Пантелеев Алексей. Ленька Пантелеев

   Неделю спустя, узнав, что Краузе все еще не рассчитался с братом, Вася рассердился, обозвал Леньку "Степой" и "валяным сапогом" и заявил, что соберет ребят и они пойдут поговорят "с этим типом".
   - Нет, благодагю вас, - вспыхнул Ленька. - Можете не ходить. Я и сам могу...
   - Поговоришь? Сам? Ну и правильно, - улыбнулся Вася.
   На другой день, собравшись с духом, Ленька зашел в кабинетик хозяина.
   - Денег? - удивился Краузе. - Зачем тебе деньги, такому маленькому?
   - Мне есть надо, - хмуро ответил Ленька.
   Хозяин отвернулся, достал бумажник, послюнил пальцы, подумал и протянул Леньке две бумажки по десять миллионов рублей. По тогдашнему курсу на эти деньги можно было купить десять-двенадцать коробков спичек. Ленька хотел сказать "мало", но хозяин опередил его.
   - Мало? - сказал он, заметив недовольное выражение на Ленькином лице. Советую тебе помнить, голубчик, что в мое время мальчики первые два года вообще работали без вознаграждения. Заслужи, братец, поработай, тогда будешь получать больше.
   Немного утешало Леньку то, что не он один находился в таком положении. По копейке (или, вернее, по миллиону), вытягивали от хозяина зарплату и остальные работники заведения. За спиной у хозяина роптали, называли его последними именами, но дальше ропота и разговоров дело не шло.
   - Живоглот проклятый, - ворчал Захар Иванович. - Всю жисть на них хребет ломал, и вот опять черти навалились...
   Однажды, когда хозяин стребовал с него четыре миллиона за разбитую бутылку пива, старик, сверкая глазами, сказал Леньке:
   - Я ему когда-нибудь ноги переломаю, племяннику чертову!..
   - Зачем же ноги ломать? - сказал, оглянувшись, Ленька. - Лучше заявить в союз или еще куда-нибудь. Его за такие штучки - знаете? - быстго к ногтю пгижмут.
   - Да... заяви, - пробурчал старик. - Его прижмут, а он через неделю лавочку закроет, и, пожалуйста, Захар Иванович, иди, мети пол на Биржу...
   Старик тяжело вздохнул, потянулся, похрустел костями.
   - О господи... мирликийский, - забормотал он, закидывая голову и почесывая под жилеткой спину.
   Ленька уже подумывал об уходе из "Экспресса", уже подыскивал исподволь другое место, но тут два события одно за другим ворвались в его жизнь, и ему пришлось не уходить, а убегать сломя голову из этого заведения.
   ГЛАВА XI
   Однажды после обеда они отправились с Захаром Ивановичем в очередной рейс. Хозяин поручил им отвезти два ящика лимонада к Детскосельскому вокзалу{236}, четыре ящика пива на ипподром, а один ящик нужно было забросить по пути в небольшой трактир на Горсткиной улице. Оставив Леньку с тележкой на улице, старик потащил ящик во второй этаж. Ленька стоял смирно, как настоящая рабочая лошадка, равнодушно поглядывая по сторонам и придерживая в равновесии поручень тележки. Вдруг он заметил, что на него пристально смотрит какой-то мальчик. У мальчика было красивое, хотя и не очень чистое, слегка шелудивое лицо. Недобрые тонкие губы мусолили дорогую длинную папиросу. Из-под блестящего лакированного козырька фуражки-мичманки падал на бледный лоб замысловато закрученный чубик. Полосатая матросская тельняшка, широченный клеш, куцый люстриновый пиджачок... Таких мальчиков на рынке вертелось немало. Уже по одним глазам - настороженным, блудливым, воровато бегающим - Ленька легко определял, что это за мальчики и что они делают в рыночной толпе. Но этот мальчик не вертелся, а стоял в десяти шагах от тележки и, засунув руки в карманы клеша, прищурившись смотрел на Леньку.
   Ленька испытывал неловкость. Он сразу понял, что где-то и когда-то видел этого мальчика. Но где, когда? Может быть, здесь же на рынке, может быть, давно, еще на юге, во время скитаний.
   - Ты что смотришь? - спросил он наконец, не выдержав.
   Мальчик с усмешкой шагнул вперед.
   - Не узнаёшь? - сказал он, вынимая изо рта папиросу.
   - Нет.
   - А ну, припомни.
   - Не помню, - сказал Ленька.
   - В реальном училище до революции учился?
   - Волков! - закричал Ленька. И тут случилось ужасное. Руки его вздрогнули, он выпустил поручень, тележка качнулась вниз, и тяжелые ящики с грохотом и звоном посыпались на камни мостовой.
   Ленька оцепенел. Наверно, целую минуту он стоял, поглядывая то на Волкова, то на поручень тележки, вздыбившийся над его головой, то на двери трактира, откуда с минуты на минуту должен был выйти Захар Иванович. Только после того, как тележку стала окружать толпа любопытных, он очухался и кинулся к ящикам. Он думал, что можно еще что-нибудь спасти. Но, увидев огромную разноцветную лужу и крошево из пробок и зеленого бутылочного стекла, он понял, что спасать нечего.
   Волков тоже подошел к ящикам и стоял, заложив руки в карманы, усмехаясь и покачивая головой.
   - Господи... что же делать? - пробормотал Ленька, вытаскивая из ящика заткнутую пробкой бутылочную головку.
   - А что делать, - сказал, оглянувшись, Волков. - Смывайся - и все. Это чье пиво?
   - Хозяйское.
   - Ну вот. Что ж тут раздумывать?
   Он толкнул Леньку локтем.
   - Давай сматывайся!..
   Ленька еще раз посмотрел на двери трактира и юркнул вслед за Волковым в толпу.
   Сзади кто-то кричал:
   - Эй, ты, курносый! Куда? Набедокурил, а сам удочки сматывать?!
   - Давай, давай, не останавливайся! - подгонял Леньку Волков.
   Работая локтями, он выбрался из толпы, свернул в какие-то ворота, провел Леньку через какие-то проходные дворы, мимо каких-то лабазов и овощных складов и вывел его на Международный{237}. Тут оба мальчика остановились и перевели дух. Волков рассмеялся.
   - Вот так встреча! А? - сказал он.
   - Ужасно, - пробормотал Ленька, вытирая вспотевший лоб.
   - Ничего... Говорят, знаешь, - посуду бить к счастью. Ты с какой это стати, дурак, лошадкой заделался?
   - Так уж вышло, - объяснил Ленька. - Другой габоты не было.
   - "Габоты"! - передразнил его Волков. - Рано ты, братец, работать начал.
   Он достал из кармана голубую нарядную коробку "Зефир № 6", подцепил грязным ногтем толстую с золотыми буквами на мундштуке папиросу, важно, как взрослый, постучал мундштуком по коробке, подул зачем-то в мундштук и, сунув папиросу в маленькие белые зубы, с фасоном раскурил ее. Потом, спохватившись, снова вытащил пачку, протянул Леньке:
   - Куришь?
   Ленька поблагодарил и неловко взял папиросу. Прикуривая, он исподлобья смотрел на Волкова и чувствовал, как в нем просыпается старое, детское отношение к этому мальчику: Волков ему и нравился и отталкивал от себя. Как и раньше, в присутствии Волкова Ленька робел и ругал себя за эту робость.
   - Что ж мы стоим? - сказал Волков. Они остановились у витрины, на треснувшем и продырявленном пулями стекле которой белыми буквами было написано:
   КАФЭ
   "УЮТНЫЙ УГОЛОК"
   - Пиво пьешь? - спросил Волков.
   - Нет, - смутился Ленька. - А ты?
   - Иногда позволяю себе такое баловство. А вообще не люблю. Горькое...
   - Я тоже не люблю, - сказал Ленька, хотя до сих пор ему приходилось пить только слабенькое безалкогольное пиво "Экспресс".
   - Ну, все равно, зайдем, какао возьмем или еще чего-нибудь.
   Ленька замялся.
   - У меня, понимаешь, денег нет, - сказал он, краснея.
   - Не беспокойся, дружок...
   Волков с усмешкой похлопал себя по нагрудному карману.
   ...Они вошли в кафе, уселись в углу за маленьким круглым столиком. Подошла барышня в клетчатом переднике.
   - Что вы хотите, мальчики?
   - Дайте меню, - важно сказал Волков.
   Он долго, с видом знатока, изучал карточку, наконец заказал бутылку пива, стакан какао, пару пирожных и бутерброд с сыром.
   - Ну, вот, - сказал он, потирая руки, когда официантка пошла выполнять заказ. - Я рад, ты знаешь, что тебя встретил.
   - Я тоже, - из вежливости сказал Ленька.
   - Ты что - все время в Петрограде жил?
   - Нет, мы уезжали...
   Почему-то Леньке не захотелось рассказывать Волкову обо всем, что с ним случилось за эти годы.
   - А ты? - поспешил спросить он.
   - О милый мой! Знал бы ты... Мне столько пришлось перенести за это время, что никакому Майн Риду и Жюль Верну и во сне не снилось.
   - Папа и мама твои живы?
   - Мама жива, а папа...
   Волков помрачнел. Тонкие брови его сдвинулись к переносице.
   - Не знаю, - сказал он, оглянувшись. - Может быть, и жив еще... Во всяком случае, мама панихид по нем еще не служит.
   Левушка принесла на подносе пиво, пирожные, дымящееся какао.
   Волков с фасоном опрокинул над стопкой бутылку, отхлебнул пену.
   - Угощайся, пожалуйста, - сказал он, покосившись на стакан с какао.
   Ленька глотнул горячего сладкого напитка и опьянел, почувствовал, как по всему его телу разлилась приятная истомная теплота.
   - Пирожное бери, - сказал Волков.
   - Спасибо, - сказал Ленька, нацеливаясь на кремовую трубочку. - И ты тоже бери.
   - Ладно. Успеется. Я сначала бутерброд съем.
   - Не ладно, а хорошо, - поправил Ленька.
   Оба засмеялись.
   - Ты учишься? - спросил Ленька.
   - Да как тебе сказать? В прошлом году учился. А в этом... скорее, что нет.
   - Что значит: скорее?
   - Дела, милый мой, не всегда позволяют посещать уроки.
   Ленька не стал спрашивать, какие дела мешают Волкову посещать уроки. Это он и без расспросов хорошо понимал. Он пил какао, с постыдной жадностью ел сладкую, тающую во рту кремовую трубочку и смотрел на Волкова, который, морщась, потягивал темное мартовское пиво и лениво отковыривал от бутерброда кусочки сыра.
   "Счастливый, - говорил в Леньке какой-то темный, глухой, завистливый голос. И другой - насмешливый, презрительный и даже немного горделивый голос тотчас откликался: - Вор... жулик... мразь... конченый человек!" Он ругал и Волкова и себя за то, что согласился зайти в кафе. Но уйти, не допив какао и не доев пирожного, он не мог. А кроме того, он был и благодарен Волкову: ведь тот спас его от беды, выручил его.
   А Волков от пива уже слегка охмелел. Не доев бутерброда, он потянулся к пирожному.
   - Эх, кутить, так кутить, - сказал он. - Возьму-ка и я, пожалуй, какао.
   Он постучал ножом по тарелке.
   - Мадемуазель!
   - Что прикажете, мосье? - с насмешливой важностью проговорила официантка, подходя к столику.
   - Дайте нам еще какао... Два!
   - Я больше не буду, - сказал Ленька.
   - Будешь!.. Два! - повторил Волков, показывая официантке два грязных пальца.
   Барышня отошла от столика и тотчас вернулась.
   - Может быть, молодые люди, рассчитаетесь?
   - Ага! - расхохотался Волков. - Не верите? Думаете, жулики?
   Он выхватил из кармана бумажник. Ленька увидел в руках у товарища миллионы и почему-то испугался. Он не пил пива, но почувствовал, что голова у него закружилась.
   Официантка взяла деньги и ушла.
   - Я пойду, - сказал Ленька, поднимаясь.
   - Куда?
   - Мне надо. Поздно уже. Меня мама ждет.
   - Мама? Жива? - удивился Волков.
   - Да. Жива.
   - Не пущу! - сказал Волков, схватив Леньку за подол рубашки.
   Ленька оттолкнул его руку.
   - Мне надо идти, - спокойно сказал он.
   На лице Волкова мелькнула трусливая улыбка.
   - Леша, присядь на минутку.
   Ленька сел на краешек стула.
   - Леша, - сказал Волков. - Ты не огорчайся. Я знаю, - ты огорчен. Плюнь на свои бутылки...
   Он покосился в сторону буфета и шепотом сказал:
   - Я тебе дело найду.
   И, значительно посмотрев на Леньку, он ударил кулаком по столу:
   - Клянусь!
   - Хорошо, - покорно ответил Ленька.
   - Леша! - Волков обнял его за плечи. - Я тебя люблю... Ведь я тебя всегда любил. Дай я тебя поцелую...
   Ленька не успел отстраниться, как Волков привстал, покачнулся и чмокнул его в щеку.
   - И вообще... - Голос у Волкова задрожал. - Вообще... не забывай, что мы с тобой - осколки прошлого.
   - Не знаю, - усмехнулся Ленька. - Я себя осколком не считаю.
   - Да! Мы с тобой двое остались. Двое! Понимаешь? - Волков для наглядности опять показал два немытых пальца. - Где все? А? Никого нет... всех размело... Чижика помнишь?
   - Помню, - сказал Ленька, отодвигая стул и поднимаясь. - Прощай.
   Волков схватил его за рукав.
   - Нет, Леша... Стой!
   "Вот черт полосатый, - подумал Ленька. - Выпил на копейку, а бузит на миллион".
   - Ну, что? - сказал он сердито.
   - Во-первых, почему - прощай? Не прощай, а до свиданья. Правда? Ведь мы с тобой встретимся еще? А?
   - Ну, до свиданья, - сказал Ленька.
   - Придешь ко мне?
   - Приду.
   - Адрес помнишь?
   - А вы что - разве еще на старой квартире живете?
   - Да, на Екатерингофском, угол Крюкова... Имеем одну роскошную полутемную комнату в четыре квадратных сажени...
   Волков привстал и протянул Леньке руку. Хмель как будто оставил его или он перестал притворяться.
   - Заходи, Леша, правда, - сказал он, заглядывая Леньке в глаза. - Мама очень рада будет. И я тоже. Честное слово!..
   - Ладно, - сказал Ленька, напяливая кепку и направляясь к дверям.
   - Так я тебя жду, Леша! Не забудь!..
   - Ладно, жди, - сказал Ленька, не оглядываясь.
   "Черт... аристократ... гадина", - думал он, выходя на улицу. Он был уверен и давал себе клятву, что никогда больше не встретится с этим человеком.
   ...На улице уже темнело. Накрапывал дождь. На Международном реденькой цепочкой зажигались неяркие фонари. Расхлябанный трамвай, сбегая с Обуховского моста, высекал под своей дугой фиолетовую искру.
   И тут, очутившись под дождем на улице, Ленька вдруг вспомнил все, что случилось с ним в этот день, и на душе его стало муторно. Он почувствовал себя маленьким, ему захотелось поскорей к маме. Как хорошо, что она существует на свете! Забиться ей под крылышко, положить голову ей на грудь, ни о чем не думать, ни о чем не заботиться...
   Впереди по тротуару шли две девушки, лет по шестнадцати, плохо одетые. Девушки о чем-то оживленно спорили. Обгоняя их, Ленька услышал, как одна из них запальчиво сказала другой:
   - Ошибаешься, милочка, Энгельс вовсе не с таких вульгарных позиций критиковал моногамию.
   Леньке почему-то стало завидно и грустно. Незнакомое слово "моногамия" показалось ему каким-то необыкновенно возвышенным, волнующим, далеким от всего того, чем он жил последнее время. Ему вдруг захотелось учиться, читать, узнавать новое. Захотелось просто делать то, что делают все ребята его возраста: сидеть в классе, выходить к доске, учить уроки, получать отметки...
   "Пойду в школу, - решил он. - Не вышло с работой - плевать. Значит, не судьба. Поработать еще успею. Мне ведь еще нет четырнадцати лет..."
