Беннет Констанция. Радость пирата

   — Отлично. Ну, пора в путь. Теперь, кажется, нам ничто не мешает.
   Оги дал сигнал к отходу.
   Джунгли становились все непроходимее, да и сумерки не способствовали быстрой ходьбе. Майлз старался придерживать острые пальмовые листья, чтобы они не хлестали Алекс по лицу. Оги все чаще доставал мачете и прорубал дорогу.
   Вдруг взбудораженные голоса заставили их остановиться. Майлз услышал слово «погоня». Александра побледнела.
   — Мы выберемся, любовь моя, — шепнул Майлз, пожав ей руку.
   — Я знаю, но ты теряешь кровь, и надо остановиться, чтобы перевязать раны.
   — Со мной все будет хорошо, — попробовал улыбнуться Майлз. — А тебе бы сейчас позабыть о том, что ты доктор, и просто бежать что есть сил.
   — Капитан, держите!
   Спанглер, задыхаясь от бега, догнал Майлза и сунул ему в руку заряженный пистоль.
   Теперь для большей скорости дорогу прочищали двое — Спанглер и Макарди, и дело пошло быстрее. Однако преследователи имели преимущество: они бежали по уже протоптанной тропинке, так что погоня неуклонно приближалась.
   Рук был серьезным противником, и Майлз понимал, что главная опасность впереди. Даже если им удастся выскочить из леса, на открытом пространстве во время посадки в лодку они станут прекрасными мишенями. Наверное, самым разумным было бы задержать преследователей в джунглях, где шансов выйти победителями больше.
   — Оги! — крикнул Майлз. — Сколько у нас людей?
   — Двенадцать, сэр.
   Интересно, сколько человек повел за собой Рук? Здесь, в джунглях, они могли противостоять отряду из тридцати человек. А что, если у Рука больше людей? Майлз не имел права подвергать опасности Алекс.
   — Оги, давай назад, — шепотом скомандовал Майлз. — Деп, вставай вместо Спанглера!
   Депроу побежал вперед.
   — Как далеко нам до бухты, Оги?
   — Не знаю точно, слишком темно, но по моим подсчетам, где-то полмили.
   — Отлично. Я хочу, чтобы ты увел Алекс. Я остаюсь здесь.
   — Нет! — воскликнула Алекс. — Я не пойду без тебя!
   — Черт, Алекс, пошевеливайся! — процедил Майлз и, схватив ее за руку, потащил вперед. — Нам надо разделаться с ними здесь, в джунглях.
   — Ну что же, я все равно остаюсь!
   — Нет! Я не могу драться, думая, как бы тебя не задела пуля! Если ты хочешь спасти нам жизнь, Алекс, делай, как я тебе говорю.
   — Но Майлз…
   — Никаких «но»! Оги, убери ее отсюда.
   — Не пойду, — уперлась Алекс.
   Между тем моряки начали нервничать. Задержка могла дорого стоить. Майлз, не церемонясь более, пихнул Алекс к Оги.
   — Спанглер, Деп! Ко мне. Рассредоточьтесь. Рвите ветки, маскируйтесь — луна полная, а мы должны стать для арабов невидимками. Встретим их здесь, подстрелим сколько сможем, а потом марш-бросок к бухте. Ну, с Богом!
   Все, кроме Кросса, Оги и Алекс, бросились врассыпную.
   — Алекс, у меня нет времени спорить. Будь разумной. Сама подумай: сможешь ли ты нам помочь? Умеешь ли ты владеть клинком или мушкетом? Нет? Значит, ты будешь только обузой.
   Алекс вдруг представила мать Майлза такой, какой он описывал ее, — со шпагой и пистолем. В эту минуту она все бы отдала, чтобы стать похожей на нее.
   — Но им нужна я, только я?
   — Но я не собираюсь тебя отдавать! — раздраженно крикнул Майлз и уже более мягко добавил: — Иди, любовь моя. Мне будет проще биться, зная, что ты в безопасности. Скоро мы будем вместе.
   Майлз подошел к Александре, обнял, поцеловал, почувствовав на губах соленый вкус ее слез.
   — Береги ее, Оги. Ари-паша может догадаться о местоположении корабля и приблизиться с моря. Алекс не должна попасть в руки арабам ни при каких условиях.
   Мужчины обменялись понимающими взглядами. Оги понял приказ капитана. Если речь шла о безопасности Алекс, Макарди должен был отчалить, не дожидаясь возвращения капитана и остальных членов отряда.
   — Пошли, дочка, — тихо сказал шотландец.
   Глотая слезы, оглядываясь на бегу, Алекс все время спотыкалась и падала. Звуки погони были уже совсем близко, и вот яростные крики и звон оружия возвестили начало битвы.
   — Быстрее, девочка, — подгонял ее шотландец, видя, что она готова повернуть назад. — Не волнуйся, с капитаном все будет в порядке. Он сможет о себе позаботиться.
   — Но он ранен, Оги. Он потерял столько сил… Двое суток в плену у Диего, потом у арабов…
   — Он сильнее, чем ты думаешь, дочка. Сейчас пора подумать о себе.
 
   Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Оги и Алекс выбрались на берег. Обессилев от бега, судорожно глотая воздух, Алекс упала на песок. Продираясь сквозь дебри, беглецы немного сбились с пути и вышли на пляж левее того места, где ждала шлюпка. Оги осторожно осмотрелся. Им предстояло преодолеть ярдов двадцать открытого пространства, и никто не мог знать, не прячется ли под пальмами враг.
   — Кажется, все чисто. Пошли, дочка, немного осталось! — сказал Оги, помогая Алекс подняться.
   Оги и Александра побежали к шлюпке. Ноги увязали в песке, мышцы сводило от боли, но расстояние до лодок неуклонно сокращалось, и Алекс, стиснув зубы, заставляла себя бежать. И вдруг, когда до моря оставалось совсем чуть-чуть, Алекс остановилась как вкопанная и завизжала от ужаса. В шлюпке кто-то был!
   — Не бойся, дочка. Это Сэм и Хал Расселы. Я оставил их сторожить лодки.
   Оги помог обессилевшей Алекс забраться в лодку, и она буквально упала на руки Сэму.
   — Отчаливаем, ребята! — приказал Оги.
   Наконец шлюпка коснулась борта корабля. Сверху спустили канаты и веревочную лестницу. Алекс и Оги поднялись на палубу, а матросы поплыли назад, к берегу.
   Александра в ужасе смотрела на удаляющуюся шлюпку.
   — Оги! Их всего двое! Надо послать больше…
   — Дочка, угомонись. Послушай меня. Мы не можем отправить в джунгли больше людей, да и смысла нет. В такой темноте своего от врага не отличишь. Глядишь, Майлз еще и перестреляет своих же ребят. Я уж сам разберусь, что мне делать, идет? Эй, Марко!
   — Да, сэр, — отозвался рулевой.
   — Спускай на воду вторую шлюпку. Грузи две дюжины мушкетов и остальное. Возьми четверых…
   — Всего-то! — воскликнула Алекс.
   Какими бы добрыми ни были намерения женщины, у Оги не было ни времени, ни желания объяснять ей каждый свой шаг.
   — Курт! — заревел он. — Отведи мисс Уайком вниз.
   — Нет, Оги! — взмолилась Алекс. — Позволь мне остаться здесь. Я обещаю молчать и больше не вмешиваться.
   — Тогда, Курт, проследи за тем, чтобы она держала слово.
   Юнга взял Алекс за руку и отвел в сторону, где она никому не могла помешать. Оги продолжал отдавать распоряжения. Алекс видела, как спустили шлюпку с поклажей и оружием. Четверо матросов быстро спустились вниз по веревочной лестнице, и через несколько минут они были уже далеко от корабля. Александра заметила, что Курта рядом нет. Увлеченная событиями, она не поняла, куда он исчез. Через несколько минут мальчик появился, весьма довольный собой. В руках у него была подзорная труба.
   Курт показал, как обращаться с оптикой, и Алекс навела окуляр на одну из лодок. Подкрутив резкость, она с удивлением обнаружила, что вполне ясно видит двоих мужчин в лодке так, будто они были всего лишь в двух футах от нее. Дрожащими руками Алекс перевела трубу на зеленую завесу джунглей.
   Вдруг послышалась стрельба. Алекс затаила дыхание. Вот из джунглей показались два человека, потом еще и еще. Она узнала Депроу и Спанглера. Те тащили Майлза. Остальные их прикрывали.
   Сердце Алекс сжалось.
   — Господи, только не это! — закричала она, решив, что Майлз убит.
   Шлюпки отчалили.

Глава 23

   К счастью, Майлз был только ранен. Период его излечения стал для Александры временем испытаний. Кросс оказался капризным больным. Все назначения Алекс он воспринимал в штыки.
   Дни тянулись медленно, и Александра потеряла им счет. Майлзу надоело лежать. Он требовал от нее разрешения встать. Она не торопилась. Лучше потерпеть его вздорный характер, чем потом, если швы на груди разойдутся, заново шить, да и нога медленно заживала.
   И вот наконец наступил долгожданный день для обоих. Александра посчитала, что Майлз достаточно окреп, чтобы сидеть в кресле.
   Она зашла в каюту и первое, что увидела, — ее неугомонный больной, сидя за столом, пытался разобраться в каких-то бумагах. Она подошла к нему, обняла за плечи, и вдруг он застонал. Алекс испуганно отстранилась! Он попросил помочь ему добраться до постели и, не дав ей опомниться, бросился на нее.
   — Вот так-то лучше. Я предпочитаю заниматься любовью в постели, чем на старом скрипучем кресле.
   — Майлз! Перестань! Не надо…
   Голос ее сошел на нет, как и решимость сопротивляться, едва его рука легла на ее грудь.
   — Поскольку ты ясно дала понять, что сегодня настроена во всем со мной соглашаться, ты не откажешь мне в этой малости, правда? — шептал он, целуя ее.
   Майлз быстро расправился с воротничком ее платья, и хрустящий шелковый лиф соскользнул вниз.
   — Нет, Майлз, — слабым голосом прошептала Александра, когда он зажал между пальцами ее отвердевший розовый сосок. — Ты еще не выздоровел, ты еще слишком слаб…
   — Увидим, моя дорогая, — прошептал он ей на ухо, обжигая жарким дыханием.
   Он накрыл ее рот своим, заглушая очередной неискренний протест, унося ее в мир, где ничего не существовало, кроме страсти. Этот мир принадлежал им двоим, здесь, в этом мире, Алекс чувствовала себя как дома: в коконе его рук, его тепла, окруженная его любовью. Этот мужчина был создан для нее, этот великолепный мужчина, требовавший совершенства от себя и всех, кто был рядом. Любовь его была нежной и требовательной одновременно.
   И вновь она обвила его шею руками, отдавая ему всю себя, отдаваясь всем существом своей страсти. Его хриплый шепот возбуждал Алекс; она видела и чувствовала, как ее нежные прикосновения волнуют его. Майлз, на миг оторвавшись от ее губ, сбросил рубашку, рванув застежку так, что едва не порвал ее. Алекс протянула руки ему навстречу, и он пришел в ее объятия, укрывая ее своим телом, целуя жадно и нетерпеливо. Руки Майлза отдавали дань телу, будившему в нем такую бурю чувств и ощущений, какие он не знал за всю свою жизнь, и тело ее пело под его прикосновениями.
   Целуя ее лицо — глаза, чуть вздернутый носик, щеки, загоравшиеся румянцем, — Майлз вытащил шпильки из ее прически, пропуская сквозь пальцы шелковистые пряди волос. Она пахла розами и ранним весенним утром, она была воплощением радости жизни и само наслаждение, и она была его. Весь в этом счастливом сознании, Майлз стал прокладывать дорожку из поцелуев, оставляя влажный след на ее шее, плече и ниже, и она, нежно ероша его волосы, направляла его к соскам.
   Майлз взял набухший сосок в рот, затем быстро отпустил, но лишь для того, чтобы более настойчиво повторить движение. Александра выгнулась ему навстречу, моля о большем.
   Ее нежные стоны подогревали его желание. Он нетерпеливо поднял юбки, открыв ее стройные ноги. Не торопясь, чуть лениво он провел рукой по бедру, Алекс замерла от острого наслаждения. Казалось, его пальцы оставляют следы, полосы огня, и эти ручейки пламени бежали вверх, опережая руки, зажегшие их, стекаясь в один центр, туда, где пульсировал и бился огонь, готовый уничтожить ее, требующий немедленного утоления.
   Она застонала, моля, но он не торопился.
   Язык его вкушал сладость ее рта, касался кончиком ее языка, и она целовала его с той же жадностью, стараясь дать ему то, что он давал ей. Не в силах сдерживаться, Александра всем телом подалась навстречу его руке. Пальцы его, касаясь источника огня, дарили ей невыносимое наслаждение. Тело ее обрело собственную жизнь, она больше не контролировала себя. Она потянула его к себе. Он целовал ее грудь, покусывая соски, и она поднималась навстречу его губам.
   — Майлз, прошу тебя… прошу… да, — шептала она. — Сейчас, Майлз, сейчас… Приди ко мне сейчас…
   Не ведая стыда, в горячке страсти, она потянула застежку его бриджей. Майлз не мог оторвать от нее взгляда: обнаженные, чуть приподнятые навстречу ему бедра, ее тело, чуть блестящие от испарины — нектара любви — полушария ее отяжелевшей от страсти груди. Золотые волосы разметались по простыне, но лицо ее — вот то, что было самым волнующим в ней. Он любовался ее глазами, полными желания и неутоленного голода, и вдруг почувствовал, что желание его исчезло. Взамен любовного безумия Майлзом овладело безумие совершенно иного рода.
   Нравилось ли Диего смотреть на нее такую? Приводили ли ее в экстаз поцелуи и ласки Диего? Не теми ли словами молила она Диего дать ей то, что не в силах был сейчас дать он, Майлз Кросс?
   Все вернулось вновь. Все слова, все образы, которыми терзал его испанец на протяжении двух суток, вернулись с поразительной яркостью. Майлз был бессилен что-либо изменить: образ Диего был неотделим от Алекс. С ужасом он осознал, что способен задушить ее. Почему она лгала ему, что не спала с Диего?
   Кросс понимал, что она ни в чем не виновата. Алекс была лишь невинной жертвой. Но понимать и чувствовать не одно и то же. Сейчас Майлз ничего не мог поделать с собой: перед глазами стояли мерзкие сцены совокупления Алекс и Диего, и голова его раскалывалась на куски. Месть испанца была полной и окончательной.
   — Черт!
   Крик, похожий на вопль раненого животного, сорвался с губ Майлза. Он сел на кровати и, отвернувшись от Алекс, обхватил голову руками.
   Алекс удивленно открыла глаза и потянулась, чтобы обнять его.
   — Майлз? Что с тобой? Тебе больно?
   — Нет, любовь моя, нет, все хорошо. Только… Думаю, ты была права, не надо было так торопиться.
   Алекс, красная от стыда, трясущимися руками одернула платье и подняла лиф. Своим безрассудным бесстыдством она навлекла на себя его гнев.
   — Почему бы тебе не отдохнуть немного, а я схожу посмотрю, готов ли ужин.
   — Отлично, — по-прежнему глядя в стену, ответил Майлз.
   Как же он презирал себя за трусость, за неспособность утолить ее печаль и развеять ее страхи.
   Алекс неслышно выскользнула из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Печальная, смущенная, встревоженная, девушка отправилась в другой конец корабля, стараясь не думать о том, что сейчас произошло.

Глава 24

   Как ни заставляла себя Алекс сосредоточиться на шитье, иголка сама выпадала из рук и колола пальцы. Указательный палец уже изрядно напоминал подушечку для булавок. Вот и сейчас, делая стежок, Алекс нечаянно укололась. Показалась алая капелька крови. Стоило лишь чуть-чуть отсосать кровь из ранки, как боль прошла. Вот бы так легко справиться с душевной болью, не дававшей ей покоя уже больше месяца.
   Кросс давно оправился от болезни, силы вернулись к нему, чего нельзя было сказать о прежней страсти. Майлз вставал на рассвете и не возвращался в каюту до вечера. Характер его значительно изменился к лучшему, как только Алекс позволила ему выходить из каюты; вспышки необоснованного гнева исчезли совсем. Но Алекс готова была многое отдать за то, чтобы вернуть его прежнюю вспыльчивость, ибо такой — предельно вежливый и ровный — он казался ей совершенно чужим человеком. Дни сливались в недели, и будущее для Алекс все более подергивалось туманной дымкой. Она боялась думать о том, что ждет ее впереди.
   Ввиду того, что каюта Алекс была слишком маленькой и темной, Майлз очень вежливо предложил ей располагаться с шитьем в его каюте. При этом и речи не заходило о том, чтобы она могла так же оставаться там на ночь.
   На закате они вместе ужинали и вели беседы ни о чем, затем Майлз провожал ее к себе.
   Ужасающая формальность их отношений сводила Алекс с ума. Однажды она попробовала заговорить об этом с Майлзом, он сделал вид, что не понимает, о чем идет речь, но стоило ей протянуть руку, чтобы дотронуться до него, он подпрыгнул будто от ожога и тут же, сославшись на усталость, выпроводил ее из каюты.
   Вначале Алекс успокаивала себя тем, что он еще не выздоровел, потом, когда все видимые признаки слабости исчезли, она стала говорить себе, что виной всему его занятость. Из-за шторма корабль сбился с курса, и Майлз стремился как можно быстрее вывести судно в теплые быстрые воды Гольфстрима. Но через несколько дней и эта проблема была решена: Оги явился с докладом о том, что температура воды за бортом, измеряемая по приказу Майлза ежечасно, наконец значительно повысилась, что свидетельствовало о том, что они вошли в течение. Хорошая новость тем не менее никак не повлияла на отношение Майлза к ней. Александра не знала, какие еще найти отговорки, и, поскольку Майлз отказывался обсуждать проблему, в чем бы она ни состояла, ей ничего не оставалось делать, кроме как коротать время за шитьем.
   Алекс сшила четыре платья — все простые и скромные, но, быть может, за счет своей простоты на ней они смотрелись просто великолепно. Она сшила два повседневных платья: одно светло-фиолетовое из чесучи, другое — из бледно-зеленого камлота с круглым вырезом. Среди чудесных тканей в трюме Алекс нашла мягкий рубчатый канифас в тонкую желтую полоску. Из него Алекс сшила дорожный костюм, состоящий из юбки и короткого жакета с зауженными рукавами. Используя в качестве образца одну из самых нарядных рубашек Майлза, Алекс сшила батистовую блузу с пеной кружев на груди и на рукавах.
   Самым экстравагантным, на взгляд Алекс, был пеньюар из серого шелка.
   Свой свадебный наряд она начала шить первым, но, стран-ное дело, не закончила до сих пор. Работа не ладилась, и через несколько недель бесплодных стараний Алекс отложила его в сторону. Вчера, когда пеньюар был закончен, она вновь взялась за свадебное платье.
   Отложив голубой шелк в сторону, Алекс задумалась. Мелодичное пение певчей птички отвлекло ее от грустных мыслей, и она улыбнулась. Обогнув письменный стол Майлза, за которым работала, Александра подошла к клетке с ярко-желтым кенарем, которого подарил ей Спанглер. Птичка, склонив набок головку, внимательно смотрела на свою хозяйку.
   — Ну, Цезарь, будет тебе смотреть на меня. Лучше спой. Я так соскучилась по твоим песенкам, ведь, кроме тебя, мне некому составить компанию.
   Послышался стук в дверь.
   Посадив Цезаря на ладонь, Алекс достала его из клетки. Кенарь нахохлился, вцепившись в ее руку коготками, и заворковал. Алекс рассмеялась.
   Между тем дверь в каюту открылась. Майлз стоял на пороге, слушая, как она смеется. Последнее время ему редко удавалось услышать ее смех, и на это были причины. Он и сам понимал, что дает ей мало поводов для веселья.
   Но в такие минуты, когда Майлз мог тайком наблюдать за ней, он искренне любовался ею. В Александре действительно было что-то необыкновенно милое. Ему временами хотелось броситься к ней, обнять, разделить ее смех и веселье, вернуть радость в их отношения. Но прошел месяц, а Майлз все никак не мог избавиться от наваждения. Всякий раз, когда Алекс была рядом, у нее за спиной хохотал Диего, вернувшийся из ада, чтобы свершить возмездие. Майлз желал Алекс больше чем когда бы то ни было прежде, любил сильнее, чем считал способным любить, но тень Диего легла между ними, и стоило Майлзу возжелать Алекс или подумать о своей любви к ней, как тень поднималась, разрастаясь до огромных размеров, и уносила его за собой в мрачные бездны жестокого воображения.
   И тогда в нем закипала злость: злость на себя, злость на нее за то, что он вынужден был терпеть эту ужасную пытку. Вот и сейчас случилось то же, что всегда. Майлз опустил голову, надеясь, что она не заметит того, что с ним происходит, понимая при этом, что тешит себя иллюзией: даже не зная источника его мучений, Алекс чувствовала и понимала, что он уже не тот, что раньше. Алекс видела, что с ним беда, и чем упорнее он отрицал этот очевидный факт, тем более она отдалялась, ускользала от него. Стена, возведенная между ними кознями Диего, была тверда и непроницаема, и чем больше стремился Майлз проломить ее, тем тверже она становилась.
   Цезарь снова забрался к себе на жердочку, жалобно попискивая, и Алекс, вздохнув, отвернулась от клетки. При виде Майлза улыбка сразу сползла с ее губ.
   — Прости, я не заметила, что ты тут, — извинилась она. — Тебе нужен стол?
   Не дождавшись ответа, Алекс убрала клетку со стола.
   — Я отнесу его к себе, чтобы тебе не мешать.
   Дьявол! Майлз терпеть не мог, когда она так вот спешно уходила от него, словно он выгонял ее взашей.
   — Ну что ты, — поспешил сказать он. — Мне надо проверить карты, но вы с Цезарем можете остаться. Много времени это не займет.
   Майлз подошел к столу, а Алекс отнесла клетку к двери. Не выдержав, она пробормотала сквозь зубы:
   — Бог воздаст тебе за то, что ты вынужден так долго терпеть мое присутствие.
   — Что? — подняв голову, спросил Майлз.
   — Ничего.
   Кросс пожал плечами.
   — Как твое платье? — спросил он, указывая на корзину. — Не тот ли это наряд, над которым ты трудишься вот уже месяц, или ты решила сделать себе весь гардероб из голубого шелка?
   — Это тот самый наряд, — ядовито ответила Алекс и, схватив корзинку, прижала ее к груди, словно Майлз собирался отнять у нее ее собственность.
   — Поскорее заканчивай. Цвет прямо твой. Не терпится увидеть тебя в нем, — мимоходом бросил Майлз, делая какие-то вычисления.
   Алекс уже собиралась тихо выйти за дверь, но тон, каким было отпущено это замечание — холодно-вежливый и вместе с тем небрежный, — оказался последней каплей. Слезы брызнули у нее из глаз.
   — О, я очень сомневаюсь в том, что ты хочешь меня в нем увидеть!
   — Что случилось? Что я такого сказал?
   — Это платье должно было стать моим свадебным нарядом, черт побери! А теперь скажи, что ты жаждешь увидеть меня в свадебном платье!
   Майлз отложил в сторону перо и отвел глаза. Что он мог ей сказать?
   Для Алекс его молчание было красноречивее всяких слов.
   — Спасибо. Теперь мне все ясно, — тихо сказала она, кусая губы.
   — Алекс… — Майлз встал, отодвинув ногой стул. Обитые металлом ножки проскрежетали по настилу пола, и у Алекс пробежали мурашки по спине от противного звука. — Алекс, мне жаль, если я сказал или сделал что-то, что тебя расстроило.
   — В самом деле? — язвительно переспросила она.
   — В самом деле, — с нажимом в голосе подтвердил он.
   Майлзу начинал надоедать этот неприятный разговор. Он злился на нее за то, что она начала его, и на себя — за то, что не мог закончить его так, как следовало. Он понимал, что должен подойти к ней, обнять, развеять ее тревогу и сомнения… И, как обычно, когда он оказывался не в силах выполнить то, что хотел, разозлился. Стараясь сдержать ярость, он проговорил:
   — Я никогда не хотел причинить тебе боль.
   — Тогда, Майлз, прошу тебя, прямо сейчас объясни мне все. Скажи, что я такого сделала или сказала, что оскорбило тебя настолько, что ты с трудом выносишь мое присутствие и даже не можешь мне в глаза взглянуть!
   — Не знаю, что ты имеешь в виду, Александра, — уклончиво ответил Майлз. — Все плохое мы давно преодолели.
   — И не пришли ни к каким выводам! — выкрикнула она, не в силах более оставаться безучастной.
   Не замечая того, что делает, Алекс подбежала к нему, накрыла его руку своей — Майлз тут же отдернул руку.
   — Вот видишь! Это я и имела в виду! Почему я даже дотронуться до тебя не могу?
   — Я занятой человек, Алекс. Тебе, очевидно, трудно это понять. Быть капитаном — нелегкое дело, а наше маленькое приключение на Тенерифе сбило нас с графика.
   — По твоим словам выходит, что в этом «маленьком приключении» виновата я!
   — Черт, конечно, не ты, но ведь время мы потеряли! На Пальме ты сказала, что хочешь понять меня. Вот тебе первый урок, моя дорогая. Оружие и амуниция, которые мы везем повстанцам, важнейшая вещь для революции. Один день задержки может стоить жизни сотням людей.
   — Я понимаю, Майлз, очень хорошо все понимаю. Но разве ты сам не видишь, что пользуешься своей занятостью как отговоркой.
   — Отговоркой?! Нашла слово! Ты просто делаешь из мухи слона. Честно говоря, мне кажется, что ты ревнуешь меня к работе, потому что, оправившись от ранения, я больше не нахожусь у тебя под каблуком!
   Алекс отшатнулась как от пощечины.
   — Ты несправедлив ко мне и знаешь это, — проговорила она, едва сдерживая слезы. — Дело не в том, что ты занят, Майлз. Дело в твоих чувствах. На Пальме ты говорил, что любишь меня, да и потом повторял не раз. Если это уже не так, прошу тебя, скажи мне.
   — Алекс, сейчас не время…
   — Много ли времени надо, чтобы сказать: «Я люблю тебя»?
   — Алекс, прошу…
   — Довольно водить меня за нос. Скажи, любишь ты меня или нет?
   В глазах ее стоял страх, страх и любовь, выражаемая столь открыто, столь явно, что Майлз готов был заплакать от жалости к ней и к себе тоже. Ее глаза блестели от слез, слез отчаяния, и лицо его прояснилось. Он не знал, что и в его глазах стояла боль, источник которой она не могла понять. Майлз заставил себя протянуть руку и коснуться ее лица. Алекс жадно схватила его руку, прижала к своей щеке, губам.
   — Ты любишь меня, Майлз? — спросила она, целуя его ладонь.
   — Если бы ты только знала как, — пробормотал он.
   — Тогда откуда эта стена между нами? — прошептала она. — Почему ты отталкиваешь меня, относишься ко мне так, будто я тебе чужая? Ты не прикасался ко мне с того вечера, как…
   — Я знаю! — рявкнул он, и вся его нежность исчезла.
   Майлз вырвал руку и отошел в дальний угол комнаты, словно не мог выносить ее близости. Не в силах слова вымолвить от обиды, Алекс поплелась к двери.
   — Не понимаю, что с нами происходит, — хрипло сказала она, глядя в пол.