Страница:
— Вот они! — крикнул Орм. — Цель в них копьем!
И в тот же миг сам остановился и метнул копье в ближайшего, всадника на крупном коне, чуть впереди короля Свейна. Тот поднял коня на дыбы, навстречу копью, оно попало в грудь коню, упавшему вперед и перевернувшемуся на спину, подмяв седока. Люди, бывшие с Раппом, метили в короля Свейна, но не попали, и теперь он был к ним совсем близко, а копий больше не осталось.
Брат Виллибальд наклонился и, подобрав хороший камень, швырнул изо всей силы:
— Возлюби ближнего своего! — рявкнул он, кидая.
Камень с лязгом угодил королю Свейну в зубы, и с ревом ярости он покачнулся в седле и сполз на землю.
— Вот это называется хороший священник, — сказал Рапп.
Остальная дружина бросилась к королю Свейну, а Орм и его люди сбежали с берега к кораблю, запыхавшиеся, но невредимые. Орм крикнул гребцам отталкиваться, покуда он и остальные вброд добирались до корабля и карабкались на борт; и они уже удалились на изрядное расстояние, когда всадники показались на берегу. С рассветом ветер посвежел и наполнял их парус, и они поспешно уходили, помогая еще и веслами.
Орм протянул Ильве ожерелье и рассказал ей, как его добыл, а Рапп был менее скуп на слова, чем обыкновенно, рассказывая о броске маленького священника.
— Надеюсь, ему угодили так, что он почувствовал, — сказала Ильва.
— У него кровь пошла из пасти, когда он свалился, — ответил Рапп. — Я сам видел.
— Маленький священник, — сказала Ильва, — я хочу поцеловать тебя за такой удар.
Орм рассмеялся.
— Чего я всегда больше всего опасался, — сказал он, — так это что ты начнешь миловаться со священниками, по своему благочестию.
Брат Виллибальд объяснил со всей определенностью, что не хочет, чтобы его целовали, но похоже, не слишком огорчился от всех услышанных похвал.
— А этот поцелуй конунг Свейн не скоро забудет, — сказал Орм. — И не в его обычае оставлять такие вещи неотомщенными. Если мы благополучно доберемся домой, придется матери побыстрее увязывать пожитки; теперь нам будет спокойнее в горных лесах, куда никакому королю не добраться. И, видно, там я выстрою свою церковь.
И о дальнейшей судьбе Орма в горных лесах порубежья тоже будет рассказано: о его усердии в христианстве, и об удаче брата Виллибальда в обращении язычников; об их огорчениях у смоландцев и вражде между ними; и о том, как вернулись зубры.
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Глава 2
И в тот же миг сам остановился и метнул копье в ближайшего, всадника на крупном коне, чуть впереди короля Свейна. Тот поднял коня на дыбы, навстречу копью, оно попало в грудь коню, упавшему вперед и перевернувшемуся на спину, подмяв седока. Люди, бывшие с Раппом, метили в короля Свейна, но не попали, и теперь он был к ним совсем близко, а копий больше не осталось.
Брат Виллибальд наклонился и, подобрав хороший камень, швырнул изо всей силы:
— Возлюби ближнего своего! — рявкнул он, кидая.
Камень с лязгом угодил королю Свейну в зубы, и с ревом ярости он покачнулся в седле и сполз на землю.
— Вот это называется хороший священник, — сказал Рапп.
Остальная дружина бросилась к королю Свейну, а Орм и его люди сбежали с берега к кораблю, запыхавшиеся, но невредимые. Орм крикнул гребцам отталкиваться, покуда он и остальные вброд добирались до корабля и карабкались на борт; и они уже удалились на изрядное расстояние, когда всадники показались на берегу. С рассветом ветер посвежел и наполнял их парус, и они поспешно уходили, помогая еще и веслами.
Орм протянул Ильве ожерелье и рассказал ей, как его добыл, а Рапп был менее скуп на слова, чем обыкновенно, рассказывая о броске маленького священника.
— Надеюсь, ему угодили так, что он почувствовал, — сказала Ильва.
— У него кровь пошла из пасти, когда он свалился, — ответил Рапп. — Я сам видел.
— Маленький священник, — сказала Ильва, — я хочу поцеловать тебя за такой удар.
Орм рассмеялся.
— Чего я всегда больше всего опасался, — сказал он, — так это что ты начнешь миловаться со священниками, по своему благочестию.
Брат Виллибальд объяснил со всей определенностью, что не хочет, чтобы его целовали, но похоже, не слишком огорчился от всех услышанных похвал.
— А этот поцелуй конунг Свейн не скоро забудет, — сказал Орм. — И не в его обычае оставлять такие вещи неотомщенными. Если мы благополучно доберемся домой, придется матери побыстрее увязывать пожитки; теперь нам будет спокойнее в горных лесах, куда никакому королю не добраться. И, видно, там я выстрою свою церковь.
И о дальнейшей судьбе Орма в горных лесах порубежья тоже будет рассказано: о его усердии в христианстве, и об удаче брата Виллибальда в обращении язычников; об их огорчениях у смоландцев и вражде между ними; и о том, как вернулись зубры.
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК
ЧАСТЬ 1
РЫЖИЙ ОРМ У СЕБЯ В ОВСЯНКЕ
Глава 1
О том, как Орм построил себе дом и церковь, и о его рыжих дочках
Пошел уже третий год с тех пор, как Орм, продав родовую усадьбу у Холма, дабы избежать гнева короля Свейна, добрался до пограничья со всем своим имуществом, с женой, матерью, слугами, священником, со скотом и всеми пожитками, которые только можно было навьючить на лошадей. Унаследованный Осой двор назывался по имени птички — Овсянка. Он был заброшенным, вымершим, крыши строений покосились, поля заросли травой. Единственными обитателями здесь оставались немощный фогт с женой да стайка тощих гусей. Орму не приглянулось новое жилище: он счел, что не пристало ему и дочери короля Харальда иметь такой дом. Оса с плачем обходила родные места, взывая к Богу и сокрушаясь о запустении, и выговаривала двум старикам; ибо с юных лет она рассталась с отчим домом и с тех пор не видела его, помня лишь отца, живущего в достатке, пока и он, и оба его сына не погибли в стычке. Однако Ильва решила, что это как раз то место, которое лежит подальше от короля Свейна и его приспешников.
