к окну. Стекло было широким, чистым, прозрачным до удивительности, и выходило в главный двор. Там уже двое слуг в привычных красных кафтанах с широкими рукавами уводили на зады отличный поблескивающий темным лаком экипаж, в который была запряжена четверка отменных, подобранных в тон карете, коней. Небольшие фонарики по бокам кареты освещали только истоптанный снег и продолжающуюся метелицу, вероятно, очень необычную для Парса.
Потом где-то захлопали двери, князь потянулся, прошелся еще разок по библиотеке. К его удивлению, возле кресла, в котором он дремал, на низеньком столике, удобном только для книги или подсвечника, стоял поднос, на котором мирно и нетронуто покоились серебряный кувшин с кубком, небольшое серебряное же блюдо с виноградом и яблоками, а сбоку, в похожей на небольшой кораблик лоханочке, под крышкой, оказалась остывшая уже утка в винном соусе. Оказывается, его пытались подкормить, вот только он не дождался и не заметил, как это принесли… А ведь стоило проснуться, князь внезапно почувствовал, что голоден.
Часы в высокой деревянной тумбе, похожей на сторожевую башню, показывали почти пять утра, значит, князя-посла все же заставили вернуться в Парс с ассамблеи, на которой он гостил. Ну, подумал князь Диодор, будет мне на орехи от его превосходительства, если он каким-нибудь невыспавшимся или голодным окажется. Или с похмелья, например, или еще по какой-либо причине.
Но посол вошел в библиотеку улыбаясь, хотя и с красными от недосыпания глазами. И руки он раскинул, словно по-руквацки и вполне по-товарищески собирался Диодора обнять. Впрочем, объятий не получилось, посол вдруг заинтересовался судком с уткой, втянул шумно воздух, с печалью посмотрел на Диодора и небрежно оттолкнул поднос пальцем.
– Вижу, ты не вполне на наши харчи налегал, князь? Ну, это поправимо, – он еще раз посмотрел на виноград, особенно внимательно на винный графинчик. – Нет, лучше будет заказать все снова. Не то еще простудим желудки, а тут, князь, иметь здоровый желудок – это очень важно. По тому, как мы будем тут местную кухню привечать, кое-кто начнет судить о положении дел в Империи… И не возражай, сам знаю, что смехотворно, но так тут принято.
Он уселся в другое кресло, нашел незамеченный ранее Диодором колокольчик, и разлил в воздухе негромкую, но вероятно, слышимую далеко за стенами трель. Потом еще раз посмотрел на Диодора.
Была в его взгляде привычная усмешка, а никакой злости или тем более похмельного расстройства не было ничуть. Князь Диодор тоже присмотрелся к послу Империи в этом пусть не самом значимом, но все же полусамостоятельном королевстве.
Человеком князь Притун род Чумис был, скорее всего, неплохим. В нем, возможно, что и с годами, собралось немало природного добродушия, происходящего от хорошего здоровья и крепкого духа. К тому же, как князь Диодор узнал еще в Миркве, жил он в Парсе добрых четверть столетия, начинал еще каким-то мелким писцом, потом дослужился до окольничего, что было с его родословной не очень сложно, а потом, за какие-то заслуги получил звание подьячего Посольского Приказа и, соответственно, стал полномочным послом Империи. Случилось это уже более десяти лет тому, и ныне князь Притун был, вероятно, одним из самых старых и заслуженных посольских служивых, каких только Империя разбросала по всем полуподчиненным ей землям.
А с такими послужными достоинствами, следовательно, он имел ко всему и всякому немалую привычку и закалку. Да и не мог он быть человеком вздорным и мелочным, или чрезмерно избалованным и не умеющим поступать как должно на этой должности. Не таков был двор Парса, не таковы были местные люди, их чаще приходилось прощать и снисходительно не замечать чего бы то ни было, чем копить недовольство.
В общем, при этой встрече взглядами князь Притун князю Диодору понравился, и может быть, мелькнула у него мысль, дело тут может получиться во многом благодаря поддержке из посольства.