   Эта мысль немножко подбодрила его. Он зашагал веселее. Но когда, поднимаясь по черной лестнице, он увидел в мусорном ящике разбитую молочную бутылку, он опять вспомнил все, что случилось с ним сегодня на Горсткиной улице.
   "Может быть, Краузе уже разыскал меня и сидит у мамы? - подумал он. Нет, не может быть... Ведь он даже не записал моего адреса..."
   Но все-таки он чувствовал себя очень неважно, когда, дернув шишечку звонка, услышал, как задребезжал на кухне колокольчик.
   Дверь ему открыла тетка.
   - Ты что ж это так поздно, работничек? - спросила она строго.
   - Почему поздно? - уныло огрызнулся Ленька. - Обыкновенно... кок всегда... работали... Мама дома?
   - Дома, - ответила тетка. И почему-то с улыбкой (и с улыбкой зловещей, как показалось Леньке) добавила:
   - У нее гости.
   ...В коридоре на вешалке висела потрепанная кожаная тужурка. Ленька с удивлением осмотрел и даже пощупал ее. Ни у кого из домашних такой тужурки не было.
   Он приоткрыл дверь и осторожно заглянул в комнату. За круглым чайным столом под голубым абажуром сидели Александра Сергеевна, Ляля и какая-то полная женщина в сереньком платье и в белом оренбургском платке, накинутом на плечи. Женщина сидела спиной к двери, пила из блюдечка чай и что-то говорила Александре Сергеевне. Голос ее показался Леньке знакомым.
   Он скрипнул дверью и вошел в комнату.
   - А вот и он сам собственной персоной, - весело объявила Александра Сергеевна.
   Женщина торопливо поставила блюдечко и шумно повернулась вместе со стулом.
   - Боже ж ты мой! - сказала она, широко улыбнувшись.
   И улыбка ее тоже показалась Леньке знакомой. Но все-таки он не мог вспомнить: кто это?
   - Здравствуйте, - сказал он, останавливаясь посередине комнаты и растерянно поглядывая на мать и сестру.
   - Леша, да неужели ты не узнаёшь? - воскликнула Александра Сергеевна.
   - Нет.
   - Это же Стеша! - закричала, захлопав в ладоши, Ляля.
   Теперь он и сам удивился: как он мог ее не узнать? Правда, Стеша изменилась - пополнела, посмуглела почему-то. В уголках около глаз у нее появились чуть заметные морщинки. Но все-таки это была та же веселая, бойкая Стеша, которая водила его когда-то на прогулки, купала в ванне, рассказывала ему перед сном страшные сказки про царевича Дмитрия и учила его - в "темненькой" у красного деревенского сундучка - начаткам политической грамоты.
   От Стеши пахло знакомым, домашним, но кроме того и еще чем-то: резиной, клеем, машинным маслом...
   - Его и целовать-то страшно, - говорила она, сильными руками обнимая Леньку за плечи, отстраняя его от себя и с улыбкой разглядывая. - Нет, вы посмотрите, какой кавалер вырос! А? На улице бы не узнала, честное слово!..
   Глаза у нее были такие же искрящиеся, веселые, но мелькало в них и что-то грустное, сочувственное, когда она смотрела на Леньку.
   - Эх, ты... дурачок... глупенький, - сказала она вдруг и, наклонившись, быстро чмокнула мальчика в щеку около уха.
   У Леньки вдруг ни с того ни с сего задергались губы.
   - Степанида Тимофеевна, пейте, пожалуйста... остынет, - сказала Александра Сергеевна, и Ленька с удивлением покосился на мать: чего это она вдруг вздумала называть Стешу по имени-отчеству?!
   - Леша, и ты тоже - иди вымой руки и садись. Посмотри, с каким роскошным подарком явилась к нам Степанида Тимофеевна!
   Посреди стола стояла высокая зеленоватая банка с вареньем или повидлом.
   - А мне вот что подарили! - пропищала Ляля, показывая над краешком стола маленький арабский мячик с красным треугольничком на черном шершавом брюшке.
   - Да, - сказала Стеша, обращаясь к Леньке, - а тебе не подарю. Не рассчитала немножко. Оконфузилась. Тебе уж небось футбольный надо?.. А? Играешь?
   - Нет... я не умею, - промямлил Ленька. Ему действительно никогда не приходилось играть в футбол. Какие там футболы! Не до футболов было...
   ...Намыливая на кухне серым жуковским мылом руки, лицо и шею, он почему-то вспомнил девушек, которых давеча обогнал на Международном. Потом вспомнился ему Мензелинск, зима позапрошлого года. Юрка, митинг на городской площади и песня о титанах труда, которую пели комсомольцы.
   Бодро и фальшиво насвистывая мотив этой песни, он с удовольствием растирал лицо грубым кухонным полотенцем и думал о том, что ему повезло. Он избавлен от необходимости объясняться с матерью. А кроме того, он чувствовал, что с появлением Стеши в его жизнь врывается что-то хорошее, светлое, мужественное и сильное.
   Когда он вернулся в комнату, за столом шел шумный разговор. При его появлении разговор оборвался. Он понял, что говорили о нем.
   - Степанида Тимофеевна, - сказал он, усаживаясь за стол и принимая из рук матери стакан жидкого чая, - а вы как это нас разыскали?
   - Это что за новости еще?! - рассердилась Стеша. - Какая я тебе Степанида Тимофеевна? Может, и тебя прикажешь Алексей Иванычем называть? Как разыскала? А так и разыскала. Ходила, ходила и нашла... А ты что, кавалер, говорят, грузчиком заделался?
   Ленька покраснел, смутился, заерзал на стуле.
   - Да, Леша, - сказала Александра Сергеевна, - вот и Степанида Тимофеевна тоже считает, что тебе надо учиться.
   - Да боже мой, да какие могут быть разговоры! - воскликнула Стеша. Лешенька, да как же тебе, голубчик, не стыдно, в самом деле? Такой способный!.. Вторым учеником в реальное поступил. И вдруг все забросить! Нет, уж ты как хочешь, а я от тебя, господин хороший, теперь не отвяжусь. Изволь поступать в школу...
   - Он же не может, он работает, - вмешалась в разговор Ляля.
   - Да, между прочим... Ты где работаешь?
   - Тут... недалеко... на Сенной, у частника, - забормотал Ленька.
   - Я слыхала, что у частника. Где? На какой улице? Как это тебя угораздило такого эксплуататора себе на шею заполучить? Он что, говорят, и договора с тобой не заключил?
   - Нет, - со вздохом ответил Ленька, не зная, как замять этот разговор.
   - Ведь вот негодяй, а?! Ну, погоди, выберу время, я с ним поговорю, с этим нэпманом.
   - Ох, нет, Стеша, не надо, пожалуйста! - испугался Ленька.
   - Почему не надо?
   - Потому что... потому что я уже ушел от него.
   - Как ушел? - ахнула Александра Сергеевна.
   - А так, - сказал Ленька, багровея. - Надоело, взял и ушел.
   - Совсем?
   - Совсем.
   - А жалованье он тебе заплатил?
   - Нет... Пока не заплатил. Но он обещал... на будущей неделе в пятницу...
   - Ну, вот видите, как все хорошо получается, - обрадовалась Стеша. Значит, решено и подписано: будешь учиться!..
   Она с аппетитом, не спеша пила из блюдечка чай, намазывала чайной ложкой на хлеб яблочное повидло и говорила:
   - Нам, Лешенька, и рабочие нужны, - квалифицированные, конечно, а не такие, что только тележку умеют толкать, - но еще больше в настоящий момент нам требуется интеллигенция, образованные люди. Владимир Ильич Ленин так прямо и сказал: в настоящее время первая и главная наша задача - учиться, учиться и учиться!
   Откусив маленький кусочек хлеба и поправляя кончиком языка сваливающееся с бутерброда повидло, она засмеялась и сказала:
   - Я вот и то, представьте себе, на старости лет за учебу взялась.
   - Ничего себе "на старости лет"! - улыбнулась Александра Сергеевна. Вам сколько, Стеша, простите за нескромность?
   - Ох, и не спрашивайте, Александра Сергеевна! Двадцать восьмой пошел.
   - Действительно - старушка.
   - А что вы думаете! Меня уж "теткой" называют. А до революции всё, бывало, "девушка" да "барышня". А на фронте меня - знаете как? - Стенькой Разиной звали.
   - Стеша, скажите, неужели вы действительно воевали?
   - Воевала, Александра Сергеевна. Пришлось повоевать.
   - Кстати, а где ваш брат, Стеша? - спросил Ленька и сразу же, по выражению лиц матери и сестры, понял, что задал вопрос вовсе некстати. За столом стало тихо.
   - Что? - сказал он, краснея.
   Стеша осторожно отставила блюдечко, с грустной усмешкой посмотрела на мальчика и сказала:
   - Нет у меня, Лешенька, брата... Убили моего Павлушу еще в девятнадцатом, под Царицыном.
   Ленька вспомнил фотографию высокого усатого человека, вспомнил его мягкий и вместе с тем мужественный голос, даже услышал как будто запах солдатской махорки, которую тот курил... И опять ему вспомнились Юрка, Маруся, корреспондент Лодыгин, Василий Федорович Кривцов - все, кто на его памяти погиб или пострадал за революцию.
   - Что с тобой, Леша? - спросила Александра Сергеевна.
   - Ничего... Я так... Ноги промочил. Кажется, я платок в пальто оставил, - пробормотал Ленька и, неловко отодвинув стул, быстро вышел из комнаты.
   Когда он вернулся, Стеша говорила Ляле:
   - Как же, Лялечка, видела, много раз видела. Я ведь, детка, и на деникинском фронте была, и на колчаковском, и с Юденичем повоевала. Я и Михаила Васильевича Фрунзе, и Ворошилова, и Буденного - всех перевидала...
   - А Ленина? - спросил Ленька, подходя к столу.
   - Нет, Лешенька, - ответила Стеша, пристально посмотрев на мальчика. Владимира Ильича я не видела, - не привелось.
   Стеша долго рассказывала о своих фронтовых делах, расспрашивала Александру Сергеевну о Васе, поинтересовалась у Ляли, как она занимается в школе... С Ленькой же она ни одним словом не обмолвилась о том, что с ним было за эти годы.
   Прощаясь, надевая в коридоре тужурку и повязываясь платком, она сказала Александре Сергеевне:
   - Так, значит, условились. В четверг в пять часов.
   - Я не знаю, как вас благодарить, Стеша, - взволнованно проговорила Александра Сергеевна.
   - Что вы, Александра Сергеевна! Полно вам... Значит, в четверг после гудка и приходите. Я как раз в завкоме буду.
   Проводив Стешу, Александра Сергеевна вернулась к ребятам и, закружившись, как девочка, по комнате, захлопала в ладоши.
   - Ура, детки! Живем!..
   - Что с тобой? - удивился Ленька.
   - Ты знаешь, какая наша Стеша чудная! Она устраивает меня на работу. В клуб.
   - В какой клуб?
   - На "Треугольнике". Руководительницей музыкального кружка. Ты понимаешь, какое это счастье?
   Ленька хотел как-нибудь выразить радость, но даже улыбнуться не смог. Александра Сергеевна перестала смеяться, внимательно посмотрела на него, оглянулась и тихо, чтобы не услышала Ляля, спросила:
   - Что с тобой, мальчик?
   - Ничего, - сказал Ленька.
   - Что-нибудь случилось?
   Ленька не мог огорчать ее в эту счастливую минуту ее жизни.
   - Нет, - сказал он. И сразу же, чтобы переменить разговор, спросил: Ты знаешь, кого я встретил сегодня?
   - Кого?
   - Волкова.
   - Какого Волкова? Ах, Волкова?! Да что ты говоришь! Постой, постой... Реалист? "Маленький господинчик", как его называл Вася? Ну, как он живет? Ведь он, если не ошибаюсь, из очень богатой и интеллигентной семьи?
   Ленька хотел сказать, что этот Волков из очень богатой и интеллигентной семьи - мелкий вор, жулик, что у него блудливые, бегающие глаза и немытые руки, но ничего этого не сказал.
   - Ты будешь с ним по-прежнему дружить? - спросила Александра Сергеевна.