— Здесь мы заживем, — сказала она мужу, — если только ты, Орм, покажешь себя столь же умелым в плотницком деле, как и в сражениях на море.
Первую зиму они прожили скудно: для людей и для скота припасов было маловато, да и соседи не отличались приветливостью. Тогда Орм послал своих людей к самому богатому крестьянину в округе, Гудмунду с Совиной Горы; его еще прозвали Гудмунд Ревун, а знаменит он был своим воинственным нравом и богатством. Орм собрался прикупить у него сена и ячменя. Но люди его вернулись обратно с пустыми руками и кратким ответом: такой человек, как Гудмунд, не расположен принимать всерьез какого-то пришельца, о котором говорят к тому же, что он исповедует Христа. Тогда Орм сам пустился в путь, взяв с собой Раппа Одноглазого и еще трех верных людей, и добрался до Совиной Горы на рассвете. Он без труда проник в дом, выволок Гудмунда из постели, дотащил его до колодца и так держал над водой за одну ногу. А Рапп и другие тем временем приперли спинами дверь дома, чтобы никто изнутри им не помешал. Поговорив; таким образом над колодцем, Орм с Гудмундом быстро решили дело, придя к согласию об умеренной цене за сено и ячмень. Орм снова поставил его на ноги, причем без всяких побоев. Гнев Ревуна был не больше того почтения, которое он теперь испытывал к Орму, и столь же велико было его удивление тем, что отпустили его живым и невредимым.
— Ты должен знать, — сказал он, — что я человек опасный, хотя ты и превосходишь меня силой; но ты, наверное, поймешь это не сразу. Мало кто осмелился бы оставить меня в живых, после того как со мной поступили бы, как ты. И я не знаю, убил бы я тебя или нет, если бы оказался в твоем положении. Стало быть, ты умен не настолько, насколько силен.
— И все-таки я умнее тебя, — ответил ему Орм, — ибо я исповедую Христа и знаю, чему он учит. Он желает, чтобы мы шли к ближнему своему со смирением, даже если сосед обидел нас. Так что тебе следует благодарить Христа, если понял, в чем дело. Ибо колодец твой достаточно глубок. Но если же ты думаешь оставаться моим врагом и после случившегося, то я приму это к сведению, и ты посмотришь, чем это кончится; ибо встречал я врагов и похуже тебя, но пострадал не я, а они.
Гудмунд заявил, что над ним будут потешаться; да и нога вывихнута из-за того, что он висел над колодцем., И он узнал, что один из его людей, который кинулся к Орму с мечом, когда тот вытащил Гудмунда из постели, лежит теперь с разрубленным топором Раппа плечом, и женщины перевязывают ему рану. Хотелось бы ему знать, что скажут об этом Орм и Христос, и можно ли закрыть глаза на такой ущерб.
Орм задумался, прежде чем ответить, и затем молвил, что раненый человек должен пенять на самого себя, потому что сам виноват.
— Ему еще повезло с его глупостью, — сказал Орм, — что Рапп такой же добрый христианин, как и я. Иначе бы твои женщины сейчас не возились с его раной. Ему следовало бы радоваться, что все обошлось. Но в остальном ты прав, и я возмещу тебе убытки. Предлагаю тебе поехать вместе со мной, ибо у меня живет святой человек. Он лучший из целителей и быстро излечит твою ногу, а святость его такова, что нога, которую ты вывихнул, станет еще здоровее, чем другая. И все это только возвысит твое достоинство и увеличит уважение к тебе окружающих. Ибо тебя исцелит человек, который лечил самого короля Харальда от всяческих недугов и сотворил при этом немало чудес.
Обсудив все это, Гудмунд в итоге согласился и поехал вслед за Ормом. Брат Виллибальд наложил на больную ногу мазь и перевязал ее, а Гудмунд тем временем расспрашивал о короле Харальде. Но когда священник заговорил с ним о Христе и о том, как славно было бы принять святое крещение, Гудмунд встревожился и заявил, что и слышать не желает об этом. Ибо, как он сказал, это будет унизительнее и потешнее, чем висеть вниз головой над колодцем. Плохо будет, прибавил он, если кто-то сочтет его настолько глупым, чтобы поддаться на подобные предложения.
Получив плату за сено и ячмень, он расстался с Ормом, сказав напоследок:
— Между нами не должно быть никакой кровной мести. Но если я однажды отплачу за бесчестье, то это будет по справедливости. Возможно, такой случай представится не скоро, но память у меня хорошая.
Орм посмотрел на него и усмехнулся.
— Я знаю, что ты опасен, — ответил он, — потому что ты сам говоришь об этом. Хотя вряд ли я буду плохо спать из-за твоих посул. Но знай, что если ты меня оскорбишь, то быть тебе крещеным, и тогда я подержу тебя либо за ухо, либо за ногу.
Виллибальд горевал, что ему не удалось обратить Гудмунда, и считал, что его преследуют неудачи. Но Ильва утешила его, сказав, что дело пойдет на лад, как только Орм построит церковь. Орм сказал, что построит ее, как и было обещано, но сначала отстроит новый двор. И с этим он не намерен мешкать. Он уже взялся за дело, и люди по его; приказу рубили деревья в лесу, обтесывали их и волокли домой, и он следил за работой, присматривая себе только цельные стволы без изъянов, и сам обтесывал их. Ибо его жилище, как он говорил, должно быть прочным и красивым, не то что какая-то лесная берлога. Двор лежал на излучине реки, и с трех сторон его окружала вода. А земля здесь была; хорошей и надежной, и наводнений в этих местах не случалось. Места, было достаточно для того, чтобы осуществить все планы Орма: работа у него спорилась, и чем больше он делал, тем больше хотел сделать еще. Он выстроил себе дом, выложив в нем печку и устроив дымоход, в точности такой же, какой он видел у короля Харальда. А крышу сделал из тесаного молодого ясеня, покрыв ее берестой, а поверх — жестким дерном. Затем он построил пивоварню, хлев и кладовую, и все эти помещения были просторными и новыми для этой округи. Затем он наконец решил, что самое необходимое готово и можно приступать к возведению церкви.
