Крепкое рукопожатие точно возрождает давнишнюю дружбу. Кауров, как ему случалось и прежде, делает некое усилие, чтобы выдержать тяжеловатый пристальный взгляд Сталина. И тоже смотрит ему прямо в глаза-узкие, миндалевидного, унаследованного с кавказской кровью сечения, цвет ко- торых обозначить нелегко: иссера-карие, да еще с оттенком желтизны, то едва заметным, то иногда явственным.
- Какими судьбами ты здесь обретаешься?-спрашивает Сталин.
Кауров кратко сообщает про свои злоключения: ехал на съезд, заболел, врачи только теперь наконец выпустили.
- Валандаться, Коба, тут не собираюсь. Загляну туда-сюда, наберу лите- ратуры и, наверное, послезавтра в путь.
- К себе в поарм?
Произнеся «поарм» (здесь, возможно, нужна расшифровка: политический отдел армии), Сталин, не затрудняясь, назвал и номер армии. Каурову приятно это слышать: Коба знает, помнит, где работает его давний сото- варищ.
- Конечно. А куда же?
- В какой ты там пребываешь роли?
- Секретарь армейской парткомиссии.
Кто-то подходит к Сталину, обращается к нему. Тот неторопливо и вместе с тем живо отказывается:
- Минуту!
И продолжает разговор с Кауровым:
- Того, надо бы встретиться, потолковать без суеты.
- Буду рад.
Наклонившись, Сталин достает из широкого своего голенища блокнот или, верней, военную полевую книжку. Эта простецкая солдатская манера ис- пользовать раструб сапога вместо портфеля опять-таки нравится Каурову. Полистав книжку, помедлив, Сталин говорит:
- Завтра день субботний… Так… В три часа завтра ты свободен?
- Освобожусь.
- Приходи в Александровский сад. Найди там местечко около памятника одному нашему,-усмешка мелькает под черными усами Сталина,-нашему, как это записано, кажется, в «Азбуке коммунизма», прародителю.
- Какому?
- Который не прижился на российской почве. Во всяком случае, памятник не выдержал крепких морозов. Развалился на куски. Может быть, это пра- родителю и поделом: имел слабость, слишком любил говорить речи.
Казалось, Сталин шутит. Но и в этой тяжеловатой его шутке опять словно таится некий второй смысл.
- Робеспьер?-восклицает Кауров.
Коба кивком подтверждает угадку.
- Друг друга отыщем,-заключает он.
Сквозь переборку в почти опустевшие кулисы врывается громыхание апло- дисментов, в зале увидели Ленина.
Коба подталкивает Каурова.
- Иди, иди.
А сам, нашарив в кармане карандаш, что-то помечает на раскрытой стра- ничке, складывает книжку, сует за голенище. И остается за кулисами,
…Ленин уже вышел к трибуне.
- Должен поблагодарить вас за две вещи: во-первых, за те приветствия, которые сегодня по моему адресу были направлены, а во-вторых, еще больше за то, что меня избавили от выслушивания юбилейных речей.
Аудитория и смеется и аплодирует. Ленин, не выжидая тишины, демонстри- рует присланную ему сегодня в подарок карикатуру двадцатилетней дав- ности, изобразившую тогдашний юбилей Михайловского-одного из столпов народничества. Среди поздравителей нарисованы и русские марксисты. Ху- дожник представил их детьми, «марксятами».
Пустив карикатуру по рукам. Ленин быстро ведет далее свою речь. Пожа- луй, ее можно счесть несколько разбросанной, не подчиненной единому архитектурному каркасу. Однако каркас есть.
Вот будто вне какой-либо связи с началом оратор обращается к строкам Карла Каутского, тоже давнишним, поясняет:
- Тогда большевиков нс было, но все будущие большевики, сотрудничавшие с ним, его высоко ценили.
Зал внимает цитате:
- …Центр тяжести революционной мысли и революционного дела все более и более передвигается к славянам.
Кауров, опять присевший на помост близ стенографисток, видит на краю кулисы Кобу, уже надевшего шинель. Суховатая рука держит на весу еще не донесенную к черноте зачеса меховую шапку. Ленин читает дальше вы- держку из Каутского:
- …Новое столетие начинается такими событиями, которые наводят на мысль, что мы идем навстречу дальнейшему передвижению революционного центра, именно передвижению его в Россию…
Этой цитатой Ленин как бы пополняет арсенал доводов, которые он, взыс- кательный к себе марксист, без устали отыскивает в обоснование истори- ческой правомерности того, что совершилось в России.
Вместе с тем в статье, приводимой Лениным, русский марксизм, русская пролетарская партия уже предстают вступившими в пору возмужалости. Нагляден убыстренный шаг истории. Детство, мужание и…
- Наша партия может теперь, пожалуй, попасть в очень опасное положе- ние,-именно в положение человека, который зазнался.
Ленин режет дальше:
- Известно, что неудачам и упадку политических партий очень часто предшествовало такое состояние, в котором эти партии имели возможность зазнаться… Блестящие успехи и блестящие победы, которые до сих пор мы имели,-ведь они обставлены были условиями, при которых главные трудности еще не могли быть нами решены.
Почти всегда выступления Ленина содержат нечто поражающее, не вдруг усваиваемое, кажущееся иной раз неуместным. Такова и его сегодняшняя речь. Слушатели притихли.
Жестом обеих рук он как бы что-то округляет:
- Позвольте мне закончить пожеланием, чтобы мы никоим образом не пос- тавили нашу партию в положение зазнавшейся партии.
Под рукоплескания, скорей раздумчивые, нежели бурные, он покидает три- бунку, которую занимал не более десяти минут.
…Потом, уже после концерта, когда одетый во все кожаное шофер-бога- тырь Гиль захлопнул автомобильную дверку и плавно стронул машину, На- дежда Константиновна, глядя на едва в полумгле различимый профиль, ти- хо спрашивает:
- Польша?
Владимир Ильич поворачивает к ней голову в нахлобученной кепке. Ведь о Польше он на минувшем вечере ни словечком не обмолвился. И кивает.
- Угу…
9
На следующий день выдалась теплынь. Перевалив, как говорится. за обед, пригревало апрельское солнце.
Алексей Платонович, войдя в Александровский сад, пролегший у одной из стен Кремля, сверился с карманными часами. Стрелки показывали чуть больше половины третьего. Что же, придется, значит, около получаса по- дождать.
По склонности южанина, он облюбовал скамью на солнцепеке, сел, распах- нул шинель, освободил от фуражки светлые волосы, вытянул ноги, сегодня немало походившие. Уличная пыль сделала матовыми, припудрила головки высоких сапог, что утром он по привычке наваксил, начистил.
Здесь, под Кремлевской стеной, было по-апрельски сыро. Бежал весенний ручеек. Редкие трамваи с железным скрежетом поворачивали на закругле- нии, ведущем к Красной площади. Сад еще не зазеленел. Палая прелая листва прошлых годов, которую тут не трогали тогда ни грабли, ни мет- ла, лишь кое-где пробита острыми стебельками молодой травы. Высились голые, с набухшими почками вековые липы-и врассыпную, и вдоль главной аллеи. Странная расцветка-малиновая, фиолетовая, пунцовая-еще пятнала, хотя и поблекнув, могучие стволы. Их раскрасили-Каурову довелось про это слышать-левые художники почти два года назад. Было известно, что Владимир Ильич вознегодовал, увидев размалеванные липы. Однако краску отмыть, стереть не удалось. Лишь постепенно это делали дожди да колю- чий снег поземки.
На аллее громоздилась бесформенная куча обломков. Из-под нее прогляды- вал угол каменного постамента. Это и была, как догадался Кауров, раст- рескавшаяся, разрушившаяся на морозе фигура бестрепетного якобинца, звавшегося Неподкупным, сраженного заговорщиками. Лишь позже из мему- арных свидетельств Кауров узнал, что у этой скульптуры, еще целой, лю- бил посидеть Ленин, когда он-до ранения-выходил, по ночам из прогулку сюда в сад.
Две девушки в красных косынках-такие косынки стали в ту пору модой ре- волюции - быстро прошли мимо Каурова. Прошли и оглянулись на светлого- лового, со смолисто-черными бровями, с хрящеватым острым носом приго- жего военного. Он им улыбнулся. Снова взглянул на часы. Без двадцати три.
Прохожих было немного. Мамы разных возрастов, а также и бабушки прис- матривали за малышами, порой еще в пеленках. Сюда были выведены и ре- бята, очевидно, детдомовцы, в одинаковых курточках темной фланели. Они, несмотря на голодноватое время, бегали, гомонили, увлеченные из- вечной, памятной по мальчишеским годам и Каурову игрой в «палочку-сту- калочку».
Впрочем, Алексей рано перестал быть мальчуганом. Да и забавы подростка недолго увлекали его. Уже в пятнадцать лет, гимназистом последнего класса, он забросил все свои коллекции, его забрала страсть-та, что в некоторые времена с поразительной, не сравнимой ни с чем силой овладе- вает поколением,-страсть мятежника, революционера.
Пожалуй, тут течение нашего повествования делает уместным поворот в прошлое. Автору посчастливилось уже в нынешние годы, то есть во второй половине века, встретиться с Кауровым, семидесятилетним ветераном пар- тии, посчастливилось познать его доверие, занести в свою тетрадь все, что он поведал. Выберем из этой тетради страницы, где рассказано о знакомстве, о встречах, отношениях Каурова и Кобы.
Однако в нижеследующей сценке, что служит завязкой, Коба еще нс предс- танет глазу. 1904 год. Летний вечер в Тбилиси-этот главный город Гру- зии значился в Российской империи Тифлисом. Явочная квартира на уходя- щей в гору узкой улочке. В комнате за кувшином вина и миской фасоли беседуют двое. Один из них Алексей Кауров. Он здоровяк, румянятся за- горелые щеки. Глаза, серые с искоркой, серьезны, одухотворены. Уже исключенный из гимназии, определившийся как революционный социал-де- мократ, сторонник Ленина, он приехал сюда на день-другой. чтобы от имени кутаисской молодой группы большевиков договориться по важным вопросам с Союзным, то есть общекавказским комитетом, который тоже разделял большевистскую позицию. Кауров дельно, горячо говорил о заки- пающих в Кутаисском округе крестьянских волнениях, о революционном подъеме городской молодежи, доказывал, что следует распустить нынешний Кутаисский комитет, немощный, поддерживающий меньшевиков, и назначить новый, большевистский, боевой.
Юношу слушал степенный бородатый грузин, не забывавший, кстати ска- зать, обязанностей гостеприимного хозяина. За бородачом утвердилось прозвище Папаша, хотя ему тогда еще не стукнуло и сорока. В молодости он был народником, затем, после основания группы «Освобождение труда», примкнул к марксистам. И далее неизменно шел, по собственному его вы- ражению, «левой стороной». Воевал против «легального марксизма». Был твердым «искровцем». Последовал за Лениным при расколе партии. На роль теоретика никогда не претендовал, не литераторствовал. Заслужил славу безукоризненно чистого, честного революционера. Его моральный автори- тет был непререкаем.
Папаша задавал вопросы, присматривался к гостю, порой склонял набок голову и почесывал шею. Почесывал и раздумывал, что-то взвешивал. По- том высказался. С прежним комитетом мы действительно каши не сварим. Но, может быть, удастся перетянуть того-другого на свою сторону. Воз- можно, надо бы кого-нибудь оставить и для преемственности.
- Но практически как мы должны действовать? И когда же получим права комитета?
Снова додумав, Папаша ответил:
- К нам в Кутаис мы пошлем товарища, который поможет это решить. И на- ладит дело.
Далее пояснил:
- Его зовут товарищ Сосо. Он некоторое время в работе не участвовал. У него были,-Папаша усмехнулся,-переживания после того, как мы его пок- ритиковали.
- За что же?
- Это, товарищ Алеша, пусть будет между нами, не надо ему напоминать. Предложил сделать грузинскую партию самостоятельной. Свой Центральный комитет и тому подобное. Он парень упрямый. Не болтунишка. Ну, потре- пали его: ударился ты, товарищ Сосо, в национализм. Он обиделся, не показывался месяца три. Но недавно принес заявление, которое озаглавил «Кредо». Там он послал к черту национализм! На этом и подвели черту. С кем не случается?
Разговаривая, Папаша прихлебывал слабое розовое вино, да и по-прежнему не забывал обязанности гостеприимства.
- Товарищ Сосо,-продолжал он,-сам вызывается поехать к вам в Западную Грузию, где идут волнения.
Несуетливый, приятный в общении, бородач еще несколькими фразами оха- рактеризовал Сосо. Проверен в серьезных делая. Есть у него и немалый марксистский багаж. Упорный, энергичный, отважный профессионал револю- ционер.
- Ожидай его. Он организует новый комитет. И поведет работу вместе с вами.
10
Первая встреча с посланцем из Тбилиси, с человеком, который почти де- вять лет спустя избрал себе фамилию Сталин, отчетливо запомнилась Кау- рову.
Явкой служил кутаисский городской парк. Сухой восточный ветер, еще усиливавший томительно знойную жару, гнавший пыль по невымощенным ули- цам, пробирался сквозь заслон инжировых деревьев, каштанов, магнолий, барбариса сюда, на аллеи и тропки.
