- «Тебе одной…»
Так начиналась первая строка известного грузинского любовного стихот- ворения: «Тебе одной все, что дано мне с высоты Богом». Он ограничился лишь двумя словами. И вновь умолк. Кауров покосился на него. Да, в ду- ше этого низенького ростом, смахивающего на бродягу человека вибриру- ет, значит, и струна поэзии. Да, не напрасно же он Коба!
А тот уже вернулся к хладнокровному тону:
- Только профессионалы революционеры! В этом необходима строгая грани- ца. Иначе мы не отделим себя от либерально болтающих интеллигентов, сами разрушим конспирацию.
Кауров возразил:
- Но и Вахтанг же, я уверен, будет хранить свято партийную тайну.
Вот тут-то Коба и изрек удививший Алексея, запавший в память афоризм:
- Тайна-это то, что знаешь ты один. Когда знают двое, это уже не впол- не тайна.
Выдержав, по своей манере, паузу, Коба далее столь же четко определил:
- А легальный человек в комитете, к тому же еще и примиренец, это все равно что настежь открытая дверь из квартиры на улицу.
Приведя еще несколько доводов в обоснование нещадных организационных требований, Коба убедил в своей правоте юношу большевика.
- Но, знаешь, Коба, я не могу сказать Вахтангу, что мы исключили его из комитета.
- Ох, какой добрый, какой мягкий,- насмешливо произнес Коба. И холодно добавил:-Хорошо, я сам ему скажу. Но изволь присутствовать.
Вахтанга известили, что надобно поговорить. Он предложил встретиться в тихом ресторанчике близ реки Риони.
В назначенное время, когда дневной жар уже свалил, они туда сошлись. Первым, как младшему и полагалось, явился легконогий Алексей, вскоре он вежливым поклоном встретил шагавшего кассира. В меру полный, толс- тогубый, знавший толк в грузинской кухне и в грузинских винах, Вахтанг выбрал столик на открытом воздухе под вековой чинарой, распластавшей во все стороны широкие лапчатые листья, посудачил о том о сем с вла- дельцем духана. Кобу пришлось ждать. Вот наконец и он оказался за сто- ликом. Было по-прежнему заросшим его сильное лицо. Заказали кувшин местного вина, сыр, шашлыки. Вахтанг разлил по стаканам темно-красное вино и показал на стремительный Риони, шум которого чуть доносился и сюда. Мощная горная река вспенивалась на торчащих из воды зубцах белых камней,
По праву старшинства Вахтанг провозгласил тост. Стиль был традиционно цветистым.
- У вас, молодых,-говорил он,-такая же душа, как у этого Риони. Рве- тесь вперед сквозь все теснины, бросаетесь грудью на преграды, пока не прибьетесь к цели. Ничто вашу стремительность не остановит. Выпьем же, друзья, за наш вечно молодой Риони.
Улыбаясь, он поднес стакан к своему большому рту и, причмокивая, вытя- нул до дна. Вслед и Кауров поставил на скатерть опорожненный стакан. Коба лишь отхлебнул, И вытер рукой жесткие усы.
- Почему же вы, товарищ, проявляете такую половинчатость?- шутливо спросил Вахтанг.
Знать бы ему, что за человек перед ним сидит,- не стал бы, наверное, над ним подтрунивать. Коба был крайне чувствителен к насмешке. Янтар- ная примесь, желтизна в его радужнице мгновенно проступила явственней. Остановившийся гипнотический взор уперся в кассира. Кауров тогда впер- вые увидел этот взгляд, для которого лишь позже нашел обозначение. Улыбка непроизвольно сползла с лица Вахтанга. Несколько секунд длилось молчание. Ничего, казалось, не произошло. Ничего, кроме лишь взгляда. Затем глаза Кобы обрели свой прежний туск, не мрачный, скорее веселый.
- Хотя монашеских зароков не давал,-спокойно выговорил он,-вином нс увлекаюсь.
Это было истиной. Много раз впоследствии Кауров имел случаи убедиться, сколь Коба воздержан в употреблении питий, какими славна Грузия. Кута- ис в особенности имел репутацию города, обильного вином. Белые, голу- бые, серые каменные домики, лепившиеся по склонам долины Рионн, что составляли разбросанный город, были почти без исключений окружены, по нынешней нашей терминологии, приусадебными виноградниками, дарующими пьянящий сок. Однако Кобу Кауров никогда не видел пьяным.
Отодвинув вино, небритый, да и характером вроде щетинистый, участник застолья продолжал:
- Кроме того, и тост ваш нуждается в критике. Душа человека не река. И тем более не река горная, которая знать ничего не знает, лишь несется вскачь. Душа человека-море. Чего только не вмещает она? Об этом хорошо сказал Казбеги.
Процитировав наизусть несколько строк, принадлежащих автору «Отцеубий- цы», Коба добавил:
- Такую же мысль можно найти и у Достоевского. Но наш грузинский клас- сик сказал это раньше.
В свойственную Кобе манеру бесстрастия тут ворвалась более живая нот- ка-он гордился грузинской литературой, любил свою маленькую родину.
- За море так за море!- благодушно согласился Вахтанг.
Духанщик подал дымящиеся, нанизанные крупными кусками на вертел шашлы- ки. Приправой служили тонко нарезанные сырые луковицы, образовавшие ворох колечек. Вахтанг, принявший на себя обязанности тамады, вновь взялся за кувшин, долил и недопитый стакан Кобы. Тот опять лишь прих- лебнул. Но ел жадно. Нож и вилка ему не были нужны. Крепкие, немного скошенные внутрь зубы вонзались в горячее мясо молодого барашка, отку- сывали, быстро пережевывали. Колечкам лука тоже не было пощады, Коба их хватал горстью, во рту хрустело. Он жадно поглощал и поджаристую лепешку чурека-выпеченного по-грузински хлеба. Во время еды не разго- варивал.
Наконец на его тарелке остались одни обсосанные косточки да голый, поблескивающий сталью вертелок. Слегка откинувшись, Коба подождал, по- ка сотрапезники не разделаются с кушаньем.
Потом без обиняков перешел к делу.
- Мы, товарищ Вахтанг, должны поставить вас в известность. Прежний ко- митет распущен. Вместо него создан другой.
Вахтанг серьезно слушал. Коба со спокойствием и хладнокровием хирурга продолжал:
- Лично против вас мы ничего не имеем. Но из комитета вы исключены.
Кассир был глубоко оскорблен. Его толстые губы задрожали.
- Почему же? За что вы меня так запятнали?
- Повторяю,-сказал Коба,-лично против вас мы ничего не имеем. Будете работать как не запятнанный ничем член организации. Но в комитет отны- не вы не входите.
