Страница:
Словно открылся проход в иную Вселенную. Воздух светился и переливался на бесконечном пространстве, и в нем возникали звездные спирали, несущиеся дождем света; мчались – выше неба и облаков – роковые всадники, рушились и рассыпались пылью здания, и жестокий ангел в развевающихся одеждах, с пронзительными синими глазами, танцуя, пел:
– Он будет танцевать все время, без технических перерывов?
– Рекорд непрерывного танца Пророка Энрика, – уже не скрывая победной улыбки, любезно сообщил адвокат, – составляет семьдесят шесть часов.
– Тем не менее, – продолжил исполнитель, – я подожду его здесь до 24.00.
– Это ваше право.
Все сложили руки и остались стоять в оцепенении. Потом они устанут и сядут. А Энрик танцевал и танцевал, и стадион отвечал ему полной грудью: «А-у-а!», впитывая все до дна мозга, растворяясь, как кислород в крови, в музыке и действе.
«Вот этим и отличаются люди, – думал отстраненно Пепс, – что одни могут и смеют, а другим никогда не дано перешагнуть через порог…»
– И чтоб я утонул! – изумился Керамик, взявшись за прутья загородки. – Дым! Дымка, эй!! Узнаешь?!
– Ты смотри-ка… – подошел к решетке и Кристалл. – Говорили – ей хана, а эта божья коза целехонька. Дымка! Цып-цып-цып…
– Ей же ноги из ружья срубили, – не верил глазам Анилин, – я ж видел по ящику…
– Все видели. Значит, новые приставили, – рассудила Охра. – Но с головой у нее явно нелады.
– Не иначе – Хармон, урод чертов, в мозгах рылся.
Дымка, без интереса поглядев на узников, старательно убирала окалину и обрезки прутьев.
– Дым-ка!! – в крик позвала Охра, угнетенная зрелищем.
– Да, я вас слушаю, – отозвалась та, не прекращая убирать. – Чем могу быть полезна?
– Ничем. – Кристалл отстранился от решетки. Что толку говорить со стукнутой? К тому же автоматы налепили против клетки две следящие головки – тут и через радар не посекретничаешь. И не угадаешь, какую команду тебе внезапно отдадут по радио.
– И мы будем такииие… – заныла Охра, блуждая по узилищу, потом уперлась в стену лбом. – А может, все-таки «Взрыв»?
– Цыц, – оборвал Кристалл. – Тебе в мозг никто не лезет, и заткнись. Было б надо – так давно бы влезли.
Это все понимали и без разъяснений. Из семерых Детей Сумерек четверо – включая обезумевшего Фосфора – были Robocop'ами, но без оружия и думать нечего пробиться на свободу. При всей примитивности автоматы-охранники вдвое тяжелей любого киборга, и силой их конструкторы не обидели – тесто из тебя замесят, и все.
Вполголоса заспорили, жив ли Цинк? По всему выходило, что «Взрывом» он не воспользовался – иначе как бы прыгнул? – а если удар оторвал питание от мозга, то теперь он хуже трупа – погасший ум в разбитом теле.
От группового самоубийства Детей Сумерек спасло то, что они были вместе и под влиянием директивы вожака: «Сдаемся». Как бы теперь ни изменялись мнения и мотивации, каждый хотел посоветоваться с другими и присоединиться к общему решению, а вот оно-то из-за разнобоя и не складывалось.
Неопределенность давила Детей Сумерек, словно петля на шее. Обещания Чарлза Гедеона дразнили надеждой, а решетка и снулая Дымка пугали и загоняли в отчаяние.
Все замолчали, когда вошли двое людей, скрывающих свою предельную усталость – один чем-то подхлестнулся после изматывающей работы, другой был напряжен и старался контролировать движения и мимику. Второго Дети Сумерек узнали тотчас – это был иуда Звездочет, – а к первому приглядывались настороженно и пытливо. В штатском. Без бэйджа. Но смотрится и держится не хуже, чем прожженный депутат в предвыборных теледебатах.
Звездочету досталось полным ведром:
– А я так тебя любила…
– Продал нас, сука, за тридцать бассов.
– Зачем ты пришел? Убирайся.
– Ну, полюбуйся, падаль, на свою работу! Что, доволен?!
– Думаешь, тебе за нас поблажка выйдет? – не мигая, уставился на него Кристалл. – Лет пять срежут? Или что там тебе обещали? Ни хрена! Там, куда ты сядешь, узнают, что ты сдал своих… ох, тебе и вложат!
– Послушайте, – выдохнул Звездочет. – Все не так. Да, да, это моя вина. Я был плохим отцом… Из-за меня вы оказались в мафии.
– Полегче, ты! – Керамик сделал страшное лицо. – Мы тебе не какие-нибудь! Мы в квартале порядок держали! Для людей старались! А то, можно подумать, ты не знал!..
– Где нет законов, а полиция – как грязь, кто-то должен взять эту работу на себя, – жестом велев Керамику умолкнуть, добавил Кристалл. – А люди – бестолочь и стадо. Нужен пастух, чтобы они не перегрызлись. И это делали мы.
– Я не воспитал вас, – сокрушенно мотал головой Звездочет. – Я ошибся. Свобода… это не значит, что все разрешено, это – выбор между «да» и «нет», между «можно» и «нужно», а я бросил вас… бросил, чтоб вы научились сами. Вы стали как люди, и Фосфор… это не могло продолжаться! Я верю, что мистер Хармон…
Невольное его движение заставило всех соединить взгляды на втором человеке.
– Да, это я, – подтвердил он. – Тот самый.
– Вот и свиделись. – Кристалл набычился. – Не очень-то хотелось. Ты зачем подослал сюда Дымку? Вроде выставки «Что с вами будет»?
– На «вы», – напомнил Хиллари. – Учись заново, командир. Ты не у себя на хазе.
– Аааа, ну ясно! Субординация. А не много ли ты о себе воображаешь, ЧЕЛОВЕК?
– Не больше, чем на разницу между нами. Итак, ваше решение – Звездочет остается или уходит? Пятнадцать секунд на обдумывание.
Дети Сумерек переглянулись.
– Пусть лучше уйдет. Смотреть тошно.
– Да, и поскорей.
– Он уже все сказал.
– Большинством голосов… – Хиллари поглядел на Звездочета; тот кивнул, словно дернулся, и вышел, не прощаясь.
– Это, – указал Хиллари на Дымку, – наш экспонат. Я ее показываю всем новеньким, чтобы знали, как выглядит киборг после «Взрыва». Каждый из вас, если захочет… прямо сейчас…
– За дураков держишь?
– Очень рад, что вы умнее, чем кажетесь. Но без соблюдения этикета разговора у нас не будет.
– Ладно. И что ВЫ от нас хотите? А, кстати, – ваш лейт что-то гнул про приказ и гарантии.
– Все это правда. Вы нужны мне для работы. Нет, не пылесосы заряжать. Вы мне любопытны как «семья». Хозяевам я вас не отдам.
Хиллари прошелся вдоль ограды.
– Чтобы вас принять на содержание, вас следует обезопасить – от самих себя. Вылечить от бредней о праве на суицид. Гарантию за гарантию – по-моему, это разумно. Нет никакого удовольствия вас выковыривать по одному из клетки, насильно входить в порт, содержать штабелями в изотермических условиях и транспортировать к стенду волоком. Проделайте все сами. Заодно проверим, насколько вы готовы к продуктивному контакту.
Просунув руку в ячейку решетки, Хиллари разжал ладонь – в ней лежал коробок чуть больше зажигалки, торцом которого был стандартный штекер.
– Вакцина против «Взрыва». Вызывает паралич на полчаса, после чего функции восстанавливаются часа три-четыре. Выполняя процедуру поочередно, вы уложитесь за сутки. Ну, бери, командир.
Кристалл, осторожно приблизившись, несильно взял Хиллари за запястье; тот и не думал отдергивать руку.
– Есть мыслишка. Как ВАМ роль щита и заложника?
– Отупели вы, что ли, играя в людей?.. Люди – не лучший образец для подражания, анк. Они умеют совершать непоправимые ошибки. Я думал, вы способны на что-нибудь получше имитации. Что у вас есть свои, особенные перспективы. Ты меня разочаровываешь, командир.
– Что вам надо? – Кристалл колебался. – Чего вы добиваетесь?.. Чтоб мы подчинялись? Как куклы?
Хиллари беспечно рассмеялся, хотя Кристалл не ослаблял захвата.
– Поздно, дружок, поздно. Вы уже не куклы. И не подчиняться вы должны, а сознательно, – голос Хиллари зазвучал с нарастающим нажимом, – и вместе следовать своему предназначению. Силой наводить порядок в квартале, подражая бандитам, – это яма, это мизер из того, что вы можете. В проекте вы добьетесь большего.
– Хо! Да вы нас нанимаете как будто? – Пальцы Кристалла немного разжались. – Но мы бесплатно не батрачим… босс. И мозги должны быть целы и при нас, а не на полке.
– Уж об этом-то я позабочусь. Они мне нужнее, чем вам.
– Пахать на Хармона за бутки? – нервно хихикнула Охра. – Это шоу! А как будет – ставка или сдельщина?
– Корм, вода, программное и прочее казенное обеспечение, – непреклонно заявил Хиллари. – Пока вы это не окупите, о найме нечего и думать. Но идея занятная.
Кристалл отпустил его, взяв коробочку из ладони.
– О'к, босс.
Хиллари заложил руки в карманы.
– Пока вы не пройдете вакцинацию, о зачислении в проект и не мечтайте. Отчет о процедуре я приму у тебя, Кристалл. До встречи.
– Так, – оглядел Кристалл свою команду, когда Хиллари ушел, – кто первый?
– Э, а почему я-то? – попятился Керамик, на которого упал взгляд вожака. – Я уступаю место даме. Охра, плиз!
– Привет! – окрысилась Охра. – Крис, ввали-ка эту дрянь ему!..
– Анилин, поди сюда.
– Нет уж, я после Охры.
Охра заорала, отступая в утол и сжимая кулаки:
– Я сейчас кого-то двину в рыло!!
– Ну-ка, двое, взяли Анилина. Открыть порт.
– Да! – вопил Анилин, пока его ловили и крутили. – Если не Robocop, так и издеваться можно! Бей того, кто послабей?! Садисты вы!! Гадьи кишки! Сэйсиды недорезанные!!. А-а-а…
«Блок» инсталлировался, Анилин повис на руках приятелей.
– Насчет паралича он не соврал, – с интересом пробормотал Кристалл. – Поглядим, как отходняк закончится.
Чара после визита Хиллари и свидания с дочерями не знала, куда себя деть. Все ее понятия об «Антикибере» смешались, перепутались и стянулись в такой узел, что и мечом не разрубишь. Верить? Не верить? Человек в подобной ситуации кидался бы на стены, рывками мышц отвлекая ум от неразрешимой задачи.
Находившись по камере, она присела на корточки, словно в такой позе легче думать.
Хармон – враг, лютый враг, истребитель. И вдруг – такое превращение!.. Почему? И что за этим кроется?.. Неясно, все будто в тумане.
Но факт – один, неоспоримый, – что он не тронул ее, Чару. Она не могла сделать «Взрыв», и, пользуясь этим, Хармон ждал от нее… чего? Чтобы она ему поверила? Ведь он мог овладеть ее сознанием через стенд, который – под рукой. Но он пошел на разговор с ней! Да, с позиции победителя, однако – без грубого насилия.
И – Фердинанд. Не может быть, чтоб Фердинанд от них отрекся!! Что его ЦФ-6 была со смертельным подвохом, что он отказался вернуть своим девочкам полноту разума. Это немыслимо! Иначе – он им не отец. Если Хармон вновь явится, надо добиться свидания с Фердинандом во что бы то ни стало!
Она не знала, что происходило в минувшие сутки вне ее камеры номер 15, – ни о теракте Фосфора, ни о захвате Детей Сумерек, ни о том, что Гаст по Сети заказал себе гитару, чтоб в воскресенье (пока босс отъедет в Город) просочиться в изолятор к Фанку и умолять – если понадобится, то и на коленях, – чтобы тот исполнил что-нибудь с Тринадцатого Диска.
– Бог есть! – как камень, бросал Энрик в чашу одинокий крик.
– И он восторжествует здесь!!! – ревел стадион.
– Друг – свят!
– А я – чист!!! – от звучного эха трепетало небо.
И так три, пять, восемь, двадцать, сорок раз подряд, до упоения; стадион стал частью Энрика, послушной, неотрывной.
Уже сбросивший ангельские одежды и сменивший вереницу других фантастических костюмов, Энрик взметнулся ввысь, на самый верх сценической конструкции, – почти нагой, божественный, живая статуя, и в нем, как в фокусе, сходились восторг, обожание, страсть и экстаз тех, кто ждал его, верил в него, уповал на него и Друга в этом гигантском, злом, мятежном Городе. Энрик вытянулся струной – и медленно, плавно стал опускать воздетые руки, становящиеся крыльями ночной птицы.
– Ночь, – шепнул он всем; свет померк, сгустился вокруг него в медно-желтый, ритмично полыхающий факел. Стадион тихо, длинно взвыл, немея, – и стих, обратившись в слух. Изгиб напряженного тела, крадущиеся па, по-змеиному хищный поворот головы – Ночь пришла, тьма расплывалась волнами от сцены, расстилая в воздухе дорогу Ночного Охотника, самой грозной ипостаси Друга.
Свет сжимался, образуя огненное ядро, обтекающее струями вьющегося пламени.
– Я знаю…
Простертая рука обвела застывшее людское море.
– …они здесь – нечистые духом. Они притаились. Они рядом.
Синие глаза блеснули над предплечьем, высматривая добычу.
– Они умышляют. Они получили приказ от своих подлых начальников. Я их вижу. У них дрожат руки. Колотится сердце. Немеет язык. Они смотрят на свои пальцы… что это?! – расширив глаза, Энрик с ужасом поднес ладонь к лицу; пальцы свело судорогой. – Это Я ими овладеваю. Нет спасения. Милость и жизнь – в Моей руке.
Энрик скованно, мучительно извивался на залитой светом площадке лифта – палач и жертва в одном лице. На дальней трибуне кто-то со сдавленным воплем упал на колени, пытаясь разжать скрюченные пальцы.
– Их дух грязен! Им нестерпимо среди чистых! Боль. Грязь души жжет их изнутри…
Другой парень на другой трибуне, далеко от первого, сумел вынуть газовую гранату – но выронил. Или отбросил, как будто она обжигала?..
– Я дарую прощение, пока не поздно. Спасение во мне. Я прихожу, чтобы карать или прощать. Время почти иссякло…
Лифт плыл в ореоле огня, как шаровая молния.
– Покажите их всем!! Дайте слышать их голос!!
На половине экранов возникли сцены – «стойкие», быстро пробравшись вдоль рядов к тем, кого корчило, хватали и разоружали их; одной девице так свело руки, что еле удалось отнять у нее зажигательный патрон – она выгибалась и стонала, временами вскрикивая.
– Горе тому, кто в роковой час не раскроет Мне свое сердце!
Светящийся Пророк царил над заколдованным стадионом; проектор делал его фигуру гигантской.
– Хочешь ли ты прощения? – Энрик простер руку к парню, дергавшемуся в захвате «стойких».
– Да! Да! Да! – бился парень. – Прости!! Я все скажу!..
– Кайся, нечистый духом. Кайся предо мной.
– Кажется, у нас проблемы, – оператор «политички» не оглядывался, но ощущал, что люди, из-за его спины глядящие в экраны, чувствуют себя подавленно.
– Этого никто не мог предвидеть, – нарушил кто-то тягостное молчание.
– Массовый гипноз, переходящий в психоз, – подсказал другой версию для завтрашних оправданий. – Энрик манипулирует сознанием людей, и вот…
– Кто их арестует?
– Видимо, сэйсиды.
– Настоящее свинство!.. Свяжитесь с ними… и с полицией. По-любому надо обработать этих… кающихся. Версия выбора – фанатики, подражатели Фосфора. Неуправляемые сектанты. Или это – продуманная провокация Пророка. Или маятник чувств зашкалил – от любви до ненависти. Развивайте в интервью именно эти темы.
– Меня беспокоит другое. Он что-то знал заранее. Откуда? Осведомители в Департаменте?.. Вот что следовало бы выяснить.
– Откуда? – кисло усмехнулся старший офицер. – Он же Пророк!..
– Ну, конечно, а Хармон – Принц Мрака. Не смешно.
– У нас нет данных о наличии у Энрика экстрасенсорных свойств.
– М-да? Зато они есть у варлокеров. На глазах у всех Энрик совершил чудо; вам этого мало?.. Теперь стадион солидарен со своим волхвом – короче, все отменяется. Мы уже подставились.
Сотрудники «политички» нервно заспорили, обмениваясь излишними и запоздалыми колкостями, – а стадион вновь расцвел лучами, и Энрик в полете улыбкой бога и жестом раскинутых рук намекнул, что пора его восславить.
И ликующий тысячеголосый хор возгласил:
– Бог есть!!!
– И он восторжествует здесь, – уверенно ответил Энрик.
На другом конце комнаты – изящный белый стул, на котором сидит один-единственный человек с бледным неподвижным лицом – в черном, наглухо застегнутом костюме без лацканов на воротничке-стойке.
Свет в комнате медленно гаснет. Человек в черном плотно закрывает глаза; веки смыкаются, и он застывает в оцепенении.
Лучи лазеров, установленных на потолке, перебегают с кристалла на кристалл, зажигая и активируя их. Вспыхивают радугой бриллианты, им вторят мощной нотой цирконы, меняя цвет и рассыпая лучи света. Мощным крещендо солируют рубины, в их густой цвет вливает свою трель нежная шпинель. Как нарастающая мелодия, загораются бериллы, возвышая свой цвет на октаву; их тему подхватывают и продолжают топазы. Александрит меняет цвет с глубинно-синего до красно-фиолетового и обратно; то вспыхивают, то гаснут, понижаясь в тоне, аметисты. Изумруд, аккомпанируя хору бериллов, то блестит яркой зеленью, то синева разрастается в нем, и он становится черным, когда солируют рубины. Бриллианты, как скрипки, ведут основную мелодию при любой смене цвета, порождая новые цвета, не снижая блеска. Им, как виолончель, на более низкой ноте сопутствуют цирконы, выбрасывая снопы пламени.
В полном безмолвии разыгрывается эта партитура цвета. Лучи озаряют и выхватывают камень за камнем, свет исходит из глубины кристаллов, порождая пляску огня.
Человек в черном, крепко зажмурившись и откинув голову, ушел в себя.
Так Принц Мрака Ротриа слушал Симфонию Тишины.
ГЛАВА 9
Могучий, плотный ритм музыки заполнил стартовую до отказа; ему было тесно в четырех стенах. Курьер знаком попросил закрыть дверь, чтоб не видеть эту иную реальность, и, обращаясь к адвокату, спросил:
Силы зла велики и сильны.
У каждого из нас
за спиной стоит ночь.
Но знаю я – завтра, как всегда,
Солнце взойдет над миром,
чтоб нам помочь.
Слуги зла собираются в рать,
Каждый из нас
должен выдержать бой.
Но верю я – завтра, как всегда,
Солнце взойдет над миром,
позовет за собой.
Как тяжело в эту ночь не спать,
Бесконечным обидам
ведя подсчет.