Близился вечер. К Алеше, кружившему около клумб, где белые цветы таба- ка еще оставались по-дневному поникшими, подошел малорослый худенький лохматый незнакомец. Откинутые назад, не стриженные давно волосы-толс- тые, как приметил Кауров-возлежали беспорядочными прядями на непокры- той голове. Бритва давненько не касалась подбородка и щек, поросших черной, с приметным отливом рыжины, многодневной, но не густой, словно бы разреженной щетиной, Уже потом, в какую-то следующую встречу Кауров смог рассмотреть, что скрытая зарослью кожа нещадно исклевана оспой.
Сейчас он вопросительно глядел на подошедшего, ожидая, чтобы тот про- изнес условную фразу-пароль. Обращенные к Каурову запавшие глаза отли- чались каким-то особенным цветом-такой свойствен жареным каштанам, что обладают не блеском, а, по русскому словечку, туском. Кроме того, сквозила и легкая прожелть. Однако выражение глаз было веселым.
Неизвестный безмолвно показал взглядом на гуляющих. Действительно, здесь - в центральном круге парка - прохаживались парочки и группы, в большинство при участии офицеров во фронтовых, защитной окраски фураж- ках. Некоторые, прихрамывая, опирались на костыль или палку, у иных черная подвязь покоила раненую руку-русско-японская война, идущая в далекой Маньчжурии, населила город множеством привезенных сюда ране- ных, сделала вдруг его тесным.
- Пойдем куда-нибудь от греха подальше,-спокойно сказал незнакомец.
Кауров в мыслях тотчас признал его правоту. Так с самого начала обоз- начились их отношения: одному принадлежало старшинство, другой сразу это принял.
Они молча зашагали в темноватую глубь парка. Кауров имел время внима- тельно рассмотреть спутника.
Кончик четко вылепленного носа кругловат, однако чуть раздвоен ложбин- кой, уничтожающей это впечатление кругловатости. Губы нисколько не расплывчаты. Твердо прорисован и увесистый сильный подбородок, просве- чивающий из-под волос. Эту мужественную привлекательность, однако, портил низкий лоб-столь низкий, что сперва Каурову даже почудилось, будто верхняя доля скрыта хаотическим зачесом. Убедившись в ошибке, он, впрочем, тут же нашел оправдание этой некрасивости, воспринял ее как мету простолюдина.
Одеждой незнакомец почти граничил с оборванцем: мятые обшарпанные брю- ки, мятый пиджак с бахромой на обшлагах. Шаг казался мягким: ступни облегала примитивнейшая обувь, стянутые ременной вздержкой истоптанные постолы, каждый из одного куска сыромятной шкуры. Засаленный ворот ру- бахи был расстегнут, ей явно не хватало пуговиц. «Хоть простолюдин, а неряха»,- подумалось Каурову. Но он и тут удержался от осуждения. На- верное, этому человеку доводится ночевать и под открытым небом. Да, под мышкой у того сверток-шерстяная легкая четырехугольная накидка, которая может служить и чем-то вроде пальто, и одеялом. По внешнему облику, по физиономии, лишенной черт интеллигентности, он мог легко сойти за бродячего торговца фруктами.
На глухой тропке отыскалась пустующая скамья. Ее наискось делила про- бившаяся где-то сквозь листву полоска вечернего солнца. Тут они сели.
Вот и произнесены необходимые условные слова. Затем приехавший без околичностей заговорил о деле. Сообщил, что назначен членом Имеретинс- ко-Мингрельского комитета партии.
- Приехал вам помочь.
- Знаю,- подтвердил Кауров.
- Так введи в курс. С меньшевиками вконец размежевались? Или еще наде- етесь ужиться?
- Нет, какое там ужиться! Наша группа, товарищ Сосо…
Каурову не пришлось закончить эту фразу. Собеседник тотчас оборвал:
- Не называй меня Сосо.- Он не повысил голоса, нотка была, однако, по- велительной.- Всем надо переименоваться. Мы обязаны сколотить строго конспиративную, а не какую-то полулегальную организацию. Борьба нам предъявляет ультиматум: или глубокая конспирация, или провал!
Не пускаясь в дальнейшие разъяснения -мысль и без того была ясна,-он неторопливо добавил:
- Зови меня Коба.
- Коба?- воскликнул Кауров.- Из романа Казбеги «Отцеубийца»?
- Да.
Кауров вспомнил выведенного писателем героя-это был мужественный го- рец-бедняк, неизменно благородный, ловкий, безупречно верный в дружбе, непреклонный рыцарь справедливости.
- Только зря Казбеги назвал роман «Отцеубийца»,-высказал мелькнувшее сомнение Кауров.- Это, пожалуй, дешевая приманка.
- Тебя такое заглавие задевает? Что же, сколь я могу судить, ты имеешь для этого некоторые основания. В самом деле, кого из нас двоих можно считать отцеубийцей?
Уже тогда, в те минуты первого свидания, Кауров уловил манеру Кобы: риторические вопросы уснащали скупую речь.
- Мой отец-«холодный сапожник»,-продолжал Коба.
«Холодный сапожник»-тот, что сидит на улице и тут же чинит обувь. Подтвердилась догадка Каурова: да, с ним разговаривает человек из на- рода, выходец из самых низов, знавший нужду, нищету и, наверное, с раннего детства ненавидящий богатых.
- Сапожник,- повторил Коба.- Зачем я его стану убивать?-Он опять вы- держал паузу после этого очередного риторического вопроса.-А твой отец полковник. И к тому же хотя и небольшой, но все-таки помещик.
Ага, значит, Коба приехал уже осведомленный. Да, родитель Алексея был полковником в отставке и теперь жил на покое в собственном имении не- далеко от Кутаиса. Российская казна выплачивала ему пенсию-250 рублей в месяц. А те, кто вынужден был продавать пару своих рабочих рук, тру- женики в его поместье, нанимались, как и по всей округе, за 100 рублей в год. Когда-то, еще малышом, Алеша был поражен этой несправедли- востью, с ней не мирилась совесть.
- Ошибусь ли я,-меж тем говорил Коба,-если предположу, что он и поныне посылает тебе деньги?
Простой грубоватый вопрос требовал ответа.
- Не ошибешься,- подтвердил Кауров.- Получаю от него сорок рублей в месяц.
Коба удовлетворенно усмехнулся.
- А что ты делаешь на его деньги?-Снова он выдержал паузу.- Подготав- ливаешь революцию. Намереваешься отобрать у него и землю и царскую пенсию. Он этакое может и не пережить. Тебя это, однако, не останавли- вает? А?
- Не останавливает.
- Получается, следовательно, что как раз ты н есть отцеубийца. Да еще и у отца же берешь на это деньги.
Коба засмеялся, довольный своей шуткой. Смех тоже был веселым, как и взгляд. Кауров увидел его зубы, крепкие, подернутые желтизной, немного скошенные внутрь. Конечно, этот Коба не лишен юмора. Правда, тяжелова- того: мотив, казалось бы. к юмору не располагал. И логика Кобы была сокрушительна. Да, сильный, видимо, человек. Сильный работник. И воз- разить нечего. Все же Кауров нашелся:
- О таких вещах, товарищ Коба, еще Гете размышлял. У него сказано: те- перь роль древнего рока исполняет политика,
- Где же Гете об этом говорил?
Полоска солнца уже сползла со скамьи, почти померкла. Однако еще про- бивались последние оранжевые лучи. Один будто застрял в щетине Кобы, явственно отблескивала примесь рыжины. Были ясно видны и глубоко поса- женные его глаза. Теперь они вдруг сменили выражение: стали как бы вбирающими, впитывающими. Впоследствии Кауров не раз схватывал во взгляде Кобы такую, казалось бы, далекую от дел внимательность: сын сапожника как бы на ходу пополнял образование, нечто усваивал.
- В беседах с Эккерманом,-ответил Кауров.-Если хочешь, дам почитать.
- Пока не надо. Не до Гете…-Опять в словах просквозил грубоватый юмор.-Значит, зови меня Коба. А тебя я буду называть Того.
- Того? Что за Того?
- Не знаешь? Японский адмирал, который напал без предупреждения на русскую эскадру. Вот и ты нападай без предупреждения.
Каурову, однако, кличка не понравилась.
- Нет… Ну его к черту, этого Того. И почему тебе это взбрело? Разве я похож на японца?
Нс отвечая, Коба глядел на Каурова. Конечно, этот лобастый, светлово- лосый, с черными, как два мазка углем, бровями, с легким румянцем, смазливый юноша отнюдь не напоминал японца,
- У тебя кепка похожа на японскую,-обронил Коба. И с силой повто- рил:-Нападай без предупреждения. Не угрожай! Не говори: сделаю. Делай! Бей до смерти. Не оставляй врага живым. И семя его уничтожь!- Помол- чав, переменил тему:- Расскажи, Того, что тут у вас происходит.
- Да не желаю я быть Того.
Коба на это никак не отозвался. Холодно сказал:
- Ну, к делу.
Кауров кратко изложил позицию группы кутаисских большевиков, составив- шуюся из молодежи. Крестьянские волнения идут вокруг Кутаиса. Надо их возглавить, добывать оружие, готовить восстание, которое сомкнется с общерусской революцией. Меньшевистский комитет, куда входят, главным образом, всякие так называемые почтенные интеллигенты, к решительным действиям не способен. Это не воины революции. Они охочи порассуждать, подискутировать о неотвратимом историческом процессе, но осуществлять этот процесс, вести пробуждающиеся массы-нет, тут они лучше постоят в сторонке. Мы с ними расплевались. Движение уже, по существу, отшвырну- ло их.
Коба одобрил линию группы. Сказал, что разрыв надо закрепить организа- ционно. И прежде всего устранить от руководства прежний состав комите- та. Кого возьмем в новый комитет? Кауров назвал, охарактеризовал нес- кольких товарищей.
- Так. Это еще обдумаем,-произнес Коба.
Здесь, в садовой глуши, уже почти стемнело.
- Теперь, Того, иди. Разойдемся по отдельности.
- Но где ты будешь ночевать?
Левая бровь Кобы вскинулась. Это осуждающее скупее движение было дос- таточно красноречивым.
- Не задавай таких вопросов. На них нс отвечают. Если нужно, скажу сам.
- Извини.. Я только побеспокоился насчет тебя. Ты уже имеешь где-ни- будь приют?
- Пока нет.
- А твои вещи? На вокзале?
- У меня все вещи с собой.- Коба жестом указал на сверток, покоившийся на коленях.- Не волнуйся, спать буду под крышей.
- А тебе ничего не нужно?
- Ничего. Иди.
В полутьме еще можно было различить худенькую фигурку. Смутно видне- лись сложенные на животе руки. Кауров поднялся.
- Ты не болен ли?- спросил он.
- А что?
- Такое впечатление… Вроде бы ты исхудал, ослаб после болезни.
- Ослаб? Хочешь, поборемся?
- Ну, я же был первый силач в классе. И до сих пор упражняюсь с гиря- ми.
- Вот как…
Внезапно Коба вскочил и, подавшись к Каурову спиной, захватил одной правой рукой ствол его шеи. Левая, как успел заметить в тот миг Кау- ров, не была столь быстрой. Это, однако, не помешало Кобе, быстро опустившись на колени, перекинуть рывком через себя юношу-атлета. По- верженный Кауров тотчас вскочил, сгреб, стиснул Кобу, стал его валить. Да, у того впрямь плохо действовала левая рука, была в локтевом сгибе лишь ограниченно подвижной. И все же Коба оказался жилистым, вывернул- ся. Оба запыхались.
- Ладно!-скомандовал по праву старшинства приезжий.- В другой раз еще поборемся.
- Что у тебя с рукой?- спросил Кауров.
Коба ответил неохотно:
- Это с детства. Был нарыв. Потом заражение крови. Полагалось бы, по всем правилам, переселиться на тот свет, но почему-то выжил.
- На страх врагам!-сказал Кауров.-А по виду и не подумаешь, какая у тебя силенка.
Коба усмехнулся:
- Теперь знай, как нападать!
Мировая была закреплена рукопожатием. Так совершилось их первое зна- комство.
11
Хотелось бы нарисовать и некоторых друзей Каурова, участников больше- вистской организации в Кутаисе. Среди них были примечательные люди, оставившие след в истории революционной борьбы. Однако сквозное дейс- твие, или, говоря иначе, красная нить повествования-ее можно бы наз- вать суровой ниткой-не позволяет отвлекаться. Воспроизведем поэтому лишь следующий эпизод из кутаисской жизни Каурова и Кобы.
Однажды меж ними возникло небольшое разноречие касательно одного чело- века, входившего в прежний комитет. Это был пожилой грузин по имени Вахтанг, отец семейства, уже многие лета беспорочно служивший в долж- ности кассира Кутаисского кредитного общества. Он, кстати сказать, и в комитете бессменно нес обязанности казначея. К молодежи, принявшей сторону большевиков, относился дружественно, хотя еще надеялся, что междоусобица в лагере социал-демократов закончится добрым согласием. В кредитное общество к Вахтангу всегда было удобно забежать, передать или получить через него записку, перехватить взаймы рубль-другой. Кау- ров считал, что Вахтанга надо включить и в новый комитет. Коба воспро- тивился.