- В чем же причина?
- Причина?-переспросил Коба.
Он не спешил, глядя на обидевшегося, ошеломленного кассира.
В ту минуту Каурову заново просилась в глаза ложбинка, раздавившая кончик носа Кобы. И вдруг всплыло вычитанное в какой-то книге: раздво- енный нос-признак жестокости.
Продлив молчание, Коба затем кратко обронил:
- Соображения конспирации.
Вахтанг вскочил.
- Я буду писать в Тифлис. Этого так не оставлю.
Не считая нужным отвечать, Коба сложил на животе руки. Кассир сделал над собой усилие, заставил себя выговорить:
- До свидания.
Кауров мягко откликнулся:
- Извините. До свидания. Мы тут расплатимся, товарищ Вахтанг.
Однако тот, храня достоинство, подозвал духанщика, велел дать счет, уплатил за всех. И тяжелым шагом несправедливо осужденного покинул ресторанчик.
Коба рассмеялся.
- Человека выгнали из комитета и еще заставили платить за угощение.
- Вовсе не заставили.
Но Коба похохатывал, обретя отличнейшее настроение.
- Так, Того, и надо!
12
Не затрагивая пока событий, что происходили в те же сроки, докончим рассказец о деле Вахтанга.
Он действительно писал жалобу в Тифлис, в Союзный комитет, где его знали как давнего участника социал-демократических кружков. Послал и личное письмо Папаше, с которым подружился еще в юности.
Папаша приехал в Кутаис, чтобы на месте разобрать этот конфликт.
Члены нового, уже сконституированного комитета-тайная большевистская пятерка-собрались вместе с Папашей в обширной, почти необитаемой квар- тире полковника Каурова, постоянно жившего в имении.
Небольшая комната Алеши служила местом заседания. Кауров уважительно предложил Папаше занять кресло за письменным столом, но тот уселся на диван.
- Мне тут поудобнее. А хозяйское кресло занимай сам. Я у вас здесь только гость.
Коба на этот раз явился выбритым. Освобожденная от растительности ниж- няя часть лица была густо изрыта щербатинками оспы. Он скромно выбрал стул в углу. На стульях расположились и другие. Папаша огласил жалобу Вахтанга. Потом повернулся к Кобе, желая послушать объяснение. Но Коба сказал:
- Пусть выскажутся товарищи.
Слово взял Кауров. В свое время, как помнит читатель, он нс был уве- рен; надо ли Вахтанга устранить из комитета? Согласившись, однако, с аргументами Кобы, Алеша теперь убежденно их изложил. Да, мы будем за- щищать наше решение о Вахтанге. Складывается новая партия пролетариа- та. Боевая. Централизованная. Дисциплинированная. Подчиняющая себя глубокой конспирации. В комитеты такой партии могут войти лишь профес- сионалы революционеры, последовательно твердые большевики. И Алексей дословно повторил изречение Кобы:
- Легальный человек в комитете- это все равно что открытая настежь дверь из квартиры на улицу.
Папаша склонил голову набок, почесал под бородой шею.
- Сдается мне,-заговорил он,-это схоластика, товарищ Вано.
Тут, кстати, заметим, что Кауров, не желавший зваться Того, выбрал се- бе непритязательную кличку Вано, что соответствовало русскому «Ваня», «Иван».
- У тебя,- продолжал бородач,- получается так: легальный человек-ка- кое-то окаменевшее понятие. Легальный, а ведет нелегальную работу. По- чему это должно на него бросать тень? Ты говоришь: примиренец. Это не совсем так. Я с ним беседовал. В совместном деле он, думаю, совсем пе- рейдет па нашу сторону. Зачем его отталкивать?
В нашем повествовании уже мельком сообщалось, что моральный авторитет этого размышляющего сейчас вслух тифлисца, ушедшего от народничества к революционным марксистам, одного из зачинателей социал-демократических организаций в Грузии, далее безоговорочно заявившего себя большевиком, последователем Ленина, был непререкаем. Все знали: в вопросах, что составляют жизнь партии - а другой он не имел, даже семьей не обзавел- ся,-Папаша отбрасывает личные привязанности или иные непринципиальные соображения, судит по совести.
Он сделал еще несколько замечаний насчет только что выслушанной речи, сказал с улыбкой и об ее молодой пылкости. Затем опять повернулся к рябенькому члену комитета:
- Товарищ Коба, твое мнение?
Кауров ожидал, что его старший товарищ, умевший убедительно отстаивать свою правоту, развернет сейчас ряд доказательств в подкрепление их об- щей позиции.
Но Коба преспокойно выговорил:
- Я не возражаю. Пусть Вахтанг останется членом комитета.
Кауров был ошеломлен. Слегка румянившиеся его щеки вдруг густо покрас- нели. В ушах зашумело от прилившей крови. Смятение помешало ему что-либо сказать. Он лишь воззрился на Кобу, который с еле приметной усмешкой выдержал негодующий взгляд. Дальнейшего обсуждения Кауров почти не слышал, не мог сосредоточиться.
Вскоре стали поодиночке расходиться. Ушел и Папаша. В комнате остались только двое-Алексей и Коба. Наконец-то можно дать себе волю.
- Коба, как это понимать? Ты меня предал!
Низенький оборвыш твердым шагом приблизился к столу. Сказал:
- Я не буду из-за одного человека, какого-то Вахтанга, ссориться с Со- юзным комитетом.
Под рукой Каурова на столе стояла лампа. Не раздумывая, он ее схватил и швырнул в Кобу.
(…Рассказывая об этом мне спустя пять с половиной десятилетий, Алек- сей Платонович пояснил:
- Я тогда был наивным, невинным мальчишкой. Воистину простаком револю- ции. Не имел понятия о таких подлых вещах…)
Тусклоглазый гость обладал, однако, быстрой реакцией, сумел увернуть- ся, Разбилось со звоном стекло, по желтым половицам растекся керосин. Коба не утратил спокойствия, иронически прокомментировал:
- Хорошо, что не была зажжена. А то сгорел бы дом.
- Но где же,-выпаливал Кауров,-где твои слова: «открытая дверь на ули- цу»? Где твои принципы?
- При мне. Мы свое проведем. Изолируем Вахтанга. Не будем с ним счи- таться.
- Почему же ты не посоветовался со мной?
Ответ был холоден:
- Не нахожу нужным советоваться о том, что признаю правильным.
Словно бы поставив на этом точку, Коба затем спокойно заговорил:
- Библиотека, наверное, у твоего отца богатая. Я посмотрю. Не возража- ешь?
- Можешь не спрашивать,-буркнул Кауров.
Коба пошел в кабинет, где располагались книжные шкафы. Переживая оби- ду, Платоныч остался в своем кабинете. Минул, по меньшей мере, час. Что же там Коба? Кауров заглянул в отцовскую благолепную обитель.
Маленький грузин в заношенном с разлохмаченными обшлагами пиджаке си- дел за обширным письменным столом, куда наложил извлеченные с полок книги. Дымя самокруткой, сбрасывая без церемоний пепел на ковер, он склонился над большого формата объемистым томом. Это был один из годо- вых комплектов «Правительственного вестника»-в доме полковника Каурова хранились переплетенные в кожу подборки этого издания за много-много лет.
- Нехорошо, Того!- бросил через плечо гость.- Владеешь такой вещью и молчишь. Не по-товарищески поступаешь.
- Пожалуйста. Читай, читай.
Коба снова подался к тридцатилетней давности столбцам, содержащим пол- ный текст судебных заседаний по делу студента-революционера Нечаева, родоначальника так называемой нечаевщины, исповедовавшего: цель оправ- дывает средства.
Еще некоторое время Коба провел за чтением. Потом, не прощаясь, нес- лышно исчез.
Том «Правительственного вестника» остался на письменном столе. Приби- рая за ушедшим, Платоныч полистал прочитанные Кобой страницы. На полях виднелись вдавлины, оттиснутые твердым ногтем,-этак Коба кое-что поме- тил. Светловолосый юноша недовольно рассматривал эти врезавшиеся в бу- магу следы ногтя. Черт возьми, что за дикарская манера портить книгу!
Впоследствии Платоныча потянуло внимательнее рассмотреть строки, от- черкнутые Кобой. Фигурировавший в деле «Катехизис революционера» был особенно уснащен метами. Одна за другой следовали борозды, вонзившиеся сбочь столбца.
…Революционер-человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни чувств, ни прнвязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью-революцией.
…Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему.
…Он не революционер, если ему чего-либо жаль в этом мире. Тем хуже для него, если у него есть родственные, дружеские и любовные отноше- ния: он не революционер, если они могут остановить его руку…
А вот ноготь Кобы прошелся уже не на полях, а под строкой. Тут очеред- ной пункт катехизиса начинался так:
революционер презирает всякое доктринерство и отказывается от мирской науки, предоставляя ее будущим поколениям.
Далее шли строки:
он изучает денно и нощно живую науку-людей, характер, положения…
Под эту-то фразу-во всю ее длину-была всажена резкая черта. Странно. Почему именно это выделил Коба? Да, живая наука, видимо. по сердцу ему. воистину сыну угнетенных, родившемуся среди бедняков. К тому же он, лишь подвернется случай, всюду впитывает, вбирает образование. Ну, а манера пускать в ход свой крепкий ноготь… Э, простим это ему.
13
Коба в Кутаисе жил отшельником. Менял ночевки. Никому не сообщал об очередном своем местопребывании. Мог поспать и на земле под южным не- бом. Изредка брился, потом вновь зарастал. Иногда где-нибудь ему прос- тирывали рубаху, давали на смену пару белья. Равнодушный к житейским удобствам, он внешностью, повадкой как бы олицетворял девиз: «Ничего для себя!»
Созданный в Кутаисе новый комитет объявил о себе листовкой, которую написал Коба. В городе жарче заполыхали политические страсти. Устраи- вались дискуссии на нелегальных собраниях. Главным оратором большеви- ков выступал опять же Коба.
Красноречием он не отличался, рассуждал холодно, без взблесков страс- ти, но разил оппонентов ясностью, четкостью мысли, силой логики, аргу- ментации. Форма изложения была популярной, простой. Горячности он про- тивопоставлял спокойствие. Это действовало. Его слово с трибуны было уверенным, убедительным, целеустремленным. Самые едкие реплики не вы- водили Кобу из себя. Полемизируя, он постоянно имел в виду не столько противника, сколько аудиторию. Говорил для нее.
Его речь не сверкала и обширностью познаний, образованностью, однако то, чем он владел, было усвоено им ясно, твердо, до корня. Зная немно- гое, он этим малым искусно оперировал.
В боковом кармане изношенного его пиджака неизменно хранилась книга Ленина «Что делать?». Среди живших в ту пору марксистов Ленин был единственным, чьему авторитету поклонялся Коба. Ни одно выступление Кобы против меньшевиков не обходилось без цитирования строк из этой книги. Он легко находил нужные выдержки, во всеуслышание прочитывал, почти не заглядывая в текст, вероятно, многие страницы были ему из- вестны наизусть. И он раздельно, без спешки оглашал мысли Ленина о тайной, сплоченной организации профессиональных революционеров, все равно, студенты они или рабочие, организации, которая перевернет Рос- сию…
- Такая организация,-твердо заявлял он,-решит все задачи, которые нам ставит история,- И вновь цитировал:- «…начиная от спасенья чести, престижа и преемственности партии в момент наибольшего «угнетения» и кончая подготовкой, назначением и проведением всенародного вооруженно- го восстания».
Каурову запомнилось, как на одном собрании кто-то, поднявшись, крикнул докладчику-Кобе, державшему книгу Ленина в руке:
- Слушай, продай мне этот справочник, хорошие деньги дам. Нет там ре- цепта, как вылечить мою бабушку от изжоги?
Глаза Кобы пожелтели, разрез век расширился, несколько секунд выкрик- нувшего пронзал недвижный взгляд. И лишь затем Коба парировал:
- Насчет твоей бабушки в этой книге ничего не сказано, но о том, как лечить тебя от измены пролетариату, тут говорится.
Выступал Коба и в деревнях на крестьянских сходках. Ему не однажды со- путствовал Кауров. Открытая революционная агитация среди охваченного волнениями грузинского крестьянства была опасным делом-в любой момент могла нагрянуть жандармерия. Озноб риска, азарта пронимал юношески восторженного, смелого Каурова, когда он выезжал на такие митинги. А Коба оставался невозмутимым, ничуть не менялась его спокойная, отдаю- щая холодком повадка. Другие-Кауров сне знал и по собственным пережи- ваниям-преодолевали страх, а этот будто и не знавал боязни. Казалось, Коба был лишен некоего чувствилища, в котором у обычных людей заложена и эмоция страха. «Человек, не похожий на человека»,-так уже в те вре- мена однажды мимолетно подумал Кауров, взирая на словно бесстрастного Кобу.
На деревенских сходбищах, что скрытно устраивались в лесу или в ущелье, Коба, встав на какое-либо возвышение, призывал к ниспроверже- нию царской власти, разделу помещичьих земель, к оружию, к всероссийс- кому всенародному восстанию. Он и тут, обращаясь к крестьянам, непре- менно говорил о партии, о том, что она вносит сознательность, органи- зованность, план в стихию революции. Это он растолковывал очень дос- тупно, очень ясно. Ставил вопросы, вел строго логически к ответам. «Светлая голова»,-не раз отмечал в мыслях Кауров, ожидая очереди для выступления.
