без автора. Тысяча и одна ночь

О твоего отца и матери, и живи у меня в этом месте, спокойная сердцем и умом, и я принесу тебе все, что ты потребуешь». И после этого он стал меня обнимать и целовать…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Шестьсот шестьдесят девятая ночь

Когда же настала семьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка говорила Сейф-аль-Мулуку: „И, после того как царь джиннов все рассказал мне, он начал меня обнимать и целовать и сказал мне: „Живи здесь и не бойся ничего“. А потом он оставил меня и скрылся на некоторое время и, вернувшись, принёс эту скатерть, подстилки и ковры, и он приходит ко мне каждый вторник и живёт у меня три дня, а в четвёртый день он остаётся до послеполуденного времени и уходит и отсутствует до вторника, а потом приходит, будучи в том же облике. И придя, он ест и пьёт со мной и обнимает меня и целует, и я невинная девушка, такая, какой создал меня великий Аллах, и юноша ничего со мной не сделал. А моего отца зовут Тадж-аль-Мулук, и не знает он обо мне вестей и не напал на мой след. Вот моя история, расскажи же мне и ты свою историю“.

«Моя история длинная, и я боюсь, что если я стану тебе рассказывать, время над нами затянется и придёт ифрит», – сказал Сейф-аль-Мулук. И девушка молвила: «Он ушёл от меня лишь за час до твоего прихода и придёт только во вторник. Сиди же здесь, будь спокоен и успокой свой ум и расскажи мне, что с тобой случилось, от начала до конца». И Сейф-аль-Мулук отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

И он начал свой рассказ и завершил его полностью, с начала до конца, и когда он дошёл до рассказа о Бадиаль-Джемаль, глаза девушки пролили обильные слезы, и она воскликнула: «Не то я о тебе думала, о Бади-альДжемаль! Разве ты меня не вспоминаешь и не говоришь: „Сестра моя, Девлет-Хатун, куда она пропала?“ И потом она стала ещё сильнее плакать и печалиться о том, что Бади-аль-Джемаль её не вспоминает.

И Сейф-аль-Мулук сказал ей: «О Девлет-Хатун, ты из людей, а она из джиннов; откуда же она может быть тебе сестрой?» – «Она моя молочная сестра, – ответила Девлет-Хатун, – и причина этого в том, что моя мать вышла погулять в сад, и пришли к ней потуги, и она родила меня в саду. А мать Бади-аль-Джемаль была в этом саду со своими приближёнными, и пришли к ней потуги, и она отошла в конец сада и родила Бади-аль-Джемаль. И она послала одну из невольниц к моей матери, прося у неё еды и вещей, нужных при родах, и матушка послала ей то, что она просила, и пригласила её. И джинния поднялась и взяла Бади-аль-Джемаль с собой и пришла к моей матеря, и та выкормила Бади-аль-Джемаль. И её мать, а с нею и девочка, провели у пас в саду два месяца, а после того джинния ушла в свою страну, и она дала моей матери одну вещь и сказала: „Если я тебе понадоблюсь, я приду к тебе в этот сад“. И Бади-аль-Джемаль приходила со своей матерью каждый год, и они оставались у нас некоторое время, а потом возвращались в свою страну, и если бы я была у этой матери, о Сейф-аль-Мулук, и увидела бы тебя у нас в нашей стране, когда мы все были, как всегда, вместе, я бы придумала против неё хитрость, чтобы привести тебя к желаемому. Но я нахожусь в этом месте, и они не знают обо мне вестей, и если бы они узнали обо мне вести и знали бы, что я здесь, они могли бы освободить меня отсюда, но власть принадлежит Аллаху, – слава и величие ему! – и что же мне делать?» – «Поднимайся и пойдём со мной, – сказал Сейф-аль-Мулук. – Мы убежим и уйдём, куда хочет Аллах великий». – «Мы не можем этого сделать, – ответила девушка. – Клянусь Аллахом, если бы мы убежали на расстояние года пути, этот проклятый настиг бы нас в одну минуту и погубил бы нас». – «Я где-нибудь спрячусь, и когда он будет проходить мимо, ударю его мечом и убью», – сказал Сейф-аль-Мулук.

И тогда девушка молвила: «Ты не можешь его убить иначе, как убив его душу». – «А душа его в каком месте?» – спросил Сейф-аль-Мулук, и девушка сказала: «Я спрашивала его об этом много раз, но он не признавался мне, где она. И случилось в один день из дней, что я к нему пристала, и он рассердился на меня и воскликнул: „Сколько ты ещё будешь меня спрашивать про мою душу и какова причина твоих расспросов о моей душе?“ – „О Хатим, – ответила я ему, – у меня остался, кроме тебя, лишь Аллах, и пока я жива, я всегда буду привязана к твоей душе, и если я не буду её беречь, храня её в моих очах, то какова будет моя жизнь после тебя? А если я бы знала, где твоя душа, я бы её берегла, как моё правое око“. И тут царь джиннов сказал мне: „Когда я родился, звездочёты сказали, что гибель моей души будет от руки одного из сыновей царей человеческих, и я взял мою душу и положил её в зоб воробья, а воробья я запер в коробочку и положил эту коробочку в шкатулку, а шкатулку я положил в семь ларцов, которые я положил в глубь семи ящиков, а ящики я положил в мраморный сундук и утопил его в этой стороне моряокеана, так как эта сторона далека от стран человеческих и никто из людей не может до неё добраться. Вот я тебе сказал; не говори же об этом никому, – это тайна между мной и тобой…“

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до семисот семидесяти

Когда же настала ночь, дополняющая до семисот семидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Девлет-Хатун рассказала Сейф-аль-Мулуку о душе джинна, который её похитил, и изложила ему то, что джинн ей сказал, вплоть до его слов: „Это тайна между нами“, – и продолжала: „И я сказала ему: „А кому я расскажу? Никто, кроме тебя, ко мне не приходит, чтобы я ему сказала. Клянусь Аллахом, – сказала я потом, – ты положил свою душу в крепость крепкую и великую, до которой никому не добраться, так как же доберётся до неё кто-нибудь из людей? А если допустить невозможное – и Аллах определил подобное тому, о чем говорили звездочёты, – то как может кто-нибудь из людей до этого добраться?“ И царь джиннов молвил: „Может быть, у кого-нибудь из них будет на пальце перстень Сулеймана, сына Дауда, – мир с ними обоими! – и он придёт сюда и положит руку с этим перстнем на поверхность воды и скажет: „Властью этих имён, пусть душа такогото всплывёт“. И всплывёт тот сундук, и человек его взломает, так же как ящики и ларцы, и выйдет воробей из коробочки, и человек его задушит, и я умру“. – «Это я – тот царевич, а вот перстень Сулеймана, сына Дауда, – мир с ними обоими! – у меня на пальце! – воскликнул Сейф-аль-Мулук. – Пойдём на берег моря и посмотрим, ложь ни его слова, или правда“.

И оба поднялись и пошли и пришли к морю, и ДевлетХатун осталась стоять на берегу моря, а Сейф-аль-Мулук вошёл в воду по пояс и оказал: «Властью имён и талисманов, которые на этом перстне, и властью Сулеймана – мир с ним! – пусть выплывет душа такого-то джинна, сына Синего царя». И тут море взволновалось, и сундук всплыл, и Сейф-аль-Мулук взял его и ударил им о камень и сломал сундук и сломал также ящики и ларцы и вынул воробья из коробочки. И потом они отправились во дворец и взошли на престол, и вдруг показалась устрашающая пыль и что-то большое летящее, и оно говорило: «Пощади меня, о царевич, и не убивай меня! Сделай меня твоим отпущенником, и я приведу тебя к тому, что ты хочешь!» – «Джинн пришёл, – сказала Девлет-Хатун. – Убей же воробья, чтобы этот проклятый не вошёл во дворец и не отнял у тебя птицы. Он тебя убьёт и убьёт меня после тебя». И Сейф-аль-Мулук задушил воробья, и тог умер, а джинн упал у ворот дворца и стал кучей чёрного пепла. И тогда Девлет-Хатун сказала: «Мы вырвались из рук этого проклятого. Что же нам теперь делать?» – «Помощи следует просить у Аллаха великого, который нас испытал, он нас наставит и поможет нам освободиться от того, во что мы впали», – сказал Сейф-альМулук.

И он поднялся и снял около десяти дверей из дверей дворца, а эти двери были из сандала и алоэ, и гвозди в них были золотые и серебряные, а потом он взял бывшие там верёвки из шелка и парчи и связал ими двери одна с другою. И они с Девлет-Хатун помогали друг другу, пока не донесли двери до моря и не сбросили их туда, чтобы двери превратились в корабль. И они привязали корабль к берегу, а потом вернулись во дворец и стали носить золотые и серебряные блюда, драгоценности и яхонты и дорогие металлы и перенесли из дворца все, что было легко весом и дорого по цене, и снесли все это на корабль, и сели на него, уповая на Аллаха великого, который удовлетворяет уповающего и не обманывает. И они сделали себе две палки в виде весел, а затем отвязали верёвки и дали кораблю бежать по морю. И они ехали таким образом четыре месяца, и кончилась у них пища, и усилилась их горесть, и стеснилась у них грудь, и стали они тогда просить Аллаха, чтобы он послал им спасение от того, что их постигло. А пока они плыли, Сейф-аль-Мулук, ложась спать, клал Девлет-Хатун у себя за спиной, а когда он поворачивался, между ними лежал меч.

И когда они ехали таким образом в одну ночь из ночей, случилось, что Сейф-аль-Мулук спал, а Девлет-Хатун бодрствовала. И вдруг корабль отклонился в сторону берега и подплыл к одной гавани, а в этой гавани стояли корабли. И Девлет-Хатун увидела корабли и услышала, как кто-то разговаривает с матросами, а тот, кто разговаривал, был начальником капитанов и старшим над ними. И, услышав голос этого капитана, Девлет-Хатун поняла, что на берегу – гавань какого-нибудь города и что они достигли населённых мест. И она обрадовалась сильной радостью и разбудила Сейф-аль-Мулука от сна и сказала ему: «Встань и спроси этого капитана, как называется этот город и что это за гавань».

И Сейф-аль-Мулук поднялся, радостный, и спросил: «О брат мой, как называется этот город и что это за гавань и как зовут её царя?» И капитан сказал ему: «О хладноликий, о холоднобородый, если ты не знаешь этой гавани и этого города, как же ты сюда приплыл?» И Сейф-аль-Мулук ответил: «Я чужеземец, и я плыл па корабле из купеческих кораблей, и он разбился и потонул со всем, что на нем было, а я выплыл на доске и добрался сюда, и я спросил тебя, а спросить – не позор». – «Это город Аммария, а гавань называется Гавань Камин-альБахрейн», – ответил капитан. И когда Девлет-Хатун услышала эти слова, она сильно обрадовалась и воскликнула: «Хвала Аллаху!» – «Что такое?» – спросил Сейф-аль-Мулук.

И девушка сказала: «О Сейф-альМулук, радуйся близкой помощи! Царь этого города – мой дядя, брат моего отца…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот семьдесят первая ночь

Когда же настала семьсот семьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Девлет-Хатун сказала Сейф-аль-Мулуку: „Радуйся близкой помощи! Царь этого города – мой дядя, брат моего отца, и зовут его Али-ль-Мулук. – И потом молвила: – Спроси капитана: „Султан этого города, Али-ль-Мулук, здоров?“ И Сейф аль-Мулук спросил об этом, и капитан ответил, рассерженный: „Ты говоришь: „Я в жизни сюда не приезжал и я чужеземец“, но кто же сказал тебе имя правителя города?“ И Девлет-Хатун обрадовалась и узнала капитана, а его имя было Муин-ад-дин, и это был один из вельмож у её отца, и выехал он лишь для того, чтобы её искать, когда она пропала, но не нашёл её и ходил до тех пор, пока не прибыл в город её дяди. И Девлет-Хатун сказала Сейф-аль-Мулуку: „Скажи ему: „О капитан Муинад-дин, пойди сюда поговори с твоей госпожой“. И Сейф-аль-Мулук крикнул капитану то, что она ему сказала. И когда капитан услышал слова Сейф-альМулука, он разгневался сильным гневом и воскликнул: «О пёс, кто ты и как ты меня узнал?“ И потом он приказал одному из матросов: «Дайте мне ясеневую палку. Я пойду к этому злосчастному и разобью ему голову“.

И он взял палку и направился в сторону Сейф-альМулука и увидел корабль, а в нем увидел что-то диковинное и прекрасное, и ум его был поражён. И потом он посмотрел и вгляделся как следует и увидел Девлет-Хатун, которая сидела, подобная обрезку месяца. И капитан спросил Сейф-аль-Мулука: «Что это у тебя?» И царевич ответил: «У меня девушка по имени Девлет-Хатун». И, услышав эти слова, капитан упал без чувств, так как он услышал её имя и узнал, что это его госпожа и дочь его царя.

А придя в себя, он оставил корабль и то, что в нем было, и отправился в город и пришёл ко дворцу царя и попросил позволения войти, и привратник вошёл к царю и сказал ему: «Капитан Муин-ад-дин пришёл к тебе, чтобы тебя порадовать благой вестью». И царь позволил ему войти, и он вошёл и поцеловал землю меж его руками и сказал: «О царь, с тебя подарок! Дочь твоего брата, Девлет-Хатун, прибыла в наш город, здоровая и благополучная, и она на корабле, а с ней юноша, подобный луне в ночь её полноты». И царь, услышав вести о дочери своего брата, возрадовался и наградил капитана роскошной одеждой и тотчас же приказал украсить город по случаю спасения дочери своего брата и послал к ней и призвал её к себе, вместе с Сейф-аль-Мулуком, и приветствовал их и поздравил со спасением. А потом он послал уведомить своего брата, что его дочь нашлась и пребывает у него.

И когда посол прибыл к царю, тот снарядился, и собрались войска, и Тадж-аль Мулук, отец Девлет-Хатун ехал до тех пор, пока не прибыл к своему брату, Али-льМулуку. И он встретился со своей дочерью Девлет-Хатун, и они сильно обрадовались. И Тадж-аль-Мулук прожил у своего брата неделю времени, а потом он взял свою дочь и Сейф-аль-Мулука, и они ехали, пока не прибыли в Серендиб, в страну отца девушки. И Девлет-Хатун встретилась со своей матерью, и все обрадовались её спасению и устроили торжества, и был это день великий, подобного которому не видано.

Что же касается до царя, то он оказал Сейф аль-Мулуку почёт и сказал ему: «О Сейф-аль-Мулук, ты сделал мне и моей дочери все это благо, и я не могу воздать тебе за него тем же, и воздаст тебе один лишь господь миров. Но я хочу, чтобы ты сел вместо меня на престол и правил в странах Индии: я дарю тебе мою власть, и престол, и казну, и слуг, и все это будет тебе от меня подарком». И Сейф-аль-Мулук поднялся и поцеловал землю меж рук царя и поблагодарил его и сказал: «О царь времени, я принимаю все, что ты мне подарил, и все это возвращается к тебе от меня, тоже как подарок. А я, о царь времени, не хочу ни царства, ни власти и хочу только, чтобы Аллах великий привёл меня к желаемому». – «Вот моя казна перед тобою, о Сейф-аль-Мулук, – сказал царь. – Бери из неё все что пожелаешь и не спрашивай меня об этом, да воздаст тебе за меня Аллах великий благом!» – «Да возвеличит Аллах царя! Нет мне радости ни во власти, ни в деньгах, пока я не достигну желаемого, – ответил Сейф аль Мулук. – А теперь я хочу погулять по городу и посмотреть на его площади и рынки».

И Тадж-аль-Мулук велел привести ему коня из хороших коней, и Сейф-аль-Мулуку привели коня, осёдланного и взнузданного, из коней превосходных, и царевич сел на коня и выехал на рынок и поехал по улицам города. И он смотрел направо и налево и вдруг увидал юношу, у которого был кафтан, и он предлагал его за пятнадцать динаров, и, всмотревшись в этого юношу, Сейф-аль-Мулук увидел, что он похож на его брата Сайда. А на самом деле это именно он и быт, по только цвет его лица и его состояние изменились от долгого пребывания на чужбине и тягот путешествия, и Сейф-аль-Мулук не узнал его. И он сказал тем, кто был вокруг него: «Приведите этого юношу, чтобы я его расспросил». И когда юношу привели к нему. Сейф аль-Мулук молвил: «Возьмите его и отведите во дворец, где я живу, и оставьте его у себя, пока я не вернусь с прогулки». А люди подумали, что он им приказал: «Возьмите его и отведите в тюрьму», и сказали: «Может быть, это невольник из его невольников, который убежал от него».

И они взяли этого юношу и отвели его в тюрьму, заковав его в цепи, и оставили сидеть там. А Сейф-аль-Мулук вернулся с прогулки и вошёл во дворец и забыл о своём брате Сайде, и никто ему о нем не напомнил. И оказался Сайд в тюрьме, и когда пленников вывели на работы по постройкам, Сайда взяли с ними, и он стал работать с пленниками, и скопилось на нем много грязи. И Сайд провёл таким образом месяц, раздумывая о своих обстоятельствах и говоря про себя: «В чем причина моего заточения?» А Сейф аль-Мулук был отвлечён радостной жизнью и прочим.

И случилось, что в один из дней Сейф-аль-Мулук сидел, и он вспомнил о своём брате Сайде и спросил невольников, бывших с ним: «Где юноша, который был с вами в такой-то день?» И невольники ответили: «А разве тыне сказал нам: „Отведите его в тюрьму?“ – „Я не говорил вам таких слов, я сказал вам только: „Отведите его во дворец, где я живу“, – сказал Сейф-аль-Мулук. И затем он послал царедворцев за Саидом, и его привели закованного и расковали от цепей и поставили перед Сейф-альМулуком. И тот спросил его: „О юноша, из какой ты страны?“ – „Я из Египта, и моё имя – Сайд, сын везиря Фариса“, – ответил юноша. И, услышав его слова, Сейфаль-Мулук сошёл с ложа и бросился к Сайду и повис у него на шее, и он от радости заплакал сильным плачем и воскликнул: «О брат мой Сайд! Хвала Аллаху, что я жив и вижу тебя! Я твой брат Сейф-аль-Мулук, сын царя Асима!“

И когда Сайд услышал слова своего брата и узнал его, они обняли друг друга и стали вместе плакать, и присутствующие дивились на них, а потом Сейф-аль-Мулук приказал взять Сайда и отвести его в баню. И его отвели в баню, а по выходе из бани, его одели в роскошные одежды и привели в покои Сейф аль-Мулука, и тот посадил Сайда к себе на ложе. И когда узнал обо всем Тадж-аль-Мулук, он сильно обрадовался встрече Сейф-аль-Мулука с его братом Саидом и пришёл, и все трое сидели и разговаривали о том, что случилось с ними от начала до конца.

А потом Сайд сказал: «О брат мой, о Сейф-аль-Мулук, когда утонули корабли и утонули невольники, я влез с несколькими невольниками на деревянную доску, и она плыла с нами по морю в течение целого месяца, а затем, после этого, ветер закинул нас, властью Аллаха великого, на остров. И мы вышли на этот остров голодные и оказались среди деревьев и стали есть плоды и занялись едой, и не успели мы опомниться, как вышли к нам люди, подобные ифритам, и вскочили на нас и сели нам на плечи, говоря: „Везите нас – вы стали нашими ослами“.

И я спросил того, кто сел на меня: «Что ты такое и почему ты на меня сел?» И, услышав от меня эти слова, он обвил мне одной ногой шею так, что я чуть не умер, а другой ногой ударил меня по спине, и я подумал, что он сломал мне спину. И я упал на землю, лицом вниз, а у меня не осталось больше сил от голода и жажды. И когда я упал, человек понял, что я голоден, и взял меня за руку, привёл к дереву со множеством плодов – а это была груша – и сказал: «Ешь с этого дерева, пока не насытишься». И я ел с этого дерева, пока не насытился, и потом встал и пошёл, не желая этого, и едва я прошёл немного, тот человек вернулся ко мне и вскочил мне на плечи. И я то шёл, то бежал, то трусил рысцой, а человек сидел на мне и смеялся, говоря: «Я в жизни не видел такого осла, как ты!»

И случилось, что в какой-то день мы набрали несколько кистей винограда и положили ягоды в яму после того, как потоптали их ногами, и превратилась эта яма в большой пруд. И мы подождали несколько дней и пришли к этой яме и увидели, что солнце сварило эту воду и она превратилась в вино, и тогда мы стали пить и опьянели, и покраснели наши лица, и мы начали петь и плясать, одурев от опьянения. И наши седоки спросили нас: «Отчего у вас покраснели лица и что заставляет вас плясать и петь?» И мы сказали им: «Не спрашивайте об этом: чего вы хотите, спрашивая об этом?»

«Расскажите нам, чтобы мы узнали истину об этом деле», – сказали они, и тогда мы сказали им: «В этом виноваты выжимки винограда».

И они пошли с нами в долину, где мы не могли отличить длины от ширины, и в этой долине были виноградные лозы, которым мы не видели ни начала, ни конца, а каждая кисть на них была весом ритлей в двадцать, и их все было легко сорвать. И седоки сказали нам: «Наберите этого», и мы собрали много винограда. И я увидел там большую яму, шире большого водоёма, и мы наполнили её виноградом и потоптали его ногами и сделали то же, что и в первый раз, и сок превратился в вино, и тогда мы сказали: «Оно дошло до предела зрелости. Из чего вы будете его пить?» – «У нас были ослы, как вы, и мы их съели, и от них остались головы. Напойте нас из их черепов», – сказали они. И мы напоили их, и они опьянели и легли, а их было около двухсот.

И тогда мы сказали друг другу: «Разве недостаточно им на нас ездить, к тому же они нас потом съедят? Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Но мы усилим их опьянение, а потом убьём их, и избавимся и освободимся из их рук». И мы разбудили их и стали наполнять эти черепа и поить их, и они кричали: «Это горько!» А мы говорили им: «Зачем вы говорите: „Это горько!“ Всякий, кто так говорит, умрёт в тот же день, если не выпьет десять раз».

И они испугались смерти и сказали нам: «Напоите пас по десять раз!» И когда они выпили по десяти раз, они опьянели, и их опьянение усилилось, и силы их потухли, и мы потащили их за руки. А потом мы набрали множество палок от лоз и положили их вокруг гулей и на них и разожгли огонь и остановились поодаль, смотря, что с ними будет…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот семьдесят вторая ночь

Когда же настала семьсот семьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Сайд говорил: «Когда я и бывшие со мной невольники разожгли огонь и гули оказались посреди пламени, мы остановились поодаль, смотря, что с ними будет, а потом мы подошли к ним, когда огонь потух, и увидели, что они превратились в кучу пепла. И мы восхвалили Аллаха великого, который освободил нас от них и вывел нас с этого острова, и направились на берег моря, а потом мы расстались друг с другом, и что до меня и двух невольников, то мы шли, пока не дошли до большой рощи со множеством деревьев.

И в роще мы занялись едой, и вдруг появился человек высокого роста, с длинной бородой, длинными ушами и глазами, точно два факела, и было перед ним много баранов, которых он пас, и с ним была ещё толпа людей таких же, как он. И, увидя нас, он обрадовался и развеселился и приветствовал нас и воскликнул: «Добро пожаловать! Идите ко мне, я вам зарежу овцу из этого стада и изжарю и накормлю вас». И мы спросили его: «А где твоё жилище?» И он сказал: «Близко от этой горы. Идите в ту сторону, пока не увидите пещеру, и войдите в неё. Там много гостей, таких, как вы; ступайте посидите с ними, пока мы не приготовим вам угощенья». И мы подумали, что его слова правда, и пошли в ту сторону, и вошли в пещеру, и увидели, что гости, которые там сидят, все слепые.

И когда мы вошли, один из них сказал: «Я болен», – а другой сказал: «Я слаб». И мы спросили их: «Что это за слова вы говорите? Какова причина вашей слабости и болезни?» – «Кто вы?» – спросили слепые, и вы сказали: «Мы гости». И тогда слепые спросили: «Что ввергло вас в руки этого проклятого? Пет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Это гуль, который ест сынов Адама, и он ослепил нас и хочет нас съесть». – «Как ослепил вас этот гуль?» – спросили мы их, и они сказали: «Он сейчас ослепит и вас, как нас». – «А как он вас ослепил?» – спросили мы, и слепые ответили: «Он принесёт вам чашки с молоком и скажет: „Вы устали от путешествия – возьмите это молоко и попейте его“. И когда вы его попьёте, вы станете такими же, как мы».

И тогда я сказал про себя: «Не остаётся нам спасения иначе, как хитростью», – и выкопал в земле яму и сел подле неё. А через минуту вошёл к нам этот проклятый гуль, который нёс чашки с молоком, и он подал чашку мне и чашку каждому из тех, кто был со мной, и сказал: «Вы пришли с берега и хотите пить: возьмите же это молоко и попейте его, пока я буду вам жарить мясо». И что до меня, то я взял чашку и, приблизив её ко рту, вылил её в яму и закричал: «Ах, пропал мой глаз, и я ослеп!» – и схватился рукой за глаз и стал плакать и кричать, а гуль смеялся и говорил: «Не бойся!» Что же касается двух моих товарищей, то они выпили молоко и ослепли.

И проклятый в ют же час и минуту поднялся и запер вход в пещеру и, приблизившись ко мне, пощупал мне ребра и увидел, что я тощий и на мне совсем пет мяса, и потом он пощупал другого и увидел, что он толстый, и обрадовался. И он зарезал трех баранов и ободрал их и, принеся железные вертела, насадил на них мясо баранов. И положил его на огонь и изжарил, а потом он подал их моим товарищам, и они поели, и гуль поел вместе с ними. А затем он принёс бурдюк, полный вина, и выпил вино и лёг лицом вниз и захрапел. И я сказал себе: «Он погрузился в сон, по как мне его убить?»

И я вспомнил о вертелах и, взяв два из них, положи и их на огонь и подождал, пока они не стали, как уголья. А потом я затянул пояс и, поднявшись на ноги, взял в руки железные вертела и, приблизившись к проклятому, приложил их ему к глазам и налёг на них со всей силой. И вдруг гуль вскочил на ноги и хотел меня схватить, но был уже слеп, и я побежал от него внутрь пещеры, а он бежал за мной. И я сказал слепым, что были у гуля: «Что делать с этим проклятым?» И один из них сказал: «О Сайд, поднимись и взберись к этому углублению. Ты найдёшь там блестящий меч. Возьми его и подойди ко мне, и я скажу тебе, что делать». И я поднялся к углублению и взял меч и подошёл к тому человеку, и он сказал мне: «Возьми крепче меч и ударь им гуля посредине, он тотчас же умрёт». И я побежал за гулом, который устал бегать и подошёл к слепым, чтобы их убить. И, приблизившись к нему, я ударил его мечом по середине тела, так что он превратился в две половины.

И гуль закричал мне: «О человек, если ты захотел меня убить, ударь меня второй раз!» И я собирался ударить его вторым ударом, но человек, который указал мне на меч, молвил: «Не ударяй его второй раз: он тогда не умрёт, а будет жить и погубит нас…»