Пантелеев Алексей. Ленька Пантелеев

   У Кувшинниковых Ленька работал. Ухаживал за скотиной. Ходил за водой. Окапывал гряды на огороде. Помогал по хозяйству. Но работать его никто не принуждал, хочешь - работай, не хочешь - гуляй, читай, сочиняй песни...
   Ленька писал стихи. И хозяева очень гордились им. И по вечерам приглашали гостей - послушать Ленькины сочинения.
   ...Это лето было исключительно жаркое. В поволжских губерниях начался голод. И здесь - под Уфой - тоже было не очень хорошо с урожаем. Все погорело, посохло, одни только яблоки уродились в изобилии. Этими яблоками сырыми, сушеными, пареными и вареными - и питались, главным образом, местные жители.
   Потом появились беженцы - из Самарской, Саратовской и даже Астраханской губерний. Целыми толпами ходили эти страшные, изможденные люди из деревни в деревню, выпрашивая подаяние и рассказывая спокойными, заученными словами про те ужасы, какие им пришлось перенести у себя на родине. Ленька долго не мог забыть женщину, которая, сидя на земле, тихим голосом рассказывала окружившим ее бабам о том, как на ее родине в одной семье зарезали, сварили и съели двухмесячную девочку. Запомнилась ему и другая женщина. На желтое, костлявое тело ее была накинута рваная холщовая рубаха. За руку она вела пятилетнюю девочку, которая была еще костлявее и желтее, ноги у девочки были тоненькие, как веточки, ручки, как у годовалого ребенка. Женщина просила милостыню. Марья Петровна вынесла ей в глиняной мисочке остатки борща и поставила мисочку на приступку. Женщина упала на колени и, стоя на четвереньках, как собака, чавкая и захлебываясь, лакала борщ прямо из миски, а девочка ползала рядом и тоже старалась приладиться к мисочке...
   Ленька так полюбил своих новых хозяев, что ему и думать о расставании не хотелось. Но однажды Василий Емельянович поехал в Бугульму - добывать соль. Он взял с собой Леньку. По пути им пришлось переезжать ночью железнодорожное полотно. В это время проходил пассажирский поезд. Ленька услыхал паровозный гудок, увидел зеленые вагоны и пассажиров, которые выглядывали из окошек, и у него так защемило сердце, так захотелось в город, на родину, в Петроград, что он расплакался и сквозь слезы сказал об этом Василию Емельяновичу. Тот огорчился, даже обиделся немного, как показалось Леньке, но ничего не сказал и только, помолчав, спросил:
   - Как же ты без сапог-то поедешь?
   Ленька ходил босиком, но в эту минуту ему казалось, что он и без штанов поехал бы.
   На базаре они расстались. Ленька пошел, оглянулся... Василий Емельянович стоял не двигаясь, раздвинув ноги, и похлопывал себя кнутом по голенищу.
   - Марье-то Петровне что передать? - крикнул он Леньке вслед.
   Ленька остановился. От стыда у него загорелись уши. Он забыл даже привет передать Марье Петровне.
   - Передайте, - закричал он, - передайте, что я... что я еще вернусь!
   - Ну-ну... Будем ждать, - улыбнулся Василий Емельянович.
   Ленька не сдержал слова. Людей этих он никогда больше не видел.
   ...Он пришел на вокзал. Билетная касса была закрыта. Тысячи людей сидели на вокзале в ожидании поезда. Но никто ему не мог сказать, когда пойдет поезд на Петроград.
   - Садись, куда сядешь, - посоветовал ему какой-то бородач. Куда-нибудь привезут - и то спасибо.
   Ленька послушался бородача. Он втиснулся без билета в первую попавшуюся теплушку поезда, который остановился у бугульминского вокзала. Этот поезд привез его в Уфу. Там Ленька пересел на другой поезд. Потом еще пересел. И еще... Географию он знал неважно и даже не имел представления, в какую сторону ему нужно ехать. Таким образом, скитаясь из города в город и пересаживаясь с одного поезда на другой, он добрался до города Белгорода. Приехал он сюда на паровозном тендере, отыскав там очень удобное лежачее место - под нефтяным баком.
