Страница:
Элиз сглотнула.
— Это потому, что я увела пленных из форта и начезам стало нечего обменивать?
— Это потому, что они не доверяют французам.
— В этом они правы, — сказала она, отворачиваясь.
— Ничего удивительного: французы тридцать с лишним лет нарушали свои обещания.
— Рено! — позвал Пьер, уже успевший прыгнуть в пирогу.
— Да, — ответил тот и искоса взглянул на Элиз. — Так ты плывешь с нами или же мне вернуть тебя?
— Зачем ты забрал меня у них, если теперь собираешься доставить в форт Сан-Жан-Баптист?
— Я держу свое слово и, кроме того… Я видел тебя вчера в руках у чокто — ты ходила по их лагерю, словно пленница. Мне это не понравилось. Конечно, со временем они договорятся с французами о выкупе, но на это могут уйти недели.
Элиз поразили его слова, однако время было неподходящее для споров. Она ничего не ответила и позволила ему вновь взять ее на руки, чтобы усадить на меховую подстилку. Рено оттолкнул тяжелую лодку от берега, вскочил на корму и стал работать веслом.
Элиз была благодарна ему. Сама она ни за что не решилась бы бежать от чокто: чувство долга, ответственность перед остальными женщинами сковывали ее, хотя она прекрасно понимала, что ничем не может им помочь. Элиз хотела уехать и очень обрадовалась, увидев пирогу, узнав, что у нее впереди много дней с Рено. Интересно, догадывается ли он о ее благодарности? Ведь она так часто совершала ошибки, не всегда могла с собой справиться… Как бы то ни было, теперь Элиз испытывала облегчение, что уже не надо пытаться ничего делать. Она сидела в лодке, подперев голову руками, и смотрела на берег.
Они плыли быстро и на рассвете были уже далеко. Яркие лучи солнца заскользили по воде, пронизывая клубящийся над ней туман. Рено и Пьер без устали гребли.
Вода в реке поднялась от недавних дождей и тающего снега в верховьях Миссисипи. Течение было быстрое, оно несло с собой много ила, кусков коры, листьев и даже стволы вырванных с корнем деревьев. Туман собирался каплями на одежде, ветер был холодный, поэтому все были рады солнцу.
Элиз наблюдала за Рено и поражалась, как он выдерживает такой темп. Его выносливость казалась ей нечеловеческой — так же, как в те уже ставшие далекими дни, которые последовали за резней. Его молчаливость и замкнутость усиливали это впечатление. Ее мучила потребность объясниться, разрушить возникшую между ними стену, однако она не могла заставить себя начать говорить с ним в присутствии Пьера и Маленькой Перепелки. Дело это слишком личное, хотя она была уверена, что их друзья поведут себя с величайшей деликатностью.
Возможность поговорить с Рено наедине наконец представилась, когда ближе к полудню они причалили к берегу, чтобы размять ноги, отдохнуть и съесть холодный завтрак. Маленькая Перепелка и Пьер углубились в лес, а Рено достал из пироги узел и стал его развязывать. Элиз подошла, чтобы помочь, и они вместе расстелили коровью шкуру, которая должна была служить им столом, и достали лежавшие в ней плоские корзинки с мясом и лепешками.
Открывая глиняную бутылку для воды, заткнутую пробкой, Элиз помедлила. Она глубоко вздохнула, из-под опущенных век взглянула на Рено, а затем принялась говорить о том, что ее мучило.
— Ты, наверное, думаешь, что вчера я решила убежать от тебя, даже не попрощавшись…
— Нет нужды говорить об этом. Ты сделала то, что должна была сделать.
— Нет, это совсем не так! — воскликнула Элиз, и суставы ее пальцев, сжимавших бутылку, стали совсем белыми. Запинаясь и спотыкаясь, она рассказала ему о том, что произошло. Он внимательно слушал, но лицо его не выражало ни радости, ни даже удовлетворения. Наконец она умолкла, растерянно глядя на него.
Рено почувствовал, как что-то жесткое и колючее у него в груди исчезло, но все же не верил ей до конца.
Возможно, Элиз только казалось, что ее действия были подсказаны Рыжей Оленихой. Возможно, она бессознательно ухватилась за эту уловку, чтобы вернуться к своему народу. Но так или иначе он по-прежнему хотел ее. Желание привлечь ее к себе, прижаться лицом к ее нежной коже, вдохнуть ее благоухание, затеряться в ней было так велико, что ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не сделать этого. Он вспомнил, как увидел ее вчера среди француженок в этом бархатном платье, которое было на ней до сих пор, с поднятыми наверх волосами. Уже тогда он понял, что эта женщина не для него. Она была француженкой, а он — предателем-полукровкой, скрывающимся от французской армии. У них не было будущего.
— Рено…
— Оставь, Элиз.
— Ты не веришь мне?
Рено долго смотрел на нее своими темными глазами, и лицо его оставалось абсолютно невозмутимым. Потом на щеке его дрогнула какая-то жилка, он вдруг резко поднялся и зашагал прочь от нее в лес. Когда Элиз позвала его, он не обернулся и даже не показал виду, что слышит…
Чтобы добраться до форта Сан-Жан-Баптист, им пришлось плыть вниз по Миссисипи до устья Ред-Ривер, а затем подняться по ней до страны начеточе. Гарнизон и форт под командованием Сен-Дени находились на острове, образованном двумя рукавами реки. В обычное время это считалось нетяжелым путешествием, которое длилось бы всего несколько дней, но сейчас время было непростое.
Дважды в течение дня они видели индейцев на берегу; судя по одежде это были чокто и туника. Встречаться с ними было крайне нежелательно: прически и одежда Рено, Пьера и Маленькой Перепелки выдавали в них начезов, тогда как Элиз походила на французскую пленницу. Оба раза их окликали, а во второй раз, когда они не ответили на приглашение причалить к берегу, по ним открыли огонь. Выстрелы не попали в цель — путешественники находились слишком далеко, но в этом инциденте ясно сказался опасный характер местности.
И все же мили петляющей реки оставались позади. Время от времени им удавалось значительно сократить расстояние, плывя по протокам, образованным высокой водой. Утренний туман рассеялся, небо стало ясным и голубым. Беглецы увидели оленя, пьющего воду у речного берега, парящих сарычей, услышали надтреснутый писк голубых соек, мелодичную песенку кардиналов. Заросли дикой сливы по берегам стояли в цвету, роняя белые лепестки на воду. Проплывая по заводям, переходившим в стоячие омуты, они спугивали гревшихся на солнце черно-зеленых черепах, спрыгивавших одна за другой со своих бревен.
Солнце достигло зенита и начало свой путь к закату. День остался позади, и по мере того, как сгущались сумерки, журчание воды и равномерные всплески от весел становились словно бы громче.
Послышался крик Пьера с кормы:
— Пристанем на ночь?
Рено сделал еще два гребка по течению, весь во власти каких-то мрачных мыслей, потом кивнул и начал грести к берегу.
Они искупались. Рено и Пьер немного прошли вниз по течению, а Маленькая Перепелка и Элиз остались рядом с пирогой. Вода была прохладная, освежающая, приятная для мышц, затекших от долгого сидения. Постепенно Элиз почувствовала, как проходит усталость. В конце концов, ничего страшного не случилось. Может быть, на настроение Рено повлиял странный, неожиданный конец противостояния начезов и французских экспедиционных сил.
Маленькая Перепелка улыбнулась Элиз и начала плескать на нее водой. Между ними завязалась шутливая битва, которая помогла им согреться и снять напряжение. Смеясь, они вышли на берег и по очереди вытерлись куском замши.
Маленькая Перепелка повернулась к Элиз, неожиданно став серьезной:
— Я, кажется, так и не поблагодарила тебя за то, что ты попросила меня спасти Пьера в тот день.
— Хорошо, что ты это сделала.
— Да. И не только для него, но и для меня тоже. Я люблю его, Элиз! Так я еще никогда не любила.
Элиз с улыбкой посмотрела на индианку:
— В самом деле?
— Ах, ты же сама видишь! Но мне хотелось поблагодарить тебя на тот случай, если не представится больше возможности это сделать.
— Как это не представится? — нахмурилась Элиз.
— Мы не можем знать, что ждет нас во французском форте. Может быть, комендант не впустит меня. Все знают его как мудрого и щедрого человека, он не очень-то обращает внимание на приказы, исходящие из Нового Орлеана, если не считает это нужным. Он хорошо знает Пьера, и, кроме того, все поймут, что ему пришлось драться на стороне начезов, потому что он был у них в плену. Но это не значит, что комендант захочет, чтобы мы жили в его гарнизоне.
— И что тогда? — спросила Элиз.
— Мы договорились, что попытаемся пробраться к испанцам в Лос-Эдес. Пьер снова начнет торговать, а я буду его сопровождать.
Элиз начала натягивать на себя нижние юбки и платье. Наклонившись, чтобы не встретиться взглядом с индианкой, она спросила:
— А как же Рено? Он сказал, что собирается делать дальше?
— Нет. Видишь ли, у него совсем другое положение. Его не взяли в плен, как Пьера, он возглавил начезов по своей воле. Конечно, он наполовину француз и владеет собственностью, но ему ничего не простят. Он привезет тебя в форт, а сам, наверное, останется с нами. Или, может быть, вернется к начезам. Я не могу точно сказать.
На дальнейшие расспросы не осталось времени: послышались голоса мужчин, которые говорили громче обычного, чтобы предупредить о своем приближении, и две женщины поспешили одеться.
Беглецы зажгли небольшой костер, повесили над ним котелок с водой и стали подогревать на сковороде мясо. Пока Элиз и Маленькая Перепелка хлопотали вокруг костра, мужчины готовили убежище на ночь. Они согнули полукругом молодые деревца и накрыли их шкурами, а внутрь положили меховые подстилки. Украдкой наблюдая за их работой, Элиз увидела, что они строят два таких укрытия — на двоих каждое. На нее сразу нахлынули воспоминания, затеплилась слабая надежда, но она решительно и твердо подавила эти чувства, как если бы была индианкой.
Рено предложил Пьеру идти спать, вызвавшись первым нести охрану. Но Пьер сказал, что это несправедливо, и они решили бросить жребий. Первым выпало дежурить Пьеру, он взял свой мушкет и сел под деревом на некотором расстоянии от костра. Элиз вползла в шалаш и начала стягивать с себя бархатное платье, с досадой вспомнив, как легко было снимать костюм начезов. Когда, раздевшись догола, она юркнула под одеяло, до нее еще доносились тихие голоса Рено и Пьера. Через некоторое время они утихли.
Когда Рено лег рядом с ней, она не спала, несмотря на то что позади был тяжелый день. Он лежал совсем тихо, не шевелясь, как будто боялся ее разбудить. Тогда она заговорила, потому что уже не могла удерживать в себе то, что хотела сказать, и не хотела, чтобы он зря беспокоился, стараясь не шуметь.
— Сегодня утром ты не ответил на мой вопрос. Ты не поверил тому, что я рассказала?
— Как я могу в это поверить? Посуди сама: я же все время говорил, что люблю тебя. Зачем же мне было тебя отсылать?
— Я думала — может быть, из благородных побуждений…
Рено засмеялся:
— Ты слишком высокого мнения обо мне.
— Разве? По-моему, нет.
— Если бы ты знала меня так хорошо, как думаешь, у тебя не возникло бы сомнений. — Его голос звучал сурово. — Тебе следовало бы догадаться, что я никогда не отпустил бы тебя по своей воле.
— Даже ради моего блага?
— Нет, все равно не отпустил бы.
Элиз приподнялась на локте, глядя в темноте ему в лицо.
— Однако ты везешь меня в форт Сан-Жан-Баптист, а сам не предполагаешь остаться там.
— Кто тебе это сказал? А, Маленькая Перепелка…
— Но ведь это правда?
— А ты бы хотела, чтобы ради тебя я положился на милость французов? — сухо осведомился он.
«Я бы хотела, чтобы ты взял меня с собой». Эти слова звучали у нее в голове, но она не решилась произнести их. Слишком тяжело было бы ей услышать его отказ. Когда же она успела так полюбить этого человека? Когда?
— Но мы… мы ведь женаты, — начала она неуверенно.
— Только по обычаям начезов, без благословения священника. Это ничего не значит.
— И для тебя это ничего не значит?
Он пропустил этот вопрос мимо ушей.
— Я наполовину француз, наполовину индеец. В мирное время это не имело значения, но сейчас война, война между этими народами. Я покинул французов ради народа моей матери, и нет такого испытания, которое вернуло бы мне их благоволение. У меня нет никаких прав. Я враг, и не имеет значения, почему я им считаюсь. Сен-Дени может меня принять по старой дружбе, но только на несколько часов. А после этого что мне еще остается, как не уйти в леса?
— А как же я?
— Ты рождена для благ и удобств цивилизации. Я был не прав, когда увез тебя от всего этого. Было бы еще большей ошибкой удерживать тебя сейчас.
— Ты опять не оставляешь мне выбора, — прошептала Элиз.
— Что?
— Может быть, я предпочитаю остаться с тобой!
Рено замер в темноте рядом с ней. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он заговорил с очевидным усилием:
— Это желание пройдет. Ты просто благодарна мне за то, что я защитил тебя, и, может быть, потому, что я…
— …научил меня любить.
— Просто помог тебе раскрепостить твои естественные желания.
В его голосе слышалась боль, Элиз могла поклясться в этом. У нее возникло ощущение, что он старается убедить не столько ее, сколько самого себя. Впрочем, это не имело особого значения, потому что одними словами никого ни в чем убедить было не возможно. Поэтому она протянула руку и коснулась его руки, а затем провела пальцами по его груди.
— Ты думаешь, что я испытываю только благодарность — и желание?
— Я знаю это, — ответил он, и голос его дрогнул. — Но сейчас, как и раньше, этого достаточно.
Он притянул ее к себе, крепко обнял, прижимая к своему сильному телу, как будто бы хотел впитать ее всю. Элиз приникла к нему, ужасаясь тому, что, может быть, это в последний раз. Что станет с ней без него? Неужели такую цену им придется заплатить этому жестокому миру? Когда-то она уже познала страх, что их ночь может оказаться последней. Теперь это чувство вернулось, усиленное стократ. Она хотела слиться с ним, почувствовать, что они соединены, неразделимы, две части целого.
Пламя охватившего их желания было окрашено отчаянием. Страх ожидавшей их неизвестности питал это пламя, а боль маячившей разлуки придавала желанию силу. Они искали друг в друге вечное утверждение жизни и радость недолгого забвения. Они обрели и то и другое в неистовом ритме страсти, соединившей их, но хотя тела их были слиты, дыхания смешались, а уста сомкнулись, оба знали, что все это ненадолго…
Восемь дней спустя путники добрались до форта Сан-Жан-Баптист. Его стены представляли собой прямоугольник с многогранными бастионами по углам. Укрепление было мощным, но все же не таким, как у начезов, прежде всего потому, что оно не было рассчитано на пушечный огонь. У форта был мирный вид, в открытые ворота свободно входили и выходили люди. Однако на брустверах стояли часовые в полной боевой готовности.
Когда пирога причалила и они вышли на берег, в воротах уже стоял отряд солдат, готовый встретить их. Высокий красивый человек с выправкой военного вышел вперед.
Несмотря на то что Рено много дней провел согнувшись над веслом, он шел к воротам, расправив плечи, двигаясь легко и даже грациозно. Пьер догнал его и пошел рядом, а Элиз и Маленькая Перепелка следовали за ними. Все свое внимание Элиз сосредоточила на ожидавшем их офицере. Это, наверное, и был комендант форта Луи Антуан де Сен-Дени.
Сен-Дени имел репутацию умного и справедливого человека. Он не следовал разорительной политике, предписывавшей торговать исключительно с далекой Францией, а делал вид, что не замечает, как колонисты с прибылью для себя ведут дела с испанцами в форте Лос-Эдес, расположенном от них на расстоянии шестидесяти миль. В этом не было ничего удивительного: ведь до того, как его назначили комендантом, он сам был торговцем. Его тесные связи с испанцами оказались полезны, равно как и его брак с красавицей Мануэлой, которая была внучкой испанского губернатора Сан-Хуана Батисто. Политика Сен-Дени по отношению к индейцам — начеточе, каддо и эдес — была справедливой и открытой, но в то же время он твердо управлял ими. Результатом этого была стабильность во вверенной ему части колонии. Находясь далеко от центра, он пользовался почти неограниченной властью и поступал так, как считал нужным. Однако при этом он был верным слугой короля.
Как он встретит их, принимая во внимание его характер и род его обязанностей? Он может дать команду стрелять, или немедленно арестовать их, или приказать им покинуть форт и окружающие его земли. Вместо этого Сен-Дени ответил на поклон Рено, слегка наклонив голову.
— Приношу извинения за столь неожиданный визит, — сказал Рено. — Я только прошу о маленьком одолжении: уделите мне несколько минут вашего времени.
Глаза Сен-Дени сузились.
— Вы приехали из страны начезов?
— Да. Мы можем рассказать о том, что там произошло, если вы захотите послушать.
— Я кое-что знаю об этом, да и кто же не знает? Мною даже получено распоряжение — довольно бесполезное, на мой взгляд, — быть наготове на случай неприятностей. Слышал также, что вы присоединились к начезам. Могу только предположить, что они потерпели поражение.
Рено кивнул:
— Да, в некотором роде.
— Ваше присутствие, я полагаю, не указывает на то, что мы должны готовиться к бою не на жизнь, а на смерть?
— Едва ли.
— Тогда пройдемте ко мне, — пригласил Сен-Дени, добавив с тонкой улыбкой: — Я обязан выслушивать все доклады, которые могут помочь нашей обороне.
Дом коменданта был расположен прямо напротив ворот, недалеко от центра поселка. Справа находилось длинное приземистое здание казармы, в одном конце которой была столовая, а в другом — караульное помещение. Позади нее, невдалеке от левого заднего бастиона виднелся маленький домик со шпилем; можно было догадаться, что это церковь. Неподалеку стояла маленькая хижина священника-миссионера. Дома в форте были построены из вертикально расположенных бревен, щели между которыми были промазаны смесью глины, оленьей шерсти и серого мха, а крыши покрыты кипарисовой дранкой.
Элиз и Маленькая Перепелка прошли вслед за тремя мужчинами в дом коменданта. Африканский слуга принес вино, хлеб и масло, а также сдобный пирог со сливовым вареньем. Мадам Сен-Дени, донна Мануэла, пришла посмотреть, все ли у них есть, что нужно, а затем вновь скрылась в дальних комнатах. Все это время за ее юбками прятался малыш.
Когда все расселись, на гостей обрушился шквал вопросов. Сен-Дени ничего не упустил. Он хотел знать количественное соотношение обеих сторон и их вооружение, интересовался видами окопов, вырытых французами, поведением чокто, количеством жертв. Услышав об уходе начезов, Сен-Дени иронически поднял брови. Казалось, он считает, что чокто, если не сами французы, были подкуплены и поэтому ничего не слышали той ночью. Рено и не отверг, и не принял этого предположения.
Они проговорили так около часа, когда снаружи начала собираться толпа. Слух об их приезде быстро облетел форт, и люди пришли посмотреть на них собственными глазами. Сен-Дени игнорировал нарастающий гул голосов так долго, как только мог. Наконец он, нахмурившись, обернулся на звук.
— Я должен спросить вас, мой друг, — сказал он, обращаясь к Рено, — что вы намереваетесь здесь делать?
Рено взял руку Элиз, сидевшей на самодельном стуле с сиденьем из коровьей шкуры.
— Мне нужно только одно: чтобы вы защитили эту даму. Она много выстрадала и никому не сделала зла. Здесь есть одна женщина, которую она когда-то знала. Эта женщина может стать ей другом и дать приют. Если вы никому не позволите беспокоить Элиз, я буду вам вечно благодарен.
— Все будет сделано, — произнес Сен-Дени. — А как же вы?
Этот вопрос остался без ответа, потому что снаружи раздался хриплый, требовательный крик.
— Прошу простить меня, — сказал Сен-Дени и, быстро поднявшись, пошел к двери.
Элиз вскочила, движимая каким-то необъяснимым страхом, и бросилась за ним. Рено, Пьер и Маленькая Перепелка спешили следом. В совершенной растерянности Элиз остановилась у открытой двери, увидев снаружи море лиц. Она узнала свою старую подругу Клодетт, которая стояла в первых рядах и, улыбаясь, махала рукой, как будто ждала этой встречи. Был там и Паскаль, с выражением мрачного удовлетворения он скрестил руки на груди. Чуть поодаль она заметила Генри, который не отрывал взгляда от ее лица.
Крик, встревоживший всех, раздался снова, и в ворота форта въехал человек верхом на лошади в рабочей упряжи. Косичка его парика расплелась, волосы развевались вокруг лица, а глаза горели от возбуждения.
— Комендант Сен-Дени! — завопил он, останавливая лошадь. — Индейцы! Начезы! Наши начеточе видели их на марше. Они направляются сюда в боевой раскраске!
Глава 18
— Это потому, что я увела пленных из форта и начезам стало нечего обменивать?
— Это потому, что они не доверяют французам.
— В этом они правы, — сказала она, отворачиваясь.
— Ничего удивительного: французы тридцать с лишним лет нарушали свои обещания.
— Рено! — позвал Пьер, уже успевший прыгнуть в пирогу.
— Да, — ответил тот и искоса взглянул на Элиз. — Так ты плывешь с нами или же мне вернуть тебя?
— Зачем ты забрал меня у них, если теперь собираешься доставить в форт Сан-Жан-Баптист?
— Я держу свое слово и, кроме того… Я видел тебя вчера в руках у чокто — ты ходила по их лагерю, словно пленница. Мне это не понравилось. Конечно, со временем они договорятся с французами о выкупе, но на это могут уйти недели.
Элиз поразили его слова, однако время было неподходящее для споров. Она ничего не ответила и позволила ему вновь взять ее на руки, чтобы усадить на меховую подстилку. Рено оттолкнул тяжелую лодку от берега, вскочил на корму и стал работать веслом.
Элиз была благодарна ему. Сама она ни за что не решилась бы бежать от чокто: чувство долга, ответственность перед остальными женщинами сковывали ее, хотя она прекрасно понимала, что ничем не может им помочь. Элиз хотела уехать и очень обрадовалась, увидев пирогу, узнав, что у нее впереди много дней с Рено. Интересно, догадывается ли он о ее благодарности? Ведь она так часто совершала ошибки, не всегда могла с собой справиться… Как бы то ни было, теперь Элиз испытывала облегчение, что уже не надо пытаться ничего делать. Она сидела в лодке, подперев голову руками, и смотрела на берег.
Они плыли быстро и на рассвете были уже далеко. Яркие лучи солнца заскользили по воде, пронизывая клубящийся над ней туман. Рено и Пьер без устали гребли.
Вода в реке поднялась от недавних дождей и тающего снега в верховьях Миссисипи. Течение было быстрое, оно несло с собой много ила, кусков коры, листьев и даже стволы вырванных с корнем деревьев. Туман собирался каплями на одежде, ветер был холодный, поэтому все были рады солнцу.
Элиз наблюдала за Рено и поражалась, как он выдерживает такой темп. Его выносливость казалась ей нечеловеческой — так же, как в те уже ставшие далекими дни, которые последовали за резней. Его молчаливость и замкнутость усиливали это впечатление. Ее мучила потребность объясниться, разрушить возникшую между ними стену, однако она не могла заставить себя начать говорить с ним в присутствии Пьера и Маленькой Перепелки. Дело это слишком личное, хотя она была уверена, что их друзья поведут себя с величайшей деликатностью.
Возможность поговорить с Рено наедине наконец представилась, когда ближе к полудню они причалили к берегу, чтобы размять ноги, отдохнуть и съесть холодный завтрак. Маленькая Перепелка и Пьер углубились в лес, а Рено достал из пироги узел и стал его развязывать. Элиз подошла, чтобы помочь, и они вместе расстелили коровью шкуру, которая должна была служить им столом, и достали лежавшие в ней плоские корзинки с мясом и лепешками.
Открывая глиняную бутылку для воды, заткнутую пробкой, Элиз помедлила. Она глубоко вздохнула, из-под опущенных век взглянула на Рено, а затем принялась говорить о том, что ее мучило.
— Ты, наверное, думаешь, что вчера я решила убежать от тебя, даже не попрощавшись…
— Нет нужды говорить об этом. Ты сделала то, что должна была сделать.
— Нет, это совсем не так! — воскликнула Элиз, и суставы ее пальцев, сжимавших бутылку, стали совсем белыми. Запинаясь и спотыкаясь, она рассказала ему о том, что произошло. Он внимательно слушал, но лицо его не выражало ни радости, ни даже удовлетворения. Наконец она умолкла, растерянно глядя на него.
Рено почувствовал, как что-то жесткое и колючее у него в груди исчезло, но все же не верил ей до конца.
Возможно, Элиз только казалось, что ее действия были подсказаны Рыжей Оленихой. Возможно, она бессознательно ухватилась за эту уловку, чтобы вернуться к своему народу. Но так или иначе он по-прежнему хотел ее. Желание привлечь ее к себе, прижаться лицом к ее нежной коже, вдохнуть ее благоухание, затеряться в ней было так велико, что ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не сделать этого. Он вспомнил, как увидел ее вчера среди француженок в этом бархатном платье, которое было на ней до сих пор, с поднятыми наверх волосами. Уже тогда он понял, что эта женщина не для него. Она была француженкой, а он — предателем-полукровкой, скрывающимся от французской армии. У них не было будущего.
— Рено…
— Оставь, Элиз.
— Ты не веришь мне?
Рено долго смотрел на нее своими темными глазами, и лицо его оставалось абсолютно невозмутимым. Потом на щеке его дрогнула какая-то жилка, он вдруг резко поднялся и зашагал прочь от нее в лес. Когда Элиз позвала его, он не обернулся и даже не показал виду, что слышит…
Чтобы добраться до форта Сан-Жан-Баптист, им пришлось плыть вниз по Миссисипи до устья Ред-Ривер, а затем подняться по ней до страны начеточе. Гарнизон и форт под командованием Сен-Дени находились на острове, образованном двумя рукавами реки. В обычное время это считалось нетяжелым путешествием, которое длилось бы всего несколько дней, но сейчас время было непростое.
Дважды в течение дня они видели индейцев на берегу; судя по одежде это были чокто и туника. Встречаться с ними было крайне нежелательно: прически и одежда Рено, Пьера и Маленькой Перепелки выдавали в них начезов, тогда как Элиз походила на французскую пленницу. Оба раза их окликали, а во второй раз, когда они не ответили на приглашение причалить к берегу, по ним открыли огонь. Выстрелы не попали в цель — путешественники находились слишком далеко, но в этом инциденте ясно сказался опасный характер местности.
И все же мили петляющей реки оставались позади. Время от времени им удавалось значительно сократить расстояние, плывя по протокам, образованным высокой водой. Утренний туман рассеялся, небо стало ясным и голубым. Беглецы увидели оленя, пьющего воду у речного берега, парящих сарычей, услышали надтреснутый писк голубых соек, мелодичную песенку кардиналов. Заросли дикой сливы по берегам стояли в цвету, роняя белые лепестки на воду. Проплывая по заводям, переходившим в стоячие омуты, они спугивали гревшихся на солнце черно-зеленых черепах, спрыгивавших одна за другой со своих бревен.
Солнце достигло зенита и начало свой путь к закату. День остался позади, и по мере того, как сгущались сумерки, журчание воды и равномерные всплески от весел становились словно бы громче.
Послышался крик Пьера с кормы:
— Пристанем на ночь?
Рено сделал еще два гребка по течению, весь во власти каких-то мрачных мыслей, потом кивнул и начал грести к берегу.
Они искупались. Рено и Пьер немного прошли вниз по течению, а Маленькая Перепелка и Элиз остались рядом с пирогой. Вода была прохладная, освежающая, приятная для мышц, затекших от долгого сидения. Постепенно Элиз почувствовала, как проходит усталость. В конце концов, ничего страшного не случилось. Может быть, на настроение Рено повлиял странный, неожиданный конец противостояния начезов и французских экспедиционных сил.
Маленькая Перепелка улыбнулась Элиз и начала плескать на нее водой. Между ними завязалась шутливая битва, которая помогла им согреться и снять напряжение. Смеясь, они вышли на берег и по очереди вытерлись куском замши.
Маленькая Перепелка повернулась к Элиз, неожиданно став серьезной:
— Я, кажется, так и не поблагодарила тебя за то, что ты попросила меня спасти Пьера в тот день.
— Хорошо, что ты это сделала.
— Да. И не только для него, но и для меня тоже. Я люблю его, Элиз! Так я еще никогда не любила.
Элиз с улыбкой посмотрела на индианку:
— В самом деле?
— Ах, ты же сама видишь! Но мне хотелось поблагодарить тебя на тот случай, если не представится больше возможности это сделать.
— Как это не представится? — нахмурилась Элиз.
— Мы не можем знать, что ждет нас во французском форте. Может быть, комендант не впустит меня. Все знают его как мудрого и щедрого человека, он не очень-то обращает внимание на приказы, исходящие из Нового Орлеана, если не считает это нужным. Он хорошо знает Пьера, и, кроме того, все поймут, что ему пришлось драться на стороне начезов, потому что он был у них в плену. Но это не значит, что комендант захочет, чтобы мы жили в его гарнизоне.
— И что тогда? — спросила Элиз.
— Мы договорились, что попытаемся пробраться к испанцам в Лос-Эдес. Пьер снова начнет торговать, а я буду его сопровождать.
Элиз начала натягивать на себя нижние юбки и платье. Наклонившись, чтобы не встретиться взглядом с индианкой, она спросила:
— А как же Рено? Он сказал, что собирается делать дальше?
— Нет. Видишь ли, у него совсем другое положение. Его не взяли в плен, как Пьера, он возглавил начезов по своей воле. Конечно, он наполовину француз и владеет собственностью, но ему ничего не простят. Он привезет тебя в форт, а сам, наверное, останется с нами. Или, может быть, вернется к начезам. Я не могу точно сказать.
На дальнейшие расспросы не осталось времени: послышались голоса мужчин, которые говорили громче обычного, чтобы предупредить о своем приближении, и две женщины поспешили одеться.
Беглецы зажгли небольшой костер, повесили над ним котелок с водой и стали подогревать на сковороде мясо. Пока Элиз и Маленькая Перепелка хлопотали вокруг костра, мужчины готовили убежище на ночь. Они согнули полукругом молодые деревца и накрыли их шкурами, а внутрь положили меховые подстилки. Украдкой наблюдая за их работой, Элиз увидела, что они строят два таких укрытия — на двоих каждое. На нее сразу нахлынули воспоминания, затеплилась слабая надежда, но она решительно и твердо подавила эти чувства, как если бы была индианкой.
Рено предложил Пьеру идти спать, вызвавшись первым нести охрану. Но Пьер сказал, что это несправедливо, и они решили бросить жребий. Первым выпало дежурить Пьеру, он взял свой мушкет и сел под деревом на некотором расстоянии от костра. Элиз вползла в шалаш и начала стягивать с себя бархатное платье, с досадой вспомнив, как легко было снимать костюм начезов. Когда, раздевшись догола, она юркнула под одеяло, до нее еще доносились тихие голоса Рено и Пьера. Через некоторое время они утихли.
Когда Рено лег рядом с ней, она не спала, несмотря на то что позади был тяжелый день. Он лежал совсем тихо, не шевелясь, как будто боялся ее разбудить. Тогда она заговорила, потому что уже не могла удерживать в себе то, что хотела сказать, и не хотела, чтобы он зря беспокоился, стараясь не шуметь.
— Сегодня утром ты не ответил на мой вопрос. Ты не поверил тому, что я рассказала?
— Как я могу в это поверить? Посуди сама: я же все время говорил, что люблю тебя. Зачем же мне было тебя отсылать?
— Я думала — может быть, из благородных побуждений…
Рено засмеялся:
— Ты слишком высокого мнения обо мне.
— Разве? По-моему, нет.
— Если бы ты знала меня так хорошо, как думаешь, у тебя не возникло бы сомнений. — Его голос звучал сурово. — Тебе следовало бы догадаться, что я никогда не отпустил бы тебя по своей воле.
— Даже ради моего блага?
— Нет, все равно не отпустил бы.
Элиз приподнялась на локте, глядя в темноте ему в лицо.
— Однако ты везешь меня в форт Сан-Жан-Баптист, а сам не предполагаешь остаться там.
— Кто тебе это сказал? А, Маленькая Перепелка…
— Но ведь это правда?
— А ты бы хотела, чтобы ради тебя я положился на милость французов? — сухо осведомился он.
«Я бы хотела, чтобы ты взял меня с собой». Эти слова звучали у нее в голове, но она не решилась произнести их. Слишком тяжело было бы ей услышать его отказ. Когда же она успела так полюбить этого человека? Когда?
— Но мы… мы ведь женаты, — начала она неуверенно.
— Только по обычаям начезов, без благословения священника. Это ничего не значит.
— И для тебя это ничего не значит?
Он пропустил этот вопрос мимо ушей.
— Я наполовину француз, наполовину индеец. В мирное время это не имело значения, но сейчас война, война между этими народами. Я покинул французов ради народа моей матери, и нет такого испытания, которое вернуло бы мне их благоволение. У меня нет никаких прав. Я враг, и не имеет значения, почему я им считаюсь. Сен-Дени может меня принять по старой дружбе, но только на несколько часов. А после этого что мне еще остается, как не уйти в леса?
— А как же я?
— Ты рождена для благ и удобств цивилизации. Я был не прав, когда увез тебя от всего этого. Было бы еще большей ошибкой удерживать тебя сейчас.
— Ты опять не оставляешь мне выбора, — прошептала Элиз.
— Что?
— Может быть, я предпочитаю остаться с тобой!
Рено замер в темноте рядом с ней. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он заговорил с очевидным усилием:
— Это желание пройдет. Ты просто благодарна мне за то, что я защитил тебя, и, может быть, потому, что я…
— …научил меня любить.
— Просто помог тебе раскрепостить твои естественные желания.
В его голосе слышалась боль, Элиз могла поклясться в этом. У нее возникло ощущение, что он старается убедить не столько ее, сколько самого себя. Впрочем, это не имело особого значения, потому что одними словами никого ни в чем убедить было не возможно. Поэтому она протянула руку и коснулась его руки, а затем провела пальцами по его груди.
— Ты думаешь, что я испытываю только благодарность — и желание?
— Я знаю это, — ответил он, и голос его дрогнул. — Но сейчас, как и раньше, этого достаточно.
Он притянул ее к себе, крепко обнял, прижимая к своему сильному телу, как будто бы хотел впитать ее всю. Элиз приникла к нему, ужасаясь тому, что, может быть, это в последний раз. Что станет с ней без него? Неужели такую цену им придется заплатить этому жестокому миру? Когда-то она уже познала страх, что их ночь может оказаться последней. Теперь это чувство вернулось, усиленное стократ. Она хотела слиться с ним, почувствовать, что они соединены, неразделимы, две части целого.
Пламя охватившего их желания было окрашено отчаянием. Страх ожидавшей их неизвестности питал это пламя, а боль маячившей разлуки придавала желанию силу. Они искали друг в друге вечное утверждение жизни и радость недолгого забвения. Они обрели и то и другое в неистовом ритме страсти, соединившей их, но хотя тела их были слиты, дыхания смешались, а уста сомкнулись, оба знали, что все это ненадолго…
Восемь дней спустя путники добрались до форта Сан-Жан-Баптист. Его стены представляли собой прямоугольник с многогранными бастионами по углам. Укрепление было мощным, но все же не таким, как у начезов, прежде всего потому, что оно не было рассчитано на пушечный огонь. У форта был мирный вид, в открытые ворота свободно входили и выходили люди. Однако на брустверах стояли часовые в полной боевой готовности.
Когда пирога причалила и они вышли на берег, в воротах уже стоял отряд солдат, готовый встретить их. Высокий красивый человек с выправкой военного вышел вперед.
Несмотря на то что Рено много дней провел согнувшись над веслом, он шел к воротам, расправив плечи, двигаясь легко и даже грациозно. Пьер догнал его и пошел рядом, а Элиз и Маленькая Перепелка следовали за ними. Все свое внимание Элиз сосредоточила на ожидавшем их офицере. Это, наверное, и был комендант форта Луи Антуан де Сен-Дени.
Сен-Дени имел репутацию умного и справедливого человека. Он не следовал разорительной политике, предписывавшей торговать исключительно с далекой Францией, а делал вид, что не замечает, как колонисты с прибылью для себя ведут дела с испанцами в форте Лос-Эдес, расположенном от них на расстоянии шестидесяти миль. В этом не было ничего удивительного: ведь до того, как его назначили комендантом, он сам был торговцем. Его тесные связи с испанцами оказались полезны, равно как и его брак с красавицей Мануэлой, которая была внучкой испанского губернатора Сан-Хуана Батисто. Политика Сен-Дени по отношению к индейцам — начеточе, каддо и эдес — была справедливой и открытой, но в то же время он твердо управлял ими. Результатом этого была стабильность во вверенной ему части колонии. Находясь далеко от центра, он пользовался почти неограниченной властью и поступал так, как считал нужным. Однако при этом он был верным слугой короля.
Как он встретит их, принимая во внимание его характер и род его обязанностей? Он может дать команду стрелять, или немедленно арестовать их, или приказать им покинуть форт и окружающие его земли. Вместо этого Сен-Дени ответил на поклон Рено, слегка наклонив голову.
— Приношу извинения за столь неожиданный визит, — сказал Рено. — Я только прошу о маленьком одолжении: уделите мне несколько минут вашего времени.
Глаза Сен-Дени сузились.
— Вы приехали из страны начезов?
— Да. Мы можем рассказать о том, что там произошло, если вы захотите послушать.
— Я кое-что знаю об этом, да и кто же не знает? Мною даже получено распоряжение — довольно бесполезное, на мой взгляд, — быть наготове на случай неприятностей. Слышал также, что вы присоединились к начезам. Могу только предположить, что они потерпели поражение.
Рено кивнул:
— Да, в некотором роде.
— Ваше присутствие, я полагаю, не указывает на то, что мы должны готовиться к бою не на жизнь, а на смерть?
— Едва ли.
— Тогда пройдемте ко мне, — пригласил Сен-Дени, добавив с тонкой улыбкой: — Я обязан выслушивать все доклады, которые могут помочь нашей обороне.
Дом коменданта был расположен прямо напротив ворот, недалеко от центра поселка. Справа находилось длинное приземистое здание казармы, в одном конце которой была столовая, а в другом — караульное помещение. Позади нее, невдалеке от левого заднего бастиона виднелся маленький домик со шпилем; можно было догадаться, что это церковь. Неподалеку стояла маленькая хижина священника-миссионера. Дома в форте были построены из вертикально расположенных бревен, щели между которыми были промазаны смесью глины, оленьей шерсти и серого мха, а крыши покрыты кипарисовой дранкой.
Элиз и Маленькая Перепелка прошли вслед за тремя мужчинами в дом коменданта. Африканский слуга принес вино, хлеб и масло, а также сдобный пирог со сливовым вареньем. Мадам Сен-Дени, донна Мануэла, пришла посмотреть, все ли у них есть, что нужно, а затем вновь скрылась в дальних комнатах. Все это время за ее юбками прятался малыш.
Когда все расселись, на гостей обрушился шквал вопросов. Сен-Дени ничего не упустил. Он хотел знать количественное соотношение обеих сторон и их вооружение, интересовался видами окопов, вырытых французами, поведением чокто, количеством жертв. Услышав об уходе начезов, Сен-Дени иронически поднял брови. Казалось, он считает, что чокто, если не сами французы, были подкуплены и поэтому ничего не слышали той ночью. Рено и не отверг, и не принял этого предположения.
Они проговорили так около часа, когда снаружи начала собираться толпа. Слух об их приезде быстро облетел форт, и люди пришли посмотреть на них собственными глазами. Сен-Дени игнорировал нарастающий гул голосов так долго, как только мог. Наконец он, нахмурившись, обернулся на звук.
— Я должен спросить вас, мой друг, — сказал он, обращаясь к Рено, — что вы намереваетесь здесь делать?
Рено взял руку Элиз, сидевшей на самодельном стуле с сиденьем из коровьей шкуры.
— Мне нужно только одно: чтобы вы защитили эту даму. Она много выстрадала и никому не сделала зла. Здесь есть одна женщина, которую она когда-то знала. Эта женщина может стать ей другом и дать приют. Если вы никому не позволите беспокоить Элиз, я буду вам вечно благодарен.
— Все будет сделано, — произнес Сен-Дени. — А как же вы?
Этот вопрос остался без ответа, потому что снаружи раздался хриплый, требовательный крик.
— Прошу простить меня, — сказал Сен-Дени и, быстро поднявшись, пошел к двери.
Элиз вскочила, движимая каким-то необъяснимым страхом, и бросилась за ним. Рено, Пьер и Маленькая Перепелка спешили следом. В совершенной растерянности Элиз остановилась у открытой двери, увидев снаружи море лиц. Она узнала свою старую подругу Клодетт, которая стояла в первых рядах и, улыбаясь, махала рукой, как будто ждала этой встречи. Был там и Паскаль, с выражением мрачного удовлетворения он скрестил руки на груди. Чуть поодаль она заметила Генри, который не отрывал взгляда от ее лица.
Крик, встревоживший всех, раздался снова, и в ворота форта въехал человек верхом на лошади в рабочей упряжи. Косичка его парика расплелась, волосы развевались вокруг лица, а глаза горели от возбуждения.
— Комендант Сен-Дени! — завопил он, останавливая лошадь. — Индейцы! Начезы! Наши начеточе видели их на марше. Они направляются сюда в боевой раскраске!
Глава 18
Странно было видеть, как французы стекаются в форт Сан-Жан-Баптист: насмерть перепуганные женщины несли плачущих детей, тащили узлы с пожитками, мужчины вели вьючных животных, нагруженных собранным на скорую руку провиантом. Как будто какое-то шаловливое божество решило перепутать все роли, превратив атакующих в осаждаемых, и наоборот. Шума, суматохи и пыли было при этом ничуть не меньше — как, впрочем, и страха.
В то же время людей было не так много: количество жителей, населявших окрестности форта, не превышало трех сотен, с учетом индейских и африканских рабов. Из их числа, может быть, восемь десятков были годны к участию в боевых действиях.
Еще одно отличие состояло в том, что Элиз совершенно нечего было делать. Донна Мануэла с несколькими женщинами наводили порядок во всей этой неразберихе, размещали семьи в казармах, заставляли старших детей присматривать за хнычущими малышами. Они назначали женщин варить суп и кашу в огромных котлах, для того чтобы обеспечить питание собравшихся в форте, следили за сбором перевязочных материалов и лекарств. Будучи в стороне от всего этого, Элиз болезненно ощущала и свою ненужность, и двусмысленное положение, в котором оказалась. Она замечала на себе косые взгляды, слышала, как перешептываются за ее спиной, и это не могло ее не беспокоить.
Бесцельно бродя возле дома коменданта, Элиз встретилась с Клодетт. Та была вместе со своими тремя детьми — одного она держала на руках, а двое других цеплялись за ее фартук. Клодетт располнела, лицо ее поблекло и увяло от забот и тягот материнства. Увидев Элиз, она искренне обрадовалась, хотя ее усталые карие глаза глядели обеспокоенно.
— Я скучала по тебе, Элиз.
По правде говоря, Элиз редко вспоминала о ней с тех пор, как они расстались. Ей стало стыдно, и она заставила себя улыбнуться:
— Как ты?
— Как видишь, — ответила Клодетт, с иронией указывая на облепивших ее детей. — А у тебя нет маленьких?
Элиз покачала головой:
— Теперь я вдова.
— Да, я слышала об этом.
Они помолчали. Элиз поняла, что до ее подруги дошли и другие слухи. В Луизиане было не так уж много французов, чтобы каждый не знал все о своих знакомых.
— Я рада, что ты здорова и счастлива.
— Спасибо. Я знаю, что тебе не так повезло. Мне рассказывали о тебе Сан-Амант и юный Генри, который вместе с тобой спасся от резни. Я бы хотела помочь тебе, если позволишь. Живи в моей семье.
— Клодетт… — Элиз почувствовала, что в горле у нее встал жесткий комок, она не смогла продолжить.
— Я действительно этого хочу. Живи с нами, сколько понадобится. Ты знаешь, в позапрошлом году компания начала присылать сюда тихих и скромных девушек из монастырей с приданым в сундуках. Можно подумать, что мы были женщинами легкого поведения, недостойными стать женами колонистов! Хотя один бог знает, что мужчины здесь совсем не ангелы. Но мы-то прибыли сюда первыми, и держаться нам надо вместе.
— А твой муж? Что он на это скажет?
— Жюль не будет возражать, — ответила Клодетт, смеясь. — Ему на все наплевать.
— Но начнутся пересуды…
Клодетт пожала плечами:
— А когда их не было? Кстати, я с удовольствием послушаю твой рассказ о том, как ты стала женщиной этого полукровки Шевалье. Вот это, наверное, мужчина так мужчина!
— Кажется, твой муж тоже не святой, — заметила Элиз с невеселым юмором.
— Да, — ответила Клодетт, вздыхая, — настоящий кобель.
— Где он?
Клодетт указала рукой на мужчину, стоящего у ворот. Взглянув на него, Элиз поспешила спрятать улыбку. «Кобель» Клодетт был маленького роста, лысеющий, с круглым брюшком, но морщинки вокруг глаз свидетельствовали о его добром и веселом нраве.
— Ты уверена, что он не будет возражать?
— Он придет в восторг, когда увидит тебя. Но тебе надо сразу дать ему понять, что ты против того, чтобы он щипал тебя за задницу.
— Я… наверное, не пробуду долго.
— Надеюсь, что пробудешь. Куда тебе деваться?
Действительно, куда? Однако Элиз не стала углубляться в этот вопрос — тем более что в этот момент к ним подошел заикающийся от волнения, восторженный Генри.
— Мадам Л-лаффонт! Какая р-радость видеть вас среди нас! Кто бы мог подумать, что мы вновь встретимся при таких обстоятельствах?
— Я уж точно не могла такого подумать, — сказала Элиз с бледной улыбкой. — Как поживаешь, Генри?
— Прекрасно! Я теперь помощник месье Лагросса, торговца. Я слежу за лошадьми и занимаюсь клиентами, а кроме того, езжу с ним в Новый Орлеан за товаром. Меня здесь считают взрослым мужчиной — видите, даже дали этот мушкет, чтобы защищать ф-форт.
В то же время людей было не так много: количество жителей, населявших окрестности форта, не превышало трех сотен, с учетом индейских и африканских рабов. Из их числа, может быть, восемь десятков были годны к участию в боевых действиях.
Еще одно отличие состояло в том, что Элиз совершенно нечего было делать. Донна Мануэла с несколькими женщинами наводили порядок во всей этой неразберихе, размещали семьи в казармах, заставляли старших детей присматривать за хнычущими малышами. Они назначали женщин варить суп и кашу в огромных котлах, для того чтобы обеспечить питание собравшихся в форте, следили за сбором перевязочных материалов и лекарств. Будучи в стороне от всего этого, Элиз болезненно ощущала и свою ненужность, и двусмысленное положение, в котором оказалась. Она замечала на себе косые взгляды, слышала, как перешептываются за ее спиной, и это не могло ее не беспокоить.
Бесцельно бродя возле дома коменданта, Элиз встретилась с Клодетт. Та была вместе со своими тремя детьми — одного она держала на руках, а двое других цеплялись за ее фартук. Клодетт располнела, лицо ее поблекло и увяло от забот и тягот материнства. Увидев Элиз, она искренне обрадовалась, хотя ее усталые карие глаза глядели обеспокоенно.
— Я скучала по тебе, Элиз.
По правде говоря, Элиз редко вспоминала о ней с тех пор, как они расстались. Ей стало стыдно, и она заставила себя улыбнуться:
— Как ты?
— Как видишь, — ответила Клодетт, с иронией указывая на облепивших ее детей. — А у тебя нет маленьких?
Элиз покачала головой:
— Теперь я вдова.
— Да, я слышала об этом.
Они помолчали. Элиз поняла, что до ее подруги дошли и другие слухи. В Луизиане было не так уж много французов, чтобы каждый не знал все о своих знакомых.
— Я рада, что ты здорова и счастлива.
— Спасибо. Я знаю, что тебе не так повезло. Мне рассказывали о тебе Сан-Амант и юный Генри, который вместе с тобой спасся от резни. Я бы хотела помочь тебе, если позволишь. Живи в моей семье.
— Клодетт… — Элиз почувствовала, что в горле у нее встал жесткий комок, она не смогла продолжить.
— Я действительно этого хочу. Живи с нами, сколько понадобится. Ты знаешь, в позапрошлом году компания начала присылать сюда тихих и скромных девушек из монастырей с приданым в сундуках. Можно подумать, что мы были женщинами легкого поведения, недостойными стать женами колонистов! Хотя один бог знает, что мужчины здесь совсем не ангелы. Но мы-то прибыли сюда первыми, и держаться нам надо вместе.
— А твой муж? Что он на это скажет?
— Жюль не будет возражать, — ответила Клодетт, смеясь. — Ему на все наплевать.
— Но начнутся пересуды…
Клодетт пожала плечами:
— А когда их не было? Кстати, я с удовольствием послушаю твой рассказ о том, как ты стала женщиной этого полукровки Шевалье. Вот это, наверное, мужчина так мужчина!
— Кажется, твой муж тоже не святой, — заметила Элиз с невеселым юмором.
— Да, — ответила Клодетт, вздыхая, — настоящий кобель.
— Где он?
Клодетт указала рукой на мужчину, стоящего у ворот. Взглянув на него, Элиз поспешила спрятать улыбку. «Кобель» Клодетт был маленького роста, лысеющий, с круглым брюшком, но морщинки вокруг глаз свидетельствовали о его добром и веселом нраве.
— Ты уверена, что он не будет возражать?
— Он придет в восторг, когда увидит тебя. Но тебе надо сразу дать ему понять, что ты против того, чтобы он щипал тебя за задницу.
— Я… наверное, не пробуду долго.
— Надеюсь, что пробудешь. Куда тебе деваться?
Действительно, куда? Однако Элиз не стала углубляться в этот вопрос — тем более что в этот момент к ним подошел заикающийся от волнения, восторженный Генри.
— Мадам Л-лаффонт! Какая р-радость видеть вас среди нас! Кто бы мог подумать, что мы вновь встретимся при таких обстоятельствах?
— Я уж точно не могла такого подумать, — сказала Элиз с бледной улыбкой. — Как поживаешь, Генри?
— Прекрасно! Я теперь помощник месье Лагросса, торговца. Я слежу за лошадьми и занимаюсь клиентами, а кроме того, езжу с ним в Новый Орлеан за товаром. Меня здесь считают взрослым мужчиной — видите, даже дали этот мушкет, чтобы защищать ф-форт.