Верный своей манере, Коба, бывало, вопрошал толпу:
- Так где же в революции место партии? Позади, посередине или впереди?
Слушавшие откликались:
- Впереди!
Все же эти качества Кобы-оратора были недостаточны на митингах. Зачас- тую его речь не увлекала. Здесь, с глазу на глаз перед массой, требо- валось еще и обладание сильным, звучным, гибким голосом, захватываю- щая, живая, остроумная и красочная форма. Мешала ему и какая-то закры- тость души, апелляция лишь к рассудку, к логике. Его речь была одно- тонной, однообразной. Обычно вслед за Кобой выступал Кауров. Искрен- ность, горячность, душевная распахнутость беленького, с черными бровя- ми юноши постоянно вознаграждалась оживлением, возгласами, рукоплеска- ниями.
Коба, конечно, знал за собой скудость ораторского дара, бывал после митингов долго молчалив, его, видимо, мучала неудовлетворенность. Но ни единым словом этого он не высказывал.
Энергично действовавший, неуловимый комитет большевиков в Кутаисе ре- шил не ограничиваться устройством митингов. Требовалась зажигательная литература для крестьянства. Такая, чтобы душа рвалась к борьбе.
Смастерили гектограф. Поручили Кобе написать обращенную к крестьянам прокламацию по аграрному вопросу. Полагалось на заседании комитета выслушать и утвердить эту листовку. Собрались у постели снедаемого ту- беркулезом, угасавшего товарища.
Коба чеканно прочитал свою рукопись. Все в ней было правильно, больше- вистская линия излагалась в точных выражениях, но и тут слогу Кобы нс хватало жара. Опять сказывалась заторможенность эмоции. Хотелось ка- ких-то задушевных пронзающих строк. Вместе с тем прокламация казалась слишком длинной.
Опиравшийся на подушки больной с разгоревшимися красными пятнами на изможденных щеках произнес:
- Хороший документ. Только суховатый. Еще надо что-то сделать.
Бровь Кобы всползла. Кауров взял со стола исписанную Кобой бумагу, вчитался. Почерк был ясным, каждая буква твердо выведена.
- Вот эту фразу можно, Коба, выкинуть. Будет не так сухо. И смысл не…
Он вдруг увидел будто расширившиеся, ставшие в эту минуту явственно желтыми глаза, что недвижно в него вперились. «Змеиный взгляд»,-про- неслось в уме. Да, подвернулось истинное определение. Кауров почувс- твовал, что у него под этим взглядом отнимается язык. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы, не отводя взор, договорить:
- И смысл не пострадает.
Коба схватил свои листочки, скомкал, сунул в карман. Прозвучали возг- ласы:
- Что ты?
- Что с тобой?
Коба молчал. Затем все же полыхнул:
- Вы мне будто кусок живого мяса выдрали из тела.
В те времена у него, видимо, еще срывались тормоза, пробивалось зата- енное.
Минуту спустя он кратко сказал:
- Хочу сделать заявление, Я уезжаю.
- Как так? Почему?
- У меня заболела мать.
Более никаких объяснений Коба не дал.
Кажется, в тот же день он расстался с Кутаисом, хотя и был сюда послан для работы.
Новая встреча Каурова и Кобы произошла почти через три года. Кутаисс- кая размолвка была словно забыта. Они свиделись дружески и радостно.
14
Впрочем, Кауров в то время, летом 1907-го, был настолько подавлен, несчастен, что и в мимолетной его радости залегало сокрушение.
Примерно год назад он принял участие в дерзкой экспроприации на улице одного небольшого грузинского города. Удалось, открыв пальбу, взять огромную сумму, сто тысяч рублей, что под охраной стражников перевози- лась в казначейство.
Несколько большевиков, отважившихся на такое дело, рисковали тут не только жизнью, по и своей революционной честью. Союзный комитет не сразу дал, как выражаемся мы ныне, зеленый свет задуманному э к с у.
Инициаторы подготовляемого нападения-Кауров в их числе-нетерпеливо убеждали:
- Революция нуждается в оружии. Мы малосильны без оружия. Возьмем деньги и купим оружие за границей. Раздадим тысячи винтовок.
Алексей и его сотоварищи, нацелившиеся захватить немалую наличность, знали: если поймают, надо выдать себя за уголовника-грабителя, отрицая какую-либо свою причастность к партии. Изболелось сердце, пока Кауров внутренне принял это условие, укрепился в нем. Что же, если придет для него роковой час, он сумеет ради партии отречься от нее! Так оборачи- валось, испытывалось разительное свойство, которое позже в небывалых дотоле масштабах стало психологической чертой, характером и тех, кто шел вслед: поклонение партии.
Можно было бы написать отдельную повесть об этой четко осуществленной экспроприации и о дальнейших, связанных с ней перипетиях. Каждый ис- полнял свою задачу, свою часть операции. Забрать уйму денег среди дня. Донести их, пока товарищи ведут стрельбу, вся и всех на несколько ми- нут парализовавшую, к заряженному рысаками фаэтону за углом. Примчать- ся к неприметному дому на окраине. Сложить там добычу в чемодан, тот- час же подхваченный рукой сподвижника, который спокойнейшим шагом вы- ходит с багажом на улицу, переправляет деньги еще в другую тайную квартиру. Сесть с чемоданом на поезд-это было поручено Каурову,-сесть, когда каждого пассажира щупают взгляды агентов жандармского и сыскного отделения. Доехать в Петербург, опять-таки ежеминутно ожидая, не вон- зится ли в тебя глаз сыщика. Предаться в вагоне вместе со спутни- ком-другом карточной азартной игре в компании двух столичных блестящих офицеров-кавалергардов, игре, для которой служил столом тот же завет- ный чемодан. Продуться, лишиться тридцати рублей, ничего не смысля в картах. Хорошо еще, что умелец друг отыграл уплывшие деньжата, а то пришлось бы, располагая сотней тысяч, подголадывать. («Воротничка себе не купили на эти сто тысяч»,- рассказывал впоследствии Кауров). Благо- получное прибытие в Питер. Свидание с элегантным, высокого ранга инже- нером, российским представителем фирмы «Сименс-Шуккерт», большевиком Леонидом Красиным. Ворочавший по доверенности фирмы миллионными вложе- ниями, свой человек в банках, он почти небрежно, безбоязненно внес в банк сто тысяч наличными. Никому и не взбрело проверять номера креди- ток, что сдал известнейший, великолепный, с пахнущей духами небольшой бородкой инженер.