   В Белгороде, когда он пытался высунуть голову из своего одноместного купе, чтобы подышать воздухом, его заметил дежурный, агент ЧК.
   Леньку забрали. На допросе он объяснил, что едет разыскивать мать. Ему не поверили.
   - Все вы так говорите, - сказал начальник пикета.
   - Кто это все? - спросил Ленька.
   - Малолетние воры - вот кто...
   Ленька по-настоящему обиделся. Он уже давно не занимался воровством. И думал, что ему и не придется больше этим заниматься. Он расплакался...
   Тогда начальник пожалел его и приказал дежурному написать бумажку, по которой Ленька мог ехать до Петрограда без билета.
   В помещении пикета висела на стене большая железнодорожная карта России. Пока дежурный сочинял мандат, Ленька разглядывал карту. Он очень удивился, когда узнал, что попал совсем не туда, куда ехал, и что город Белгород находится на Украине.
   В бумажке, которую ему выдали, было сказано, что он - беспризорный и едет в Петроград к матери. Всем организациям и учреждениям предлагалось оказывать ему помощь. Вместе с бумажкой начальник дал ему - от себя миллион рублей. Кроме того, его накормили хлебом, а какой-то агент дал ему еще две дольки чесноку и посоветовал натереть хлеб. Леньке это блюдо очень понравилось, а чесночный запах заставил его вспомнить о матери, и ему до смерти захотелось в Петроград.
   Спать его устроили в каком-то пустом бараке, где помещались до этого раненые. Там пахло йодоформом, повсюду валялись ошметки бинтов, марля, вата, а на бревенчатых стенах висели обрывки плакатов.
   ДОБЬЕМ ДЕНИКИНА!!!
   НЕ ПЕЙТЕ СЫРОЙ ВОДЫ!
   ТИФОЗНАЯ ВОШЬ - ВРАГ РЕВОЛЮЦИИ!
   Ленька ночевал в бараке один. Его закрыли на ключ.
   Ночью он проснулся от какого-то шума. Или кто-то толкнул его. Он не сразу понял, в чем дело. Приподняв голову и протерев глаза, он увидел, что в потемках кто-то крадучись бежит к окну.
   - Эй, кто это? - закричал Ленька.
   Но человек уже распахнул окно и выпрыгнул в маленький привокзальный садик. У Леньки слипались глаза. Пробормотав что-то, он повалился на грязный, зашарканный пол и заснул.
   Разбудили его чекисты.
   - Эй, путешественник, вставай. Поезд подходит.
   Ленька не сразу сообразил, где он и что с ним. Заспанный, он выбежал на залитую солнцем платформу. Там уже толпился народ в ожидании поезда. Ожидающих было так много, что Ленька представить не мог, как ему удастся проникнуть в вагон. Когда подошел поезд, орды пассажиров с мешками, корзинами и узлами ринулись на приступ вагонов. Как Ленька и ожидал, его сразу же затолкали и оттеснили в сторону. Но тут на помощь ему пришел дежурный чекист. Он не только помог Леньке войти в вагон, но и усадил его на очень хорошее место, у самого окна. В вагоне на Леньку сразу же стали смотреть с уважением. А когда поезд тронулся, какая-то женщина-спекулянтка стала угощать его яблоками и вяленой воблой.
   Очень скоро в вагоне поднялась суматоха. Пронесся слух, что по поезду идет контроль. Безбилетные пассажиры, которых в то время было гораздо больше, чем платных, кинулись спасать свои души. Кто прятался в уборных, кто залезал под лавки, а некоторые, у которых, наверно, и вообще совесть была нечиста, даже соскакивали на ходу с поезда.
   Ленька сидел совершенно спокойный. Он умел прятаться от контроля, но сейчас в этом не было необходимости. Он жевал соленую, твердую, как подошва, рыбу, смотрел в окно и высчитывал, через сколько дней он будет в Петрограде.
   В вагоне появился контроль: поездной кондуктор, работник ЧК и несколько красноармейцев с винтовками.
