- Мои столбишки. Мы здесь ставили проводку в тысяча девятьсот деся- том… Хотел показать вам на Сампсониевском мой районный пункт, где прожил четыре года, но засомневался-неконспиративно.
- Да, это было бы неосторожно.-Ступая в ногу с Аллилуевыми, Ленин спросил:-А что же представлял собой ваш районный пункт?
Поощряемый нотками живого интереса, Сергей Яковлевич охотно вдался в описания, объяснил, прибегая к профессиональным словечкам, устройство приборной доски и предохранительных выключающих аппаратов. А Ленин все дознавался: и что такое фаза, и как действует реле, и почему иной раз не срабатывают предохранители.
Жилка привязанности к своему делу, некая страсть самородка-мастера сквозила в ответах Аллилуева. Помогая себе худощавыми пальцами, он старался наглядно изложить, в чем же состояла недостаточность, прими- тивность защитных конструкций прошлых лет.
- Теперь, Владимир Ильич, не то. За войну мы сменили аппаратуру. Новая свое исполняет.
- Что же именно?
- Во-первых, моментально автоматически выключает больной участок. Во-вторых, только этот участок, не нарушая питания энергией большинс- тва потребителей. Но сейчас мы помышляем уже и о другом. Это будет штука стоящая.
- Ну, ну… О чем же помышляете?
- О такой аппаратуре, которая сама знает, что можно делать и чего нельзя. В Германии это уже вводится. Скажем, ежели дежурный по рассе- янности или сдуру пожелал бы сделать неправильное включение, то авто- матическая система ему в этом откажет. Она исполняет только верные приказы.
Неожиданно Ленин рассмеялся;
- Ловко! Исполняет только верное!- Наклонившись к спутнику, шепнул:- Эх, нужна была бы нам такая вещь для управления будущим нашим госу- дарством. Хотя бы на первых порах примитивная и недостаточная!-Другим тоном спросил:-А каковы обязанности дежурного по станции?
Сергей Яковлевич опять пустился в разъяснения. Так они и шли, занятые разговором, по пустынным ночным набережным изогнутой Невки. Даже если бы кто-либо уловил их голоса, смог бы лишь отметить: идут, беседуют о специальности, что рождена электростанциями.
- Да, без души тут нечего и браться,-сказал Ленин,- Вчуже вам архи-по- завидуешь.
- Как раз вы с вашим характером превосходно бы управились. Аккуратист. Ничего на веру не берете. Свой глаз-алмаз.
- А что? Если бы не обручился со своим… гм, гм… занятием, пошел бы, ей-богу, по электрической стезе. Захватывающая, черт возьми, про- фессия. Взрывающая прежний обиход, прежнюю технику. А то ли еще будет, когда… Впрочем, молчок… Так какие же у вас на станции назрели дальнейшие нововведения?
Снова Сергей Яковлевич говорил, Владимир Ильич слушал, вставляя беглые вопросы.
Впереди над невидимыми крышами проступило бледное пятно, расплывчатый блик огней Приморского вокзальчика, еще не угомонившегося, не отпра- вившего ночной дачный поезд, что захватывал из города поздних воскрес- ных гуляк. Постепенно отсветы становились явственней. Беседа прерва- лась. Путники опять расположились гуськом, потянулись за Аллилуевым, незаметные среди усилившегося здесь движения. Вот, опережая проводни- ка, мелькнул неслышной легкой тенью Коба. Он уже побывал тут днем, за- ранее осмотрел условленное место встречи под тремя свешивающимися к Невке ивами, несколько поодаль от вокзала. В этой точке должен был ждать уезжавших рабочий-оружейник Сестрорецкого завода Емельянов, кому предстояло у себя в Разливе дать новое убежище скрывавшимся. Сейчас из густой темени поникших ив негромко прозвучал меченный неискоренимым акцентом голос Кобы:
- Сергей, сюда!
Минуту спустя Ленин уже пожимал словно затверделую большую руку круп- нотелого слесаря-сборщика, некогда служившего унтер-офицером в артил- лерии, куда отбирали силачей. Во тьме было смутно различимо рассейски круглоносое, усатое лицо оружейника, приходившегося ровесником Влади- миру Ильичу. Емельянов уже купил билеты, раздал Зиновьеву и Ленину. Предложил провести Ленина к поезду кружным путем меж товарными соста- вами, в обход освещенного дощатого перрона, где шла толчея посадки.
- Что ж, двинулись,-проговорил Ленин.
Маленькие, монгольского рисунка глаза, выдавая волнение, поблескивали под козырьком кепки. Сергей Яковлевич обнял его за плечи.
- Владимир Ильич, разрешите вас поцеловать.
- Нет, нет… Это будет… гм, гм… неконспиративно. Давайте, друг мой, пятерню!
Потом Ильич вновь обратился к Емельянову;
- Ну-с, батенька, вперед! Показывайте дорогу.
Вскоре обоих поглотила мгла. Зиновьев, сопровождаемый чуть отдаливши- мися Аллилуевым и Кобой, зашагал напрямик к перрону. Обогнул явно нет- резвого господина, направлявшегося враскачку к поданному составу, ми- новал две женские фигуры в светлых длинных нарядах и растворился в пу- танице тьмы и огней. Затем в одном из окон последнего вагона возникла его клетчатая пестрая кепка. На миг показавшись, успокоительно кив- нув-все-де благополучно,-он канул в неясную вагонную глубь.
Сипло проревел паровозный гудок, возвещая отправление. В этот миг, от- куда ни возьмись, Ленин энергично проскочил к последнему вагону, рыв- ком взбросил себя на площадку.
В раскрытой двери уплывающего тамбура еще несколько мгновений видне- лась его коренастая фигура в длиннополом пальто. Знакомо упрямым оста- вался наклон головы, о которой, как знает читатель, когда-то было ска- зано; этот череп имеет намерение пробить стены.
Сергей Яковлевич сжал локоть Кобы. Оба смотрели на удаляющийся красный фонарик хвостового вагона.
- Не отдали Старика!- произнес Сталин. И, будто ничто не могло его растрогать, повторил собственную шутку:- Самим нужен.
45
С тех пор унеслось почти полтора месяца.
В комнате Кобы сидят стриженный под машинку Серго (он снял свою всегда точно бы взбитую, приметнейшую шевелюру, чтобы не навлекать на себя внимания, когда ездил в Разлив к Ленину) и разрумянившийся, возбужден- ный встречей Кауров в студенческой тужурке. Сталин мерно ходит, попы- хивая короткой гнутой трубкой. Кауров рассказывает про иркутские дела.
Его прерывает легкий стук в дверь. Коба откликается, как бы понукая:
- Ну!
Дверь отворяется, порог переступает смуглая большеглазая девушка. Во взгляде, да и во всем очерке удлиненного лица есть какое-то особенное свойство: не исчезающая вопреки живой улыбке серьезность. На слегка округленную загорелую щеку падает косая узкая полоса солнца, делая за- метным совсем юный пушок. Черные волосы заплетены в две косы: одна свешивается сзади, другая перекинута через плечо. Каурову вдруг вспо- минается: вот так же носила свои косы молоденькая Като, жена Кобы. Впрочем, не совсем так: одна коса Като была уложена вкруг головы, но другая как раз чернела спереди, повторяя мягкую выпуклость платья. Ка- уров невольно смотрит на Кобу, видит, как его глаза, сейчас сощуренные нижними веками, взирают на вошедшую. Кто же она? И лишь в следующий миг приходит узнавание-угадка: это же Надя, меньшая в семье Аллилуе- вых. Это же ее ровно вытянутый, в отца, нос, будто вырастающий прямо изо лба, ее просвечивающее сквозь жизнерадостность, унаследованное то- же у отца некое подвижническое выражение.
Перейдя в последний класс гимназии, прозанимавшись весь учебный год и в музыкальной школе, Надя провела лето под Москвой в семье инжене- ра-большевика Радченко, с которым еще в Баку близко сошелся больше- вик-слесарь Аллилуев. Лишь вчера она вернулась.
Уже видевшись нынче и со Сталиным и с Орджоникидзе, Надя теперь ра- достно здоровается с бывшим репетитором своей сестры:
- Алексей Платонович, вот вы и опять у нас! Меня сначала не узнали? Да? Стала длинная, как папа!
Кауров пожимает ее суховатые, в царапинках, как у подростка, пальцы.
- А вы, Алексей Платонович, все такой же… Такой же…- Надя затруд- няется в поисках слова.
- Простота-парень?-подсказывает Серго.
Она находит собственное определение:
- Чистосердечный.
Кауров трогает рукой, показывает свою макушку, где просвечивает розо- ватый кружок.
- Уже, Наденька, в лысые записываюсь… Лысый студиоз.
Опустив трубку в карман брюк, Коба прислонился к круглой, обшитой жестью печке. Так и стоит, прижмурясь, в недавно купленном, еще свежем пиджаке со втачными в лацканы черными бархатными вставками. Вот он ле- гонько отталкивается заложенными назад ладонями, вновь приникает спи- ной к печке и опять отталкивается. Этак покачивая себя, что явно слу- жит знаком распрекрасного настроения, нечастого у Кобы, он прислушива- ется к разговору.
Надя с улыбкой-эта улыбка выказывает красивые, блистающие белизной зу- бы - продолжает:
- Мама велела звать всех в столовую.
- Обождет!- роняет Сталин. Грубоватость даже в минуты довольства оста- ется его второй натурой.- Еще тут потолкуем.
- Дядя Сосо, а мне у вас можно посидеть?
- Садись. Не помешаешь.
Она забирается с ногами, обутыми в домашние легкие туфли, в дальний угол крытой бордовой обивкой оттоманки. Эту оттоманку-широкий диван с подушками, заменяющими спинку, первое приобретение молодоженов Аллилу- евых-мама словно бы в память большой безоглядной любви, заставившей ее, четырнадцатилетнюю, тайком покинуть полный достатка отчий дом ради жаркого не по годам чувства к молодому мастеровому-революционеру, всю- ду возила с собой. И поставила сюда, в комнату, где укрывался Ленин.
Оттененные длинными прямыми ресницами, серьезные и как бы таящие удив- ление глаза Нади обращены на Сталина. Мама уже вчера, переходя то к дело на шепот, не удерживалась от восклицаний, экспансивного всплески- вания руками, поведала ей, притихшей младшей дочери, целую повесть о том, что тут, под этим кровом, произошло во вторую неделю июля. По- весть начиналась минутой, когда дядя Сосо позвонил в госпиталь и выт- ребовал маму домой. Затем следовали всякие подробности о поселившемся здесь Ленине, кончалась повесть опять же дядей Сосо, Цирюльником Вер- ная Рука, который вместе с папой проводил скрывавшихся к воскресному ночному поезду.
Вот он, стоя у печки, все покачивается взад-вперед с явным удовольст- вием, о которой свидетельствует и точно бы кошачий прижмур, несколько стушевывающий редкостную для грузина твердость черт, давний друг семьи, давний квартирант Аллилуевых, то надолго исчезавший, то внезап- но появлявшийся, вошедший в Надино детство незабываемыми взблесками. Разве забудешь, скажем, как он пальцами-тисками защемил ее ноздри? Да, защемил. И она выдержала испытание.
Привелось и в миновавшие недели каникул порой слышать о нем. Инже- нер-большевик Иван Иванович Радченко зачастую оставлял дом -странство- вал в Шатурских болотах, взяв поручение Московской городской управы двинуть торфозаготовки. Надя привязалась к его жене, наполовину швед- ке, Алисе Ивановне и к девятилетнему Алеше, то же, как и мать, белень- кому, розовощекому. В дачный мирок волнами доплескивал большой бушую- щий мир: июльские события, разгром и запрет «Правды», приказ об аресте Ленина, с которым, кстати сказать, еще в 1900 году в Пскове сблизился Радченко. Июль перевалил за середину, когда Иван Иванович в распахну- той черной тужурке, в украинской вышитой рубашке, в сапогах наведался к семье с торфоразработок. Среди множества газет он привез из Москвы и невзрачную кронштадтскую «Пролетарское дело». Там на видном месте была напечатана статья «Смыкайте ряды» за подписью члена Центрального Коми- тета Российской социал-демократической партии К. Сталина. Именно в этот тягостный, опасный для партии момент, как бы противостоя расп- ространившимся смятению и подавленности, Сталин впервые в своей дея- тельности счел нужным подписаться именно так. Иван Иванович прочел вслух эти столбцы жене и шестнадцатилетней петербургской гостье, пристроившейся тут же у стола.
Надя вслушивалась в определенные, словно грубой выделки, без разнооб- разия оборотов, отражавшие что-то сильное даже и своей негибкостью слова далекого дяди Сосо: «Теснее сплотиться вокруг нашей партии, сомкнуть ряды против ополчившихся на нас бесчисленных врагов, высоко держать знамя, ободряя слабых, собирая отставших, просвещая несозна- тельных».
На дачу к Радченкам вскоре заехал осанистый, вдумчиво посматривавший сквозь пенсне Ногин, один из участников только что закончившегося Шес- того съезда партии. Наде показалось, что он с каким-то особенным вни- манием на нес взглянул, когда Радченко, подозвав ее, сказал: «Знакомь- тесь, Виктор Павлович. Это Надя Аллилуева». О чем два большевика гово- рили наедине, она, конечно, не знала. Но за общим ужином опять услыша- ла имя Кобы. Тут же была упомянута коробка папирос «Ой-ра». Лишь ее Сталин держал в руке, когда шел к трибунке, чтобы выступить с отчетным докладом Центрального Комитета. Раскрыл, положил перед собой этот ко- робок-на внутренней стороне крышки уместился весь конспект доклада. Теоретика из себя не строил, не возвещал новых идей, говорил как вер- ный твердый последователь Ленина, пребывавшего в подполье. Наде тогда подумалось: неужели речь идет о том самом дяде Сосо, нередко обросшем, который, бывало, трунил над девочками Аллилуевыми, весело к ним обра- щался: Епифаны-Митрофаны?