Так начиналась первая строка известного грузинского любовного стихот- ворения: «Тебе одной все, что дано мне с высоты Богом». Он ограничился лишь двумя словами. И вновь умолк. Кауров покосился на него. Да, в ду- ше этого низенького ростом, смахивающего на бродягу человека вибриру- ет, значит, и струна поэзии. Да, не напрасно же он Коба!
А тот уже вернулся к хладнокровному тону:
- Только профессионалы революционеры! В этом необходима строгая грани- ца. Иначе мы не отделим себя от либерально болтающих интеллигентов, сами разрушим конспирацию.
Кауров возразил:
- Но и Вахтанг же, я уверен, будет хранить свято партийную тайну.
Вот тут-то Коба и изрек удививший Алексея, запавший в память афоризм:
- Тайна-это то, что знаешь ты один. Когда знают двое, это уже не впол- не тайна.
Выдержав, по своей манере, паузу, Коба далее столь же четко определил:
- А легальный человек в комитете, к тому же еще и примиренец, это все равно что настежь открытая дверь из квартиры на улицу.
Приведя еще несколько доводов в обоснование нещадных организационных требований, Коба убедил в своей правоте юношу большевика.
- Но, знаешь, Коба, я не могу сказать Вахтангу, что мы исключили его из комитета.
- Ох, какой добрый, какой мягкий,- насмешливо произнес Коба. И холодно добавил:-Хорошо, я сам ему скажу. Но изволь присутствовать.
Вахтанга известили, что надобно поговорить. Он предложил встретиться в тихом ресторанчике близ реки Риони.
В назначенное время, когда дневной жар уже свалил, они туда сошлись. Первым, как младшему и полагалось, явился легконогий Алексей, вскоре он вежливым поклоном встретил шагавшего кассира. В меру полный, толс- тогубый, знавший толк в грузинской кухне и в грузинских винах, Вахтанг выбрал столик на открытом воздухе под вековой чинарой, распластавшей во все стороны широкие лапчатые листья, посудачил о том о сем с вла- дельцем духана. Кобу пришлось ждать. Вот наконец и он оказался за сто- ликом. Было по-прежнему заросшим его сильное лицо. Заказали кувшин местного вина, сыр, шашлыки. Вахтанг разлил по стаканам темно-красное вино и показал на стремительный Риони, шум которого чуть доносился и сюда. Мощная горная река вспенивалась на торчащих из воды зубцах белых камней,
По праву старшинства Вахтанг провозгласил тост. Стиль был традиционно цветистым.
- У вас, молодых,-говорил он,-такая же душа, как у этого Риони. Рве- тесь вперед сквозь все теснины, бросаетесь грудью на преграды, пока не прибьетесь к цели. Ничто вашу стремительность не остановит. Выпьем же, друзья, за наш вечно молодой Риони.
Улыбаясь, он поднес стакан к своему большому рту и, причмокивая, вытя- нул до дна. Вслед и Кауров поставил на скатерть опорожненный стакан. Коба лишь отхлебнул, И вытер рукой жесткие усы.
- Почему же вы, товарищ, проявляете такую половинчатость?- шутливо спросил Вахтанг.
Знать бы ему, что за человек перед ним сидит,- не стал бы, наверное, над ним подтрунивать. Коба был крайне чувствителен к насмешке. Янтар- ная примесь, желтизна в его радужнице мгновенно проступила явственней. Остановившийся гипнотический взор уперся в кассира. Кауров тогда впер- вые увидел этот взгляд, для которого лишь позже нашел обозначение. Улыбка непроизвольно сползла с лица Вахтанга. Несколько секунд длилось молчание. Ничего, казалось, не произошло. Ничего, кроме лишь взгляда. Затем глаза Кобы обрели свой прежний туск, не мрачный, скорее веселый.
- Хотя монашеских зароков не давал,-спокойно выговорил он,-вином нс увлекаюсь.
Это было истиной. Много раз впоследствии Кауров имел случаи убедиться, сколь Коба воздержан в употреблении питий, какими славна Грузия. Кута- ис в особенности имел репутацию города, обильного вином. Белые, голу- бые, серые каменные домики, лепившиеся по склонам долины Рионн, что составляли разбросанный город, были почти без исключений окружены, по нынешней нашей терминологии, приусадебными виноградниками, дарующими пьянящий сок. Однако Кобу Кауров никогда не видел пьяным.
Отодвинув вино, небритый, да и характером вроде щетинистый, участник застолья продолжал:
- Кроме того, и тост ваш нуждается в критике. Душа человека не река. И тем более не река горная, которая знать ничего не знает, лишь несется вскачь. Душа человека-море. Чего только не вмещает она? Об этом хорошо сказал Казбеги.
Процитировав наизусть несколько строк, принадлежащих автору «Отцеубий- цы», Коба добавил:
- Такую же мысль можно найти и у Достоевского. Но наш грузинский клас- сик сказал это раньше.
В свойственную Кобе манеру бесстрастия тут ворвалась более живая нот- ка-он гордился грузинской литературой, любил свою маленькую родину.
- За море так за море!- благодушно согласился Вахтанг.
Духанщик подал дымящиеся, нанизанные крупными кусками на вертел шашлы- ки. Приправой служили тонко нарезанные сырые луковицы, образовавшие ворох колечек. Вахтанг, принявший на себя обязанности тамады, вновь взялся за кувшин, долил и недопитый стакан Кобы. Тот опять лишь прих- лебнул. Но ел жадно. Нож и вилка ему не были нужны. Крепкие, немного скошенные внутрь зубы вонзались в горячее мясо молодого барашка, отку- сывали, быстро пережевывали. Колечкам лука тоже не было пощады, Коба их хватал горстью, во рту хрустело. Он жадно поглощал и поджаристую лепешку чурека-выпеченного по-грузински хлеба. Во время еды не разго- варивал.
Наконец на его тарелке остались одни обсосанные косточки да голый, поблескивающий сталью вертелок. Слегка откинувшись, Коба подождал, по- ка сотрапезники не разделаются с кушаньем.
Потом без обиняков перешел к делу.
- Мы, товарищ Вахтанг, должны поставить вас в известность. Прежний ко- митет распущен. Вместо него создан другой.
Вахтанг серьезно слушал. Коба со спокойствием и хладнокровием хирурга продолжал:
- Лично против вас мы ничего не имеем. Но из комитета вы исключены.
Кассир был глубоко оскорблен. Его толстые губы задрожали.
- Почему же? За что вы меня так запятнали?
- Повторяю,-сказал Коба,-лично против вас мы ничего не имеем. Будете работать как не запятнанный ничем член организации. Но в комитет отны- не вы не входите.
- В чем же причина?