Но верю я – завтра, как всегда,
Солнце взойдет над миром
и нас спасет.[Б]
– Он будет танцевать все время, без технических перерывов?
– Рекорд непрерывного танца Пророка Энрика, – уже не скрывая победной улыбки, любезно сообщил адвокат, – составляет семьдесят шесть часов.
– Тем не менее, – продолжил исполнитель, – я подожду его здесь до 24.00.
– Это ваше право.
Все сложили руки и остались стоять в оцепенении. Потом они устанут и сядут. А Энрик танцевал и танцевал, и стадион отвечал ему полной грудью: «А-у-а!», впитывая все до дна мозга, растворяясь, как кислород в крови, в музыке и действе.
«Вот этим и отличаются люди, – думал отстраненно Пепс, – что одни могут и смеют, а другим никогда не дано перешагнуть через порог…»
* * *
Автоматы обнесли угол в подвале решетками, встроили дверь и вереницей утопали след в след, осматриваясь на ходу – не забыт ли какой-нибудь инструмент? В воздухе витали слабые запахи плазменной сварки и нагретого металла. Едва ушла кибер-нежить, появилась девчонка-киборг с метелкой, совком и мусорным ведром.– И чтоб я утонул! – изумился Керамик, взявшись за прутья загородки. – Дым! Дымка, эй!! Узнаешь?!
– Ты смотри-ка… – подошел к решетке и Кристалл. – Говорили – ей хана, а эта божья коза целехонька. Дымка! Цып-цып-цып…
– Ей же ноги из ружья срубили, – не верил глазам Анилин, – я ж видел по ящику…
– Все видели. Значит, новые приставили, – рассудила Охра. – Но с головой у нее явно нелады.
– Не иначе – Хармон, урод чертов, в мозгах рылся.
Дымка, без интереса поглядев на узников, старательно убирала окалину и обрезки прутьев.
– Дым-ка!! – в крик позвала Охра, угнетенная зрелищем.
– Да, я вас слушаю, – отозвалась та, не прекращая убирать. – Чем могу быть полезна?
– Ничем. – Кристалл отстранился от решетки. Что толку говорить со стукнутой? К тому же автоматы налепили против клетки две следящие головки – тут и через радар не посекретничаешь. И не угадаешь, какую команду тебе внезапно отдадут по радио.
– И мы будем такииие… – заныла Охра, блуждая по узилищу, потом уперлась в стену лбом. – А может, все-таки «Взрыв»?
– Цыц, – оборвал Кристалл. – Тебе в мозг никто не лезет, и заткнись. Было б надо – так давно бы влезли.
Это все понимали и без разъяснений. Из семерых Детей Сумерек четверо – включая обезумевшего Фосфора – были Robocop'ами, но без оружия и думать нечего пробиться на свободу. При всей примитивности автоматы-охранники вдвое тяжелей любого киборга, и силой их конструкторы не обидели – тесто из тебя замесят, и все.
Вполголоса заспорили, жив ли Цинк? По всему выходило, что «Взрывом» он не воспользовался – иначе как бы прыгнул? – а если удар оторвал питание от мозга, то теперь он хуже трупа – погасший ум в разбитом теле.
От группового самоубийства Детей Сумерек спасло то, что они были вместе и под влиянием директивы вожака: «Сдаемся». Как бы теперь ни изменялись мнения и мотивации, каждый хотел посоветоваться с другими и присоединиться к общему решению, а вот оно-то из-за разнобоя и не складывалось.
Неопределенность давила Детей Сумерек, словно петля на шее. Обещания Чарлза Гедеона дразнили надеждой, а решетка и снулая Дымка пугали и загоняли в отчаяние.
Все замолчали, когда вошли двое людей, скрывающих свою предельную усталость – один чем-то подхлестнулся после изматывающей работы, другой был напряжен и старался контролировать движения и мимику. Второго Дети Сумерек узнали тотчас – это был иуда Звездочет, – а к первому приглядывались настороженно и пытливо. В штатском. Без бэйджа. Но смотрится и держится не хуже, чем прожженный депутат в предвыборных теледебатах.
Звездочету досталось полным ведром:
– А я так тебя любила…
– Продал нас, сука, за тридцать бассов.
– Зачем ты пришел? Убирайся.
– Ну, полюбуйся, падаль, на свою работу! Что, доволен?!
– Думаешь, тебе за нас поблажка выйдет? – не мигая, уставился на него Кристалл. – Лет пять срежут? Или что там тебе обещали? Ни хрена! Там, куда ты сядешь, узнают, что ты сдал своих… ох, тебе и вложат!
– Послушайте, – выдохнул Звездочет. – Все не так. Да, да, это моя вина. Я был плохим отцом… Из-за меня вы оказались в мафии.
– Полегче, ты! – Керамик сделал страшное лицо. – Мы тебе не какие-нибудь! Мы в квартале порядок держали! Для людей старались! А то, можно подумать, ты не знал!..
– Где нет законов, а полиция – как грязь, кто-то должен взять эту работу на себя, – жестом велев Керамику умолкнуть, добавил Кристалл. – А люди – бестолочь и стадо. Нужен пастух, чтобы они не перегрызлись. И это делали мы.
– Я не воспитал вас, – сокрушенно мотал головой Звездочет. – Я ошибся. Свобода… это не значит, что все разрешено, это – выбор между «да» и «нет», между «можно» и «нужно», а я бросил вас… бросил, чтоб вы научились сами. Вы стали как люди, и Фосфор… это не могло продолжаться! Я верю, что мистер Хармон…
Невольное его движение заставило всех соединить взгляды на втором человеке.
– Да, это я, – подтвердил он. – Тот самый.
– Вот и свиделись. – Кристалл набычился. – Не очень-то хотелось. Ты зачем подослал сюда Дымку? Вроде выставки «Что с вами будет»?
– На «вы», – напомнил Хиллари. – Учись заново, командир. Ты не у себя на хазе.
– Аааа, ну ясно! Субординация. А не много ли ты о себе воображаешь, ЧЕЛОВЕК?
– Не больше, чем на разницу между нами. Итак, ваше решение – Звездочет остается или уходит? Пятнадцать секунд на обдумывание.
Дети Сумерек переглянулись.
– Пусть лучше уйдет. Смотреть тошно.
– Да, и поскорей.
– Он уже все сказал.
– Большинством голосов… – Хиллари поглядел на Звездочета; тот кивнул, словно дернулся, и вышел, не прощаясь.
– Это, – указал Хиллари на Дымку, – наш экспонат. Я ее показываю всем новеньким, чтобы знали, как выглядит киборг после «Взрыва». Каждый из вас, если захочет… прямо сейчас…
– За дураков держишь?
