Страница:
Элиз обернулась к Маленькой Перепелке.
— Сколько времени прошло со дня гибели старого военного вождя?
— Не так много. Его кости обчистили и захоронили за несколько дней до того, как послали гонцов к Ночному Ястребу.
Голос женщины был странно спокоен, и Элиз ощутила угрызения совести.
— Извини, я забыла, что тогда же погиб твой муж. Прости, если я причинила тебе боль!
— Не беспокойтесь. Он умер, но я не горюю.
И в самом деле, Маленькая Перепелка не была похожа на убитую горем вдову. Впрочем, у индейцев не было принято долго оплакивать покойных. На бурные излияния чувств отпускалось три дня, а потом жизнь вновь шла своим чередом.
— Но тебе без него, наверное, трудно?
— Да, возможно, — сказала женщина и пожала плечами с истинно галльским выражением, которое она переняла у французов.
— У тебя не было детей?
— Да, об этом я позаботилась.
— Что?!
Маленькая Перепелка с удивлением взглянула на Элиз.
— Я жевала такие листья, которые избавляют от нежеланных детей. А как бы ты поступила на моем месте?
Подумав о Винсенте Лаффонте, Элиз ответила:
— Возможно, так же.
— Да уж конечно! Но неужели французы ничего не знают об этих листьях? Такая важная для женщин вещь должна быть известна вам.
— Нет, мы этого не знаем.
— Как странно. А что же вы делаете, если не хотите иметь детей?
— Есть, конечно, различные способы и инструменты, но это опасно. Обычно мы ничего не предпринимаем.
Маленькая Перепелка покачала головой от изумления.
— Но у вас с мужем ведь не было ребенка?
— По-моему, мой муж был бесплоден. А может быть, и я…
— Наверное, он. Потому что когда я была с ним, мне не приходилось жевать листья.
Элиз вздохнула с облегчением, услышав эти слова. Иногда она недоумевала, почему у них с мужем не было детей? Может быть, тело ее само отвергало семя Винсента, так сильно она его презирала? Но не всегда природа бывает такой мудрой.
— На самом деле смерть мужа избавила меня от многих неприятностей, — продолжала Маленькая Перепелка. — Я тогда уже собиралась выгнать его из дома.
В глазах Элиз появилось изумление.
— Ты бы смогла это сделать?
— Несомненно. О, я знаю, что у французов дом принадлежит мужу, но у нас все по-другому. Здесь дом, посуда, утварь, меха, кожи, поля — все принадлежит женщине. Мужчины владеют только оружием, одеждой и лошадьми.
— И тебе позволили бы выгнать его? Неужели нет закона, по которому он мог бы вернуться?
— Нет. Я решаю это сама.
— Но если бы у вас были дети, они ушли бы с ним?
— Мои дети?! Да какая же я была бы после этого мать? Я, выносившая их под своим сердцем, родившая их в муках, выкормившая их в младенчестве! Разве цыпленок бежит за петухом? Разве маленький опоссум держится у отцовского хвоста? Разве медвежонок узнает отца-медведя? Нет! Почему же мои дети должны были уйти с ним?
— Но, может быть, он захотел бы принять участие в их воспитании…
— Детей у нас воспитывают все. С этим трудностей нет.
Элиз слышала, что индейцы никогда не бьют и не ругают своих детей. Их радушно встречали во всех домах и учили добрым словом и хорошим примером, причем не только родители, а любой человек, который в нужный момент оказывался рядом с ребенком. Вследствие такого воспитания дети вырастали уверенными в себе, бесстрашными и независимыми.
В ярком свете дня Элиз еще раз смогла убедиться, что деревня построена в виде круга. В центре находился холм, на котором стоял дом Большого Солнца, обращенный фасадом на юг. Перед домом была большая открытая площадка утоптанной земли. На этой площадке, служившей местом сбора для жителей деревни, сейчас с шумом и визгом играли подростки. Мальчики и девочки гоняли мяч, сделанный из кожи и набитый мхом.
Напротив дома Большого Солнца на другом холме стоял храм. Это было самое внушительное здание во всей деревне, построенное из огромных бревен, с сенями, обращенными на восток, чтобы непосвященные не могли видеть, что происходит внутри. Перед храмом, между двумя столбами, увенчанными фигурами орлов, горел вечный огонь. Но самой интересной деталью был конек крыши, украшенный вырезанными из дерева летящими лебедями.
— Где ты живешь? — спросила Элиз Маленькую Перепелку, когда они спустились с холма.
— Вон моя хижина — там, где живут Почитаемые Люди.
Элиз знала, что Почитаемыми становились те индейцы, которые выдвинулись благодаря своим храбрым поступкам или верной службе. Это был особый класс, гораздо более привилегированный, чем простолюдины, но все-таки не такой высокий, как приближенная к роду вождей знать.
Элиз посмотрела в сторону указанной ей хижины. Она была небольшой, но удобной. По соседству с ней было много других хижин, которые отделялись полосой деревьев от больших по размеру хижин, принадлежащих роду Солнца.
— А где живут простолюдины? — спросила Элиз.
— Вон там, в самой низине. Наверное, я должна сказать вам, что мой муж был из них.
Что-то в голосе Маленькой Перепелки заставило Элиз обернуться к ней:
— Это важно?
— Да, конечно. Нельзя выходить замуж за представителя одного с тобой класса. Но если бы на мне женился знатный индеец, мне пришлось бы ему подчиняться. А выйдя замуж за простолюдина, я сохранила свои привилегии.
— Понимаю. Но в любом случае твои дети остались бы Почитаемыми Людьми.
— Вы правы, но, если бы я удостоилась чести выйти за человека из рода Солнца, мои сыновья могли бы стать вождями.
— А твоя собственность?
— Она бы осталась у меня. Скорей всего, я бы отдала ее своей дочери как приданое.
— В любом случае твои дети унаследовали бы ее после твоей смерти?
— Да. Я знаю, у вас все наследуется по-другому, через отца. Но это так неразумно! Каждый ребенок знает свою мать, но кто может с уверенностью назвать отца?
— Вот именно, — усмехнулась Элиз. — Но если женщина может с легкостью уйти от своего мужа, чем же объяснить, что среди начезов есть такие мужчины, у которых несколько жен?
— Как правило, это мужчины из рода Солнца. Быть женой вождя — большая честь. Кроме того, это сулит благоприятные перспективы для детей, вот почему женщины идут на это. Ведь женщина не всегда ревнует, когда муж берет еще одну жену. Часто это происходит во время беременности первой жены, когда она не хочет делить ложе со своим мужем. Иногда женщина сама предлагает мужу взять другую жену, особенно когда нянчит младенца и не хочет в это время беременеть. Конечно, помогают листья, но их не рекомендуют жевать во время кормления грудью — может пропасть молоко. Однако если женщина не поладит со второй женой, она может уйти от мужа, забрав ребенка и свои вещи.
Элиз кивнула, дивясь любопытному семейному укладу начезов. Они прошли мимо большого дома, древесина которого была отполирована до блеска. Дверь была приоткрыта. Заглянув внуть, Элиз увидела, что какая-то женщина вытряхивает покрывало, явно сделанное во Франции. Позади индианки виднелись горы одежды и посуды, ножки стульев, внушительных размеров сундуки и даже черное дуло пушки. Элиз поняла, что этот дом служил складом для добычи, захваченной в форте Розали и в жилищах французов, а стены его так гладко отполированы для того, чтобы по ним не смогли взобраться крысы и мыши и повредить вещи. Элиз опустила голову и быстро прошла мимо.
Возле следующего дома на дорожке играли девочки. Из дверей на них поглядывали две старших сестры, которые поочередно толкли зерно. Темноглазый херувим, одетый только в накидку и мокасины, заковылял к ним навстречу из-за дома. Радостно лепеча и улыбаясь, он уставился на них. Глядя на него, Элиз почувствовала страшную боль в сердце. Маленькая Перепелка наклонилась, чтобы обнять мальчика, и потерлась носом о его маленький носик. Седовласая женщина появилась из-за хижины, таща за собой полуобработанную оленью шкуру. Она засмеялась беззубым ртом, отругала для порядка мальчика и, поздоровавшись, начала разговор. Однако обращалась она только к Маленькой Перепелке, хотя и поглядывала время от времени с осторожностью на Элиз.
Элиз отвернулась. Ей показалось, что речь идет о ней, и не понравилось, что она не до конца понимает разговор, хотя в других случаях это ее не волновало. Она даже подумала, что надо бы выучить язык начезов.
Какое-то движение позади хижины привлекло ее внимание. Индейский воин подошел к внутренностям оленя, вынутым старухой, и наклонился над ними. Элиз с удивлением наблюдала, как он кончиком ножа подцепил оленьи кишки, надрезал их и выпустил содержимое на землю. Затем он вытащил из-под мышки две толстые палки, оттер их о внутренности и, быстро оглянувшись, ушел.
Он не узнал Элиз в ее индейском наряде и, возможно, принял за француженку-рабыню, но Элиз его узнала сразу же. Она не поняла, что он сделал, но в том, что этот воин — Лесной Медведь, была уверена.
Маленькая Перепелка и Элиз пошли дальше. Возвращаясь к прерванному разговору, Маленькая Перепелка сказала:
— Вы спрашивали меня о женах вождей. Вот, например, у Большого Солнца две жены и обе сейчас беременны. Возможно, вскоре ему придется искать себе третью. Может быть, он выберет вас? — Маленькая Перепелка засмеялась. — Если это случится, вы выйдете за него? Не побоитесь?
— Чего?
— Вас могут убить, если он умрет раньше. Хотя обычно те, кого называют Большое Солнце, живут долго. Они не ходят на войну, дома их стоят высоко, в прохладных, здоровых местах.
— Все же, мне кажется, вождю нелегко найти себе жену. Ему, наверное, легче взять любовницу, подобно нашему королю Людовику.
— Любовницу?! Никогда! — воскликнула Маленькая Перепелка.
— А что тут такого?
— Так у нас не делают.
— Ну как же, в деревне ведь это случается сплошь и рядом.
— Кто это вам сказал?
— Об этом постоянно говорили в форте, да я и сама знала нескольких мужчин, к которым приходили индианки, а ведь у них были мужья и дети здесь.
Самодовольная улыбка появилась на губах Маленькой Перепелки.
— Нет ничего необычного в том, что женщина позволяет себе связи вне брака. Это наша привилегия. Но от мужчин требуется верность. Индейца, которого застали в объятиях другой женщины, могут казнить по приказу его жены.
— Да что ты говоришь?!
— Да, это так.
— А не наоборот?
— По-вашему, все должно быть как у французов? Женщина племени начезов не так угнетена. Мы пользуемся правом иметь столько кавалеров, сколько нам заблагорассудится, и нам нет дела до возражений мужа.
— Но мужья могут с вами за это развестись?
— Конечно. Только тогда они все потеряют, а мы ничего. Да это и маловероятно. Развод — преимущество женщин.
Элиз уставилась на свою собеседницу разинув рот, а затем потрясла головой, чтобы прояснить свои мысли.
— Не понимаю. Если женщины так сильны, тогда почему же их предлагают гостям, например французам? Мне Рено об этом говорил.
— Это любезность, на которую требуется согласие женщины. И, надо сказать, редко кто отказывается, потому что мудрые считают, что таким образом в племя попадает новая свежая кровь. Кроме того, женщинам любопытно узнать, что собой представляют чужаки. Разве тебе не знакомо такое любопытство?
Элиз подумала о Рено, о том, как она трогала его татуировку в первую ночь, и почувствовала, что краснеет.
— Да, пожалуй, — чуть слышно ответила она.
В воздухе чувствовался запах древесного дыма и готовящейся пищи. Почти в каждой хижине кипел на огне котелок с едой, а в некоторых и не один. Кое-где уже обедали, хотя у индейцев не было единого времени приема пищи, кроме как в дни праздников. Люди ели, не дожидаясь других членов семьи, тогда, когда чувствовали голод. Самый высокий столб дыма поднимался над коптильней. Прохладный, сухой яркий день был хорош для копчения мяса, и над небольшим огнем висели куски оленины, медвежатины, опоссума и даже крокодильи хвосты.
В одной маленькой хижине пылал огромный очаг, в котором разогревались большие камни. Элиз заглянула в приоткрытую дверь и спросила, что там.
— Это парная баня, — сказала Маленькая Перепелка. — Вода наливается на раскаленные камни, и получается пар. Сюда ходят, когда надо снять очень сильное утомление или чтобы очиститься. Сейчас баню готовят для Ночного Ястреба.
Элиз не сразу осознала, что проход сквозь строй собираются превратить в целую церемонию. Ей показалось, что это еще хуже, еще опасней.
— Днем он будет поститься, — продолжала Маленькая Перепелка, — затем пробудет несколько часов в парной, а ночь проведет в храме.
Элиз резко обернулась к индианке:
— Но ведь это его ослабит!
— Наоборот. Это поможет ему сосредоточиться на том, что его ждет, и, значит, облегчит испытания.
— Я могу что-нибудь сделать, чтобы помочь ему?
— Вы уже достаточно сделали. — Молодая женщина отвернулась.
— В чем дело? — нахмурилась Элиз. — Что я сделала?
— Ничего.
— Маленькая Перепелка, пожалуйста!
Индианка резко повернулась и посмотрела на Элиз своими темно-карими глазами.
— Вы хотите знать, что я об этом думаю? Я боюсь за Ночного Ястреба, очень боюсь! Военным вождем хотел быть Лесной Медведь, но женщины убедили старейшин в совете, и они избрали брата Большого Солнца. Вот и получилось, что Лесного Медведя послали за человеком, который всегда был его соперником, всегда был лучшим воином, хотя он начез только наполовину. Вы дали Лесному Медведю повод для того, чтобы покончить с Ночным Ястребом. Уж он-то постарается сделать все, чтобы Ночной Ястреб не поправился после испытания! Сейчас моему народу не нужны коварные, хвастливые люди, ему нужен умный, смелый и твердый вождь. Без него мы пропадем. Если Ночной Ястреб умрет, вина за это падет на вашу голову и вы будете ответственны за судьбу начезов!
— Я не могла и предположить, что так может случиться…
— Сразу видно, что вы не из начезов — иначе бы подумали об этом.
— Да, — сказала Элиз с жесткой ноткой в голосе. — Я не из начезов.
Они стояли и смотрели друг на друга с недоверием, словно враги. Прохладный ветер приподнял юбку Элиз и обнажил ее ногу до бедра, но она не заметила этого, не ощутила мурашек, побежавших по коже, потому что внутри у нее был еще больший холод. Вокруг них индейцы занимались своими делами: рубили дрова, точили оружие, перекликались друг с другом. Ничего не изменилось, но Элиз внезапно остро ощутила, что она француженка и находится среди врагов. В таком опасном положении она еще никогда не была.
— Элиз! Ах, Элиз!
Она повернулась на крик. Растрепанная, путаясь в порванных юбках, к ней бежала мадам Дусе. Она бросилась к Элиз и, рыдая, схватила ее за руки.
Элиз обняла ее, полная сочувствия.
— Что случилось? Скажите мне!
— Мой маленький Шарль! Они его убили! Это его они задушили, жестокие чудовища, задушили такого маленького, ах, мой бог, такого малыша… Ни за что, просто так. Я говорила вам! Я знала, что все так и было. Я знала…
— Пожалуйста, успокойтесь, я умоляю вас.
Элиз гладила мадам Дусе по плечу, а у самой слезы наворачивались на глаза. Она от всей души сочувствовала горю этой несчастной женщины, ей живо представлялась ужасная картина, нарисованная ее бессвязными словами. Глубоко вздохнув, Элиз сказала:
— Подумайте о своей дочери.
— Да, я должна быть сильной, — пробормотала мадам Дусе. — Моя бедная дочь! Потерять ребенка таким образом! Я боюсь за нее. Она слабенькая, а ей приходится так тяжело работать, так тяжело… Я должна помогать ей. Я ей нужна. Но, Элиз, мне так жалко своего бедного маленького внука! Он остался жить после этой ужасной резни, а они убили его. Они убили его! Убийцы, ох, все они жестокие убийцы!
В этот момент Элиз показалось, что мадам Дусе права. Что было общего у них с этими людьми? Почему ее должно волновать их одобрение или осуждение? Какое ей дело до того, что завтра одного из них будут бить палками из-за нее? Если бы Рено не стал ее удерживать силой, этого не произошло бы. Она француженка и принадлежит своему народу.
Элиз обернулась к Маленькой Перепелке и холодно спросила:
— Могу ли я навестить дочь мадам Дусе?
— Конечно, идите.
— Благодарю за любезность.
Несмотря на то что ей так легко удалось уйти из-под надзора, сам визит был очень неудачен. Дочь мадам Дусе заболела от горя. Кроме того, у нее гноилась рана на голове, а индейцам она не позволяла себя лечить. Едва сознавая, где находится, она не узнала свою гостью. Худая, как привидение, грязная, она лежала на скамье в маленькой хижине, которая стояла в стороне даже от жилья простолюдинов.
Возле скамьи сидело еще несколько француженок, которые весьма сдержанно поздоровались с Элиз. Казалось, они не доверяют ей, потому что знают о ее отношениях с Рено, знают ее историю. Было видно: в душе они возмущены тем, что она свободно ходит по поселку, одетая в индейское платье, живет в хижине брата Большого Солнца, а ее длинные блестящие волосы падают ей на плечи, тогда как их волосы остригли в знак того, что они рабыни. Казалось, француженки считают ее в какой-то степени предательницей. Однако они не хотели наживать себе врага в ее лице, а с другой стороны, не хотели терять надежду на ее помощь. Тем не менее француженки не считали возможным обращаться с ней как с равной, как с рабыней начезов.
Элиз с горечью подумала, что, похоже, у нее, как и у Рено, больше нет своего народа…
Глава 12
— Сколько времени прошло со дня гибели старого военного вождя?
— Не так много. Его кости обчистили и захоронили за несколько дней до того, как послали гонцов к Ночному Ястребу.
Голос женщины был странно спокоен, и Элиз ощутила угрызения совести.
— Извини, я забыла, что тогда же погиб твой муж. Прости, если я причинила тебе боль!
— Не беспокойтесь. Он умер, но я не горюю.
И в самом деле, Маленькая Перепелка не была похожа на убитую горем вдову. Впрочем, у индейцев не было принято долго оплакивать покойных. На бурные излияния чувств отпускалось три дня, а потом жизнь вновь шла своим чередом.
— Но тебе без него, наверное, трудно?
— Да, возможно, — сказала женщина и пожала плечами с истинно галльским выражением, которое она переняла у французов.
— У тебя не было детей?
— Да, об этом я позаботилась.
— Что?!
Маленькая Перепелка с удивлением взглянула на Элиз.
— Я жевала такие листья, которые избавляют от нежеланных детей. А как бы ты поступила на моем месте?
Подумав о Винсенте Лаффонте, Элиз ответила:
— Возможно, так же.
— Да уж конечно! Но неужели французы ничего не знают об этих листьях? Такая важная для женщин вещь должна быть известна вам.
— Нет, мы этого не знаем.
— Как странно. А что же вы делаете, если не хотите иметь детей?
— Есть, конечно, различные способы и инструменты, но это опасно. Обычно мы ничего не предпринимаем.
Маленькая Перепелка покачала головой от изумления.
— Но у вас с мужем ведь не было ребенка?
— По-моему, мой муж был бесплоден. А может быть, и я…
— Наверное, он. Потому что когда я была с ним, мне не приходилось жевать листья.
Элиз вздохнула с облегчением, услышав эти слова. Иногда она недоумевала, почему у них с мужем не было детей? Может быть, тело ее само отвергало семя Винсента, так сильно она его презирала? Но не всегда природа бывает такой мудрой.
— На самом деле смерть мужа избавила меня от многих неприятностей, — продолжала Маленькая Перепелка. — Я тогда уже собиралась выгнать его из дома.
В глазах Элиз появилось изумление.
— Ты бы смогла это сделать?
— Несомненно. О, я знаю, что у французов дом принадлежит мужу, но у нас все по-другому. Здесь дом, посуда, утварь, меха, кожи, поля — все принадлежит женщине. Мужчины владеют только оружием, одеждой и лошадьми.
— И тебе позволили бы выгнать его? Неужели нет закона, по которому он мог бы вернуться?
— Нет. Я решаю это сама.
— Но если бы у вас были дети, они ушли бы с ним?
— Мои дети?! Да какая же я была бы после этого мать? Я, выносившая их под своим сердцем, родившая их в муках, выкормившая их в младенчестве! Разве цыпленок бежит за петухом? Разве маленький опоссум держится у отцовского хвоста? Разве медвежонок узнает отца-медведя? Нет! Почему же мои дети должны были уйти с ним?
— Но, может быть, он захотел бы принять участие в их воспитании…
— Детей у нас воспитывают все. С этим трудностей нет.
Элиз слышала, что индейцы никогда не бьют и не ругают своих детей. Их радушно встречали во всех домах и учили добрым словом и хорошим примером, причем не только родители, а любой человек, который в нужный момент оказывался рядом с ребенком. Вследствие такого воспитания дети вырастали уверенными в себе, бесстрашными и независимыми.
В ярком свете дня Элиз еще раз смогла убедиться, что деревня построена в виде круга. В центре находился холм, на котором стоял дом Большого Солнца, обращенный фасадом на юг. Перед домом была большая открытая площадка утоптанной земли. На этой площадке, служившей местом сбора для жителей деревни, сейчас с шумом и визгом играли подростки. Мальчики и девочки гоняли мяч, сделанный из кожи и набитый мхом.
Напротив дома Большого Солнца на другом холме стоял храм. Это было самое внушительное здание во всей деревне, построенное из огромных бревен, с сенями, обращенными на восток, чтобы непосвященные не могли видеть, что происходит внутри. Перед храмом, между двумя столбами, увенчанными фигурами орлов, горел вечный огонь. Но самой интересной деталью был конек крыши, украшенный вырезанными из дерева летящими лебедями.
— Где ты живешь? — спросила Элиз Маленькую Перепелку, когда они спустились с холма.
— Вон моя хижина — там, где живут Почитаемые Люди.
Элиз знала, что Почитаемыми становились те индейцы, которые выдвинулись благодаря своим храбрым поступкам или верной службе. Это был особый класс, гораздо более привилегированный, чем простолюдины, но все-таки не такой высокий, как приближенная к роду вождей знать.
Элиз посмотрела в сторону указанной ей хижины. Она была небольшой, но удобной. По соседству с ней было много других хижин, которые отделялись полосой деревьев от больших по размеру хижин, принадлежащих роду Солнца.
— А где живут простолюдины? — спросила Элиз.
— Вон там, в самой низине. Наверное, я должна сказать вам, что мой муж был из них.
Что-то в голосе Маленькой Перепелки заставило Элиз обернуться к ней:
— Это важно?
— Да, конечно. Нельзя выходить замуж за представителя одного с тобой класса. Но если бы на мне женился знатный индеец, мне пришлось бы ему подчиняться. А выйдя замуж за простолюдина, я сохранила свои привилегии.
— Понимаю. Но в любом случае твои дети остались бы Почитаемыми Людьми.
— Вы правы, но, если бы я удостоилась чести выйти за человека из рода Солнца, мои сыновья могли бы стать вождями.
— А твоя собственность?
— Она бы осталась у меня. Скорей всего, я бы отдала ее своей дочери как приданое.
— В любом случае твои дети унаследовали бы ее после твоей смерти?
— Да. Я знаю, у вас все наследуется по-другому, через отца. Но это так неразумно! Каждый ребенок знает свою мать, но кто может с уверенностью назвать отца?
— Вот именно, — усмехнулась Элиз. — Но если женщина может с легкостью уйти от своего мужа, чем же объяснить, что среди начезов есть такие мужчины, у которых несколько жен?
— Как правило, это мужчины из рода Солнца. Быть женой вождя — большая честь. Кроме того, это сулит благоприятные перспективы для детей, вот почему женщины идут на это. Ведь женщина не всегда ревнует, когда муж берет еще одну жену. Часто это происходит во время беременности первой жены, когда она не хочет делить ложе со своим мужем. Иногда женщина сама предлагает мужу взять другую жену, особенно когда нянчит младенца и не хочет в это время беременеть. Конечно, помогают листья, но их не рекомендуют жевать во время кормления грудью — может пропасть молоко. Однако если женщина не поладит со второй женой, она может уйти от мужа, забрав ребенка и свои вещи.
Элиз кивнула, дивясь любопытному семейному укладу начезов. Они прошли мимо большого дома, древесина которого была отполирована до блеска. Дверь была приоткрыта. Заглянув внуть, Элиз увидела, что какая-то женщина вытряхивает покрывало, явно сделанное во Франции. Позади индианки виднелись горы одежды и посуды, ножки стульев, внушительных размеров сундуки и даже черное дуло пушки. Элиз поняла, что этот дом служил складом для добычи, захваченной в форте Розали и в жилищах французов, а стены его так гладко отполированы для того, чтобы по ним не смогли взобраться крысы и мыши и повредить вещи. Элиз опустила голову и быстро прошла мимо.
Возле следующего дома на дорожке играли девочки. Из дверей на них поглядывали две старших сестры, которые поочередно толкли зерно. Темноглазый херувим, одетый только в накидку и мокасины, заковылял к ним навстречу из-за дома. Радостно лепеча и улыбаясь, он уставился на них. Глядя на него, Элиз почувствовала страшную боль в сердце. Маленькая Перепелка наклонилась, чтобы обнять мальчика, и потерлась носом о его маленький носик. Седовласая женщина появилась из-за хижины, таща за собой полуобработанную оленью шкуру. Она засмеялась беззубым ртом, отругала для порядка мальчика и, поздоровавшись, начала разговор. Однако обращалась она только к Маленькой Перепелке, хотя и поглядывала время от времени с осторожностью на Элиз.
Элиз отвернулась. Ей показалось, что речь идет о ней, и не понравилось, что она не до конца понимает разговор, хотя в других случаях это ее не волновало. Она даже подумала, что надо бы выучить язык начезов.
Какое-то движение позади хижины привлекло ее внимание. Индейский воин подошел к внутренностям оленя, вынутым старухой, и наклонился над ними. Элиз с удивлением наблюдала, как он кончиком ножа подцепил оленьи кишки, надрезал их и выпустил содержимое на землю. Затем он вытащил из-под мышки две толстые палки, оттер их о внутренности и, быстро оглянувшись, ушел.
Он не узнал Элиз в ее индейском наряде и, возможно, принял за француженку-рабыню, но Элиз его узнала сразу же. Она не поняла, что он сделал, но в том, что этот воин — Лесной Медведь, была уверена.
Маленькая Перепелка и Элиз пошли дальше. Возвращаясь к прерванному разговору, Маленькая Перепелка сказала:
— Вы спрашивали меня о женах вождей. Вот, например, у Большого Солнца две жены и обе сейчас беременны. Возможно, вскоре ему придется искать себе третью. Может быть, он выберет вас? — Маленькая Перепелка засмеялась. — Если это случится, вы выйдете за него? Не побоитесь?
— Чего?
— Вас могут убить, если он умрет раньше. Хотя обычно те, кого называют Большое Солнце, живут долго. Они не ходят на войну, дома их стоят высоко, в прохладных, здоровых местах.
— Все же, мне кажется, вождю нелегко найти себе жену. Ему, наверное, легче взять любовницу, подобно нашему королю Людовику.
— Любовницу?! Никогда! — воскликнула Маленькая Перепелка.
— А что тут такого?
— Так у нас не делают.
— Ну как же, в деревне ведь это случается сплошь и рядом.
— Кто это вам сказал?
— Об этом постоянно говорили в форте, да я и сама знала нескольких мужчин, к которым приходили индианки, а ведь у них были мужья и дети здесь.
Самодовольная улыбка появилась на губах Маленькой Перепелки.
— Нет ничего необычного в том, что женщина позволяет себе связи вне брака. Это наша привилегия. Но от мужчин требуется верность. Индейца, которого застали в объятиях другой женщины, могут казнить по приказу его жены.
— Да что ты говоришь?!
— Да, это так.
— А не наоборот?
— По-вашему, все должно быть как у французов? Женщина племени начезов не так угнетена. Мы пользуемся правом иметь столько кавалеров, сколько нам заблагорассудится, и нам нет дела до возражений мужа.
— Но мужья могут с вами за это развестись?
— Конечно. Только тогда они все потеряют, а мы ничего. Да это и маловероятно. Развод — преимущество женщин.
Элиз уставилась на свою собеседницу разинув рот, а затем потрясла головой, чтобы прояснить свои мысли.
— Не понимаю. Если женщины так сильны, тогда почему же их предлагают гостям, например французам? Мне Рено об этом говорил.
— Это любезность, на которую требуется согласие женщины. И, надо сказать, редко кто отказывается, потому что мудрые считают, что таким образом в племя попадает новая свежая кровь. Кроме того, женщинам любопытно узнать, что собой представляют чужаки. Разве тебе не знакомо такое любопытство?
Элиз подумала о Рено, о том, как она трогала его татуировку в первую ночь, и почувствовала, что краснеет.
— Да, пожалуй, — чуть слышно ответила она.
В воздухе чувствовался запах древесного дыма и готовящейся пищи. Почти в каждой хижине кипел на огне котелок с едой, а в некоторых и не один. Кое-где уже обедали, хотя у индейцев не было единого времени приема пищи, кроме как в дни праздников. Люди ели, не дожидаясь других членов семьи, тогда, когда чувствовали голод. Самый высокий столб дыма поднимался над коптильней. Прохладный, сухой яркий день был хорош для копчения мяса, и над небольшим огнем висели куски оленины, медвежатины, опоссума и даже крокодильи хвосты.
В одной маленькой хижине пылал огромный очаг, в котором разогревались большие камни. Элиз заглянула в приоткрытую дверь и спросила, что там.
— Это парная баня, — сказала Маленькая Перепелка. — Вода наливается на раскаленные камни, и получается пар. Сюда ходят, когда надо снять очень сильное утомление или чтобы очиститься. Сейчас баню готовят для Ночного Ястреба.
Элиз не сразу осознала, что проход сквозь строй собираются превратить в целую церемонию. Ей показалось, что это еще хуже, еще опасней.
— Днем он будет поститься, — продолжала Маленькая Перепелка, — затем пробудет несколько часов в парной, а ночь проведет в храме.
Элиз резко обернулась к индианке:
— Но ведь это его ослабит!
— Наоборот. Это поможет ему сосредоточиться на том, что его ждет, и, значит, облегчит испытания.
— Я могу что-нибудь сделать, чтобы помочь ему?
— Вы уже достаточно сделали. — Молодая женщина отвернулась.
— В чем дело? — нахмурилась Элиз. — Что я сделала?
— Ничего.
— Маленькая Перепелка, пожалуйста!
Индианка резко повернулась и посмотрела на Элиз своими темно-карими глазами.
— Вы хотите знать, что я об этом думаю? Я боюсь за Ночного Ястреба, очень боюсь! Военным вождем хотел быть Лесной Медведь, но женщины убедили старейшин в совете, и они избрали брата Большого Солнца. Вот и получилось, что Лесного Медведя послали за человеком, который всегда был его соперником, всегда был лучшим воином, хотя он начез только наполовину. Вы дали Лесному Медведю повод для того, чтобы покончить с Ночным Ястребом. Уж он-то постарается сделать все, чтобы Ночной Ястреб не поправился после испытания! Сейчас моему народу не нужны коварные, хвастливые люди, ему нужен умный, смелый и твердый вождь. Без него мы пропадем. Если Ночной Ястреб умрет, вина за это падет на вашу голову и вы будете ответственны за судьбу начезов!
— Я не могла и предположить, что так может случиться…
— Сразу видно, что вы не из начезов — иначе бы подумали об этом.
— Да, — сказала Элиз с жесткой ноткой в голосе. — Я не из начезов.
Они стояли и смотрели друг на друга с недоверием, словно враги. Прохладный ветер приподнял юбку Элиз и обнажил ее ногу до бедра, но она не заметила этого, не ощутила мурашек, побежавших по коже, потому что внутри у нее был еще больший холод. Вокруг них индейцы занимались своими делами: рубили дрова, точили оружие, перекликались друг с другом. Ничего не изменилось, но Элиз внезапно остро ощутила, что она француженка и находится среди врагов. В таком опасном положении она еще никогда не была.
— Элиз! Ах, Элиз!
Она повернулась на крик. Растрепанная, путаясь в порванных юбках, к ней бежала мадам Дусе. Она бросилась к Элиз и, рыдая, схватила ее за руки.
Элиз обняла ее, полная сочувствия.
— Что случилось? Скажите мне!
— Мой маленький Шарль! Они его убили! Это его они задушили, жестокие чудовища, задушили такого маленького, ах, мой бог, такого малыша… Ни за что, просто так. Я говорила вам! Я знала, что все так и было. Я знала…
— Пожалуйста, успокойтесь, я умоляю вас.
Элиз гладила мадам Дусе по плечу, а у самой слезы наворачивались на глаза. Она от всей души сочувствовала горю этой несчастной женщины, ей живо представлялась ужасная картина, нарисованная ее бессвязными словами. Глубоко вздохнув, Элиз сказала:
— Подумайте о своей дочери.
— Да, я должна быть сильной, — пробормотала мадам Дусе. — Моя бедная дочь! Потерять ребенка таким образом! Я боюсь за нее. Она слабенькая, а ей приходится так тяжело работать, так тяжело… Я должна помогать ей. Я ей нужна. Но, Элиз, мне так жалко своего бедного маленького внука! Он остался жить после этой ужасной резни, а они убили его. Они убили его! Убийцы, ох, все они жестокие убийцы!
В этот момент Элиз показалось, что мадам Дусе права. Что было общего у них с этими людьми? Почему ее должно волновать их одобрение или осуждение? Какое ей дело до того, что завтра одного из них будут бить палками из-за нее? Если бы Рено не стал ее удерживать силой, этого не произошло бы. Она француженка и принадлежит своему народу.
Элиз обернулась к Маленькой Перепелке и холодно спросила:
— Могу ли я навестить дочь мадам Дусе?
— Конечно, идите.
— Благодарю за любезность.
Несмотря на то что ей так легко удалось уйти из-под надзора, сам визит был очень неудачен. Дочь мадам Дусе заболела от горя. Кроме того, у нее гноилась рана на голове, а индейцам она не позволяла себя лечить. Едва сознавая, где находится, она не узнала свою гостью. Худая, как привидение, грязная, она лежала на скамье в маленькой хижине, которая стояла в стороне даже от жилья простолюдинов.
Возле скамьи сидело еще несколько француженок, которые весьма сдержанно поздоровались с Элиз. Казалось, они не доверяют ей, потому что знают о ее отношениях с Рено, знают ее историю. Было видно: в душе они возмущены тем, что она свободно ходит по поселку, одетая в индейское платье, живет в хижине брата Большого Солнца, а ее длинные блестящие волосы падают ей на плечи, тогда как их волосы остригли в знак того, что они рабыни. Казалось, француженки считают ее в какой-то степени предательницей. Однако они не хотели наживать себе врага в ее лице, а с другой стороны, не хотели терять надежду на ее помощь. Тем не менее француженки не считали возможным обращаться с ней как с равной, как с рабыней начезов.
Элиз с горечью подумала, что, похоже, у нее, как и у Рено, больше нет своего народа…
Глава 12
Деревня проснулась рано. Шум голосов, лай собак, треск погремушек, сделанных из тыквы, пронзительные звуки тростниковых свистков долетали до хижины. Элиз лежала, уставившись широко раскрытыми горящими глазами на закопченный потолок. Она почти не спала в эту ночь.
Через некоторое время Элиз встала. Накинув плащ, она развела огонь, а затем, постояв над ним несколько минут, чтобы согреться, стала одеваться. Она думала о том, что в этот момент делает Рено, что чувствует. Боится ли он предстоящего испытания так же, как она? Или же он в самом деле полон решимости проверить свои силы?
Элиз решила, что не пойдет смотреть, что просто не вынесет этого зрелища. Она же не дикарка, привыкшая к таким вещам, ей невыносим вид избиваемого человека. Она останется в хижине, пока все не закончится. Возможно, нужно приготовить все для ухода за раненым. Она обязана помочь ему — ведь во всем этом есть доля ее вины. От Маленькой Перепелки она еще прежде многое узнала о лечении травами, принятом у индейцев, а здесь, в хижине, все нужные травы были под рукой, они висели, привязанные к балкам потолка.
Легко принимать решения, но совсем другое дело — их выполнять. Когда громкие крики донеслись до нее со стороны площади и Элиз поняла, что строй готов и Рено вышел из храма, оставаться в хижине она уже не могла — это казалось трусостью.
Когда Элиз вышла из темной хижины, она увидела, что снаружи ослепительно светит солнце. Оно освещало толпу, собравшуюся на площади, отражалось в бисере одежд, сверкало на остриях ножей и топориков. Дети носились, собаки прыгали и лаяли, женщины сидели на разложенных шкурах, мужчины беседовали стоя, ветер развевал их плащи. Они почти не обращали внимания на воинов, выстроившихся в два ряда в центре площади. У каждого из них в руках была тростниковая палка длиной в четыре фута.
Оглянувшись по сторонам, Элиз увидела, что большинство начезов избрали местом наблюдения склоны холма Большого Солнца. Оттуда все было гораздо лучше видно. Туда принесли даже нескольких дряхлых стариков — эти почтенные люди, окруженные всяческим вниманием, сидя ожидали начала волнующего действа. Элиз тоже забралась на этот холм, чтобы толпа не мешала ей наблюдать.
Какая-то суматоха возникла около дома Большого Солнца. Взглянув наверх, Элиз увидела, как брат Рено вышел из своего жилища и уселся на стул, который ему принесли. Украшенный резьбой, позолоченный, с сиденьем, обтянутым шелком, этот предмет мебели был бы уместен и в Версале. Большое Солнце поправил плащ, сотканный из лебяжьего пуха и выкрашенный в глубокий соболино-черный цвет, который только он и имел право носить. Повернувшись к стоявшему рядом с ним человеку, который, по всей видимости, был служителем храма, он произнес несколько слов, а затем взмахнул украшенным перьями скипетром в знак того, что испытание может начинаться.
Раскатисто и ритмично загремели барабаны. Они представляли собой керамические горшки, обтянутые кожей. В эти горшки наливалась вода так, что у каждого барабана был свой тон. Индейцы, собравшиеся на площади, замолчали.
Из большого храма на холме, прямо напротив того места, где стояла Элиз, вышел Рено. На нем были брюки из белой кожи и плащ, вытканный из лебяжьего пуха. Лебяжьи перья его маленькой короны шевелились от утреннего ветерка. В солнечном свете волосы Рено отливали синевой, лицо его было спокойно, держался он прямо. Медленно, в такт барабанному бою, он спускался по склону холма, ведущему к площади.
У подножия холма Рено остановился. К нему подошли две женщины, взяли у него плащ и подвели его к началу строя воинов. Барабаны зазвучали тише. Некоторое время Рено стоял неподвижно, глядя на толпу. Элиз показалось, что его взгляд остановился на ней, но лицо оставалось совершенно бесстрастным. Затем Рено перевел взгляд выше, туда, где сидел на позолоченном стуле его брат. Поприветствовав Большое Солнце взмахом руки, он кивнул в знак того, что готов.
Барабаны умолкли. Рено глубоко вздохнул и сделал шаг вперед. Со свистом на него обрушилась первая палка.
Элиз знала, что проход сквозь строй практиковался и в европейских армиях. Был ли этот обычай занесен в Новый Свет испанскими и французскими экспедициями в течение последних двух столетий или же, наоборот, был вывезен отсюда в Европу вместе с экзотическими растениями Америки? Во всяком случае, существовали различия в том, как проходило это наказание, — по крайней мере, Элиз слышала о них. В большинстве европейских армий человека, подвергавшегося наказанию, вел солдат, вооруженный мушкетом со штыком. Человек не мог двигаться быстрее, чтобы избегать ударов: в таком случае он напоролся бы на штык. Поэтому ему только и оставалось, что корчиться от боли под медленными, повторяющимися ударами.
У начезов не было ни солдата, ни штыка. Элиз ожидала, что Рено будет бежать и увертываться от ударов — но нет. Медленными шагами, с бесстрастным выражением лица Рено продвигался сквозь строй, непроизвольно морщась от самых сильных ударов и с шумом, похожим на стон, выдыхая воздух. Красные полосы появились у него на спине. Удары, попадавшие в одно место, вызывали разрыв кожи, начинала струиться кровь.
И все же он продолжал идти, лишь иногда немного покачиваясь.
Тяжелые глухие удары заставляли сердце Элиз трепетать. Ей хотелось заткнуть уши, убежать, спрятаться, но какая-то сила удерживала ее. Она дрожала, ладони у нее вспотели, хотя кончики пальцев были холодны как лед — так же холодны, как и губы, к которым она прижала руку, чтобы подавить протестующий крик. Она не смела, не должна была вмешиваться, но ее так и тянуло сделать это. Она хотела отвернуться, но не могла.
Почти в самом конце строя Элиз увидела Лесного Медведя. На лице у него было написано злорадство, которое так контрастировало с суровыми, непреклонными лицами других. Глаза Элиз удивленно раскрылись, когда она увидела в его руках толстую палку. Ужасное подозрение зародилось у нее. Это была та самая палка, которой он ковырялся в оленьих внутренностях! Элиз было хорошо известно, что содержащиеся в них вещества могут вызвать нагноение открытых ран, даже заражение крови, которое может привести к смерти. Если бы только она знала, зачем ему тогда была нужна палка! Сейчас уже поздно было что-то сделать, потому что как раз в этот момент палка Лесного Медведя опустилась со всей силой на спину Рено — туда, где кровоточили раны. Рено помедлил, морщась от боли, но не остановился. Еще один удар. Еще. Последний.
Все кончилось.
Громкий крик одобрения раздался в толпе. Люди окружили Рено, поздравляли и хвалили его, однако никто не прикоснулся к нему. Большое Солнце поднялся на ноги и махнул рукой. Рено повернулся к своему брату и медленно пошел к холму. У подножия он споткнулся, но удержался от падения. Его лицо было смертельно бледно, как будто он только сейчас ощутил боль, которую ему пришлось вынести. С мрачным выражением, распрямив плечи, он начал подниматься на холм.
Он все ближе и ближе подходил к тому месту, где стояла Элиз. Бессознательно она выпрямилась и подняла подбородок, потому что не хотела, чтобы он увидел, как она переживает за него. Поравнявшись с ней, Рено посмотрел на нее своими темными глазами. Она заставила себя улыбнуться и стоически выдержала его взгляд, не показав виду, что сочувствует ему.
Рено прошел мимо нее и протянул руку своему брату. Большое Солнце обнял его, и они встали рядом у троноподобного стула. Большое Солнце заговорил глубоким торжественным голосом. Элиз понимала только отдельные слова, но позже Маленькая Перепелка рассказала ей, о чем говорил вождь.
— Мой народ! — сказал он, и голос его эхом разнесся среди холмов. — Я представляю вам вашего нового военного вождя, которого вы все знаете под именем Ночной Ястреб. С сегодняшнего дня он будет носить имя, которое гордо носили его предшественники. Прошу вас принять нового военного вождя, которого за его мужество и отвагу теперь будут звать Татуированным Змеем. Я приказываю вам всегда повиноваться ему, потому что в его руках находится судьба начезов. Вместе с ним мы победим или умрем!
Через некоторое время Элиз встала. Накинув плащ, она развела огонь, а затем, постояв над ним несколько минут, чтобы согреться, стала одеваться. Она думала о том, что в этот момент делает Рено, что чувствует. Боится ли он предстоящего испытания так же, как она? Или же он в самом деле полон решимости проверить свои силы?
Элиз решила, что не пойдет смотреть, что просто не вынесет этого зрелища. Она же не дикарка, привыкшая к таким вещам, ей невыносим вид избиваемого человека. Она останется в хижине, пока все не закончится. Возможно, нужно приготовить все для ухода за раненым. Она обязана помочь ему — ведь во всем этом есть доля ее вины. От Маленькой Перепелки она еще прежде многое узнала о лечении травами, принятом у индейцев, а здесь, в хижине, все нужные травы были под рукой, они висели, привязанные к балкам потолка.
Легко принимать решения, но совсем другое дело — их выполнять. Когда громкие крики донеслись до нее со стороны площади и Элиз поняла, что строй готов и Рено вышел из храма, оставаться в хижине она уже не могла — это казалось трусостью.
Когда Элиз вышла из темной хижины, она увидела, что снаружи ослепительно светит солнце. Оно освещало толпу, собравшуюся на площади, отражалось в бисере одежд, сверкало на остриях ножей и топориков. Дети носились, собаки прыгали и лаяли, женщины сидели на разложенных шкурах, мужчины беседовали стоя, ветер развевал их плащи. Они почти не обращали внимания на воинов, выстроившихся в два ряда в центре площади. У каждого из них в руках была тростниковая палка длиной в четыре фута.
Оглянувшись по сторонам, Элиз увидела, что большинство начезов избрали местом наблюдения склоны холма Большого Солнца. Оттуда все было гораздо лучше видно. Туда принесли даже нескольких дряхлых стариков — эти почтенные люди, окруженные всяческим вниманием, сидя ожидали начала волнующего действа. Элиз тоже забралась на этот холм, чтобы толпа не мешала ей наблюдать.
Какая-то суматоха возникла около дома Большого Солнца. Взглянув наверх, Элиз увидела, как брат Рено вышел из своего жилища и уселся на стул, который ему принесли. Украшенный резьбой, позолоченный, с сиденьем, обтянутым шелком, этот предмет мебели был бы уместен и в Версале. Большое Солнце поправил плащ, сотканный из лебяжьего пуха и выкрашенный в глубокий соболино-черный цвет, который только он и имел право носить. Повернувшись к стоявшему рядом с ним человеку, который, по всей видимости, был служителем храма, он произнес несколько слов, а затем взмахнул украшенным перьями скипетром в знак того, что испытание может начинаться.
Раскатисто и ритмично загремели барабаны. Они представляли собой керамические горшки, обтянутые кожей. В эти горшки наливалась вода так, что у каждого барабана был свой тон. Индейцы, собравшиеся на площади, замолчали.
Из большого храма на холме, прямо напротив того места, где стояла Элиз, вышел Рено. На нем были брюки из белой кожи и плащ, вытканный из лебяжьего пуха. Лебяжьи перья его маленькой короны шевелились от утреннего ветерка. В солнечном свете волосы Рено отливали синевой, лицо его было спокойно, держался он прямо. Медленно, в такт барабанному бою, он спускался по склону холма, ведущему к площади.
У подножия холма Рено остановился. К нему подошли две женщины, взяли у него плащ и подвели его к началу строя воинов. Барабаны зазвучали тише. Некоторое время Рено стоял неподвижно, глядя на толпу. Элиз показалось, что его взгляд остановился на ней, но лицо оставалось совершенно бесстрастным. Затем Рено перевел взгляд выше, туда, где сидел на позолоченном стуле его брат. Поприветствовав Большое Солнце взмахом руки, он кивнул в знак того, что готов.
Барабаны умолкли. Рено глубоко вздохнул и сделал шаг вперед. Со свистом на него обрушилась первая палка.
Элиз знала, что проход сквозь строй практиковался и в европейских армиях. Был ли этот обычай занесен в Новый Свет испанскими и французскими экспедициями в течение последних двух столетий или же, наоборот, был вывезен отсюда в Европу вместе с экзотическими растениями Америки? Во всяком случае, существовали различия в том, как проходило это наказание, — по крайней мере, Элиз слышала о них. В большинстве европейских армий человека, подвергавшегося наказанию, вел солдат, вооруженный мушкетом со штыком. Человек не мог двигаться быстрее, чтобы избегать ударов: в таком случае он напоролся бы на штык. Поэтому ему только и оставалось, что корчиться от боли под медленными, повторяющимися ударами.
У начезов не было ни солдата, ни штыка. Элиз ожидала, что Рено будет бежать и увертываться от ударов — но нет. Медленными шагами, с бесстрастным выражением лица Рено продвигался сквозь строй, непроизвольно морщась от самых сильных ударов и с шумом, похожим на стон, выдыхая воздух. Красные полосы появились у него на спине. Удары, попадавшие в одно место, вызывали разрыв кожи, начинала струиться кровь.
И все же он продолжал идти, лишь иногда немного покачиваясь.
Тяжелые глухие удары заставляли сердце Элиз трепетать. Ей хотелось заткнуть уши, убежать, спрятаться, но какая-то сила удерживала ее. Она дрожала, ладони у нее вспотели, хотя кончики пальцев были холодны как лед — так же холодны, как и губы, к которым она прижала руку, чтобы подавить протестующий крик. Она не смела, не должна была вмешиваться, но ее так и тянуло сделать это. Она хотела отвернуться, но не могла.
Почти в самом конце строя Элиз увидела Лесного Медведя. На лице у него было написано злорадство, которое так контрастировало с суровыми, непреклонными лицами других. Глаза Элиз удивленно раскрылись, когда она увидела в его руках толстую палку. Ужасное подозрение зародилось у нее. Это была та самая палка, которой он ковырялся в оленьих внутренностях! Элиз было хорошо известно, что содержащиеся в них вещества могут вызвать нагноение открытых ран, даже заражение крови, которое может привести к смерти. Если бы только она знала, зачем ему тогда была нужна палка! Сейчас уже поздно было что-то сделать, потому что как раз в этот момент палка Лесного Медведя опустилась со всей силой на спину Рено — туда, где кровоточили раны. Рено помедлил, морщась от боли, но не остановился. Еще один удар. Еще. Последний.
Все кончилось.
Громкий крик одобрения раздался в толпе. Люди окружили Рено, поздравляли и хвалили его, однако никто не прикоснулся к нему. Большое Солнце поднялся на ноги и махнул рукой. Рено повернулся к своему брату и медленно пошел к холму. У подножия он споткнулся, но удержался от падения. Его лицо было смертельно бледно, как будто он только сейчас ощутил боль, которую ему пришлось вынести. С мрачным выражением, распрямив плечи, он начал подниматься на холм.
Он все ближе и ближе подходил к тому месту, где стояла Элиз. Бессознательно она выпрямилась и подняла подбородок, потому что не хотела, чтобы он увидел, как она переживает за него. Поравнявшись с ней, Рено посмотрел на нее своими темными глазами. Она заставила себя улыбнуться и стоически выдержала его взгляд, не показав виду, что сочувствует ему.
Рено прошел мимо нее и протянул руку своему брату. Большое Солнце обнял его, и они встали рядом у троноподобного стула. Большое Солнце заговорил глубоким торжественным голосом. Элиз понимала только отдельные слова, но позже Маленькая Перепелка рассказала ей, о чем говорил вождь.
— Мой народ! — сказал он, и голос его эхом разнесся среди холмов. — Я представляю вам вашего нового военного вождя, которого вы все знаете под именем Ночной Ястреб. С сегодняшнего дня он будет носить имя, которое гордо носили его предшественники. Прошу вас принять нового военного вождя, которого за его мужество и отвагу теперь будут звать Татуированным Змеем. Я приказываю вам всегда повиноваться ему, потому что в его руках находится судьба начезов. Вместе с ним мы победим или умрем!