- Причина?-переспросил Коба.
Он не спешил, глядя на обидевшегося, ошеломленного кассира.
В ту минуту Каурову заново просилась в глаза ложбинка, раздавившая кончик носа Кобы. И вдруг всплыло вычитанное в какой-то книге: раздво- енный нос-признак жестокости.
Продлив молчание, Коба затем кратко обронил:
- Соображения конспирации.
Вахтанг вскочил.
- Я буду писать в Тифлис. Этого так не оставлю.
Не считая нужным отвечать, Коба сложил на животе руки. Кассир сделал над собой усилие, заставил себя выговорить:
- До свидания.
Кауров мягко откликнулся:
- Извините. До свидания. Мы тут расплатимся, товарищ Вахтанг.
Однако тот, храня достоинство, подозвал духанщика, велел дать счет, уплатил за всех. И тяжелым шагом несправедливо осужденного покинул ресторанчик.
Коба рассмеялся.
- Человека выгнали из комитета и еще заставили платить за угощение.
- Вовсе не заставили.
Но Коба похохатывал, обретя отличнейшее настроение.
- Так, Того, и надо!
12
Не затрагивая пока событий, что происходили в те же сроки, докончим рассказец о деле Вахтанга.
Он действительно писал жалобу в Тифлис, в Союзный комитет, где его знали как давнего участника социал-демократических кружков. Послал и личное письмо Папаше, с которым подружился еще в юности.
Папаша приехал в Кутаис, чтобы на месте разобрать этот конфликт.
Члены нового, уже сконституированного комитета-тайная большевистская пятерка-собрались вместе с Папашей в обширной, почти необитаемой квар- тире полковника Каурова, постоянно жившего в имении.
Небольшая комната Алеши служила местом заседания. Кауров уважительно предложил Папаше занять кресло за письменным столом, но тот уселся на диван.
- Мне тут поудобнее. А хозяйское кресло занимай сам. Я у вас здесь только гость.
Коба на этот раз явился выбритым. Освобожденная от растительности ниж- няя часть лица была густо изрыта щербатинками оспы. Он скромно выбрал стул в углу. На стульях расположились и другие. Папаша огласил жалобу Вахтанга. Потом повернулся к Кобе, желая послушать объяснение. Но Коба сказал:
- Пусть выскажутся товарищи.
Слово взял Кауров. В свое время, как помнит читатель, он нс был уве- рен; надо ли Вахтанга устранить из комитета? Согласившись, однако, с аргументами Кобы, Алеша теперь убежденно их изложил. Да, мы будем за- щищать наше решение о Вахтанге. Складывается новая партия пролетариа- та. Боевая. Централизованная. Дисциплинированная. Подчиняющая себя глубокой конспирации. В комитеты такой партии могут войти лишь профес- сионалы революционеры, последовательно твердые большевики. И Алексей дословно повторил изречение Кобы:
- Легальный человек в комитете- это все равно что открытая настежь дверь из квартиры на улицу.
Папаша склонил голову набок, почесал под бородой шею.
- Сдается мне,-заговорил он,-это схоластика, товарищ Вано.
Тут, кстати, заметим, что Кауров, не желавший зваться Того, выбрал се- бе непритязательную кличку Вано, что соответствовало русскому «Ваня», «Иван».
- У тебя,- продолжал бородач,- получается так: легальный человек-ка- кое-то окаменевшее понятие. Легальный, а ведет нелегальную работу. По- чему это должно на него бросать тень? Ты говоришь: примиренец. Это не совсем так. Я с ним беседовал. В совместном деле он, думаю, совсем пе- рейдет па нашу сторону. Зачем его отталкивать?
В нашем повествовании уже мельком сообщалось, что моральный авторитет этого размышляющего сейчас вслух тифлисца, ушедшего от народничества к революционным марксистам, одного из зачинателей социал-демократических организаций в Грузии, далее безоговорочно заявившего себя большевиком, последователем Ленина, был непререкаем. Все знали: в вопросах, что составляют жизнь партии - а другой он не имел, даже семьей не обзавел- ся,-Папаша отбрасывает личные привязанности или иные непринципиальные соображения, судит по совести.
Он сделал еще несколько замечаний насчет только что выслушанной речи, сказал с улыбкой и об ее молодой пылкости. Затем опять повернулся к рябенькому члену комитета:
- Товарищ Коба, твое мнение?
Кауров ожидал, что его старший товарищ, умевший убедительно отстаивать свою правоту, развернет сейчас ряд доказательств в подкрепление их об- щей позиции.
Но Коба преспокойно выговорил:
- Я не возражаю. Пусть Вахтанг останется членом комитета.
Кауров был ошеломлен. Слегка румянившиеся его щеки вдруг густо покрас- нели. В ушах зашумело от прилившей крови. Смятение помешало ему что-либо сказать. Он лишь воззрился на Кобу, который с еле приметной усмешкой выдержал негодующий взгляд. Дальнейшего обсуждения Кауров почти не слышал, не мог сосредоточиться.
Вскоре стали поодиночке расходиться. Ушел и Папаша. В комнате остались только двое-Алексей и Коба. Наконец-то можно дать себе волю.
- Коба, как это понимать? Ты меня предал!
Низенький оборвыш твердым шагом приблизился к столу. Сказал:
- Я не буду из-за одного человека, какого-то Вахтанга, ссориться с Со- юзным комитетом.
Под рукой Каурова на столе стояла лампа. Не раздумывая, он ее схватил и швырнул в Кобу.
(…Рассказывая об этом мне спустя пять с половиной десятилетий, Алек- сей Платонович пояснил:
- Я тогда был наивным, невинным мальчишкой. Воистину простаком револю- ции. Не имел понятия о таких подлых вещах…)
Тусклоглазый гость обладал, однако, быстрой реакцией, сумел увернуть- ся, Разбилось со звоном стекло, по желтым половицам растекся керосин. Коба не утратил спокойствия, иронически прокомментировал:
- Хорошо, что не была зажжена. А то сгорел бы дом.
- Но где же,-выпаливал Кауров,-где твои слова: «открытая дверь на ули- цу»? Где твои принципы?
- При мне. Мы свое проведем. Изолируем Вахтанга. Не будем с ним счи- таться.
- Почему же ты не посоветовался со мной?
Ответ был холоден:
- Не нахожу нужным советоваться о том, что признаю правильным.
Словно бы поставив на этом точку, Коба затем спокойно заговорил:
- Библиотека, наверное, у твоего отца богатая. Я посмотрю. Не возража- ешь?
- Можешь не спрашивать,-буркнул Кауров.
Коба пошел в кабинет, где располагались книжные шкафы. Переживая оби- ду, Платоныч остался в своем кабинете. Минул, по меньшей мере, час. Что же там Коба? Кауров заглянул в отцовскую благолепную обитель.