   - Предъявите ваши документы! - возгласил кондуктор.
   Те, у кого документы были, полезли в карманы, за пазухи, стали расстегивать кошельки, развязывать узелки; а те, у кого документов не было, забились поглубже под лавки, съежились там и перестали дышать.
   У Леньки документы и деньги хранились в нагрудном кармане зеленой рубахи, которую ему когда-то перешила из солдатской гимнастерки Маруся. Когда подошла его очередь и кондуктор спросил: "А у тебя что?", он сунул руку в карман и сказал:
   - Пожалуйста.
   Но сразу же почувствовал, - словно рыбья кость встала у него поперек горла. В кармане ни денег, ни документов не было. Соскочив с лавки, он принялся рытье" в других карманах - карманы были пусты.
   - Ну что же ты? - сказал кондуктор.
   - Сейчас, сейчас, - бормотал Ленька. - Одну минуточку. У меня есть мандат... Мне Чека выдала...
   Он рылся за пазухой, выворачивал рваные карманы штанов, тряс штанину нигде мандата не было. Только тут он вспомнил ночную сцену в бараке и понял, что деньги и документы у него украли. Губы у него затряслись. Он заплакал.
   - Товарищи, - проговорил он сквозь слезы, - меня обокрали.
   - Брось заливать, - сказал кондуктор. - Это тебя-то обокрали? Ты сам небось чистишь карманы - по первой категории...
   На ближайшей станции Леньку высадили. Когда он выходил из вагона, вдогонку ему неслись насмешки, ругательства и издевательства. Особенно старалась женщина, которая угощала его яблоками и рыбой. Поезд уже тронулся, и Ленька стоял один на пустой платформе, а она все еще высовывалась из окна и хриплым от негодования голосом кричала:
   - Паразит!.. Обманщик!.. Воблу жрет, а у самого документов нету...
   Ленька показал ей кулак, присел на корточки у кипяточного бака и снова заплакал. В эту минуту он услышал у себя над головой грубый мальчишеский голос:
   - Эй, плашкет! Чего сопли распустил?
   Перед Ленькой стоял ободранный загорелый паренек - его одногодок или чуть побольше.
   - Нашпокали? - сказал он.
   Ленька перестал плакать, угрюмо посмотрел на паренька и сказал:
   - Кого нашпокали? Никого не нашпокали.
   - Высадили?
   - Высадили, - сказал Ленька.
   - Чего ж плакать? Балда! Ты чей - одесский?
   - Петроградский, - сказал Ленька, все еще дичась и с любопытством разглядывая паренька. У того было грязное, шелудивое, перемазанное мазутом, но очень красивое белозубое лицо.
   - Если ты петхогхадский, - сказал он, передразнивая Леньку, - то очень приятно. В Петрограде, говорят, на ходу подметки срезают. Это правда?
   - Не слыхал. Не знаю, - ответил Ленька.
   - Ты что - втыкаешь?
   Ленька не понял, но сказал:
   - Нет.
   - Ну и дурак, если нет. Давай на сламу работать?
   - На какую сламу?
   - Ну, на пару. На бану майданы резать. Айда?
   - Айда, - сказал Ленька, хотя и тут не понял, на каком бану и какие майданы ему предлагают резать. Почему-то ему показалось, что бан что что-то вроде баштана, а майдан - арбуз или тыква по-украински. Но очень скоро он понял, что речь идет не о тыквах и не об арбузах. Белозубый паренек, которого звали Аркашкой, несмотря на свои четырнадцать лет, был уже очень опытным железнодорожным вором. Он предложил Леньке войти с ним в компанию и воровать на вокзалах и в поездах вещи у пассажиров.
   Леньку не бросило в жар от этого предложения. Нет, после всего, что с ним было, он уже не мог смотреть на воровство с тем презрением, которого оно заслуживает. Но, выслушав Аркашку, он, не задумываясь, сказал:
   - Нет, к чегту.
   И пошел.
   - Фасон берешь? - крикнул ему вдогонку Аркашка. - Ну, что ж... пожалуйста... без тебя обойдемся...
