Пантелеев Алексей. Ленька Пантелеев

   - А что ж, - сказал он спокойно, - разве это не правда?
   Угреватое лицо Гердерихи позеленело. Маленькие мышиные глазки с бешенством смотрели на Леньку.
   - Значит, это действительно твоих рук дело? Значит, атмосфэра, которая царит у нас в школе, тебя не устраивает? Значит, тебя больше устраивают драки, хулиганство и воровство?
   - Почему? - вспыхнул Ленька. - Какое воровство?
   - Ну что ж, - не отвечая, сказала Гердериха, - мы найдем выход из этого положения. Как видно, милейший, ты забыл, что находишься в нормальной школе, в бывшей привилегированной гимназии, а не в приюте и не в колонии для малолетних преступников.
   "Ага, все ясно, - подумал Ленька. - Теперь понятно, откуда Володька Прейснер узнал о моем прошлом".
   - Ты что смотришь на меня, как зверь? - вскричала Гердериха. - Может быть, ты хочешь меня ударить или зарезать? Я бы не удивилась...
   "Очень мне надо", - подумал Ленька.
   - Можно идти? - сказал он, нахмурившись.
   - Нет, погоди, гаденыш... Уйти ты успеешь.
   С грохотом выдвинув ящик, Гердериха достала оттуда блокнот, с треском вырвала из него листок, с шумом открыла чернильницу и, тряхнув пером, одним духом размашисто написала записку.
   - Передашь матери, - сказала она, протягивая записку Леньке. Немедленно. Сегодня же.
   И, поднявшись во весь свой могучий рост, она молча указала мальчику пальцем на дверь.
   Не попрощавшись, Ленька вышел. На лестнице он прочел записку:
   "Предлагаю Вам срочно явиться в учебную часть 149 Ед. труд. школы для переговоров о безобразном поведении и о дальнейшем пребывании в стенах школы Вашего сына Алексея.
   Зав. школой М.Гордер".
   Он понял, что это значит. Спускаясь по лестнице, он думал о том, что идет по этой лестнице последний раз. Он надевал в раздевалке шубейку, смотрел на толстую рябую нянюшку и понимал, что никогда больше эту нянюшку не увидит.
   Школы ему не было жалко. Ему было жаль мать. Он понимал, что вся эта история огорчит ее. А на душе у него и без того было немало грехов перед нею. Он до сих пор не сказал матери, что убежал с завода. Он утаил от нее покупку в кредит Плутарха. Он даже не показал ей этих книг, а спрятал их за шкафом.
   ...Подумывая о том, стоит ли вообще показывать матери эту записку, Ленька медленно переходил у Фонарного переулка набережную, как вдруг его опять больно ущипнули за ухо. Он был уверен, что его догнала Гердериха.
   - Ну, что еще? - вскричал он, вырываясь и отскакивая в сторону.
   Но это была не Гердериха. Перед ним стоял владелец "Экспресса" - Адольф Федорович Краузе.
   Хозяин шел из бани. Это видно было и по его раскрасневшемуся лицу, и по маленькому ковровому саквояжику, который он бережно держал под мышкой. Донкихотская бородка его на морозе слегка заиндевела. На котиковой шапке, домиком стоявшей на его голове, тоже поблескивали искорки инея.
   - Вот мы и встретились, - весело сказал он.
   Леньке ничего не оставалось делать, как сказать "здравствуйте".
   - Учишься? - спросил Краузе, показывая глазами на Ленькину сумку.
   - Учусь, - ответил Ленька.
   - Хорошо делаешь. Учиться в твоем возрасте мальчику более приличествует, чем работать на заводе или, тем более, возить какие-то тележки. И в каком же ты классе учишься?
   - В "Дэ".
   - Гм... А как же это будет, если по-старому?
   - По-старому - в третьем.
   - Ишь ты... Ну, ну... И хорошо занимаешься?
   - Ничего.
   - Да, кстати, голубчик, - сказал Краузе. - Это ведь ты разбил у меня четыре ящика пива и два ящика лимонада?
   - Я... да, - пробормотал Ленька.
   - А ты не подумал, маленький негодяй, что, прежде чем уходить с завода, тебе следовало рассчитаться с хозяином?
   - Я думал, - сказал Ленька.
   - Вот как? И долго думал?
   Ленька молчал.
   - Должен тебе напомнить, голубчик, - ласково сказал Краузе, - что в мое время мальчиков, которые так поступали, секли розгами.
   - Сколько я вам должен? - глухо сказал Ленька.
   - Сколько должен? А это мы сейчас подсчитаем.
   Краузе скинул перчатку и стал загибать толстые, розовые, как у младенца, пальцы.
   - Насколько мне помнится, ты разбил всего сорок восемь бутылок пива и двадцать четыре бутылки лимонада. Если считать по нынешнему курсу... Сейчас, погоди... Четырежды восемь - тридцать два и плюс четыреста восемьдесят... Это значит... пятьсот, пятьсот двенадцать и плюс...
   Он долго шевелил и губами и пальцами и наконец радостно объявил:
   - Всего ты мне должен семьсот восемьдесят четыре миллиона рублей.
   Ленька чуть не упал.
   - Послушайте, но ведь вы же мне тоже должны! - воскликнул он.
   - Я? Тебе?
   - Вы же не заплатили мне жалованья!
   - Ах, вот как? Ты считаешь, что заслужил жалованье? Ну, что ж. Так и быть, скинем сотенку. За тобой шестьсот восемьдесят миллионов. Изволь поплачивать.
   - У меня нет, - сказал Ленька упавшим голосом.
   - Я понимаю, что у тебя с собой нет. Но, может быть, дома?
   - Нет, и дома нет.
   - Если у тебя нет, так найдется, вероятно, у матери. Ты где, кстати, живешь, я забыл?
   Ленька хотел соврать, но почему-то не соврал, а сказал правду:
   - Здесь... вот в этом доме... в розовом... около церкви...
   - Прекрасно. Идем!
   - Куда? - похолодел Ленька.
   Он представил себе все, что сейчас произойдет. Представил огорчение матери, испуганную рожицу Ляли, ехидные усмешечки тетки.
   - Адольф Федорович! - воскликнул он.
   Хозяин схватил его за руку.
   - Ты что - хочешь, чтобы я милицию позвал?
   Они уже шли через двор и подходили к подъезду, когда Ленька предпринял еще одну попытку разжалобить хозяина.
   - Адольф Федорович! - взмолился он. - Пожалуйста... Клянусь! Я завтра... я послезавтра достану... я принесу вам деньги. Запишите мой адрес. Я здесь вот, на этой лестнице, в тридцать первой квартире живу. Ей-богу! Адольф Федорович... Пожалуйста... прошу вас...
   Вряд ли хозяин пожалел Леньку. Скорее всего, он побоялся объясняться с незнакомой ему женщиной. Подумав и потеребив заиндевевшую бородку, он сказал:
   - Хорошо. Так и быть. Поверю тебе. Но только - смотри, Леня! Если до субботы не придешь и не принесешь денег...
   - Приду! Принесу! - перебил его Ленька.
   - ...не поздоровится тебе, - закончил хозяин.
   Он записал в записную книжку адрес и ушел. А Ленька постоял, дождался, пока Краузе скроется под воротами, и поплелся домой.
   ...Он не знал, что ему делать.
   "Зачем я сказал, что до субботы расплачусь?! - ругал он себя, поднимаясь по лестнице. - Где я возьму эти шестьсот восемьдесят миллионов? Все равно ведь это только отсрочка. В субботу он придет к маме и все расскажет ей".
   И вдруг он решил: "Не буду ждать. Расскажу ей все сам".
   Он понимал, что готовит матери удар, и все-таки от этой мысли ему стало легче.
   На лестнице пахло чадом. Дверь на кухню была приоткрыта, и Ленька услышал голос матери:
   - Нет, ты не представляешь, Раюша, какое это счастье, - говорила она. Это такая чудесная, такая здоровая, чистая, талантливая молодежь... Заниматься с ними одно наслаждение. И, ты знаешь, насколько лучше эти рабочие парни и девушки бездарных буржуазных девчонок, которые по принуждению бренчали на фортепьяно...
   "Ну, вот, - подумал Ленька. - Она счастлива, радуется, что нашла по душе работу, а я ей..."
   Он вошел на кухню, и сразу же с лица матери слетела улыбка.
   - Что? - сказала она.
   Испуганно уставилась на него и тетка, застывшая над плитой с алюминиевой поварешкой в руке.
   - Ляля дома? - спросил Ленька.
   - Нет, она еще не приходила. А что? Что случилось?
   - Ничего. Пройдем в комнату. Мне надо поговорить с тобой.
   Он рассказал матери все: и о своих школьных делах, о которых до сих пор не говорил с ней, и о побеге с завода, и о разбитых бутылках, и даже о тех тридцати пяти миллионах, которые он остался должен букинисту. В довершение всего он выложил перед ней записку заведующей. Александра Сергеевна выслушала его, прочла записку, и в голосе ее задрожали слезы, когда она сказала:
   - Мальчик, дорогой... Ну, что ты со мной делаешь? Ну, зачем ты, скажи пожалуйста, молчал столько времени?!
   - Я не хотел тебя расстраивать, - тоже со слезами на глазах пробормотал Ленька.
   - Не хотел расстраивать? Спасибо тебе. Но все-таки, пожалуй, тебе не стоило откладывать все до последней минуты.
   Ленька молчал и уныло смотрел себе под ноги.
   - Погоди, давай разберемся, - сказала мать, потирая лоб. - Господи, и все сразу! И деньги, и эта записка... В школу я завтра утром схожу, поговорю с этой Гердер...
   - Не надо, не ходи, - пробурчал Ленька. - Все равно я там учиться не буду.
   - Да, я тоже думаю, что из этой школы тебе надо уйти. Но все-таки я считаю нужным поговорить с этой особой.
   - Это ты ей сказала, что я - бывший беспризорный?
   - Да, сынок. Это моя ошибка. Прости меня. Я думала, что имею дело с настоящим советским педагогом, думала, что воспитатель должен знать все о прошлом своего ученика. Оказывается, я попала не по адресу... Ну, что же, все к лучшему. В этой школе тебе делать действительно нечего. Найдем другую, получше...
   - Я не буду учиться. Я пойду работать, - мрачно сказал Ленька.
   - Работать? - усмехнулась Александра Сергеевна. - Ты уже поработал, попробовал. Погоди, дорогой, не спеши. Давай лучше сообразим, что нам делать с деньгами. Сегодня у нас что? Среда? Завтра у меня получка. Я должна получить довольно много за сверхурочные. Правда, я думала купить Лялюше новые рейтузы. Бедняжка совсем замерзает. Но - ничего. Зима, слава богу, не такая суровая. Подождет. Купим в следующую получку.
   Александра Сергеевна встала, обняла мальчика за шею и поцеловала его в затылок.
   - Не унывай, сынок, - сказала она весело. - Выкрутимся. Денег я тебе дам.
   ...Работала она по вечерам, возвращалась домой поздно. Но на другой день, получив зарплату, Александра Сергеевна специально приехала с Обводного канала, чтобы передать Леньке деньги.
   - На, получай, безобразник, - сказала она, вручая ему две запечатанные пачки с деньгами. - Тут семьсот пятьдесят миллионов. Рассчитайся заодно и за Тацита своего или - как его? - за Плутарха... Не потеряй только, смотри!
   У Леньки от стыда щипало уши, когда он принимал от матери эти деньги. Запихивая толстые пачки в карман, он бормотал слова благодарности, а она, не слушая его, говорила:
   - Была я у твоей Гердер. Ну и особочка, должна я тебе сказать! Мумия какая-то! Честное слово, я с гимназических лет таких не встречала. Торжественно объявила мне, что на педагогическом совете ставится вопрос о твоем исключении... На что я, столь же торжественно и с большим удовольствием, ответила, что она опоздала, так как я сама забираю тебя из-под ее опеки. Вообще поговорили по душам. А Стеша, оказывается, действительно взялась, и довольно решительно, за эту бурсу. На днях ее будет ревизовать какая-то специальная комиссия...
   ...В тот же день Ленька отправился в "Экспресс" - расплачиваться с бывшим хозяином. По пути он хотел зайти к букинисту, заплатить за книги. Но, уже подходя к Александровскому рынку, он решил, что, пожалуй, лучше сделать это на обратном пути. Он понимал, какие соблазны ждут его в маленьком полутемном подвале, и счел за лучшее отложить этот визит до вечера.
   Но известно, что искушения подстерегают человека не только на тех углах, где он их ждет.
   Дойдя до Измайловского моста, Ленька свернул на Фонтанку. Здесь брала начало та огромная мутная человеческая река, именуемая барахолкой, которая заливала в те годы набережную Фонтанки и все прилегающие к ней улицы и переулки от Вознесенского до Гороховой. Ленька шел через эту густую, как повидло, толпу, стараясь не заглядываться по сторонам и придерживая рукой оттопырившийся карман, заколотый для верности французской булавкой. Со всех сторон на него наседали люди и вещи. Люди расхваливали свой товар, спорили, торговались, ругались, выкрикивали цены. Все, что можно было купить и продать, и даже то, чего, казалось бы, уже нельзя было продать за полной изношенностью и обветшалостью, выносилось на барахолку. Тут можно было при желании приобрести не очень подержанные солдатские брюки галифе и лайковые дамские перчатки, ржавый замок без ключа и допотопную купеческую лисью шубу, кофейную мельницу и страусовое перо, пасхальную открытку, электрическую лампочку, диван, велосипед, щенка-фокстерьера, самовар, швейную машину, очки, водолазный костюм, медаль "За взятие Очакова"...
   Тут же в толпе вертелись жулики, маклаки, валютчики и другие подозрительные личности, неизвестно откуда выплывшие на поверхность земли после того, как Советская власть временно разрешила частную торговлю. Среди этих чубатых молодцов не последнее место занимали "марафетчики" с их незамысловатыми жульническими играми, вроде лото, рулетки, "наперсточка", "веревочки" или "трех листиков"... Марафетчиков окружали их помощники, "поднатчики", которые на глазах у доверчивой публики с невероятной легкостью выигрывали раз за разом огромные ставки.
   - А вот подходи, - кричал безногий инвалид-марафетчик. - Кручу, верчу, деньги плачу! За тыщу пять, за две десять, за три пятнадцать, за пять двадцать пять. Занимай места, вынимай полета!
   Ленька отлично знал, что все это чистое мошенничество, что выигрывают деньги только поднатчики, то есть люди, которые находятся в сговоре с хозяином игры, а стоит поставить на рулетку неопытному игроку, человеку, не знающему законов барахолки, и сразу же счастье повернется лицом к марафетчику. Он много раз видел, как играют, но сам никогда не играл, хотя иногда у него и возникало желание испытать свое счастье и ловкость.
   Это искушение шевелилось у него где-то в глубине души и сейчас. Мысль, что, выиграв много денег, он сможет уплатить долги и хозяину и букинисту и одновременно вернуть деньги матери, казалась ему очень соблазнительной. И все-таки он не поддавался соблазну и не задерживался у стоянок марафетчиков, хотя несколько раз поднатчики останавливали его, хватали за руки и даже тянули в толпу.
   - Эй, парень, - шептали они ему на ухо. - Разбогатеть хочешь? Давай, поставь на счастье. Выиграешь! Ей-богу! Хочешь, давай со мной на пару! Я умею, меня этот хромач не проведет...
   - А ну вас! Катитесь, - отмахивался от них Ленька. - Знаю я вас. Не на такого напали...
   ...Погубили его черные детские рейтузы.
   Краснощекая тетка несла их, развесив на вытянутой руке, и тоненьким голосом кричала:
   - А вот кому рейтузики!.. Теплые... шерстяные... Век носить - не сносить. Рейтузики... рейтузики кому? Дешево отдаю.
   Ленька вспомнил, что по его вине сестра осталась без зимних рейтуз, подумал, что, имея большие деньги, он сможет купить и подарить Ляле эти рейтузы, остановился и сказал себе:
   "А что - попробовать, что ли? Ведь это только простачки проигрывают, которые не знают всех тонкостей игры, а у меня глаз наметанный, меня на арапа не возьмешь..."
   Он вспомнил, что у него есть еще тридцать миллионов сверх той суммы, которую он должен был уплатить своим кредиторам, и решил, что если будет играть, то только на эти деньги.
   Зайдя в какой-то подъезд, он откинул полу шубейки, отстегнул булавку, вытащил из пачки потоньше три бумажки по 10 000 000 рублей, зашпилил карман и вернулся на рынок. Несколько минут он стоял в толпе, окружавшей марафетчика, и приглядывался, следил за серебряной стрелкой, которая быстро бегала по размалеванному кругу рулетки. Он заметил, что выигрывают у поднатчиков чаще всего цифры 8 и 12.
   "Поставлю на двенадцать", - подумал он.
   - Эй, браток, - зашептал ему на ухо какой-то подвыпивший верзила. Давай на пару поставим? У меня пять лимонов есть, и ты пятишник ставь. Выиграем - пополам.
   - Ладно, не лезь, - сказал Ленька. - Я и сам поставлю...
   - А ну, давай, давай, - обрадовался тот, освобождая для Леньки место у табуретки и довольно заметно подмигивая хозяину игры.
   "Ничего, ничего, мигай, - подумал Ленька. - Увидим, как ты сейчас замигаешь".
   - Значит... если выиграю, за миллион пять получаю? - спросил он у марафетчика.
   - Ручаюсь! - воскликнул тот, выхватывая из-за пазухи порядочный ворох скомканных и засаленных дензнаков.
   - Ставлю на двенадцатый номер, - сказал Ленька дрогнувшим голосом.
   - А ну, ставь.
   Ленька свернул трубочкой десятимиллионную бумажку и положил ее на краешек табурета - против цифры "12".
   - Кручу, верчу, деньги плачу! - весело закричал инвалид и действительно ударом толстого пальца раскрутил серебряную стрелку рулетки. Она завертелась с быстротой велосипедного колеса, превратилась в один сплошной, сияющий и колеблющийся круг, потом этот круг стал суживаться, тускнеть, стрелка побежала потише, закачалась, заерзала и остановилась против цифры "12".
   - А, черт! - с досадой сказал марафетчик. - Ну что ж, на, получай.
   Он вытащил из-за пазухи ворох дензнаков, послюнил палец и, небрежно отсчитав, протянул Леньке пять бумажек по 10 миллионов.
   "Ловко я!" - подумал Ленька.
   - Еще будешь? - спросили у него.
   - Буду, конечно, - усмехнулся Ленька.
   - Сколько ставишь?
   Несколько секунд Ленька колебался.
   - Давай, давай, парень, - шептали ему в оба уха. - Ставь, не бойся. Выиграешь...
   Он знал, что нашептывают ему поднатчики, что они нарочно заманивают его, и все-таки этот назойливый лихорадочный шепот возбуждал и подхлестывал его.
   - Пятьдесят, - сказал он.
   Он опять поставил на "12". И опять серебряная стрелка остановилась у цифры "12".
   - Вот бес! - с некоторым даже восхищением воскликнул марафетчик. - С тобой, брат, и играть опасно. Ну что ж, выиграл - получай. Сколько я тебе должен? Двести?
   - Нет, не двести, а двести пятьдесят, - сказал Ленька.
   - Что ж, на, бери, разоряй инвалида!..
   "Да, пожалуй, тебя разоришь", - подумал Ленька.
   - Ну, больше не будешь небось? - спросил инвалид, опасливо поглядывая на мальчика.
   - Нет, почему? Буду, - сказал Ленька.
   - Играешь?
   - Играю.
   - На сколько?
   В руке у Леньки был зажат огромный комок, который даже трудно было держать.
   - Вот на всё, - сказал он.
   - На двести пятьдесят мильонов?
   - Да, на двести пятьдесят.
   Толпа ахнула.
   "Сейчас обману их, - поставлю не на двенадцать, а на восемь".
   Он видел, как жулики переглядывались и перемигивались между собой.
   Он поставил на восьмерку. Но стрелка почему-то опять остановилась на двенадцати.
   "Эх, надо было за "двенадцать" держаться!" - с досадой подумал Ленька.
   - Промахнулся, браток, - с добродушной усмешкой проговорил инвалид, спокойно забирая деньги и засовывая их за пазуху. - Не пепла и тебе, как видно, фортуна улыбается. Еще будешь? - спросил он.
   - Да, буду, - сказал Ленька.