Маленький грузин в заношенном с разлохмаченными обшлагами пиджаке си- дел за обширным письменным столом, куда наложил извлеченные с полок книги. Дымя самокруткой, сбрасывая без церемоний пепел на ковер, он склонился над большого формата объемистым томом. Это был один из годо- вых комплектов «Правительственного вестника»-в доме полковника Каурова хранились переплетенные в кожу подборки этого издания за много-много лет.
- Нехорошо, Того!- бросил через плечо гость.- Владеешь такой вещью и молчишь. Не по-товарищески поступаешь.
- Пожалуйста. Читай, читай.
Коба снова подался к тридцатилетней давности столбцам, содержащим пол- ный текст судебных заседаний по делу студента-революционера Нечаева, родоначальника так называемой нечаевщины, исповедовавшего: цель оправ- дывает средства.
Еще некоторое время Коба провел за чтением. Потом, не прощаясь, нес- лышно исчез.
Том «Правительственного вестника» остался на письменном столе. Приби- рая за ушедшим, Платоныч полистал прочитанные Кобой страницы. На полях виднелись вдавлины, оттиснутые твердым ногтем,-этак Коба кое-что поме- тил. Светловолосый юноша недовольно рассматривал эти врезавшиеся в бу- магу следы ногтя. Черт возьми, что за дикарская манера портить книгу!
Впоследствии Платоныча потянуло внимательнее рассмотреть строки, от- черкнутые Кобой. Фигурировавший в деле «Катехизис революционера» был особенно уснащен метами. Одна за другой следовали борозды, вонзившиеся сбочь столбца.
…Революционер-человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни чувств, ни прнвязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью-революцией.
…Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему.
…Он не революционер, если ему чего-либо жаль в этом мире. Тем хуже для него, если у него есть родственные, дружеские и любовные отноше- ния: он не революционер, если они могут остановить его руку…
А вот ноготь Кобы прошелся уже не на полях, а под строкой. Тут очеред- ной пункт катехизиса начинался так:
революционер презирает всякое доктринерство и отказывается от мирской науки, предоставляя ее будущим поколениям.
Далее шли строки:
он изучает денно и нощно живую науку-людей, характер, положения…
Под эту-то фразу-во всю ее длину-была всажена резкая черта. Странно. Почему именно это выделил Коба? Да, живая наука, видимо. по сердцу ему. воистину сыну угнетенных, родившемуся среди бедняков. К тому же он, лишь подвернется случай, всюду впитывает, вбирает образование. Ну, а манера пускать в ход свой крепкий ноготь… Э, простим это ему.
13
Коба в Кутаисе жил отшельником. Менял ночевки. Никому не сообщал об очередном своем местопребывании. Мог поспать и на земле под южным не- бом. Изредка брился, потом вновь зарастал. Иногда где-нибудь ему прос- тирывали рубаху, давали на смену пару белья. Равнодушный к житейским удобствам, он внешностью, повадкой как бы олицетворял девиз: «Ничего для себя!»
Созданный в Кутаисе новый комитет объявил о себе листовкой, которую написал Коба. В городе жарче заполыхали политические страсти. Устраи- вались дискуссии на нелегальных собраниях. Главным оратором большеви- ков выступал опять же Коба.
Красноречием он не отличался, рассуждал холодно, без взблесков страс- ти, но разил оппонентов ясностью, четкостью мысли, силой логики, аргу- ментации. Форма изложения была популярной, простой. Горячности он про- тивопоставлял спокойствие. Это действовало. Его слово с трибуны было уверенным, убедительным, целеустремленным. Самые едкие реплики не вы- водили Кобу из себя. Полемизируя, он постоянно имел в виду не столько противника, сколько аудиторию. Говорил для нее.
Его речь не сверкала и обширностью познаний, образованностью, однако то, чем он владел, было усвоено им ясно, твердо, до корня. Зная немно- гое, он этим малым искусно оперировал.
В боковом кармане изношенного его пиджака неизменно хранилась книга Ленина «Что делать?». Среди живших в ту пору марксистов Ленин был единственным, чьему авторитету поклонялся Коба. Ни одно выступление Кобы против меньшевиков не обходилось без цитирования строк из этой книги. Он легко находил нужные выдержки, во всеуслышание прочитывал, почти не заглядывая в текст, вероятно, многие страницы были ему из- вестны наизусть. И он раздельно, без спешки оглашал мысли Ленина о тайной, сплоченной организации профессиональных революционеров, все равно, студенты они или рабочие, организации, которая перевернет Рос- сию…
- Такая организация,-твердо заявлял он,-решит все задачи, которые нам ставит история,- И вновь цитировал:- «…начиная от спасенья чести, престижа и преемственности партии в момент наибольшего «угнетения» и кончая подготовкой, назначением и проведением всенародного вооруженно- го восстания».
Каурову запомнилось, как на одном собрании кто-то, поднявшись, крикнул докладчику-Кобе, державшему книгу Ленина в руке:
- Слушай, продай мне этот справочник, хорошие деньги дам. Нет там ре- цепта, как вылечить мою бабушку от изжоги?
Глаза Кобы пожелтели, разрез век расширился, несколько секунд выкрик- нувшего пронзал недвижный взгляд. И лишь затем Коба парировал:
- Насчет твоей бабушки в этой книге ничего не сказано, но о том, как лечить тебя от измены пролетариату, тут говорится.
Выступал Коба и в деревнях на крестьянских сходках. Ему не однажды со- путствовал Кауров. Открытая революционная агитация среди охваченного волнениями грузинского крестьянства была опасным делом-в любой момент могла нагрянуть жандармерия. Озноб риска, азарта пронимал юношески восторженного, смелого Каурова, когда он выезжал на такие митинги. А Коба оставался невозмутимым, ничуть не менялась его спокойная, отдаю- щая холодком повадка. Другие-Кауров сне знал и по собственным пережи- ваниям-преодолевали страх, а этот будто и не знавал боязни. Казалось, Коба был лишен некоего чувствилища, в котором у обычных людей заложена и эмоция страха. «Человек, не похожий на человека»,-так уже в те вре- мена однажды мимолетно подумал Кауров, взирая на словно бесстрастного Кобу.
На деревенских сходбищах, что скрытно устраивались в лесу или в ущелье, Коба, встав на какое-либо возвышение, призывал к ниспроверже- нию царской власти, разделу помещичьих земель, к оружию, к всероссийс- кому всенародному восстанию. Он и тут, обращаясь к крестьянам, непре- менно говорил о партии, о том, что она вносит сознательность, органи- зованность, план в стихию революции. Это он растолковывал очень дос- тупно, очень ясно. Ставил вопросы, вел строго логически к ответам. «Светлая голова»,-не раз отмечал в мыслях Кауров, ожидая очереди для выступления.
Верный своей манере, Коба, бывало, вопрошал толпу:
- Так где же в революции место партии? Позади, посередине или впереди?
Слушавшие откликались:
- Впереди!
Все же эти качества Кобы-оратора были недостаточны на митингах. Зачас- тую его речь не увлекала. Здесь, с глазу на глаз перед массой, требо- валось еще и обладание сильным, звучным, гибким голосом, захватываю- щая, живая, остроумная и красочная форма. Мешала ему и какая-то закры- тость души, апелляция лишь к рассудку, к логике. Его речь была одно- тонной, однообразной. Обычно вслед за Кобой выступал Кауров. Искрен- ность, горячность, душевная распахнутость беленького, с черными бровя- ми юноши постоянно вознаграждалась оживлением, возгласами, рукоплеска- ниями.
Коба, конечно, знал за собой скудость ораторского дара, бывал после митингов долго молчалив, его, видимо, мучала неудовлетворенность. Но ни единым словом этого он не высказывал.
Энергично действовавший, неуловимый комитет большевиков в Кутаисе ре- шил не ограничиваться устройством митингов. Требовалась зажигательная литература для крестьянства. Такая, чтобы душа рвалась к борьбе.
Смастерили гектограф. Поручили Кобе написать обращенную к крестьянам прокламацию по аграрному вопросу. Полагалось на заседании комитета выслушать и утвердить эту листовку. Собрались у постели снедаемого ту- беркулезом, угасавшего товарища.
Коба чеканно прочитал свою рукопись. Все в ней было правильно, больше- вистская линия излагалась в точных выражениях, но и тут слогу Кобы нс хватало жара. Опять сказывалась заторможенность эмоции. Хотелось ка- ких-то задушевных пронзающих строк. Вместе с тем прокламация казалась слишком длинной.
Опиравшийся на подушки больной с разгоревшимися красными пятнами на изможденных щеках произнес:
- Хороший документ. Только суховатый. Еще надо что-то сделать.
Бровь Кобы всползла. Кауров взял со стола исписанную Кобой бумагу, вчитался. Почерк был ясным, каждая буква твердо выведена.
- Вот эту фразу можно, Коба, выкинуть. Будет не так сухо. И смысл не…
Он вдруг увидел будто расширившиеся, ставшие в эту минуту явственно желтыми глаза, что недвижно в него вперились. «Змеиный взгляд»,-про- неслось в уме. Да, подвернулось истинное определение. Кауров почувс- твовал, что у него под этим взглядом отнимается язык. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы, не отводя взор, договорить:
- И смысл не пострадает.
Коба схватил свои листочки, скомкал, сунул в карман. Прозвучали возг- ласы:
- Что ты?
- Что с тобой?
Коба молчал. Затем все же полыхнул:
- Вы мне будто кусок живого мяса выдрали из тела.
В те времена у него, видимо, еще срывались тормоза, пробивалось зата- енное.
Минуту спустя он кратко сказал:
- Хочу сделать заявление, Я уезжаю.
- Как так? Почему?
- У меня заболела мать.
Более никаких объяснений Коба не дал.
Кажется, в тот же день он расстался с Кутаисом, хотя и был сюда послан для работы.
Новая встреча Каурова и Кобы произошла почти через три года. Кутаисс- кая размолвка была словно забыта. Они свиделись дружески и радостно.
14
Впрочем, Кауров в то время, летом 1907-го, был настолько подавлен, несчастен, что и в мимолетной его радости залегало сокрушение.
Примерно год назад он принял участие в дерзкой экспроприации на улице одного небольшого грузинского города. Удалось, открыв пальбу, взять огромную сумму, сто тысяч рублей, что под охраной стражников перевози- лась в казначейство.
Несколько большевиков, отважившихся на такое дело, рисковали тут не только жизнью, по и своей революционной честью. Союзный комитет не сразу дал, как выражаемся мы ныне, зеленый свет задуманному э к с у.
Инициаторы подготовляемого нападения-Кауров в их числе-нетерпеливо убеждали:
- Революция нуждается в оружии. Мы малосильны без оружия. Возьмем деньги и купим оружие за границей. Раздадим тысячи винтовок.
Алексей и его сотоварищи, нацелившиеся захватить немалую наличность, знали: если поймают, надо выдать себя за уголовника-грабителя, отрицая какую-либо свою причастность к партии. Изболелось сердце, пока Кауров внутренне принял это условие, укрепился в нем. Что же, если придет для него роковой час, он сумеет ради партии отречься от нее! Так оборачи- валось, испытывалось разительное свойство, которое позже в небывалых дотоле масштабах стало психологической чертой, характером и тех, кто шел вслед: поклонение партии.
Можно было бы написать отдельную повесть об этой четко осуществленной экспроприации и о дальнейших, связанных с ней перипетиях. Каждый ис- полнял свою задачу, свою часть операции. Забрать уйму денег среди дня. Донести их, пока товарищи ведут стрельбу, вся и всех на несколько ми- нут парализовавшую, к заряженному рысаками фаэтону за углом. Примчать- ся к неприметному дому на окраине. Сложить там добычу в чемодан, тот- час же подхваченный рукой сподвижника, который спокойнейшим шагом вы- ходит с багажом на улицу, переправляет деньги еще в другую тайную квартиру. Сесть с чемоданом на поезд-это было поручено Каурову,-сесть, когда каждого пассажира щупают взгляды агентов жандармского и сыскного отделения. Доехать в Петербург, опять-таки ежеминутно ожидая, не вон- зится ли в тебя глаз сыщика. Предаться в вагоне вместе со спутни- ком-другом карточной азартной игре в компании двух столичных блестящих офицеров-кавалергардов, игре, для которой служил столом тот же завет- ный чемодан. Продуться, лишиться тридцати рублей, ничего не смысля в картах. Хорошо еще, что умелец друг отыграл уплывшие деньжата, а то пришлось бы, располагая сотней тысяч, подголадывать. («Воротничка себе не купили на эти сто тысяч»,- рассказывал впоследствии Кауров). Благо- получное прибытие в Питер. Свидание с элегантным, высокого ранга инже- нером, российским представителем фирмы «Сименс-Шуккерт», большевиком Леонидом Красиным. Ворочавший по доверенности фирмы миллионными вложе- ниями, свой человек в банках, он почти небрежно, безбоязненно внес в банк сто тысяч наличными. Никому и не взбрело проверять номера креди- ток, что сдал известнейший, великолепный, с пахнущей духами небольшой бородкой инженер.