   Подошел поезд. Ленька вскочил на ходу на подножку, пробрался в вагон. На следующей станции его высадили, надавав пинков.
   Приближался вечер, заморосил дождь. Станция была маленькая, зала для пассажиров при ней не было.
   Ночевал Ленька в виадуке под железнодорожным полотном.
   На следующий день утром он голодный сидел на скамеечке у станционного домика и думал: что ему делать? Ни денег, ни документов у него не было. Пойти в милицию? Проситься в детдом? Или на какую-нибудь новую "ферму"? Нет, нет, только не это...
   Он уже начал жалеть, что отказался от предложения Аркашки, как вдруг услышал рядом с собой знакомый голос:
   - Здорово, фрайер!
   Позже Ленька со стыдом вспоминал, как он обрадовался, узнав белозубого Аркашку.
   - Обедал? - спросил тот.
   - Нет, - пробурчал Ленька.
   - Завтракал?
   - Нет.
   - Значит, прямо ужинать собираешься?
   Ленька угрюмо ухмыльнулся.
   - Ну как, - втыкаем? - спросил Аркашка, присаживаясь возле него на лавочку.
   Не было рядом с Ленькой сильной руки, которая бы могла поддержать его. Не было матери, не было Юрки, не было Василия Федоровича Кривцова...
   Вокруг было пусто, опять моросил дождь.
   - Ну, что ж... Втыкаем, - сказал Ленька, тряхнув головой.
   ...С первым же поездом они отправились "на гастроли", как говорил Аркашка. На станции Казачья Лопань Аркашка унес из-под самого носа зазевавшегося пассажира большой кожаный чемодан. В чемодане, который они открыли на пустыре за железнодорожными складами, оказались такие богатства, что Ленька рот разинул. Здесь лежало хорошее, тонкого полотна мужское белье, яркие галстуки, крахмальные воротнички, бритва, махровое полотенце, душистое мыло, бутылка вина, белая булка, английские консервы, шоколад, несколько лимонов - вещи, которых Ленька несколько лет и во сне не видел. На самом дне чемодана в коробке из-под зубного порошка были запрятаны маленькие дамские часы на золотой браслетке.
   Даже у видавшего виды Аркашки глаза разбежались при виде этих богатств.
   - Ничего, ничего, пофартило, - говорил он, лихорадочно роясь в чемодане. - У тебя рука легкая. Из тебя человек выйдет, Ленька! А?
   Эта похвала не очень порадовала Леньку.
   Он спросил: у кого Аркашка украл этот чемодан? Что это за человек, который в голодные военные годы ест белый хлеб, сардинки и лимоны?
   - Тоже, наверно, вор, - сказал Аркашка. - Или какой-нибудь буржуй недорезанный.
   Ленька почему-то вспомнил Волковых. То, что вещи эти - буржуйские, немного утешило его.
   - В общем - плевать! - сказал Аркашка. - Сейчас это все наше.
   Он смеялся, потирал руки и без конца повторял:
   - Ничего, ничего... Поживем, парень! Погуляем на славу!..
   Хотя Ленька не принимал никакого участия в этой краже, Аркашка по-братски разделил с ним все награбленное. Они уехали в Харьков. И там около месяца жили припеваючи, проедая деньги, вырученные от продажи часов и других вещей.
   Но скоро они расстались. Аркашка покинул Леньку. То ли ему показалось, что Ленька невыгодный компаньон, так как Ленька воровал хуже и не так удачно, то ли он ему просто надоел, но однажды Ленька проснулся и увидел, что Аркашки нет. Ночевали они на бульваре - в кустах акации. Ленька посидел, подождал и, забеспокоившись, решил пойти поискать товарища. Он уже хотел подняться, когда машинально сунул руку в карман, где лежали у него заколотые французской булавкой деньги. В кармане он нащупал что-то холодное, мягкое и пушистое. От обиды и отвращения он закричал. Оказалось, что Аркашка не только обокрал его, вынув из кармана все деньги, но еще и поиздевался над ним, засунув в карман маленького дохлого котенка.