И все же, князь Притун, когда рассмотрел-таки Диодора внимательно, вздохнул, кажется, от усталости и скачки, которую нетерпеливость гостя ему задала, и спросил уже менее весело, чем когда его встретил:
– Что же ты, князь, подождать не захотел?.. Ведь и дело терпит, и время позднее… Вот и Атеном жалуется, что ты на него кричал… А он у меня главный куртье, считай, распорядитель и в делах, и по хозяйству, если моя дражайшая Комта род Стампа сама не распоряжается.
Князь Диодор знал, что без выговора не обойдется, а все же был доволен, что его отказ отправляться на боковую заставил и посла торопиться.
– Князь, я мог бы до завтра ждать, да в Приказе княжич Выгота Аверитич, возможно, не захотел бы того.
Тогда и князь Притун окончательно решил не спорить. Стал строже, спокойнее, и хотя глаза у него, как были красными от усталости, так еще и потемнели, он собрался, сел прямее, что при его-то расплывшейся, уже немолодой фигуре было непросто. Князь Притун начинал думать, и составлять в уме разговор, которым следовало объяснить князю Диодору, почему он тут оказался. На всякий случай, он сказал примирительно:
– Ты, Диодор Полотич, не серчай, у нас тут все провинциально устроено, и ждать мы-то привыкшие.
– Вот и славно, если ты понимаешь, что в Миркве по-другому заведено. Я жду, что ты имеешь сообщить о том, зачем нас сюда таким спехом гнали.
Но князь Притун все никак не мог, или не хотел, начать. Он снова взял колокольчик, позвонил. И тут же, словно бы ожидая повторного звонка, в библиотеку вошел Атеном с новым подносом. Куртье, как выразился посол, поставил его на столик перед своим начальником, переставил что-то с подноса прежнего, убрал лишнюю посуду, отошел в сторонку и стал у стеночки. Уходить он явно не собирался, и с этим следовало считаться.
А князь Притун принялся хозяйничать над свежеприготовленными судками, и не поднимая головы, негромко высказывал:
– Дело, князь, по которому тебя прислали, вовсе непонятное. И не я тебе, а ты мне о нем скоро расскажешь, я же и не знаю почти ничего.
По всему, князь посол собирался еще разок поужинать, может, третий за вечер, стакан вина налил гостю, наложил на тарелку тонкой работы свежесоленой рыбы и фаршированных яиц.
И Диодор, неожиданно для себя, оценил это поведение – посол учил его тому, как в Парсе велись дела, включая переговоры. Диодор усмехнулся, неторопливо отведал вина и кушаний. Все было приготовлено так умело, что есть захотелось еще сильнее.
На эту улыбку князь Притун отреагировал умно, кивнул, соглашаясь с этой улыбкой, сам усмехнулся в усы. Лишь глаза у него уже не улыбались, он думал, и жестко, точно готовился излагать.
– На юго-западе от нас тут, почитай, возле самой границы королевства, есть небольшое графство. Маленькое, там всего-то гарнизоном тысячи две пехоты расписаны, да три сотни кавалерии. И лишь чуть больше в случае войны они в главные полки Парса поставляют… Но считается оно богатым и древним. Оттуда, кстати, и род Карбов происходит, хотя… Я настолько дальний родственник королевскому дому, что только одна фамилия и осталась, я ведь по второй, здешней своей фамилии дю Карб, возможно, тебе об этом говорили на Миркве? Нет?.. Ну это не важно.
Диодор медленно жевал и слушал, вот только вино вдруг показалось ему резким и отчетливо незнакомым, чужим. Он наблюдал за послом. Только одно его и смущало теперь, что Атеном не вышел из комнаты. Все же, поддерживая разговор, который Притун повел по-своему, вернее, по-здешнему, он заметил:
– То-то, я гляжу, ты по-нашему не очень внятно говоришь.
– Да руквац я, на три четверти, если не больше. И учился на Миркве, хотя… Где я только не учился. – Глаза князя Притуна немного смягчились, но снова стали вдруг твердыми и умными. – В том графстве есть одна легенда, она гласит, что иногда, раз в два-три поколения появляется некто, у кого есть способность на недолгое время, может, всего на несколько часов, оказываться очень похожим на любого человека, с которым у него… длительное знакомство бывало. Эту легенду тут, в Парсе, многие знают, она и в наших сборниках изложена, у Линеи Сказительницы, Топка Вестисмысла…
– Я сказки читать начну, когда в отставку выйду, – уронил князь Диодор. – Ты дело рассказывай.
