Страница:
Сначала я намеревался исследовать район вблизи острогов Иллах и Танага, расположенных к западу от Адаха, так как на это должно было уйти всего несколько дней. Затем мы заезжаем за Бобом на Атху и продолжаем поездку до Никольского и далее к островам Четырех гор, как мы и планировали в самом начале. Я поспешил в лабораторию собрать вещи.
На борту дизельного катера мне был оказан радушный прием его капитаном-шведом Доном Эриксоном; на его лице играла приятная улыбка. Мне казалось, что он слишком молод для роли капитана, но потом вспомнил, что все считали меня и Боба тоже слишком молодыми для наших дел.
Эриксон познакомил меня с главным механиком Дж. С. Хантером по прозвищу "Рыжий" - высоким парнем нервного склада с вьющейся рыжей шевелюрой. Затем мне был представлен кок Джордж Флог, который тут же предложил кофе. Пришли остальные члены экипажа - первый и второй помощники капитана и помощник механика. Сидя в небольшом камбузе за чашкой кофе, я объяснил, куда и зачем мы отправляемся.
- Господи боже! - вскричал Рыжий, когда я закончил объяснение. - Вот это будет плавание! - шлепнул он себя по колену. - Черт побери! Охота за мумиями! Скажите, доктор, а попадаются ли среди них мумии женского пола?
Погрузив прессы для засушивания растений и другой инвентарь на судно, мы были готовы к отплытию и в пять часов пополудни не спеша выходили из гавани в заливе Хулух, а уже два часа спустя огибали мыс Адагдах.
Корпус катера имел в длину всего сорок восемь футов; катер был рассчитан на десять человек, но нас было всего семеро - команда из шести душ да я. Благодаря малой осадке он держался на воде, как пробка; и едва мы очутились на волне, нас стало швырять из стороны в сторону.
Джорджу Флогу с трудом удавалось удержать кастрюли на плите, хотя она была, как положено, снабжена решеткой.
Мы ели посменно, и разговор вертелся все больше вокруг предстоящего путешествия. Команда катера состояла из людей, близких мне по духу; так как я был научным работником, они звали меня "док", несмотря на мои протесты и объяснение, что я еще не имею права на такое звание. Для них научный работник, "док" и "проф" были синонимами.
Потом мы с Эриксоном пошли в рубку, чтобы наметить курс по морским картам. Когда я указал на Иллах, он покачал головой. Это был просто-напросто клочок земли - всего четверть мили в длину и очень узкий. При плохой погоде нам будет трудно найти его местоположение, так как на катере нет ни радарной установки, ни другого специального навигационного прибора. Ориентировка только по компасу и картам делает счисление пути в море совершенно безнадежным.
Я заметил, что Эриксон всему дивился и нервничал, точно впервые попал на судно. Если это было так, то ему предстояло нелегкое боевое крещение. Мы входили в воды, которым никогда нельзя доверять, и нам предстояло обследовать побережье, окруженное рифами и грозящее тысячью и одной опасностью.
Пока мы наблюдали за тем, как мимо нас проплывали отвесные скалы Адаха, сумерки сгущались. Стоял туман, и ветер хлестал серым дождем по капитанскому мостику. Мы плыли в нескольких милях от берега, но даже и на таком расстоянии было видно, как волны разбивались о мыс Адагдах, иногда чуть не захлестывая огромные остроконечные утесы. В этом месте побережье имело унылый, заброшенный вид, словно оно было всеми покинуто, необитаемо, разбито штормами. А между тем сразу же за горой находилась военная база. Сейчас там уже, наверное, приняли меры предосторожности на случай возможного шторма и укладывались спать.
Впереди появлялся и исчезал огонек. Еще немного, и мы поравнялись с самой северной точкой Адаха.
Прямо по курсу был мыс Мофета, остроконечная вершина которого исчезала в облаках, еще дальше - остров Канага, затем Бобровый, а за ним Танага более чем в шестидесяти милях отсюда. Мы попытаемся обойти западную оконечность Канаги, и, пока катер укроется в заливе Канага, я высажусь на поиски древних поселений.
Некоторое время я провел в рубке с Гансом, вторым механиком, который достаивал первую вахту. Это был приятный круглолицый голландец с шепелявым выговором. Мы быстро подружились.
Погода все ухудшалась, и наше суденышко то подскакивало, то прорезало огромные валы, которые теперь непрерывно налетали на катер. Наконец, выпив изрядное количество чашек кофе, я отправился к себе. Мне предоставили верхнюю койку в спальном помещении, как раз напротив маленькой каютки Эриксона.
ГЛАВА XV
Внезапно я почувствовал, что кто-то трясет меня.
- Док! Док! Вы спите? - Это был Эриксон.
Я перегнулся с койки, пытаясь разглядеть его в полумраке каюты.
- Всю ночь напролет мы боролись со штормом, - продолжал капитан, увидев, что я проснулся. - Катеру здорово досталось - не думаю, что он еще долго продержится. Что делать? Не лучше ли нам вернуться на Адах? - У него был испуганный вид.
- Минутку, - сказал я. - Сейчас встану.
Спрыгнув с койки, я стал в полумраке одеваться. Эриксон исчез в рубке.
Почему Эриксон спрашивал у меня совета, недоумевал я. Кто из нас капитан? В отношении шторма, он, конечно, прав. Судно швыряло и раскачивало, а через борт летели грязные брызги - волны били по судну, подобно пневматическому молоту, и от их ударов, казалось, сотрясался каждый брус. Я с трудом удерживал равновесие.
В рубке Эриксон тревожно всматривался вперед через мокрое от дождя стекло. За штурвалом стоял первый помощник капитана.
Рыжий - главный механик - тоже был здесь. Снаружи, громко завывая, дул холодный, порывистый ветер, и обильные потоки морской воды и дождя хлестали в рубку. Вокруг нас была непроглядная тьма.
- Который час? - спросил я, стараясь рассмотреть береговые знаки.
- Четыре часа утра, - ответил Эриксон. - Боже мой, ну и шторм! Мы боремся с ним пять часов подряд и не продвинулись ни на дюйм.
- Где мы находимся? - спросил я.
- Миновали мыс Бампи.
Я подошел к карте и зажег лампочку. Мыс Бампи - неровная полоска земли с северной стороны Танаги. Все же мы значительно продвинулись от залива Танага.
- Вот уже несколько часов подряд мы сопротивляемся приливной волне, продолжал Эриксон, - а она напирает и напирает... Да еще боремся с юго-западным ветром. С полуночи катер не продвинулся ни на дюйм. - Он нервничал и не скрывал этого. - Что мы должны делать, по-вашему?
Я был польщен, но озадачен и обеспокоен. Мой опыт службы на флоте ограничивался плаванием на больших крейсерах. Как следовало поступить, учитывая, что мы находимся на крошечном BSP, спрашивал я себя. Единственное, что нам оставалось, это попытаться найти укрытие.
- Что вы скажете насчет здешнего побережья? - отважился спросить я. Нет ли тут бухточки или чего-нибудь в таком роде, где бы мы могли укрыться, пока не спадет ветер? - Я мельком взглянул на карту. Этот участок побережья был мне отчасти знаком со второй мировой войны. - Что вы скажете о бухте Гасти? Похоже, что она защищена от ветра...
- Бог с вами. Там было очень бурно, когда мы шли мимо. Я бы поостерегся заходить в любое из этих мест, если только оно не окажется достаточно просторным и защищенным. Проклятый шторм может не утихнуть еще несколько дней.
Я снова поглядел на карту. Мы находились примерно в двадцати милях к западу от Бобрового. Остров Бобровый - лишь крошечный вулкан, расположенный между островами Танага и Канага, несколько севернее их, но он устраивал нас лучше всего.
- Мы могли бы спрятаться за Бобровым с подветренной стороны, пока шторм не утихнет, - предложил я.
Эриксон колебался, но было видно, что мысль о возможности повернуть обратно пришлась ему по душе. Он дал команду изменить курс, и в этот момент мне показалось, что катер непременно перевернется. Одна из огромных волн накренила нас так, что вода хлестнула за перила правого борта. Мы боялись дышать. Тут с полок и столов все полетело. Из камбуза донесся оглушительный треск. Затем катер медленно выпрямился, и Дон довел штурвальное колесо, чтобы окончательно лечь на новый курс.
Что за чудесная перемена! Еще минуту назад мы совершенно не сдвигались с места, и вдруг, избавившись от ударов встречных волн, судно полетело вместе с ветром. Мы неслись со страшной быстротой по направлению к Бобровому. Позади катера сердитые волны, распушив гривы, громоздились друг на друга и, высоко подбрасывая корму, проносились под нами. Но вот мы начали их обгонять. Темные, зловещие скалы, едва различимые при свете раннего утра справа по борту, остались позади, и поэтому казалось, что мы движемся с еще большей скоростью, чем на самом деле.
Я умылся, высунувшись из рубки. Пока лицо мое обсыхало, у Джорджа был готов завтрак, и вскоре мы принялись его уничтожать. В эту ночь на катере, кроме меня, никто не сомкнул глаз. А я беззаботно спал на своей верхней койке, оставаясь в блаженном неведении о переживаниях всего экипажа.
После завтрака, когда напряженная обстановка несколько разрядилась, настроение команды поднялось. Эриксон был бы не прочь вернуться до самого Адаха, но я уговорил его сделать еще одну попытку проехать по намеченному маршруту. Первый помощник поддержал меня.
Вскоре показался мыс Судах на северной оконечности Танаги, и мы напряженно вглядывались, стараясь разглядеть Бобровый. Он был едва различим в тумане, напоминая своими очертаниями гигантский призрачный корабль; его черные вулканические утесы казались грозным предостережением. Эриксон взглянул на них и содрогнулся.
Мы плыли намного южнее Бобрового, осторожно обходя скалы, так как капитан опасался наскочить на рифы, не помеченные на карте. В течение двадцати минут мы преодолевали показанные на карте приливные течения в открытом море, ощущая их на собственном опыте, и обогнув Танагу с юго-востока, очутились в более спокойных водах, где были защищены с кормы. Пока катер медленно пробирался вдоль берега, мы, не отрывая глаз от бинокля, высматривали место, удобное для стоянки. Вблизи северо-восточной оконечности острова нами была замечена небольшая, вдававшаяся в берег бухта. Хотя бухточка и была невелика, она вполне могла защитить нас от ветра, к тому же здесь имелись хорошее дно и покрытый галькой берег. Эриксон согласился бросить якорь, но не ближе, чем в ста ярдах от берега, где глубина достигала семнадцати морских сажен; опасаясь подводных скал, он наотрез отказался рисковать катером и подойти ближе. Если бы я захотел добраться до берега в лодке, мне пришлось бы немало поработать веслами.
Насколько я мог судить, Бобровый растянулся до двух миль в длину и имел около мили в ширину. Потухший вулкан занимал бульшую часть острова, поднимаясь над крутыми рифами на 2900 футов [25]. Сейчас сквозь туман пробивался лишь слабый свет, а моросящий дождик еще больше затемнял все вокруг. И тем не менее земля эта находилась в такой манящей близости, что я принял решение исследовать ее берега, взял себе в спутники кока Флога и первого помощника капитана Кена, и мы спустили лодку.
Плавание в лодке оказалось нелегкой задачей. Нам пришлось орудовать веслами в густых зарослях морских трав. В них было очень трудно продвигаться, но мы с Флогом, перегибаясь за борт, расчищали путь ножами, в то время как Кен подтягивал лодку на веслах.
Наконец, мы втащили лодку на берег, а чтобы ее не смыло волной, подложили камни.
Внезапно сзади нас на берегу за валуном метнулась какая-то тень; затем показалась другая - на острове водились голубые песцы. Потревоженные столь неожиданным вторжением в их владения, они тявкали на нас с мокрых холмов.
У самого берега на рифах покачивался дохлый морской лев. Стояла ужасная вонь, но мы все же подошли ближе, чтобы лучше его рассмотреть. Флог подобрал прибитый к берегу шест и попытался перевернуть им тушу, но она оказалась слишком тяжелой. Его шест просто воткнулся в разлагающийся жир.
Я повел своих спутников по сухому ущелью, размытому водой, но не успели мы пройти и семидесяти футов, как Флог взмолился о привале.
- Боже мой, да ведь я моряк, а не козел. Я весь в мыле!
Он хотел побыть с Кеном у берега и поискать песцов, пока я буду взбираться дальше. Давая согласие, я нарушал одно из своих правил - не подниматься на незнакомые склоны в одиночку. Это было безрассудством.
Я продвигался медленно, так как приходилось выбирать дорогу между гигантскими валунами, попадавшимися на всем протяжении высохшего русла. На высоте тысячи футов я подошел к отвесному склону, уходившему в облака; с него осыпались мелкие обломки пород, а по обе стороны от меня вставали крутые откосы. Влажные камни готовы были сорваться при малейшем прикосновении. Резкий ветер, со свистом гулявший по склону, на который я силился вскарабкаться, нагнал туман и дождь. Вскоре я промок и едва переводил дух. Теперь под ногами осыпалась рыхлая вулканическая порода, влажная и скользкая. Я все чаще падал на колени, соскальзывая с крутого склона, ободрал себе ладони о застывшую магму и весь перепачкался в пепле и грязи. Всякий раз останавливаясь и думая, не вернуться ли мне назад, я поглядывал вверх. Путь вперед исчезал в тумане и казался таким манящим и полным таинственности, что мне опять хотелось подняться хотя бы чуточку выше.
Кольцо кратера могло находиться совсем недалеко, возможно всего в нескольких ярдах выше. И вот я карабкался и срывался, карабкался и срывался...
Теперь рыхлая порода осталась позади, и я карабкался уже по зеленому ковру. Тут рос главным образом карликовый корявый ивняк, этот упорный маленький альпинист, которому удается взбираться, пожалуй, на самые неприступные склоны. Кустарник предохранял почву от оползней, а поэтому здесь могли произрастать также и другие более прихотливые растения - травы, колокольчики, анемоны.
Однако их ковер был скудным, а к тому же тонким и до такой степени непрочным, что на ощупь напоминал ветошь, наброшенную на что-то неровное. Время от времени под тяжестью моего тела от зеленого ковра отрывался клок и сползал со склона.
Встречный ветер дул все сильнее и сильнее, и мне удавалось сохранять равновесие, только пригибаясь и чуть ли не касаясь носом усыпанной влажным пеплом земли. Все кругом было покрыто туманом; из серой дымки проступали лишь ближайшие скалы, напоминавшие чудовища. Мне стало страшно. Что, если одна из этих громадин, сорвавшись, скатится мне прямо на ноги? Как же я тогда спущусь? И будет ли слышен мой голос сквозь такой шум ветра? Далее склон оказался настолько крутым, что мне пришлось ползти на четвереньках. К счастью для меня, склон был покрыт не одним пеплом, попадалась и растительность - иначе удержаться на нем было бы невозможно.
На этой высоте окружавшие меня скалы имели другую окраску. Они были не серые, а оранжево-красные. Должно быть, кратер находился совсем поблизости. Порывы ветра достигали такой силы, что приходилось опасаться, как бы меня не сдуло со склона.
Чтобы удержаться и не позволить ветру смести себя вниз, следующие несколько ярдов я вынужден был ползти на четвереньках, а то и прямо на животе, плотно прижавшись к влажному моховому покрову. Дыхание мое было настолько затруднено, что я даже не мог подуть на пальцы и согреть их. На свою беду, я было засунул их в рот, но только наглотался мокрого пепла. В конце концов пальцы окостенели так, что отказывались служить.
И тут я неожиданно почувствовал, что склон стал более отлогим. Впереди показался гребень горы. Подтянувшись к нему, я обнаружил, что смотрю вниз на другой склон. Это был кратер. Хотя края его были очень круты, мне удалось съехать вниз.
Внутренний склон походил на внешний. Только ветер дул здесь еще сильнее. Он забирался под одежду и холодил все тело. Висевшую на плече сумку, в которую я собирал образцы растений, ветер швырял, точно белье на веревке. Я взглянул на ладони - они кровоточили. По-видимому, удерживаясь на склоне, я ободрал их о камни и пемзу. Вся кожа на руках покрылась морщинками, как это бывает, когда долго держишь руки в воде. Но я добрался до кратера, и эта мысль наполнила меня восторгом. Я осматривался вокруг на удивительное, необычное скопление кружащегося тумана, на красные скалы и пропитанные влагой чахлые растения. Право же, волнующая возможность заглянуть в этот кратер, где некогда бурлила лава, была достаточным вознаграждением за столь трудное восхождение. Некоторые скалы были до странности уродливой и неприглядной формы, напоминая огромные куски клинкера [26]. Когда же этот гигант в последний раз ревел и выбрасывал докрасна раскаленные бомбы? Должно быть, это произошло в очень давние времена.
Я снова полез вверх, чтобы обследовать кольцо кратера. Сердце мое колотилось при каждом шаге. То была непрерывная борьба с ветром, который, казалось, решил непременно сбросить в темневшую внизу пропасть и меня вслед за влажным пеплом и кусками камня. Я вымок до нитки, но это было уже несущественно - ведь я попал в такое интересное место, где можно было собрать множество образцов, а время мое было весьма ограничено.
Я всячески пытался собирать растения, но лишь немногие из них удавалось положить в сумку; остальные, стоило мне их сорвать, уносило ветром. От такой работы можно было закоченеть, и к тому же скатываемые ветром обломки породы больно ударяли меня всякий раз, когда я тянулся за растением.
Наконец, я решил отказаться от своей затеи. Но не раньше, чем сделаю несколько снимков. Может быть, при таком тусклом освещении фотографирование окажется всего лишь тщетной попыткой, подумал я про себя. А может быть, кое-что и получится.
Сделав снимки, я стал быстро спускаться. Теперь задача заключалась в том, чтобы удержаться от слишком быстрого спуска.
Ветер подталкивал меня сзади, а крутизна склона и рыхлый пепел под ногами ускоряли спуск. Вскоре я уже просто скользил по пеплу, вызывая большие оползни, а когда, наконец, добрался до подножия и подошел к берегу, то был немало удивлен, не обнаружив лодки на месте.
Внезапно с моря донеслись громкие гудки, которыми Эриксон старался привлечь наше внимание. Лодку, на которой мы приплыли, унесло в море, но она застряла в водорослях. Джордж Флог и Кен подбежали ко мне, и мы вместе пытались найти выход из создавшегося положения. Хотел ли того Эриксон или нет, но ему ничего не оставалось, как подвести катер ближе к берегу. Другой лодки на борту не было. Осторожно маневрируя, он подошел настолько близко, что, зацепив длинным багром лодку, ее вытащили из зарослей. Затем Рыжий сел на весла и отправился за нами на остров. Команда судна радостно встречала прибывших.
ГЛАВА XVI
У нас был волчий аппетит. Джордж приготовил позавтракать, и пока мы подкреплялись, я рассказывал присутствующим о кратере. После того как тарелки были унесены, я положил под пресс те несколько растений, которые удалось собрать. Поскольку мои спутники проявляли острый интерес к моим занятиям, я подробно рассказывал о каждом растении.
- Это карликовая ива, она вырастает до нескольких футов - но не вверх, а во все стороны. А это анемон. Алеуты называют его орлиным цветком. Раньше они употребляли его белые цветы в качестве наживки при ловле рыбы.
На вершине горы между ветвями ивняка я нашел колокольчики. Там росли разнообразные травы и осоки, но самыми приятными цветочками были бледно-розовые камнеломки: они росли между двумя гигантскими валунами на высоком кряже и пропитались туманом, произрастая прямо на пепле. Было похоже, что мне привелось найти новую разновидность камнеломки.
Я обнаружил также, что в листьях некоторых растений жили крошечные насекомые, и предложил членам экипажа помочь мне собрать их, чтобы поместить в склянки со спиртом. Они рьяно принялись выполнять поручение, в восторге от возможности оказать мне услугу. Рыжий при этом очень развлекался и все время шутил.
- Смотрите, я нашел на этом листе маленькую гориллу. Глядите-ка на этого прощелыгу - ага, попался!
После ужина мы решили отплыть и бросить якорь в месте понадежнее. Я вызвался стать у штурвала и повел катер к заливу Хот Спрингс, ближайшему от нас защищенному месту. Судя по морским картам, поблизости ничего лучшего не оказалось. После отплытия с Бобрового мы легли на курс 230°, идя по которому наш катер должен был выйти точно к косе Барнес на мысе Судах, с южной стороны Танаги. Я жадно разглядывал Судах. Андрей рассказывал, что при русских здесь стояла одна из самых больших алеутских деревень. Однако мы плыли слишком далеко от берега, чтобы я мог что-либо увидеть. На всех картах стояли пометки "Территория не обследована", "Приливные течения", "Буруны", и Эриксон отказался пойти на риск и подплыть ближе. Я не могу порицать его за это.
Мы вошли в спокойный залив как раз к наступлению темноты и бросили якорь в укрытии за зелеными холмами. До того как окончательно стемнело, мы насладились видом водопада, мирно ниспадающего с высокого утеса. Ночь обещала быть хорошей.
На следующее утро, во вторник 3 августа, проснувшись в семь часов, я обнаружил, что все кругом купается в лучах теплого солнца. Был полный штиль, не нарушаемый даже зыбью. Отражая лучи, водопад блестел подобно потоку ртути. Залив поражал яркостью красок: его защищала желтая стена скал и зеленые, покрытые травой склоны холмов, а с них стекало несколько ручьев. Ганс сообщил мне, что после завтрака он поймал целую дюжину рыб, без всякой наживки, просто на леску с пустым крючком.
Вскоре была спущена лодка, и несколько человек отправились со мной на берег собирать коллекции. Сам я вскарабкался на скалы возле водопада, а остальных направил вдоль берега. Через час моя сумка была набита до отказа. Цветы росли здесь повсюду, как в настоящем саду. Взобравшись на вершину, я наслаждался зрелищем спокойного залива с нашим маленьким судном, стоящим на якоре, после чего направился вверх по течению ручья, стекавшего с холмов, любуясь растущими на его берегах орхидеями. Затем я снова спустился к берегу моря и принялся обследовать подножие скал. Вскоре я набрел на возвышение, покрытое необычно густой растительностью. Ошибиться было невозможно: здесь некогда стояла деревня, по-видимому, одна из тех, в которых, по словам Андрея, алеуты жили еще при русских. Менее чем в миле отсюда находилось другое поселение. Я отметил их местоположение на наших картах и был вполне удовлетворен результатами утренней экскурсии, хотя мне и не терпелось отправиться дальше, пока стояли солнечные дни. Нам была необходима хорошая погода, чтобы найти Иллах и имевшиеся там, судя по описаниям, пещеры.
В проливе Танага было спокойно, но, оттого что на карте отсутствовали указания о рифах, мы все время двигались по нему черепашьим шагом. Миновав мыс Сасмих, катер взял курс на запад, вдоль южного берега Танаги. Каждый дюйм береговой линии я осматривал в бинокль. Но и на этот раз мы шли слишком далеко от земли. Я начал сомневаться, смогу ли вообще обнаружить какую-либо пещеру, если буду вести наблюдения с судна. Было похоже, что, находясь в плавании, Эриксон не доверял ни картам, ни малой осадке своего катера.
По мере нашего путешествия я начал понимать, что капитан впервые водит судно в этих водах и что Алеутские острова продолжают оставаться для него чужим, незнакомым и опасным местом. Эти воды могли устрашить и более опытных моряков. Наверное, его самолюбие страдало, когда он обращался ко мне за советом в присутствии своих подчиненных, но это его не останавливало. Со временем я понял, что его осмотрительность была продиктована искренней заботой о вверенных ему катере и экипаже. Поэтому, невзирая на свое разочарование, я придерживал язык в отличие от некоторых других.
- Черт возьми, капитан, - вспылил Рыжий, чего вы беспокоитесь? У нашего корыта осадка всего несколько сажен; нам не страшно подвезти дока так близко, что он сможет доплюнуть до берега.
Но Эриксон оставался непреклонным. Теперь возникла еще одна опасность. Море начинала застилать пелена тумана, и капитан приказал бросить якорь в небольшой бухте.
- Да если мы каждый раз будем ждать, пока рассеется туман, - вскричал я в отчаянии, - мы никогда не продвинемся вперед. Во всяком случае эта полоса тумана совсем короткая, вероятно, менее четверти мили в длину. Да и туман, видно, не очень густой.
- Радио сообщает о надвигающемся шторме, - возразил мне Эриксон.
- Боже мой, - взмолился я, - тогда давайте найдем Иллах сегодня, пока еще стоит хорошая погода. Не будем же мы торчать здесь во время дождя. До Иллаха всего несколько часов ходу. Он находится ровно в пятнадцати милях отсюда. А мне было бы достаточно часа для осмотра всего острова. И тогда мы уйдем из этих вод, раз нам здесь угрожают штормы.
Эриксон колебался. Он уже совсем было согласился с моими доводами, затем покачал головой. Прежде чем принять решение, нам следовало дождаться новой метеосводки. А пока мы стояли целый день на якоре почти в миле от берега при отличной погоде - ярком солнце, без малейшего признака ветра на воде. Команда начала выражать недовольство.
Следующий прогноз погоды указывал, что в этих краях шторм ожидается только через несколько дней. В конце концов Эриксон решился поднять якорь и пойти на Иллах, хотя было уже далеко за полдень - не совсем подходящее время для поисков в северной части Тихого океана цели величиной с булавочную головку. Однако решение было принято: под мерное постукивание дизеля мы врезались в пелену тумана, а, прорвавшись через нее, входили в следующую. Так повторялось несколько раз, точно в этих местах были развешаны занавески, сотканные из тумана, - тонкие и рваные. Послеобеденное солнце медленно выпаривало их, но они продолжали клочьями висеть над южной стороной островов.
На борту дизельного катера мне был оказан радушный прием его капитаном-шведом Доном Эриксоном; на его лице играла приятная улыбка. Мне казалось, что он слишком молод для роли капитана, но потом вспомнил, что все считали меня и Боба тоже слишком молодыми для наших дел.
Эриксон познакомил меня с главным механиком Дж. С. Хантером по прозвищу "Рыжий" - высоким парнем нервного склада с вьющейся рыжей шевелюрой. Затем мне был представлен кок Джордж Флог, который тут же предложил кофе. Пришли остальные члены экипажа - первый и второй помощники капитана и помощник механика. Сидя в небольшом камбузе за чашкой кофе, я объяснил, куда и зачем мы отправляемся.
- Господи боже! - вскричал Рыжий, когда я закончил объяснение. - Вот это будет плавание! - шлепнул он себя по колену. - Черт побери! Охота за мумиями! Скажите, доктор, а попадаются ли среди них мумии женского пола?
Погрузив прессы для засушивания растений и другой инвентарь на судно, мы были готовы к отплытию и в пять часов пополудни не спеша выходили из гавани в заливе Хулух, а уже два часа спустя огибали мыс Адагдах.
Корпус катера имел в длину всего сорок восемь футов; катер был рассчитан на десять человек, но нас было всего семеро - команда из шести душ да я. Благодаря малой осадке он держался на воде, как пробка; и едва мы очутились на волне, нас стало швырять из стороны в сторону.
Джорджу Флогу с трудом удавалось удержать кастрюли на плите, хотя она была, как положено, снабжена решеткой.
Мы ели посменно, и разговор вертелся все больше вокруг предстоящего путешествия. Команда катера состояла из людей, близких мне по духу; так как я был научным работником, они звали меня "док", несмотря на мои протесты и объяснение, что я еще не имею права на такое звание. Для них научный работник, "док" и "проф" были синонимами.
Потом мы с Эриксоном пошли в рубку, чтобы наметить курс по морским картам. Когда я указал на Иллах, он покачал головой. Это был просто-напросто клочок земли - всего четверть мили в длину и очень узкий. При плохой погоде нам будет трудно найти его местоположение, так как на катере нет ни радарной установки, ни другого специального навигационного прибора. Ориентировка только по компасу и картам делает счисление пути в море совершенно безнадежным.
Я заметил, что Эриксон всему дивился и нервничал, точно впервые попал на судно. Если это было так, то ему предстояло нелегкое боевое крещение. Мы входили в воды, которым никогда нельзя доверять, и нам предстояло обследовать побережье, окруженное рифами и грозящее тысячью и одной опасностью.
Пока мы наблюдали за тем, как мимо нас проплывали отвесные скалы Адаха, сумерки сгущались. Стоял туман, и ветер хлестал серым дождем по капитанскому мостику. Мы плыли в нескольких милях от берега, но даже и на таком расстоянии было видно, как волны разбивались о мыс Адагдах, иногда чуть не захлестывая огромные остроконечные утесы. В этом месте побережье имело унылый, заброшенный вид, словно оно было всеми покинуто, необитаемо, разбито штормами. А между тем сразу же за горой находилась военная база. Сейчас там уже, наверное, приняли меры предосторожности на случай возможного шторма и укладывались спать.
Впереди появлялся и исчезал огонек. Еще немного, и мы поравнялись с самой северной точкой Адаха.
Прямо по курсу был мыс Мофета, остроконечная вершина которого исчезала в облаках, еще дальше - остров Канага, затем Бобровый, а за ним Танага более чем в шестидесяти милях отсюда. Мы попытаемся обойти западную оконечность Канаги, и, пока катер укроется в заливе Канага, я высажусь на поиски древних поселений.
Некоторое время я провел в рубке с Гансом, вторым механиком, который достаивал первую вахту. Это был приятный круглолицый голландец с шепелявым выговором. Мы быстро подружились.
Погода все ухудшалась, и наше суденышко то подскакивало, то прорезало огромные валы, которые теперь непрерывно налетали на катер. Наконец, выпив изрядное количество чашек кофе, я отправился к себе. Мне предоставили верхнюю койку в спальном помещении, как раз напротив маленькой каютки Эриксона.
ГЛАВА XV
Внезапно я почувствовал, что кто-то трясет меня.
- Док! Док! Вы спите? - Это был Эриксон.
Я перегнулся с койки, пытаясь разглядеть его в полумраке каюты.
- Всю ночь напролет мы боролись со штормом, - продолжал капитан, увидев, что я проснулся. - Катеру здорово досталось - не думаю, что он еще долго продержится. Что делать? Не лучше ли нам вернуться на Адах? - У него был испуганный вид.
- Минутку, - сказал я. - Сейчас встану.
Спрыгнув с койки, я стал в полумраке одеваться. Эриксон исчез в рубке.
Почему Эриксон спрашивал у меня совета, недоумевал я. Кто из нас капитан? В отношении шторма, он, конечно, прав. Судно швыряло и раскачивало, а через борт летели грязные брызги - волны били по судну, подобно пневматическому молоту, и от их ударов, казалось, сотрясался каждый брус. Я с трудом удерживал равновесие.
В рубке Эриксон тревожно всматривался вперед через мокрое от дождя стекло. За штурвалом стоял первый помощник капитана.
Рыжий - главный механик - тоже был здесь. Снаружи, громко завывая, дул холодный, порывистый ветер, и обильные потоки морской воды и дождя хлестали в рубку. Вокруг нас была непроглядная тьма.
- Который час? - спросил я, стараясь рассмотреть береговые знаки.
- Четыре часа утра, - ответил Эриксон. - Боже мой, ну и шторм! Мы боремся с ним пять часов подряд и не продвинулись ни на дюйм.
- Где мы находимся? - спросил я.
- Миновали мыс Бампи.
Я подошел к карте и зажег лампочку. Мыс Бампи - неровная полоска земли с северной стороны Танаги. Все же мы значительно продвинулись от залива Танага.
- Вот уже несколько часов подряд мы сопротивляемся приливной волне, продолжал Эриксон, - а она напирает и напирает... Да еще боремся с юго-западным ветром. С полуночи катер не продвинулся ни на дюйм. - Он нервничал и не скрывал этого. - Что мы должны делать, по-вашему?
Я был польщен, но озадачен и обеспокоен. Мой опыт службы на флоте ограничивался плаванием на больших крейсерах. Как следовало поступить, учитывая, что мы находимся на крошечном BSP, спрашивал я себя. Единственное, что нам оставалось, это попытаться найти укрытие.
- Что вы скажете насчет здешнего побережья? - отважился спросить я. Нет ли тут бухточки или чего-нибудь в таком роде, где бы мы могли укрыться, пока не спадет ветер? - Я мельком взглянул на карту. Этот участок побережья был мне отчасти знаком со второй мировой войны. - Что вы скажете о бухте Гасти? Похоже, что она защищена от ветра...
- Бог с вами. Там было очень бурно, когда мы шли мимо. Я бы поостерегся заходить в любое из этих мест, если только оно не окажется достаточно просторным и защищенным. Проклятый шторм может не утихнуть еще несколько дней.
Я снова поглядел на карту. Мы находились примерно в двадцати милях к западу от Бобрового. Остров Бобровый - лишь крошечный вулкан, расположенный между островами Танага и Канага, несколько севернее их, но он устраивал нас лучше всего.
- Мы могли бы спрятаться за Бобровым с подветренной стороны, пока шторм не утихнет, - предложил я.
Эриксон колебался, но было видно, что мысль о возможности повернуть обратно пришлась ему по душе. Он дал команду изменить курс, и в этот момент мне показалось, что катер непременно перевернется. Одна из огромных волн накренила нас так, что вода хлестнула за перила правого борта. Мы боялись дышать. Тут с полок и столов все полетело. Из камбуза донесся оглушительный треск. Затем катер медленно выпрямился, и Дон довел штурвальное колесо, чтобы окончательно лечь на новый курс.
Что за чудесная перемена! Еще минуту назад мы совершенно не сдвигались с места, и вдруг, избавившись от ударов встречных волн, судно полетело вместе с ветром. Мы неслись со страшной быстротой по направлению к Бобровому. Позади катера сердитые волны, распушив гривы, громоздились друг на друга и, высоко подбрасывая корму, проносились под нами. Но вот мы начали их обгонять. Темные, зловещие скалы, едва различимые при свете раннего утра справа по борту, остались позади, и поэтому казалось, что мы движемся с еще большей скоростью, чем на самом деле.
Я умылся, высунувшись из рубки. Пока лицо мое обсыхало, у Джорджа был готов завтрак, и вскоре мы принялись его уничтожать. В эту ночь на катере, кроме меня, никто не сомкнул глаз. А я беззаботно спал на своей верхней койке, оставаясь в блаженном неведении о переживаниях всего экипажа.
После завтрака, когда напряженная обстановка несколько разрядилась, настроение команды поднялось. Эриксон был бы не прочь вернуться до самого Адаха, но я уговорил его сделать еще одну попытку проехать по намеченному маршруту. Первый помощник поддержал меня.
Вскоре показался мыс Судах на северной оконечности Танаги, и мы напряженно вглядывались, стараясь разглядеть Бобровый. Он был едва различим в тумане, напоминая своими очертаниями гигантский призрачный корабль; его черные вулканические утесы казались грозным предостережением. Эриксон взглянул на них и содрогнулся.
Мы плыли намного южнее Бобрового, осторожно обходя скалы, так как капитан опасался наскочить на рифы, не помеченные на карте. В течение двадцати минут мы преодолевали показанные на карте приливные течения в открытом море, ощущая их на собственном опыте, и обогнув Танагу с юго-востока, очутились в более спокойных водах, где были защищены с кормы. Пока катер медленно пробирался вдоль берега, мы, не отрывая глаз от бинокля, высматривали место, удобное для стоянки. Вблизи северо-восточной оконечности острова нами была замечена небольшая, вдававшаяся в берег бухта. Хотя бухточка и была невелика, она вполне могла защитить нас от ветра, к тому же здесь имелись хорошее дно и покрытый галькой берег. Эриксон согласился бросить якорь, но не ближе, чем в ста ярдах от берега, где глубина достигала семнадцати морских сажен; опасаясь подводных скал, он наотрез отказался рисковать катером и подойти ближе. Если бы я захотел добраться до берега в лодке, мне пришлось бы немало поработать веслами.
Насколько я мог судить, Бобровый растянулся до двух миль в длину и имел около мили в ширину. Потухший вулкан занимал бульшую часть острова, поднимаясь над крутыми рифами на 2900 футов [25]. Сейчас сквозь туман пробивался лишь слабый свет, а моросящий дождик еще больше затемнял все вокруг. И тем не менее земля эта находилась в такой манящей близости, что я принял решение исследовать ее берега, взял себе в спутники кока Флога и первого помощника капитана Кена, и мы спустили лодку.
Плавание в лодке оказалось нелегкой задачей. Нам пришлось орудовать веслами в густых зарослях морских трав. В них было очень трудно продвигаться, но мы с Флогом, перегибаясь за борт, расчищали путь ножами, в то время как Кен подтягивал лодку на веслах.
Наконец, мы втащили лодку на берег, а чтобы ее не смыло волной, подложили камни.
Внезапно сзади нас на берегу за валуном метнулась какая-то тень; затем показалась другая - на острове водились голубые песцы. Потревоженные столь неожиданным вторжением в их владения, они тявкали на нас с мокрых холмов.
У самого берега на рифах покачивался дохлый морской лев. Стояла ужасная вонь, но мы все же подошли ближе, чтобы лучше его рассмотреть. Флог подобрал прибитый к берегу шест и попытался перевернуть им тушу, но она оказалась слишком тяжелой. Его шест просто воткнулся в разлагающийся жир.
Я повел своих спутников по сухому ущелью, размытому водой, но не успели мы пройти и семидесяти футов, как Флог взмолился о привале.
- Боже мой, да ведь я моряк, а не козел. Я весь в мыле!
Он хотел побыть с Кеном у берега и поискать песцов, пока я буду взбираться дальше. Давая согласие, я нарушал одно из своих правил - не подниматься на незнакомые склоны в одиночку. Это было безрассудством.
Я продвигался медленно, так как приходилось выбирать дорогу между гигантскими валунами, попадавшимися на всем протяжении высохшего русла. На высоте тысячи футов я подошел к отвесному склону, уходившему в облака; с него осыпались мелкие обломки пород, а по обе стороны от меня вставали крутые откосы. Влажные камни готовы были сорваться при малейшем прикосновении. Резкий ветер, со свистом гулявший по склону, на который я силился вскарабкаться, нагнал туман и дождь. Вскоре я промок и едва переводил дух. Теперь под ногами осыпалась рыхлая вулканическая порода, влажная и скользкая. Я все чаще падал на колени, соскальзывая с крутого склона, ободрал себе ладони о застывшую магму и весь перепачкался в пепле и грязи. Всякий раз останавливаясь и думая, не вернуться ли мне назад, я поглядывал вверх. Путь вперед исчезал в тумане и казался таким манящим и полным таинственности, что мне опять хотелось подняться хотя бы чуточку выше.
Кольцо кратера могло находиться совсем недалеко, возможно всего в нескольких ярдах выше. И вот я карабкался и срывался, карабкался и срывался...
Теперь рыхлая порода осталась позади, и я карабкался уже по зеленому ковру. Тут рос главным образом карликовый корявый ивняк, этот упорный маленький альпинист, которому удается взбираться, пожалуй, на самые неприступные склоны. Кустарник предохранял почву от оползней, а поэтому здесь могли произрастать также и другие более прихотливые растения - травы, колокольчики, анемоны.
Однако их ковер был скудным, а к тому же тонким и до такой степени непрочным, что на ощупь напоминал ветошь, наброшенную на что-то неровное. Время от времени под тяжестью моего тела от зеленого ковра отрывался клок и сползал со склона.
Встречный ветер дул все сильнее и сильнее, и мне удавалось сохранять равновесие, только пригибаясь и чуть ли не касаясь носом усыпанной влажным пеплом земли. Все кругом было покрыто туманом; из серой дымки проступали лишь ближайшие скалы, напоминавшие чудовища. Мне стало страшно. Что, если одна из этих громадин, сорвавшись, скатится мне прямо на ноги? Как же я тогда спущусь? И будет ли слышен мой голос сквозь такой шум ветра? Далее склон оказался настолько крутым, что мне пришлось ползти на четвереньках. К счастью для меня, склон был покрыт не одним пеплом, попадалась и растительность - иначе удержаться на нем было бы невозможно.
На этой высоте окружавшие меня скалы имели другую окраску. Они были не серые, а оранжево-красные. Должно быть, кратер находился совсем поблизости. Порывы ветра достигали такой силы, что приходилось опасаться, как бы меня не сдуло со склона.
Чтобы удержаться и не позволить ветру смести себя вниз, следующие несколько ярдов я вынужден был ползти на четвереньках, а то и прямо на животе, плотно прижавшись к влажному моховому покрову. Дыхание мое было настолько затруднено, что я даже не мог подуть на пальцы и согреть их. На свою беду, я было засунул их в рот, но только наглотался мокрого пепла. В конце концов пальцы окостенели так, что отказывались служить.
И тут я неожиданно почувствовал, что склон стал более отлогим. Впереди показался гребень горы. Подтянувшись к нему, я обнаружил, что смотрю вниз на другой склон. Это был кратер. Хотя края его были очень круты, мне удалось съехать вниз.
Внутренний склон походил на внешний. Только ветер дул здесь еще сильнее. Он забирался под одежду и холодил все тело. Висевшую на плече сумку, в которую я собирал образцы растений, ветер швырял, точно белье на веревке. Я взглянул на ладони - они кровоточили. По-видимому, удерживаясь на склоне, я ободрал их о камни и пемзу. Вся кожа на руках покрылась морщинками, как это бывает, когда долго держишь руки в воде. Но я добрался до кратера, и эта мысль наполнила меня восторгом. Я осматривался вокруг на удивительное, необычное скопление кружащегося тумана, на красные скалы и пропитанные влагой чахлые растения. Право же, волнующая возможность заглянуть в этот кратер, где некогда бурлила лава, была достаточным вознаграждением за столь трудное восхождение. Некоторые скалы были до странности уродливой и неприглядной формы, напоминая огромные куски клинкера [26]. Когда же этот гигант в последний раз ревел и выбрасывал докрасна раскаленные бомбы? Должно быть, это произошло в очень давние времена.
Я снова полез вверх, чтобы обследовать кольцо кратера. Сердце мое колотилось при каждом шаге. То была непрерывная борьба с ветром, который, казалось, решил непременно сбросить в темневшую внизу пропасть и меня вслед за влажным пеплом и кусками камня. Я вымок до нитки, но это было уже несущественно - ведь я попал в такое интересное место, где можно было собрать множество образцов, а время мое было весьма ограничено.
Я всячески пытался собирать растения, но лишь немногие из них удавалось положить в сумку; остальные, стоило мне их сорвать, уносило ветром. От такой работы можно было закоченеть, и к тому же скатываемые ветром обломки породы больно ударяли меня всякий раз, когда я тянулся за растением.
Наконец, я решил отказаться от своей затеи. Но не раньше, чем сделаю несколько снимков. Может быть, при таком тусклом освещении фотографирование окажется всего лишь тщетной попыткой, подумал я про себя. А может быть, кое-что и получится.
Сделав снимки, я стал быстро спускаться. Теперь задача заключалась в том, чтобы удержаться от слишком быстрого спуска.
Ветер подталкивал меня сзади, а крутизна склона и рыхлый пепел под ногами ускоряли спуск. Вскоре я уже просто скользил по пеплу, вызывая большие оползни, а когда, наконец, добрался до подножия и подошел к берегу, то был немало удивлен, не обнаружив лодки на месте.
Внезапно с моря донеслись громкие гудки, которыми Эриксон старался привлечь наше внимание. Лодку, на которой мы приплыли, унесло в море, но она застряла в водорослях. Джордж Флог и Кен подбежали ко мне, и мы вместе пытались найти выход из создавшегося положения. Хотел ли того Эриксон или нет, но ему ничего не оставалось, как подвести катер ближе к берегу. Другой лодки на борту не было. Осторожно маневрируя, он подошел настолько близко, что, зацепив длинным багром лодку, ее вытащили из зарослей. Затем Рыжий сел на весла и отправился за нами на остров. Команда судна радостно встречала прибывших.
ГЛАВА XVI
У нас был волчий аппетит. Джордж приготовил позавтракать, и пока мы подкреплялись, я рассказывал присутствующим о кратере. После того как тарелки были унесены, я положил под пресс те несколько растений, которые удалось собрать. Поскольку мои спутники проявляли острый интерес к моим занятиям, я подробно рассказывал о каждом растении.
- Это карликовая ива, она вырастает до нескольких футов - но не вверх, а во все стороны. А это анемон. Алеуты называют его орлиным цветком. Раньше они употребляли его белые цветы в качестве наживки при ловле рыбы.
На вершине горы между ветвями ивняка я нашел колокольчики. Там росли разнообразные травы и осоки, но самыми приятными цветочками были бледно-розовые камнеломки: они росли между двумя гигантскими валунами на высоком кряже и пропитались туманом, произрастая прямо на пепле. Было похоже, что мне привелось найти новую разновидность камнеломки.
Я обнаружил также, что в листьях некоторых растений жили крошечные насекомые, и предложил членам экипажа помочь мне собрать их, чтобы поместить в склянки со спиртом. Они рьяно принялись выполнять поручение, в восторге от возможности оказать мне услугу. Рыжий при этом очень развлекался и все время шутил.
- Смотрите, я нашел на этом листе маленькую гориллу. Глядите-ка на этого прощелыгу - ага, попался!
После ужина мы решили отплыть и бросить якорь в месте понадежнее. Я вызвался стать у штурвала и повел катер к заливу Хот Спрингс, ближайшему от нас защищенному месту. Судя по морским картам, поблизости ничего лучшего не оказалось. После отплытия с Бобрового мы легли на курс 230°, идя по которому наш катер должен был выйти точно к косе Барнес на мысе Судах, с южной стороны Танаги. Я жадно разглядывал Судах. Андрей рассказывал, что при русских здесь стояла одна из самых больших алеутских деревень. Однако мы плыли слишком далеко от берега, чтобы я мог что-либо увидеть. На всех картах стояли пометки "Территория не обследована", "Приливные течения", "Буруны", и Эриксон отказался пойти на риск и подплыть ближе. Я не могу порицать его за это.
Мы вошли в спокойный залив как раз к наступлению темноты и бросили якорь в укрытии за зелеными холмами. До того как окончательно стемнело, мы насладились видом водопада, мирно ниспадающего с высокого утеса. Ночь обещала быть хорошей.
На следующее утро, во вторник 3 августа, проснувшись в семь часов, я обнаружил, что все кругом купается в лучах теплого солнца. Был полный штиль, не нарушаемый даже зыбью. Отражая лучи, водопад блестел подобно потоку ртути. Залив поражал яркостью красок: его защищала желтая стена скал и зеленые, покрытые травой склоны холмов, а с них стекало несколько ручьев. Ганс сообщил мне, что после завтрака он поймал целую дюжину рыб, без всякой наживки, просто на леску с пустым крючком.
Вскоре была спущена лодка, и несколько человек отправились со мной на берег собирать коллекции. Сам я вскарабкался на скалы возле водопада, а остальных направил вдоль берега. Через час моя сумка была набита до отказа. Цветы росли здесь повсюду, как в настоящем саду. Взобравшись на вершину, я наслаждался зрелищем спокойного залива с нашим маленьким судном, стоящим на якоре, после чего направился вверх по течению ручья, стекавшего с холмов, любуясь растущими на его берегах орхидеями. Затем я снова спустился к берегу моря и принялся обследовать подножие скал. Вскоре я набрел на возвышение, покрытое необычно густой растительностью. Ошибиться было невозможно: здесь некогда стояла деревня, по-видимому, одна из тех, в которых, по словам Андрея, алеуты жили еще при русских. Менее чем в миле отсюда находилось другое поселение. Я отметил их местоположение на наших картах и был вполне удовлетворен результатами утренней экскурсии, хотя мне и не терпелось отправиться дальше, пока стояли солнечные дни. Нам была необходима хорошая погода, чтобы найти Иллах и имевшиеся там, судя по описаниям, пещеры.
В проливе Танага было спокойно, но, оттого что на карте отсутствовали указания о рифах, мы все время двигались по нему черепашьим шагом. Миновав мыс Сасмих, катер взял курс на запад, вдоль южного берега Танаги. Каждый дюйм береговой линии я осматривал в бинокль. Но и на этот раз мы шли слишком далеко от земли. Я начал сомневаться, смогу ли вообще обнаружить какую-либо пещеру, если буду вести наблюдения с судна. Было похоже, что, находясь в плавании, Эриксон не доверял ни картам, ни малой осадке своего катера.
По мере нашего путешествия я начал понимать, что капитан впервые водит судно в этих водах и что Алеутские острова продолжают оставаться для него чужим, незнакомым и опасным местом. Эти воды могли устрашить и более опытных моряков. Наверное, его самолюбие страдало, когда он обращался ко мне за советом в присутствии своих подчиненных, но это его не останавливало. Со временем я понял, что его осмотрительность была продиктована искренней заботой о вверенных ему катере и экипаже. Поэтому, невзирая на свое разочарование, я придерживал язык в отличие от некоторых других.
- Черт возьми, капитан, - вспылил Рыжий, чего вы беспокоитесь? У нашего корыта осадка всего несколько сажен; нам не страшно подвезти дока так близко, что он сможет доплюнуть до берега.
Но Эриксон оставался непреклонным. Теперь возникла еще одна опасность. Море начинала застилать пелена тумана, и капитан приказал бросить якорь в небольшой бухте.
- Да если мы каждый раз будем ждать, пока рассеется туман, - вскричал я в отчаянии, - мы никогда не продвинемся вперед. Во всяком случае эта полоса тумана совсем короткая, вероятно, менее четверти мили в длину. Да и туман, видно, не очень густой.
- Радио сообщает о надвигающемся шторме, - возразил мне Эриксон.
- Боже мой, - взмолился я, - тогда давайте найдем Иллах сегодня, пока еще стоит хорошая погода. Не будем же мы торчать здесь во время дождя. До Иллаха всего несколько часов ходу. Он находится ровно в пятнадцати милях отсюда. А мне было бы достаточно часа для осмотра всего острова. И тогда мы уйдем из этих вод, раз нам здесь угрожают штормы.
Эриксон колебался. Он уже совсем было согласился с моими доводами, затем покачал головой. Прежде чем принять решение, нам следовало дождаться новой метеосводки. А пока мы стояли целый день на якоре почти в миле от берега при отличной погоде - ярком солнце, без малейшего признака ветра на воде. Команда начала выражать недовольство.
Следующий прогноз погоды указывал, что в этих краях шторм ожидается только через несколько дней. В конце концов Эриксон решился поднять якорь и пойти на Иллах, хотя было уже далеко за полдень - не совсем подходящее время для поисков в северной части Тихого океана цели величиной с булавочную головку. Однако решение было принято: под мерное постукивание дизеля мы врезались в пелену тумана, а, прорвавшись через нее, входили в следующую. Так повторялось несколько раз, точно в этих местах были развешаны занавески, сотканные из тумана, - тонкие и рваные. Послеобеденное солнце медленно выпаривало их, но они продолжали клочьями висеть над южной стороной островов.