Бенк Теодор. Колыбель ветров

   - Птичий? - переспросил он. - А что же такое птичий курган, черт возьми?
   Я объяснил ему, что на Алеутских островах, как и в других районах Севера, множество пернатых гнездится на отвесных скалах над морем, используя любую вершину или холм. На птичьих экскрементах вырастает трава, а с веками возникают целые курганы. Поэтому каждый может обнаружить в них не больше того, что мы - только камни.
   Боб прослушал мое объяснение и с минуту помолчал. С его выпачканного грязью лица стекала вода. Наконец, раздражение взяло верх, и он подытожил мое пространное объяснение:
   - Выходит, что мы ухлопали целое утро на то, что копались в куче птичьего..? - взорвался он. - Черт побери! Я ухожу домой мыться!
   Впоследствии мы уже никогда больше не тратили времени на раскопку птичьих навалов. Однако этот случай позволил выявить весьма важное обстоятельство. Как в птичьих курганах, так и в курганах, стоящих на месте исчезнувших деревень, содержится изрядное количество удобрения, вследствие чего их покрывает пышная растительность. Позволительно было бы сделать вывод, что на тех и других курганах встречается одинаковая флора. В действительности это совсем не так.
   Птичьи курганы зарастают низкими травами, осоками, сфагновым мхом и другими его разновидностями. Курганы же, встречавшиеся нам на местах древних поселений, покрыты густой растительностью совершенно другого вида: лопухом, борцом, высоким диким райграсом и т.д. Ни в каком другом случае эти специфические растения никогда не произрастают вместе. Здесь сказалась связь растительных культур с местонахождением человека, которая может быть использована в качестве критерия для обнаружения древних поселений. И не только для обнаружения, но также как ключ к определению степени их древности.
   До этого на Алеутских островах еще никогда не проводилась археологическая работа с учетом данного показателя. Поэтому я решил, что впредь в каждом обнаруженном нами поселении мы будем подвергать тщательному изучению не только почву, но и растительность.
   ГЛАВА XIII
   Я сидел у окна и наблюдал за большой коричневой крысой, бежавшей по фундаменту школьного здания к наваленной рядом куче отбросов. Длина крысы, не считая хвоста, составляла добрых десять дюймов. Она пробежала чуть ли не под самым носом у деревенской кошки, но та и ухом не повела. На Атхе крысы и кошки сохраняет добрососедские отношения.
   Норвежские крысы. Безобразные, отвратительные создания величиной с домашних кошек. Последние, по-видимому, почитают самой большой своей добродетелью не беспокоить крыс. Впрочем, имеющейся на берегу пищи достаточно, чтобы кормиться и тем и другим.
   Крысы размножаются с катастрофической быстротой и представляют еще одну из бед, постигших за последнее время Алеутские острова, куда они были завезены на судах со всех концов света. Пожирая остающуюся от военных массу пищевых отбросов, крысы после войны так расплодились, что начали представлять серьезную опасность для человека. Однажды ночью возле атхинской пристани я насчитал в луче своего карманного фонарика две дюжины крыс. Они кормились разлагающейся червивой рыбой, которую алеуты выбросили за ненадобностью. Крыс было так много, что, по словам Андрея, рядом с деревней стало невозможно разводить огород - они сгрызали урожай до того как алеуты успевали его снять.
   Я переключил свое внимание с крыс на груду растений, которые предстояло засушить, и подумал, каково-то сейчас Бобу в поле, когда на дворе, как обычно, идет дождь, а ветер надул холодную погоду. Именно в этот момент в комнату ворвался мокрый и улыбающийся Кулачи.
   - Денни говорит, что сегодня вечером в школе будут танцы, - объявил он. - Военных тоже пригласят. Наверное, будет много вина.
   За последующий час мне пришлось выслушать сообщение о танцах шесть раз. Это известие взволновало всех без исключения. Денни спросил Лофлина, не возражает ли он против использования для этой цели помещения школы, и тот ответил согласием. Меня интересовало, где алеуты раздобудут музыку и как они танцуют.
   Деревенские жители начали заходить в класс сразу же после обеда. Вскоре оттуда вынесли парты и стулья, и все присутствующие стали у стен в ожидании танцев.
   В помещение входили все новые и новые люди. Похоже было, что здесь собралась вся деревня. Ребятишки сновали взад и вперед, а женщины с грудными детьми на руках пробирались в углы и оттуда застенчиво следили за приготовлениями, которыми руководил Денни.
   Он был горд собой, суетился, давая указания, куда передвинуть ту или иную мебель, и отпускал шутки по-английски и по-алеутски. Затем прибыл джаз: Альфред Прокопьев, улыбаясь во весь рот, явился с большим аккордеоном, Джордж Прокопьев с лицом скелета принес потрепанный барабан, а Моисей Прокопьев - испанскую гитару; сам Денни играл на банджо.
   Военные вошли все вместе. Напуская на себя важность, они громко разговаривали с Денни и развязно обращались с девушками; затем, бросив через всю комнату взгляд в нашу сторону, нахмурились.
   Я не представлял себе, что классное помещение может вместить столько народу. Люди стояли, вплотную прижавшись к подоконникам и классным доскам. Оркестранты настраивали инструменты, а алеуты безучастно смотрели вокруг. Трудно было определить, что испытывали все эти люди, исключая детей, которые нетерпеливо шныряли по комнате, да девушек, застенчиво хихикавших, кокетничая с военными. Денни открыл вечер несколькими ударами по струнам своего банджо; остальные оркестранты нерешительно подхватили, но не попали в такт. Тогда они начали вторично, на этот раз удачнее, и вскоре комната наполнилась звуками "Ты мое солнце". Это было удивительно хорошо! Старый Джордж с каменным лицом безукоризненно отбивал такт, а Денни выводил на банджо какие-то замысловатые пассажи. Музыканты преодолели уже с дюжину сложных мест, но никто не пошел танцевать.
   - Эй, ребята, - заорал Денни, - чего вы не танцуете? Давайте же, под это танцуют!
   Следующим номером была ковбойская песня "Долина Красной реки". На этот раз Боб удивил присутствующих тем, что шагнул к одной из пожилых алеуток, низко поклонился и церемонно спросил ее, не желает ли она потанцевать. Та взвизгнула от восторга и, схватив его за руку, принялась подпрыгивать. Все присутствующие шумно выражали свою радость. Я повернулся к стоявшей рядом со мной девушке, а военные стали подходить к другим.
   Вскоре бульшая часть алеуток танцевала. Алеуты-мужчины стояли и смотрели.
   Исполнив один номер, джаз тут же переходил к другому. Создавалось впечатление, что музыканты умели играть все популярные ковбойские мелодии и песни: "Мексиканскую розу", "Внизу в долине", "Ковбойскую элегию" и дюжину других, никогда не слышанных мною прежде. Теперь танцевали все белые без исключения, а также несколько мужчин алеутов помоложе. Большинство девушек танцевало вполне прилично, хотя и в довольно необычной манере, энергично двигая ногами, тогда как остальные части тела оставались словно окостенелыми.
   Спустя некоторое время Денни объявил: "Сейчас дамы выбирают кавалеров. Эй вы, девушки, выбирайте!" Тут опять произошла заминка, пока старушка партнерша Боба, хихикая, не перебежала комнату и сама не пригласила его танцевать. Снова послышался визг, и мы вторично спасли положение. На этот раз моей партнершей была Анни Голая. Анни - приземистая, неуклюжая женщина с кривыми ногами и большим, почти беззубым оскалом рта. Она ухватилась за меня, чуть не свалив с ног, и предложила, смеясь: "Давайте-ка потанцуем, а?"
   Мы танцевали. Вернее, танцевала Анни, мне же ничего другого не оставалось, как нестись за ней, подобно судну, увлекаемому течением. Она наступала и поворачивалась в таком страшном темпе, что я едва поспевал за ней, всячески стараясь сохранить равновесие и поскорее у брать ноги, пока моя партнерша их не отдавила.
   Стоило нам только начать скачку по кругу - и мы уже не могли остановиться, и сохрани бог ту пару, которая оказалась бы на нашем пути. Несколько раз мы отскакивали от стены. По счастью для меня, в этот момент Анни шла спиной, а не то быть бы мне раздавленным в лепешку.
   Постепенно я тоже стал входить во вкус и, ухватив Анни за талию, насколько мне позволяла длина рук, принялся раскачиваться в такт с нею. Вскоре мы начали кружиться по комнате, и я обрел некоторое подобие самостоятельности. Анни смеялась, как счастливое дитя, и мы выживали с танцевальной площадки одну пару за другой. Когда музыка внезапно смолкла, она оказала: "Уф!"
   - Анни, давай попробуем еще, - смело вызвался я, и мы начали следующий танец. Теперь уже смеялись все присутствующие. Они были в хорошем настроении. Танцы проходили с шумным успехом.
   Танцевали уже несколько часов подряд, и танцующие стали выбиваться из сил. Было жарко и душно. Пот алеутов, военных и ученых, смешиваясь, создавал невыносимо тяжелый запах, а сигары, которые курил Денни, далеко не очищали атмосферу.
   Когда танцующих в комнате стало меньше, я с удивлением отметил, что некоторые алеуты не совсем твердо держались на ногах и осовело смотрели по сторонам. Неужели напились? Затем я видел, как один военный, схватив за руку девушку, тащил ее в уборную. Послышалось хихиканье, а когда девушка оттуда выходила, она утирала губы. Другие пили вино на улице прямо из горлышек бутылок, принесенных военными с базы. Кулачи и другие ребята принимали участие во всем происходящем, и ничто не ускользало от их внимания. Ну и веселье! Снаружи громкие голоса и хихиканье затихли, потому что кое-кто из солдат скрылся вместе с алеутскими женщинами в других домах.
   Тем временем в школе Денни и его оркестранты складывали свои инструменты.
   - Чертовски удачные танцы, - весело сказал Денни Лофлину. - Мы провели время как нельзя лучше. Не устроить ли нам через некоторое время еще вечер?
   Военные не покидали деревню всю ночь. Нас с Бобом разбудили громкие сердитые голоса, доносившиеся из соседнего дома. Громче других звучал истерический женский голос, выкрикивавший бессвязные слова. Потом наступила тишина, и деревня уснула.
   На следующее утро, выглянув в окно, я увидел старика, который, шатаясь, спускался по дорожке. Он споткнулся и упал, а из дома выбежала девушка, чтобы помочь ему встать на ноги. Она поддерживала его, пока он медленно брел домой. Казалось, все другие еще спали. До самого вечера нам не встретился ни один взрослый алеут. К кому бы я ни наведался, ко мне выходили дети со словами: "Сегодня наши нездоровы".
   Позднее мы узнали, что в деревне не обошлось без драки и что многие алеуты, отведав армейского ликера, опьянели.
   Однако военным вовсе не было нужды прикрываться танцами. Солдаты с базы наведывались в деревню чуть ли не каждый вечер и всегда приносили с собой ликер или пиво. Они приходили спаивать мужчин и девушек.
   Все же нам нечасто встречались на улице пьяные алеуты. Обычно после попоек они отсыпаются дома, иногда целый день не поднимаясь с постели. В этих случаях дети были совершенно беспризорными. Случалось, они приходили к нам в школу и просили поесть, говоря, что проголодались, а родители не могут встать. Мы всегда слышали одно и то же объяснение: "Наши сегодня заболели".
   Это было жалкое зрелище, но как мало могли мы помочь и исправить существующее положение вещей. Однажды, когда представился удобный случай, я подошел к сержанту, дежурившему на базе, и рассказал ему о детях, голодавших, пока их родители валялись пьяные. Не успел я закончить, как он повернулся ко мне и огрызнулся: "А ты не суйся в чужие дела. Мы в этой дыре подольше вашего, хорошо ладим с алеутами и в ваших указаниях не нуждаемся".
   После этого разговора военные стали относиться к нам еще менее любезно. Было ясно, что мы для них - незваные гости.
   Я обсуждал этот вопрос с Лофлином, и было решено, что каждый из нас подаст рапорт командованию на Адахе. Быть может, заявления двух разных экспедиций и дадут какой-нибудь результат. Однако в глубине души я в этом сомневался. Как бы низки и презренны ни были в моих глазах солдаты, я знал, что виноваты не только они.
   Старик Диркс выражал надежду, что будут приняты меры к предотвращению такого разврата. Он неодобрительно качал головой, пожимал плечами и сетовал: "Все пожилые алеуты стремятся прекратить пьянство в деревне, но молодежь не хочет об этом и слышать. Что тут поделаешь?"
   За несколько вечеров до этого, когда все ушли на базу смотреть кинофильм, а я один работал в школе, внезапный шорох заставил меня поднять глаза. В полумраке стояла девушка едва ли старше тринадцати лет. Нимало не смущаясь, она предложила мне воспользоваться отсутствием людей в деревне и была удивлена и возмущена, когда я сказал ей, чтобы она немедленно отправлялась домой.
   Но ведь у людей могут быть разные взгляды на мораль. И кто же скажет, на чьей стороне истина? У алеутов на свободные половые отношения, даже между совсем юными девушками и парнями, смотрят иными глазами, чем в нашем обществе. Незаконные связи не навлекают на человека никакого позора.
   В старину, когда мужчина покидал свою деревню, отправляясь на охоту или расставлять капканы, и отсутствовал по полгода и больше, его жена и семейство неизбежно переходили на содержание к какому-нибудь другому мужчине, без чьей помощи такая семья могла бы умереть с голоду. Следовательно, допускалось, чтобы другой въезжал в дом и брал на себя все права отсутствующего супруга. Было ли непристойным то, что женщина делила себя между двумя мужчинами, коль скоро это вызывалось диспропорцией в количестве мужчин и женщин? Нет никакого сомнения, что в сознании ныне живущих алеутов сохранились еще пережитки такой философии.
   Конечно, это не оправдывает поведения алеутов. Но в конце концов тут может возникнуть законный вопрос: почему же алеуты, с такой легкостью отказавшись от своих здоровых и полезных обычаев прошлого, упорно сохраняют обычаи нежелательные? Ответ на него отчасти в том, что развращенность и моральная неустойчивость, наблюдаемые сейчас у алеутов, - следствие не только слабости душевной и телесной, но и упадка, затронувшего общество в целом. Моральная нечистоплотность большинства белых людей, их половая распущенность едва ли способствуют тому, чтобы жизнь алеутов стала лучше.
   Мы узнали на Атхе, что отцами большинства детей, родившихся здесь за последнее время, являются американские военнослужащие. В алеутских семьях к ним относятся с не меньшей любовью и привязанностью, чем к законным детям. Значит, здесь отсутствует зло общественного остракизма в отношении невинного ребенка. Зато белый отец не проявляет никакой заботы о содержании ребенка, а отсюда проистекает зло материального порядка. Большинство этих детей следовало бы содержать за счет государства в соответствии с программой помощи детям-иждивенцам [24].
   Тогда я не мог найти исчерпывающего ответа на эти и другие сложные жизненные вопросы, возникавшие у меня на Атхе. Не нашел я на них ответа и по сей день. Мне ясно одно: выход не в том, чтобы с презрением указывать пальцем на алеутов, не в том, чтобы совершенно отказывать им в помощи, не в том, наконец, чтобы следовать политике излишней, мелочной опеки, проводимой правительством. Алеутская проблема требует более серьезного решения. Мы не можем вернуть алеута назад, к тому, от чего он ушел, и оградить его от остального мира глухой стеной. Он уже познал прелесть и соблазны цивилизации. Быть может, ему недостаточно открывали глаза на явления современной жизни, чтобы он мог самостоятельно в них разобраться.
   ГЛАВА XIV
   Перед полуднем 29 июля катер пограничной охраны вошел в бухту Назан и бросил там якорь, что породило в деревне немалот волнений. Это был "Клоувер", направлявшийся на Адах.
   Я посоветовался с Бобом. Нам представлялся случай доставить изрядно разбухший гербарий в лабораторию на Адахе. Но дело осложнялось тем, что мы еще не успели взобраться на вулкан Коровинский, со склонов которого стекали горячие ручьи, и нам было интересно собрать там образцы растений.
   Посоветовавшись, мы решили, что Боб останется на Атхе, а я воспользуюсь катером, чтобы возвратиться на Адах. В ближайшие несколько дней или через неделю сюда явится другой транспорт, а за это время он совершит восхождение на вулкан. Мы наскоро договорились с одним из алеутов-охотников Джорджем Прокопьевым, что тот поведет Боба в горы.
   Лофлин тоже хотел вернуться на Адах, поэтому мы вместе отправились на катер договариваться с капитаном. Тщательно проверив наши документы, он согласился взять нас на борт.
   Катер уходил в море после ужина, и я воспользовался остающимся временем, чтобы еще раз навестить Андрея Снегирева. Мы с ним уже несколько дней записывали старинную алеутскую легенду. Зная, как неохотно Андрей, боявшийся накликать беду, касался темы о пещерах с захоронениями, я не принуждал его к этому разговору. Теперь мы крепко подружились, и я решил, что в свое последнее посещение задам ему интересовавший меня вопрос. Я спросил его, где искать такие пещеры.
   - Старинные пещеры имеются главным образом на острове Умнак, ответила Клара, переводя слова Андрея, - а мой отец никогда не ставит капканы в тех местах и большей частью охотится на Адахе и Канаге. Но он советует, когда представится случай поехать в Никольское, поискать там старика Афиногена Ермилова. Никто не знает об этих пещерах столько, сколько он. Если вы ему понравитесь, он вам расскажет.
   Я записал имя. Мне уже кто-то советовал разыскать Афиногена, если я когда-нибудь попаду в Никольское. Создавалось впечатление, что старик был всеведущей личностью.
   - Послушай, Андрей, - продолжал расспрашивать я, - мне говорили, что пещеры и заброшенные деревни имеются также на Танаге, Канаге и Адахе. Не сможешь ли ты рассказать мне что-нибудь и об этом?
   Андрей смотрел на меня некоторое время, потом повернулся к разложенным мною на полу картам. Он обводил пальцем береговые линии островов. Всякий раз, доходя до места, где когда-то стояла деревня, он заставлял меня делать пометку, затем сообщал мне ее название по-алеутски. Время от времени он показывал пальцем на какое-нибудь место и говорил "малухакс" (нечистое место). Это означало, что тут можно найти погребальную пещеру.
   Андрей рассказал, что в молодые годы, когда он объезжал берега, ставя капканы на лисиц, ему случалось набрести на такие страшные пещеры. Он никогда не задерживался там, однако помнил их месторасположение и еще никому не рассказывал об этом.
   - В одной пещере, - продолжала Клара, переводя то, что говорил ее отец, - сохранилась мумия великого вождя Канаги, который, бывало, приплывал на своей кожаной байдаре на Атху. Он скончался, когда в его деревне все умерли, и жители Атхи отвезли его тело обратно на Канагу. Они набальзамировали труп и захоронили его в пещере. Так до сих пор сидит он там в кожаной байдаре лицом к морю со всеми своими мехами и охотничьими принадлежностями. Его кожа и волосы нисколько не изменились.
   - Но вы не должны туда забираться, - предупредила Клара, - отец говорит, что это очень опасно.
   - Мне это необходимо, - возразил я. - Поэтому я и расспрашиваю Андрея об их местонахождении. - Я снова объяснил, что хочу изучать древние обычаи алеутского народа и похоронные обряды.
   Клара передала мои слова отцу, который медленно покачал головой. Затем он заговорил, а умолкнув, встал и вышел из комнаты.
   - Отец огорчен тем, - перевела Клара, - что вы стремитесь побывать в пещерах. Он не сердится на вас, но боится, как бы с вами чего не случилось, как бы вы потом не заболели и даже не умерли. Он переживает, потому что вы ему нравитесь.
   Распрощавшись с Андреем, я стал заходить в дома и благодарить всех жителей деревни, которые оказывали нам помощь, а вернувшись в свой дом на Адахе, застал Боба за тщательной упаковкой гербария. Мы отправились вместе на пристань.
   Вскоре туда прибыла моторная лодка с катера. На берегу собралась чуть ли не вся деревня. Лофлин и я погрузили имущество в лодку и стали прощаться.
   Я почувствовал, как меня кто-то потянул за рукав, и, обернувшись, увидел Джорджа Прокопьева. Отойдя со мной в сторону, он заговорил вкрадчиво и нерешительно, словно смущаясь, и сказал, что делает маленькую кожаную лодку, модель байдары, на каких в старину плавали алеуты. Если я еще приеду на Атху, он мне ее подарит. Я был очень тронут, поблагодарил и пожал ему руку. Джордж закивал головой, и лицо его расплылось в улыбке.
   - Возвращайтесь быстрей. А пока вы ездите, я отведу вашего парня Боба в горы к горячим ручьям.
   Я сел в лодку и помахал на прощание рукой. Краем глаза я заметил Андрея, смущенно стоявшего в толпе и задумчиво наблюдавшего за мной.
   - Будь осторожен, Тед, - закричал Боб, - скоро увидимся. - В следующее мгновение моторка отчалила от пристани.
   Вскоре мы зашли за крутой берег и потеряли деревню из виду. Но Кулачи, Генри Диркс, маленький Никки Невзоров и еще кое-кто из ребят бежали вдоль подножия горы и махали на прощание. Я обернулся и посмотрел на Лофлина. Мне хотелось узнать, вызвало ли в нем это расставание такую же грусть, как во мне.
   Едва мы ступили на борт, катер тронулся, направляясь в открытое море, и вскоре мы почувствовали, как под нами перекатывались его огромные валы.
   Когда около полуночи мы обходили Атху с северной стороны, море было неспокойно. Все вокруг, кроме воды под нами, было черным-черно. Вода же светилась мельчайшими искрами. Всякий раз, когда наше судно врезалось в гигантскую волну, кругом загоралась жизнь, фосфоресцирующая, наполняющая эти северные воды, и казалось, что искры разлетаются во все стороны. Это было красивое зрелище, и мы с Лофлином, наверное, не менее часа любовались им, стоя у поручней. Потом я пожелал ему спокойной ночи и ушел в свою каюту помечтать об Атхе и народе, который там оставался.
   "Что-то сейчас происходит в деревне?" - задумался я, просыпаясь на следующее утро. Было девять часов. Кое-кто там еще только вставал. Старый Диркс, наверное, вышел к морю проверить, не попался ли ночью в его снасть палтус. Интересно, встал ли уже Боб.
   По приезде на Адах я поспешил в лабораторию. В ней все оставалось по-прежнему, как и до нашего отъезда, только без Боба тут было пусто. Но вскоре печки стали давать тепло, и в воздухе снова запахло сухими травами.
   Работы было более чем достаточно - предстояло отправить наши коллекции в университет; кроме того, у меня имелся целый ящик отснятой пленки, которую нужно было послать в фотолабораторию для обработки. Мы фотографировали уже несколько недель подряд, не имея возможности увидеть результатов. Это стало меня беспокоить. Ведь очень многое зависело от того, как мы сумели запечатлеть увиденное на пленку. Однако пробные снимки можно будет получить лишь через месяц, а до того момента не оставалось ничего иного, как ждать и надеяться.
   Так как в ближайшее время не предвиделось никакой оказии для поездки на острова, намеченные для посещения в первую очередь, я занимался тем, что помогал Лофлину раздобыть снаряжение для работы в Никольском. И на этот раз нас выручили друзья из флота, и очень скоро Лофлин получил все необходимое и был готов вернуться к своим на Атху. Я решил поехать с ним и забрать оттуда Боба. Перед самым нашим отъездом главный врач флота снабдил нас щедрым запасом пенициллина для доктора Александера, чтобы он имел возможность начать борьбу с венерическими заболеваниями в деревне.
   Нас доставил на место военный грузовой самолет. Однако по приезде я узнал от Михи, что Боб на склонах вулкана Коровинского, где пробудет еще несколько дней. Мне пришлось оставить ему записку. Я написал, чтобы он вместе с Гарвардской экспедицией выехал в Никольское катером пограничной охраны, который должен был вскоре заехать за ними. Я присоединюсь к нему, как только представится возможность.
   Тем временем я возвратился на Адах. Мне было необходимо найти способ добраться до тех островов, на которых имелись пещеры с мумиями.
   На Адахе я застал письмо, сильно меня взволновавшее. Профессор Бартлет сообщал, что получил известие из Национального совета по научным исследованиям, в котором в неопределенной форме упоминалось о нехороших слухах про нашу экспедицию. Не зная, как это понять, Бартлет запросил меня. Он заканчивал свое письмо предположением, что, возможно, наше пребывание на Алеутских островах нежелательно для группы Гарвардского университета. Я был совершенно ошеломлен и немедленно ответил ему, приложив полный отчет обо всех наших действиях с момента отъезда из Анкориджа.
   И тут совершенно неожиданно мне подвернулся транспорт, о котором я так мечтал. Воинская часть предложила воспользоваться адмиральским катером с мощным двигателем марки BSP. Катер имел деревянный корпус, двухцилиндровый дизель и малую осадку - именно то, что и требовалось для работы у берегов. Майор Александер Беккер, начальник порта на Адахе, изложил свой план.
   Он сообщил, что команда BSP-311 была набрана лишь недавно и что в настоящий момент судно не понадобится для каких-либо служебных целей. Поездка с нами будет хорошей практикой для экипажа, и армия сможет извлечь некоторую пользу их наших поисков. Анкоридж телеграфно подтвердил свое одобрение при условии, что по окончании путешествия я представлю о нем отчет.
   - Превосходно! - заключил майор. - Когда вы хотите выйти и море?
   - Чем скорее, тем лучше, - ответил я, не веря своим ушам и полагая, что мне придется ждать много дней. Майор же назначил отъезд на завтра. Когда я прокладывал предполагаемый маршрут на морской карте, висевшей на стене в его кабинете, вокруг меня столпились все присутствовавшие. Даже их воображение было захвачено такого рода путешествием.