Ногин рассказывал и нет-нет опять как-то очень тепло взглядывал на дочь Аллилуевых. И только вчера, когда мама шепотком открыла своей младшей тайну квартиры-вышки, послужившей убежищем для Ленина, Наде стало ясно, почему обращенные к ней глаза Ногина были так теплы. Ведь сюда к Ленину приходил и Виктор Павлович. А дядя Сосо тогда всякий день здесь находился, еще и проводил скрывавшихся на поезд.
Теперь он, не покидая местечка у печки, помалкивает, посматривает на забравшуюся в уголок оттоманки Надю.
46
Достав из кармана трубку, Коба прошагал к столу, выбил в массивную ка- менную пепельницу загасшие остатки курева и, втискивая коричневатой, как бы прокопченной подушечкой большого пальца в чубук свежую порцию темного, крупной резки табака, обратил взгляд на Каурова. И протянул:
- Лысый студиоз?
Хотя истекло уже несколько минут, как Платоныч этак себя отрекомендо- вал, Коба лишь теперь переспросил. Видимо, не упустил ни словечка, но до времени держал в уме. Сейчас неспешно раскурил трубку, выпуская и ртом и ноздрями запутывающийся в усах дым. После паузы продолжал:
- Опять зачислился в студенты? Совсем, что ли, в Питер перебрался?
- Кажется, смогу остаться.-Выдерживая долгий взор веселых, будто вовсе без прожелти глаз, Кауров невольно прибег к своему:- Какая штука…
Коба вставил поговорку:
- Кажется, кашица, а на дне-то горох.- И поощрил:- Ну!
Кауров объяснил, каким образом удалось разделаться с солдатским звани- ем, вырваться из Сибири.
- Снова пристроюсь в университет. Но, конечно, не учиться! Доучусь когда-нибудь. А пока… Буду, Коба, в драке не последним! Хотелось бы пойтн в газету. Сколько сумею, помогу!
- Да и на митингах он не потеряется,-сказал Серго.
- Товар знаю. Реклама не нужна.
- Сколько сумею, помогу,-повторил Кауров.
- Не торопись.- Сталин пыхнул трубкой, прошелся.- Сначала доскажи про иркутские дела.
Вчерашний солдат-сибиряк, преобразившийся в студента, вернулся к расс- казу об Иркутске. С меньшевиками до сих пор не размежевались. По-преж- нему существует объединенная социал-демократическая организация. Нео- формленное немногочисленное большевистское крыло старается влиять на промежуточные колеблющиеся элементы, не дает воли ярым оборонцам внут- ри объединения.
Сталин резко сказал:
- Никаких объединений с социал-тюремщиками! Неужели этого не понима- ешь? Надо рвать!
- Я-то понимаю, но другие…
- Что другие? Хочешь воздействовать на колеблющихся, перестань коле- баться сам. Это не мои слова. Взял их у Старика. Рвать, и только! В этом, как и во всем, он прав.
- Ильич?
- А кто же?
- Но ты ведь…
У Каурова едва не вырвалось: ты говорил совсем другое. Сталин мгновен- но разгадал недопроизнесенную фразу. И, не вынимая из сжатых зубов трубку, бормотнул:
- Да, мы не сразу поняли его тезисы.-Усы окутались выпущенным через нос дымом. Затрудненно сгибавшаяся левая рука потянулась к чубу- ку.-Прав был во всем. Ну, Того, продолжай. Кто там из большевиков пот- верже?
Кауров назвал, охарактеризовал нескольких товарищей. Сталин интересо- вался подробностями, легко воспринимал юмор, смеялся.
Затем разговор перескочил на иркутских анархистов. Они там довольно сильны. С ними приходится драться.
Снова вмешался Серго:
- А я, признаться, радуюсь, если на трибуну вылезает анархист. Это всегда прекрасный случай растолковать наш взгляд на государство, всю программу Ленина. И от анархистов только летит пух.
- Да,- подтвердил Коба,- анархизм вянет, когда мы выдвигаем тезис: го- сударство без армии, без полиции, без чиновничества.
Кауров вновь уставился на Кобу. В голубоватых глазах сквозил вопрос: ты же именно из-за этого окрестил Ленина Ламанчским. Как тебя уразу- меть?
Скупое на мимику, худощавое смуглое лицо оставалось спокойным. Сталин, чудилось, даже не уловил вопрошающего взгляда. Впрочем, несомненно, приметил. Но ответил только равнодушием. Сказано же: не сразу поняли. Единожды выговорено, и хватит! Манера пошагивать, покуривать была по-прежнему неспешной.
- С этим идем на выборы в Учредительное собрание,- продолжал он.-Того, мою статью к выборам читал?
Пришлось не без смущения ответить:
- К выборам? Какая штука… Не дошла.
- Ехал, ехал, разминулся. Что же, экземпляр для тебя найдется.
Сталин подошел к стоявшей у оттоманки тумбе, улыбнулся безмолствовав- шей Наде, шутливо дернул черную косу, что, как н раньше, была переки- нута через плечо, открыл дверцу, порылся и быстро извлек, развернул понадобившуюся газету. Его статья «К выборам в Учредительное собрание» занимала три колонки на первой странице.Положив лист на скопище книг, закрывших верхнюю лакированную доску тумбы, он твердым толстым ногтем отметил какое-то место в статье, почти прорезая непрочную рыхлую бума- гу. И подал своему Того.
- Просвещайся. Посмотри.
В статье с присущей Кобе сухой ясностью были по пунктам изложены возз- рения и требования большевиков. Грубо проведенная ногтем черта охваты- вала следующие строки:
«11. Мы за народную республику без постоянной армии, без бюрократии, без полиции.
12. Вместо постоянной армии мы требуем всенародного ополчения с выбор- ностью начальников.
13. Вместо безответственных чиновников-бюрократов мы требуем выборнос- ти и сменяемости служащих.
14. Вместо опекающей народ полиции мы требуем выборной и сменяемой ми- лиции».
Обладатель круглой лысинки склонился над статьей. Коба отчеканил:
- Потому у вас анархисты и сильны, что вы доселе путаетесь с меньше- вистской гнусью. Наказание поделом!
К газете подался и Серго.
- Могу сказать тебе, Платоныч, Ильичу статья Кобы понравилась. Знаем от надежного товарища: прочел и ходил вприпрыжку. И от нас требует: скорее к делу! К революции!
- Плод в свой срок созреет,-сказал Сталин.-Газету, Того, забирай. Вези с собой в Иркутск.
- В Иркутск? Я же вырвался сюда. Ведь здесь все будет решаться.