   Он видел, как из-за спины марафетчика какой-то человек в ватнике и в барашковой солдатской шапке отчаянно мигает ему и качает головой. Он понимал, что его предупреждают: не играй, плюнь, тебя обманывают, но азарт игры уже овладел им, он ничего не понимал, не соображал, не мог остановиться.
   - На сколько играешь? - спросили у него.
   - На столько же, - ответил Ленька.
   - На двести пятьдесят?
   - Да.
   - Выкладывай деньги.
   В руках у Леньки было всего двадцать миллионов.
   - Я отдам, не беспокойтесь, у меня есть, - сказал он, похлопав себя по карману.
   - Нет, брат, изволь деньги на кон. Этак по карману-то всякий умеет хлопнуть. Может, у тебя там семечки или огурец соленый...
   - Пожалуйста... Семечки! - сказал Ленька, торопливо отворачивая полу шубейки и застывшими руками отстегивая булавку. Он вытащил из кармана запечатанную пачку, на которой было написано: "500 млн." У марафетчика и у поднатчиков забегали и заблестели глаза. Человек в барашковой шапке громко крякнул.
   Руки у Леньки дрожали, когда он вскрывал пачку.
   - Ладно, погоди, не рви, - остановил его марафетчик. - Долго считать. Проиграешь - тогда расплатишься. Я верю. Можешь не ставить. На какой номер играешь?
   - Эй, парень, на двенадцатый, на двенадцатый, - зашептали со всех сторон поднатчики.
   - На восьмой, - сказал Ленька.
   Ему казалось, что серебряная стрелка никогда не остановится. Он перестал дышать. От страха и волнения его начало тошнить.
   - Не угадал, - услышал он откуда-то очень издалека голос марафетчика.
   Стрелка, покачиваясь, остановилась у цифры "12".
   - Еще будешь?
   - Да, буду, - уже не своим голосом ответил Ленька.
   Он поставил на двенадцатый номер. Стрелка остановилась на шестерке. Он проиграл всю пачку. Он проиграл 20 миллионов, которые были у него на руках.
   - Ну, кончил? - весело спросил марафетчик.
   - Нет, не кончил, - прохрипел Ленька, доставая из кармана вторую пачку.
   Через пять минут он держал в руках пять или шесть бумажек по десять миллионов. Это было все, что у него осталось.
   - Давай, давай, парень! Играй! Выиграешь, - уже посмеиваясь, ворковали поднатчики.
   Ленька увидел, как за спиной марафетчика человек в барашковой шапке презрительно усмехнулся и как губы его явственно и отчетливо выговорили: ду-рак.
   - Играешь? - спросил марафетчик.
   - А ну вас всех к чегту! - сказал задрожавшим голосом Ленька. Катитесь... оставьте... пустите меня... жулики!..
   В горле у него было горько и сухо, как будто он наелся черемухи или волчьих ягод. Ничего не видя, он выбрался из толпы.
   "Дурак... идиот... подлая тварь", - без жалости ругал он себя.
   - Рейтузики... рейтузики не надо ли кому? - услышал он пискливый бабий голос. - А вот рейтузики... теплые... зимние... шерстяные...
   "Господи, что же делать?! - воскликнул мысленно Ленька. - Пойти домой к маме, все рассказать ей?"
   Нет, об этом даже думать было страшно.
   Он подошел к решетке набережной... Фонтанка была покрыта грязным льдом. Он представил черную глубокую воду, которая медленно течет и колышется под этим ледяным покровом, и содрогнулся.
   ...Без всякой цели он бродил часа полтора по окрестным улицам. Было уже темно. Он замерз, проголодался.
   На Мучном переулке зашел в маленькую чайную, сел в углу, заказал рисовую кашу, какао, два пирожных.
   С мрачной прожорливостью он ел переваренную, темную, как топленое молоко, сладкую кашу, думая о том, что ест он, вероятно, последний раз в жизни. Вдруг он услышал у себя над головой радостный возглас:
   - Хо! Кого я вижу?!
   У столика стоял и улыбался своей безжизненной нервной улыбкой Волков. Он был в американской желтой кожаной куртке с цигейковым воротником-шалью, на голове его, сдвинутая набекрень, сидела котиковая шапка-чухонка.
   - Разбогател? А? - спросил он, протягивая Леньке руку и показывая глазами на пирожные и прочую снедь.
   - Да, - мрачно усмехнулся Ленька, - "газбогател"...
   - Что же ты меня обманул, Леша? - сказал, присаживаясь к столу, Волков. - Обещал прийти и не пришел. А? Я ждал тебя...
   - Мне некогда было, - пробормотал Ленька.
   - Работаешь?
   - Нет... учусь. То есть учился... Сейчас не учусь уже.
   - Выгнали?
   - Да, почти выгнали.
   - Послушай, Леша, - сказал Волков, заглядывая Леньке в глаза. - Ты чем-то расстроен? А? Правильно? Угадал? Опять что-нибудь стряслось?
   Ленька находился в таком состоянии, что любое, мало-мальски теплое и дружеское сочувствие, даже сочувствие такого человека, как Волков, было ему дорого. Он рассказал Волкову все, что с ним случилось.
   - Эх, братец... какой ты, ей-богу, - сказал, усмехнувшись, Волков. Разве можно?.. У этих же марафетчиков такие кнопки, шпенечки. Они нажимают на каком номере нужно, на таком стрелка и останавливается.
   - Ну их к чегту! - хмуро сказал Ленька.
   - Правильно, - согласился Волков. - Послушай, Леша, - сказал он, помолчав и подумав, - ты оба пирожных будешь кушать?
   - Бери, ешь, - мрачно кивнул Ленька.
   - Мерси...
   Волков подхватил грязными пальцами рассыпчатый "наполеон", широко открыл рот и сунул туда сразу половину пирожного.
   - Постой, - сказал он, облизывая губы и смахивая с воротника слоеную крошку. - А сколько ты должен этому - своему патрону?
   - Какому патрону?
   - Ну, хозяину.
   - Много, - вздохнул Ленька. - Шестьсот восемьдесят лимонов.
   - Н-да. Это действительно много. А у тебя сколько имеется?
   - А у меня - ни шиша не имеется. Вот все, что на руках - двадцать четыре лимона.
   - И занять негде?
   - Негде.
   Волков доел пирожное, облизал пальцы и сказал:
   - Я бы тебя, Леша, выручил охотно, но, видишь ли, я сейчас временно сам на колуне сижу.
   - Я и не прошу, - сказал Ленька.
   Волков минуту молчал, сдвинув к переносице тонкие брови.
   - Погоди... Сейчас придумаем что-нибудь...
   Он вытер о бахрому скатерти пальцы, напялил шапку, поднялся.
   - Ладно... Идем. Достанем сейчас.
   - Где?
   - Неважно где. Беру на свою ответственность. Ты рассчитался?
   - Да. Заплатил.
   Они вышли на улицу. Волков шел уверенно, поглядывая по сторонам.
   - А идти далеко? - спросил Ленька.
   - Нет... Тут, совсем близко. Вот хотя бы - в этом доме.
   Они свернули под ворота.
   - Если спросят, куда идем, - негромко сказал Волков, - говори: в квартиру двадцать семь, к Якову Львовичу. Понял?
   Ленька ничего не понял.
   - Почему? - спросил он.
   Волков не ответил.
   На черной лестнице пахло кошатиной. На площадке мигала покрытая толстым слоем пыли десятисвечовая лампочка.
   - А ну, нагибайся, - шепнул, останавливаясь, Волков.
   - Что? - не понял Ленька.
   - Ну, быстро! В чехарду играл когда-нибудь?
   - Играл.
   - Нагибайся же. Черт! Слышишь? Пока никого нет.
   Ленька понял.
   Он нагнул голову, ладонями уперся в стену. Волков быстро и легко, как цирковой акробат, вскочил ему на плечи. Что-то хрустнуло, на лестнице стало темно, на голову Леньке посыпалась пыль и кусочки штукатурки.
   Он почувствовал, что его затошнило. Что-то внутри оборвалось.
   "Кончено", - подумал он.
   Волков бесшумно, по-кошачьи, спрыгнул на каменный пол.
   - Есть! - услышал Ленька в темноте его радостный, возбужденный голос. Сто лимонов имеем. Живем, Леша. Пошли дальше!..