Той весной Ильва должна была родить, и ее поддерживали как Оса, так и брат Виллибальд. У них прибавилось много хлопот, и они просто с ног сбились. Ильва рожала трудно, громко кричала от боли и заклинала себя, что лучше бы ей быть монахиней, чем рожать детей. Но отец Виллибальд приложил распятие к ее животу и прочитал над ней молитву; и все окончилось благополучно. Она разрешилась двойней. Это были две девочки, и Оса с Ильвой вначале огорчились. Но когда новорожденных принесли к Орму и положили ему на колени, то он не стал жаловаться на судьбу. Все согласились на том, что малышки кричали и барахтались так же бодро, как какой-нибудь мальчуган. И когда Ильва привыкла к своим дочкам, она снова повеселела и обещала Орму, что в следующий раз уж точно будет мальчик. Но вскоре обнаружилось, что обе девочки будут рыжеволосыми, и Орм подумал, что это худо для бедных малюток. Ибо если их волосы похожи на его шевелюру, то, вероятно, и во всем остальном они будут выглядеть, как он сам, а этого Орм не хотел бы пожелать своим крошкам. Но и Оса, и Ильва приказали ему замолчать: ничего плохого в этом нет, заявили они, и рыжие волосы дочерей не испортят.
Когда пришло время дать новорожденным имена, Орм решил, что одна девочка будет называться Оддни, как и его бабушка по матери. И Оса порадовалась этому.
— А вторую надо назвать именем какого-нибудь твоего сородича, — сказал он Ильве. — Выбирай сама.
— Трудновато выбрать стоящее имя, чтобы оно принесло девочке счастье, — ответила Ильва. — Моя мать была захвачена в плен. Она умерла, когда мне было семь лет. Ее звали Людмила, и она была дочерью одного хёвдинга из ободритов. Ее похитили прямо с ее же собственной свадьбы. Об этом говорили все воины, которые были там, что лучше всего нападать на ободритов и прочих вендов, когда у них шумный свадебный пир и они напиваются. Тогда мужчины уже не способны держать в руках оружие, а тот, кто стоит на дозоре, падает и засыпает от крепкого меда, так что без труда можно захватить богатую добычу — как ценности, так и женщин. Не было девушки красивее моей матери. Отец говорил всегда, что она была рождена счастливой, хотя и умерла совсем молодой. Ибо он жил с нею три года, а это большой срок для женщины из ободритов, говаривал он, чтобы еще к тому же быть наложницей конунга данов и родить ему дочь. Но может статься, что сама она думала иначе. Ибо когда она уже умерла, я слышала, как женщины шептались о том, что она пыталась повеситься сразу же после того, как попала к нам. И они думали, это из-за того, что она своими глазами видела, как убили ее жениха, а ее схватили и отвели на корабль. Моя мать мне очень дорога, но я сомневаюсь, принесет ли ее имя счастье нашей дочери.
Оса решила, что лучше не называть девочку Людмилой. Ибо нет хуже беды, чем быть похищенной воинами. И имя это только принесет ребенку несчастье.
Однако Орм возразил ей, что не так-то легко сделать правильный выбор в подобных делах.
— Меня тоже однажды похитили, — сказал он, — но теперь я вовсе не считаю это несчастьем. Если бы этого не случилось, то я не стал бы тем, кем я стал, и никогда бы не получил меч и золотую цепь, да еще и Ильву в жены. А если бы Людмила не попала в плен, то король Харальд никогда бы не имел такой дочери, что сидит перед нами.
Трудно им было договориться. И хотя Ильва желала, чтобы имя ее красивой и доброй матери жило в потомках, очень уж ей не хотелось, чтобы ее дочь вдруг оказалась в плену у смоландцев или еще; кого похуже. Когда же пришел брат Виллибальд, они все еще спорили, и тогда он сразу сказал им, что Людмила — прекрасное и счастливое имя, и его носила святая княгиня Чешская во времена старого; императора Отгона. Так что выбор пал на это имя. И все домочадцы предрекали необычайную судьбу той, которая нареклась этим редким именем, о котором прежде и не слыхивали.
Когда крошки немного окрепли, брат Виллибальд окрестил их. Они подрастали и набирались сил, и вскоре уже катались по полу, играя с большими ирландскими собаками, которых Орм привез с собой, и забавлялись с куклами и зверушками, которые вырезали для них из дерева Рапп и брат Виллибальд. Оса очень любила внучек и терпеливо занималась ими. Орму и Ильве порой сложно было сказать, которая из двух строптивее и упрямее. Со временем Людмила узнала, что она носит имя святой, но незаметно было, что это отложилось в ее памяти. Девочки ладили между собой, хотя и таскали друг друга подчас за волосы. И когда одну из них наказывали розгами, то вторая стояла рядом и кричала так же громко.
Год спустя, летом, Орм построил наконец свою церковь. Он возвел ее среди других построек, на самом высоком мысе, и была эта церковь такой большой, что могла вместить шестьдесят человек, хотя и было непонятно, откуда возьмется столько народу. Он также насыпал вал и врыл на самом его верху двойной частокол с крепкими воротами посередине; ибо чем больше времени проходило и чем больше он строил, тем больше опасался он за сохранность своего двора и намеревался во всеоружии встретить и разбойников, и людей короля Свейна.
Когда все было готово, Ильва порадовала и себя, и других, родив сына. Оса сказала на это, что Бог благословил Орма за строительство, церкви, и Орм решил, что, пожалуй, так оно и есть.
Новорожденный был без единого изъяна и голосистый с первых; же дней; для всех было ясно, что младенец этот высокородный, ибо происходит от короля Харальда и Ивара Широкие Объятия. Когда ребенка принесли показать отцу, Орм снял со стены свой меч Синий: Язык и вынул его из ножен, а на острие меча насыпал муку и крупинки соли. Оса осторожно держала ребенка перед мечом, острие которого коснулось его губ и языка. Брат Виллибальд с неодобрением наблюдал за этой церемонией и перекрестил ребенка, прибавив, что такой нехристианский обычай, да еще с обнаженным орудием убийства, несет зло и достоин порицания, но поддержки не получил. Даже Ильва, усталая и ослабевшая после родов, с жаром крикнула, что святой отец заблуждается.
— Таков обычай благородных людей, — пояснила она, — благодаря ему придут власть, бесстрашие и удача в бою, и даже дар красноречия. И после всего, что ты рассказал о Христе, мне кажется, что он бы не препятствовал тому, чтобы ребенок получил эти дары.
— Это очень древний обычай, — добавил Орм, — и наши прадеды во многом были мудрыми, несмотря на то, что не слыхали о Христе. Я и сам лизнул в детстве острие меча, как самую первую пищу, а мой сын и внук короля Харальда не должен быть хуже меня.