Притун кивнул, соглашаясь. Такой он был человек, выдрессированный и службой, и собственным своим складом.
– Примерно, три года назад обанкротился очень известный страховой дом, принадлежавший, как тут водится, известным арматорам на юго-западном же побережье. Тут часто бывает, что владельцы кораблей и грузы страхуют, и вообще на регистрах зарабатывают, сам понимаешь – смежные заработки, гарантии обязательствам, работа в известном кругу людей… Все это служит и рекомендацией предприятию, чтобы дела легче получались. Так вот, тело главного держателя акций этого дома, практически, его хозяина, нашли только через месяц, как предприятие это пришло к окончательному упадку. И странно как-то нашли, с помощью одной местной ворожеи. Ее даже на какое-то время арестовали, подозревая сговор, но… в конце концов отпустили. Удивительно другое, смерть несчастного арматора, человека с безупречной репутацией до того, как его торговый дом разорился, ворожея эта определила наступившей месяца за три до нахождения тела. За это время из кассы пропали все ценности, все деньги и все сколько-нибудь значимые документы. А ведь его многие видели в течение этого времени, и на балу их гильдии, и на прочих торговых собраниях. Он подписывал бумаги, он действовал как предприниматель, как владелец этого самого торгового дома… Вот только, как выяснилось, нещадно обворовывал собственное предприятие.
Князя Диодора удивлял этот рассказ. Ничего подобного он прежде даже не мог бы вымыслить, но оказалось, такое тоже бывает.
– То есть, один из диких магов научился притворяться другим человеком, и не на короткое время, а на долгий срок, в несколько месяцев, как минимум, чтобы… Нажиться на чужом разорении?
Посол тоже дожевал, отодвинул почти опустевшее свое блюдо. Все же Диодору показалось, отодвинул не потому, что насытился, а потому, что перестал ощущать вкус пищи. Он думал о другом, так и у Диодора случалось, когда он задумывался изрядно.
– Попутно он разорил многих и многих, кто верил ему, поступил прямо как настоящий преступник. Сумма украденного тогда имущества, – продолжал посол, – оценивалась в четверть миллиона ливров. За такие деньги можно чуть не четверть того графства купить, или даже завоевать его, в крайности, на три-четыре тысячи солдат со всей амуницией этого бы хватило. И на полгода боевых действий…
– Та-ак, – протянул Диодор, – насколько я понимаю, ливр – это вроде бы как наша гривка, десяток их дает почти имперский рубец? Верно?
– Почти, – князь Притун слегка покривился, должно быть, ему такая вот простецкая арифметика была не по нраву. Но уточнять сумму, учитывая содержание и качество серебра в монете, привес лигатуры или точность чеканки, которая традиционно в Империи считалось выше, не захотел, не это было важным. – Хотя, я думаю, можно было бы сказать… Да ладно, просто мы экономней, чем ты сказал, с деньгами обходимся, это и для дела правильно выходит.
– Нет, князь, если я в чем-то путаю, ты поправь меня.
– Для больших сумм, можно и так, как ты… – Посол поднял бокальчик с вином, с отчетливым удовольствием сделал пару глотков, отставил его, снова взял и принялся вертеть в пальцах. – Теперь король Фалемот обратился к нам, потому что из его казны, прошу заметить, уже не торгово-арматорского дома, а из государственной казны совсем немалого и вполне благополучного королевства, неизвестно каким образом испарилось два миллиона ливров, а это уже не шутки. Король, конечно, не может объявить себя банкротом, но фактически он в этом качестве и пребывает.
– То есть, – опять переспросил князь Диодор для верности, – этот некто, кто так ловко оборачивается иной личностью, сумел наложить свою лапу и на государственную казну?
– На государственную и королевскую, на обе казны разом, – поправил его князь Притун. – Кто именно это сделал и каким образом – совершенно непонятно. И нет никакого просвета, чтобы в этом разобраться… Более того, есть опаска, что он не остановится и сумеет вытрясти еще не один миллион серебряных ливров, или крундов, или ефимок, или гривок, если по-нашему, или золотых дактилей и маркетов где-нибудь еще. Повторяю, если его не остановить, сам он навряд ли остановится. – Посол смерил князя Диодора внимательным взглядом, оценивая, а по силам ли раскрыть ему эту загадку? И добавил, чеканя каждое слово: – Империя должна в этом деле оказать действенную помощь Парсу.
Князь Диодор сидел огорошенный.
– Больно сумма велика. – И чтобы отвлечься от огромности цифры, которую ему сообщил князь Притун, он повторил: – Оказать действенную помощь…
Князь Притун грустно кивнул.
– И незаметную, поелику возможно, потому что, если станет известно, что король лишился казны, от него не только солдаты и офицеры разбегутся, его запросто могут и власти лишить. Кому же охота служить за честное слово или даже за обещания короля? А это грозит всей имперской политике в этом регионе невиданными осложнениями, или даже… Сложность вот еще в чем, помимо политики, – посол вздохнул, – тут у нас, князюшка, запад, тут привыкли только монете верить, и давно уже привыкли. Так что, даже не этого ката, вора окаянного прошу тебя отыскать и поймать, но и деньги найти. Не мог же он, негодяй, такие деньги растратить, это даже герцогу Кеберскому не удалось бы, не говоря уж о менее известных кутилах.
10
Только и коснулась голова князя Диодора подушки, а уже над ним стоял куртье Атеном со слегка надменным и обиженным лицом, видимо, требуя, чтобы он поднимался. Князь хотел спросить его, мол, что случилось? Но тут же догадался, понял, что ничего не случилось, просто наступило утро.
– Твои уже поднялись, – сказал Атеном со своим странным рукво-феризским выговором. – И даже князь посол поднялся. – Он помолчал, чтобы Диодор усвоил это событие. – Вызвал меня, отдал распоряжение касательно вас.
– И что? – все же Диодор был еще не вполне проснувшийся.
И лишь тогда понял, да, его-то ребята улеглись все, как прибыли, а он посла Притуна ждал… Нужно было, наверное, послушать этого шевалье Атенома, не торопиться, и князя Притуна не вызывать с ассамблеи. Можно же было, ох, можно было отдохнуть, к местной жизни привыкая. Но теперь ничего другого ему не оставалось, как подниматься. И приниматься за очередные дела, хотя, что это были за дела, пока оставалось непонятно.
Свой путь они проделали, они были в Парсе, и чем теперь заниматься, как браться за дело?.. Но все уже было решено за него, и к счастью, от князя Диодора не зависело.
Перекусить тоже не вышло, их дормез, такой уютный на зимних западных дорогах, тут, в городе, в какой-никакой, а все же столице казался неуклюжим и громоздким, зато был уже заложен. Даже кони, кажется, слегка отдохнули в местных конюшнях, и топали ногами, привычно требуя отправляться дальше. Поэтому князь Диодор, не чинясь, перехватил кусок какой-то лепешки с намазанным на ней толстым слоем местного масла, присыпанного сухой петрушкой и какими-то еще сухими травами, и стал жевать уже в дормезе, где сидели все, включая Атенома. Стырь, впрочем, сел на козлы, вторым возничим, потому что ему-то полагалось знать, куда они поедут, да и не любил он сидеть с барами в тесноте, и еще при чужих. А чужим был Атеном, который, как тут же выяснилось, даже велел вчера не разгружать их повозку, а оставить, как было.
Поехали, сначала какими-то площадями, залитыми зимним, неярким даже в Парсе солнцем, потом сделалось темновато, и очень близко за окнами проплывали дома и стены незнакомой постройки, смотреть стало нечего. Диодор дожевал свою лепешку, и Дерпен молча протянул ему горячую фляжку, стало понятно, что воин сумел убедить местных, что им поутру не вино нужно, а горячий взвар. И он оказался выше похвал, был густым и сварен на грушах. Диодор с удовольствием и благодарностью выпил чуть не половину, прежде чем вернул флягу.
Атеном сидел в их компании как чужой, и совсем по-иному, куда более живописно разодетый, и даже пахнувший какой-то местной душистой водой. К тому же, он был хмур, угрюм и даже более высок лицом, чем вчера показалось Диодору. Все помалкивали, или не знали, как себя вести, или тоже все же не выспались.
С какого-то момента дормез вдруг стал крутить, и показалось, что их чуть не специально везут по самым неудобным дорогам, а затем… Завернули в такие запущенные и малолюдные улочки, что даже деревья стали появляться. Значит, решил Диодор, возможно, что и из города выехали. Проехали еще немного, где-то зачем-то постояли, снова тронулись.
Брусчатка, которой были вымощены центральные улицы и площади, давно кончилась, откуда-то пахнуло холодком, который меньше ощущался в городе, значит, догадка князя подтвердилась. Он хотел было постучать и остановить экипаж, чтобы посмотреть, где же они оказались, и лишь потом сообразил, что делать этого не следует. Все же они не на большой дороге были, их вез кто-то из обслуги посольства, а там наверняка знали, куда и зачем следует ехать.
И все же путь их длился долго, батюшка Иона даже стал растерянно вертеть головой, неужто Парс настолько велик, что вот они едут и едут, а места, куда они должны прибыть, не видно? Но тут-то они и свернули с дороги, пошли по более мягкому проселку, постояли, сбоку прокричали что-то, спрашивая, зачем и куда они? Сверху отозвался сиплый, незнакомый голос, видимо, второго, помимо Стыря, возчика, заскрипели ворота, они прогрохотали под низкими воротами, в которые дормез едва протиснулся, и сделав полукруг, остановились.
Это был дом, построенный по местной загородной моде, по сути – замок, с двором, с колодцем под низким навесом и стенами с трех сторон, обращенными к дороге. Сам дом, кажущийся забытым, замыкал двор с дальней от ворот стороны. Он сразу Диодору понравился, хотя и понятно было, что тут давно никто не жил, и за окнами угадывалась стылая по зимнему времени пустота.
При доме оказался какой-то привратник, тот самый, верно, что и спрашивал, кто они такие. Он стоял по старой солдатской привычке расправив плечи, выпятив грудь. Вот только стоять ему было трудно, потому что одна его нога, ниже колена, оканчивалась грязноватой и не очень аккуратно обструганной деревяшкой. Был он, как и все почти этим утром, хмурым, невыспавшимся, хотя по парским меркам время было уже не раннее, и оброс совсем по-руквацки окладистой бородой.
– Вот тут, князь, – сказал Атеном, – вам и предстоит жить. Дом, вернее отель этот принадлежит посольству, чтобы… – Он помялся. – В общем, для приема гостей. А так как вы тоже гости, князь Притун решил, что…
Он умолк. Диодор глянул на него, усмехнулся и кивну.
– Понятно.
Дом оказался почти готов для приема жильцов. И внутри выглядел куда лучше, чем показался снаружи. Стырь тут же принялся налаживать хозяйство, хотя, разумеется, сначала обиходил лошадок, этого у него было не отнять. Оно и правильно, подумал Диодор, люди-то могут о себе позаботиться, а кто о конях позаботится, если не Стырь?
Диодор, еще прежде чем разделся, стал ходить по комнатам. Дом был для них пятерых великоват, и слишком тут было много всего. Мебель стояла пыльная, но очень красивая, пожалуй, некоторые вещи даже князь Аверит не отказался бы заиметь. Много было, как и везде тут, мягких подушек на стульях, превращенных в креслица или диваны. Почти все столы закрывали полотняные чехлы. Шкафов тоже оказалось немало, были даже северные шкафы, в которых полагалось спать, хотя в Парсе, привыкшем к широкому и удобному жилью, спали все же на кроватях. Вот их тоже оказалось немало, верно, тут могло уместиться не очень стесненно до полусотни разных людей, Диодор заметил это, при том, что еще не ходил по хозяйствам. Но он не очень любил заходить в людские, не его это было дело.
Все же, для верности, он отправился на кухню, нашел там немалый, пахнувший гарью камин, которым тут пользовались вместо печи. В целом, пыли на кухне было меньше, и посуда была на месте, и посудные буфеты были аккуратно заперты и готовы к тому, чтобы кто-то принялся тут хозяйничать… Да, и этим, похоже, следовало теперь заниматься. Вот только не хотелось.
Чтобы отвлечься от мыслей об обязательном устройстве жилья, Диодор пошел искать остальных. Первым, по следам на снегу двора, он отыскал Дерпена, тот выбрал себе старую, покосившуюся и сыроватую, но вполне вместительную башенку с огромной кроватью под балдахином. Она стояла чуть сбоку от ворот, и выглядела еще менее жилой, чем остальной дом, но тут воин уже пробовал разместить свои немногие вещи. И они так странно смотрелись в этом пустом, холодном, чужом помещении, что Дерпен стоял, опустив руки, и заметно обрадовался, когда Диодор к нему заглянул.
– Князь, – проговорил он густым своим голосом, – а зачем нам это? Не на год же мы тут поселимся?
На этот вопрос князь ответа не знал, и Дерпен, сообразив, что неудачно высказался, пошел с ним, чтобы осмотреться пошире.
По голосам они нашли Густибуса с Ионой, которые опять заспорили, на этот раз о том, где кому обитать. Магу хотелось занять небольшую спаленку поблизости от большой комнаты, где стояли пустые книжные полки и имелся вполне уютный камин, перед которым стоял широкий и слегка продавленный диван, а в небольшом эркере находилось бюро, за которым можно было писать, не заботясь о свечках, потому что его с трех сторон освещали высокие и светлые, несмотря на затянувшую их паутину, окна.
Ту же комнату захотел и батюшка, но он в конце концов согласился на крохотную каморку, расположенную подальше, и имеющую отдельный выход наружу, на выложенную плитами площадочку, с которой неширокая лестница выводила во двор, и продолжалась отдельной дорожкой к молельне, пристроенной к главному дому. В самой молельне находился алтарь, небольшой иконостасик и иконы по стенам. Вот они были правильными, руквацкими, только мало их оказалось. В темноте молельни Диодор, который оказался там с Дерпеном и Ионой, узнал только Благочестивого Федра и Нила Устроителя. Они смотрели на пришлых мирквацев с досок как старые друзья, которые неожиданно заглянули к ним, и за которых теперь следовало отвечать перед Вседержителем.
В общем, к обеду все как-то устроилось, и даже появилась толстая, слегка неопрятная женщина, которую привел все тот же Атеном, и определил, как распорядительницу, которая согласилась кормить и ухаживать за всей компанией. Тетка эта не представилась, поглядывала на имперцев сурово, но сразу же выделила наметанным глазом Стыря, и запрягла его в дело. Вдвоем они отправились на ближний рынок и уже через часок, разгоряченные, притащили вполне достаточные на первый день припасы. О том, на каком языке они общались, князь Диодор не собирался даже гадать – тетка эта и не думала говорить на рукве, а уж Стырь в отместку, решил говорить на таком южном диалекте, что его и князь не всегда понимал.
– Твои уже поднялись, – сказал Атеном со своим странным рукво-феризским выговором. – И даже князь посол поднялся. – Он помолчал, чтобы Диодор усвоил это событие. – Вызвал меня, отдал распоряжение касательно вас.
– И что? – все же Диодор был еще не вполне проснувшийся.
И лишь тогда понял, да, его-то ребята улеглись все, как прибыли, а он посла Притуна ждал… Нужно было, наверное, послушать этого шевалье Атенома, не торопиться, и князя Притуна не вызывать с ассамблеи. Можно же было, ох, можно было отдохнуть, к местной жизни привыкая. Но теперь ничего другого ему не оставалось, как подниматься. И приниматься за очередные дела, хотя, что это были за дела, пока оставалось непонятно.
Свой путь они проделали, они были в Парсе, и чем теперь заниматься, как браться за дело?.. Но все уже было решено за него, и к счастью, от князя Диодора не зависело.
Перекусить тоже не вышло, их дормез, такой уютный на зимних западных дорогах, тут, в городе, в какой-никакой, а все же столице казался неуклюжим и громоздким, зато был уже заложен. Даже кони, кажется, слегка отдохнули в местных конюшнях, и топали ногами, привычно требуя отправляться дальше. Поэтому князь Диодор, не чинясь, перехватил кусок какой-то лепешки с намазанным на ней толстым слоем местного масла, присыпанного сухой петрушкой и какими-то еще сухими травами, и стал жевать уже в дормезе, где сидели все, включая Атенома. Стырь, впрочем, сел на козлы, вторым возничим, потому что ему-то полагалось знать, куда они поедут, да и не любил он сидеть с барами в тесноте, и еще при чужих. А чужим был Атеном, который, как тут же выяснилось, даже велел вчера не разгружать их повозку, а оставить, как было.
Поехали, сначала какими-то площадями, залитыми зимним, неярким даже в Парсе солнцем, потом сделалось темновато, и очень близко за окнами проплывали дома и стены незнакомой постройки, смотреть стало нечего. Диодор дожевал свою лепешку, и Дерпен молча протянул ему горячую фляжку, стало понятно, что воин сумел убедить местных, что им поутру не вино нужно, а горячий взвар. И он оказался выше похвал, был густым и сварен на грушах. Диодор с удовольствием и благодарностью выпил чуть не половину, прежде чем вернул флягу.
Атеном сидел в их компании как чужой, и совсем по-иному, куда более живописно разодетый, и даже пахнувший какой-то местной душистой водой. К тому же, он был хмур, угрюм и даже более высок лицом, чем вчера показалось Диодору. Все помалкивали, или не знали, как себя вести, или тоже все же не выспались.
С какого-то момента дормез вдруг стал крутить, и показалось, что их чуть не специально везут по самым неудобным дорогам, а затем… Завернули в такие запущенные и малолюдные улочки, что даже деревья стали появляться. Значит, решил Диодор, возможно, что и из города выехали. Проехали еще немного, где-то зачем-то постояли, снова тронулись.
Брусчатка, которой были вымощены центральные улицы и площади, давно кончилась, откуда-то пахнуло холодком, который меньше ощущался в городе, значит, догадка князя подтвердилась. Он хотел было постучать и остановить экипаж, чтобы посмотреть, где же они оказались, и лишь потом сообразил, что делать этого не следует. Все же они не на большой дороге были, их вез кто-то из обслуги посольства, а там наверняка знали, куда и зачем следует ехать.
И все же путь их длился долго, батюшка Иона даже стал растерянно вертеть головой, неужто Парс настолько велик, что вот они едут и едут, а места, куда они должны прибыть, не видно? Но тут-то они и свернули с дороги, пошли по более мягкому проселку, постояли, сбоку прокричали что-то, спрашивая, зачем и куда они? Сверху отозвался сиплый, незнакомый голос, видимо, второго, помимо Стыря, возчика, заскрипели ворота, они прогрохотали под низкими воротами, в которые дормез едва протиснулся, и сделав полукруг, остановились.
Это был дом, построенный по местной загородной моде, по сути – замок, с двором, с колодцем под низким навесом и стенами с трех сторон, обращенными к дороге. Сам дом, кажущийся забытым, замыкал двор с дальней от ворот стороны. Он сразу Диодору понравился, хотя и понятно было, что тут давно никто не жил, и за окнами угадывалась стылая по зимнему времени пустота.
При доме оказался какой-то привратник, тот самый, верно, что и спрашивал, кто они такие. Он стоял по старой солдатской привычке расправив плечи, выпятив грудь. Вот только стоять ему было трудно, потому что одна его нога, ниже колена, оканчивалась грязноватой и не очень аккуратно обструганной деревяшкой. Был он, как и все почти этим утром, хмурым, невыспавшимся, хотя по парским меркам время было уже не раннее, и оброс совсем по-руквацки окладистой бородой.
– Вот тут, князь, – сказал Атеном, – вам и предстоит жить. Дом, вернее отель этот принадлежит посольству, чтобы… – Он помялся. – В общем, для приема гостей. А так как вы тоже гости, князь Притун решил, что…
Он умолк. Диодор глянул на него, усмехнулся и кивну.
– Понятно.
Дом оказался почти готов для приема жильцов. И внутри выглядел куда лучше, чем показался снаружи. Стырь тут же принялся налаживать хозяйство, хотя, разумеется, сначала обиходил лошадок, этого у него было не отнять. Оно и правильно, подумал Диодор, люди-то могут о себе позаботиться, а кто о конях позаботится, если не Стырь?
Диодор, еще прежде чем разделся, стал ходить по комнатам. Дом был для них пятерых великоват, и слишком тут было много всего. Мебель стояла пыльная, но очень красивая, пожалуй, некоторые вещи даже князь Аверит не отказался бы заиметь. Много было, как и везде тут, мягких подушек на стульях, превращенных в креслица или диваны. Почти все столы закрывали полотняные чехлы. Шкафов тоже оказалось немало, были даже северные шкафы, в которых полагалось спать, хотя в Парсе, привыкшем к широкому и удобному жилью, спали все же на кроватях. Вот их тоже оказалось немало, верно, тут могло уместиться не очень стесненно до полусотни разных людей, Диодор заметил это, при том, что еще не ходил по хозяйствам. Но он не очень любил заходить в людские, не его это было дело.
Все же, для верности, он отправился на кухню, нашел там немалый, пахнувший гарью камин, которым тут пользовались вместо печи. В целом, пыли на кухне было меньше, и посуда была на месте, и посудные буфеты были аккуратно заперты и готовы к тому, чтобы кто-то принялся тут хозяйничать… Да, и этим, похоже, следовало теперь заниматься. Вот только не хотелось.
Чтобы отвлечься от мыслей об обязательном устройстве жилья, Диодор пошел искать остальных. Первым, по следам на снегу двора, он отыскал Дерпена, тот выбрал себе старую, покосившуюся и сыроватую, но вполне вместительную башенку с огромной кроватью под балдахином. Она стояла чуть сбоку от ворот, и выглядела еще менее жилой, чем остальной дом, но тут воин уже пробовал разместить свои немногие вещи. И они так странно смотрелись в этом пустом, холодном, чужом помещении, что Дерпен стоял, опустив руки, и заметно обрадовался, когда Диодор к нему заглянул.
– Князь, – проговорил он густым своим голосом, – а зачем нам это? Не на год же мы тут поселимся?
На этот вопрос князь ответа не знал, и Дерпен, сообразив, что неудачно высказался, пошел с ним, чтобы осмотреться пошире.
По голосам они нашли Густибуса с Ионой, которые опять заспорили, на этот раз о том, где кому обитать. Магу хотелось занять небольшую спаленку поблизости от большой комнаты, где стояли пустые книжные полки и имелся вполне уютный камин, перед которым стоял широкий и слегка продавленный диван, а в небольшом эркере находилось бюро, за которым можно было писать, не заботясь о свечках, потому что его с трех сторон освещали высокие и светлые, несмотря на затянувшую их паутину, окна.
Ту же комнату захотел и батюшка, но он в конце концов согласился на крохотную каморку, расположенную подальше, и имеющую отдельный выход наружу, на выложенную плитами площадочку, с которой неширокая лестница выводила во двор, и продолжалась отдельной дорожкой к молельне, пристроенной к главному дому. В самой молельне находился алтарь, небольшой иконостасик и иконы по стенам. Вот они были правильными, руквацкими, только мало их оказалось. В темноте молельни Диодор, который оказался там с Дерпеном и Ионой, узнал только Благочестивого Федра и Нила Устроителя. Они смотрели на пришлых мирквацев с досок как старые друзья, которые неожиданно заглянули к ним, и за которых теперь следовало отвечать перед Вседержителем.
В общем, к обеду все как-то устроилось, и даже появилась толстая, слегка неопрятная женщина, которую привел все тот же Атеном, и определил, как распорядительницу, которая согласилась кормить и ухаживать за всей компанией. Тетка эта не представилась, поглядывала на имперцев сурово, но сразу же выделила наметанным глазом Стыря, и запрягла его в дело. Вдвоем они отправились на ближний рынок и уже через часок, разгоряченные, притащили вполне достаточные на первый день припасы. О том, на каком языке они общались, князь Диодор не собирался даже гадать – тетка эта и не думала говорить на рукве, а уж Стырь в отместку, решил говорить на таком южном диалекте, что его и князь не всегда понимал.