Страница:
— Если нет пены изо рта и судорог и зловония, то сие означает, что злой дух отступился от тебя, и славь за это Господа.
Он покропил немного и Гудмунда, который мигом вскочил, завопив: «Зарифить парус!», и снова повалился на скамью и заснул.
Орм стер капли с лица и спросил, что полезнее — это или крещение.
Епископ отвечал, что тут большая разница и что не так-то просто окреститься, в особенности тому, кто служил Мухаммеду.
— Ты должен прежде отречься от своих ложных богов, — сказал он, — и признать, что веруешь во Отца и Сына и Святого Духа. А помимо того, тебя надобно наставить в христианском вероучении.
— У меня нет богов, от которых надобно отрекаться, а Бог и его Сын и их Дух теперь будут со мною. Наставлений же в христианском учении я слышал немало: впервые — у монахов в Ирландии, потом у короля Харальда и дома, от моей старой матери, и вот теперь тут, от этого маленького священника, моего друга, который много мне рассказал о дьяволе. Так что про этого я теперь знаю не меньше других.
Епископ кивнул и сказал, что такое приятно слышать и что не часто встречаешь язычников, столь хорошо наставленных святым вещам. После чего потер нос с задумчивым видом, поглядел на Гудмунда, который крепко спал, и снова на Орма:
— Есть и еще одна вещь, — произнес он серьезно и с расстановкой. — Ты подпал худшему, чем кто-либо из виденных мною прежде, тем что служил лжепророку, каковой есть злейший из дьяволовых хёвдингов. И когда теперь ты после всей той мерзости желаешь встать под покров живого Бога, надобно, чтобы ты принес дары ему и его церкви, чтобы показать, что твои намерения серьезны и что сердцем ты исправился.
Орм отмечал, что это справедливо и что он готов дать кое-что для исправления своей удачи и чтобы получить у Бога защиту. Он спросил, каким подобает быть дару.
— Это зависит от твоего происхождения и богатства и от того, сколь велики твои грехи. Я крестил как-то датского хёвдинга, который получил наследство в этой стране, он дал пять быков и бочонок пива и двадцать фунтов воску на Божию церковь. Но в старых летописях можно прочесть, что люди высокородные давали по девяти марок серебром, а то и по дюжине, и вдобавок строили церковь, но тогда они крестились со всеми домочадцами.
— Я не хочу быть хуже других, — сказал Орм. — Я из рода Ивара Широкие Объятия. Я выстрою церковь, когда вернусь домой, а ты окрестишь всех на моем корабле, и получишь пятнадцать марок из моего серебра, но за это я хочу, чтобы ты как следует говорил за меня перед Богом.
— Ты поистине хёвдинг, — сказал обрадованный епископ, — и я сделаю для тебя все, что в моих силах.
Оба остались очень довольны, но епископ спросил, всерьез ли сказал Орм, что все люди его корабля дадут себя окрестить.
— Когда я сам стану христианином, — сказал Орм, — я не смогу держать у себя на корабле язычников; что Бог подумает? Креститься должны все, а как я скажу своим людям, так и будет. У меня есть на борту несколько уже крещеных, раз или два, но еще разок не повредит.
Он пожелал, чтобы оба епископа и их свита на другой день пришли к нему на корабль, и тогда он сам их доставит морем в Лондон и Вестминстер. Там всех и окрестят.
— У меня большой и хороший корабль, — сказал он. — Стольким гостям, конечно, будет тесно, но ехать недолго, а погода стоит прекрасная.
Орм был настойчив, но епископ сказал, что не может решить столь важных вещей, не поговорив со своим собратом по сану и с остальными. Так что Орму придется потерпеть до завтра. Он благодарно простился с епископом и вернулся в свое жилище вместе с братом Виллибальдом. Тот мало говорил у епископа, но выйдя от него, расхохотался.
— Чему это ты так радуешься? — спросил Орм.
— На многое ты идешь, чтобы добраться до дочери короля Харальда, — отвечал маленький священник. — Сдается мне, ты поступаешь правильно.
— Если все выйдет, как нужно, ты не останешься без награды, сказал Орм, — я уверен, что моя удача стала больше с того часа, как я тебя тут встретил.
Оставшись один, епископ сидел, улыбаясь своим мыслям, а потом велел служителям разбудить Гудмунда. Через какое-то время это удалось, хоть тот и ворчал, что ему не дают поспать.
— Я много думал насчет того, о чем мы толковали, — сказал епископ, — и с Божьей помощью я смогу пообещать тебе пятьдесят марок, если ты дашь себя окрестить.
Гудмунд сразу же проснулся, и через некоторое время они сошлись на пятидесяти пяти марках и впридачу фунте пряностей, какие кладутся в епископово вино.
На другой день были переговоры у Торкеля о предложении Орма и отъезде епископов. Гудмунд сказал, что думает тоже поплыть с ними, ибо если им даруют безопасность, как поручились посланцы, и у них с королем Этельредом все же будет замиренье, то он хотел бы быть там, когда будут взвешивать королевское серебро, чтобы все было честь честью.
Торкель нашел это разумным и сказал, что и сам бы хотел быть при этом, будь у него с рукой получше. Но Йостейн сказал, что довольно будет и одного из трех главных хёвдингов для такой поездки, ибо подобное может вызвать у врага искушение напасть, и не след ослаблять войско, оставленное в лагере, прежде чем серебро не окажется у них в руках.
По хорошей погоде епископ не возражал против морского путешествия, если только ему обеспечат защиту от морских разбойников, и наконец решено было, что Гудмунд и Орм пойдут на своих кораблях в Вестминстер и доставят туда епископа. Там они со всем усердием проследят за платежами, и ежели застанут короля, то поблагодарят его за дар и скажут, что собираются снова начать грабежи хуже прежнего, если с деньгами выйдет задержка.
Орм теперь созвал своих воинов и сказал, что они поплывут в Вестминстер с мирным щитом и со святыми посланцами короля Этельреда на борту.
Многие из его людей этим встревожились. Они сказали, что опасно брать на борт священников и любой моряк это знает, а уж епископов верно, и того хуже.
Орм их успокоил, сказав, что все будет хорошо, ибо эти божьи люди настолько святы, что с ними ничего худого не выйдет, как бы того ни хотелось морским жителям. И продолжал:
— Когда мы прибудем в Вестминстер, я приму крещение. Ибо после беседы с этими людьми я понял, что лучше перейти ко Христу, и решил, что так и сделаю. На корабле же должно царить согласие, и у всех все должно быть одинаково, и оттого я желаю, чтобы вы все приняли крещение вместе со мной. Это будет и для вас же самих лучше, в этом можете мне поверить, я знаю, что говорю. А ежели кто против, то пусть скажет, он может покинуть корабль со всем своим скарбом и никогда больше не войдет в мою команду.
Некоторые недоуменно переглядывались и почесывали в затылке, но Рапп Одноглазый, кормщик корабля, которого боялись многие, стоял впереди и облегченно вздохнул, услышав слова Орма, ибо с ним такое дело уже произошло прежде. После чего не нашлось желающих возразить.
— Мне известно, что среди вас есть такие, что уже крестились дома, в Сконе, — продолжал Орм, — получившие фуфайку или рубаху за причиненное беспокойство, или маленький крестик, какой носят на шее; может статься, кто-то из их числа станет говорить, что не видит большой пользы от своего крещения. Но то было дешевое крещение, впору лишь детям и женщинам, теперь же нас окрестят иначе, и куда более святые люди, так что мы получим от Бога защиту и удача наша исправится на всю нашу жизнь. И было бы несправедливо получить такие выгоды бесплатно. Я сам немало заплачу, а каждый из вас пусть заплатит по два эре. [24]
В ответ послышался ропот. Кто-то сказал, что это новость, чтобы самим платить за подобное, и что два эре — деньги немалые.
— Я никого не неволю, — сказал Орм. — Каждый, кому такая цена кажется чрезмерной, может сберечь свои деньги, встретившись со мной в поединке сразу как только мы окрестимся. Если он победит, то может не платить, если же проиграет, то тем более избежит платы.
Большинство его людей нашло, что это хорошо сказано, и послышались крики, чтобы самые бережливые выступили вперед. Но те смущенно ухмылялись, решив отказаться от такого рода прибытка.
Гудмунд и Орм поделили божьих людей между собой, так что старший епископ со своей свитой взошел на Гудмундов корабль, а епископ Лондонский на корабль Орма; с ним был и брат Виллибальд. Епископы благословили корабли и помолились за благополучное путешествие и подняли свои хоругви, и корабли вышли в море с попутным ветром и по хорошей погоде, так что на епископов смотрели теперь с большим уважением, и вошли в Темзу с приливом. Тут в устье и заночевали, а на следующее утро, на ясном восходе солнца, взялись за весла.
Люди, выйдя их хижин в прибрежных зарослях, изумленно глядели на них, а рыбаки торопились скрыться из виду, но успокаивались, завидя епископские хоругви. В некоторых местах виднелись по берегам сожженные деревни, опустелые после посещения норманнов, а выше они подошли к месту, где реку перегораживало четыре ряда частокола, оставляя лишь узкий проход посредине. Там стояло три сторожевых корабля, с вооруженными людьми, и там их задержали, и сторожевой корабль загородил им путь, и вся его команда изготовилась к бою.
— Вы что, слепые или умалишенные? — крикнул им Гудмунд. — Не видите, что мы идем с мирным щитом и со святыми епископами на борту?
— Нас не проведете, — отвечали со сторожевого корабля. — Сюда разбойников не пускают.
— У нас посланцы от самого вашего конунга, — крикнул Гудмунд.
— Знаем мы вас, — отвечали им. — Вы полны хитрости и дьявольских козней.
— Мы креститься едем, — рявкнул Орм, выведенный из терпения. В ответ с корабля донесся хохот и крики:
— Небось дьявол надоел, ваш отец и господин?
— Да, — сердито отвечал Орм.
В ответ хохот сделался еще громче.
Теперь дело шло к бою, Орму хохот мало понравился, и он приказал Раппу идти вперед и встать борт о борт с той ладьей, где громче смеялись. Но епископы поспешно натянули на себя облачения и, подняв посохи, крикнули всем, чтобы успокоились. Орм нехотя подчинился, и даже Гудмунду показалось, что это уж чересчур. Епископы тут стали говорить с земляками и говорили с ними властно, так что те быстро сообразили, что эти святые люди именно те, кем кажутся, а не пленники или переодетые викинги. Теперь драккары пропустили, и все ограничилось перебранкой между командами, когда они проплывали мимо.
Орм стоял, сжав в руке копье и глядя на сторожевые корабли, все еще бледный от гнева.
— Их бы я поучил уму-разуму, — сказал он брату Виллибальду, стоявшему рядом и не выказавшему большого беспокойства, когда дело уже шло к бою.
— Поднявший меч от меча и погибнет, — отвечал тот. — Так написано в священной книге, заключающей в себе все благое знание. Как бы ты предстал перед дочерью конунга Харальда, ввяжись ты теперь в стычку с кораблями короля Этельреда? Но ты же насильник, и таким пребудешь, и тем хуже для тебя самого.
Орм вздохнул и отставил в сторону копье.
— Когда я получу ее, я стану человеком кротким, — сказал он. Но маленький священник с сомнением покачал головой.
— Может ли рысь сменить пятна на своей шкуре? Или чернокожий житель Блаланда сменить цвет кожи? Про это там тоже сказано. Но благодари Бога и святых епископов, что ныне помогли тебе.
Вскоре они зашли за поворот реки и по правую руку увидели Лондон. Это зрелище удивило корабельщиков; город был так велик, что с реки не было видно, где он кончается, а священники сказали, что на взгляд ученых людей, в этом городе живет не менее трех тысяч человек. Многим было трудно понять, чего ради все эти люди живут в такой тесноте, без полей и скота. Но другие знали, что эти горожане — самые что ни на есть злобные и коварные создания, что они кормятся тем, что обманывают честных людей с хуторов, отродясь не держа в руках ни плуга, ни цепа. Потому-то и хорошо, продолжали знающие люди, что отважные мореходы время от времени грабят таких людей и отбирают у них нечестно нажитое; и все уставились на город, покуда корабли подымались вверх по течению, и думали, что тут, и правда, есть что охранять.
Но Орм и Рапп Одноглазый сказали, что видывали они города и побольше и что этот невелик в сравнении с Кордовой.
Тут они приблизились к большому мосту, сделанному из громадных бревен, так что под ним мог пройти самый большой корабль, сняв мачту. Сюда при виде их сбежалось множество народу, и много вооруженных людей, громко выкрикивающих что-то о дьяволах и язычниках, но все они исполнились ликования, когда их епископ крикнул зычным голосом, что все хорошо и что будет замиренье с морскими воинами. Когда ладьи подошли ближе, народ сгрудился на мосту, чтобы рассмотреть их, а когда корабельщики углядели хорошеньких молодых женщин, то бойко принялись выкрикивать им, чтобы те дождались кораблей и прыгали вниз, что тут у них хорошие подарки, серебро и веселье и храбрые мужчины, и полно священников, чтобы прочитать над ними тут же на месте, по самому что ни на есть христианскому обычаю. Несколько молодых женщин весело рассмеялись, ответив, что охота им попробовать, да только прыгать высоко, за что были схвачены за волосы своими добропорядочными родственниками, посулившими им розог за такую бесстыдную болтовню с язычниками.
Брат Виллибальд качал головой, говоря, что молодежь теперь пошла дурная, даже среди христиан, а Рапп у кормила тоже качал головой, с горечью отмечая, что женщины всегда были одинаковы, в том что касается пустых разговоров.
— Лучше бы они закрыли рот, — сказал он, — и быстрее прыгали, как им говорят.
Теперь они приближались к Вестминстеру и завидели уже высокие башни, вздымавшиеся из-за деревьев. Епископы снова облачились в свои одежды, а затем священники из их свиты затянули старинный гимн, который обыкновенно пел святой Колумба, крестя язычников:
Когда песня была допета, они повернули направо и встали у причала под красными стенами Вестминстера.
Глава 3
Он покропил немного и Гудмунда, который мигом вскочил, завопив: «Зарифить парус!», и снова повалился на скамью и заснул.
Орм стер капли с лица и спросил, что полезнее — это или крещение.
Епископ отвечал, что тут большая разница и что не так-то просто окреститься, в особенности тому, кто служил Мухаммеду.
— Ты должен прежде отречься от своих ложных богов, — сказал он, — и признать, что веруешь во Отца и Сына и Святого Духа. А помимо того, тебя надобно наставить в христианском вероучении.
— У меня нет богов, от которых надобно отрекаться, а Бог и его Сын и их Дух теперь будут со мною. Наставлений же в христианском учении я слышал немало: впервые — у монахов в Ирландии, потом у короля Харальда и дома, от моей старой матери, и вот теперь тут, от этого маленького священника, моего друга, который много мне рассказал о дьяволе. Так что про этого я теперь знаю не меньше других.
Епископ кивнул и сказал, что такое приятно слышать и что не часто встречаешь язычников, столь хорошо наставленных святым вещам. После чего потер нос с задумчивым видом, поглядел на Гудмунда, который крепко спал, и снова на Орма:
— Есть и еще одна вещь, — произнес он серьезно и с расстановкой. — Ты подпал худшему, чем кто-либо из виденных мною прежде, тем что служил лжепророку, каковой есть злейший из дьяволовых хёвдингов. И когда теперь ты после всей той мерзости желаешь встать под покров живого Бога, надобно, чтобы ты принес дары ему и его церкви, чтобы показать, что твои намерения серьезны и что сердцем ты исправился.
Орм отмечал, что это справедливо и что он готов дать кое-что для исправления своей удачи и чтобы получить у Бога защиту. Он спросил, каким подобает быть дару.
— Это зависит от твоего происхождения и богатства и от того, сколь велики твои грехи. Я крестил как-то датского хёвдинга, который получил наследство в этой стране, он дал пять быков и бочонок пива и двадцать фунтов воску на Божию церковь. Но в старых летописях можно прочесть, что люди высокородные давали по девяти марок серебром, а то и по дюжине, и вдобавок строили церковь, но тогда они крестились со всеми домочадцами.
— Я не хочу быть хуже других, — сказал Орм. — Я из рода Ивара Широкие Объятия. Я выстрою церковь, когда вернусь домой, а ты окрестишь всех на моем корабле, и получишь пятнадцать марок из моего серебра, но за это я хочу, чтобы ты как следует говорил за меня перед Богом.
— Ты поистине хёвдинг, — сказал обрадованный епископ, — и я сделаю для тебя все, что в моих силах.
Оба остались очень довольны, но епископ спросил, всерьез ли сказал Орм, что все люди его корабля дадут себя окрестить.
— Когда я сам стану христианином, — сказал Орм, — я не смогу держать у себя на корабле язычников; что Бог подумает? Креститься должны все, а как я скажу своим людям, так и будет. У меня есть на борту несколько уже крещеных, раз или два, но еще разок не повредит.
Он пожелал, чтобы оба епископа и их свита на другой день пришли к нему на корабль, и тогда он сам их доставит морем в Лондон и Вестминстер. Там всех и окрестят.
— У меня большой и хороший корабль, — сказал он. — Стольким гостям, конечно, будет тесно, но ехать недолго, а погода стоит прекрасная.
Орм был настойчив, но епископ сказал, что не может решить столь важных вещей, не поговорив со своим собратом по сану и с остальными. Так что Орму придется потерпеть до завтра. Он благодарно простился с епископом и вернулся в свое жилище вместе с братом Виллибальдом. Тот мало говорил у епископа, но выйдя от него, расхохотался.
— Чему это ты так радуешься? — спросил Орм.
— На многое ты идешь, чтобы добраться до дочери короля Харальда, — отвечал маленький священник. — Сдается мне, ты поступаешь правильно.
— Если все выйдет, как нужно, ты не останешься без награды, сказал Орм, — я уверен, что моя удача стала больше с того часа, как я тебя тут встретил.
Оставшись один, епископ сидел, улыбаясь своим мыслям, а потом велел служителям разбудить Гудмунда. Через какое-то время это удалось, хоть тот и ворчал, что ему не дают поспать.
— Я много думал насчет того, о чем мы толковали, — сказал епископ, — и с Божьей помощью я смогу пообещать тебе пятьдесят марок, если ты дашь себя окрестить.
Гудмунд сразу же проснулся, и через некоторое время они сошлись на пятидесяти пяти марках и впридачу фунте пряностей, какие кладутся в епископово вино.
На другой день были переговоры у Торкеля о предложении Орма и отъезде епископов. Гудмунд сказал, что думает тоже поплыть с ними, ибо если им даруют безопасность, как поручились посланцы, и у них с королем Этельредом все же будет замиренье, то он хотел бы быть там, когда будут взвешивать королевское серебро, чтобы все было честь честью.
Торкель нашел это разумным и сказал, что и сам бы хотел быть при этом, будь у него с рукой получше. Но Йостейн сказал, что довольно будет и одного из трех главных хёвдингов для такой поездки, ибо подобное может вызвать у врага искушение напасть, и не след ослаблять войско, оставленное в лагере, прежде чем серебро не окажется у них в руках.
По хорошей погоде епископ не возражал против морского путешествия, если только ему обеспечат защиту от морских разбойников, и наконец решено было, что Гудмунд и Орм пойдут на своих кораблях в Вестминстер и доставят туда епископа. Там они со всем усердием проследят за платежами, и ежели застанут короля, то поблагодарят его за дар и скажут, что собираются снова начать грабежи хуже прежнего, если с деньгами выйдет задержка.
Орм теперь созвал своих воинов и сказал, что они поплывут в Вестминстер с мирным щитом и со святыми посланцами короля Этельреда на борту.
Многие из его людей этим встревожились. Они сказали, что опасно брать на борт священников и любой моряк это знает, а уж епископов верно, и того хуже.
Орм их успокоил, сказав, что все будет хорошо, ибо эти божьи люди настолько святы, что с ними ничего худого не выйдет, как бы того ни хотелось морским жителям. И продолжал:
— Когда мы прибудем в Вестминстер, я приму крещение. Ибо после беседы с этими людьми я понял, что лучше перейти ко Христу, и решил, что так и сделаю. На корабле же должно царить согласие, и у всех все должно быть одинаково, и оттого я желаю, чтобы вы все приняли крещение вместе со мной. Это будет и для вас же самих лучше, в этом можете мне поверить, я знаю, что говорю. А ежели кто против, то пусть скажет, он может покинуть корабль со всем своим скарбом и никогда больше не войдет в мою команду.
Некоторые недоуменно переглядывались и почесывали в затылке, но Рапп Одноглазый, кормщик корабля, которого боялись многие, стоял впереди и облегченно вздохнул, услышав слова Орма, ибо с ним такое дело уже произошло прежде. После чего не нашлось желающих возразить.
— Мне известно, что среди вас есть такие, что уже крестились дома, в Сконе, — продолжал Орм, — получившие фуфайку или рубаху за причиненное беспокойство, или маленький крестик, какой носят на шее; может статься, кто-то из их числа станет говорить, что не видит большой пользы от своего крещения. Но то было дешевое крещение, впору лишь детям и женщинам, теперь же нас окрестят иначе, и куда более святые люди, так что мы получим от Бога защиту и удача наша исправится на всю нашу жизнь. И было бы несправедливо получить такие выгоды бесплатно. Я сам немало заплачу, а каждый из вас пусть заплатит по два эре. [24]
В ответ послышался ропот. Кто-то сказал, что это новость, чтобы самим платить за подобное, и что два эре — деньги немалые.
— Я никого не неволю, — сказал Орм. — Каждый, кому такая цена кажется чрезмерной, может сберечь свои деньги, встретившись со мной в поединке сразу как только мы окрестимся. Если он победит, то может не платить, если же проиграет, то тем более избежит платы.
Большинство его людей нашло, что это хорошо сказано, и послышались крики, чтобы самые бережливые выступили вперед. Но те смущенно ухмылялись, решив отказаться от такого рода прибытка.
Гудмунд и Орм поделили божьих людей между собой, так что старший епископ со своей свитой взошел на Гудмундов корабль, а епископ Лондонский на корабль Орма; с ним был и брат Виллибальд. Епископы благословили корабли и помолились за благополучное путешествие и подняли свои хоругви, и корабли вышли в море с попутным ветром и по хорошей погоде, так что на епископов смотрели теперь с большим уважением, и вошли в Темзу с приливом. Тут в устье и заночевали, а на следующее утро, на ясном восходе солнца, взялись за весла.
Люди, выйдя их хижин в прибрежных зарослях, изумленно глядели на них, а рыбаки торопились скрыться из виду, но успокаивались, завидя епископские хоругви. В некоторых местах виднелись по берегам сожженные деревни, опустелые после посещения норманнов, а выше они подошли к месту, где реку перегораживало четыре ряда частокола, оставляя лишь узкий проход посредине. Там стояло три сторожевых корабля, с вооруженными людьми, и там их задержали, и сторожевой корабль загородил им путь, и вся его команда изготовилась к бою.
— Вы что, слепые или умалишенные? — крикнул им Гудмунд. — Не видите, что мы идем с мирным щитом и со святыми епископами на борту?
— Нас не проведете, — отвечали со сторожевого корабля. — Сюда разбойников не пускают.
— У нас посланцы от самого вашего конунга, — крикнул Гудмунд.
— Знаем мы вас, — отвечали им. — Вы полны хитрости и дьявольских козней.
— Мы креститься едем, — рявкнул Орм, выведенный из терпения. В ответ с корабля донесся хохот и крики:
— Небось дьявол надоел, ваш отец и господин?
— Да, — сердито отвечал Орм.
В ответ хохот сделался еще громче.
Теперь дело шло к бою, Орму хохот мало понравился, и он приказал Раппу идти вперед и встать борт о борт с той ладьей, где громче смеялись. Но епископы поспешно натянули на себя облачения и, подняв посохи, крикнули всем, чтобы успокоились. Орм нехотя подчинился, и даже Гудмунду показалось, что это уж чересчур. Епископы тут стали говорить с земляками и говорили с ними властно, так что те быстро сообразили, что эти святые люди именно те, кем кажутся, а не пленники или переодетые викинги. Теперь драккары пропустили, и все ограничилось перебранкой между командами, когда они проплывали мимо.
Орм стоял, сжав в руке копье и глядя на сторожевые корабли, все еще бледный от гнева.
— Их бы я поучил уму-разуму, — сказал он брату Виллибальду, стоявшему рядом и не выказавшему большого беспокойства, когда дело уже шло к бою.
— Поднявший меч от меча и погибнет, — отвечал тот. — Так написано в священной книге, заключающей в себе все благое знание. Как бы ты предстал перед дочерью конунга Харальда, ввяжись ты теперь в стычку с кораблями короля Этельреда? Но ты же насильник, и таким пребудешь, и тем хуже для тебя самого.
Орм вздохнул и отставил в сторону копье.
— Когда я получу ее, я стану человеком кротким, — сказал он. Но маленький священник с сомнением покачал головой.
— Может ли рысь сменить пятна на своей шкуре? Или чернокожий житель Блаланда сменить цвет кожи? Про это там тоже сказано. Но благодари Бога и святых епископов, что ныне помогли тебе.
Вскоре они зашли за поворот реки и по правую руку увидели Лондон. Это зрелище удивило корабельщиков; город был так велик, что с реки не было видно, где он кончается, а священники сказали, что на взгляд ученых людей, в этом городе живет не менее трех тысяч человек. Многим было трудно понять, чего ради все эти люди живут в такой тесноте, без полей и скота. Но другие знали, что эти горожане — самые что ни на есть злобные и коварные создания, что они кормятся тем, что обманывают честных людей с хуторов, отродясь не держа в руках ни плуга, ни цепа. Потому-то и хорошо, продолжали знающие люди, что отважные мореходы время от времени грабят таких людей и отбирают у них нечестно нажитое; и все уставились на город, покуда корабли подымались вверх по течению, и думали, что тут, и правда, есть что охранять.
Но Орм и Рапп Одноглазый сказали, что видывали они города и побольше и что этот невелик в сравнении с Кордовой.
Тут они приблизились к большому мосту, сделанному из громадных бревен, так что под ним мог пройти самый большой корабль, сняв мачту. Сюда при виде их сбежалось множество народу, и много вооруженных людей, громко выкрикивающих что-то о дьяволах и язычниках, но все они исполнились ликования, когда их епископ крикнул зычным голосом, что все хорошо и что будет замиренье с морскими воинами. Когда ладьи подошли ближе, народ сгрудился на мосту, чтобы рассмотреть их, а когда корабельщики углядели хорошеньких молодых женщин, то бойко принялись выкрикивать им, чтобы те дождались кораблей и прыгали вниз, что тут у них хорошие подарки, серебро и веселье и храбрые мужчины, и полно священников, чтобы прочитать над ними тут же на месте, по самому что ни на есть христианскому обычаю. Несколько молодых женщин весело рассмеялись, ответив, что охота им попробовать, да только прыгать высоко, за что были схвачены за волосы своими добропорядочными родственниками, посулившими им розог за такую бесстыдную болтовню с язычниками.
Брат Виллибальд качал головой, говоря, что молодежь теперь пошла дурная, даже среди христиан, а Рапп у кормила тоже качал головой, с горечью отмечая, что женщины всегда были одинаковы, в том что касается пустых разговоров.
— Лучше бы они закрыли рот, — сказал он, — и быстрее прыгали, как им говорят.
Теперь они приближались к Вестминстеру и завидели уже высокие башни, вздымавшиеся из-за деревьев. Епископы снова облачились в свои одежды, а затем священники из их свиты затянули старинный гимн, который обыкновенно пел святой Колумба, крестя язычников:
Песня далеко разносилась в прозрачном вечернем воздухе, и когда гребцы подстроились в такт, вышло хорошо, и они нашли, что грести под этот мотив не так уж и плохо.
Паства спасенная, парус ставь,
прими ее, Господи Боже,
та, что нуждалась, труждалась вплавь
в море, что с мороком схоже.
За край небес устремляет взор,
туда, где Твой крест осенил простор,
душа, заблудшая до сих пор,
прими ее, Господи Боже!
Когда песня была допета, они повернули направо и встали у причала под красными стенами Вестминстера.
Глава 3
О женитьбе, крещении и серебре короля Этельреда
Король Этельред сидел печальный в Вестминстере, окруженный многими советниками, и ждал, к чему приведут переговоры с норманнами. Он собрал множество воинов, как для собственной защиты в нынешние трудные времена, так и для надзора за лондонцами, сделавшимися недовольными после поражения при Мэлдоне. С ним был его архиепископ для помощи и утешения, но ему удалось немного, и тревога короля сделалась так велика с тех пор, как посланцы отбыли, что он не выезжал на охоту и больше его не тянуло ни к обедне, ни к женщинам. Большей частью он просиживал с мухобойкой, с которой ему было куда удобнее.
Он наконец вышел из тоски, услышав, что посланцы вернулись и что с норманнами заключен мир; и его радость сделалась еще больше после вести о том, что хёвдинги и все воины на кораблях прибыли креститься. Он приказал звонить во все колокола и угостить чужеземцев наилучшим образом, но потом снова встревожился, услыхав, что прибывшие — это два большие драккара, так что и не знал, бояться ему или радоваться. Он теребил свою бороду и выспрашивал священников, придворных и слуг, что они думают об этом деле, и наконец было решено, что норманны встанут лагерем на лугу вне города и не будут пропущены внутрь, а стража на городских стенах будет усилена, а в церквах пусть будет объявлено, что язычники во множестве стекаются принять таинство крещения, за что всем людям надлежит вознести хвалу и благодарность Господу и своему королю.
А на следующее утро, заявил он, посланники могут явиться к нему, после того как он вкусит покоя и отдыха, и привести с собою хёвдингов, что собрались креститься.
Норманны пошли к месту, отведенному для лагеря, и королевские слуги заторопились раздобыть для них все, что подобает им как гостям короля. Вскоре загорелись костры, и мычал забиваемый скот; то и дело требовали белого хлеба, жирного сыра, меда, сдобных лепешек, свежей свинины и такого пива, какое пьют разве что епископы и короли. Люди Орма шумели громче всех и им было всего труднее угодить; ибо раз уж их крестят, то, по их мнению, пусть и заботятся о них как следует.
Но у Орма было на уме иное, нежели пропитание его людей, и он поспешил в другую сторону вместе с братом Виллибальдом, которого не отпускал от себя. Он мучился тревогой за Ильву и с трудом мог поверить, что она действительно тут, несмотря на все, что говорил брат Виллибальд. Ему проще было поверить, что она вышла замуж или убежала или похищена; или же король, который, говорят, падок на женщин, положил на нее глаз и взял к себе.
Они беспрепятственно вошли в городские ворота, ибо стражники не посмели задержать чужеземца, пришедшего вместе со священником, и брат Виллибальд повел его к большому монастырю, где епископ Поппон жил как гость короля и только что вернулся от вечерни. Он казался постаревшим и похудевшим с тех пор, как Орм видел его у короля Харальда, но его лицо озарилось радостью, когда он увидел брата Виллибальда.
— За сие я хочу возблагодарить Господа, — сказал он. — Тебя долго не было, и я уж боялся, что ваша поездка кончилась несчастьем. У меня к тебе много вопросов, но теперь я не в силах тебя расспрашивать, но кто этот чужеземец, что пришел с тобой?
— Мы сидели за одним столом у короля Харальда, — сказал Орм, — в тот раз, когда ты рассказывал о сыне конунга, что повис на своих волосах. Но там сидело много народу, и с тех пор произошло немало. Меня зовут Орм сын Тосте, и мой корабль пришел вместе с кораблями Торкеля Высокого. А сюда я прибыл, чтобы креститься и забрать свою невесту.
— Прежде он служил Мухаммеду, — поспешно сказал брат Виллибальд. — Но теперь желает избегнуть дьявола. Это его я лечил после Рождества у короля Харальда, когда они бились на мечах в палатах перед пьяными конунгами; и это он и его приятель угрожали копьем брату Маттиасу, чтобы не слушать Христова учения. А теперь он хочет креститься.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! — воскликнул епископ. — Ты служил Мухаммеду?
— Он уже очищен и окроплен епископом Лондонским, — успокоил Поппона маленький священник. — И злого духа в нем не оказалось.
— И я хочу увезти Ильву — дочь Харальда, — сказал Орм. — Она мне обещана — и ею самой, и королем Харальдом.
— Теперь он мертв, — сказал маленький священник, — а язычники передрались между собою в Дании.
— Святейший епископ, — сказал Орм, — я хотел бы видеть ее немедля.
— Вы многого хотите, — сказал епископ и предложил им сесть.
— Он приехал креститься со всем своим кораблем ради нее, — сказал брат Виллибальд.
— И он служил Мухаммеду! — сказал епископ. — Это великое и; удивительное знамение, и Господь дарует мне радость, когда я сижу тут изгнанником и все мои труды пошли насмарку.
Он велел принести пива и принялся выспрашивать все, что те знали о Дании и о том, что было при Мэлдоне.
Брату Виллибальду было что рассказать, и Орм помогал, отвечая на вопросы как мог, несмотря на свое нетерпение, ибо епископ был человек кроткий и достойный уважения, и было трудно не пойти ему навстречу в том, что он так хотел узнать.
Наконец епископ услышал все новости, что у них имелись. Тут он повернулся к Орму.
— Так ты теперь пришел отнять у меня мою крестницу Ильву? Нешуточное это дело — пожелать себе королевну. Но кое-что об этом я слыхал и от нее самой, а она поистине знает, чего хочет, помоги Боже всем нам!
Он покачал головой и улыбнулся.
— Это такая подопечная, что любой от нее может состариться прежде срока, — сказал он. — Уж если ты с ней справишься, ты сможешь больше, чем покойный король Харальд, и больше, чем я. Но пути Господни неисповедимы, и когда ты крестишься, я не стану тебе, перечить. А ее замужество снимет с моих старых плеч тяжкое бремя.
— Мы с нею долго были в разлуке, — сказал Орм. — Позволь мне ее увидеть.
Епископ, казалось, заколебался и сказал, что подобная горячность свойственна молодости, но что теперь поздно и, быть может, стоит подождать со встречей, покуда он не будет окрещен. Но он был все же растроган и позвал дьякона из своей свиты и приказал тому взять четверых людей и посетить госпожу Эрментруде и передать ей епископское благословение и просить ее отпустить сюда дочь короля Харальда, несмотря на поздний час.
— Я попытался сберечь ее ненадежнее, — сказал он, когда дьякон вышел, — а это порой нужно таким девицам, как она, и в таком месте, когда и король, и его придворные, и все войско собралось тут. Она живет у монахинь блаженной королевы Берты, здесь неподалеку, там от этой гостьи одни хлопоты, хотя монахини и любят ее. Дважды она пыталась бежать, поскольку очень заскучала, как она сама сказала, а однажды — не так давно — она склонила двоих молодых людей хорошего рода, видевших ее в саду обители и переговаривавшихся с нею через стену, забраться к ней с утра со слугами и дружиной и в битве на мечах посреди огородных грядок монахинь решить, кому из двоих к ней посвататься, а сама сидела и смеялась и смотрела, пока обоих не унесли — окровавленных и израненных. Худо пускать таких девиц в женскую обитель, ибо оттого может быть большой вред благочестивым душам сестер. Но верно и то, что сие происходит более от недомыслия, нежели от злого умысла.
— И оба умерли? — спросил Орм.
— Оправились, хоть раны и были тяжелые, — ответил епископ. — Я и сам за них молился. Я был тогда изнурен и болен, и тяжко мне казалось иметь такую подопечную; и я много порицал ее и просил ее выйти за одного из них, раз уж они так горячо сражались ради нее и были хорошего рода. Я говорил ей, что мне будет спокойнее умирать, если я сперва выдам ее замуж. Но она тогда вспылила и сказала, что если оба юноши остались в живых, значит, мало было настоящего в их поединке, и она не желает их знать. Она сказала, что предпочитает таких мужчин, после удара которых уже ни бинты, ни молитвы не нужны. Тогда-то я и услышал кое-что о тебе.
Епископ ласково кивнул Орму и попросил его не забывать про пиво.
— У меня были оттого и другие огорчения, — продолжал он, — ибо из-за этого поединка аббатиса, благочестивая госпожа Эрментруде, хотела наказать ее розгой. Но поскольку моя несчастная крестница все же гостья в обители и помимо всего королевская дочь, то я этого не допустил, хотя и с великим трудом; ведь аббатисы неохотно слушают советы и мало доверяют уму мужчины, будь он даже епископом. Ибо, разумеется, госпожа Эрментруде — женщина с крепкой волей и могучей силой, посильнее многих; и все же одному Богу ведомо, чья спина бы болела.; осуществи она свое намерение и попытайся взяться за розги. И тогда случились бы новые мерзости хуже прежних.
— Когда мы впервые с нею говорили, — сказал Орм, — мне по— казалось, что она никогда не пробовала розг, хоть это, быть может, было бы ей не во вред. Но с тех пор я никогда больше такого не думал, когда ее видел; и я надеюсь, что смогу с нею справиться в дальнейшем, хоть иногда это и будет хлопотным делом.
— Так говорил мудрый конунг Соломон, — сказал епископ. — Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная. Это, должно быть, так и есть, ибо мудрый конунг Соломон в женщинах понимал; и порою я сокрушенно повторял сии слова, когда она причиняла мне огорчения. Но удивительно, что я никогда не сердился на нее. Ибо мне хочется думать, что все это лишь заблуждения по молодости и недомыслию; и быть может, ты управишься с ней без наказания, даже когда вы поженитесь.
— Стоит иметь в виду еще одну вещь, которую я не раз сам замечал, — сказал брат Виллибальд. — Родив троих-четверых детей, многие женщины мягчают нравом. Я слышал от многих женатых мужчин, что не устрой Господь все так мудро, было бы трудно выдержать.
Орм с епископом кивнули; и тут послышались шаги, и вошла Ильва. В покоях было темно, свечи еще не зажигали, но она мигом заметила Орма и с криком кинулась к нему. Несмотря на преклонные годы, епископ проворно вскочил и встал между ними, широко расставив руки.
— Ну не так же, не так! — взмолился он. — Успокойся, во имя Господне! Не висни у него на шее в присутствии клира и в святых стенах обители. Да он и не крещен покуда, сама подумай!
Ильва попыталась оттолкнуть епископа, но тот устоял, брат же Виллибальд кинулся ему на подмогу и ухватил ее за руку. Она уступила, счастливо улыбаясь Орму из-за епископского плеча.
— Орм! — сказала она. — Я видела, как шли на веслах корабли с нашей родины. И видела, как на одном из них среди гребцов мелькнула рыжая борода. И тогда я заплакала. Потому что мне показалось, будто это ты, но ведь могло оказаться, что это вовсе и не ты. А старуха меня не пускала.
Она уткнулась в плечо епископа и содрогалась от рыданий. Орм подошел и погладил ее волосы, но не много сумел сказать, ибо плохо разбирался в женских слезах.
— Хочешь, я выпорю старуху, — сказал он, — только чтобы ты не горевала.
Он наконец вышел из тоски, услышав, что посланцы вернулись и что с норманнами заключен мир; и его радость сделалась еще больше после вести о том, что хёвдинги и все воины на кораблях прибыли креститься. Он приказал звонить во все колокола и угостить чужеземцев наилучшим образом, но потом снова встревожился, услыхав, что прибывшие — это два большие драккара, так что и не знал, бояться ему или радоваться. Он теребил свою бороду и выспрашивал священников, придворных и слуг, что они думают об этом деле, и наконец было решено, что норманны встанут лагерем на лугу вне города и не будут пропущены внутрь, а стража на городских стенах будет усилена, а в церквах пусть будет объявлено, что язычники во множестве стекаются принять таинство крещения, за что всем людям надлежит вознести хвалу и благодарность Господу и своему королю.
А на следующее утро, заявил он, посланники могут явиться к нему, после того как он вкусит покоя и отдыха, и привести с собою хёвдингов, что собрались креститься.
Норманны пошли к месту, отведенному для лагеря, и королевские слуги заторопились раздобыть для них все, что подобает им как гостям короля. Вскоре загорелись костры, и мычал забиваемый скот; то и дело требовали белого хлеба, жирного сыра, меда, сдобных лепешек, свежей свинины и такого пива, какое пьют разве что епископы и короли. Люди Орма шумели громче всех и им было всего труднее угодить; ибо раз уж их крестят, то, по их мнению, пусть и заботятся о них как следует.
Но у Орма было на уме иное, нежели пропитание его людей, и он поспешил в другую сторону вместе с братом Виллибальдом, которого не отпускал от себя. Он мучился тревогой за Ильву и с трудом мог поверить, что она действительно тут, несмотря на все, что говорил брат Виллибальд. Ему проще было поверить, что она вышла замуж или убежала или похищена; или же король, который, говорят, падок на женщин, положил на нее глаз и взял к себе.
Они беспрепятственно вошли в городские ворота, ибо стражники не посмели задержать чужеземца, пришедшего вместе со священником, и брат Виллибальд повел его к большому монастырю, где епископ Поппон жил как гость короля и только что вернулся от вечерни. Он казался постаревшим и похудевшим с тех пор, как Орм видел его у короля Харальда, но его лицо озарилось радостью, когда он увидел брата Виллибальда.
— За сие я хочу возблагодарить Господа, — сказал он. — Тебя долго не было, и я уж боялся, что ваша поездка кончилась несчастьем. У меня к тебе много вопросов, но теперь я не в силах тебя расспрашивать, но кто этот чужеземец, что пришел с тобой?
— Мы сидели за одним столом у короля Харальда, — сказал Орм, — в тот раз, когда ты рассказывал о сыне конунга, что повис на своих волосах. Но там сидело много народу, и с тех пор произошло немало. Меня зовут Орм сын Тосте, и мой корабль пришел вместе с кораблями Торкеля Высокого. А сюда я прибыл, чтобы креститься и забрать свою невесту.
— Прежде он служил Мухаммеду, — поспешно сказал брат Виллибальд. — Но теперь желает избегнуть дьявола. Это его я лечил после Рождества у короля Харальда, когда они бились на мечах в палатах перед пьяными конунгами; и это он и его приятель угрожали копьем брату Маттиасу, чтобы не слушать Христова учения. А теперь он хочет креститься.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! — воскликнул епископ. — Ты служил Мухаммеду?
— Он уже очищен и окроплен епископом Лондонским, — успокоил Поппона маленький священник. — И злого духа в нем не оказалось.
— И я хочу увезти Ильву — дочь Харальда, — сказал Орм. — Она мне обещана — и ею самой, и королем Харальдом.
— Теперь он мертв, — сказал маленький священник, — а язычники передрались между собою в Дании.
— Святейший епископ, — сказал Орм, — я хотел бы видеть ее немедля.
— Вы многого хотите, — сказал епископ и предложил им сесть.
— Он приехал креститься со всем своим кораблем ради нее, — сказал брат Виллибальд.
— И он служил Мухаммеду! — сказал епископ. — Это великое и; удивительное знамение, и Господь дарует мне радость, когда я сижу тут изгнанником и все мои труды пошли насмарку.
Он велел принести пива и принялся выспрашивать все, что те знали о Дании и о том, что было при Мэлдоне.
Брату Виллибальду было что рассказать, и Орм помогал, отвечая на вопросы как мог, несмотря на свое нетерпение, ибо епископ был человек кроткий и достойный уважения, и было трудно не пойти ему навстречу в том, что он так хотел узнать.
Наконец епископ услышал все новости, что у них имелись. Тут он повернулся к Орму.
— Так ты теперь пришел отнять у меня мою крестницу Ильву? Нешуточное это дело — пожелать себе королевну. Но кое-что об этом я слыхал и от нее самой, а она поистине знает, чего хочет, помоги Боже всем нам!
Он покачал головой и улыбнулся.
— Это такая подопечная, что любой от нее может состариться прежде срока, — сказал он. — Уж если ты с ней справишься, ты сможешь больше, чем покойный король Харальд, и больше, чем я. Но пути Господни неисповедимы, и когда ты крестишься, я не стану тебе, перечить. А ее замужество снимет с моих старых плеч тяжкое бремя.
— Мы с нею долго были в разлуке, — сказал Орм. — Позволь мне ее увидеть.
Епископ, казалось, заколебался и сказал, что подобная горячность свойственна молодости, но что теперь поздно и, быть может, стоит подождать со встречей, покуда он не будет окрещен. Но он был все же растроган и позвал дьякона из своей свиты и приказал тому взять четверых людей и посетить госпожу Эрментруде и передать ей епископское благословение и просить ее отпустить сюда дочь короля Харальда, несмотря на поздний час.
— Я попытался сберечь ее ненадежнее, — сказал он, когда дьякон вышел, — а это порой нужно таким девицам, как она, и в таком месте, когда и король, и его придворные, и все войско собралось тут. Она живет у монахинь блаженной королевы Берты, здесь неподалеку, там от этой гостьи одни хлопоты, хотя монахини и любят ее. Дважды она пыталась бежать, поскольку очень заскучала, как она сама сказала, а однажды — не так давно — она склонила двоих молодых людей хорошего рода, видевших ее в саду обители и переговаривавшихся с нею через стену, забраться к ней с утра со слугами и дружиной и в битве на мечах посреди огородных грядок монахинь решить, кому из двоих к ней посвататься, а сама сидела и смеялась и смотрела, пока обоих не унесли — окровавленных и израненных. Худо пускать таких девиц в женскую обитель, ибо оттого может быть большой вред благочестивым душам сестер. Но верно и то, что сие происходит более от недомыслия, нежели от злого умысла.
— И оба умерли? — спросил Орм.
— Оправились, хоть раны и были тяжелые, — ответил епископ. — Я и сам за них молился. Я был тогда изнурен и болен, и тяжко мне казалось иметь такую подопечную; и я много порицал ее и просил ее выйти за одного из них, раз уж они так горячо сражались ради нее и были хорошего рода. Я говорил ей, что мне будет спокойнее умирать, если я сперва выдам ее замуж. Но она тогда вспылила и сказала, что если оба юноши остались в живых, значит, мало было настоящего в их поединке, и она не желает их знать. Она сказала, что предпочитает таких мужчин, после удара которых уже ни бинты, ни молитвы не нужны. Тогда-то я и услышал кое-что о тебе.
Епископ ласково кивнул Орму и попросил его не забывать про пиво.
— У меня были оттого и другие огорчения, — продолжал он, — ибо из-за этого поединка аббатиса, благочестивая госпожа Эрментруде, хотела наказать ее розгой. Но поскольку моя несчастная крестница все же гостья в обители и помимо всего королевская дочь, то я этого не допустил, хотя и с великим трудом; ведь аббатисы неохотно слушают советы и мало доверяют уму мужчины, будь он даже епископом. Ибо, разумеется, госпожа Эрментруде — женщина с крепкой волей и могучей силой, посильнее многих; и все же одному Богу ведомо, чья спина бы болела.; осуществи она свое намерение и попытайся взяться за розги. И тогда случились бы новые мерзости хуже прежних.
— Когда мы впервые с нею говорили, — сказал Орм, — мне по— казалось, что она никогда не пробовала розг, хоть это, быть может, было бы ей не во вред. Но с тех пор я никогда больше такого не думал, когда ее видел; и я надеюсь, что смогу с нею справиться в дальнейшем, хоть иногда это и будет хлопотным делом.
— Так говорил мудрый конунг Соломон, — сказал епископ. — Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная. Это, должно быть, так и есть, ибо мудрый конунг Соломон в женщинах понимал; и порою я сокрушенно повторял сии слова, когда она причиняла мне огорчения. Но удивительно, что я никогда не сердился на нее. Ибо мне хочется думать, что все это лишь заблуждения по молодости и недомыслию; и быть может, ты управишься с ней без наказания, даже когда вы поженитесь.
— Стоит иметь в виду еще одну вещь, которую я не раз сам замечал, — сказал брат Виллибальд. — Родив троих-четверых детей, многие женщины мягчают нравом. Я слышал от многих женатых мужчин, что не устрой Господь все так мудро, было бы трудно выдержать.
Орм с епископом кивнули; и тут послышались шаги, и вошла Ильва. В покоях было темно, свечи еще не зажигали, но она мигом заметила Орма и с криком кинулась к нему. Несмотря на преклонные годы, епископ проворно вскочил и встал между ними, широко расставив руки.
— Ну не так же, не так! — взмолился он. — Успокойся, во имя Господне! Не висни у него на шее в присутствии клира и в святых стенах обители. Да он и не крещен покуда, сама подумай!
Ильва попыталась оттолкнуть епископа, но тот устоял, брат же Виллибальд кинулся ему на подмогу и ухватил ее за руку. Она уступила, счастливо улыбаясь Орму из-за епископского плеча.
— Орм! — сказала она. — Я видела, как шли на веслах корабли с нашей родины. И видела, как на одном из них среди гребцов мелькнула рыжая борода. И тогда я заплакала. Потому что мне показалось, будто это ты, но ведь могло оказаться, что это вовсе и не ты. А старуха меня не пускала.
Она уткнулась в плечо епископа и содрогалась от рыданий. Орм подошел и погладил ее волосы, но не много сумел сказать, ибо плохо разбирался в женских слезах.
— Хочешь, я выпорю старуху, — сказал он, — только чтобы ты не горевала.