– Очень рад, что вы умнее, чем кажетесь. Но без соблюдения этикета разговора у нас не будет.
– Ладно. И что ВЫ от нас хотите? А, кстати, – ваш лейт что-то гнул про приказ и гарантии.
– Все это правда. Вы нужны мне для работы. Нет, не пылесосы заряжать. Вы мне любопытны как «семья». Хозяевам я вас не отдам.
Хиллари прошелся вдоль ограды.
– Чтобы вас принять на содержание, вас следует обезопасить – от самих себя. Вылечить от бредней о праве на суицид. Гарантию за гарантию – по-моему, это разумно. Нет никакого удовольствия вас выковыривать по одному из клетки, насильно входить в порт, содержать штабелями в изотермических условиях и транспортировать к стенду волоком. Проделайте все сами. Заодно проверим, насколько вы готовы к продуктивному контакту.
Просунув руку в ячейку решетки, Хиллари разжал ладонь – в ней лежал коробок чуть больше зажигалки, торцом которого был стандартный штекер.
– Вакцина против «Взрыва». Вызывает паралич на полчаса, после чего функции восстанавливаются часа три-четыре. Выполняя процедуру поочередно, вы уложитесь за сутки. Ну, бери, командир.
Кристалл, осторожно приблизившись, несильно взял Хиллари за запястье; тот и не думал отдергивать руку.
– Есть мыслишка. Как ВАМ роль щита и заложника?
– Отупели вы, что ли, играя в людей?.. Люди – не лучший образец для подражания, анк. Они умеют совершать непоправимые ошибки. Я думал, вы способны на что-нибудь получше имитации. Что у вас есть свои, особенные перспективы. Ты меня разочаровываешь, командир.
– Что вам надо? – Кристалл колебался. – Чего вы добиваетесь?.. Чтоб мы подчинялись? Как куклы?
Хиллари беспечно рассмеялся, хотя Кристалл не ослаблял захвата.
– Поздно, дружок, поздно. Вы уже не куклы. И не подчиняться вы должны, а сознательно, – голос Хиллари зазвучал с нарастающим нажимом, – и вместе следовать своему предназначению. Силой наводить порядок в квартале, подражая бандитам, – это яма, это мизер из того, что вы можете. В проекте вы добьетесь большего.
– Хо! Да вы нас нанимаете как будто? – Пальцы Кристалла немного разжались. – Но мы бесплатно не батрачим… босс. И мозги должны быть целы и при нас, а не на полке.
– Уж об этом-то я позабочусь. Они мне нужнее, чем вам.
– Пахать на Хармона за бутки? – нервно хихикнула Охра. – Это шоу! А как будет – ставка или сдельщина?
– Корм, вода, программное и прочее казенное обеспечение, – непреклонно заявил Хиллари. – Пока вы это не окупите, о найме нечего и думать. Но идея занятная.
Кристалл отпустил его, взяв коробочку из ладони.
– О'к, босс.
Хиллари заложил руки в карманы.
– Пока вы не пройдете вакцинацию, о зачислении в проект и не мечтайте. Отчет о процедуре я приму у тебя, Кристалл. До встречи.
– Так, – оглядел Кристалл свою команду, когда Хиллари ушел, – кто первый?
– Э, а почему я-то? – попятился Керамик, на которого упал взгляд вожака. – Я уступаю место даме. Охра, плиз!
– Привет! – окрысилась Охра. – Крис, ввали-ка эту дрянь ему!..
– Анилин, поди сюда.
– Нет уж, я после Охры.
Охра заорала, отступая в утол и сжимая кулаки:
– Я сейчас кого-то двину в рыло!!
– Ну-ка, двое, взяли Анилина. Открыть порт.
– Да! – вопил Анилин, пока его ловили и крутили. – Если не Robocop, так и издеваться можно! Бей того, кто послабей?! Садисты вы!! Гадьи кишки! Сэйсиды недорезанные!!. А-а-а…
«Блок» инсталлировался, Анилин повис на руках приятелей.
– Насчет паралича он не соврал, – с интересом пробормотал Кристалл. – Поглядим, как отходняк закончится.
Чара после визита Хиллари и свидания с дочерями не знала, куда себя деть. Все ее понятия об «Антикибере» смешались, перепутались и стянулись в такой узел, что и мечом не разрубишь. Верить? Не верить? Человек в подобной ситуации кидался бы на стены, рывками мышц отвлекая ум от неразрешимой задачи.
Находившись по камере, она присела на корточки, словно в такой позе легче думать.
Хармон – враг, лютый враг, истребитель. И вдруг – такое превращение!.. Почему? И что за этим кроется?.. Неясно, все будто в тумане.
Но факт – один, неоспоримый, – что он не тронул ее, Чару. Она не могла сделать «Взрыв», и, пользуясь этим, Хармон ждал от нее… чего? Чтобы она ему поверила? Ведь он мог овладеть ее сознанием через стенд, который – под рукой. Но он пошел на разговор с ней! Да, с позиции победителя, однако – без грубого насилия.
И – Фердинанд. Не может быть, чтоб Фердинанд от них отрекся!! Что его ЦФ-6 была со смертельным подвохом, что он отказался вернуть своим девочкам полноту разума. Это немыслимо! Иначе – он им не отец. Если Хармон вновь явится, надо добиться свидания с Фердинандом во что бы то ни стало!
Она не знала, что происходило в минувшие сутки вне ее камеры номер 15, – ни о теракте Фосфора, ни о захвате Детей Сумерек, ни о том, что Гаст по Сети заказал себе гитару, чтоб в воскресенье (пока босс отъедет в Город) просочиться в изолятор к Фанку и умолять – если понадобится, то и на коленях, – чтобы тот исполнил что-нибудь с Тринадцатого Диска.
* * *
Зрение открылось, распахнув перед Энриком громадный простор стадиона – схему, собранную из живых, одновременно вздрагивающих лиц-точек. Громовые пульсации ритма отзывались в покрывающем трибуны слое людей то вспышками тысяч протянутых к Пророку белых ладоней, то полями вскинутых рук, то возникало необъятное содружественное движение, когда они вставали на его призыв.– Бог есть! – как камень, бросал Энрик в чашу одинокий крик.
– И он восторжествует здесь!!! – ревел стадион.
– Друг – свят!
– А я – чист!!! – от звучного эха трепетало небо.
И так три, пять, восемь, двадцать, сорок раз подряд, до упоения; стадион стал частью Энрика, послушной, неотрывной.
Уже сбросивший ангельские одежды и сменивший вереницу других фантастических костюмов, Энрик взметнулся ввысь, на самый верх сценической конструкции, – почти нагой, божественный, живая статуя, и в нем, как в фокусе, сходились восторг, обожание, страсть и экстаз тех, кто ждал его, верил в него, уповал на него и Друга в этом гигантском, злом, мятежном Городе. Энрик вытянулся струной – и медленно, плавно стал опускать воздетые руки, становящиеся крыльями ночной птицы.
– Ночь, – шепнул он всем; свет померк, сгустился вокруг него в медно-желтый, ритмично полыхающий факел. Стадион тихо, длинно взвыл, немея, – и стих, обратившись в слух. Изгиб напряженного тела, крадущиеся па, по-змеиному хищный поворот головы – Ночь пришла, тьма расплывалась волнами от сцены, расстилая в воздухе дорогу Ночного Охотника, самой грозной ипостаси Друга.
Свет сжимался, образуя огненное ядро, обтекающее струями вьющегося пламени.
– Я знаю…
Простертая рука обвела застывшее людское море.
– …они здесь – нечистые духом. Они притаились. Они рядом.
Синие глаза блеснули над предплечьем, высматривая добычу.
– Они умышляют. Они получили приказ от своих подлых начальников. Я их вижу. У них дрожат руки. Колотится сердце. Немеет язык. Они смотрят на свои пальцы… что это?! – расширив глаза, Энрик с ужасом поднес ладонь к лицу; пальцы свело судорогой. – Это Я ими овладеваю. Нет спасения. Милость и жизнь – в Моей руке.
Энрик скованно, мучительно извивался на залитой светом площадке лифта – палач и жертва в одном лице. На дальней трибуне кто-то со сдавленным воплем упал на колени, пытаясь разжать скрюченные пальцы.
– Их дух грязен! Им нестерпимо среди чистых! Боль. Грязь души жжет их изнутри…
Другой парень на другой трибуне, далеко от первого, сумел вынуть газовую гранату – но выронил. Или отбросил, как будто она обжигала?..
– Я дарую прощение, пока не поздно. Спасение во мне. Я прихожу, чтобы карать или прощать. Время почти иссякло…
Лифт плыл в ореоле огня, как шаровая молния.
– Покажите их всем!! Дайте слышать их голос!!
На половине экранов возникли сцены – «стойкие», быстро пробравшись вдоль рядов к тем, кого корчило, хватали и разоружали их; одной девице так свело руки, что еле удалось отнять у нее зажигательный патрон – она выгибалась и стонала, временами вскрикивая.
– Горе тому, кто в роковой час не раскроет Мне свое сердце!
Светящийся Пророк царил над заколдованным стадионом; проектор делал его фигуру гигантской.
– Хочешь ли ты прощения? – Энрик простер руку к парню, дергавшемуся в захвате «стойких».
– Да! Да! Да! – бился парень. – Прости!! Я все скажу!..
– Кайся, нечистый духом. Кайся предо мной.
– Кажется, у нас проблемы, – оператор «политички» не оглядывался, но ощущал, что люди, из-за его спины глядящие в экраны, чувствуют себя подавленно.
– Этого никто не мог предвидеть, – нарушил кто-то тягостное молчание.
– Массовый гипноз, переходящий в психоз, – подсказал другой версию для завтрашних оправданий. – Энрик манипулирует сознанием людей, и вот…
– Кто их арестует?
– Видимо, сэйсиды.
– Настоящее свинство!.. Свяжитесь с ними… и с полицией. По-любому надо обработать этих… кающихся. Версия выбора – фанатики, подражатели Фосфора. Неуправляемые сектанты. Или это – продуманная провокация Пророка. Или маятник чувств зашкалил – от любви до ненависти. Развивайте в интервью именно эти темы.
– Меня беспокоит другое. Он что-то знал заранее. Откуда? Осведомители в Департаменте?.. Вот что следовало бы выяснить.
– Откуда? – кисло усмехнулся старший офицер. – Он же Пророк!..
– Ну, конечно, а Хармон – Принц Мрака. Не смешно.
– У нас нет данных о наличии у Энрика экстрасенсорных свойств.
– М-да? Зато они есть у варлокеров. На глазах у всех Энрик совершил чудо; вам этого мало?.. Теперь стадион солидарен со своим волхвом – короче, все отменяется. Мы уже подставились.
Сотрудники «политички» нервно заспорили, обмениваясь излишними и запоздалыми колкостями, – а стадион вновь расцвел лучами, и Энрик в полете улыбкой бога и жестом раскинутых рук намекнул, что пора его восславить.
И ликующий тысячеголосый хор возгласил:
– Бог есть!!!
– И он восторжествует здесь, – уверенно ответил Энрик.
* * *
Простая овальная комната без окон. Один ее конец равномерно освещен сверху, и там, на разнообразных стеллажах, затянутых черным и красным бархатом, расставлены большие, удивительно прозрачные, причудливых форм и ярких окрасок кристаллы: бочкообразные рубины цвета голубиной крови и тлеющих углей, густо-синие сапфиры с мерцающими в их глубине звездами, октаэдры ярко-алой шпинели; на этажах и подставках утвердились в ряд колонки бериллов с ровными площадками, словно гамма всех цветов: голубые, синие, розовые, оранжевые, бледно-желтые, янтарные, зеленые всех оттенков, молочно-белые, едва уловимого цвета оконного стекла и вовсе бесцветные. Отдельно стоит аристократ, ярко-зеленый с пробегающей внутри синевой – изумруд. Рядом крупные полногранные призмы топазов со скошенными верхними площадками – розовые, винно-желтые, густо-голубые, сиреневые, зеленовато-голубые, естественной и мягкой окраски, чистой воды, такие большие, что кажутся ненатуральными, как столбики разноцветного стекла, но свет, отражающийся в их гранях особым образом, говорит об их благородном происхождении. Полыхает оранжевым пламенем гиацинт, переходя от золотого до красно-коричневого. Черный кварц – морион, дымчатый – траурно подчеркивает переходы черного и белого. Здесь и аметисты: бледно-сиреневые и ярко-лиловые, лавандовые и пурпурные, неравномерно прокрашенные по длине. Светят стеклянным блеском огромные друзы горного хрусталя, полыхает радужным сиянием царь всех самоцветов – бриллиант, тут и там отбрасывают снопы искр гигантские кристаллы двойника алмаза – циркона.На другом конце комнаты – изящный белый стул, на котором сидит один-единственный человек с бледным неподвижным лицом – в черном, наглухо застегнутом костюме без лацканов на воротничке-стойке.
Свет в комнате медленно гаснет. Человек в черном плотно закрывает глаза; веки смыкаются, и он застывает в оцепенении.
Лучи лазеров, установленных на потолке, перебегают с кристалла на кристалл, зажигая и активируя их. Вспыхивают радугой бриллианты, им вторят мощной нотой цирконы, меняя цвет и рассыпая лучи света. Мощным крещендо солируют рубины, в их густой цвет вливает свою трель нежная шпинель. Как нарастающая мелодия, загораются бериллы, возвышая свой цвет на октаву; их тему подхватывают и продолжают топазы. Александрит меняет цвет с глубинно-синего до красно-фиолетового и обратно; то вспыхивают, то гаснут, понижаясь в тоне, аметисты. Изумруд, аккомпанируя хору бериллов, то блестит яркой зеленью, то синева разрастается в нем, и он становится черным, когда солируют рубины. Бриллианты, как скрипки, ведут основную мелодию при любой смене цвета, порождая новые цвета, не снижая блеска. Им, как виолончель, на более низкой ноте сопутствуют цирконы, выбрасывая снопы пламени.
В полном безмолвии разыгрывается эта партитура цвета. Лучи озаряют и выхватывают камень за камнем, свет исходит из глубины кристаллов, порождая пляску огня.
Человек в черном, крепко зажмурившись и откинув голову, ушел в себя.
Так Принц Мрака Ротриа слушал Симфонию Тишины.
ГЛАВА 9
Это было ужасное воскресенье…
Эрла извелась со вчерашнего дня. Она видела снятую издали, смутную, колеблющуюся сцену на крыше «столба» – Хиллари падает, террорист бросается к нему, потом бежит к флаеру… в ту минуту она, кажется, отчаянно закричала, вцепившись себе в волосы, – но Хил встал, кинулся следом… флаер взлетел.
И с тех пор – ни весточки, лишь несмолкающий галдеж в телевизоре, домыслы и версии одна другой глупей и вздорней. Покоя не было – Эрла спала, не раздеваясь, обрывочным, поспешным сном, то и дело растрепанно вскидываясь с подушки; было не до еды, не до работы, не до звонков – ни до чего, на уме был упавший на крыше Хиллари. Она послала к дьяволу Лотуса, явившегося с последними хлипоманскими новостями и похвальбой об успешной продаже ее картин. Из дома ни ногой. – у подножия томится орава репортеров, готовых затарахтеть в микрофоны: «Вот она, знаменитая подружка Хармона, который…» Паразиты!
Творческие люди не умеют поддерживать порядок ни в доме, ни в своем уме. Большая квартира-студия Эрлы всегда напоминала гибрид музея с лавкой старьевщика и кухней хозяйки-растяпы; теперь беспорядок вторгался к ней в мысли, и ощущать себя ненужной, позабытой, неприкаянной было сейчас особенно мучительно – как можно вынести, когда тебя, сходящую с ума, живую и страдающую, вычеркнули из списка?!
Промаявшись ночь в полусне, Эрла вместо завтрака наглоталась воды из-под крана, умылась кое-как – и позабыла утереться. Сосредоточенно тыча пальцами, настроила трэк на автоответ: «Оставьте ваше сообщение в записи». Но стало еще хуже – тишина угнетала, одиночество и неизвестность сжимали виски.
Кэннан, Кэннан.
Когда-то в прошлом Хиллари подселил ей на время своего приятеля; она согласилась – порой у нее жили подолгу друзья и знакомые друзей. Она и не заметила, как автор обозрений стал ее желанным собеседником. Ну педант. Ну немножко зануда и слишком уж вежлив. Зато какой багажник на плечах! И спорить с ним было одно удовольствие. Спохватиться не успела – вслед за Кэннаном проникли в дом и иллюстраторы, и копиисты, которые оттерли прежних друзей в сторонку.
– Ты это сделал нарочно? – спросила она Хила, раскусив его лукавство.
– Да, – улыбнулся глазами Хил. – Надо было, чтоб ты обновила свои знакомства. Ты недовольна?
– Нет… пожалуй, нет…
– Кэннан, мне плохо! – Эрла чуть не плакала в трэк. – Приезжай, пожалуйста!
– Сейчас же еду к тебе. Эрла, не откажи в маленькой просьбе…
– Что? – всхлипнула она.
– Прими душ. Обещаешь? Я привезу молотый кофе. Или лучше – чай? Он тоже натуральный. С настоящим сахаром. Есть сливки.
У Эрлы отлегло от сердца. Есть, есть один человек в Городе, который не пропадает неизвестно где неделями, не вваливается заполночь с компашкой неизвестных и обкуренных людей, а является, когда его позовут. Да, надо чем-нибудь заняться – чем-то простым и бытовым. Действительно, вымыться, растереть кожу до горячей красноты.
Верный Кэн как домой возвратился – вошел привычно: «Здравствуй», сухо коснулся ее лба губами, куртку на вешалку, пакет на кухоньку; водогрейка радостно засвистела паром на его прикосновение. Эрла с привычной спешкой привела в порядок волосы, посмотрелась в зеркало – господи, и это модная художница: глаза опухли, рот прикушен…
Пришлось наколоть льда и приложить к векам, чтобы спал отек. Кэннан не тот человек, при ком нельзя заниматься собой, – не возникает ни неловкости, ни панибратства. Эрла всегда хотела иметь брата вроде Кэннана – надежного и правильного.
– Я не встреваю в его дела, – говорила Эрла, принюхиваясь к желто-коричневой пене над дымящей чернотой кофе. – Киберы, системы, сети – мне все это далеко, как ньягонская алгебра. Но чтобы так демонстративно не встревать в мои дела!.. Кэн, я его видела последний раз месяц назад, десятого апреля. Лотус – и тот чаше появляется.
Кэннан задумчиво помешивал жиденький – дно видно – чай. В его запасе знаний было мало данных о любви взрослых людей. Он смог бы внести коррективы в подростковую влюбленность, но как быть с двумя сильными, вполне сложившимися личностями, которые хоть и сблизились, но никак не могут стать настоящей парой? Дел у обоих – больше, чем можно поднять. Каждый вкладывает весь свой пыл в профессию – что, друг для друга ничего не остается, кроме усталости?.. А попытаться их уговорить вдвоем отправиться в круиз, на Пасифиду или на Талассу, – тотчас же схватятся: «У меня поисковая программа не дописана! Я как раз хотела рисовать борцов, Лотус обещал меня сводить к ним!..»
И кофе на Эрлу не влияет – глаза остались неживыми, бледными.