- И все-таки придется тебе ехать обратно.
- Разве тут буду не нужен?
- Посуди сам. Да, Питер-ключевой пункт революции. Но из одного полена костра нс разведешь. Россия велика. Потерять Сибирь или Кавказ мы не намерены.- Затем Сталин припомнил еще поговорку, на этот раз восточ- ную:-Расплескать воду легко, собрать ее трудно.-Погладил ус чубуком загасшей трубки.-Серго вот отпускаем в Закавказье. Кстати, там у родс- твенников оставит свою бабу. А то очень уж с ней носится.
Серго укоризненно воскликнул:
- Коба! Хоть Надю-то побойся!
- Ничего. Пусть знает, что я такой-сякой, немазаный…
Надя не откликнулась, не шевельнулась, широкие блестящие глаза опять как бы с удивлением разглядывали худенького, малорослого, в закрывав- ших шею черных бархатных вставках, то медлительного, то гибкого, быст- рого грузина.
- Ну, пустяки к черту,-продолжал он.-Возвращайся, Того, в Иркутск. Там ты солдат, член Исполкома. Фигура. Сила. А тут ты кто? Ни два ни пол- тора. Почти что стрюцкий.
- Стрюцкий? Это что?
- Такие водятся и у нас в партии.-Коба повернулся к тумбе, где громоз- дилась беспорядочная стопка книг, хотел, видимо, какую-то взять, но передумал.-Ладно, об этом после… Мы как раз намечаем отправить из Питера в Сибирь нескольких наших людей. Какой же резон тебя здесь ос- тавлять?
Возражений не отыскивалось. Короткие аргументы Сталина были несокруши- мо логичны. Кауров молчал.
- Возвращайся и гни ленинскую линию. Рвать! Обособляться!- Пройдясь, Сталин добавил:- Но сделайте это с умом, не по-простецки. Требуется подготовка. Не спешите. Время есть. Соберите кулачок. Кой-кого приш- лем. Но и не тяните. Случай всегда подвернется. И тогда бац без пре- дупреждения! Полный разрыв с меньшевиками. Свой комитет, свои ячейки, своя газета свои фракции в Совете, в профсоюзах, всюду. И все это еди- ным махом. Вдруг. Согласно Чехову. Не помнишь? Мужик и ахнуть не ус- пел, как на него медведь насел.
- Коба, персонаж Чехова взял эти слова из басни Крылова - мягко попра- вил Кауров.
- Ага… -протянул Коба.-Вдвойне весомо…- Повторил:- Мужик и ахнуть не успел, как на него медведь насел.- Не затрудняя себя какой-либо пе- реходной фразой, продолжил:- Иди завтра в Цека, проинструктируйся, прихватишь и литературу. И навостряй лыжи обратно. Не валандайся.
- А как же с моими документами?
- Ну, покажи.
Отпущенный из армии нижний чин вынул из тужурки бережно хранимое заве- ренное военной гербовой печатью свидетельство о демобилизации, выдан- ное, как значилось, на основании соответствующего правительственного циркуляра. Глаза Кобы пробежали по строчкам.
- Бумагу повернем по-своему. Дело несложное. Отложи на год явку в уни- верситет. Бери отсрочку.
- Я бы взял, но университетская канцелярия меня, наверно, помытарит. День за днем буду ходить.
- Я бы взял, но университетская канцелярия меня, наверно, помытарит. День за днем буду ходить.
Присев к столу, Коба вооружился ручкой и стал писать наискось докумен- та, прочитывая вслух свои выведенные крупным островатым почерком сло- ва:
- Согласно договоренности с тов. Кауровым он восстановится в правах студента через год. Вот и вся недолга. А в будущем году, хо-хо, вспом- нится ли тебе эта бумажка? Подпишусь просто-за секретаря. Звание, русскому оку привычное, секретарями держится Россия. И инициалы: Д. С.
- Почему Д. С.?
- Дядя Сосо,-расшифровал Сталин.
Наконец-то отозвалась Надя. Вскинувшись, она по-детски заплескала в ладоши.
Наконец-то отозвалась Надя. Вскинувшись, она по-детски заплескала в ладоши.
47
Провожальный в честь Серго ужин не обошелся без Авеля Енукидзе, кото- рый, разумеется, прибыл не с пустыми руками, добавив к столу еще две бутылки грузинского вина. Одетый в гимнастерку без погон, статный, большеухий, с загибающимися вверх в прирожденной улыбке уголками соч- ных губ, он шумно, с грузинским акцентом, даже более резким, чем у Ко- бы, всех приветствовал, а с Кауровым по случаю негаданной встречи об- нялся и расцеловался трижды, будто коренной русак.
Не садясь, Авель поделился впечатлениями дня. Он нынче с утра шастал по заводской окраине, навидался и наслушался. Да, можно не сомневать- ся, что на сегодняшних выборах в городскую думу рабочие и солдаты крепко поддержали наш список.
Завязался общий разговор.
Сталин, не обронивший пока ни одной реплики, выглядел и теперь благо- душным, удовлетворенно хмурился. Авель выбрал себе место в застолье между Кауровым и Аллилуевым. Рядом черно блестело пианино, купленное для девочек или, верней, главным образом для Нади, увлеченно и стара- тельно одолевавшей курс музыкального училища. На стенах в темных рамах красовались два больших фотопортрета: Сергей Яковлевич, снятый, види- мо, десяток лет назад, дородный, с густой на зависть бородой, в крах- мальном воротничке и галстуке, куда-то сосредоточенно взирающий, и Ольга Евгеньевна, неожиданно на снимке вовсе не полненькая, а с остры- ми чертами, с тенью впадин на щеках и под неспокойными, напоминающими чем-то цыганку глазами.
Разлили прозрачное светлое вино, Сергей Яковлевич поднялся и предложил выпить за дорогого Серго, который всегда говорит и поступает лишь по совести, за его Зину, ставшую и для нас другом, пожелал им счастливой дороги. Весело зазвенели бокалы - гордость хозяйки.
Коба чокнулся с Серго и кратко молвил по-грузински:
- Дай Бог тебе победу!
Это грузинское на расставание присловье было тут знакомо даже и обеим дочкам Аллилуевым. Лишь уроженка Якутии широкоскулая Зина не поняла восклицания, вопрошающе смотрела на Кобу. Тот, однако, по-восточному не удостоил женщину вниманием, невозмутимо молчал. Засмущавшейся вдруг Зине Надя, сидевшая рядом, шепнула перевод. Они, сибирячка-учительница и петербургская гимназистка, и далее перешептывались, зачиналась их приязнь.
Надя, впрочем, сиднем не засиживалась, вскакивала, помогала маме вести стол. Вот возбужденно раскрасневшаяся, похорошевшая Ольга Евгеньевна, сопровождаемая своей младшей, внесла из кухни коронное блюдо сегодняш- него ужина-жареную, истомившуюся в духовке курицу, уже разрезанную на куски, возлежащие среди соблазнительно желтоватого, пропитанного жир- ком риса. Коба раздвоенным на кончике носом втянул запах:
- Да, это было бы неосторожно.-Ступая в ногу с Аллилуевыми, Ленин спросил:-А что же представлял собой ваш районный пункт?