- Место в комитете,-сказал он,-может принадлежать лишь профессиональ- ному революционеру, который отдал себя только одному делу: служить партии.
Они разговаривали, уединившись опять в парке. По-прежнему нечесаный, небритый, Коба отчеканил этот свой тезис и, помолчав, молвил:
- Какими судьбами ты здесь обретаешься?-спрашивает Сталин.
Кауров кратко сообщает про свои злоключения: ехал на съезд, заболел, врачи только теперь наконец выпустили.
- Валандаться, Коба, тут не собираюсь. Загляну туда-сюда, наберу лите- ратуры и, наверное, послезавтра в путь.
- К себе в поарм?
Произнеся «поарм» (здесь, возможно, нужна расшифровка: политический отдел армии), Сталин, не затрудняясь, назвал и номер армии. Каурову приятно это слышать: Коба знает, помнит, где работает его давний сото- варищ.
- Конечно. А куда же?
- В какой ты там пребываешь роли?
- Секретарь армейской парткомиссии.
Кто-то подходит к Сталину, обращается к нему. Тот неторопливо и вместе с тем живо отказывается:
- Минуту!
И продолжает разговор с Кауровым:
- Того, надо бы встретиться, потолковать без суеты.
- Буду рад.
Наклонившись, Сталин достает из широкого своего голенища блокнот или, верней, военную полевую книжку. Эта простецкая солдатская манера ис- пользовать раструб сапога вместо портфеля опять-таки нравится Каурову. Полистав книжку, помедлив, Сталин говорит:
- Завтра день субботний… Так… В три часа завтра ты свободен?
- Освобожусь.
- Приходи в Александровский сад. Найди там местечко около памятника одному нашему,-усмешка мелькает под черными усами Сталина,-нашему, как это записано, кажется, в «Азбуке коммунизма», прародителю.
- Какому?
- Который не прижился на российской почве. Во всяком случае, памятник не выдержал крепких морозов. Развалился на куски. Может быть, это пра- родителю и поделом: имел слабость, слишком любил говорить речи.
Казалось, Сталин шутит. Но и в этой тяжеловатой его шутке опять словно таится некий второй смысл.
- Робеспьер?-восклицает Кауров.
Коба кивком подтверждает угадку.
- Друг друга отыщем,-заключает он.
Сквозь переборку в почти опустевшие кулисы врывается громыхание апло- дисментов, в зале увидели Ленина.
Коба подталкивает Каурова.
- Иди, иди.
А сам, нашарив в кармане карандаш, что-то помечает на раскрытой стра- ничке, складывает книжку, сует за голенище. И остается за кулисами,
…Ленин уже вышел к трибуне.
- Должен поблагодарить вас за две вещи: во-первых, за те приветствия, которые сегодня по моему адресу были направлены, а во-вторых, еще больше за то, что меня избавили от выслушивания юбилейных речей.
Аудитория и смеется и аплодирует. Ленин, не выжидая тишины, демонстри- рует присланную ему сегодня в подарок карикатуру двадцатилетней дав- ности, изобразившую тогдашний юбилей Михайловского-одного из столпов народничества. Среди поздравителей нарисованы и русские марксисты. Ху- дожник представил их детьми, «марксятами».
Пустив карикатуру по рукам. Ленин быстро ведет далее свою речь. Пожа- луй, ее можно счесть несколько разбросанной, не подчиненной единому архитектурному каркасу. Однако каркас есть.
Вот будто вне какой-либо связи с началом оратор обращается к строкам Карла Каутского, тоже давнишним, поясняет:
- Тогда большевиков нс было, но все будущие большевики, сотрудничавшие с ним, его высоко ценили.
Зал внимает цитате:
- …Центр тяжести революционной мысли и революционного дела все более и более передвигается к славянам.
Кауров, опять присевший на помост близ стенографисток, видит на краю кулисы Кобу, уже надевшего шинель. Суховатая рука держит на весу еще не донесенную к черноте зачеса меховую шапку. Ленин читает дальше вы- держку из Каутского:
- …Новое столетие начинается такими событиями, которые наводят на мысль, что мы идем навстречу дальнейшему передвижению революционного центра, именно передвижению его в Россию…
Этой цитатой Ленин как бы пополняет арсенал доводов, которые он, взыс- кательный к себе марксист, без устали отыскивает в обоснование истори- ческой правомерности того, что совершилось в России.
Вместе с тем в статье, приводимой Лениным, русский марксизм, русская пролетарская партия уже предстают вступившими в пору возмужалости. Нагляден убыстренный шаг истории. Детство, мужание и…
- Наша партия может теперь, пожалуй, попасть в очень опасное положе- ние,-именно в положение человека, который зазнался.
Ленин режет дальше:
- Известно, что неудачам и упадку политических партий очень часто предшествовало такое состояние, в котором эти партии имели возможность зазнаться… Блестящие успехи и блестящие победы, которые до сих пор мы имели,-ведь они обставлены были условиями, при которых главные трудности еще не могли быть нами решены.
Почти всегда выступления Ленина содержат нечто поражающее, не вдруг усваиваемое, кажущееся иной раз неуместным. Такова и его сегодняшняя речь. Слушатели притихли.
Жестом обеих рук он как бы что-то округляет:
- Позвольте мне закончить пожеланием, чтобы мы никоим образом не пос- тавили нашу партию в положение зазнавшейся партии.
Под рукоплескания, скорей раздумчивые, нежели бурные, он покидает три- бунку, которую занимал не более десяти минут.
…Потом, уже после концерта, когда одетый во все кожаное шофер-бога- тырь Гиль захлопнул автомобильную дверку и плавно стронул машину, На- дежда Константиновна, глядя на едва в полумгле различимый профиль, ти- хо спрашивает:
- Польша?
Владимир Ильич поворачивает к ней голову в нахлобученной кепке. Ведь о Польше он на минувшем вечере ни словечком не обмолвился. И кивает.
- Угу…
9
На следующий день выдалась теплынь. Перевалив, как говорится. за обед, пригревало апрельское солнце.
Алексей Платонович, войдя в Александровский сад, пролегший у одной из стен Кремля, сверился с карманными часами. Стрелки показывали чуть больше половины третьего. Что же, придется, значит, около получаса по- дождать.
По склонности южанина, он облюбовал скамью на солнцепеке, сел, распах- нул шинель, освободил от фуражки светлые волосы, вытянул ноги, сегодня немало походившие. Уличная пыль сделала матовыми, припудрила головки высоких сапог, что утром он по привычке наваксил, начистил.
Здесь, под Кремлевской стеной, было по-апрельски сыро. Бежал весенний ручеек. Редкие трамваи с железным скрежетом поворачивали на закругле- нии, ведущем к Красной площади. Сад еще не зазеленел. Палая прелая листва прошлых годов, которую тут не трогали тогда ни грабли, ни мет- ла, лишь кое-где пробита острыми стебельками молодой травы. Высились голые, с набухшими почками вековые липы-и врассыпную, и вдоль главной аллеи. Странная расцветка-малиновая, фиолетовая, пунцовая-еще пятнала, хотя и поблекнув, могучие стволы. Их раскрасили-Каурову довелось про это слышать-левые художники почти два года назад. Было известно, что Владимир Ильич вознегодовал, увидев размалеванные липы. Однако краску отмыть, стереть не удалось. Лишь постепенно это делали дожди да колю- чий снег поземки.
На аллее громоздилась бесформенная куча обломков. Из-под нее прогляды- вал угол каменного постамента. Это и была, как догадался Кауров, раст- рескавшаяся, разрушившаяся на морозе фигура бестрепетного якобинца, звавшегося Неподкупным, сраженного заговорщиками. Лишь позже из мему- арных свидетельств Кауров узнал, что у этой скульптуры, еще целой, лю- бил посидеть Ленин, когда он-до ранения-выходил, по ночам из прогулку сюда в сад.
Две девушки в красных косынках-такие косынки стали в ту пору модой ре- волюции - быстро прошли мимо Каурова. Прошли и оглянулись на светлого- лового, со смолисто-черными бровями, с хрящеватым острым носом приго- жего военного. Он им улыбнулся. Снова взглянул на часы. Без двадцати три.
Прохожих было немного. Мамы разных возрастов, а также и бабушки прис- матривали за малышами, порой еще в пеленках. Сюда были выведены и ре- бята, очевидно, детдомовцы, в одинаковых курточках темной фланели. Они, несмотря на голодноватое время, бегали, гомонили, увлеченные из- вечной, памятной по мальчишеским годам и Каурову игрой в «палочку-сту- калочку».
Впрочем, Алексей рано перестал быть мальчуганом. Да и забавы подростка недолго увлекали его. Уже в пятнадцать лет, гимназистом последнего класса, он забросил все свои коллекции, его забрала страсть-та, что в некоторые времена с поразительной, не сравнимой ни с чем силой овладе- вает поколением,-страсть мятежника, революционера.
Пожалуй, тут течение нашего повествования делает уместным поворот в прошлое. Автору посчастливилось уже в нынешние годы, то есть во второй половине века, встретиться с Кауровым, семидесятилетним ветераном пар- тии, посчастливилось познать его доверие, занести в свою тетрадь все, что он поведал. Выберем из этой тетради страницы, где рассказано о знакомстве, о встречах, отношениях Каурова и Кобы.
Однако в нижеследующей сценке, что служит завязкой, Коба еще нс предс- танет глазу. 1904 год. Летний вечер в Тбилиси-этот главный город Гру- зии значился в Российской империи Тифлисом. Явочная квартира на уходя- щей в гору узкой улочке. В комнате за кувшином вина и миской фасоли беседуют двое. Один из них Алексей Кауров. Он здоровяк, румянятся за- горелые щеки. Глаза, серые с искоркой, серьезны, одухотворены. Уже исключенный из гимназии, определившийся как революционный социал-де- мократ, сторонник Ленина, он приехал сюда на день-другой. чтобы от имени кутаисской молодой группы большевиков договориться по важным вопросам с Союзным, то есть общекавказским комитетом, который тоже разделял большевистскую позицию. Кауров дельно, горячо говорил о заки- пающих в Кутаисском округе крестьянских волнениях, о революционном подъеме городской молодежи, доказывал, что следует распустить нынешний Кутаисский комитет, немощный, поддерживающий меньшевиков, и назначить новый, большевистский, боевой.
Юношу слушал степенный бородатый грузин, не забывавший, кстати ска- зать, обязанностей гостеприимного хозяина. За бородачом утвердилось прозвище Папаша, хотя ему тогда еще не стукнуло и сорока. В молодости он был народником, затем, после основания группы «Освобождение труда», примкнул к марксистам. И далее неизменно шел, по собственному его вы- ражению, «левой стороной». Воевал против «легального марксизма». Был твердым «искровцем». Последовал за Лениным при расколе партии. На роль теоретика никогда не претендовал, не литераторствовал. Заслужил славу безукоризненно чистого, честного революционера. Его моральный автори- тет был непререкаем.
Папаша задавал вопросы, присматривался к гостю, порой склонял набок голову и почесывал шею. Почесывал и раздумывал, что-то взвешивал. По- том высказался. С прежним комитетом мы действительно каши не сварим. Но, может быть, удастся перетянуть того-другого на свою сторону. Воз- можно, надо бы кого-нибудь оставить и для преемственности.
- Но практически как мы должны действовать? И когда же получим права комитета?
Снова додумав, Папаша ответил:
- К нам в Кутаис мы пошлем товарища, который поможет это решить. И на- ладит дело.
Далее пояснил:
- Его зовут товарищ Сосо. Он некоторое время в работе не участвовал. У него были,-Папаша усмехнулся,-переживания после того, как мы его пок- ритиковали.
- За что же?
- Это, товарищ Алеша, пусть будет между нами, не надо ему напоминать. Предложил сделать грузинскую партию самостоятельной. Свой Центральный комитет и тому подобное. Он парень упрямый. Не болтунишка. Ну, потре- пали его: ударился ты, товарищ Сосо, в национализм. Он обиделся, не показывался месяца три. Но недавно принес заявление, которое озаглавил «Кредо». Там он послал к черту национализм! На этом и подвели черту. С кем не случается?
Разговаривая, Папаша прихлебывал слабое розовое вино, да и по-прежнему не забывал обязанности гостеприимства.
- Товарищ Сосо,-продолжал он,-сам вызывается поехать к вам в Западную Грузию, где идут волнения.
Несуетливый, приятный в общении, бородач еще несколькими фразами оха- рактеризовал Сосо. Проверен в серьезных делая. Есть у него и немалый марксистский багаж. Упорный, энергичный, отважный профессионал револю- ционер.
- Ожидай его. Он организует новый комитет. И поведет работу вместе с вами.
10
Первая встреча с посланцем из Тбилиси, с человеком, который почти де- вять лет спустя избрал себе фамилию Сталин, отчетливо запомнилась Кау- рову.
Явкой служил кутаисский городской парк. Сухой восточный ветер, еще усиливавший томительно знойную жару, гнавший пыль по невымощенным ули- цам, пробирался сквозь заслон инжировых деревьев, каштанов, магнолий, барбариса сюда, на аллеи и тропки.
Близился вечер. К Алеше, кружившему около клумб, где белые цветы таба- ка еще оставались по-дневному поникшими, подошел малорослый худенький лохматый незнакомец. Откинутые назад, не стриженные давно волосы-толс- тые, как приметил Кауров-возлежали беспорядочными прядями на непокры- той голове. Бритва давненько не касалась подбородка и щек, поросших черной, с приметным отливом рыжины, многодневной, но не густой, словно бы разреженной щетиной, Уже потом, в какую-то следующую встречу Кауров смог рассмотреть, что скрытая зарослью кожа нещадно исклевана оспой.
Сейчас он вопросительно глядел на подошедшего, ожидая, чтобы тот про- изнес условную фразу-пароль. Обращенные к Каурову запавшие глаза отли- чались каким-то особенным цветом-такой свойствен жареным каштанам, что обладают не блеском, а, по русскому словечку, туском. Кроме того, сквозила и легкая прожелть. Однако выражение глаз было веселым.
Неизвестный безмолвно показал взглядом на гуляющих. Действительно, здесь - в центральном круге парка - прохаживались парочки и группы, в большинство при участии офицеров во фронтовых, защитной окраски фураж- ках. Некоторые, прихрамывая, опирались на костыль или палку, у иных черная подвязь покоила раненую руку-русско-японская война, идущая в далекой Маньчжурии, населила город множеством привезенных сюда ране- ных, сделала вдруг его тесным.
- Пойдем куда-нибудь от греха подальше,-спокойно сказал незнакомец.
Кауров в мыслях тотчас признал его правоту. Так с самого начала обоз- начились их отношения: одному принадлежало старшинство, другой сразу это принял.
Они молча зашагали в темноватую глубь парка. Кауров имел время внима- тельно рассмотреть спутника.
Кончик четко вылепленного носа кругловат, однако чуть раздвоен ложбин- кой, уничтожающей это впечатление кругловатости. Губы нисколько не расплывчаты. Твердо прорисован и увесистый сильный подбородок, просве- чивающий из-под волос. Эту мужественную привлекательность, однако, портил низкий лоб-столь низкий, что сперва Каурову даже почудилось, будто верхняя доля скрыта хаотическим зачесом. Убедившись в ошибке, он, впрочем, тут же нашел оправдание этой некрасивости, воспринял ее как мету простолюдина.
Одеждой незнакомец почти граничил с оборванцем: мятые обшарпанные брю- ки, мятый пиджак с бахромой на обшлагах. Шаг казался мягким: ступни облегала примитивнейшая обувь, стянутые ременной вздержкой истоптанные постолы, каждый из одного куска сыромятной шкуры. Засаленный ворот ру- бахи был расстегнут, ей явно не хватало пуговиц. «Хоть простолюдин, а неряха»,- подумалось Каурову. Но он и тут удержался от осуждения. На- верное, этому человеку доводится ночевать и под открытым небом. Да, под мышкой у того сверток-шерстяная легкая четырехугольная накидка, которая может служить и чем-то вроде пальто, и одеялом. По внешнему облику, по физиономии, лишенной черт интеллигентности, он мог легко сойти за бродячего торговца фруктами.
На глухой тропке отыскалась пустующая скамья. Ее наискось делила про- бившаяся где-то сквозь листву полоска вечернего солнца. Тут они сели.
Вот и произнесены необходимые условные слова. Затем приехавший без околичностей заговорил о деле. Сообщил, что назначен членом Имеретинс- ко-Мингрельского комитета партии.
- Приехал вам помочь.
- Знаю,- подтвердил Кауров.
- Так введи в курс. С меньшевиками вконец размежевались? Или еще наде- етесь ужиться?
- Нет, какое там ужиться! Наша группа, товарищ Сосо…
Каурову не пришлось закончить эту фразу. Собеседник тотчас оборвал:
- Не называй меня Сосо.- Он не повысил голоса, нотка была, однако, по- велительной.- Всем надо переименоваться. Мы обязаны сколотить строго конспиративную, а не какую-то полулегальную организацию. Борьба нам предъявляет ультиматум: или глубокая конспирация, или провал!
Не пускаясь в дальнейшие разъяснения -мысль и без того была ясна,-он неторопливо добавил:
- Зови меня Коба.
- Коба?- воскликнул Кауров.- Из романа Казбеги «Отцеубийца»?
- Да.
Кауров вспомнил выведенного писателем героя-это был мужественный го- рец-бедняк, неизменно благородный, ловкий, безупречно верный в дружбе, непреклонный рыцарь справедливости.
- Только зря Казбеги назвал роман «Отцеубийца»,-высказал мелькнувшее сомнение Кауров.- Это, пожалуй, дешевая приманка.
- Тебя такое заглавие задевает? Что же, сколь я могу судить, ты имеешь для этого некоторые основания. В самом деле, кого из нас двоих можно считать отцеубийцей?
Уже тогда, в те минуты первого свидания, Кауров уловил манеру Кобы: риторические вопросы уснащали скупую речь.
- Мой отец-«холодный сапожник»,-продолжал Коба.
«Холодный сапожник»-тот, что сидит на улице и тут же чинит обувь. Подтвердилась догадка Каурова: да, с ним разговаривает человек из на- рода, выходец из самых низов, знавший нужду, нищету и, наверное, с раннего детства ненавидящий богатых.
- Сапожник,- повторил Коба.- Зачем я его стану убивать?-Он опять вы- держал паузу после этого очередного риторического вопроса.-А твой отец полковник. И к тому же хотя и небольшой, но все-таки помещик.
Ага, значит, Коба приехал уже осведомленный. Да, родитель Алексея был полковником в отставке и теперь жил на покое в собственном имении не- далеко от Кутаиса. Российская казна выплачивала ему пенсию-250 рублей в месяц. А те, кто вынужден был продавать пару своих рабочих рук, тру- женики в его поместье, нанимались, как и по всей округе, за 100 рублей в год. Когда-то, еще малышом, Алеша был поражен этой несправедли- востью, с ней не мирилась совесть.
- Ошибусь ли я,-меж тем говорил Коба,-если предположу, что он и поныне посылает тебе деньги?
Простой грубоватый вопрос требовал ответа.
- Не ошибешься,- подтвердил Кауров.- Получаю от него сорок рублей в месяц.
Коба удовлетворенно усмехнулся.
- А что ты делаешь на его деньги?-Снова он выдержал паузу.- Подготав- ливаешь революцию. Намереваешься отобрать у него и землю и царскую пенсию. Он этакое может и не пережить. Тебя это, однако, не останавли- вает? А?
- Не останавливает.
- Получается, следовательно, что как раз ты н есть отцеубийца. Да еще и у отца же берешь на это деньги.
Коба засмеялся, довольный своей шуткой. Смех тоже был веселым, как и взгляд. Кауров увидел его зубы, крепкие, подернутые желтизной, немного скошенные внутрь. Конечно, этот Коба не лишен юмора. Правда, тяжелова- того: мотив, казалось бы. к юмору не располагал. И логика Кобы была сокрушительна. Да, сильный, видимо, человек. Сильный работник. И воз- разить нечего. Все же Кауров нашелся:
- О таких вещах, товарищ Коба, еще Гете размышлял. У него сказано: те- перь роль древнего рока исполняет политика,
- Где же Гете об этом говорил?
Полоска солнца уже сползла со скамьи, почти померкла. Однако еще про- бивались последние оранжевые лучи. Один будто застрял в щетине Кобы, явственно отблескивала примесь рыжины. Были ясно видны и глубоко поса- женные его глаза. Теперь они вдруг сменили выражение: стали как бы вбирающими, впитывающими. Впоследствии Кауров не раз схватывал во взгляде Кобы такую, казалось бы, далекую от дел внимательность: сын сапожника как бы на ходу пополнял образование, нечто усваивал.
- В беседах с Эккерманом,-ответил Кауров.-Если хочешь, дам почитать.
- Пока не надо. Не до Гете…-Опять в словах просквозил грубоватый юмор.-Значит, зови меня Коба. А тебя я буду называть Того.
- Того? Что за Того?
- Не знаешь? Японский адмирал, который напал без предупреждения на русскую эскадру. Вот и ты нападай без предупреждения.
Каурову, однако, кличка не понравилась.
- Нет… Ну его к черту, этого Того. И почему тебе это взбрело? Разве я похож на японца?
Нс отвечая, Коба глядел на Каурова. Конечно, этот лобастый, светлово- лосый, с черными, как два мазка углем, бровями, с легким румянцем, смазливый юноша отнюдь не напоминал японца,
- У тебя кепка похожа на японскую,-обронил Коба. И с силой повто- рил:-Нападай без предупреждения. Не угрожай! Не говори: сделаю. Делай! Бей до смерти. Не оставляй врага живым. И семя его уничтожь!- Помол- чав, переменил тему:- Расскажи, Того, что тут у вас происходит.
- Да не желаю я быть Того.
Коба на это никак не отозвался. Холодно сказал:
- Ну, к делу.
Кауров кратко изложил позицию группы кутаисских большевиков, составив- шуюся из молодежи. Крестьянские волнения идут вокруг Кутаиса. Надо их возглавить, добывать оружие, готовить восстание, которое сомкнется с общерусской революцией. Меньшевистский комитет, куда входят, главным образом, всякие так называемые почтенные интеллигенты, к решительным действиям не способен. Это не воины революции. Они охочи порассуждать, подискутировать о неотвратимом историческом процессе, но осуществлять этот процесс, вести пробуждающиеся массы-нет, тут они лучше постоят в сторонке. Мы с ними расплевались. Движение уже, по существу, отшвырну- ло их.
Коба одобрил линию группы. Сказал, что разрыв надо закрепить организа- ционно. И прежде всего устранить от руководства прежний состав комите- та. Кого возьмем в новый комитет? Кауров назвал, охарактеризовал нес- кольких товарищей.
- Так. Это еще обдумаем,-произнес Коба.
Здесь, в садовой глуши, уже почти стемнело.
- Теперь, Того, иди. Разойдемся по отдельности.
- Но где ты будешь ночевать?
Левая бровь Кобы вскинулась. Это осуждающее скупее движение было дос- таточно красноречивым.
- Не задавай таких вопросов. На них нс отвечают. Если нужно, скажу сам.
- Извини.. Я только побеспокоился насчет тебя. Ты уже имеешь где-ни- будь приют?
- Пока нет.
- А твои вещи? На вокзале?
- У меня все вещи с собой.- Коба жестом указал на сверток, покоившийся на коленях.- Не волнуйся, спать буду под крышей.
- А тебе ничего не нужно?
- Ничего. Иди.
В полутьме еще можно было различить худенькую фигурку. Смутно видне- лись сложенные на животе руки. Кауров поднялся.
- Ты не болен ли?- спросил он.
- А что?
- Такое впечатление… Вроде бы ты исхудал, ослаб после болезни.
- Ослаб? Хочешь, поборемся?
- Ну, я же был первый силач в классе. И до сих пор упражняюсь с гиря- ми.
- Вот как…
Внезапно Коба вскочил и, подавшись к Каурову спиной, захватил одной правой рукой ствол его шеи. Левая, как успел заметить в тот миг Кау- ров, не была столь быстрой. Это, однако, не помешало Кобе, быстро опустившись на колени, перекинуть рывком через себя юношу-атлета. По- верженный Кауров тотчас вскочил, сгреб, стиснул Кобу, стал его валить. Да, у того впрямь плохо действовала левая рука, была в локтевом сгибе лишь ограниченно подвижной. И все же Коба оказался жилистым, вывернул- ся. Оба запыхались.
- Ладно!-скомандовал по праву старшинства приезжий.- В другой раз еще поборемся.
- Что у тебя с рукой?- спросил Кауров.
Коба ответил неохотно:
- Это с детства. Был нарыв. Потом заражение крови. Полагалось бы, по всем правилам, переселиться на тот свет, но почему-то выжил.
- На страх врагам!-сказал Кауров.-А по виду и не подумаешь, какая у тебя силенка.
Коба усмехнулся:
- Теперь знай, как нападать!
Мировая была закреплена рукопожатием. Так совершилось их первое зна- комство.
11
Хотелось бы нарисовать и некоторых друзей Каурова, участников больше- вистской организации в Кутаисе. Среди них были примечательные люди, оставившие след в истории революционной борьбы. Однако сквозное дейс- твие, или, говоря иначе, красная нить повествования-ее можно бы наз- вать суровой ниткой-не позволяет отвлекаться. Воспроизведем поэтому лишь следующий эпизод из кутаисской жизни Каурова и Кобы.
Однажды меж ними возникло небольшое разноречие касательно одного чело- века, входившего в прежний комитет. Это был пожилой грузин по имени Вахтанг, отец семейства, уже многие лета беспорочно служивший в долж- ности кассира Кутаисского кредитного общества. Он, кстати сказать, и в комитете бессменно нес обязанности казначея. К молодежи, принявшей сторону большевиков, относился дружественно, хотя еще надеялся, что междоусобица в лагере социал-демократов закончится добрым согласием. В кредитное общество к Вахтангу всегда было удобно забежать, передать или получить через него записку, перехватить взаймы рубль-другой. Кау- ров считал, что Вахтанга надо включить и в новый комитет. Коба воспро- тивился.
- Место в комитете,-сказал он,-может принадлежать лишь профессиональ- ному революционеру, который отдал себя только одному делу: служить партии.
Они разговаривали, уединившись опять в парке. По-прежнему нечесаный, небритый, Коба отчеканил этот свой тезис и, помолчав, молвил: