без автора. Тысяча и одна ночь

А царь призвал вельмож своего царства и спросил их: «Сколько царей среди царей сватали мою дочь?» И ему ответили: «Много!» И царь спросил: «А подарил ли мне хоть кто-нибудь из них подобный подарок?» И все сказали: «Нет, так как не найдётся ни у кого из них ничего подобного этому».

«Я попрошу совета у Аллаха великого о том, чтобы выдать мою дочь замуж за этого купца. Что вы скажете?» – опросил царь. И ему ответили: «Дело будет таково, как ты посмотришь».

И царь велел евнухам унести эти четыре блюда с тем, что на них было, и отнести их к нему во дворец, а потом он свиделся со своей женой и поставил блюда перед нею, и она открыла их и увидала на них нечто такое, подобного чему у неё никогда не было. «От какого это царя? – спросила она. – Может быть, это от одного из царей, которые сватались к твоей дочери?» – «Нет, – ответил ей Царь, – это от одного человека, каирского купца, который пришёл в наш город. Когда я услышал о его приходе, я послал к нему посланного, чтобы тот провёл его к нам, и мы бы стали с ним дружны – быть может, мы найдём у него какие-нибудь камни и купим их у него в приданое нашей дочери. И он последовал нашему приказанию и доставил нам эти четыре блюда, которые поднёс нам в подарок, и я увидал, что это красивый юноша, почтённый и обладающий совершённым умом и приятным видом, – чуть что не из сыновей царя. И когда я его увидел, моё сердце склонилось к нему, и моя грудь из-за него расширилась, и мне захотелось женить его на нашей дочери. Я показал этот подарок вельможам моего царства и спросил их: „Сколько царей сватались к моей дочери?“ И они сказали: „Много!“ И тогда я спросил: „А разве ктонибудь принёс мне подобное этому?“ И все сказали: „Нет, клянёмся Аллахом, о царь времени, потому что ни у кого из них ничего такого не найдётся“. И я сказал им: „Я спрошу совета у Аллаха великого о том, чтобы отдать мою дочь ему в жены. Что вы скажете?“ И они отвечали: „Дело будет таково, как ты посмотришь“. – „Что же скажешь ты мне в ответ?..“

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать вторая ночь

Когда же настала четыреста тридцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь города Багдада, показав своей жене подарок, рассказал ей о качествах купца Али-ювелира и о том, что он хочет женить его на своей дочери, и спросил её: „А что скажешь ты мне в ответ?“ И жена его ответила: „Власть у Аллаха и у тебя, о царь времени, что Аллах захочет, то и будет“. – „Если захочет Аллах великий, мы не выдадим её ни за кого, кроме этого юноши“, – сказал царь. И они проспали эту ночь, а когда наступило утро, царь вышел в диван и велел привести купца Али-египетского и всех купцов Багдада, и они все явились. И когда они предстали пред очами царя, тот велел им сесть, и они сели, а затем царь сказал: „Приведите судью дивана“. И судья явился к царю, и тот сказал: „Судья, напиши запись моей дочери с купцом Али-египетяним“. И Аля-египтянин оказал: „Прощенье, о владыка наш султан! Не годится, чтобы был зятем царя купец, подобный мне“. – „Я пожаловал тебе это и сан везиря“, – сказал царь, и тотчас же облачил его в одежду везиря. И тогда Али сел на везирское кресло и сказал: „О царь времени, ты пожаловал мне это, и мне оказан почёт твоей милостью, но выслушай от меня слово, которое я тебе скажу“. – „Говори и не бойся“, – молвил царь. И Аля сказал: „Раз вышел благородный приказ о выдаче твоей дочери замуж, надлежит, чтобы брак её был с моим сыном“. – „Разве у тебя есть сын?“ – спросил царь. „Да“, – ответил Али. И царь сказал: „Пошлая за ним сию же минуту!“ И Али отвечал: „Слушаю и повинуюсь!“

И он послал одного из своих невольников за сыном, и невольник привёл его, и сын Али, представ пред очами царя, поцеловал перед ним землю и встал, соблюдая вежливость, и царь посмотрел на него, и увидел, что он красивее его дочери и прекраснее её по стройности тела и соразмерности и блеску и совершенству. «Как твоё имя, о дитя моё?» – спросил он юношу. И тот ответил: «О владыка султан, моё имя Хасая!» А было его жизни тогда четырнадцать лет. И царь сказал судье: «Напиши запись моей дочери Хусн-аль-Вуджуд и Хасана, сына купца Алиегипетского». И судья написал его запись с нею, и дело завершилось наилучшим образом. И все, кто был в диване, ушли своей дорогой, и купцы шли вслед за везирем Алиегипетским, пока тот не достиг своего жилища (а он был в должности везиря).

И купцы поздравили его с этим и удалились своей дорогой, а везирь Али-египетский вошёл к своей жене, и та увидела, что он одет в облачение везиря, и спросила: «Что это?» И Али рассказал ей всю историю с начала до конца и сказал: «Царь выдал свою дочь за Хасана, моего сына». И жена его обрадовалась из-за этого великой радостью. И затем Али проспал эту ночь, а когда наступило утро, он поднялся в диван, и царь встретил его ласково и посадил с собою рядом и приблизил к себе и сказал: «О везирь, мы намерены устроить торжество и ввести твоего сына к моей дочери». – «О владыка султан, то, что ты считаешь хорошим, то хорошо», – ответил Али, и царь приказал устроить торжество, и город украсили, и торжество продолжалось тридцать дней, и все пребывали в блаженстве и радости, а по окончании тридцати дней Хасан, сын везиря Али, вошёл к дочери царя и насладился её красотой и прелестью. А что касается жены царя, то она, увидав мужа своей дочери, полюбила его сильной любовью и также обрадовалась великой радостью из-за его матери. И потом царь велел построить Хасану, сыну везиря, дворец, и ему быстро построили большой дворец, и сын везиря поселился там, и его мать проводила у него по нескольку дней, а потом уходила домой.

И жена царя сказала своему мужу: «О царь времени, мать Хасана не может жить у своего сына и оставить везиря. И не может жить у везиря я оставить своего сына». – «Ты права», – ответил царь и велел построить третий дворец, рядом с дворцом Хасана, сына везиря. И построили третий дворец в короткий срок. И царь велел, чтобы имущество везиря перенесли в этот дворец. И его перенесли, и везирь поселился там. А все три дворца сообщались один с другим. И когда царь хотел поговорить с везирем, он приходил к нему вечером или посылал за ним. И так же делали Хасан, его мать и отец. И они жили все вместе в положении, угодном Аллаху, приятною жизнью…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать третья ночь

Когда же настала четыреста тридцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь и его сын продолжали жить некоторое время вместе, в положении, угодном Аллаху, приятнейшей жизнью. А затем на царя нашла слабость и усилилась его болезнь, и он призвал вельмож своего царства и сказал им: „На меня напала сильная болезнь и, может быть, это болезнь смертельная, и я призвал вас, чтобы с вами посоветоваться об одном деле. Посоветуйте же мне то, что сочтёте хорошим“. – „А каков замысел, о котором ты с нами советуешься, о царь?“ – спросили они. И царь сказал: „Я стал стар и заболел я опасаюсь зла для царства из за своих недругов. И хочу я, чтобы вы все сошлись на ком-нибудь, и я бы присягнул ему на царство при жизни, и вы были бы спокойны“.

И все вельможи сказали: «Мы все сошлись на муже твоей дочери, Хасане, сыне везиря Али. Мы видим его разум, совершенство и понятливость, и он знает место великого и малого». – «Вы согласны на это?» – спросил царь. И вельможи сказали: «Да!» – «А может быть, вы говорите это передо мной из смущения, а за спиной моей говорите другое?» – спросил царь. И все вельможи сказали: «Клянёмся Аллахом, наши слова и явно и тайно одни и те же и не меняются, и мы порешили об этом со спокойным сердцем и расправившейся грудью». – «Если дело таково, – сказал царь, – то призовите завтра судью священного закона и всех царедворцев, наместников и вельмож царства ко мне и завершим дело наилучшим образом».

И вельможи сказали: «Слушаем и повинуемся!» И ушли от царя и предупредили всех учёных и знатных лиц из эмиров. А когда настало утро, они пришли в диван и послали к царю, прося у него разрешения войти к нему. И царь позволил им, и они вошли и приветствовали его и сказали: «Мы все предстали пред очами твоими». И царь спросил их: «О эмиры Багдада, кого вы согласны поставить над собою царём после меня, чтобы я привёл к присяге его при жизни, перед смертью, в присутствии вас всех?» И все они сказали: «Мы сошлись на Хасане, сыне везиря Али и муже твоей дочери». – «Если дело таково, – сказал царь, – поднимайтесь все и приведите его ко мне». И все вельможи поднялись и пошли во дворец Хасана, и сказали ему: «Иди с нами к царю». – «Зачем?» – спросил их Хасан. И они сказали: «За делом, в котором будет устроение и для нас и для тебя».

И Хасан вышел с ними и вошёл к царю и поцеловал Землю меж его рук, и царь сказал ему: «Садись, дитя моё». И Хасан сел, и тогда царь сказал: «О Хасан, эмиры все вместе согласились насчёт тебя и сговорились, что сделают тебя над собой царём после меня, и я хочу привести людей к присяге тебе при жизни, чтобы закончить дело».

И тут Хасан встал и поцеловал землю меж рук царя и сказал ему: «О владыка наш царь, среди эмиров есть люди старше меня годами и выше саном избавьте меня от этого дела!» Но все эмиры сказали ему: «Мы согласны, чтобы только ты был царём над нами!» – «Мой отец старше меня, и мы с отцом – одно, и не годится ставить меня впереди его», – сказал Хасан. Но его отец молвил: «Я соглашусь лишь на то, на что согласились мои братья, а они согласились насчёт тебя и сговорились о тебе; не прекословь же приказу царя и приказу твоих братьев».

И Хасан склонил голову к земле от стыда перед царём и перед своим отцом, и царь спросил эмиров: «Годен ли он вам?» И они ответили: «Годен!» И все прочитали после этого фатаху семь раз. А потом царь сказал: «О кади, напиши законное свидетельство об этих эмирах, что они согласились объявить султаном Хасана, мужа моей дочери, и что он будет над ними царём». И кади написал об этом свидетельство и подписал его, после того как все присягнули Хасану на царство, и царь присягнул ему и велел ему сесть на престол царства. И все поднялись и поцеловали руки царю Хасану, сыну везиря, и выразили ему повиновение, и Хасан творил в этот день великий суд, и наградил он вельмож царства роскошными одеждами. А потом диван разошёлся, и Хасан вошёл к отцу своей жены и поцеловал ему руки, и тот сказал ему: «О Хасан, тебе должно бояться Аллаха, управляя подданными…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать четвёртая ночь

Когда же настала четыреста тридцать четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь и Хасан, когда покончил с диваном, вошёл к отцу своей жены и поцеловал ему руки, и тот сказал ему: „О Хасан, тебе должно бояться Аллаха, управляя подданными“. И Хасан отвечал: „Твоими молитвами за меня, о батюшка, достанется мне поддержка свыше“.

И потом он пошёл к себе во дворец, и его встретила его жена со своей матерью и прислужницами, и они поцеловали ему руки и сказали: «День благословенный!» И поздравили его с царской властью.

А затем Хасан вышел из своего дворца и пошёл во дворец своего родителя, и они сильно обрадовались тому, что Аллах пожаловал Хасану назначение на царство.

И отец Хасана наставлял его бояться Аллаха и быть кротким с подданными. И Хасан провёл эту ночь до утра радостный и довольный, а затем он совершил положенные молитвы, прочитал должную часть Корана и прошёл в диван, и прошли туда все воины и обладатели должностей.

И Хасан творил суд между людьми, призывая к благому и удерживая от порицаемого, и назначал и отставлял, и он не переставал судить до конца дня, а затем диван закончился наилучшим образом, и воины удалились, и всякий из них ушёл своей дорогой. А Хасан поднялся и пошёл во дворец и увидел, что отца его жены отяготила болезнь.

«С тобой не будет беды», – сказал он ему. И отец его жены открыл глаза и сказал: «О Хасан!» – «Я здесь, о господин», – отвечал Хасан. И старец молвил: «Теперь приблизился мой срок; заботься же о твоей жене и её родительнице, будь богобоязнен и почтителен к родителям.

Страшись величия царя судящего и знай, что Аллах повелевает быть справедливым и милостивым». И царь Хасан сказал ему: «Слушаю и повинуюсь!» И прежний царь прожил после этого три дня и преставился к милости Аллаха великого, и его обрядили и завернули в саван и устраивали по нем чтения и произнесения Корана до конца сорока дней. И царь Хасан, сын везиря, остался один правителем, и подданные обрадовались ему, и все дни его были радостью, а его отец все время был великим везирем правой стороны, и Хасан взял себе другого везиря, и обстоятельства выправились.

И оставался Хасан царём в Багдаде долгое время, и получил он от дочери царя троих детей мужеского пола, которые унаследовали власть после него. И жили они прекраснейшей и приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний. Да будет же слава тому, кому принадлежит вечность и в чьей руке отмена и утверждение!

Рассказ о старухе и паломнике (ночи 434—436)

Рассказывают, – продолжала Шахразада, – что один человек из паломников заснул долгим сном, а когда он проснулся, то не увидел даже следов своих спутников. И он поднялся и пошёл и сбился с дороги и, пройдя немного, нашёл палатку. И у входа в палатку он увидал старую женщину, а подле неё заметил спящую собаку. И человек приблизился к палатке и приветствовал старуху и попросил у неё поесть, и старуха сказала: «Пойди в ту долину и налови змей, сколько будет тебе нужно, а я их изжарю и накормлю тебя». – «Я не осмеливаюсь ловить змей, и я никогда не ел их», – сказал человек. И старуха молвила: «Я пойду с тобой и наловлю их, не бойся же!»

И она отправилась с ним (а собака следовала за нею) и наловила змей, сколько было нужно, и стала их жарить, и паломник не знал, как избежать такого угощения, и испугался голода и поел этих змей. А потом ему захотелось пить, и он попросил у старухи воды. И старуха сказала ему: «Вон перед тобою ручей, пей из него».

И человек пошёл к ручью и увидел, что вода в нем горькая, но он вынужден был пить эту воду, несмотря на сильную её горечь, так как его поразила жажда страшная.

И он напился, а затем вернулся к старухе и сказал ей: «Я дивлюсь на тебя, старуха, и на то, что ты пребываешь здесь и остаёшься в таком месте…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать пятая ночь

Когда же настала четыреста тридцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что человек-паломник напился из ручья горькой воды, так как его поразила великая жажда, а потом он вернулся к старухе и сказал ей: „Дивлюсь я на тебя, о старуха, и на то, что ты пребываешь в этом месте и питаешься такой пищей я пьёшь такую воду“.

«А каковы ваши страны?» – спросила его старуха, и паломник ответил: «В наших странах дома поместительные, просторные, и плоды спелые, сладкие, и воды обильные, вкусные, и кушанья прекрасные, и мясо жирное, и овцы многочисленные, и всякие хорошие вещи и прекрасные блага, подобные каким бывают только в раю, который описал Аллах великий своим праведным рабам».

«Я слышала все это, – молвила старуха. – Скажи мне, бывают ли у вас султаны, которые судят вас и притесняют своим приговором, когда вы под их властью.

А если кто-нибудь из вас согрешит, они берут ваше имущество и расточают его, а когда захотят, выгоняют вас из ваших домов и искореняют ваш род?» – «Это бывает», – ответил человек.

И старуха сказала: «Тогда, клянусь Аллахом, эти тонкие кушанья, и прекрасная жизнь, и сладостные блага при притеснениях и несправедливости будут проникающим ядом, а наши кушанья при безопасности окажутся полезным лекарством. Не слышал ты разве, что величайшие блага, после посвящения себя Аллаху, – здоровье и безопасность, а это бывает только, если султан, преемник Аллаха на земле, справедлив, если он хорошо умеет управлять. Прежде султану надлежало обладать даже незначительной важностью, так как подданные, видя его, уже боялись. А султану нынешнего времени должно обладать совершеннейшим искусством управления и полнейшею важностью, ибо подданные теперь не таковы, как прежде, и наше нынешнее время – время людей с непохвальными качествами и странными делами, и им приписывают глупость и жестокосердие, и они таят в себе ненависть и вражду. И если султан (прибегаю к Аллаху великому!) окажется среди них слабым или не умеющим управлять и не внушающим почтения, это несомненно будет причиной запустения страны. Говорится в поговорках: „Лучше притеснение от султана на сто лет, чем притеснение подданными друг друга хоть на один год“. И когда притесняют друг друга подданные, Аллах даёт над ними власть султану-притеснителю или царю-угнетателю.

Дошло до нас в преданиях, что аль-Хаджжаджу ибн Юсуфу[440] подали однажды просьбу, в которой было написано: «Бойся Аллаха и не притесняй рабов Аллаха всякими притеснениями». И когда аль-Хаджжадж прочитал эту просьбу, он поднялся на мимбар[441] (а он был красноречив) и сказал: «О люди, Аллах великий дал мне над вами власть за ваши деяния…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать шестая ночь

Когда же настала четыреста тридцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, тогда аль-Хаджжадж ибн Юсуф прочитал эту просьбу, он поднялся на мимбар и сказал: «О люди, Аллах великий дал мне над вами власть за ваши деяния, и если бы я умер, вы не освободились бы от притеснения при столь дурных поступках, ибо Аллах великий сотворил подобных мне во множестве, и если буду не я, будет тот, кто ещё более меня злобен, сильнее притесняет и злее в ярости, как оказал поэт в этом смысле:

Над всякой десницею – десница всевышнего,

И всякий злодей всегда злодеем испытан был.

Притеснения бояться и справедливость – правильнее всего.

Просите Аллаха, чтобы исправил он ваши обстоятельства!

Рассказ о Таваддуд (ночи 436—462)

Рассказывают также, что жил в Багдаде один человек, сановитый, богатый деньгами и землями, и был он из больших купцов. И Аллах расширял над ним земные блага, но не принял его к желаемому и не дал ему потомства. И прошёл над ним долгий срок времени, и не было у него детей, ни девочек, ни мальчиков, и стали года его велики, и размякли у него кости, и согнулась его спина, и увеличилась его слабость и забота, и устрашился он, что пропадут его имущество и состояние, если не окажется у него сынанаследника, из-за которого его будут вспоминать.

И купец стал молить Аллаха великого, и постился днём, и простаивал ночи, и приносил обеты Аллаху, векому, живому, неизменно сущему, и посещал праведников, и умножил он мольбы к Аллаху великому. И внял ему Аллах, и принял его молитву, и умилосердился из-за его молений и сетований. И прошло лишь немного дней, и познал купец одну из своих жён, и понесла она от него этой же ночью, в тот же час и минуту, и завершила она свои месяцы, и сложила бремя, и принесла мальчика, подобного обрезку луны.

И тогда купец исполнил обеты, благодаря Аллаха, великого, славного, и выдал милостыню и одел вдов и сирот, а в вечер седьмой после рождения назвал он сына Абу-льХусном. И кормили его кормилицы, и нянчили его няньки, и носили его невольники и евнухи, пока мальчик не стал большой. И подрос он, и вырос, и сделался взрослым. И он выучил великий Коран и предписания ислама, и дела правой веры, и письмо, и поэзию, и счёт и научился метать стрелы; и стал он единственным в своё время и прекраснейшим из людей того века и столетия – красивый лицом, красноречивый языком. И он ходил, покачиваясь от гибкости и стройности, и кичился, и жеманился, гордясь – румянощекий, с блестящим лбом и зелёным пушком, как сказал про него один из поэтов:

Явился пушок весенний зрачкам моим,

И как удержаться розам с концом весны?

Не видишь ли ты: взрастила щека его

Фиалки, что вырастают меж листьями.

И он провёл с отцом долгое время, и его отец радовался ему и был весел. И достиг юноша зрелости мужчины, и тогда отец посадил его в один из дней перед собою и сказал ему: «О дитя моё, приблизился срок и наступило время моей кончины, осталось лишь встретить Аллаха, великого, славного. Я оставлю тебе твёрдого имущества, и деревень, и владений, и садов достаточно для детей твоих детей; страшись же Аллаха великого, о дитя моё, распоряжаясь тем, что я тебе оставил, и следуй лишь за теми, кто оказал тебе помощь».

И прошло лишь немного времени, и заболел этот человек и умер. И сын обрядил его наилучшим образом и похоронил его, и вернулся в своё жилище и сидел, принимая соболезнования, дам я ночи, и вдруг вошли к нему его друзья и сказали: «Кто оставил подобного тебе, тот не умер, и все, что миновало, – миновало, а принимать соболезнования годится лишь девушкам да женщинам, скрытым за завесой».

И они не оставляли Абу-ль-Хусна до тех пор, пока тот не сходил в баню, и тогда они вошли к нему и рассеяли его печаль…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста двадцать седьмая ночь

Когда же настала четыреста тридцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-ль-Хусн, сын купца, когда его друзья вошли к нему в баню и рассеяли его печаль, забыл завещание своего отца и одурел от множества денег.

И думал он, что судьба его останется все такой же и что нет деньгам прекращения.

И стал он есть и пить, и наслаждаться и веселиться, и награждать и одарять, и был щедр на золото, и постоянно ел куриц и ломал печати на сосудах и булькающих кувшинах, и слушал песни, и делал он так до тех пор, пока деньги не ушли и положение его не опустилось.

И исчезло все, что было перед ним, и раскаялся он и смутился и растерялся. И когда сгубил он то, что сгубил, не осталось у него ничего, кроме невольницы, которую оставил ему его отец среди того, что оставил.

А этой невольнице не было подобных по красоте, прелести, блеску и совершенству и стройности стана, и была она обладательницей знаний и качеств и достоинств, находимых приятными. Она превзошла людей своего века и столетия, став выше прекрасных по знаниям и поступкам, по гибкости и склонению стана. И при этом она была в пять пядей ростом, подруга счастья, и обе половины её лба походили на молодую луну в месяц шабан; брови у неё были тонкие и длинные, а глаза – как глаза газелей. Её нос походил на острие меча, щеки – на анемоны, а рот – на печать Сулеймана; зубы её были точно нанизанные жемчужины, а пупок вмещал унцию орехового масла. Её стан был тоньше, чем тело изнурённого любовью и недужного от скрытых страстей, а бедра были тяжелей куч песку, и в общем по красоте и прелести была она достойна слов того, кто сказал:

Обратясь лицом, всех прельстит она красотой своей,

Обратясь спиной, всех убьёт она расставанием.

Луноликая, солнцу равная, точно ивы ветвь,

Ни суровый вид, аи разлука, знай, ей несвойственны.

Сад эдема скрыт под одеждою её тонкою,

А над воротом в небесах луна возвышается.

Её кожа была чиста, и веяло от неё благоуханием, и казалось, что сотворена она из света и создана из хрусталя. Её щеки розовели, и строен был её рост и стан, как сказал про неё красноречивый и искусный поэт:

Она чванится и в серебряном и в сафлоровом,

И в сандаловом, что на розовом, шитом золотом.

Как цветок она, что в саду цветёт, иль жемчужина

В украшении, или девы лик в алтаре она.

Как стройна она! Если скажет ей её стройность: «Встань!»

Скажут бедра ей: «Посиди пока, будь медлительна!»

И когда просить буду близости, и краса шепнёт:

«Будь же щедрою!», а ей изнеженность: «Погоди!» – шепнёт.

Восхвалю того, кто красою всей наделил её,

А влюблённому речь хулителей дал в удел одну.

Она похищала того, кто её видел, прелестью своей красоты и влагой своей улыбки и метала в него свои острые стрелы из глаз; и при всем том она была красноречива в словах и хорошо нанизывала стихи.

И когда пропало все имущество Абу-ль-Хусна и стало явным его дурное положение, он провёл три дня, не пробуя вкуса пищи и не отдыхая во сне, и невольница сказала ему: «О господин, доставь меня к повелителю правоверных Харуну ар-Рашиду…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста тридцать восьмая ночь

Когда же настала четыреста тридцать восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница сказала своему господину: „о господин, доставь меня к Харуну ар-Рашиду, пятому из сынов аль-Аббаса, и потребуй от него в уплату за меня десять тысяч динаров, а если он найдёт эту цену слишком дорогой, скажи ему: „О повелитель правоверных, моя невольница стоит больше этого. Испытай её, и её цена станет великой в твоих глазах, так как этой девушке нет подобных, и она годится только для тебя“. И берегись, господин мой, продать меня за меньшую цену, чем я тебе сказала, – прибавила невольница, – её мало за такую, как я“.