– А после вчерашнего? Что, трудно было позвонить мне?.. Но не говори ему, что я сказала. Я не буду рада, если он прибежит, послушав тебя. Человек сам должен понять… Да, у него проблемы! А у меня их нет? И он – в числе моих проблем. Может, ты пока у меня останешься, Кэн? А то я чувствую: опять Лотус прибежит с докладом, как они Файри спасают, а у меня сил нет его выпроваживать.
– Как твои картины? Я читал о выставке в газетах и в Сети…
– Блеск, – невесело вздохнула Эрла. – Все хвалят. Даже туанцы. Я видела твой отзыв, спасибо… Так ты поживешь со мной немного? Какие-то ценители с КонТуа собирались тут прийти, визитку вон прислали – смотри, может, включишься, грохнешь им две-три статейки на заказ…
Эрла извелась со вчерашнего дня. Она видела снятую издали, смутную, колеблющуюся сцену на крыше «столба» – Хиллари падает, террорист бросается к нему, потом бежит к флаеру… в ту минуту она, кажется, отчаянно закричала, вцепившись себе в волосы, – но Хил встал, кинулся следом… флаер взлетел.
И с тех пор – ни весточки, лишь несмолкающий галдеж в телевизоре, домыслы и версии одна другой глупей и вздорней. Покоя не было – Эрла спала, не раздеваясь, обрывочным, поспешным сном, то и дело растрепанно вскидываясь с подушки; было не до еды, не до работы, не до звонков – ни до чего, на уме был упавший на крыше Хиллари. Она послала к дьяволу Лотуса, явившегося с последними хлипоманскими новостями и похвальбой об успешной продаже ее картин. Из дома ни ногой. – у подножия томится орава репортеров, готовых затарахтеть в микрофоны: «Вот она, знаменитая подружка Хармона, который…» Паразиты!
Творческие люди не умеют поддерживать порядок ни в доме, ни в своем уме. Большая квартира-студия Эрлы всегда напоминала гибрид музея с лавкой старьевщика и кухней хозяйки-растяпы; теперь беспорядок вторгался к ней в мысли, и ощущать себя ненужной, позабытой, неприкаянной было сейчас особенно мучительно – как можно вынести, когда тебя, сходящую с ума, живую и страдающую, вычеркнули из списка?!
Промаявшись ночь в полусне, Эрла вместо завтрака наглоталась воды из-под крана, умылась кое-как – и позабыла утереться. Сосредоточенно тыча пальцами, настроила трэк на автоответ: «Оставьте ваше сообщение в записи». Но стало еще хуже – тишина угнетала, одиночество и неизвестность сжимали виски.
Кэннан, Кэннан.
Когда-то в прошлом Хиллари подселил ей на время своего приятеля; она согласилась – порой у нее жили подолгу друзья и знакомые друзей. Она и не заметила, как автор обозрений стал ее желанным собеседником. Ну педант. Ну немножко зануда и слишком уж вежлив. Зато какой багажник на плечах! И спорить с ним было одно удовольствие. Спохватиться не успела – вслед за Кэннаном проникли в дом и иллюстраторы, и копиисты, которые оттерли прежних друзей в сторонку.
– Ты это сделал нарочно? – спросила она Хила, раскусив его лукавство.
– Да, – улыбнулся глазами Хил. – Надо было, чтоб ты обновила свои знакомства. Ты недовольна?
– Нет… пожалуй, нет…
– Кэннан, мне плохо! – Эрла чуть не плакала в трэк. – Приезжай, пожалуйста!
– Сейчас же еду к тебе. Эрла, не откажи в маленькой просьбе…
– Что? – всхлипнула она.
– Прими душ. Обещаешь? Я привезу молотый кофе. Или лучше – чай? Он тоже натуральный. С настоящим сахаром. Есть сливки.
У Эрлы отлегло от сердца. Есть, есть один человек в Городе, который не пропадает неизвестно где неделями, не вваливается заполночь с компашкой неизвестных и обкуренных людей, а является, когда его позовут. Да, надо чем-нибудь заняться – чем-то простым и бытовым. Действительно, вымыться, растереть кожу до горячей красноты.
Верный Кэн как домой возвратился – вошел привычно: «Здравствуй», сухо коснулся ее лба губами, куртку на вешалку, пакет на кухоньку; водогрейка радостно засвистела паром на его прикосновение. Эрла с привычной спешкой привела в порядок волосы, посмотрелась в зеркало – господи, и это модная художница: глаза опухли, рот прикушен…
Пришлось наколоть льда и приложить к векам, чтобы спал отек. Кэннан не тот человек, при ком нельзя заниматься собой, – не возникает ни неловкости, ни панибратства. Эрла всегда хотела иметь брата вроде Кэннана – надежного и правильного.
– Я не встреваю в его дела, – говорила Эрла, принюхиваясь к желто-коричневой пене над дымящей чернотой кофе. – Киберы, системы, сети – мне все это далеко, как ньягонская алгебра. Но чтобы так демонстративно не встревать в мои дела!.. Кэн, я его видела последний раз месяц назад, десятого апреля. Лотус – и тот чаше появляется.
Кэннан задумчиво помешивал жиденький – дно видно – чай. В его запасе знаний было мало данных о любви взрослых людей. Он смог бы внести коррективы в подростковую влюбленность, но как быть с двумя сильными, вполне сложившимися личностями, которые хоть и сблизились, но никак не могут стать настоящей парой? Дел у обоих – больше, чем можно поднять. Каждый вкладывает весь свой пыл в профессию – что, друг для друга ничего не остается, кроме усталости?.. А попытаться их уговорить вдвоем отправиться в круиз, на Пасифиду или на Талассу, – тотчас же схватятся: «У меня поисковая программа не дописана! Я как раз хотела рисовать борцов, Лотус обещал меня сводить к ним!..»
И кофе на Эрлу не влияет – глаза остались неживыми, бледными.
– А после вчерашнего? Что, трудно было позвонить мне?.. Но не говори ему, что я сказала. Я не буду рада, если он прибежит, послушав тебя. Человек сам должен понять… Да, у него проблемы! А у меня их нет? И он – в числе моих проблем. Может, ты пока у меня останешься, Кэн? А то я чувствую: опять Лотус прибежит с докладом, как они Файри спасают, а у меня сил нет его выпроваживать.
– Как твои картины? Я читал о выставке в газетах и в Сети…
– Блеск, – невесело вздохнула Эрла. – Все хвалят. Даже туанцы. Я видела твой отзыв, спасибо… Так ты поживешь со мной немного? Какие-то ценители с КонТуа собирались тут прийти, визитку вон прислали – смотри, может, включишься, грохнешь им две-три статейки на заказ…