Поощряемый нотками живого интереса, Сергей Яковлевич охотно вдался в описания, объяснил, прибегая к профессиональным словечкам, устройство приборной доски и предохранительных выключающих аппаратов. А Ленин все дознавался: и что такое фаза, и как действует реле, и почему иной раз не срабатывают предохранители.
Жилка привязанности к своему делу, некая страсть самородка-мастера сквозила в ответах Аллилуева. Помогая себе худощавыми пальцами, он старался наглядно изложить, в чем же состояла недостаточность, прими- тивность защитных конструкций прошлых лет.
- Теперь, Владимир Ильич, не то. За войну мы сменили аппаратуру. Новая свое исполняет.
- Что же именно?
- Во-первых, моментально автоматически выключает больной участок. Во-вторых, только этот участок, не нарушая питания энергией большинс- тва потребителей. Но сейчас мы помышляем уже и о другом. Это будет штука стоящая.
- Ну, ну… О чем же помышляете?
- О такой аппаратуре, которая сама знает, что можно делать и чего нельзя. В Германии это уже вводится. Скажем, ежели дежурный по рассе- янности или сдуру пожелал бы сделать неправильное включение, то авто- матическая система ему в этом откажет. Она исполняет только верные приказы.
Неожиданно Ленин рассмеялся;
- Ловко! Исполняет только верное!- Наклонившись к спутнику, шепнул:- Эх, нужна была бы нам такая вещь для управления будущим нашим госу- дарством. Хотя бы на первых порах примитивная и недостаточная!-Другим тоном спросил:-А каковы обязанности дежурного по станции?
Сергей Яковлевич опять пустился в разъяснения. Так они и шли, занятые разговором, по пустынным ночным набережным изогнутой Невки. Даже если бы кто-либо уловил их голоса, смог бы лишь отметить: идут, беседуют о специальности, что рождена электростанциями.
- Да, без души тут нечего и браться,-сказал Ленин,- Вчуже вам архи-по- завидуешь.
- Как раз вы с вашим характером превосходно бы управились. Аккуратист. Ничего на веру не берете. Свой глаз-алмаз.
- А что? Если бы не обручился со своим… гм, гм… занятием, пошел бы, ей-богу, по электрической стезе. Захватывающая, черт возьми, про- фессия. Взрывающая прежний обиход, прежнюю технику. А то ли еще будет, когда… Впрочем, молчок… Так какие же у вас на станции назрели дальнейшие нововведения?
Снова Сергей Яковлевич говорил, Владимир Ильич слушал, вставляя беглые вопросы.
Впереди над невидимыми крышами проступило бледное пятно, расплывчатый блик огней Приморского вокзальчика, еще не угомонившегося, не отпра- вившего ночной дачный поезд, что захватывал из города поздних воскрес- ных гуляк. Постепенно отсветы становились явственней. Беседа прерва- лась. Путники опять расположились гуськом, потянулись за Аллилуевым, незаметные среди усилившегося здесь движения. Вот, опережая проводни- ка, мелькнул неслышной легкой тенью Коба. Он уже побывал тут днем, за- ранее осмотрел условленное место встречи под тремя свешивающимися к Невке ивами, несколько поодаль от вокзала. В этой точке должен был ждать уезжавших рабочий-оружейник Сестрорецкого завода Емельянов, кому предстояло у себя в Разливе дать новое убежище скрывавшимся. Сейчас из густой темени поникших ив негромко прозвучал меченный неискоренимым акцентом голос Кобы:
- Сергей, сюда!
Минуту спустя Ленин уже пожимал словно затверделую большую руку круп- нотелого слесаря-сборщика, некогда служившего унтер-офицером в артил- лерии, куда отбирали силачей. Во тьме было смутно различимо рассейски круглоносое, усатое лицо оружейника, приходившегося ровесником Влади- миру Ильичу. Емельянов уже купил билеты, раздал Зиновьеву и Ленину. Предложил провести Ленина к поезду кружным путем меж товарными соста- вами, в обход освещенного дощатого перрона, где шла толчея посадки.
- Что ж, двинулись,-проговорил Ленин.
Маленькие, монгольского рисунка глаза, выдавая волнение, поблескивали под козырьком кепки. Сергей Яковлевич обнял его за плечи.
- Владимир Ильич, разрешите вас поцеловать.
- Нет, нет… Это будет… гм, гм… неконспиративно. Давайте, друг мой, пятерню!
Потом Ильич вновь обратился к Емельянову;
- Ну-с, батенька, вперед! Показывайте дорогу.
Вскоре обоих поглотила мгла. Зиновьев, сопровождаемый чуть отдаливши- мися Аллилуевым и Кобой, зашагал напрямик к перрону. Обогнул явно нет- резвого господина, направлявшегося враскачку к поданному составу, ми- новал две женские фигуры в светлых длинных нарядах и растворился в пу- танице тьмы и огней. Затем в одном из окон последнего вагона возникла его клетчатая пестрая кепка. На миг показавшись, успокоительно кив- нув-все-де благополучно,-он канул в неясную вагонную глубь.
Сипло проревел паровозный гудок, возвещая отправление. В этот миг, от- куда ни возьмись, Ленин энергично проскочил к последнему вагону, рыв- ком взбросил себя на площадку.
В раскрытой двери уплывающего тамбура еще несколько мгновений видне- лась его коренастая фигура в длиннополом пальто. Знакомо упрямым оста- вался наклон головы, о которой, как знает читатель, когда-то было ска- зано; этот череп имеет намерение пробить стены.
Сергей Яковлевич сжал локоть Кобы. Оба смотрели на удаляющийся красный фонарик хвостового вагона.
- Не отдали Старика!- произнес Сталин. И, будто ничто не могло его растрогать, повторил собственную шутку:- Самим нужен.
45
С тех пор унеслось почти полтора месяца.
В комнате Кобы сидят стриженный под машинку Серго (он снял свою всегда точно бы взбитую, приметнейшую шевелюру, чтобы не навлекать на себя внимания, когда ездил в Разлив к Ленину) и разрумянившийся, возбужден- ный встречей Кауров в студенческой тужурке. Сталин мерно ходит, попы- хивая короткой гнутой трубкой. Кауров рассказывает про иркутские дела.
Его прерывает легкий стук в дверь. Коба откликается, как бы понукая:
- Ну!
Дверь отворяется, порог переступает смуглая большеглазая девушка. Во взгляде, да и во всем очерке удлиненного лица есть какое-то особенное свойство: не исчезающая вопреки живой улыбке серьезность. На слегка округленную загорелую щеку падает косая узкая полоса солнца, делая за- метным совсем юный пушок. Черные волосы заплетены в две косы: одна свешивается сзади, другая перекинута через плечо. Каурову вдруг вспо- минается: вот так же носила свои косы молоденькая Като, жена Кобы. Впрочем, не совсем так: одна коса Като была уложена вкруг головы, но другая как раз чернела спереди, повторяя мягкую выпуклость платья. Ка- уров невольно смотрит на Кобу, видит, как его глаза, сейчас сощуренные нижними веками, взирают на вошедшую. Кто же она? И лишь в следующий миг приходит узнавание-угадка: это же Надя, меньшая в семье Аллилуе- вых. Это же ее ровно вытянутый, в отца, нос, будто вырастающий прямо изо лба, ее просвечивающее сквозь жизнерадостность, унаследованное то- же у отца некое подвижническое выражение.
Перейдя в последний класс гимназии, прозанимавшись весь учебный год и в музыкальной школе, Надя провела лето под Москвой в семье инжене- ра-большевика Радченко, с которым еще в Баку близко сошелся больше- вик-слесарь Аллилуев. Лишь вчера она вернулась.
Уже видевшись нынче и со Сталиным и с Орджоникидзе, Надя теперь ра- достно здоровается с бывшим репетитором своей сестры:
- Алексей Платонович, вот вы и опять у нас! Меня сначала не узнали? Да? Стала длинная, как папа!
Кауров пожимает ее суховатые, в царапинках, как у подростка, пальцы.
- А вы, Алексей Платонович, все такой же… Такой же…- Надя затруд- няется в поисках слова.
- Простота-парень?-подсказывает Серго.
Она находит собственное определение:
- Чистосердечный.
Кауров трогает рукой, показывает свою макушку, где просвечивает розо- ватый кружок.
- Уже, Наденька, в лысые записываюсь… Лысый студиоз.
Опустив трубку в карман брюк, Коба прислонился к круглой, обшитой жестью печке. Так и стоит, прижмурясь, в недавно купленном, еще свежем пиджаке со втачными в лацканы черными бархатными вставками. Вот он ле- гонько отталкивается заложенными назад ладонями, вновь приникает спи- ной к печке и опять отталкивается. Этак покачивая себя, что явно слу- жит знаком распрекрасного настроения, нечастого у Кобы, он прислушива- ется к разговору.
Надя с улыбкой-эта улыбка выказывает красивые, блистающие белизной зу- бы - продолжает:
- Мама велела звать всех в столовую.
- Обождет!- роняет Сталин. Грубоватость даже в минуты довольства оста- ется его второй натурой.- Еще тут потолкуем.
- Дядя Сосо, а мне у вас можно посидеть?
- Садись. Не помешаешь.
Она забирается с ногами, обутыми в домашние легкие туфли, в дальний угол крытой бордовой обивкой оттоманки. Эту оттоманку-широкий диван с подушками, заменяющими спинку, первое приобретение молодоженов Аллилу- евых-мама словно бы в память большой безоглядной любви, заставившей ее, четырнадцатилетнюю, тайком покинуть полный достатка отчий дом ради жаркого не по годам чувства к молодому мастеровому-революционеру, всю- ду возила с собой. И поставила сюда, в комнату, где укрывался Ленин.
Оттененные длинными прямыми ресницами, серьезные и как бы таящие удив- ление глаза Нади обращены на Сталина. Мама уже вчера, переходя то к дело на шепот, не удерживалась от восклицаний, экспансивного всплески- вания руками, поведала ей, притихшей младшей дочери, целую повесть о том, что тут, под этим кровом, произошло во вторую неделю июля. По- весть начиналась минутой, когда дядя Сосо позвонил в госпиталь и выт- ребовал маму домой. Затем следовали всякие подробности о поселившемся здесь Ленине, кончалась повесть опять же дядей Сосо, Цирюльником Вер- ная Рука, который вместе с папой проводил скрывавшихся к воскресному ночному поезду.
Вот он, стоя у печки, все покачивается взад-вперед с явным удовольст- вием, о которой свидетельствует и точно бы кошачий прижмур, несколько стушевывающий редкостную для грузина твердость черт, давний друг семьи, давний квартирант Аллилуевых, то надолго исчезавший, то внезап- но появлявшийся, вошедший в Надино детство незабываемыми взблесками. Разве забудешь, скажем, как он пальцами-тисками защемил ее ноздри? Да, защемил. И она выдержала испытание.
Привелось и в миновавшие недели каникул порой слышать о нем. Инже- нер-большевик Иван Иванович Радченко зачастую оставлял дом -странство- вал в Шатурских болотах, взяв поручение Московской городской управы двинуть торфозаготовки. Надя привязалась к его жене, наполовину швед- ке, Алисе Ивановне и к девятилетнему Алеше, то же, как и мать, белень- кому, розовощекому. В дачный мирок волнами доплескивал большой бушую- щий мир: июльские события, разгром и запрет «Правды», приказ об аресте Ленина, с которым, кстати сказать, еще в 1900 году в Пскове сблизился Радченко. Июль перевалил за середину, когда Иван Иванович в распахну- той черной тужурке, в украинской вышитой рубашке, в сапогах наведался к семье с торфоразработок. Среди множества газет он привез из Москвы и невзрачную кронштадтскую «Пролетарское дело». Там на видном месте была напечатана статья «Смыкайте ряды» за подписью члена Центрального Коми- тета Российской социал-демократической партии К. Сталина. Именно в этот тягостный, опасный для партии момент, как бы противостоя расп- ространившимся смятению и подавленности, Сталин впервые в своей дея- тельности счел нужным подписаться именно так. Иван Иванович прочел вслух эти столбцы жене и шестнадцатилетней петербургской гостье, пристроившейся тут же у стола.
Надя вслушивалась в определенные, словно грубой выделки, без разнооб- разия оборотов, отражавшие что-то сильное даже и своей негибкостью слова далекого дяди Сосо: «Теснее сплотиться вокруг нашей партии, сомкнуть ряды против ополчившихся на нас бесчисленных врагов, высоко держать знамя, ободряя слабых, собирая отставших, просвещая несозна- тельных».
На дачу к Радченкам вскоре заехал осанистый, вдумчиво посматривавший сквозь пенсне Ногин, один из участников только что закончившегося Шес- того съезда партии. Наде показалось, что он с каким-то особенным вни- манием на нес взглянул, когда Радченко, подозвав ее, сказал: «Знакомь- тесь, Виктор Павлович. Это Надя Аллилуева». О чем два большевика гово- рили наедине, она, конечно, не знала. Но за общим ужином опять услыша- ла имя Кобы. Тут же была упомянута коробка папирос «Ой-ра». Лишь ее Сталин держал в руке, когда шел к трибунке, чтобы выступить с отчетным докладом Центрального Комитета. Раскрыл, положил перед собой этот ко- робок-на внутренней стороне крышки уместился весь конспект доклада. Теоретика из себя не строил, не возвещал новых идей, говорил как вер- ный твердый последователь Ленина, пребывавшего в подполье. Наде тогда подумалось: неужели речь идет о том самом дяде Сосо, нередко обросшем, который, бывало, трунил над девочками Аллилуевыми, весело к ним обра- щался: Епифаны-Митрофаны?
Ногин рассказывал и нет-нет опять как-то очень тепло взглядывал на дочь Аллилуевых. И только вчера, когда мама шепотком открыла своей младшей тайну квартиры-вышки, послужившей убежищем для Ленина, Наде стало ясно, почему обращенные к ней глаза Ногина были так теплы. Ведь сюда к Ленину приходил и Виктор Павлович. А дядя Сосо тогда всякий день здесь находился, еще и проводил скрывавшихся на поезд.
Теперь он, не покидая местечка у печки, помалкивает, посматривает на забравшуюся в уголок оттоманки Надю.
46
Достав из кармана трубку, Коба прошагал к столу, выбил в массивную ка- менную пепельницу загасшие остатки курева и, втискивая коричневатой, как бы прокопченной подушечкой большого пальца в чубук свежую порцию темного, крупной резки табака, обратил взгляд на Каурова. И протянул:
- Лысый студиоз?
Хотя истекло уже несколько минут, как Платоныч этак себя отрекомендо- вал, Коба лишь теперь переспросил. Видимо, не упустил ни словечка, но до времени держал в уме. Сейчас неспешно раскурил трубку, выпуская и ртом и ноздрями запутывающийся в усах дым. После паузы продолжал:
- Опять зачислился в студенты? Совсем, что ли, в Питер перебрался?
- Кажется, смогу остаться.-Выдерживая долгий взор веселых, будто вовсе без прожелти глаз, Кауров невольно прибег к своему:- Какая штука…
Коба вставил поговорку:
- Кажется, кашица, а на дне-то горох.- И поощрил:- Ну!
Кауров объяснил, каким образом удалось разделаться с солдатским звани- ем, вырваться из Сибири.
- Снова пристроюсь в университет. Но, конечно, не учиться! Доучусь когда-нибудь. А пока… Буду, Коба, в драке не последним! Хотелось бы пойтн в газету. Сколько сумею, помогу!
- Да и на митингах он не потеряется,-сказал Серго.
- Товар знаю. Реклама не нужна.
- Сколько сумею, помогу,-повторил Кауров.
- Не торопись.- Сталин пыхнул трубкой, прошелся.- Сначала доскажи про иркутские дела.
Вчерашний солдат-сибиряк, преобразившийся в студента, вернулся к расс- казу об Иркутске. С меньшевиками до сих пор не размежевались. По-преж- нему существует объединенная социал-демократическая организация. Нео- формленное немногочисленное большевистское крыло старается влиять на промежуточные колеблющиеся элементы, не дает воли ярым оборонцам внут- ри объединения.
Сталин резко сказал:
- Никаких объединений с социал-тюремщиками! Неужели этого не понима- ешь? Надо рвать!
- Я-то понимаю, но другие…
- Что другие? Хочешь воздействовать на колеблющихся, перестань коле- баться сам. Это не мои слова. Взял их у Старика. Рвать, и только! В этом, как и во всем, он прав.
- Ильич?
- А кто же?
- Но ты ведь…
У Каурова едва не вырвалось: ты говорил совсем другое. Сталин мгновен- но разгадал недопроизнесенную фразу. И, не вынимая из сжатых зубов трубку, бормотнул:
- Да, мы не сразу поняли его тезисы.-Усы окутались выпущенным через нос дымом. Затрудненно сгибавшаяся левая рука потянулась к чубу- ку.-Прав был во всем. Ну, Того, продолжай. Кто там из большевиков пот- верже?
Кауров назвал, охарактеризовал нескольких товарищей. Сталин интересо- вался подробностями, легко воспринимал юмор, смеялся.
Затем разговор перескочил на иркутских анархистов. Они там довольно сильны. С ними приходится драться.
Снова вмешался Серго:
- А я, признаться, радуюсь, если на трибуну вылезает анархист. Это всегда прекрасный случай растолковать наш взгляд на государство, всю программу Ленина. И от анархистов только летит пух.
- Да,- подтвердил Коба,- анархизм вянет, когда мы выдвигаем тезис: го- сударство без армии, без полиции, без чиновничества.
Кауров вновь уставился на Кобу. В голубоватых глазах сквозил вопрос: ты же именно из-за этого окрестил Ленина Ламанчским. Как тебя уразу- меть?
Скупое на мимику, худощавое смуглое лицо оставалось спокойным. Сталин, чудилось, даже не уловил вопрошающего взгляда. Впрочем, несомненно, приметил. Но ответил только равнодушием. Сказано же: не сразу поняли. Единожды выговорено, и хватит! Манера пошагивать, покуривать была по-прежнему неспешной.
- С этим идем на выборы в Учредительное собрание,- продолжал он.-Того, мою статью к выборам читал?
Пришлось не без смущения ответить:
- К выборам? Какая штука… Не дошла.
- Ехал, ехал, разминулся. Что же, экземпляр для тебя найдется.
Сталин подошел к стоявшей у оттоманки тумбе, улыбнулся безмолствовав- шей Наде, шутливо дернул черную косу, что, как н раньше, была переки- нута через плечо, открыл дверцу, порылся и быстро извлек, развернул понадобившуюся газету. Его статья «К выборам в Учредительное собрание» занимала три колонки на первой странице.Положив лист на скопище книг, закрывших верхнюю лакированную доску тумбы, он твердым толстым ногтем отметил какое-то место в статье, почти прорезая непрочную рыхлую бума- гу. И подал своему Того.
- Просвещайся. Посмотри.
В статье с присущей Кобе сухой ясностью были по пунктам изложены возз- рения и требования большевиков. Грубо проведенная ногтем черта охваты- вала следующие строки:
«11. Мы за народную республику без постоянной армии, без бюрократии, без полиции.
12. Вместо постоянной армии мы требуем всенародного ополчения с выбор- ностью начальников.
13. Вместо безответственных чиновников-бюрократов мы требуем выборнос- ти и сменяемости служащих.
14. Вместо опекающей народ полиции мы требуем выборной и сменяемой ми- лиции».
Обладатель круглой лысинки склонился над статьей. Коба отчеканил:
- Потому у вас анархисты и сильны, что вы доселе путаетесь с меньше- вистской гнусью. Наказание поделом!
К газете подался и Серго.
- Могу сказать тебе, Платоныч, Ильичу статья Кобы понравилась. Знаем от надежного товарища: прочел и ходил вприпрыжку. И от нас требует: скорее к делу! К революции!
- Плод в свой срок созреет,-сказал Сталин.-Газету, Того, забирай. Вези с собой в Иркутск.
- В Иркутск? Я же вырвался сюда. Ведь здесь все будет решаться.
- И все-таки придется тебе ехать обратно.
- Разве тут буду не нужен?
- Посуди сам. Да, Питер-ключевой пункт революции. Но из одного полена костра нс разведешь. Россия велика. Потерять Сибирь или Кавказ мы не намерены.- Затем Сталин припомнил еще поговорку, на этот раз восточ- ную:-Расплескать воду легко, собрать ее трудно.-Погладил ус чубуком загасшей трубки.-Серго вот отпускаем в Закавказье. Кстати, там у родс- твенников оставит свою бабу. А то очень уж с ней носится.
Серго укоризненно воскликнул:
- Коба! Хоть Надю-то побойся!
- Ничего. Пусть знает, что я такой-сякой, немазаный…
Надя не откликнулась, не шевельнулась, широкие блестящие глаза опять как бы с удивлением разглядывали худенького, малорослого, в закрывав- ших шею черных бархатных вставках, то медлительного, то гибкого, быст- рого грузина.
- Ну, пустяки к черту,-продолжал он.-Возвращайся, Того, в Иркутск. Там ты солдат, член Исполкома. Фигура. Сила. А тут ты кто? Ни два ни пол- тора. Почти что стрюцкий.
- Стрюцкий? Это что?
- Такие водятся и у нас в партии.-Коба повернулся к тумбе, где громоз- дилась беспорядочная стопка книг, хотел, видимо, какую-то взять, но передумал.-Ладно, об этом после… Мы как раз намечаем отправить из Питера в Сибирь нескольких наших людей. Какой же резон тебя здесь ос- тавлять?
Возражений не отыскивалось. Короткие аргументы Сталина были несокруши- мо логичны. Кауров молчал.
- Возвращайся и гни ленинскую линию. Рвать! Обособляться!- Пройдясь, Сталин добавил:- Но сделайте это с умом, не по-простецки. Требуется подготовка. Не спешите. Время есть. Соберите кулачок. Кой-кого приш- лем. Но и не тяните. Случай всегда подвернется. И тогда бац без пре- дупреждения! Полный разрыв с меньшевиками. Свой комитет, свои ячейки, своя газета свои фракции в Совете, в профсоюзах, всюду. И все это еди- ным махом. Вдруг. Согласно Чехову. Не помнишь? Мужик и ахнуть не ус- пел, как на него медведь насел.
- Коба, персонаж Чехова взял эти слова из басни Крылова - мягко попра- вил Кауров.
- Ага… -протянул Коба.-Вдвойне весомо…- Повторил:- Мужик и ахнуть не успел, как на него медведь насел.- Не затрудняя себя какой-либо пе- реходной фразой, продолжил:- Иди завтра в Цека, проинструктируйся, прихватишь и литературу. И навостряй лыжи обратно. Не валандайся.
- А как же с моими документами?
- Ну, покажи.
Отпущенный из армии нижний чин вынул из тужурки бережно хранимое заве- ренное военной гербовой печатью свидетельство о демобилизации, выдан- ное, как значилось, на основании соответствующего правительственного циркуляра. Глаза Кобы пробежали по строчкам.
- Бумагу повернем по-своему. Дело несложное. Отложи на год явку в уни- верситет. Бери отсрочку.
- Я бы взял, но университетская канцелярия меня, наверно, помытарит. День за днем буду ходить.
- Я бы взял, но университетская канцелярия меня, наверно, помытарит. День за днем буду ходить.
Присев к столу, Коба вооружился ручкой и стал писать наискось докумен- та, прочитывая вслух свои выведенные крупным островатым почерком сло- ва:
- Согласно договоренности с тов. Кауровым он восстановится в правах студента через год. Вот и вся недолга. А в будущем году, хо-хо, вспом- нится ли тебе эта бумажка? Подпишусь просто-за секретаря. Звание, русскому оку привычное, секретарями держится Россия. И инициалы: Д. С.
- Почему Д. С.?
- Дядя Сосо,-расшифровал Сталин.
Наконец-то отозвалась Надя. Вскинувшись, она по-детски заплескала в ладоши.
Наконец-то отозвалась Надя. Вскинувшись, она по-детски заплескала в ладоши.
47
Провожальный в честь Серго ужин не обошелся без Авеля Енукидзе, кото- рый, разумеется, прибыл не с пустыми руками, добавив к столу еще две бутылки грузинского вина. Одетый в гимнастерку без погон, статный, большеухий, с загибающимися вверх в прирожденной улыбке уголками соч- ных губ, он шумно, с грузинским акцентом, даже более резким, чем у Ко- бы, всех приветствовал, а с Кауровым по случаю негаданной встречи об- нялся и расцеловался трижды, будто коренной русак.
Не садясь, Авель поделился впечатлениями дня. Он нынче с утра шастал по заводской окраине, навидался и наслушался. Да, можно не сомневать- ся, что на сегодняшних выборах в городскую думу рабочие и солдаты крепко поддержали наш список.
Завязался общий разговор.
Сталин, не обронивший пока ни одной реплики, выглядел и теперь благо- душным, удовлетворенно хмурился. Авель выбрал себе место в застолье между Кауровым и Аллилуевым. Рядом черно блестело пианино, купленное для девочек или, верней, главным образом для Нади, увлеченно и стара- тельно одолевавшей курс музыкального училища. На стенах в темных рамах красовались два больших фотопортрета: Сергей Яковлевич, снятый, види- мо, десяток лет назад, дородный, с густой на зависть бородой, в крах- мальном воротничке и галстуке, куда-то сосредоточенно взирающий, и Ольга Евгеньевна, неожиданно на снимке вовсе не полненькая, а с остры- ми чертами, с тенью впадин на щеках и под неспокойными, напоминающими чем-то цыганку глазами.
Разлили прозрачное светлое вино, Сергей Яковлевич поднялся и предложил выпить за дорогого Серго, который всегда говорит и поступает лишь по совести, за его Зину, ставшую и для нас другом, пожелал им счастливой дороги. Весело зазвенели бокалы - гордость хозяйки.
Коба чокнулся с Серго и кратко молвил по-грузински:
- Дай Бог тебе победу!
Это грузинское на расставание присловье было тут знакомо даже и обеим дочкам Аллилуевым. Лишь уроженка Якутии широкоскулая Зина не поняла восклицания, вопрошающе смотрела на Кобу. Тот, однако, по-восточному не удостоил женщину вниманием, невозмутимо молчал. Засмущавшейся вдруг Зине Надя, сидевшая рядом, шепнула перевод. Они, сибирячка-учительница и петербургская гимназистка, и далее перешептывались, зачиналась их приязнь.
Надя, впрочем, сиднем не засиживалась, вскакивала, помогала маме вести стол. Вот возбужденно раскрасневшаяся, похорошевшая Ольга Евгеньевна, сопровождаемая своей младшей, внесла из кухни коронное блюдо сегодняш- него ужина-жареную, истомившуюся в духовке курицу, уже разрезанную на куски, возлежащие среди соблазнительно желтоватого, пропитанного жир- ком риса. Коба раздвоенным на кончике носом втянул запах: