Страница:
Халле и Раппу он дал по горсти золота каждому; а потом, покуда все военачальники еще стояли близ шатра, он приказал Орму выйти вперед.
— Ты поднял руку на своего господина, рыжебородый, а такое непростительно воину. И ты повредил моей славе, повалив меня наземь. Что ты на это скажешь?
— Много летело копий, — ответил Орм, — и ничего другого не оставалось. И я уверен, господин, что слава твоя столь велика, что ей не может приключиться от подобного никакого вреда. К тому же упал ты навстречу врагу, так что никто не скажет, будто ты отступил!
Альмансур сидел молча, теребя бороду, потом кивнул и сказал:
— Мне думается, твое оправдание хорошее. И жизнь ты мне спас, и это кое-что стоит.
Он велел достать из ларца с сокровищами тяжелую золотую цепь и сказал:
— Вижу, копье угодило тебе в плечо, и, должно быть, крепко. Но вот тебе лекарство от боли.
Он сам надел цепь на шею Орму, а это была редкостная честь; с тех пор Орм и его люди еще больше возвысились в глазах Альмансуpa. Токе не сводил с цепи глаз и радовался, что Орм получил такую драгоценность.
— Уж это точно, — говорил он, — что Альмансур больше всех других владык достоин службы. Но верно и то, что большая удача и для тебя, Орм, и для двоих других, что ты не опрокинул его на спину.
Тут войско двинулось дальше, и наконец пришли в священный для христиан город, где покоится апостол Иаков и где над его гробницей выстроено обширное святилище. Там был бой, потому что христиане надеялись, что апостол им поможет, и бились пока могли, но в конце концов силы Альмансура перевесили, город взяли штурмом и сожгли.
Сюда христиане свозили сокровища со всей страны, поскольку этому городу никогда не угрожали враги; тут была захвачена большая добыча и много пленников. Что Альмансуру хотелось больше всего, так это уничтожить церковь над апостоловой гробницей, но она была каменная и не горела. Тогда он отправил пленных и часть своего войска, чтобы разломать ее. На высокой колокольне висело двенадцать громадных колоколов, названных по именам апостолов, у них был прекрасный звон, и христианами они почитались как чудесные, и более всех — самый большой из них, по имени Иаков.
Альмансур приказал, чтобы все эти колокола пленники тащили в Кордову и там установили бы их в большой мечети раструбом кверху, наполнили бы благовонным маслом и зажгли бы, словно светильники, во имя Аллаха и его Пророка. Колокола были тяжелые, и для них соорудили большие носилки; шестьдесят пленных посменно несли каждый колокол. Но колокол Иаков был слишком тяжел, и носилки для него не годились; нельзя было и везти его по горным тропам на бычьей упряжке. И все равно Альмансур ни за что не хотел оставлять колокол, почитая его наилучшей добычей.
Он велел изготовить платформу и установить на нее Иакова; потом свезти платформу на катках к ближайшей реке и дальше отправить в Кордову на корабле. Когда платформа была поставлена на катки, сквозь уши колокола продели шесты и много народа попыталось приподнять его, чтобы установить на платформе; но у южных людей не хватало на это ни росту, ни сил, а когда взяли шесты подлиннее, чтобы за низ могло взяться еще больше людей, то шесты сломались, и колокол остался на земле. Орм и его люди подошли поближе, посмотрели и засмеялись. Токе сказал:
— Шестерым взрослым мужчинам поднять его будет не тяжело.
— А мне сдается, — сказал Орм, — что хватит и четверых.
Тут он и Токе и Эгмунд с Раппом Одноглазым подошли к колоколу и вдели в уши короткий шест и поставили колокол на платформу.
Альмансур тогда уже подъехал к ним и все видел; он подозвал Орма и сказал:
— Тебя и твоих людей Аллах одарил большой силой, да будет прославлено его имя! И мне кажется, что именно тебе и твоим людям впору погрузить этот колокол на корабль и доставить в Кордову; потому что никому другому с ним не управиться.
Орм в ответ поклонился и сказал, что это поручение не кажется ему трудным.
Потом Альмансур велел отобрать самых крепких пленников; : предстояло спустить колокол вниз к реке в том месте, где она судоходна, и дальше грести на корабле, захваченном еще прежде у астурийцев и уже стоящим у берега. Двое писарей Альмансура также отправлялись с ними для надзора.
Затем привязали к платформе канаты и вместе с колоколом и сопровождающими Орм и его люди отправились в дорогу; одни невольники тянули канаты, другие поправляли катки. Путь оказался непростым, поскольку дорога шла все больше под уклон, и случалось поначалу, что колокол срывался и давил рабов, поправляющих катки. Но Орм велел прикрепить канат позади платформы, чтобы можно было ее удерживать при крутых спусках; дело сразу пошло лучше и они скоро спустились к реке, где ожидал их корабль.
Это было торговое судно, небольшое, но крепко сработанное и палубой, на нем было десять пар весел и мачта с парусом. Орм и его люди подняли колокол на борт и закрепили при помощи канатов и чурбаков, потом рассадили рабов на весла и двинулись вниз по реке. Та текла на запад, севернее той реки, по которой некогда судно Крока подымалось к крепости маркграфа, и людям Севера хорошо казалось снова быть хозяевами на корабле.
Люди Орма посменно следили за гребцами и нашли их упрямыми и неумелыми, с грустью увидели они, что на судне нет кандалов, так что придется ночь напролет следить за рабами; несколько из них, уже отведавших бича, ухитрились убежать. Все сошлись, что худших гребцов им видеть не случалось и что так они не доберутся до Кордовы.
Когда они достигли устья, там оказалось много Альмансуровых боевых кораблей, которые не смогли подняться по реке; большая часть их воинов отправилась вглубь станы грабить астурийцев. Людей Орма эта встреча обрадовала, и Орм отправил обоих писцов к капитанам кораблей одолжить у тех кандалы, что и было сделано. Рабов немедля заковали, а Орм запасся провизией для дальнейшего путешествия, потому что путь до Кордовы был далек. После чего они стали дожидаться попутного ветра.
Вечером Орм вместе с Токе и Гунне вышли на берег, оставив прочих стеречь корабль. Они прошлись вдоль побережья до рыбацких сараев, где обосновались торговцы, скупавшие боевую добычу и продававшие всякие нужные на кораблях вещи. Когда они подошли к одному из таких строений, с одного корабля спустились и вошли внутрь шестеро, и Гунне остановился как вкопанный.
— Туда вошли люди, к которым у нас дело, — сказал он. — Вы видели тех двоих, что впереди?
Ни Орм, ни Токе их не разглядели.
— Это люди, что зарубили Крока, — сказал Гунне. Орм побледнел и задрожал.
— Коли так, то они уже достаточно пожили на свете, — сказал он.
Викинги обнажили мечи. У Орма и Токе это были дары владычицы Субайды. Токе еще не нашел своему мечу имени, столь же хорошего, как Синий Язык.
— Сначала был Крок, а уж потом Альмансур, — сказал Орм. — И на всех нас долг мести, но больше всех на мне, ведь я стал хёвдингом после Крока. Вы оба бегите за сарай, чтобы никто не мог оттуда выскочить тем ходом.
У сарая были двери с обоих торцов, Орм вошел в ближайшую и увидел там шестерых и с ними торговца. Тот ползал на корточках среди тюков, когда увидел Орма с мечом наголо; тут шестеро корабельщиков с удивленными криками схватились за мечи. В сарае было темно и тесно, но Орм сразу увидел того, кто убил Крока.
— Ты уже произнес свою вечернюю молитву? — сказал он и рубанул убийцу по шее, так что голова отлетела.
Двое теперь рубились с Ормом, так что ему было чем заняться, трое других бросились к задней двери, но оттуда вошли Токе и Гунне. Токе сразу свалил одного и выкрикнул имя Крока и мигом зарубил второго, так что в сарае среди мешков с товаром сделалась большая теснота. Один из тех шестерых вскочил на скамью и замахнулся мечом на Орма, но меч застрял в потолочной балке, и Орм швырнул свой щит ему в лицо, острое навершье щита попало ему в глаз, и он упал и остался лежать. После бой уже был недолгим. Второго убийцу Крока уложил Гунне, Орм убил двоих, а Токе троих, но торговец, которого мало было видно в самом темном углу, куда тот забился, остался невредим, потому что не имел отношения к этому делу.
Когда они выходили из сарая с окровавленным оружием, им навстречу шло несколько человек, поглядеть, что за шум, но при их повернулись и пустились прочь. Токе вытянул меч, густая кров струилась по клинку и стекала с острия крупными каплями.
— Теперь у меня есть имя для тебя, брат Синего Языка, — сказал Токе. — Зваться тебе отныне Красным Клювом.
Орм посмотрел вслед убегавшим.
— Будет хорошо, если и мы поторопимся, — сказал он, — потому что теперь мы лишены мира в этой стране. Но месть того стоит.
Они поспешили к кораблю и рассказали, что произошло; корабль тотчас вышел в море, несмотря на темноту. Все радовались что Крок теперь отомщен, и понимали, что теперь надо поскорее покинуть эти места; с помощью весел они сразу же пошли хорошим ходом; Орм встал у кормила, вглядываясь во мрак; оба Альмансуровых писаря, не зная, что произошло, донимали его вопросами, получали мало ответов; наконец корабль благополучно вышел бухты прямо под южный ветер, так что можно было ставить парус. Они пошли на север и прочь от берегов и до самого рассвета не видели, чтобы их преследовало хоть какое-нибудь судно.
По правую руку показалось несколько островов; Орм повернул кормило, и они причалили к одному из них. Он высадил на берег обоих писцов и послал с ними привет Альмансуру.
— От такого владыки не хотелось бы уходить не попрощавшись, — сказал он. — Поэтому передайте ему от всех нас, что нам суждено было убить шестерых его людей, ибо на нас долг мести за Крока, нашего хёвдинга, и шестеро жизней взамен его — не так уж и много. Мы забираем с собой корабль и рабов, но такой урон невелик для Альмансура, и колокол мы тоже берем с собой, потому что он придает кораблю устойчивость, а впереди у нас открытое море. Мы все думаем, что он был нам добрым господином; не случись этого, мы бы с радостью служили ему и дальше; но раз уж так вышло, для нас это единственный способ уйти живыми.
Писцы обещали передать слово в слово все, что сказал Орм, а он добавил:
— Было бы хорошо, когда бы вы оба, вернувшись в Кордову, передали бы наш привет богатому иудею Саламану, скальду и серебряных дел мастеру, и поблагодарили его за то, что был он нам добрым другом, ибо с ним, пожалуй, нам больше свидеться не придется.
— И скажите владычице Субайде, — сказал Токе, — что двое воинов Севера, которых она знает, шлют ей привет и благодарность. И еще скажите, что подаренные ею мечи оказались нам весьма полезны и что на лезвиях нет ни царапины, хотя им и пришлось хорошенько поработать. Но это должно быть сказано так, чтобы Альмансур не слышал.
Писцы записали и это, после чего были оставлены на острове с запасом пищи, достаточным до тех пор, покуда их не подберет какой-нибудь корабль или покуда они сами не доберутся до своих берегов.
Рабы-гребцы встрепенулись, а потом завыли в голос, когда судно устремилось в открытое море и стало ясно, что им бы тоже хотелось быть оставленными на острове вместе с писцами. Людям Орма пришлось пройтись вдоль корабля с линьком и хворостиной, чтобы усмирить их и заставить грести, ибо теперь стоял штиль, и надо было скорее уходить с фарватера.
— Хорошо, что они у нас в кандалах, — сказал Гунне, — иначе все бы попрыгали за борт, несмотря на наши мечи; жаль, не одолжили мы и бич вместе с кандалами, потому что мне кажется, что линек и хворостина слабоваты для таких строптивцев.
— Ты прав, — сказал Токе, — но вот что примечательно: сидя на их скамье, мы бы навряд ли поверили, что сами примемся расхваливать бич.
— Своей спине всегда больнее, ты прав, — сказал Гунне, — но их спинам еще придется поболеть, если мы и вправду хотим уйти.
Токе с этим согласился, и они снова пошли настегивать гребцов изо всей силы, чтобы корабль шел еще быстрее. Но работа не ладилась, потому что пленники не попадали в такт. Орм заметил это и сказал:
— Одной поркой мы их грести не выучим, если они этого не умеют, но колокол может нам помочь.
Он взял свою секиру, стал возле колокола и принялся ударять обухом в колокол в такт взмахам весла; колокол отвечал сильным звоном, гребцы подстроились под него, и дело пошло на лад. Орм ставил своих людей посменно бить в колокол, и те обнаружили, что если ударять деревянной дубинкой, обтянутой кожей, то звук выходит самый лучший, и это доставляло им большое удовольствие.
Вскоре они снова поймали ветер, и грести уже было не нужно ветер все крепчал, становясь штормовым, плыть делалось опасно, Ульф Ухмылка сказал, что именно этого и следовало ожидать, когда выходят в море, не принеся жертвы морским жителям. Но ему возразили, напомнив о жертве, принесенной ими в тот раз, когда после нее немедленно показались корабли Альмансура. Гунне решил, что вернее будет принести жертву Аллаху, и с ним некоторые согласились но Токе сказал, что не уверен, чтобы Аллах сильно разбирался в морском деле. Тогда Орм заметил:
— Мне сдается, никто не может знать наверняка, сколь силен каждый из богов и какую может принести нам пользу, и, пожалуй, не стоит пренебрегать одним ради другого. Ясно только, что от одного из них нам уже вышла некоторая польза, и это Святой Иаков, ведь его колокол не дает кораблю перевернуться, да и с гребцами он на помог. Так что его не стоит забывать.
Все решили, что сказанное справедливо, и принесли в жертву вином и мясом Эгиру, Аллаху и Святому Иакову, после чего несколько воспрянули духом.
Теперь они не очень твердо представляли себе, где находятся, понимали только, что далеко ушли от Астурии. Но они знали, что если будут по-прежнему держать курс на север, куда их гнало штормом, и не заберутся слишком далеко на запад, то непременно достигнут конце концов земли — либо Ирландии, либо Англии, либо Бретани. И потому не унывали и шли следом за штормом и несколько даже видели звезды и надеялись, что идут верным путем.
Самой большой заботой их теперь сделались рабы: поскольку им теперь не надо было работать веслами, они сильно страдали от сырости и холода, от страха и морской болезни, так что все были зелены с лица, и стучали зубами, а несколько уже умерло. Теплой одежды на корабле едва хватало, а с каждым днем делалось все холоднее, потому что дело было уже глубокой осенью. Орм и его люди очень огорчались жалким видом рабов и заботились о них, как могли, и когда были в силах есть, им отдавалась лучшая еда, потому что если бы удалось довезти их до берега, за них дали бы немалую цену.
Наконец буря улеглась, и целый день стояла ясная погода при попутном ветре, и они шли на северо-восток; и рабы тоже приободрились под солнечными лучами. Но к вечеру ветер полностью стих, туман обступил их и делался все плотнее и плотнее. Он был холодный и промозглый, так что все продрогли, и в особенности рабы; не слышно было ни единого дуновения, корабль стоял, колыхаемый мертвой зыбью. Орм сказал:
— Теперь нам пришлось худо, и если мы останемся тут дожидаться ветра, то рабы перемрут от холода, а если заставим их грести, они тоже перемрут, в их теперешнем состоянии. И куда нам грести, мы тоже толком не знаем, пока нет ни солнца, ни звезд.
— Мне все-таки кажется, что лучше заставить их грести, — сказал Рапп, — как-никак они согреются. А править будем туда, куда катится зыбь, потому что шторм остался от нас к югу, другого мы ничего не сможем, пока держится туман.
Совет Раппа нашли хорошим, и рабов опять посадили на весла, вопреки их стенаниям и несмотря на то, что сил у них осталось немного. Вновь люди Орма посменно ударяли в колокол, и его бой казался им еще красивее, с долгим певучим звоном после каждого удара, так что в тумане с ним казалось веселее. Время от времени они давали гребцам передышку для сна, но продолжали идти на веслах всю ночь, правя вдоль зыби, но туман оставался все таким же густым.
Утром у кормила стоял Эгмунд, а Рапп бил в колокол, остальные спали. Вдруг оба прислушались и переглянулись и прислушались снова: издалека донесся слабый звон. Они удивились, разбудили товарищей, и те тоже прислушались. Звон все еще слышался и шел как бы извне.
— Похоже, не мы одни гребем под колокол, — сказал Токе.
— Надо быть поосторожнее, — сказал Ульф Ухмылка, — потому что, может, это Ран [15] и ее дочери завлекают моряков пением и музыкой.
— По мне это скорее черные альвы [16] куют, — сказал Халле, — а туда тоже опасно приближаться. Наверное, тут рядом какой-нибудь островок, где обитает тролль.
Слабый звон вдалеке продолжался, и все почувствовали страх и ждали, что скажет Орм. Даже рабы прислушались и принялись вовсю что-то лопотать, но их язык был неизвестен ни Орму, ни его людям.
— Что это такое, никто знать не может, — сказал Орм. — Хуже будет, если мы испугаемся такой малости. А потому давайте грести как гребли и смотреть во все глаза. Что же до меня, то я никогда не s слыхал, чтобы тролли показывались по утрам.
Насчет этого с ним все согласились, и корабль продолжал двигаться на веслах. Незнакомый звон делался все громче. До них долетали уже слабые дуновения ветра, а туман стал редеть; и вдруг все в один голос закричали, что видят землю. Это был каменистый берег, вроде бы остров или мыс, звон явно доносился оттуда, но теперь он смолк. Они увидели зеленую траву и пасущихся коз, потом разглядели несколько хижин, возле которых стояли люди и глядели на их корабль.
— Мне они не напоминают ни троллей, ни дочерей Ран, — сказал Орм. — Теперь мы и выясним, куда попали.
Так они и сделали, и люди на острове не выказали никакого страха, увидев, как высаживаются на берег вооруженные воины, но встретили их приветливо. Было их шестеро, все — старики с белыми бородами и в длинных коричневых плащах, но что они говорили, никто не понимал.
— В какую страну мы попали? — спросил Орм, — и чьи вы люди?
Один из стариков понял его слова и, крикнув остальным «Лохланнах, Лохланнах!», отвечал ему на его родном наречии:
— Ты прибыл в Ирландию, а мы — служители Святого Финниана.
Услыхав такое, Орм и его люди почувствовали большую радость, словно оказались чуть ли не дома. Теперь они могли видеть, что высадились на маленьком островке, позади которого виднелся берег Ирландии. На островке же были только эти старики и их козы.
Старцы что-то горячо обсуждали между собой и казались удивленными; тот, что знал северное наречие, обратился снова к Орму:
— Ты говоришь на языке норманнов, и я знаю их язык, потому что немало имел с ними дела в годы юности, пока не попал на этот остров. Но я поистине не видел людей из Лохланна, одетых, как ты и твои люди. Откуда вы идете? И кто вы — черные лохланнахи или белые? И как это возможно, что вы идете по морю с колокольным звоном? Сегодня день Святого Брандана, и мы звонили в колокол в его память, когда услыхали, как с моря нам ответил другой колокол; мы решили, что это, должно быть, сам Святой Брандан, ибо он был великим мореходом. Но ради Иисуса Христа, ведь вы же, наверное, все христиане, раз приплыли под эти святые звуки?
— Старик горазд болтать, — сказал Токе, — так что тебе, Орм, придется много отвечать.
Орм ответил старику:
— Мы — черные лохланнахи, из державы конунга Харальда; хотя я и не знаю, жив ли еще конунг Харальд, потому что давно уже нас не было дома. Но наши плащи и одежды испанские, ибо идем мы из Андалусии, где служили большому властителю по имени Альмансур. Колокол наш зовется Иаков, он из церкви в Астурии, где похоронен апостол Иаков, и это самый большой из колоколов, но как он оказался у нас, это слишком долго рассказывать. О Христе мы слышали, но там, откуда мы пришли, он не в большом почете, и мы не христиане. Но коли сами вы христиане, то вам неплохо узнать, что христиане у нас сидят на веслах. Они наши рабы и происходят из тех же мест, что и колокол, и теперь они измучены путешествием и мало к чему годятся. Потому хорошо было бы высадить их у вас на берегу, чтобы они отдохнули, покуда мы не продолжим наш путь. А нас вам не надобно бояться, потому что вы кажетесь нам людьми добрыми, а мы не враги тем, кто нам не перечит. Нескольких коз мы у вас, конечно, заберем, но хуже этого вам от нас не будет, поскольку надолго мы у вас не задержимся.
Когда старики поняли сказанное, они закивали и заулыбались; а говоривший от них сказал, что они нередко привечают мореходов у себя на острове и никогда не видели от них ничего худого.
— Ибо мы сами никому не причинили зла, — сказал он, — и у нас нет иного имущества, помимо коз, грядок репы и наших хижин, к тому же это остров Святого Финниана, а он святой влиятельный и заботится о нас. Наших коз он благословил в это лето, так что в пище недостатка не будет. Поэтому добро пожаловать к нам и угощайтесь тем немногим, что у нас есть; что же до нас, стариков, одиноко живущих тут, то мы рады послушать людей, много повидавших.
На берег вывели рабов, потом вытащили корабль; и Орм и его люди остались отдыхать на острове Святого Финниана и подружились с монахами. Они вместе рыбачили, весьма успешно, и кормили рабов, так что вид у тех стал уже не такой жалкий. Орм и другие много рассказывали монахам о своих приключениях, поскольку, несмотря на трудности с переводом, старики были очень любознательны в том, что касается дальних стран. Но более всего они восхищались колоколом, о таком большом им прежде не доводилось слышать в Ирландии. Они сказали, что это знамение, что Святой Финниан и Святой Иаков издали перекликались своими колоколами, и порой во время своих служб они ударяли в колокол Иаков вместо своего, и радовались тому, как его могучий звон разносится над морем.
Глава 8
— Ты поднял руку на своего господина, рыжебородый, а такое непростительно воину. И ты повредил моей славе, повалив меня наземь. Что ты на это скажешь?
— Много летело копий, — ответил Орм, — и ничего другого не оставалось. И я уверен, господин, что слава твоя столь велика, что ей не может приключиться от подобного никакого вреда. К тому же упал ты навстречу врагу, так что никто не скажет, будто ты отступил!
Альмансур сидел молча, теребя бороду, потом кивнул и сказал:
— Мне думается, твое оправдание хорошее. И жизнь ты мне спас, и это кое-что стоит.
Он велел достать из ларца с сокровищами тяжелую золотую цепь и сказал:
— Вижу, копье угодило тебе в плечо, и, должно быть, крепко. Но вот тебе лекарство от боли.
Он сам надел цепь на шею Орму, а это была редкостная честь; с тех пор Орм и его люди еще больше возвысились в глазах Альмансуpa. Токе не сводил с цепи глаз и радовался, что Орм получил такую драгоценность.
— Уж это точно, — говорил он, — что Альмансур больше всех других владык достоин службы. Но верно и то, что большая удача и для тебя, Орм, и для двоих других, что ты не опрокинул его на спину.
Тут войско двинулось дальше, и наконец пришли в священный для христиан город, где покоится апостол Иаков и где над его гробницей выстроено обширное святилище. Там был бой, потому что христиане надеялись, что апостол им поможет, и бились пока могли, но в конце концов силы Альмансура перевесили, город взяли штурмом и сожгли.
Сюда христиане свозили сокровища со всей страны, поскольку этому городу никогда не угрожали враги; тут была захвачена большая добыча и много пленников. Что Альмансуру хотелось больше всего, так это уничтожить церковь над апостоловой гробницей, но она была каменная и не горела. Тогда он отправил пленных и часть своего войска, чтобы разломать ее. На высокой колокольне висело двенадцать громадных колоколов, названных по именам апостолов, у них был прекрасный звон, и христианами они почитались как чудесные, и более всех — самый большой из них, по имени Иаков.
Альмансур приказал, чтобы все эти колокола пленники тащили в Кордову и там установили бы их в большой мечети раструбом кверху, наполнили бы благовонным маслом и зажгли бы, словно светильники, во имя Аллаха и его Пророка. Колокола были тяжелые, и для них соорудили большие носилки; шестьдесят пленных посменно несли каждый колокол. Но колокол Иаков был слишком тяжел, и носилки для него не годились; нельзя было и везти его по горным тропам на бычьей упряжке. И все равно Альмансур ни за что не хотел оставлять колокол, почитая его наилучшей добычей.
Он велел изготовить платформу и установить на нее Иакова; потом свезти платформу на катках к ближайшей реке и дальше отправить в Кордову на корабле. Когда платформа была поставлена на катки, сквозь уши колокола продели шесты и много народа попыталось приподнять его, чтобы установить на платформе; но у южных людей не хватало на это ни росту, ни сил, а когда взяли шесты подлиннее, чтобы за низ могло взяться еще больше людей, то шесты сломались, и колокол остался на земле. Орм и его люди подошли поближе, посмотрели и засмеялись. Токе сказал:
— Шестерым взрослым мужчинам поднять его будет не тяжело.
— А мне сдается, — сказал Орм, — что хватит и четверых.
Тут он и Токе и Эгмунд с Раппом Одноглазым подошли к колоколу и вдели в уши короткий шест и поставили колокол на платформу.
Альмансур тогда уже подъехал к ним и все видел; он подозвал Орма и сказал:
— Тебя и твоих людей Аллах одарил большой силой, да будет прославлено его имя! И мне кажется, что именно тебе и твоим людям впору погрузить этот колокол на корабль и доставить в Кордову; потому что никому другому с ним не управиться.
Орм в ответ поклонился и сказал, что это поручение не кажется ему трудным.
Потом Альмансур велел отобрать самых крепких пленников; : предстояло спустить колокол вниз к реке в том месте, где она судоходна, и дальше грести на корабле, захваченном еще прежде у астурийцев и уже стоящим у берега. Двое писарей Альмансура также отправлялись с ними для надзора.
Затем привязали к платформе канаты и вместе с колоколом и сопровождающими Орм и его люди отправились в дорогу; одни невольники тянули канаты, другие поправляли катки. Путь оказался непростым, поскольку дорога шла все больше под уклон, и случалось поначалу, что колокол срывался и давил рабов, поправляющих катки. Но Орм велел прикрепить канат позади платформы, чтобы можно было ее удерживать при крутых спусках; дело сразу пошло лучше и они скоро спустились к реке, где ожидал их корабль.
Это было торговое судно, небольшое, но крепко сработанное и палубой, на нем было десять пар весел и мачта с парусом. Орм и его люди подняли колокол на борт и закрепили при помощи канатов и чурбаков, потом рассадили рабов на весла и двинулись вниз по реке. Та текла на запад, севернее той реки, по которой некогда судно Крока подымалось к крепости маркграфа, и людям Севера хорошо казалось снова быть хозяевами на корабле.
Люди Орма посменно следили за гребцами и нашли их упрямыми и неумелыми, с грустью увидели они, что на судне нет кандалов, так что придется ночь напролет следить за рабами; несколько из них, уже отведавших бича, ухитрились убежать. Все сошлись, что худших гребцов им видеть не случалось и что так они не доберутся до Кордовы.
Когда они достигли устья, там оказалось много Альмансуровых боевых кораблей, которые не смогли подняться по реке; большая часть их воинов отправилась вглубь станы грабить астурийцев. Людей Орма эта встреча обрадовала, и Орм отправил обоих писцов к капитанам кораблей одолжить у тех кандалы, что и было сделано. Рабов немедля заковали, а Орм запасся провизией для дальнейшего путешествия, потому что путь до Кордовы был далек. После чего они стали дожидаться попутного ветра.
Вечером Орм вместе с Токе и Гунне вышли на берег, оставив прочих стеречь корабль. Они прошлись вдоль побережья до рыбацких сараев, где обосновались торговцы, скупавшие боевую добычу и продававшие всякие нужные на кораблях вещи. Когда они подошли к одному из таких строений, с одного корабля спустились и вошли внутрь шестеро, и Гунне остановился как вкопанный.
— Туда вошли люди, к которым у нас дело, — сказал он. — Вы видели тех двоих, что впереди?
Ни Орм, ни Токе их не разглядели.
— Это люди, что зарубили Крока, — сказал Гунне. Орм побледнел и задрожал.
— Коли так, то они уже достаточно пожили на свете, — сказал он.
Викинги обнажили мечи. У Орма и Токе это были дары владычицы Субайды. Токе еще не нашел своему мечу имени, столь же хорошего, как Синий Язык.
— Сначала был Крок, а уж потом Альмансур, — сказал Орм. — И на всех нас долг мести, но больше всех на мне, ведь я стал хёвдингом после Крока. Вы оба бегите за сарай, чтобы никто не мог оттуда выскочить тем ходом.
У сарая были двери с обоих торцов, Орм вошел в ближайшую и увидел там шестерых и с ними торговца. Тот ползал на корточках среди тюков, когда увидел Орма с мечом наголо; тут шестеро корабельщиков с удивленными криками схватились за мечи. В сарае было темно и тесно, но Орм сразу увидел того, кто убил Крока.
— Ты уже произнес свою вечернюю молитву? — сказал он и рубанул убийцу по шее, так что голова отлетела.
Двое теперь рубились с Ормом, так что ему было чем заняться, трое других бросились к задней двери, но оттуда вошли Токе и Гунне. Токе сразу свалил одного и выкрикнул имя Крока и мигом зарубил второго, так что в сарае среди мешков с товаром сделалась большая теснота. Один из тех шестерых вскочил на скамью и замахнулся мечом на Орма, но меч застрял в потолочной балке, и Орм швырнул свой щит ему в лицо, острое навершье щита попало ему в глаз, и он упал и остался лежать. После бой уже был недолгим. Второго убийцу Крока уложил Гунне, Орм убил двоих, а Токе троих, но торговец, которого мало было видно в самом темном углу, куда тот забился, остался невредим, потому что не имел отношения к этому делу.
Когда они выходили из сарая с окровавленным оружием, им навстречу шло несколько человек, поглядеть, что за шум, но при их повернулись и пустились прочь. Токе вытянул меч, густая кров струилась по клинку и стекала с острия крупными каплями.
— Теперь у меня есть имя для тебя, брат Синего Языка, — сказал Токе. — Зваться тебе отныне Красным Клювом.
Орм посмотрел вслед убегавшим.
— Будет хорошо, если и мы поторопимся, — сказал он, — потому что теперь мы лишены мира в этой стране. Но месть того стоит.
Они поспешили к кораблю и рассказали, что произошло; корабль тотчас вышел в море, несмотря на темноту. Все радовались что Крок теперь отомщен, и понимали, что теперь надо поскорее покинуть эти места; с помощью весел они сразу же пошли хорошим ходом; Орм встал у кормила, вглядываясь во мрак; оба Альмансуровых писаря, не зная, что произошло, донимали его вопросами, получали мало ответов; наконец корабль благополучно вышел бухты прямо под южный ветер, так что можно было ставить парус. Они пошли на север и прочь от берегов и до самого рассвета не видели, чтобы их преследовало хоть какое-нибудь судно.
По правую руку показалось несколько островов; Орм повернул кормило, и они причалили к одному из них. Он высадил на берег обоих писцов и послал с ними привет Альмансуру.
— От такого владыки не хотелось бы уходить не попрощавшись, — сказал он. — Поэтому передайте ему от всех нас, что нам суждено было убить шестерых его людей, ибо на нас долг мести за Крока, нашего хёвдинга, и шестеро жизней взамен его — не так уж и много. Мы забираем с собой корабль и рабов, но такой урон невелик для Альмансура, и колокол мы тоже берем с собой, потому что он придает кораблю устойчивость, а впереди у нас открытое море. Мы все думаем, что он был нам добрым господином; не случись этого, мы бы с радостью служили ему и дальше; но раз уж так вышло, для нас это единственный способ уйти живыми.
Писцы обещали передать слово в слово все, что сказал Орм, а он добавил:
— Было бы хорошо, когда бы вы оба, вернувшись в Кордову, передали бы наш привет богатому иудею Саламану, скальду и серебряных дел мастеру, и поблагодарили его за то, что был он нам добрым другом, ибо с ним, пожалуй, нам больше свидеться не придется.
— И скажите владычице Субайде, — сказал Токе, — что двое воинов Севера, которых она знает, шлют ей привет и благодарность. И еще скажите, что подаренные ею мечи оказались нам весьма полезны и что на лезвиях нет ни царапины, хотя им и пришлось хорошенько поработать. Но это должно быть сказано так, чтобы Альмансур не слышал.
Писцы записали и это, после чего были оставлены на острове с запасом пищи, достаточным до тех пор, покуда их не подберет какой-нибудь корабль или покуда они сами не доберутся до своих берегов.
Рабы-гребцы встрепенулись, а потом завыли в голос, когда судно устремилось в открытое море и стало ясно, что им бы тоже хотелось быть оставленными на острове вместе с писцами. Людям Орма пришлось пройтись вдоль корабля с линьком и хворостиной, чтобы усмирить их и заставить грести, ибо теперь стоял штиль, и надо было скорее уходить с фарватера.
— Хорошо, что они у нас в кандалах, — сказал Гунне, — иначе все бы попрыгали за борт, несмотря на наши мечи; жаль, не одолжили мы и бич вместе с кандалами, потому что мне кажется, что линек и хворостина слабоваты для таких строптивцев.
— Ты прав, — сказал Токе, — но вот что примечательно: сидя на их скамье, мы бы навряд ли поверили, что сами примемся расхваливать бич.
— Своей спине всегда больнее, ты прав, — сказал Гунне, — но их спинам еще придется поболеть, если мы и вправду хотим уйти.
Токе с этим согласился, и они снова пошли настегивать гребцов изо всей силы, чтобы корабль шел еще быстрее. Но работа не ладилась, потому что пленники не попадали в такт. Орм заметил это и сказал:
— Одной поркой мы их грести не выучим, если они этого не умеют, но колокол может нам помочь.
Он взял свою секиру, стал возле колокола и принялся ударять обухом в колокол в такт взмахам весла; колокол отвечал сильным звоном, гребцы подстроились под него, и дело пошло на лад. Орм ставил своих людей посменно бить в колокол, и те обнаружили, что если ударять деревянной дубинкой, обтянутой кожей, то звук выходит самый лучший, и это доставляло им большое удовольствие.
Вскоре они снова поймали ветер, и грести уже было не нужно ветер все крепчал, становясь штормовым, плыть делалось опасно, Ульф Ухмылка сказал, что именно этого и следовало ожидать, когда выходят в море, не принеся жертвы морским жителям. Но ему возразили, напомнив о жертве, принесенной ими в тот раз, когда после нее немедленно показались корабли Альмансура. Гунне решил, что вернее будет принести жертву Аллаху, и с ним некоторые согласились но Токе сказал, что не уверен, чтобы Аллах сильно разбирался в морском деле. Тогда Орм заметил:
— Мне сдается, никто не может знать наверняка, сколь силен каждый из богов и какую может принести нам пользу, и, пожалуй, не стоит пренебрегать одним ради другого. Ясно только, что от одного из них нам уже вышла некоторая польза, и это Святой Иаков, ведь его колокол не дает кораблю перевернуться, да и с гребцами он на помог. Так что его не стоит забывать.
Все решили, что сказанное справедливо, и принесли в жертву вином и мясом Эгиру, Аллаху и Святому Иакову, после чего несколько воспрянули духом.
Теперь они не очень твердо представляли себе, где находятся, понимали только, что далеко ушли от Астурии. Но они знали, что если будут по-прежнему держать курс на север, куда их гнало штормом, и не заберутся слишком далеко на запад, то непременно достигнут конце концов земли — либо Ирландии, либо Англии, либо Бретани. И потому не унывали и шли следом за штормом и несколько даже видели звезды и надеялись, что идут верным путем.
Самой большой заботой их теперь сделались рабы: поскольку им теперь не надо было работать веслами, они сильно страдали от сырости и холода, от страха и морской болезни, так что все были зелены с лица, и стучали зубами, а несколько уже умерло. Теплой одежды на корабле едва хватало, а с каждым днем делалось все холоднее, потому что дело было уже глубокой осенью. Орм и его люди очень огорчались жалким видом рабов и заботились о них, как могли, и когда были в силах есть, им отдавалась лучшая еда, потому что если бы удалось довезти их до берега, за них дали бы немалую цену.
Наконец буря улеглась, и целый день стояла ясная погода при попутном ветре, и они шли на северо-восток; и рабы тоже приободрились под солнечными лучами. Но к вечеру ветер полностью стих, туман обступил их и делался все плотнее и плотнее. Он был холодный и промозглый, так что все продрогли, и в особенности рабы; не слышно было ни единого дуновения, корабль стоял, колыхаемый мертвой зыбью. Орм сказал:
— Теперь нам пришлось худо, и если мы останемся тут дожидаться ветра, то рабы перемрут от холода, а если заставим их грести, они тоже перемрут, в их теперешнем состоянии. И куда нам грести, мы тоже толком не знаем, пока нет ни солнца, ни звезд.
— Мне все-таки кажется, что лучше заставить их грести, — сказал Рапп, — как-никак они согреются. А править будем туда, куда катится зыбь, потому что шторм остался от нас к югу, другого мы ничего не сможем, пока держится туман.
Совет Раппа нашли хорошим, и рабов опять посадили на весла, вопреки их стенаниям и несмотря на то, что сил у них осталось немного. Вновь люди Орма посменно ударяли в колокол, и его бой казался им еще красивее, с долгим певучим звоном после каждого удара, так что в тумане с ним казалось веселее. Время от времени они давали гребцам передышку для сна, но продолжали идти на веслах всю ночь, правя вдоль зыби, но туман оставался все таким же густым.
Утром у кормила стоял Эгмунд, а Рапп бил в колокол, остальные спали. Вдруг оба прислушались и переглянулись и прислушались снова: издалека донесся слабый звон. Они удивились, разбудили товарищей, и те тоже прислушались. Звон все еще слышался и шел как бы извне.
— Похоже, не мы одни гребем под колокол, — сказал Токе.
— Надо быть поосторожнее, — сказал Ульф Ухмылка, — потому что, может, это Ран [15] и ее дочери завлекают моряков пением и музыкой.
— По мне это скорее черные альвы [16] куют, — сказал Халле, — а туда тоже опасно приближаться. Наверное, тут рядом какой-нибудь островок, где обитает тролль.
Слабый звон вдалеке продолжался, и все почувствовали страх и ждали, что скажет Орм. Даже рабы прислушались и принялись вовсю что-то лопотать, но их язык был неизвестен ни Орму, ни его людям.
— Что это такое, никто знать не может, — сказал Орм. — Хуже будет, если мы испугаемся такой малости. А потому давайте грести как гребли и смотреть во все глаза. Что же до меня, то я никогда не s слыхал, чтобы тролли показывались по утрам.
Насчет этого с ним все согласились, и корабль продолжал двигаться на веслах. Незнакомый звон делался все громче. До них долетали уже слабые дуновения ветра, а туман стал редеть; и вдруг все в один голос закричали, что видят землю. Это был каменистый берег, вроде бы остров или мыс, звон явно доносился оттуда, но теперь он смолк. Они увидели зеленую траву и пасущихся коз, потом разглядели несколько хижин, возле которых стояли люди и глядели на их корабль.
— Мне они не напоминают ни троллей, ни дочерей Ран, — сказал Орм. — Теперь мы и выясним, куда попали.
Так они и сделали, и люди на острове не выказали никакого страха, увидев, как высаживаются на берег вооруженные воины, но встретили их приветливо. Было их шестеро, все — старики с белыми бородами и в длинных коричневых плащах, но что они говорили, никто не понимал.
— В какую страну мы попали? — спросил Орм, — и чьи вы люди?
Один из стариков понял его слова и, крикнув остальным «Лохланнах, Лохланнах!», отвечал ему на его родном наречии:
— Ты прибыл в Ирландию, а мы — служители Святого Финниана.
Услыхав такое, Орм и его люди почувствовали большую радость, словно оказались чуть ли не дома. Теперь они могли видеть, что высадились на маленьком островке, позади которого виднелся берег Ирландии. На островке же были только эти старики и их козы.
Старцы что-то горячо обсуждали между собой и казались удивленными; тот, что знал северное наречие, обратился снова к Орму:
— Ты говоришь на языке норманнов, и я знаю их язык, потому что немало имел с ними дела в годы юности, пока не попал на этот остров. Но я поистине не видел людей из Лохланна, одетых, как ты и твои люди. Откуда вы идете? И кто вы — черные лохланнахи или белые? И как это возможно, что вы идете по морю с колокольным звоном? Сегодня день Святого Брандана, и мы звонили в колокол в его память, когда услыхали, как с моря нам ответил другой колокол; мы решили, что это, должно быть, сам Святой Брандан, ибо он был великим мореходом. Но ради Иисуса Христа, ведь вы же, наверное, все христиане, раз приплыли под эти святые звуки?
— Старик горазд болтать, — сказал Токе, — так что тебе, Орм, придется много отвечать.
Орм ответил старику:
— Мы — черные лохланнахи, из державы конунга Харальда; хотя я и не знаю, жив ли еще конунг Харальд, потому что давно уже нас не было дома. Но наши плащи и одежды испанские, ибо идем мы из Андалусии, где служили большому властителю по имени Альмансур. Колокол наш зовется Иаков, он из церкви в Астурии, где похоронен апостол Иаков, и это самый большой из колоколов, но как он оказался у нас, это слишком долго рассказывать. О Христе мы слышали, но там, откуда мы пришли, он не в большом почете, и мы не христиане. Но коли сами вы христиане, то вам неплохо узнать, что христиане у нас сидят на веслах. Они наши рабы и происходят из тех же мест, что и колокол, и теперь они измучены путешествием и мало к чему годятся. Потому хорошо было бы высадить их у вас на берегу, чтобы они отдохнули, покуда мы не продолжим наш путь. А нас вам не надобно бояться, потому что вы кажетесь нам людьми добрыми, а мы не враги тем, кто нам не перечит. Нескольких коз мы у вас, конечно, заберем, но хуже этого вам от нас не будет, поскольку надолго мы у вас не задержимся.
Когда старики поняли сказанное, они закивали и заулыбались; а говоривший от них сказал, что они нередко привечают мореходов у себя на острове и никогда не видели от них ничего худого.
— Ибо мы сами никому не причинили зла, — сказал он, — и у нас нет иного имущества, помимо коз, грядок репы и наших хижин, к тому же это остров Святого Финниана, а он святой влиятельный и заботится о нас. Наших коз он благословил в это лето, так что в пище недостатка не будет. Поэтому добро пожаловать к нам и угощайтесь тем немногим, что у нас есть; что же до нас, стариков, одиноко живущих тут, то мы рады послушать людей, много повидавших.
На берег вывели рабов, потом вытащили корабль; и Орм и его люди остались отдыхать на острове Святого Финниана и подружились с монахами. Они вместе рыбачили, весьма успешно, и кормили рабов, так что вид у тех стал уже не такой жалкий. Орм и другие много рассказывали монахам о своих приключениях, поскольку, несмотря на трудности с переводом, старики были очень любознательны в том, что касается дальних стран. Но более всего они восхищались колоколом, о таком большом им прежде не доводилось слышать в Ирландии. Они сказали, что это знамение, что Святой Финниан и Святой Иаков издали перекликались своими колоколами, и порой во время своих служб они ударяли в колокол Иаков вместо своего, и радовались тому, как его могучий звон разносится над морем.
Глава 8
О пребывании Орма у монахов Святого Финниана и о том, как в Йеллинге свершилось чудо
Живя у монахов Святого Финниана, Орм и его люди много толковали о том, куда теперь податься, как только рабы немного оправятся для дальнейшего пути. Всем хотелось домой — и Орму, и остальным. Морские разбойники большой опасности не представляли, потому что не много кораблей в это время года выходит в море. Но зимой плаванье может оказаться тяжелым и рабы могут совсем обессилеть, поэтому лучше постараться продать их как можно скорее. Для такого дела можно отправиться в Лимерик, где хорошо знают отца Орма, либо плыть в Корк, где Олоф с Самоцветами издавна вел торговлю рабами. Они решили посоветоваться с монахами, что им лучше выбрать.
Когда монахи поняли, чего от них хотят, они посоветовались между собой, улыбаясь; потом их ответчик сказал:
— Видно, что вы прибыли издалека и немного знаете о том, каково теперь в Ирландии. Ни в Корке, ни в Лимерике не будет вам просто торговать. Теперь власть над Ирландией у Бриана Борумы, а коли вы побывали в тех краях, то должно быть о нем слыхали.
Орм сказал, что часто слышал от отца о конунге Бриане, что воюет с викингами в Лимерике.
— Он с ними больше не воюет, — сказал монах. — Поначалу он был вождем далькассиев, и тогда викинги в Лимерике вели с ним войну. Потом он стал конунгом в Томонде, и тут уже он стал воевать с викингами Лимерика. Но потом он сделался королем всего Мунстера и взял Лимерик, убив большую часть тамошних викингов, а остальные спаслись бегством. И теперь он первый герой в Ирландии, король Мунстера, владетель Лейнстера, ему платят подать все чужеземцы, оставшиеся в своих городах и на побережье. Теперь он воюет против Малахии, верховного короля Ирландии, чтобы заполучить его супругу и державу. Олоф самоцветами платит ему дань и обязан поставлять воинов для похода против Малахии. Даже сам Сигтрюгг Шелковая Борода в Дублине, самый могущественный из чужестранцев в Ирландии, платил ему дань уже дважды.
— Это большие новости, — сказал Орм. — И кажется, этот конунг Бриан могучий владыка, даже при том что мы видели и более могучих. Но если все, что ты говоришь, правда, то отчего бы не продать наших рабов ему?
— Король Бриан не покупает рабов, — сказал монах, — а берет их сам столько, сколько захочет, и из соседей, и из людей Лохланна. Кроме того, всем известны три вещи, которые он больше всего любит, и три, которые он ненавидит, и от последних вам один убыток. Вещи, которые он любит, таковы: величайшая власть, и она у него уже есть; много золота, и оно у него имеется тоже; и красивейшая женщина, а всему свету известно, что это Гормлайт, сестра Майльморы, короля Лейнстера, и ее он покуда не завоевал. Она была прежде замужем за Олавом Квараном, конунгом в Дублине, но он прогнал ее за злой язык; теперь она жена Малахии, верховного короля, который воркует с ней в покоях и вряд ли сможет воевать; и когда Бриан победит Малахию, он заберет себе Гормлайт; ибо что он задумает, то и делает. Ну, а три вещи, которые он ненавидит, это: нехристиане, лохланнахи и скальды, что хвалят других конунгов. Ненависть его так же сильна, как любовь, и ничто не может умягчить его; а раз вы и не христиане, и из Лохланна, мы бы не стали советовать вам приближаться к нему, потому что не желаем вашей гибели.
Люди Орма выслушали его внимательно и сочли, что вести торговлю с королем Брианом не будет выгодно. Орм сказал:
Когда монахи поняли, чего от них хотят, они посоветовались между собой, улыбаясь; потом их ответчик сказал:
— Видно, что вы прибыли издалека и немного знаете о том, каково теперь в Ирландии. Ни в Корке, ни в Лимерике не будет вам просто торговать. Теперь власть над Ирландией у Бриана Борумы, а коли вы побывали в тех краях, то должно быть о нем слыхали.
Орм сказал, что часто слышал от отца о конунге Бриане, что воюет с викингами в Лимерике.
— Он с ними больше не воюет, — сказал монах. — Поначалу он был вождем далькассиев, и тогда викинги в Лимерике вели с ним войну. Потом он стал конунгом в Томонде, и тут уже он стал воевать с викингами Лимерика. Но потом он сделался королем всего Мунстера и взял Лимерик, убив большую часть тамошних викингов, а остальные спаслись бегством. И теперь он первый герой в Ирландии, король Мунстера, владетель Лейнстера, ему платят подать все чужеземцы, оставшиеся в своих городах и на побережье. Теперь он воюет против Малахии, верховного короля Ирландии, чтобы заполучить его супругу и державу. Олоф самоцветами платит ему дань и обязан поставлять воинов для похода против Малахии. Даже сам Сигтрюгг Шелковая Борода в Дублине, самый могущественный из чужестранцев в Ирландии, платил ему дань уже дважды.
— Это большие новости, — сказал Орм. — И кажется, этот конунг Бриан могучий владыка, даже при том что мы видели и более могучих. Но если все, что ты говоришь, правда, то отчего бы не продать наших рабов ему?
— Король Бриан не покупает рабов, — сказал монах, — а берет их сам столько, сколько захочет, и из соседей, и из людей Лохланна. Кроме того, всем известны три вещи, которые он больше всего любит, и три, которые он ненавидит, и от последних вам один убыток. Вещи, которые он любит, таковы: величайшая власть, и она у него уже есть; много золота, и оно у него имеется тоже; и красивейшая женщина, а всему свету известно, что это Гормлайт, сестра Майльморы, короля Лейнстера, и ее он покуда не завоевал. Она была прежде замужем за Олавом Квараном, конунгом в Дублине, но он прогнал ее за злой язык; теперь она жена Малахии, верховного короля, который воркует с ней в покоях и вряд ли сможет воевать; и когда Бриан победит Малахию, он заберет себе Гормлайт; ибо что он задумает, то и делает. Ну, а три вещи, которые он ненавидит, это: нехристиане, лохланнахи и скальды, что хвалят других конунгов. Ненависть его так же сильна, как любовь, и ничто не может умягчить его; а раз вы и не христиане, и из Лохланна, мы бы не стали советовать вам приближаться к нему, потому что не желаем вашей гибели.
Люди Орма выслушали его внимательно и сочли, что вести торговлю с королем Брианом не будет выгодно. Орм сказал: