Коновалов взбесился. Он подпрыгнул, опустился на передние копыта, а задние задрал повыше, с тем чтобы скинуть Витька через голову и затоптать. Витек еле удержался на спине быка. Он выпустил из сапог раскладные шпоры и глубоко воткнул их под ребра быку Мишке, в отместку за его подпрыгивания. Мишка Коновалов заорал нечеловеческим голосом «Му!» и стал беспорядочно скакать по арене. Витька мотало так, что шапка-ушанка слетела с его головы и, перелетев на трибуну, повисла на каком-то болельщике. А челюсть у Витька ходила ходуном, и зубы стучали друг о друга, как кастаньеты. Из карманов высыпалась мелочь и раскатилась по арене. На арену выскочили пацаны и бросились ее подбирать. Витек рассердился. Ему стало обидно, что пока он тут сражается с быком, у него бессовестно тырят деньги.
   – Не трожь! – заорал он, оборачиваясь.
   Но тут Мишка так наподдал жопой, что Витька подкинуло и, если бы он не был такой ловкий и не держался за рога, то свалился бы обязательно. Витек забыл про деньги и начал крутить Коновалову рога на бок. Мишка не поддавался, поворачивая голову в обратную сторону. Врешь! Куда тебе против Витька, короля Красного Бубна! Он с силой потянул голову на себя, и один рог-ключ выломался из головы и остался у Витька в руке. Витек не растерялся. Он размахнулся и как следует врезал Коновалову ключом по башке. У Мишки подогнулись передние ноги. Он зашатался и рухнул на бок. Витек едва успел соскочить с быка, чтобы тот не придавил его своей тушей.
   На трибунах заревели. Вверх полетели шапки. Витек залез на подыхающего быка, поднял руку с ключом вверх и замер в позе победителя на пьедестале. Настроение было превосходное. Во-первых, он одолел такую силищу. Во-вторых, отомстил за какую-то обиду, которую он, как следует, вспомнить не мог. В-третьих, он знал, что теперь его объявят королем Красного Бубна и он всех подданных, в широком смысле, трахнет в жопу. А Коновалова – если тот, конечно, выживет после того, как Витек выдернул у него рог, – он вообще зачморит и смешает с говном. И еще Петьку Углова, дружка его, тоже угандошит за компанию. Витек топнул ногой по Мишкиному боку. Бык вздрогнул, ударив по земле остатком хвоста.
   И тут из загона на арену вышел Кинг-Конг. Витек замер. Он видел его в кино, но не предполагал, что ему придется сражаться с гигантской обезьяной один на один. Кинг-Конг был ростом с пятиэтажный дом. У него были красные выпученные глаза, острые зубы, страшные лапы и ноги такие, что Кинг-Конг мог спокойно раздавить не только Витька, а целый грузовик с прицепом.
   Витек спрыгнул с Коновалова и попятился. Кинг-Конг нагнулся, протянул вперед мохнатую лапу и сгреб Витька в кулак. В следующий момент Витек уже находился перед глазами ужасной обезьяны-гиганта. Кинг-Конг поднес Витька ближе, и зрачки зверя сошлись у носа.
   – Хр-р-ра-а-а-а! Хамдэр-р-р! – Кинг-Конг зарычал так, что у Витька чуть не лопнули барабанные перепонки. Он увидел страшную черную пасть с черным языком. Ему показалось, что на стенках горла, размером с пещеру, пляшут отблески огня, пылающего у обезьяны внутри. Витек понял, что это вход в Ад. Изо рта на Витька так дохнуло смрадом паленых душ, что его тут же вырвало зверю на язык. Обезьяна заревела и выплюнула рвоту Витьку обратно в лицо. А потом завела лапу за спину и засунула Витька к себе в жопу. У Витька перехватило дыхание. Дерьмо залепило ему уши, глаза, нос и рот. Он услышал в недрах у зверя низкий рокочущий гул, который с каждой секундой становится всё громче и приближается. Витек понял, что сейчас произойдет. Он понял, от чего он умрет. И это было ужасно. Звук нарастал. Обезьяна смертельно пернула…

 
– 3 —
   Витек слетел с кровати. Он сидел на полу и дико озирался кругом. Он слышал наяву отзвуки того, что пережил во сне.
   Стекла вылетели из окон и усыпали осколками весь пол. Со стены упала репродукция картины «Аленушка», рамка раскололась на части. По зеркалу над умывальником пробежала наискось трещина. Лампочка под потолком раскачивалась. А за окнами полыхало пламя.
   В дверь влетела перепуганная бабка Вера.
   – Ой-ёй-ёй! – она схватилась за голову. – Кажись, Витек, бонба упала! Война началась! Ой-ёй-ёй!
   Витек вскочил и сморщился от резкой боли в голове. Он поправил на лбу повязку и высунулся в разбитое окно. На бугре перед церковью горели обломки самолета.
   – Это, мамаша, не бомба! – крикнул он. – Это самолет пи…анулся! Пойдемте, мамаша, смотреть чего осталось!



Глава пятнадцатая


СОБАКИ ЛОНДОНА




   Из чего же сделаны наши мальчики?

Чей-то перевод, вероятно, с английского



– 1 —
   Валерка вытащил из пачки беломорину и выдул табак в окно. Насыпал на ладонь травку, забил косяк, дунул и передал Эдику. Эдик затянулся и передал Шурику. Шурик затянулся и передал Ларисе. Лариса затянулась и передала опять Валерке. Валерка выпустил дым, затянулся и передал Эдику. Эдик хихикнул, затянулся, сделал пятку и передал Шурику.
   – Хорошая, – сказал он, стараясь не выпускать изо рта дым.
   – У-му, – сказал Шурик на вдохе и передал Ларисе.
   – Гады вы все, – повернулся Коля Дуров. – Не могли дождаться, когда на ночевку встанем. – Он вел машину.
   – Знаем мы этот прикол, – сказал Валерка. – Мы встанем, а ты ляжешь.
   Все, кроме Коли, захохотали.
   Коля выругался матом. И все опять захохотали.
   Рок-группе «Собаки Лондона» друзья посоветовали съездить на гастроли в Тамбов. Посоветовал туда съездить известный тамбовский гитарист Чик, потому что в Тамбове, по его словам, можно было приобрести недорого хорошей травы. А кто же откажется от такого удачного приобретения? Экономия получалась серьезная. Рок-н-роллом в этой стране много не заработаешь. Это вам не Штаты. Один черт куда ехать – в Котлас или в Тамбов – ни там, ни там много не заплатят. Но в Тамбове, по крайней мере, можно купить дешевой травы. А в Котласе, в лучшем случае, огрести кренделей от местных и подцепить трипак.
   Гастроли прошли нормально, без особенных приключений. Трава оказалась что надо и стоила, по московским меркам, полную ерунду.
   Проехали указатель КРАСНЫЙ БУБЕН и долго смеялись этому смешному названию. Кто-то вспомнил выражение «Дать в бубен», и все опять захохотали.
   – Ой, я не могу! – Лариска отвалилась на сиденье и заболтала в воздухе ногами. – Сейчас лопну!
   – Давай, Колян, вон там сверни, – сказал Валера.
   – Косяк сверни, – добавил Шурик и заржал.
   Машина съехала с дороги, проехала по кустам и остановилась на поляне.
   Музыканты вышли и поприседали, разминая затекшие конечности.
   – Здесь и остановимся, – Коля огляделся. – Ты, Валер, за дровами. Эдик ставит палатку. Шурик с Ларисой занимаются жратвой.
   – А ты чего?
   – А я автосервис.
   – Да на хрен они нужны! – сказал Валера и махнул рукой.
   – Кто?
   – Дрова.
   – Для костра.
   – Да ну. Бутербродов нарубимся – и спать.
   – Палатка, я считаю, тоже не нужна, – сказал Эдик. – В машине переночуем. В ломы ставить…
   – Гады вы! – Коля насупился. – Обкурились раньше времени, а теперь их ломает! В следующий раз, пока не остановимся и не сделаем чего надо, курить запрещается!
   Все промолчали. Коля в группе считался за старшего. Творческий вклад его был не особенно какой, но с точки зрения организации – незаменимый человек. И если бы не Коля, они бы не смогли зарабатывать ни копейки.

 
– 2 —
   Валерка пошел за дровами. Эдик вытащил из багажника палатку и долго пытался ее в темноте поставить. Но палатка ставиться никак не хотела и всё время падала.
   Шурик и Лариса, не спеша, резали колбасу и шутили по этому поводу. Шурик приставлял себе колбасу и говорил:
   – Он, кажется, стал покороче на пару колец. Я умоляю тебя, Лариска, режь потоньше, а то не дотянем до Москвы. Надо растянуть до Москвы.
   Лариска сгибалась от смеха пополам. Она вообще была девушка веселая и добрая. В коллективе ее любили. Лариска пела бэк вокалом, пританцовывала на сцене и иногда, когда был драйв, показывала залу титьки. Этот номер пользовался у публики неизменным успехом. Когда концерт почему-то не складывался, Лариска выбегала вперед и показывала титьки – дальше всё шло как надо.
   Правда, иногда какой-нибудь пьяный козел забирался на сцену, чтобы пощупать Лариску, и тогда Коля давал ему по башке бас-гитарой и спихивал вниз. Это тоже дико всем нравилось. Ребята даже решили сделать такой номер постоянным. Шоу! Коля позвал своего друга по кличке Циклодол, чтобы он за пять баксов вылезал, когда надо, на сцену и хватал Лариску за титьки. А Коля бы его бил гитарой типа по башке. Перед концертом все набухались, на концерте Циклодол вылез и стал щупать Лариску. Фальшивыми ударами его отогнать никак не получалось. Пришлось Коле ударить Циклодола по-настоящему, а после концерта добавить ему еще десять баксов как компенсацию за физический ущерб. Но дальше Циклодол участвовать в шоу отказался. «Еще баксов тридцать заработаю, – сказал он, – и мне конец…»
   Из леса вышел Валерка. За ним волочилось по земле длинное сухое дерево без листьев.
   – Вот, блин! – сказал он никому, кинув ствол. – Вот вам большое дерево с сухими ветками. Делайте с ним что хотите! Ниггер свое дело сделал. Ниггер умывает руки.
   – Ниггер угорает, – сказал Шурик и приставил колбасу.
   – В пожаре Куклуксклана, – добавила Лариска.
   – Покурив крутого плана, – закончил кто начал, то есть Валерка.
   Долгая совместная работа в группе научила музыкантов писать спонтанные тексты или спонтанную музыку к ним.
   Все замерли на секунду, а потом Валерка сбегал в машину за гитарой, и все сели на бревно дописывать песню про ниггера. Только Коля в творчестве участия не принимал, он сидел в стороне и один курил собственный косяк.

 
– 3 —
   Валерка взял аккорд и сказал:
   – Это будет блюз.
   – Нет, – возразил Шурик, – это будет реггей. А третий сказал:
   – Пусть будет чего получится.
   – Точно, – подытожила Лариска.
   Ниггер умывает Руки. Ниггер угорает В огне Куклуксклана Покурив крутого плана.
   Вот что уже было написано.
   Валерка еще раз провел по струнам, послушал аккорд и, не задумываясь, сказал:
   – Вытирай руки.
   – Умывай ноги, – добавил Эдик.
   – Пиджак, жилетка, брюки, – сказал Шурик.
   – Ботинки-буги-ноги, – докончила Лариска. – Это припев такой будет «Буги-ноги».
   – О! – сказал Валерка. – Буги-вуги получилось. – Он заиграл буги-вуги и запел. – Ботинки – буги-вуги! Ботинки-буги-ноги! Буги-вуги! Буги-ноги! Это фишка! У этого припева будет дикая популярность!
   – С хрена ли она будет? – спросил Коля. – Я вот не понимаю, о чем эта песнь?
   – Чего тут непонятного? – спросил Шурик. – Негр удол-бался и сбежал от хозяина с юга на север. Призыв к свободе.
   – Негров, – добавил Эдик.
   – А, – понял Коля. – Но все равно песня плохая, и тема у нас в стране не покатит. Свобода негров – это вчерашний день.
   – А мы сделаем акцент на обдолбанность. На наркотики, то есть. И покатит. Наркотики – это сегодняшний день.
   – А кто же будет петь? – спросил Коля с сомнением. – Для буги-вуги у вас ни у кого голос не подходит. Из вас никто буги-вуги петь не может.
   – Тогда ты споешь, если такой умный.
   – А что, – Коля посмотрел на небо. – Могу спеть. Не налажаю, как некоторые. – Он опустил голову и посмотрел с улыбкой на Эдика.
   – Давайте дальше писать, а то забудем, – сказала Лариска.
   – Гребет по Миссисипи, – сказал Валерка.
   – Английский пароход, – добавил Шурик.
   – Американский только, – поправила Лариска.
   – Канадский.
   – Хорошо.
   – Гребет по Миссисипи.
   – Канадский пароход…
   – И капитан весь в синем…
   – Дубинкой негра бьет.
   – Бьет негра по прическе…
   – Бьет негра по рукам…
   – Бьет негра по матроске…
   – И по его ногам.
   – А тут припев «Буги-ноги»!
   – Точно.
   – Нормально пока получается.
   – Хорошо бы на английский перевести.
   – Негры сдохнут.
   – Давайте писать, расисты!
   – Негр в трюме травку курит…
   – Черномазый психодел…
   – И по Африке тоскует…
   – Где впервые забалдел.
   – Лучше прибалдел.
   – Пусть.
   – И припев.
   – И всё! Два раза в конце повторим.
   – Запев, припев и допев.
   – И припев два раза в конце.
   Песня всем понравилась. Строчку «Капитан весь в синем», Лариска предложила заменить на «Капитан из Бразилии».
   – Так культурнее, – объяснила она. – Как у Вертинского.
   – Президент Бразилии, – поправил Коля. – Это лучше. Песню переписали в блокнот и записали на диктофон, на всякий случай.

 
– 4 —
   – Чем-то воняет, – сказал Валерка, поведя носом.
   И действительно. Воняло так, как будто поблизости в кустах кто-то сдох и протух. Все заметили это, еще когда писали песню, но каждый подумал, что это кажется только ему одному, и ничего не сказал. И только Валерка так не подумал. Он вообще оригинально мыслил. Нестандартно и независимо.
   Теперь, когда он произнес это вслух, все опять обратили внимание на вонь.
   – Как будто корова сдохла.
   – Почему корова?
   – Она большая и воняет сильно. Отстала от стада, заблудилась в лесу и сдохла.
   – Не может быть. Здесь деревня рядом. Ее бы по мычанию нашли. По звукам «му-у»!
   – Ой! Мне страшно! Зачем ты так мычал? Как псих! Я испугалась!
   – Му-у! НЕ БОЙСЯ, ЭТО Я, ТВОЙ СКЕЛЕ-ЕТ АБРАМ-М-М!
   – Шурик, заканчивай!
   – Чем-то воняет, правда… Спать не сможем.
   – Давайте переедем.
   Все подумали, что надо бы конечно переехать, но уж больно неохота двигаться. Опять сниматься, загружаться, переезжать, раскладываться… Офигеешь! Каждый про себя подумал, что если кто предложит переезжать и если все поддержат, то и он поедет, а сам инициативу проявлять не будет.
   Никто не предложил.
   Начали потихонечку располагаться на ночлег. Коля спал обычно в машине. Лариску клали в палатке между пацанами, для общественного контроля.
   Коля сказал:
   – Сегодня лягу с вами в палатке.
   – Там и так тесно. Дышать нечем.
   – Спи в машине.
   – Не могу. Меня чего-то тусует.
   Все тоже чувствовали тревогу, которая заполняла темные уголки организма. Каждый решил, что это отходняк, и старался не обращать внимания.
   – Хорошо, спи в палатке.
   – Только не лапай меня во сне.
   – Нужна ты мне. Я тебя и наяву не лапаю.
   – Грубиян.
   – А что, надо лапать, что ли? Если надо, могу… – он протянул вперед руку.
   – У себя лапай.
   – У себя неинтересно, когда рядом солистка.
   Залезли в палатку. Улеглись. Натянули на дверь сетку от комаров.
   – Не выключайте фонарик, – попросила Лариска.
   – Батарейки жалко. Сядут же.
   – Новые купим. Всё же выключили.
   Коля тут же захрапел. Его разбудили.
   – В машину пойдешь.
   – Идите вы, знаете куда… Полежали, но сон не шел.
   Вдруг что-то засвистело, в следующую секунду раздался оглушительный взрыв. Палатку так тряхнуло, что неизвестно, как она вообще устояла.
   – Что это?! – Лариска прижалась к Валерке. – Что это было?!
   – Не знаю, – прошептал Коля. – Но, по-моему, нужно отсюда сматываться, пока не поздно…
   – Ребята, – прошептала в темноте Лариска, – мне кажется, кто-то ходит у палатки…
   – Тихо, ты…

 
– 5 —
   Кто-то закричал снаружи:
   – Выходи по одному!
   Ребята застыли. Они еще надеялись, что это кричат не им.
   – Эй, в палатке, предупреждаю последний раз! Если через пять секунд не выйдете, открываем огонь!
   Таких угроз ребята никогда до этого не слышали, но поняли, что с ними не шутят. Клацание затвора подтвердило это дело.
   – Ну! – закричал голос. – Раз, два, два с половиной… Ребята, наталкиваясь в темноте друг на друга, ринулись к выходу. Палатка завалилась и стала похожа на завязанный мешок, в который насовали маленьких поросят.

 
– 6 —
   Пока музыканты барахтались, кто-то снаружи поджег палатку и дико засмеялся. Палатка вспыхнула. Музыканты внутри закричали от боли и страха. Всем туристам известно, что средняя палатка сгорает секунд за десять. Но эти десять секунд показались ребятам вечностью. Вечными муками. За эти секунды они сильно обгорели, получили страшные ожоги, одежда сгорела наполовину, от волос остались дымящиеся клочки. И когда палатка догорела, на ноги поднялась уже не современная городская молодежь в модном прикиде, а погорельцы неопределенного времени и места действия.
   Когда они немного пришли в себя и смогли воспринимать, кроме боли и страха, что-то еще, то увидели перед собой двух солдат в плащ-палатках, со старинными автоматами, с большой круглой шайбой, вместо рожка.
   Из темноты вышел третий – старик в телогрейке. Из-под кепки у него торчала красная повязка, похожая на повязку дружинника, только на лбу.
   – Ну что, пидаразы, наркоманы, фашисты, шпана?! – спросил он, как Костя Кинчев. – Выкурили вас из вашего гнезда разврата? Хе-хе-хе! А ну, стройся живо! – прокричал он так громко и резко, что ноги рок-музыкантов сами выполнили приказ пожилого.
   Пожилой прошелся вдоль шеренги и крякнул:
   – Не по росту, бляха-муха, встали! Считаю до двух, чтобы встали по росту!
   Спотыкаясь и задевая друг друга, ребята задвигались и встали как положено.
   – Другое дело, – старик засмеялся сухим каркающим смехом, от которого по спинам побежали мурашки, а остатки опаленных волос поднялись дыбом. – Значит так, – продолжил он, отсмеявшись. – Попались, супчики! Быстро мы вас накрыли. Ха-ха-ха! От русских не уйдешь! Мозолистая рука русской народной расправы сожмет так, что от вас только кусочки костей и жира останутся, – он выставил перед собой тощий кулак и поднес его к носу Коли Дурова, который стоял ближе всех. – Фарш от вас, господа, останется, который мы скормим своим собакам, чтобы они стали еще немного потолще, еще немного позлее и побеспощаднее гамкали на наших врагов!
   Старик явно был сумасшедший. Какой-то полный бред он нес, какую-то чепуху! И это всем очень-очень не понравилось.
   – Да что тут происходит, в самом деле?! – закричала Лариска. – Кто вы такие?! Что за шутки?!
   – Что за шутки? – переспросил старик. И в голосе его прозвучало холодное железо садизма. – Что за шутки? Ты хочешь узнать, американская шлюха, кто мы такие? – Он медленно подошел к Ларисе. Лариса попятилась. Ее глаза округлились. – Куда?! Стоять, тварь! Выровнять носки! – он ткнул пальцем вниз. – Выровнять носки, я сказал!
   Девушка подвинулась.
   – Вот так… – Старик схватил Ларису за майку и дернул на себя. Майка порвалась. Из-под нее выскочила, как на концерте, большая Ларискина грудь.
   – Ой! – Лариска закрыла грудь обеими руками. – Что вы делаете?! – У нее выступили слезы.
   – Гы-гы-гы! – загоготал старик, широко раскрыв рот.
   – Ты, мудак! – Коля Дуров бросился между стариком и Ларисой. – Ты что делаешь?!
   Но сразу же отлетел на землю и схватился руками за разбитый затылок. А над ним стоял и ухмылялся толстый солдат с занесенным прикладом.
   – Прыгучий какой, – сказал солдат. – Еще раз прыгнешь, и твоя голова расколется, как тыква, на вашем американском свинячем празднике!
   Коля попытался подняться на четвереньки, но солдат пнул его сапогом по копчику. Дуров отлетел вперед и корчился от боли, скребя пальцами землю.
   – Поняли, мистеры-твистеры?! – сказал старик. – Еще кто дергаться будет – расстрел на месте! – Он вытащил из кармана клочок бумаги, развернул, посмотрел на всех строгим взглядом и стал читать. – Народный Комиссариат Внутренних Дел сообщает, что в деревню Красный Бубен бешеными собаками американского капитализма запущена летающая тарелка с экипажем шпионов-диверсантов, которые имеют задание разъезжать по России на машине и развращать нашу молодежь проамериканскими песнями…
   Что за чушь нес этот ужасный странный старик. Что за НКВД?! Какое НКВД в наше время?! И вообще, говорил он что-то несуразное! Но возражать, после того, что сделали с Колей и Лариской, было страшно. Коля до сих пор корчился на земле. А Лариска стояла зареванная и бледная, прикрыв грудь руками.
   Старик приподнял шапку и поскреб грязными пальцами лысину. Звук получился такой, как будто он скреб железом по кости.
   Ребят передернуло.
   – …Нашими «катюшами» американская тарелка была подбита. Но диверсантам удалось попрыгать вниз на парашютах… кхе-кхе… и временно укрыться в темном лесу около родной деревни. С целью обезвредить засевшего в лесу противника, была послана группа «Рок-н-ролл Мертв» в составе: Колчанова Андрея Яковлевича, это я, – Колчанов улыбнулся, •– бойца Стропалева Михаила и бойца-инвалида без рук Андрея Жадова.
   Тот, которого назвали Жадовым, мотнул плечами, плащ-палатка слетела на землю, и все увидели, что он действительно без рук. А пустые рукава гимнастерки заправлены за солдатский ремень. Тем не менее на шее у бойца висел автомат.
   – …При задержании шпионов, – продолжал читать Колчанов, – приказано устроить над ними полевой суд и расстрелять врагов на месте. Лица трупов обезобразить, а трупы облить керосином и сжечь. А что останется, растолочь в костную муку и скормить свиньям… чтобы не получилось, как с семьей Николая Кровавого… Уничтожить так уничтожить…
   – Да вы что! – не выдержал Валерка. – Какие мы шпионы?! Мы русские, как и вы! Какие тарелки?!.
   Колчанов резко выкинул вперед руку и схватил Валерку за яйца.
   – Русские?! – он приблизил свое лицо к лицу Валерки, обдав его смрадным запахом, и крутанул руку с яйцами на полтора оборота по часовой стрелке.
   Валерка взвыл.
   – Русские так не воют, – сказал старик. – Так воют американские шакалы, которые называются у вас койоты! Это раз! Русские так не одеваются, так не стригутся, и от русских так не воняет дерьмом! – Он ударил свободной рукой Валерке в глаз. – Русские пьют водку, а не курят дурь! – Старик засунул руку Валерке под косуху и вытащил оттуда пакет с травой. – На, жри, падло американское! – Он впихнул мешок Валерке в рот. Трава посыпалась на грудь. Изо рта у Валерки потекла зеленая слюна. – Русские не пишут таких песен Ботинки-буги-ноги! А тем более их не поют! Русские поют песню Расцветали-яблони-и-груши! Три-четыре!
   Солдаты затянули «Катюшу»:
   Рас-цве-тали-ябло-ни-и-гру-ши По-плы-ли-ту-маны-над-ре-кой Вы-хо-ди-ла-на-бе-рег-Ка-тю-ша На-вы-сокий-бе-рег-на-кру-той… Ой-ей-ёй — страшно громыхало эхо над макушками деревьев. И совы под-ухивали им – полуночные бэквокалистки черного леса.
   Колчанов одной рукой дирижировал в воздухе, продолжая другой держать Валерку за яйца. В конце каждого куплета он сжимал кулак, и Валерка истошно вопил.
   – Вот как поют русские солдаты, – сказал он после песни. – И вот как воют американские шпионы в бессильной злобе им помешать! – Он разжал руку, и Валерка повалился на землю без чувств. – Вставай, америкашка, – Колчанов пнул его ногой. – Если бы ты был русский, ты бы не валялся в грязи, как теперь, а сражался бы до конца за свои тухлые яйца! Хе-хе! До конца тебе, впрочем, осталось немного. – Он пнул Валерку еще раз и подошел к Ларисе. Лариса замерла. От страха она перестала дышать. – Что, боишься меня, шлюха? А титьки свои показывать не боялась русским людям? А?! Давай, покажи нам титьки, – он дернул Лариску за руку.
   – А-а! – закричала девушка, пытаясь прикрыться второй рукой. Но Колчанов дернул за вторую.
   – Не сметь! Перед придурками тебе обнажаться не стыдно, а перед русскими солдатами стыдно?! Пусть русские солдаты посмотрят, они заслужили это право! Они, может, такого всю войну не видели! Ты это понимаешь, тварь?! Эй, солдатики, – Колчанов оглянулся, – глядите!
   Солдаты подошли.
   – Ого! – сказал толстый. – Вот это титьки! Таких титек я еще не видел!
   – Да. У наших женщин таких титек нет, – добавил второй. – Потому что они работают для фронта сутками, не отходя от станков, недоедают и не могут себе нажрать такие батоны, как у этой американской суки.
   – Давай ее отдрючим. Все равно ее скоро расстреливать.
   – Давай, чтоб зря не пропадала.
   – Доставим ей последнее удовольствие.
   – Помоги мне, Мишка, ширинку расстегнуть, а то без рук неудобно.
   – Не, мне противно. Пусть она тебе сама расстегивает, целка американская. Ей это привычно!
   – Верно. Жаль, что у меня рук нет, а то бы я за ее уши держался.
   – А ты ногами держись, вроде обезьяны.
   – Так это сапоги придется снимать.
   – Тогда не держись, если лень сапоги снять.
   – Тогда не буду.
   Солдаты набросились на Ларису. Колчанов посмотрел на них и вздохнул.
   – Эх… Соскучились по бабе, соколики… – И повернулся к ребятам. – Жаль, что вы не бабы, а то бы я вас тоже отодрал… Здесь, в этом документе, – он потряс бумагу, – ничего не говорится о пытках и мучениях, которые следует учинить перед расстрелом. Из чего понятно, что пытки и мучения допускаются самые разнообразные, на усмотрение исполнителей. Это ясно читается между строк.
   – Покажите бумагу, – попросил Эдик.
   – На, смотри, – Колчанов поднес листок к его лицу.
   Эдик насупил брови, но прочитать успел только одно непонятное слово Хамдэр. Затем Колчанов убрал бумагу от его лица и сунул в карман телогрейки.