Блэйк Стефани. Живу тобой одной

   Нату вовсе не хотелось, чтобы Хэм подумал, будто он против него заодно с Крис. Он воинственно выпятил нижнюю челюсть.
   – А ты, Крис, можешь остаться дома. Нам там девчонки не нужны, правда, Хэм?
   Хэм взглянул на девушку, ожидая, что она осадит Ната. Однако Крис настолько обрадовалась его непривычной доброте по отношению к мальчику, что поддержала Ната:
   – Мне сегодня не хочется плавать, Нат. Так что река в вашем распоряжении, большие сильные мужчины.
   Келли смотрела им вслед. Ее сын крепко держался за руку своего отца. Сцена невольно разбередила какие-то струны в ее душе, пробудила чувства, о существовании которых она до сих пор не подозревала. Келли испытывала смятение.
   – Не позволяй ему заплывать слишком далеко, Хэм.
   Так мать обычно предупреждает отца.
   Брюс и Крис внимательно смотрели на нее. Выражения их лиц показывали, что они уловили какую-то тайную связь между ней и Хэмом. Не имеет значения, они все равно никому не расскажут, пусть хоть миллион лет пройдет.
   Хэм и Нат пошли в дом на пристани, переоделись в купальные костюмы и спустились к пляжу. Вдали, у канала, вода в Гудзоне была ледяной, здесь же, у берега, солнечные лучи проникали до самого дна. Прогретая солнцем вода приятно бодрила.
   Уже два лета Нат бултыхался в реке. Он держался на воде, как щенок, так что для Хэма не составило большого труда научить его основным приемам плавания. Через час он уже нырял с пристани на глубину, а потом, поднимая столбы брызг, возвращался обратно до лесенки. С точки зрения стиля плыл он ужасно, однако благополучно добирался до берега.
   Хэм растянулся на теплых досках, подставив тело солнечным лучам. Предостерег мальчика:
   – Не слишком далеко, Нат. Ты слышал, что сказана мама.
   Мальчик буквально лопался от гордости.
   – Девчонки все трусихи. Боятся мышей, и пауков, и змей. Всего боятся.
   Хэм ответил с иронией, которую Нат, разумеется, не понял:
   – Только не твоя мать. Она не боится ни мышей, ни пауков, ни змей. Ее ничем не испугаешь.
   Серьезные темные глаза, так похожие на его собственные, внимательно изучали Хэма.
   – А ты знал мою маму, до того как я родился, Хэм?
   Хэм закрыл глаза.
   – Да, я знал твою маму, – произнес он бесцветным тоном.
   – Знаешь, что я подумал? Вот было бы смешно, если бы ты называл ее мамой, как и я. Она ведь и твоя мама.
   – Она мне мачеха. Не настоящая мать. Моя настоящая мать умерла. И тогда Келли вышла замуж за отца.
   – Лучше бы она вышла замуж за тебя.
   Бедный невинный ребенок, он и не подозревал, какую бурю ненависти вызвали его слова!
   – Пойди-ка еще потренируйся, Нат. Надо тренироваться, если хочешь в один прекрасный день обогнать меня.
   – Ты это серьезно, Хэм? Ты, в самом деле когда-нибудь поплывешь со мной наперегонки? Не беспокойся, я буду тренироваться день и ночь.
   Хэм слышал топот босых ног мальчика по доскам пристани, потом громкий плеск воды. Он не открывал глаза, притворяясь, что дремлет. Присутствие Ната причиняло ему настоящую боль. Смотреть на него, постоянно видеть в нем себя… В то же время эта неестественная антипатия порождала еще большее чувство вины. Как можно винить в своих бедах ребенка, как можно видеть печать Каина на этом прелестном мальчике, который полон любви ко всем и всему? Это просто отвратительно, этому нет оправдания. И в то же время этот ангелочек явился нечаянной причиной смерти его отца, орудием убийства, которое совершили они с Келли. Одна вина порождала другую. Его засасывало все глубже и глубже в бездну отчаяния.
   – Хэм!
   Голос мальчика потерялся в прочих звуках – шелесте птичьих крыльев над рекой, шуме падающей воды, гуле автомобилей на шоссе.
   – Хэм! Помоги, Хэм!
   Крик, полный ужаса.
   Хэм вскочил, огляделся. Ната нигде не было видно.
   – Хэм! На помощь!
   Теперь голос звучал слабее. Однако Хэм понял, откуда он доносится. Издалека, от канала. Он разглядел маленькую темную головку и тонкую бледную руку, отчаянно машущую над водой. После многократных заплывов мальчик потерял бдительность, и это случилось совсем рядом с предательским течением. Его уносило вниз по реке, как листок.
   Хэм сидел не двигаясь, словно в столбняке, не осознавая разыгрывающейся перед его глазами трагедии.
   С реки донесся леденящий душу крик. Голова мальчика скрылась под водой. Хэм вернулся к жизни: одним мощным рывком он вскочил и бросился в воду. Руки работали, словно мельничные лопасти, поднимая белую пену. Лишь дважды он прервал бешеный ритм, чтобы взглянуть, где Нат, и не сбиться с нужного направления. Голова то скрывалась под водой, то выныривала на поверхность, рука хватала воздух, пытаясь удержать жизнь. Хэм быстро покрывал расстояние между ними. Когда осталось проплыть всего каких-нибудь двадцать ярдов, голова Ната скрылась под водой и больше не вынырнула на поверхность. Хэм рванулся вперед с отчаянной силой, поднимая тучи брызг, сверкавших в солнечных лучах. Мимо проплыл окунь, задев его жабрами. Прозрачная вода просвечивала до самого дна, на сорок – пятьдесят футов в глубину. Загадочный мир, чуждый миру свежего воздуха и голубого неба.
   Он увидел Ната. Неподвижного, с поднятыми коленками и свесившейся на грудь головой. Как плод в утробе матери. Хэм рванулся к нему с удвоенной энергией. Доплыл, схватил мальчика под мышки и рванул вверх, на поверхность, на свежий воздух. Глаза Ната были закрыты, лицо – пепельно-серого цвета. Нет времени нащупывать пульс, проверять, дышит ли он. Хэм взвалил мальчика себе на спину, уложив подбородок на левое плечо, так, чтобы рот и ноздри Ната не оказались в воде, и мощными рывками поплыл к берегу. Они достигли берега намного ниже пляжа Мейджорсов, у скалистой полосы. Хэм приложил ухо к губам ребенка. Если его легкие еще и работали, то дыхание, вероятно, было слишком слабым: Хэм не смог его уловить. На запястье слабо трепетала какая-то жилка. Она пульсировала так часто и беспорядочно, что это напоминало непроизвольные сокращения мышцы.
   Хэм перевернул мальчика на живот, повернул ему голову набок, сел на него верхом. Во время войны в школах ввели обязательный курс обучения оказанию первой помощи, на тот случай – пусть и представлявшийся невероятным, – если войска кайзера высадятся на берегах Америки. В те времена Хэм воспринимал занятия как чью-то злую шутку. Они казались ему страшно скучными. Однако сейчас он с благодарностью вспоминал инструкции по искусственному дыханию. Положил ладони на спину мальчика, по обеим сторонам, чуть ниже грудной клетки. С силой нажал. Отпустил. Снова нажал и отпустил, стараясь соразмерять движения с ритмом собственного дыхания.
   Вначале он не услышал громких криков, донесшихся от дома, однако, на секунду подняв глаза, он увидел их. Они бежали по пляжу. Келли впереди, Брюс и Крис за ней. Сзади на некотором расстоянии едва поспевал стареющий Сэм Перкинс, работник Мейджорсов.
   Келли добежала первая. Бросилась на колени, пытаясь обнять сына. В первый раз с тех пор, как Хэм впервые встретился с ней, в день похорон матери, он увидел, что и она тоже способна испытывать горе, терзаться отчаянием, как все смертные.
   – Мой мальчик! Боже! Мой мальчик мертв!
   Хэму пришлось прервать свое занятие, чтобы оттащить ее от сына.
   – Бога ради, Келли! Оставь нас в покое, иначе он действительно умрет. Я пытаюсь его спасти.
   Подбежал Брюс, обнял жену за талию, пытаясь успокоить.
   – Оставь его, Келли. Он делает Найту искусственное дыхание. Что произошло, Хэм?
   Хэм ответил, не прерывая своего занятия:
   – Он плыл… уже хорошо… делал успехи… прыгал с причала… потом…
   – Ты не следил за ним! – закричала Келли. – Ты дал ему утонуть!
   – Нет! Это неправда!
   – Правда! Тебе все равно! Ты его не хотел! Ты не хотел, чтобы он остался в живых!
   Брюс и Крис остолбенели, уловив ненависть, прозвучавшую в ее голосе.
   – Келли, как ты можешь говорить такие ужасные вещи!
   Брюс с трудом удерживал эту хрупкую женщину, чтобы она не бросилась на Хэма с кулаками, не впилась в него зубами.
   У Келли началась настоящая истерика.
   – Ты убил его! Убил моего сына, мою радость, мою любовь, мою жизнь!
   Хэм рывком поднялся на коленях. Глаза его бешено сверкнули.
   – Сука!
   Он с силой ударил ее по лицу своей огромной ладонью. Он чувствовал, что мог бы сейчас снести ей голову, и надеялся, что ему это удалось. Однако больше он не мог позволить себе тратить время. Мальчик – вот в ком заключался сейчас для него весь мир.
   Пощечина ее ошеломила. След от ладони, наверное, надолго останется на распухшей щеке. Похоже, этот взрыв был необходим им обоим. Келли взяла себя в руки, снова стала сама собой.
   – Все в порядке, Брюс. Отпусти меня. Хэм, я прошу прощения за свои слова. Мы можем тебе чем-нибудь помочь?
   – Позвоните доктору Хейли. По-моему, у него есть аппарат искусственной вентиляции легких.
   Келли повернулась к Крис.
   – Крис, ты сможешь это сделать быстрее, чем Сэм.
   Работник покраснел и отвернулся. Крис приподняла юбку и помчалась по пляжу.
   Хэм чувствовал, что силы его на исходе. Пот ручьями лил по лицу и телу, падая дождем на белую неподвижную спину Ната. Никакой реакции на неимоверные усилия. Никаких признаков жизни.
   – Брюс, придется тебе сменить меня на время, иначе я свалюсь. – Голос его звучал едва слышно от изнеможения.
   – Дай, я.
   Келли уперлась руками в грудь Хэма, мягко оттолкнула его.
   – Келли, ты не понимаешь, что делаешь. – Однако он совсем обессилел, чтобы протестовать по-настоящему. Опустился на траву и лишь молча наблюдал за ней.
   – Он моя любовь. И если ему суждено умереть, пусть умрет у меня на руках.
   Она перевернула мальчика на спину, взяла на руки, прижала к себе.
   Брюс сделал движение, собираясь вмешаться, но отступил. Ее окружала аура, подобно мистической стене, которая не давала приблизиться.
   Дева Мария, прижимающая к себе мертвого сына… Безмятежное спокойствие, скрывающееся под маской безутешного горя…
   Не обращая внимания ни на Хэма, ни на Брюса, она зашептала мальчику:
   – Я вдохну в тебя жизнь, Натаниэль. Своим дыханием, своей любовью вдохну в тебя жизнь.
   Она нежно прижала рот к его губам, вдохнула теплый воздух в его легкие. Грудь мальчика приподнялась, затем опустилась – в тот момент, когда Келли набирала воздуха в свои легкие. Снова приподнялась. И еще раз, и еще, и еще…
   Хэм и Брюс, онемев от благоговейного ужаса, наблюдали за ними. У Хэма зашевелились на голове волосы. Он заметил, как дрогнули бледные веки мальчика, как судорога прошла по его телу, как зашевелились синие губы.
   – Мама…
   Нет, это, наверное, плод его воображения. Хэм с усилием приподнялся, на коленях подполз к мальчику, наклонился над ним. Нет, не померещилось. Темные глаза медленно открылись. Его глаза… Он видел в них себя, как в зеркале.
   – Хэм…
   Эти звуки показались Хэму более прекрасными, чем вся поэзия Шекспира.
   – Нат! О Боже! Благодарю тебя, Господи!
   Он обнял мальчика, обнял его мать. Щека его касалась щеки Келли. Слезы их смешались. Сын лежал в теплом коконе их соединившихся тел.
   – Мама… Хэм… Почему вы плачете? – Приглушенный голос мальчика нарушил очарование минуты.
   Хэм разжал руки, отодвинулся с осторожностью взрывника в каменоломне, только что заложившего взрывчатку в скалу. Достаточно малейшей искры, чтобы вызвать непредсказуемые бедствия.
   – Мы плачем от счастья, моя радость, – пробормотала Келли.
   Она целовала сына в глаза, губы, нос, гладила его мокрые волосы, прижимала его, холодного и дрожащего, к своему разгоряченному, как в лихорадке, телу. И все время приговаривала что-то успокаивающее, ласковое, бессмысленное для всех остальных, но обращенное к его сердцу, к душе. Мальчик зарылся лицом ей в грудь. Его напряженное трепещущее тело затихло и расслабилось.
   – Я устал, – вздохнул он. – Хочу в кровать, к своему медвежонку.
   – Как раз туда я и собираюсь тебя отнести, мой сладкий. Ты как следует поспишь, а когда проснешься, будешь как новенький.
   Он поднял голову. Огляделся.
   – А где Хэм? Я хочу, чтобы он тоже пошел с нами в Уитли.
   Хэм шел по пляжу. Его силуэт быстро удалялся, темный на фоне белого песка, привезенного когда-то Карлом Мейджорсом на баржах с южного берега Лонг-Айленда.
 
   Год 1927-й оказался знаменательным для Келли: в этом году завершилось строительство ее моста. Двадцать третьего октября состоялась церемония открытия, на которую прибыли официальные лица из Олбани во главе с сенатором Уэйном Гаррисоном, В числе высокопоставленных гостей приехал президент железнодорожной компании «Делавэр – Гудзон» некто Франклин Делано Рузвельт. Когда перерезали ленточку, его поддерживали два помощника. Келли не могла не заметить, что он мучается от сильной боли. После окончания церемонии его отнесли к лимузину. Келли, Брюс и Натаниэль поехали в лимузине сенатора Гаррисона. Ему первому предоставили право пересечь Гудзон по новому мосту от Найтсвилла. Они ехали в открытой машине. День выдался ветреный. Мужчины придерживали свои шляпы, а волосы Келли развевались на ветру, отливая на солнце, как золотое знамя. Натаниэль все-таки потерял шапку. Все весело смеялись, глядя, как она перелетела через перила моста и теперь носилась над рекой, как птица, так и не коснувшись воды.
   – Кто был тот калека? – спросила Келли Гаррисона.
   – Вы имеете в виду Франклина Рузвельта? Он юрист из Гайд-парка. ^[13]Его пригласили потому, что в компании «Делавэр – Гудзон» он считается важной персоной…
   – Как же я сразу его не узнала! Я видела его фотографии в газетах.
   – Он занимается политикой. Правда, не очень успешно. При Уилсоне был помощником министра военно-морского флота. Кокс выбрал его в качестве партнера во время президентской избирательной кампании тысяча девятьсот двадцатого года. Гардинг тогда их наголову разгромил. Ходят слухи, что в будущем году он выставит свою кандидатуру на пост губернатора штата, если Эл Смит решит участвовать в президентских выборах.
   Брюс покачал головой.
   – Бедняга… Кому нужен губернатор-калека?
   Келли не согласилась.
   – Вспомни Ричарда Третьего: урод, калека, он тем не менее покорил всю Англию, хотя все козыри, казалось, были у его врагов. В умах и сердцах многих калек горит огонь, мощный, как само солнце. То, чего не хватает их телу, они восполняют другим. У этого Рузвельта есть что-то такое… в лице, в глазах, выражающих страдание.
   Сенатор Гаррисон со смехом похлопал ее по руке.
   – Келли, дорогая! Ради республиканской партии будем надеяться, что ваши политические суждения уступают вашей интуиции в том, что касается рынка ценных бумаг.
   – Посмотрим. – Келли повернулась к Брюсу. – Кстати, о ценных бумагах. Я думаю, нам стоит купить еще акций компании «Дуглас эркрафт». Я читала, что правительство предоставило кому-то право основать коммерческую авиалинию.
   – Надеюсь, их первые рейсы будут проходить между Олбани и Вашингтоном, – заявил Гаррисон. – Я летаю по этому маршруту, по крайней мере, раз в неделю, а частные пилоты берут страшно дорого.
   Брюс категорически отмел идею коммерческой авиации:
   – Такое же сумасбродство, как чарльстон! Да к тому же еще и опасное. Я удивляюсь вам, Уэйн. Вы законодатель с большим опытом. Как вы можете рисковать жизнью в этих корзинках из-под яиц?
   – Мы, бедные смертные, Брюс, нередко рискуем большим, чем сама жизнь, ради амбиций, гораздо более сомнительных, чем перелеты по воздуху. – Сенатор украдкой бросил взгляд на Келли. – Что скажете, дорогая леди?
   – Я согласна с Генрихом Четвертым. Все, что мы делаем, чревато опасностью. Опасно спать, опасно пить, опасно простужаться…
   – Не люблю так называемую поэтическую мудрость, – сухо заметил Брюс. – Я придерживаюсь мнения, что разумный человек должен крепко стоять обеими ногами на земле.
   Келли вздохнула.
   – Подумай, дорогой, как в этом случае снизилась бы рождаемость.
   – Келли! Что за слова! – Брюс пришел в ужас. – Да еще в присутствии сенатора и собственного сына!
   Гаррисон, с трудом сдерживая смех, обнял Натаниэля.
   – Теперь понятно, какого твой отец мнения о сенаторах. Мы можем составить компанию только четырехлетним детям. Ну что ж, я польщен. Ты, Нат, очень симпатичный молодой человек, и я с удовольствием нахожусь в твоей компании. – Однако в следующую минуту он принял серьезный тон. – Я надеялся, что Карл тоже будет участвовать в церемонии перерезания ленточки. В конце концов, все началось по его инициативе. И Хэм Найт… где он сегодня?
   – Он был вместе с Крис. Они держались на заднем плане. Мне кажется, он больше всего боялся, что его заснимут вместе с ней. – Келли улыбнулась. – Тогда их отношения могли бы истолковать как серьезную связь.
   – А дедушка опять пьяный.
   Детская непосредственность Ната шокировала Брюса сильнее, чем рискованное замечание Келли.
   – Натаниэль! Нельзя так говорить о дедушке.
   – Ты сам все время так говоришь, папа.
   Брюс замолчал с открытым ртом, не в состоянии произнести ни слова.
   Уэйн Гаррисон потянулся к Брюсу. Похлопал его по руке.
   – Все в порядке, Брюс. Мы ведь старые добрые друзья. Мы все любим Карла.
   – Спасибо, Уэйн. – Все еще чувствуя себя униженным, Брюс сгорбился на сиденье, отвернулся к реке.
   – А вы когда-нибудь возьмете меня с собой в самолет, дядя Уэйн? – спросил Нат.
   – Обязательно возьму.
   – Конечно, нет, – вмешалась Келли.
   Сенатор искренне удивился:
   – Что с вами, Кслли Мсйджорс? Минуту назад вы целиком поддерживали путешествия по воздуху.
   – Да. Если речь идет о вас или обо мне, Уэйн. Но не для него. Он – моя драгоценность. – Она порывисто прижала мальчика к груди. – В прошлом месяце мы едва его не потеряли. Он тонул.
   Гаррисон приподнял брови. Напомнил ей ее собственные слова:
   – Опасно спать, опасно пить, опасно простужаться…
   Келли не нашлась, что ответить, и лишь молча поцеловала сына в лоб. Впрочем, этот поцелуй сам по себе служил ответом. Они подъехали к берегу, где находилось имение Мсйджарсов. Келли взяла сенатора за руку.
   – Не думайте, что вам удастся уйти только потому, что вы сенатор, Уэйн. Вы не заплатили за проезд по этому мосту. – Она протянула ему руку ладонью вверх.
   Гаррисон откинул назад голову и разразился громким смехом, гулким эхом разнесшимся по речной долине. Оп порылся в карманах, по ничего там не нашел. Похлопал по плечу шофера.
   – Сэмюэль, не дадите ли в долг штату Нью-Йорк двадцать пять центов?
   На той стороне моста, которая выходила к Найтсвиллу, стояла одна-единственная будка с кассиром. В качестве кассиров работали два жителя Найтсвилла – посменно. Каждая смена длилась подсеять часов. Келли вопреки собственным желаниям уступила Брюсу, настаивавшему на том, что с двух часов ночи до шести утра мост должен быть закрыт. Тот редкий транспорт, который может проходить по мосту ночью, утверждал Брюс, не окупит расходы на заработную плату третьему кассиру.
   Из местных рабочих мало кто слышал о профсоюзах, законах о минимально уровне заработной платы или восьмичасовом рабочем дне. Все местные жители – в каменоломне, на фермах и на железной дороге – работали по десять часов в будни и по восемь часов в субботу.
   – Я сама буду работать с двух до шести, – заявила Келли в тот вечер, когда мост открыли.
   И она выполнила обещание, невзирая на возражения Брюса и Карла. Выдержала четыре часа в полном одиночестве, в компании комаров и мошкары. Наутро, когда солнце поднялось над городом, ее выручка составила двадцать пять центов, да и те от грузовика, развозившего молоко, водитель которого признался, что заехал специально, чтобы посмотреть на новый мост «этой Мейджорс».
   – Ей будет приятно это слышать, – кисло произнесла Келли.
   Водитель громко фыркнул.
   – Наверняка она дешевка, невзирая на все свои деньги.
   – Как это?
   – Да очень просто. Наняла женщину собирать деньги ночью. – Он покачал головой. – Женщина одна ночью… Просто позор!
   – Вы правы! – крикнула Келли ему вслед. – Действительно позор!
   После этого инцидента мост оставался закрытым с двух ночи до рассвета.
   Мост оправдал все ожидания Келли и все ее обещания. По праздникам и на уик-энды автомобили, грузовики, телеги с лошадьми двигались в обе стороны непрерывными потоками с раннего утра до позднего вечера. За первый год доход Мейджорсов от платы за пользование мостом составил семьдесят пять тысяч долларов!
 
   В 1928 году Эл Смит потерпел сокрушительное поражение на президентских выборах. В сорока штатах победил Герберт Гувер. Франклина Делано Рузвельта избрали губернатором штата Нью-Йорк.
   – Что я говорила! – напомнила Келли Брюсу. – У него взгляд короля. Я рада, что он победил.
   Однако очень скоро ее иллюзиям по поводу ФДР, как его часто называли, пришел конец. Через шесть месяцев после того, как новый губернатор начал свою деятельность, в Уитли прибыл сенатор Уэйн Гаррисон, причем отнюдь не со светским визитом.
   – Администрация штата собирается пересмотреть свою политику по поводу вашего моста. Губернатор считает недемократичным, что частные лица получают прибыль наряду со штатом Нью-Йорк. По его мнению, это собственность граждан штата.
   Келли пришла в ярость:
   – Разрази его гром, вашего губернатора Рузвельта! Сделка есть сделка, и ее условия необратимы. Это наш мост, и только наш! Администрация штата может не беспокоиться. При том уровне доходов, которые мы получаем от моста, мы в течение пяти лет вернем штату его вложения, с процентами.
   – Вы не поняли главного, дорогая. Рузвельту в принципе не нравится, что Мейджорсы берут плату с американцев за то, что те путешествуют по своей собственной стране. Он говорит, что это попахивает феодализмом.
   – Ага, а когда штат берет с американцев налоги за то, что они живут в своей собственной стране, это так и надо? Ваш Рузвельт – лицемер!
   – Этот калека предает собственный класс! – взорвался Брюс. – Он говорит о феодализме! Ха! Да несколько поколений Рузвельтов жили сквайрами в Гайд-парке… Ну хорошо, что же вы нам посоветуете, Уэйн?
   Карл принес графин. Наполнил всем стаканы.
   – Я знаю, что думает Уэйн. Он считает, у нас нет выбора. Верно?
   Сенатор, скрестив ноги, задумчиво смотрел на белый столбик пепла на конце своей сигары.
   – Это не тот вопрос, который губернатор Рузвельт решит одним росчерком пера. Если вы захотите оспорить его позицию, у вас будет некоторая поддержка законодателей. Можете начать борьбу. Рузвельт еще не успел сколотить команду исполнителей.
   – Да, мы начинаем борьбу! – кипятилась Келли.
   – Не торопитесь, Келли. Тут есть и положительная сторона. Если вы согласитесь передать контроль над мостом Комиссии по проведению общественных работ, штат Нью-Йорк выплатит вам щедрую компенсацию. Доход составит триста процентов от ваших первоначальных капиталовложений.
   – Разрази меня гром! – воскликнул Карл. – Этот Рузвельт совсем не грабитель. Большего ни от одного из наших вложений невозможно получить.
   Однако Келли осталась непреклонной:
   – Нет, я с этим не смирюсь. Мост принадлежит мне. Он был моей мечтой, которая лишь благодаря моей настойчивости претворилась в реальность. Я слишком много ему отдала, чтобы позволить штату увести его у меня. – Она поймала взгляд Карла. Ах, вот оно как! – казалось, говорил он. Келли поспешно поправилась: – Карл, Брюс и я следили за тем, как мост растет, Точно так же мы наблюдали за маленьким Натом. Мост – часть нашей семьи. Нет, без борьбы я его не отдам!
   Гаррисон потер лоб.
   – Даже если вы и начнете борьбу, Келли, в конце концов, все равно проиграете. Никто не может одержать победу над штатом.
   – Черт бы побрал этот штат!
   – Вы продали штату Нью-Йорк землю, на которой находится Дорога Найтов и подступы к мосту, и, значит, по закону являетесь владелицей моста, и это, вероятнее всего, признают на суде. Однако формальные преимущества на стороне штата. Ваш мост находится на общественной земле, представляющей собой собственность жителей штата Нью-Йорк. Формально жители штата имеют право предъявить претензию и обязать вас убрать мост с территории, являющейся их собственностью.
   – К черту жителей штата! Это несправедливо! – Она обернулась к Гаррисону. – И черт бы побрал вас, Уэйн! Вы уговорили нас продать землю.
   Брюс попытался урезонить ее:
   – Келли, ты несправедлива. Без Уэйна никакого моста вообще бы не было.
   Уэйн Гаррисон обладал толстокожестью истинного политика.
   – Ничего, Брюс, все в порядке. Келли просто расстроена. Я вполне понимаю ее чувства.
   – В самом деле? – фыркнула она. Однако внезапно ее тон изменился. Она улыбнулась сенатору сладкой лисьей улыбкой, заставившей его насторожиться. – Уэйн, вы, кажется, сказали, что мы можем заручиться поддержкой законодателей?
   – Да, некоторой… Но недостаточной для того, чтобы постоянно противостоять намерениям губернатора.
   – А какова ваша позиция по этому вопросу? Я имею в виду – ваша личная позиция?
   Он переменил позу, затушил сигару в пепельнице, вынул носовой платок, промокнул губы. Все эти уловки не обманули Келли.
   – Я, естественно, не могу согласиться с политическими взглядами Рузвельта. Слышали бы вы, что он говорит в личных беседах. Этот человек – радикал. Наше счастье, что он всего лишь губернатор штата Нью-Йорк, а не хозяин Белого дома. Он бы довел страну до социализма. – Гаррисон секунду помолчал. – Однако по многим другим, более важным вопросам законодательства я склонен присоединиться к республиканцам. Как я уже сказал, от сделки со штатом вы ничего не потеряете.