   ...Расставшись с Аркашкой, Ленька не горевал. Но жизнь его уже опять пошла кувырком.
   Споткнуться и упасть в яму нетрудно, выкарабкаться из нее гораздо труднее.
   Стыдно, горько и больно вспоминать Леньке эту осень, зиму и лето, которые он провел в Харькове и в других городах Украины... Почти год скитался он, вместе с тысячами таких же бездомных ребят, по разоренным войной местам. Не раз побывал он за это время в отделениях милиции, в железнодорожных чека, в арестных домах угрозыска...
   Иногда думал: как же это так получилось? Был честный мальчик, учился, читал, писал стихи... И вот все это рассыпалось, ничего не осталось, он вор, бродяга, отпетый человек.
   Он делал над собой усилия, пробовал не воровать, работать. Ходил на вокзал, предлагал пассажирам помочь снести вещи. Но вид у него был такой, что пассажиры пугались.
   - Знаем, - говорили они, - знаем, куда ты их снесешь...
   И, оттолкнув Леньку, они сами тащили свои корзины и чемоданы, до трамвая или до тележечника.
   Пробовал он и торговать. Когда начался нэп и открылась частная торговля, он купил у знакомого китайца сотню дешевых самодельных папирос, вышел на главную улицу и стал кричать:
   - А вот кому папигос! Папигос кому?!
   Но пока торговал, больше выкурил сам, чем продал. Вечером подсчитал убытки и понял, что частный капиталист из него не выйдет.
   О возвращении в Петроград он уже не мечтал. Ему казалось, что он уже конченый человек, он не мог представить себе, как он встретится с матерью или сестрой и как посмотрит в глаза им...
   ...Но в конце лета снова напала на него тоска по родине. Он уже измотался, устал... По вечерам он с завистью поглядывал на освещенные окна, за которыми текла нормальная человеческая жизнь: люди сидели за самоварами, пили чай, матери ласкали детей.
   Как-то под вечер он сидел у железнодорожного полотна на станции Сортировочная, ел вишни. И вдруг, неожиданно для самого себя, решил:
   - Поеду в Петроград.
   Он не стал заходить в город, - там не было у него никаких дел, никто не поджидал его там, и не с кем ему было прощаться. Он дождался первого поезда, вскочил на ходу на подножку, с подножки перебрался на буфер, а оттуда - по лесенке - на крышу. До Курска он ехал без приключений. Ночь была холодная, он сидел, скорчившись, у трубы вентилятора и думал о Петрограде. Глаза у него слипались, но спать было нельзя, так как во сне очень легко сверзиться с покатой крыши, а кроме того, подъезжая к станции, надо перебираться на сторону, противоположную платформе, чтобы не заметил с платформы агент. Но все-таки Ленька заснул. И только чудом каким-то не свалился и не попал под колеса. В Курске его сняли с крыши. Полтора часа он просидел в пикете, дал обещание зайцем больше не ездить и был отпущен. Добравшись до станции Курск-товарная, и отыскав подходящий поезд, он забрался на паровозный тендер и зарылся в уголь. Так, пересаживаясь с поезда на поезд, - на крышах, на буферах, на вагонных рессорах, в угольных ящиках, в нефтяных баках, - он ехал на родину. Однажды утром он проснулся и, заметив, что поезд стоит, высунулся наружу. Он увидел знакомый перрон и высокую застекленную крышу Николаевского вокзала. Сердце его застучало. Он был в Петрограде.
   ГЛАВА X
   Он шел по Невскому - оборванный, длинноволосый, босой, перепачканный углем и нефтью - и ему не верилось, что он шагает по родной земле. Слезы текли по его лицу, оставляя белые полосы на перемазанных углем щеках.
   Больше трех лет прошло с тех пор, как он уехал из этого города. И вот он возвращается. Но разве это тот самый Ленька идет, который нотой 1918 года подъехал на извозчике к Николаевскому вокзалу и, увидев этот вокзал, с трепетом подумал: неужели ему и правда предстоит такой далекий путь, неужели он на все лето едет в деревню?
   Нет, это уже не тот Ленька.
   Он шагает по Невскому и с удивлением думает, почему это никто не смотрит на него и не показывает пальцами. Но таких, как он, на улицах очень много. Да и сам Петроград выглядит не таким чистеньким и нарядным, каким он выглядел четыре года назад. Город еще не оправился от разрухи. Уже отгремели пушки, но пахнет еще порохом гражданской войны. Булыжные мостовые разворочены. В витринах зияют огромные трещины. Люди выглядят больными и голодными, хотя на улицах уже попахивает жареными пирожками и над магазинами красуются новенькие, нарядные вывески: "Кафе", "Хлеб и булки", "Продукты питания"...
   С трепетом поднимался Ленька по широкой полутемной лестнице, где каждая ступенька и даже каждая выбоина на ступеньке были знакомы ему и напоминали детство.
   Клеенка на дверях была ободрана. Звонок не звонил. Ленька стучал минут пять. Наконец дверь наполовину отворилась. Из-за цепочки выглянула незнакомая женщина, старуха с завязанной щекой. У Леньки срывался голос, когда он спросил, дома ли Александра Сергеевна.
   - Пошел, пошел, - ответила ему старуха и захлопнула дверь.
   Ленька опешил, но, подумав и подождав, опять постучал. Женщина, не открывая двери, стала ругаться. Она заявила, что если Ленька сию же минуту не уйдет, она позвонит в домовой комитет и его заберут куда следует.
   - Вы не ругайтесь, пожалуйста! - закричал Ленька. - Вы мне только скажите: Александра Сергеевна здесь живет?
   - Никаких Александр Сергеевн здесь нету, - сказала женщина и, помолчав, добавила: - Уходи, пожалуйста...
   Ленька, понурый, поплелся вниз. Он перешел улицу и заглянул в окна второго этажа. За окном - в бывшей детской - висела клетка с чижиком или канарейкой. На подоконниках стояли горшки с цветами. Форточка в бывшей столовой была заткнута полосатой подушкой.
   До вечера Ленька бродил по городу. Вечером он решил поискать кого-нибудь из родных. На Екатерининском канале{222} жила его тетка, мамина сестра. Ни номера дома, ни номера квартиры он не помнил. Только случайное детское воспоминание помогло ему отыскать этот дом. На высокой глухой стене он увидел огромный железный плакат: "Какао Жорж Борман". Толстый розовощекий повар в белом колпаке и в таком же переднике, зловеще улыбаясь, помахивал над головой банкой с какао. Ленька вспомнил, что этого повара он почему-то страшно боялся в детстве. Когда они с матерью подъезжали или подходили к этому дому, он отворачивался и зажмуривался. Этот повар снился ему иногда по ночам, как и позеленевший от петербургских туманов памятник композитору Глинке у Мариинского театра.
   ...Парадный подъезд был закрыт. Ленька поднялся по черной лестнице и позвонил. Облако вкусного пара ударило ему в лицо. На пороге стояла перед ним с поварешкой в руке его тетка. Не слишком храбро смотрела она на маленького оборванца.
   - Что тебе нужно, мальчик? - спросила она, попятившись.
   Ленька шагнул вперед. Сорвал с головы рваную кепку с полуоторванным козырьком, улыбнулся и сказал:
   - Неужели не узнаете, тетя Рая?
   Тетка всплеснула руками:
   - Леша?!
   Кинувшись с объятиями к Леньке, она остановилась на полдороге. Обнять и поцеловать его она не решилась. На ней было чистое нарядное платье и розовый в белую горошинку передник.
   Конечно, первый вопрос, который Ленька задал, был:
   - Что с мамой? Где она?
   Он с ужасом ждал страшного ответа. И вдруг он видит, что тетка повернулась к дверям, высунула голову в коридор и кричит:
   - Шурочка!
   Он не успел опомниться и сообразить, в чем дело, как уже очутился в объятиях матери. Мать целовала его, плакала и смеялась, и черные угольные пятна покрывали ее лицо, руки и выгоревшее ситцевое платье.
   - Боже мой! Какое счастье, - говорила она, прижимаясь щекой к его взлохмаченной грязной голове. - Лешенька... Сынок... Мальчик... Где ты был? Ведь мы давно похоронили тебя. Васюша был уверен, что тебя волки съели на этой ужасной ферме.
   - А где он?
   - Кто? Вася? Он с нами живет. Он скоро придет. Он у нас уже совсем взрослый - не узнаешь его - работает в булочной. А эту ты узнаёшь?
   В дверях стояла и с недоумением смотрела на происходящее десятилетняя курносенькая девочка, в шерстяном клетчатом платьице, из которого она давно успела вырасти.
   - Мама, кто это? - проговорила она испуганно.
   - Лялька! Да ты что - не узнала?
   Девочка вскрикнула, завизжала и кинулась целовать брата. Леньку вымыли в ванне. Мать сама остригла ножницами его сбившиеся в колтун космы, сама отскребывала его костлявую, покрывшуюся черной коркой спину жесткой греческой люфой.
   Через полчаса пришел с работы Вася. Он еще больше возмужал, вытянулся, был на полголовы выше Леньки. Когда они целовались, в нос Леньке ударил приторный запах кондитерской: несвежего масла, помадки, каких-то эссенций... Волосы у Васи были осыпаны мукой, к пальцам у ногтей пристало засохшее тесто.
   - Ты что так рано сегодня, Васюша? - спросила Александра Сергеевна.
   - Мы не работали, у нас забастовка, - басом ответил мальчик.
   - Какая забастовка?
   - Хозяйчик договор не подписал, - важно объяснил Вася, и Ленька с удивлением и с уважением посмотрел на младшего брата.
   За чаем, когда собралась вся семья, начались взаимные расспросы. У каждого было что рассказать.
   - Мы думали, что тебя волки загрызли, - говорил Вася. - Я два дня по лесу ходил, искал тебя. Ты почему, чудак, мне-то не сказал, что бежать собираешься?
   - Я боялся. Ведь Дракон обещал убить меня.
   - А что ж, и убил бы... Ему ничего не стоило. Между прочим, усмехнулся Вася, - ты знаешь, что с этим Драконом случилось?
   Ленька вздрогнул.
   - Что?
   - А вот что!.. - и Вася, вместо ответа, сложил из четырех пальцев решетку.
   - Арестовали?
   - Всех. И Дракона, и помощников его... Конопатого помнишь? В очках такой... И его взяли за шкирку. Оказалось, что все они - бывшие офицеры, белогвардейцы...
   - Погоди, - сказал, побледнев, Ленька. - А как его фамилия?
   - Чья?
   - Директора.
   - Гм... Шут его знает. Забыл. Ах да, вспомнил! Поярков Николай Михайлович.
   - Я так и знал! - воскликнул Ленька.
   - Что ты знал?
   - Мама, ты помнишь?
   - Кого? - удивилась Александра Сергеевна.
   - Пояркова.
   - Нет, мальчик. Откуда же мне знать его?!
   - Ну, что ты! Офицер... В Ярославле... Сын хозяина гостиницы. Еще мы на пароходе с ним встретились. Еще я его отпустил, дурак...
   - Не может быть. Наверно, это совпадение, - сказала Александра Сергеевна.
   - Не совпадение. Он только бороду отрастил. А я его еще на ферме узнал... Честное слово, я все время думал, что это он. Теперь бы я его, негодяя, не выпустил, - сквозь зубы сказал Ленька и увидел, что мать с удивлением и даже с испугом покосилась на него.
   Рассказала коротко и она свою историю. И на ее долю тоже выпало немало передряг и злоключений.
   ...Ранней весной девятнадцатого года Александра Сергеевна выехала из Петрограда, сдав на вокзале в багаж несколько ящиков электрических лампочек, ноты, книги, канцелярские принадлежности и другие вещи, за которыми она и ездила в командировку. Поезда, которыми она ехала, шли медленно, как и полагалось им ходить в те дни, но почти до конца пути все было благополучно, и Александра Сергеевна рассчитывала, что через день-другой она увидит и сестру и детей.