Так все и произошло, хотя брат Виллибальд качал головой и бормотал себе под нос, что в этой стране бродит лукавый.
— Здесь мы заживем, — сказала она мужу, — если только ты, Орм, покажешь себя столь же умелым в плотницком деле, как и в сражениях на море.
Первую зиму они прожили скудно: для людей и для скота припасов было маловато, да и соседи не отличались приветливостью. Тогда Орм послал своих людей к самому богатому крестьянину в округе, Гудмунду с Совиной Горы; его еще прозвали Гудмунд Ревун, а знаменит он был своим воинственным нравом и богатством. Орм собрался прикупить у него сена и ячменя. Но люди его вернулись обратно с пустыми руками и кратким ответом: такой человек, как Гудмунд, не расположен принимать всерьез какого-то пришельца, о котором говорят к тому же, что он исповедует Христа. Тогда Орм сам пустился в путь, взяв с собой Раппа Одноглазого и еще трех верных людей, и добрался до Совиной Горы на рассвете. Он без труда проник в дом, выволок Гудмунда из постели, дотащил его до колодца и так держал над водой за одну ногу. А Рапп и другие тем временем приперли спинами дверь дома, чтобы никто изнутри им не помешал. Поговорив; таким образом над колодцем, Орм с Гудмундом быстро решили дело, придя к согласию об умеренной цене за сено и ячмень. Орм снова поставил его на ноги, причем без всяких побоев. Гнев Ревуна был не больше того почтения, которое он теперь испытывал к Орму, и столь же велико было его удивление тем, что отпустили его живым и невредимым.
— Ты должен знать, — сказал он, — что я человек опасный, хотя ты и превосходишь меня силой; но ты, наверное, поймешь это не сразу. Мало кто осмелился бы оставить меня в живых, после того как со мной поступили бы, как ты. И я не знаю, убил бы я тебя или нет, если бы оказался в твоем положении. Стало быть, ты умен не настолько, насколько силен.
— И все-таки я умнее тебя, — ответил ему Орм, — ибо я исповедую Христа и знаю, чему он учит. Он желает, чтобы мы шли к ближнему своему со смирением, даже если сосед обидел нас. Так что тебе следует благодарить Христа, если понял, в чем дело. Ибо колодец твой достаточно глубок. Но если же ты думаешь оставаться моим врагом и после случившегося, то я приму это к сведению, и ты посмотришь, чем это кончится; ибо встречал я врагов и похуже тебя, но пострадал не я, а они.
Гудмунд заявил, что над ним будут потешаться; да и нога вывихнута из-за того, что он висел над колодцем., И он узнал, что один из его людей, который кинулся к Орму с мечом, когда тот вытащил Гудмунда из постели, лежит теперь с разрубленным топором Раппа плечом, и женщины перевязывают ему рану. Хотелось бы ему знать, что скажут об этом Орм и Христос, и можно ли закрыть глаза на такой ущерб.
Орм задумался, прежде чем ответить, и затем молвил, что раненый человек должен пенять на самого себя, потому что сам виноват.
— Ему еще повезло с его глупостью, — сказал Орм, — что Рапп такой же добрый христианин, как и я. Иначе бы твои женщины сейчас не возились с его раной. Ему следовало бы радоваться, что все обошлось. Но в остальном ты прав, и я возмещу тебе убытки. Предлагаю тебе поехать вместе со мной, ибо у меня живет святой человек. Он лучший из целителей и быстро излечит твою ногу, а святость его такова, что нога, которую ты вывихнул, станет еще здоровее, чем другая. И все это только возвысит твое достоинство и увеличит уважение к тебе окружающих. Ибо тебя исцелит человек, который лечил самого короля Харальда от всяческих недугов и сотворил при этом немало чудес.
Обсудив все это, Гудмунд в итоге согласился и поехал вслед за Ормом. Брат Виллибальд наложил на больную ногу мазь и перевязал ее, а Гудмунд тем временем расспрашивал о короле Харальде. Но когда священник заговорил с ним о Христе и о том, как славно было бы принять святое крещение, Гудмунд встревожился и заявил, что и слышать не желает об этом. Ибо, как он сказал, это будет унизительнее и потешнее, чем висеть вниз головой над колодцем. Плохо будет, прибавил он, если кто-то сочтет его настолько глупым, чтобы поддаться на подобные предложения.
Получив плату за сено и ячмень, он расстался с Ормом, сказав напоследок:
— Между нами не должно быть никакой кровной мести. Но если я однажды отплачу за бесчестье, то это будет по справедливости. Возможно, такой случай представится не скоро, но память у меня хорошая.
Орм посмотрел на него и усмехнулся.
— Я знаю, что ты опасен, — ответил он, — потому что ты сам говоришь об этом. Хотя вряд ли я буду плохо спать из-за твоих посул. Но знай, что если ты меня оскорбишь, то быть тебе крещеным, и тогда я подержу тебя либо за ухо, либо за ногу.
Виллибальд горевал, что ему не удалось обратить Гудмунда, и считал, что его преследуют неудачи. Но Ильва утешила его, сказав, что дело пойдет на лад, как только Орм построит церковь. Орм сказал, что построит ее, как и было обещано, но сначала отстроит новый двор. И с этим он не намерен мешкать. Он уже взялся за дело, и люди по его; приказу рубили деревья в лесу, обтесывали их и волокли домой, и он следил за работой, присматривая себе только цельные стволы без изъянов, и сам обтесывал их. Ибо его жилище, как он говорил, должно быть прочным и красивым, не то что какая-то лесная берлога. Двор лежал на излучине реки, и с трех сторон его окружала вода. А земля здесь была; хорошей и надежной, и наводнений в этих местах не случалось. Места, было достаточно для того, чтобы осуществить все планы Орма: работа у него спорилась, и чем больше он делал, тем больше хотел сделать еще. Он выстроил себе дом, выложив в нем печку и устроив дымоход, в точности такой же, какой он видел у короля Харальда. А крышу сделал из тесаного молодого ясеня, покрыв ее берестой, а поверх — жестким дерном. Затем он построил пивоварню, хлев и кладовую, и все эти помещения были просторными и новыми для этой округи. Затем он наконец решил, что самое необходимое готово и можно приступать к возведению церкви.
Той весной Ильва должна была родить, и ее поддерживали как Оса, так и брат Виллибальд. У них прибавилось много хлопот, и они просто с ног сбились. Ильва рожала трудно, громко кричала от боли и заклинала себя, что лучше бы ей быть монахиней, чем рожать детей. Но отец Виллибальд приложил распятие к ее животу и прочитал над ней молитву; и все окончилось благополучно. Она разрешилась двойней. Это были две девочки, и Оса с Ильвой вначале огорчились. Но когда новорожденных принесли к Орму и положили ему на колени, то он не стал жаловаться на судьбу. Все согласились на том, что малышки кричали и барахтались так же бодро, как какой-нибудь мальчуган. И когда Ильва привыкла к своим дочкам, она снова повеселела и обещала Орму, что в следующий раз уж точно будет мальчик. Но вскоре обнаружилось, что обе девочки будут рыжеволосыми, и Орм подумал, что это худо для бедных малюток. Ибо если их волосы похожи на его шевелюру, то, вероятно, и во всем остальном они будут выглядеть, как он сам, а этого Орм не хотел бы пожелать своим крошкам. Но и Оса, и Ильва приказали ему замолчать: ничего плохого в этом нет, заявили они, и рыжие волосы дочерей не испортят.
Когда пришло время дать новорожденным имена, Орм решил, что одна девочка будет называться Оддни, как и его бабушка по матери. И Оса порадовалась этому.
— А вторую надо назвать именем какого-нибудь твоего сородича, — сказал он Ильве. — Выбирай сама.
— Трудновато выбрать стоящее имя, чтобы оно принесло девочке счастье, — ответила Ильва. — Моя мать была захвачена в плен. Она умерла, когда мне было семь лет. Ее звали Людмила, и она была дочерью одного хёвдинга из ободритов. Ее похитили прямо с ее же собственной свадьбы. Об этом говорили все воины, которые были там, что лучше всего нападать на ободритов и прочих вендов, когда у них шумный свадебный пир и они напиваются. Тогда мужчины уже не способны держать в руках оружие, а тот, кто стоит на дозоре, падает и засыпает от крепкого меда, так что без труда можно захватить богатую добычу — как ценности, так и женщин. Не было девушки красивее моей матери. Отец говорил всегда, что она была рождена счастливой, хотя и умерла совсем молодой. Ибо он жил с нею три года, а это большой срок для женщины из ободритов, говаривал он, чтобы еще к тому же быть наложницей конунга данов и родить ему дочь. Но может статься, что сама она думала иначе. Ибо когда она уже умерла, я слышала, как женщины шептались о том, что она пыталась повеситься сразу же после того, как попала к нам. И они думали, это из-за того, что она своими глазами видела, как убили ее жениха, а ее схватили и отвели на корабль. Моя мать мне очень дорога, но я сомневаюсь, принесет ли ее имя счастье нашей дочери.
Оса решила, что лучше не называть девочку Людмилой. Ибо нет хуже беды, чем быть похищенной воинами. И имя это только принесет ребенку несчастье.
Однако Орм возразил ей, что не так-то легко сделать правильный выбор в подобных делах.
— Меня тоже однажды похитили, — сказал он, — но теперь я вовсе не считаю это несчастьем. Если бы этого не случилось, то я не стал бы тем, кем я стал, и никогда бы не получил меч и золотую цепь, да еще и Ильву в жены. А если бы Людмила не попала в плен, то король Харальд никогда бы не имел такой дочери, что сидит перед нами.
Трудно им было договориться. И хотя Ильва желала, чтобы имя ее красивой и доброй матери жило в потомках, очень уж ей не хотелось, чтобы ее дочь вдруг оказалась в плену у смоландцев или еще; кого похуже. Когда же пришел брат Виллибальд, они все еще спорили, и тогда он сразу сказал им, что Людмила — прекрасное и счастливое имя, и его носила святая княгиня Чешская во времена старого; императора Отгона. Так что выбор пал на это имя. И все домочадцы предрекали необычайную судьбу той, которая нареклась этим редким именем, о котором прежде и не слыхивали.
Когда крошки немного окрепли, брат Виллибальд окрестил их. Они подрастали и набирались сил, и вскоре уже катались по полу, играя с большими ирландскими собаками, которых Орм привез с собой, и забавлялись с куклами и зверушками, которые вырезали для них из дерева Рапп и брат Виллибальд. Оса очень любила внучек и терпеливо занималась ими. Орму и Ильве порой сложно было сказать, которая из двух строптивее и упрямее. Со временем Людмила узнала, что она носит имя святой, но незаметно было, что это отложилось в ее памяти. Девочки ладили между собой, хотя и таскали друг друга подчас за волосы. И когда одну из них наказывали розгами, то вторая стояла рядом и кричала так же громко.
Год спустя, летом, Орм построил наконец свою церковь. Он возвел ее среди других построек, на самом высоком мысе, и была эта церковь такой большой, что могла вместить шестьдесят человек, хотя и было непонятно, откуда возьмется столько народу. Он также насыпал вал и врыл на самом его верху двойной частокол с крепкими воротами посередине; ибо чем больше времени проходило и чем больше он строил, тем больше опасался он за сохранность своего двора и намеревался во всеоружии встретить и разбойников, и людей короля Свейна.
Когда все было готово, Ильва порадовала и себя, и других, родив сына. Оса сказала на это, что Бог благословил Орма за строительство, церкви, и Орм решил, что, пожалуй, так оно и есть.
Новорожденный был без единого изъяна и голосистый с первых; же дней; для всех было ясно, что младенец этот высокородный, ибо происходит от короля Харальда и Ивара Широкие Объятия. Когда ребенка принесли показать отцу, Орм снял со стены свой меч Синий: Язык и вынул его из ножен, а на острие меча насыпал муку и крупинки соли. Оса осторожно держала ребенка перед мечом, острие которого коснулось его губ и языка. Брат Виллибальд с неодобрением наблюдал за этой церемонией и перекрестил ребенка, прибавив, что такой нехристианский обычай, да еще с обнаженным орудием убийства, несет зло и достоин порицания, но поддержки не получил. Даже Ильва, усталая и ослабевшая после родов, с жаром крикнула, что святой отец заблуждается.
— Таков обычай благородных людей, — пояснила она, — благодаря ему придут власть, бесстрашие и удача в бою, и даже дар красноречия. И после всего, что ты рассказал о Христе, мне кажется, что он бы не препятствовал тому, чтобы ребенок получил эти дары.
— Это очень древний обычай, — добавил Орм, — и наши прадеды во многом были мудрыми, несмотря на то, что не слыхали о Христе. Я и сам лизнул в детстве острие меча, как самую первую пищу, а мой сын и внук короля Харальда не должен быть хуже меня.
Так все и произошло, хотя брат Виллибальд качал головой и бормотал себе под нос, что в этой стране бродит лукавый.
Глава 2
О том, как готовились к крестинам внука короля Харальда
В это время Орм стал чувствовать себя увереннее, чем раньше, ибо все у него спорилось. Пашни его приносили хороший урожай; поголовье скота увеличивалось; амбары и кладовые наполнялись; у него подрастал сын, и может, появятся еще другие; Ильва и дети пребывали в добром здравии. А сам он с заботой учил своих парней не лениться и работать с самого рассвета; Оса присматривала за девушками в хлеву и ткацкой; Рапп был искусным кузнецом и плотником и умел хитро расставить силки для дичи; и на все это брат Виллибальд ежевечерне призывал благословение Божие. Единственное, о чем мог печалиться Орм, так это о том, что жил он вдали от моря; ведь для такого человека, как он, мир иногда покажется пустым, как он сам говаривал, когда вокруг только шум леса, и никогда не услышать летний морской прибой, не вдохнуть соленый ветер.
А иногда бывало, что он видел плохие сны. Тогда он беспокойно метался во сне, и Ильва трясла его, допытываясь, не мучает ли мужа кошмар. Когда он просыпался и подкреплял свои силы глоточком пива, она слышала от него, что во сне ему снилось, будто он вновь на мавританском корабле, а вокруг раздаются удары плети и стоны людей, и спины в шрамах согнулись над веслами; а на следующий день после кошмара он охотно столярничал на пару с Раппом (который спал без сновидений) и вспоминал былые времена.
Пожалуй, еще хуже для него были сны о короле Свейне, ибо кошмары, связанные с мавританским кораблем, оставались лишь воспоминанием, тогда как король Свейн со своей местью был совершенно иным, и сны о нем могли служить предзнаменованием о беде. И когда ему приснился один такой сон, он очень встревожился; он подробно пересказал этот сон Осе и брату Виллибальду, чтобы они помогли ему истолковать его. Один раз он увидел во сне короля Свейна, стоящего на корме и злобно смеющегося, а тем временем его огромный корабль подходил все ближе и ближе, тогда как Орм и еще несколько его людей на веслах тщетно пытались уйти. В другой раз ему привиделось, что лежит он без сил в темноте и слышит крик Ильвы, которую увозят прочь; затем он увидел короля Свейна, идущего ему навстречу в зареве пожара, с мечом Синий Язык в руках, — и тут Орм проснулся.
И Оса, и брат Виллибальд были согласны в том, что все эти сны явно что-то означают, и когда Оса услышала о последнем сновидении, она горько заплакала. Но когда она поразмыслила над рассказанным, то понемногу успокоилась.
— Наверное, ты унаследовал от меня дар ясновидения, — проговорила она, — но вряд ли наследство это тебе пригодится; ибо и мне самой никогда не было проку от этого дара, — разве что страх и мучения. Но одно меня утешает: то, что я сама не вижу ничего такого, что могло бы предвещать беду нашему дому. Ведь твоя беда — и моя тоже; и если что-то грозит тебе и твоему дому, то я узнала бы это из своих сновидений.
— Я считаю, — сказал брат Виллибальд, — что у короля Свейна других забот хватает, и у него нет времени выискивать тебя, Орм, на этих окраинах, и ты сам понимаешь, что больше всего король хотел бы свести счеты со мной, ибо именно я бросил в него камень, словно Давид в великана Голиафа, но и мне ничего не привиделось во сне. Однако и то правда, что пути зла длинны и извилисты, а потому лучше поостеречься.
Орм согласился со святым отцом; он тщательно укрепил свой частокол, а большие ворота заложил толстыми перекладинами, чтобы спокойнее спать по ночам. И вскоре он перестал думать об этих снах, ибо близилось время крестин их сына.
Орм не долго ломал голову над тем, какое имя дать новорожденному, и решил наречь его Харальдом.
— Ибо кто знает, — говорил он, — может, тем самым я предрекаю своему сыну великое будущее. Мало кто из людей был так же Удачлив, как король Харальд, и мало кто достиг такой славы, как он.
Из всех хёвдингов, которых я встречал, был только один — Альмансур из Андалусии, — равный королю в мудрости. Поэтому негоже, если я лишу сына этого имени, которое носил его дед.
— Я боюсь только одного, — сказала Ильва, — что он будет неумерен с женщинами, как и мой отец, который никак не мог остановиться. Может, это и подобает королю, но не другим.
— Он будет сильным и пригожим, — сказала Оса, — и это уже заметно. И если у него будет живой нрав, то никакого королевского имени не понадобится, чтобы женщины пленялись им. Так было с моим сыном Аре, который из-за женщин попал в беду; ни одна женщина не могла устоять перед ним, когда он подмигивал ей и хватал за косы; да они и сами говорили мне об этом. У него были смеющиеся глаза и веселый нрав, и он был лучший из моих сыновей после Орма; и не допустит Бог, чтобы ты, Ильва, знала те печали, которые знала я, когда с Аре стряслась беда из-за любви к женщине и он бежал из страны и пропал по дороге в Миклагард.
— Будем надеяться, — ответила ей Ильва, — и вместе с тем я думаю, что пусть лучше мой сын ладит с женщинами, когда придет его время, нежели окажется робким и стеснительным.
— На это ты можешь надеяться, — сказал Орм, — ибо в роду у твоего сына было не так-то много тихонь.
По случаю крестин мальчика готовился большой пир, на который Орм собирался пригласить всю округу. Хозяин хотел, чтобы в угощении не было недостатка — ни в браге, ни в мясе, ни в пирогах. Эти лесные жители, повторял он, должны знать, что такое гостеприимство настоящего хёвдинга на пиру, который продолжится три дня. А пировать будут все в той же церкви, ибо там просторнее всего; на третий же день, когда все насытятся угощением, брат Виллибальд произнесет перед гостями проповедь, и может, многие примут святое крещение.
Виллибальд и слышать не хотел, чтобы шумный пир язычников устраивался в его новой церкви, где он только что освятил алтарь и воздвиг чудесный крест, но потом сдался, поразмыслив, что, может, многие заблудшие души просветятся истинным учением Христовым. Ильву беспокоили две вещи; она желала, чтобы пиво варили не слишком крепкое и чтобы гости не перепились, — ведь за столом будут и мужчины, и женщины; а потом, Ильва не знала, надеть ей на пир золотое ожерелье или нет.
— Когда в первый раз на пиру увидели это ожерелье, то в ход пошли мечи, — сказала она. — А здесь, пожалуй, жадность к золоту еще сильнее, чем в Йеллинге.
— А я тебе советую надеть его, — ответил Орм. — Я хочу, чтобы все видели, что ты другим не чета; и потом, что тебе за радость от украшения, которое постоянно лежит в сундуке.
И все в доме захлопотали, готовясь к крестинам. Варили брагу, пекли пироги, и каждый день Орм проверял упитанность скота и откармливал его получше.
И однажды из леса на юге пришел человек с двумя вьючными лошадьми и направился прямо на двор к Орму; его радушно приняли и повели в дом.
Человека звали Уле, он был уже старик и издавна ходил от двора к двору в этих приграничных землях, торгуя шкурами и солью; поэтому и прозвали его Соленый Уле, и все вокруг знали его. Никто на него не нападал, хотя он всегда путешествовал в одиночестве, ибо он был странным и люди считали, что он немного не в себе. Но в шкурах он знал толк, и обмануть его было нелегко, а соль его покупалась в тех домах, где люди не были стесненные в средствах и могли позволить себе приобрести такой дорогой товар.
Залаяли большие дворовые собаки; но он даже не обратил на них внимания, да и его старые клячи — тоже; но вот перед дверью торговец остановился и отказывался переступить порог до тех пор, пока не узнал, что священника в доме нет, ибо испытывал страх перед святым отцом.
— Наш священник тебя не укусит, — раздосадованно сказала Оса, подавая еду на стол. — Сегодня он ушел ловить рыбу вместе с Раппом, и ты с ним не встретишься. Только бедняга с таким поврежденным рассудком, как ты, может бояться слуги Божьего. Но как бы там ни было, добро пожаловать к нам в дом; садись к столу, угощайся; ты пожаловал к нам с солью как раз вовремя. А то наша скоро кончится, а нам еще предстоит устроить пир, если все будет так, как хочет Орм. А он пожелал, чтобы каждый из гостей получил по щепотке белой соли для мясного блюда, а еще для каши; хотя многие могут сказать, что это уж роскошь и что даже для пышного пира вполне достаточно к каше масла и меда.
Старик сидел и угощался простоквашей, покрошив в нее хлеб; он качал головой, слушая Осу.
— Соль лучше всего, — сказал он. — Человек должен есть как можно больше соли; она приносит здоровье, силы и долгую жизнь. Выводит болезни из тела и очищает кровь. Все любят соль. Ну-ка, смотрите!
Близнецы стояли рядом, держась за руки, и серьезно смотрели на Уле. Он достал из-за пояса два кусочка соли, протянул их малышам и дружелюбно закудахтал. Дети нерешительно приблизились, а потом взяли у него кусочки и тотчас принялись сосать их.
— Ну вот, — сказал довольно старик, — так-то. Никто не откажется от соли.
Но когда он, наконец, насытился и отведал пива, и рассказал все новости, и Ильва уже приготовилась купить у него соль, оказалось, что у него почти не осталось запасов соли: почти ничего из белой, которую называют царской солью и которую Орм хотел прикупить для крестин. Только немного коричневой.
Оса пригрозила ему:
— Тебе следовало бы сказать об этом с самого начала, — обиделась она. — Тогда бы я повременила с угощением. Вечно я забываю, что старики, тролли и старые бычки похожи между собой: и чем только набита у них голова?
А иногда бывало, что он видел плохие сны. Тогда он беспокойно метался во сне, и Ильва трясла его, допытываясь, не мучает ли мужа кошмар. Когда он просыпался и подкреплял свои силы глоточком пива, она слышала от него, что во сне ему снилось, будто он вновь на мавританском корабле, а вокруг раздаются удары плети и стоны людей, и спины в шрамах согнулись над веслами; а на следующий день после кошмара он охотно столярничал на пару с Раппом (который спал без сновидений) и вспоминал былые времена.
Пожалуй, еще хуже для него были сны о короле Свейне, ибо кошмары, связанные с мавританским кораблем, оставались лишь воспоминанием, тогда как король Свейн со своей местью был совершенно иным, и сны о нем могли служить предзнаменованием о беде. И когда ему приснился один такой сон, он очень встревожился; он подробно пересказал этот сон Осе и брату Виллибальду, чтобы они помогли ему истолковать его. Один раз он увидел во сне короля Свейна, стоящего на корме и злобно смеющегося, а тем временем его огромный корабль подходил все ближе и ближе, тогда как Орм и еще несколько его людей на веслах тщетно пытались уйти. В другой раз ему привиделось, что лежит он без сил в темноте и слышит крик Ильвы, которую увозят прочь; затем он увидел короля Свейна, идущего ему навстречу в зареве пожара, с мечом Синий Язык в руках, — и тут Орм проснулся.
И Оса, и брат Виллибальд были согласны в том, что все эти сны явно что-то означают, и когда Оса услышала о последнем сновидении, она горько заплакала. Но когда она поразмыслила над рассказанным, то понемногу успокоилась.
— Наверное, ты унаследовал от меня дар ясновидения, — проговорила она, — но вряд ли наследство это тебе пригодится; ибо и мне самой никогда не было проку от этого дара, — разве что страх и мучения. Но одно меня утешает: то, что я сама не вижу ничего такого, что могло бы предвещать беду нашему дому. Ведь твоя беда — и моя тоже; и если что-то грозит тебе и твоему дому, то я узнала бы это из своих сновидений.
— Я считаю, — сказал брат Виллибальд, — что у короля Свейна других забот хватает, и у него нет времени выискивать тебя, Орм, на этих окраинах, и ты сам понимаешь, что больше всего король хотел бы свести счеты со мной, ибо именно я бросил в него камень, словно Давид в великана Голиафа, но и мне ничего не привиделось во сне. Однако и то правда, что пути зла длинны и извилисты, а потому лучше поостеречься.
Орм согласился со святым отцом; он тщательно укрепил свой частокол, а большие ворота заложил толстыми перекладинами, чтобы спокойнее спать по ночам. И вскоре он перестал думать об этих снах, ибо близилось время крестин их сына.
Орм не долго ломал голову над тем, какое имя дать новорожденному, и решил наречь его Харальдом.
— Ибо кто знает, — говорил он, — может, тем самым я предрекаю своему сыну великое будущее. Мало кто из людей был так же Удачлив, как король Харальд, и мало кто достиг такой славы, как он.
Из всех хёвдингов, которых я встречал, был только один — Альмансур из Андалусии, — равный королю в мудрости. Поэтому негоже, если я лишу сына этого имени, которое носил его дед.
— Я боюсь только одного, — сказала Ильва, — что он будет неумерен с женщинами, как и мой отец, который никак не мог остановиться. Может, это и подобает королю, но не другим.
— Он будет сильным и пригожим, — сказала Оса, — и это уже заметно. И если у него будет живой нрав, то никакого королевского имени не понадобится, чтобы женщины пленялись им. Так было с моим сыном Аре, который из-за женщин попал в беду; ни одна женщина не могла устоять перед ним, когда он подмигивал ей и хватал за косы; да они и сами говорили мне об этом. У него были смеющиеся глаза и веселый нрав, и он был лучший из моих сыновей после Орма; и не допустит Бог, чтобы ты, Ильва, знала те печали, которые знала я, когда с Аре стряслась беда из-за любви к женщине и он бежал из страны и пропал по дороге в Миклагард.
— Будем надеяться, — ответила ей Ильва, — и вместе с тем я думаю, что пусть лучше мой сын ладит с женщинами, когда придет его время, нежели окажется робким и стеснительным.
— На это ты можешь надеяться, — сказал Орм, — ибо в роду у твоего сына было не так-то много тихонь.
По случаю крестин мальчика готовился большой пир, на который Орм собирался пригласить всю округу. Хозяин хотел, чтобы в угощении не было недостатка — ни в браге, ни в мясе, ни в пирогах. Эти лесные жители, повторял он, должны знать, что такое гостеприимство настоящего хёвдинга на пиру, который продолжится три дня. А пировать будут все в той же церкви, ибо там просторнее всего; на третий же день, когда все насытятся угощением, брат Виллибальд произнесет перед гостями проповедь, и может, многие примут святое крещение.
Виллибальд и слышать не хотел, чтобы шумный пир язычников устраивался в его новой церкви, где он только что освятил алтарь и воздвиг чудесный крест, но потом сдался, поразмыслив, что, может, многие заблудшие души просветятся истинным учением Христовым. Ильву беспокоили две вещи; она желала, чтобы пиво варили не слишком крепкое и чтобы гости не перепились, — ведь за столом будут и мужчины, и женщины; а потом, Ильва не знала, надеть ей на пир золотое ожерелье или нет.
— Когда в первый раз на пиру увидели это ожерелье, то в ход пошли мечи, — сказала она. — А здесь, пожалуй, жадность к золоту еще сильнее, чем в Йеллинге.
— А я тебе советую надеть его, — ответил Орм. — Я хочу, чтобы все видели, что ты другим не чета; и потом, что тебе за радость от украшения, которое постоянно лежит в сундуке.
И все в доме захлопотали, готовясь к крестинам. Варили брагу, пекли пироги, и каждый день Орм проверял упитанность скота и откармливал его получше.
И однажды из леса на юге пришел человек с двумя вьючными лошадьми и направился прямо на двор к Орму; его радушно приняли и повели в дом.
Человека звали Уле, он был уже старик и издавна ходил от двора к двору в этих приграничных землях, торгуя шкурами и солью; поэтому и прозвали его Соленый Уле, и все вокруг знали его. Никто на него не нападал, хотя он всегда путешествовал в одиночестве, ибо он был странным и люди считали, что он немного не в себе. Но в шкурах он знал толк, и обмануть его было нелегко, а соль его покупалась в тех домах, где люди не были стесненные в средствах и могли позволить себе приобрести такой дорогой товар.
Залаяли большие дворовые собаки; но он даже не обратил на них внимания, да и его старые клячи — тоже; но вот перед дверью торговец остановился и отказывался переступить порог до тех пор, пока не узнал, что священника в доме нет, ибо испытывал страх перед святым отцом.
— Наш священник тебя не укусит, — раздосадованно сказала Оса, подавая еду на стол. — Сегодня он ушел ловить рыбу вместе с Раппом, и ты с ним не встретишься. Только бедняга с таким поврежденным рассудком, как ты, может бояться слуги Божьего. Но как бы там ни было, добро пожаловать к нам в дом; садись к столу, угощайся; ты пожаловал к нам с солью как раз вовремя. А то наша скоро кончится, а нам еще предстоит устроить пир, если все будет так, как хочет Орм. А он пожелал, чтобы каждый из гостей получил по щепотке белой соли для мясного блюда, а еще для каши; хотя многие могут сказать, что это уж роскошь и что даже для пышного пира вполне достаточно к каше масла и меда.
Старик сидел и угощался простоквашей, покрошив в нее хлеб; он качал головой, слушая Осу.
— Соль лучше всего, — сказал он. — Человек должен есть как можно больше соли; она приносит здоровье, силы и долгую жизнь. Выводит болезни из тела и очищает кровь. Все любят соль. Ну-ка, смотрите!
Близнецы стояли рядом, держась за руки, и серьезно смотрели на Уле. Он достал из-за пояса два кусочка соли, протянул их малышам и дружелюбно закудахтал. Дети нерешительно приблизились, а потом взяли у него кусочки и тотчас принялись сосать их.
— Ну вот, — сказал довольно старик, — так-то. Никто не откажется от соли.
Но когда он, наконец, насытился и отведал пива, и рассказал все новости, и Ильва уже приготовилась купить у него соль, оказалось, что у него почти не осталось запасов соли: почти ничего из белой, которую называют царской солью и которую Орм хотел прикупить для крестин. Только немного коричневой.
Оса пригрозила ему:
— Тебе следовало бы сказать об этом с самого начала, — обиделась она. — Тогда бы я повременила с угощением. Вечно я забываю, что старики, тролли и старые бычки похожи между собой: и чем только набита у них голова?