Блэйк Стефани. Живу тобой одной

   – Я вернусь, Хэм. Я тебя спасу, – услышал он ее приглушенный смех.
   «Я ненавижу тебя, Келли! Ненавижу…»
   Дальше темнота. Тишина. Сладкая смерть.
 
   Хэм очнулся, укрытый простыней, мокрой от пота. У кровати стоял доктор Уиллис Мэрфи. Его розовое лицо херувима выглядело непривычно суровым. Два кустика белого пуха торчали по обеим сторонам головы чуть повыше ушей. За исключением этого, ни на его лице, ни на голове не было ни единого волоска. Доктор никому не открывал свой возраст, однако Нат говорил, что доктор Мэрфи практиковал уже тогда, когда он, Нат Найт, ходил в коротких штанишках. В течение последних двадцати лет док Мэрфи грозился уйти на покой, но только после того, как найдет себе достойную замену – какого-нибудь бескорыстного и человеколюбивого выпускника мединститута. Сейчас, в 1922 году, он все еще оставался единственным терапевтом на пространстве к двадцать миль от Найтсвилла.
   – Как ты себя чувствуешь, парень? – спросил он своим высоким, почти женским голосом.
   – Вроде ничего…
   Только сейчас он их увидел. Отец и Келли стояли по обе стороны кровати.
   Старый Найт положил руку на плечо сына.
   – Все в порядке. Ты выкарабкаешься. Сам доктор это сказал. В голосе его прозвучало почтение, какого Хэм не слышал со смерти матери.
   – Тебе повезло, парень. Вот эта молодая леди спасла тебе жизнь. Выдавила всю кровь из раны, дочиста. – Доктор обернулся к Келли. – Вы смелая девушка.
   – Она моя жена, Уиллис, – произнес Нат так, словно хотел разделить похвалу, предназначавшуюся Келли.
   Хэм услышал голос Келли, и ему захотелось умереть. Сейчас она все им расскажет!
   – Я сделала надрезы бритвой, по два крест-накрест на каждой ранке, подождала, пока вытечет кровь и рана совсем очистится, потом крепко перевязала ногу повыше раны, чтобы остановить кровь.
   Хэм не верил своим ушам. Она не сказала им ни о том, что высасывала кровь из раны, ни о его безумном поведении! Он, похоже, и впрямь обезумел. Такого наговорил! И кому? Жене своего отца! Господи, как же он ее ненавидит!
   Со страхом он поднял на нее глаза. Лицо ее выглядело ясным и безмятежным. Непостижимая женщина! Такая чистая и безгрешная в белом платье с гладко причесанными, распущенными по плечам волосами. Хэм впервые видел ее с такой прической за все время ее замужества. В зеленых глазах крылась загадка.
   – Бедный Хэм, – продолжала она, глядя на него. – Он потерял сознание, когда я сделала надрез на ране. Метался как безумный, стонал, говорил что-то непонятное. – Она улыбнулась Хэму сладчайшей улыбкой.
   – Он устал, – произнес доктор Мэрфи. – Оставим его, пусть отдыхает.
   Оставшись один в комнате, Хэм думал только о Келли и ничего не мог понять. Почему она солгала? И солгала ли? Может быть, тот эпизод – только плод его воспаленного воображения? Хэм знал, что мечты по своей силе и живости восприятия нередко превосходят реальность. Ему очень хотелось уверить себя в этом. Такое объяснение его устраивало. Постепенно уверенность крепла все больше и больше. Конечно, это был бред, из тех, что так часто мучили его в последнее время. Ослабевший, но благодарный судьбе, он откинулся на подушку и закрыл глаза, вознося молитву: «Прости меня, Господи, и дай мне силы противостоять искушению…»
   Он повторял и повторял эти слова, пока, наконец, не заснул беспокойным сном. Его мучили кошмары.
   Вот он лежит обнаженный на пушистом облаке, согретый кроваво-красным сиянием. Она, в шелковой ночной рубашке его матери, склонилась над ним. От рассыпавшихся по плечам волос исходит сияние. Губы раскрыты, зеленые кошачьи глаза вспыхивают ярким блеском при виде его восставшей плоти.
   Пальцы ее расстегивают перламутровую пуговицу ночной рубашки. Одним быстрым движением она обнажает грудь и плечи, спускает рубашку на пол. Она стоит перед ним обнаженная, улыбаясь своей лисьей улыбкой. Хэм до этого никогда не видел обнаженной женщины. Он потрясен безупречной симметрией ее тела, гармонией его форм, плавно переливающихся одна б другую. Какой разительный контраст с угловатым мужским телом! Здесь все мягкое, округлое, пышное, теплое, плодородное. Мать-земля, воплощение вечности для мужчины.
   Хэм кричит от нестерпимого желания.
   – Пожалуйста! Ну, пожалуйста, прошу тебя!
   С грацией пантеры она прыгает на кровать, между его ног.
   И здесь иллюзия кончается.
   Хэм вскинул голову, приподнялся на локтях. Это не сон! Он лежит в своей комнате, на собственной кровати. На ночном столике светит керосиновая лампа под розовым абажуром. Бедро туго перевязано бинтом. Вид этого бинта окончательно возвращает его к реальности.
   – Келли! Почему ты здесь?
   – Потому что ты этого хочешь.
   – Нет! Ты жена моего отца!
   – Ш-ш-ш! А то мы его разбудим, твоего отца.
   – Уходи, уходи скорее. Я тебя не хочу.
   – Неправда, Хэм. Ты взрослый мужчина, а мужчине нужна женщина. Ты хочешь меня. – Она тихонько рассмеялась. – Не стоит больше это скрывать. Сегодня днем я сама видела, как сильно ты меня хочешь.
   Хэм крепко сомкнул веки, не в силах смотреть на нее, не в силах видеть доказательство своего мучительного желания.
   – Это был сон… Я был не в себе.
   – Бедный Хэм!
   Широко раздвинув колени, она опускается прямо на него. Он задыхается от наслаждения, тянется к ней, притягивает ее вниз, на себя, зарывается лицом в благоухающую ямку у нее на шее. Длинные волосы веером колышутся на подушке, покрывают его теплой завесой.
   Потом он лежит лицом вниз, мучимый раскаянием и сознанием собственного греха, столь же сильным, как испытанное перед этим наслаждение.
   Она гладит его мускулистую спину, шепчет ему в самое ухо:
   – Ну как, теперь тебе лучше, Хэм?
   – Прекрати, Келли!
   Ее прикосновения показались ему вдруг невыносимыми, как прикосновение змеи. Он откатился от нее, сел на постели, глядя прямо перед собой, чтобы не видеть ее наготы.
   – Посмотри на меня, Хэм.
   – Нет! – хрипло пробормотал он. – Поскорее убирайся из моей комнаты. Если отец узнает, чем мы тут занимались, он убьет нас обоих. И поделом.
   – Но как он об этом узнает, Хэм? Кто, кроме нас, ему расскажет?
   У него задрожали руки.
   – Ты нехорошая. Зачем ты явилась сюда? Зачем искушала меня?
   Казалось, его гнев лишь забавляет Келли.
   – Кто больше грешен – тот, кто искушает, или тот, кто поддается искушению?
   – Ведь ты жена моего отца!
   – А ты его плоть и кровь.
   – Убирайся! И не разговаривай со мной в отсутствие отца! Чтобы ноги твоей больше не было в моей комнате!
   Она молча обошла вокруг кровати, подняла брошенную на пол рубашку. В тусклом свете лампы в последний раз мелькнуло ее нежное обнаженное тело. Хэм лежал с закрытыми глазами, пока не услышал звук закрывшейся двери. А потом остался в темноте, один на один с сознанием собственного греха.
 
   На следующее утро Нат на подносе принес ему завтрак. Хэм лежал, глядя в потолок, боясь встретиться с отцом глазами.
   – Я не голоден.
   – Все равно съешь. Так велел доктор Мэрфи. Ты должен есть, чтобы набраться сил.
   – Со мной уже все в полном порядке.
   – Знаю я твои штучки, молодой человек. Приятно, наверное, изображать из себя инвалида, когда за тобой ухаживает такая хорошенькая нянька, как Келли.
   Сжавшись от ужаса, Хэм осторожно покосился на него. Нат нахмурился.
   – В чем дело, парень? Ты весь побелел как полотно.
   – Ничего, па. Просто голова закружилась.
   – Это от голода, как я и говорил. Давай, садись и поешь яиц с беконом.
   Хэм приподнялся, опершись на подушку. Нат поставил поднос ему на колени.
   – Док заедет попозже, посмотреть на твою ногу. Я думаю, опухоль спала.
   – Да. – Внезапно взгляд Хэма упал на книгу, лежавшую сбоку на подносе. – А это как сюда попало?
   Нат пожал массивными плечами.
   – Келли прислала. Говорит, ты просил ее вчера вечером.
   Когда отец вышел, Хэм раскрыл Шекспира на странице, заложенной узкой полоской бумаги. Заметил, что одно четверостишие выделено карандашом.

 
О, странные мужчины! Могли бы наслаждаться тем,
Что начинают ненавидеть.
Дерзкие мысли проникают в черноту ночи.
Похоть и страсть влекут их к тому, что так ненавистно уму.
 

   Хэм, не притронувшись к еде, отставил тарелку. Медленно закрыл книгу.
 
   После полудня Келли появилась на пороге его комнаты в длинной прямой юбке и просторной блузе, скрывавшей фигуру. Ее бледное лицо казалось вымытым до блеска, оно так и светилось чистотой. Широко раскрытые зеленые глаза смотрели невинным взглядом. Волосы она уложила вокруг головы короной из двух блестящих толстых кос, как у девушки с фермы.
   – Я принесла тебе ленч, – произнесла она бесцветным голосом. – Можно войти на минуту?
   Лицо Хзма мгновенно вспыхнуло от воспоминаний о прошлой ночи. Помимо собственной воли он представил себе тело, скрытое под просторной бесформенной одеждой.
   – Входи.
   Не сказав ни слова, даже не взглянув в его сторону, она поставила поднос, повернулась и пошла к двери.
   – Спасибо! – крикнул Хэм ей вслед. Она не ответила.
   – Келли! Я…
   Она обернулась, уже от двери. Стояла и ждала, что он скажет.
   – Келли… а где отец? – Он с трудом перевел дыхание.
   – В каменоломне. Вернется к ужину.
   – К ужину…
   Она молча смотрела на него, не двигаясь с места.
   – Келли… – Лицо его горело, он судорожно сжимал руки под простыней, стараясь не выдать их дрожь. – Келли… моя нога… мне что-то нехорошо… я подумал, может, ты…
   – Что?
   Он выпалил одним духом, сгорая от унижения:
   – Не переменишь мне повязку? Пожалуйста, Келли, прошу тебя!
   Он беспомощно откинулся на подушку. Келли медленно подошла к его кровати, улыбаясь своей мудрой, всезнающей зеленоглазой улыбкой.
 
   Стояла осень. Высокие стога сена на полях, сбегавших по холмам, золотом сверкали в утренних лучах солнца. Работники на ферме Найтов начали разбивать стога и свозить душистое сено в амбары на зимнее хранение.
   В октябре Келли сообщила Нату, что он станет отцом. Не говоря ни слова, он схватил ее в объятия, прижался щекой к ее надушенным волосам. Когда он, наконец, заговорил, голос его звучал почтительно и смиренно:
   – Моя радость… Как я тебе благодарен за все, что ты для меня сделала… за все, чем ты стала для меня. А теперь еще вот это… чудо. Благодарю тебя, Боже, за твое великодушие! Все приметы указывали на то, что урожай будет хороший. Но такое! Да это самый богатый урожай за всю мою жизнь!
   Его громогласный смех разнесся по всему дому. Он поцеловал Келли, потом, громко топая, вышел из дома, широко раскинул руки, поднял лицо к небу. Теплые лучи солнца согревали его, седые волосы и борода развевались на ветру. Он глубоко дышал, не зная, как выразить свою благодарность судьбе.
   – Натаниэль! – позвала Келли. – Куда ты идешь?
   Он обернулся к ней и снова звучно рассмеялся от счастья.
   – На поле. Рассказать Хэму. И всем остальным. У Натаниэля Найта будет сын!
   Хэм привез отца домой уже затемно. Нат крепко спал в телеге с сеном. Хэм завел лошадь в стойло и, оставив храпящего отца в телеге, пошел в дом. Келли ждала на кухне.
   – Поздно вы. Я уже начала беспокоиться.
   – Ты? Беспокоилась? – переспросил Хэм с горькой иронией.
   – Где твой отец?
   – Я оставил его в амбаре, пьяного в стельку.
   – Твой отец напился?! – В уголках ее губ заиграла насмешливая улыбка.
   – Ты, сука!
   Хэм поднял руку, словно собираясь ударить ее. Она не съежилась, не отшатнулась. Даже глазом не моргнула.
   – Что это значит, Хэм?
   Рука его безвольно опустилась, плечи обмякли.
   – Нет-нет. Та ненависть, которую я чувствую к тебе, – ничто по сравнению с отвращением, которое я испытываю к самому себе. Господи, лучше бы мне умереть!
   – Но почему?
   Он сел на край стола, опустив голову на руки. Бессмысленным взглядом смотрел на чистую тарелку, приготовленную для ужина.
   – Весь день он носился со своей великой новостью. Нат Найт сделал ребенка своей молодой жене! Ездил вверх и вниз по реке, заезжал на все фермы, пил со всеми. – Хэм рассмеялся сухим коротким смешком. – Раньше он всегда говорил, что гордыня – это грех.
   – Ему есть чем гордиться. Не каждый мужчина в семьдесят два года может похвастаться таким.
   Хэм схватил ее за запястье, рывком притянул к себе. Келли спокойно выдержала его яростный взгляд.
   – Ты лицемерка! Обманщица! Мы оба знаем, что это не его ребенок.
   Отблески света от лампы плясали в ее глазах.
   – Я знаю только, что ребенок существует. Понятия не имею, чей он. Может быть, ты его отец, а может, и брат, Хэм.
   Он с брезгливостью отбросил ее руки.
   – Будь ты проклята! Как ты можешь так говорить! Тебе, как видно, это доставляет удовольствие. Ты не женщина, ты ведьма! – Он стукнул кулаком по столу с такой силой, что посуда со звоном полетела на пол. Однако ярость так же моментально улетучилась, как и возникла. Он снова сгорбился, закрыл лицо ладонями.
   Келли подошла к нему, обняла за плечи.
   – Да, я ведьма, Хэм. Я тебя околдовала.
   Он попытался высвободиться.
   – He дотрагивайся до меня!
   Келли улыбнулась всепрощающей улыбкой матери, терпеливо сносящей все проделки невоспитанного ребенка.
   – Пойдем наверх, Хэм. Я тебя снова околдую.
   Он поднял голову, посмотрел на нее, не веря своим ушам.
   – Твой отец спит мертвецким сном. Не проснется до самого утра. Пошли, Хэм.
   Она привернула керосиновую лампу на стене и пошла к двери. У выхода обернулась к нему. Белое пятно в полумраке…
   – Я жду тебя, Хэм.
   Хэм не мог сказать, сколько времени он просидел на кухне, словно в столбняке. В конце концов, встал и пошел к лестнице, чувствуя, как внутри, во всем теле, поднимается, растет возбуждение.
 
   К середине октября лес, начиная с самой вершины горы, у каменоломни, покрылся теплым золотисто-желтым и красно-коричневым одеянием. Чувствовалось приближение зимы: даже в ясные солнечные дни время от времени над долиной проносился холодный северный ветер. Ночи становились все холоднее.
   После того как Келли объявила великую новость, Нат большую часть времени проводил дома. Однажды Келли даже заметила, что он совсем забросил дела.
   – Мужчина должен быть поближе к дому, когда его жена беременна, – ответил он ей. – Все остальное я могу оставить на сына.
   Он теперь смотрел на Хэма с гордостью.
   – За этот год наш Хэм превратился в мужчину-. Еще прошлой осенью он выглядел ребенком и вел себя как ребенок. Теперь это настоящий мужчина. И выглядит по-другому, и действует как мужчина. Я и не заметил, как это произошло. Скоро он будет знать достаточно для того, чтобы самому управляться со всеми делами. А я буду сидеть на крыльце, греться на солнышке и наблюдать, как растет мой младший сын.
   – А если это будет девочка?
   Он обхватил ее изящную головку своими огромными коричневыми руками, долго смотрел на нее странным взглядом. Как на чужую.
   – Мне здесь достаточно и одной приблудной девчонки. У нас родится мальчик. Сказал – словно точку поставил.
   До этого Келли всегда спала в своей комнате. Если у Ната появлялось желание, он приходил к ней. Теперь, к ее крайнему неудовольствию, он решил, что до рождения ребенка она должна спать вместе с ним.
   Она пыталась возражать:
   – Не стоит, Натаниэль. Я очень беспокойно сплю. И тебе не дам заснуть. Мы будем только мешать друг другу.
   – Тогда давай перенесем твою кровать в мою комнату. Я хочу быть как можно ближе к тебе, Келли.
   В течение двух недель Келли и Хэму ни разу не представилось случая побыть вместе. Вначале Хэм даже почувствовал облегчение: ему показалось, что искушение прошло, наваждение рассеялось. Однако с течением времени желание начало расти и, в конце концов, превратилось в настоящую пытку. Целыми ночами он лежал без сна, мучимый неутолимым голодом, ненавидя Келли, ненавидя себя за то, что так страстно ее желает. Но больше всего он ненавидел отца – лютой, смертельной ненавистью.
 
   Однажды воскресным утром они остались с Келли одни на кухне. Нат, как всегда по воскресеньям, пошел на семейное кладбище.
   – Мы должны увидеться, – взмолился Хэм. – Я больше не могу. Сегодня днем. Я буду ждать тебя на сеновале.
   Она улыбнулась.
   – Я приду. В три часа. Твой отец любит по воскресеньям поспать днем.
   Хэм кивнул и вышел на воздух. Несколько минут наблюдал за отцом. Тот стоял на коленях у могилы Аманды, по-видимому, произнося слова молитвы. Седая грива развевалась по ветру. Хэм сердито отвернулся и пошел обратно к дому.
   На сеновале стояла теплая тишина, нарушаемая лишь жужжанием мух внизу, в стойле. Хэм быстро поднялся по лесенке наверх, огляделся, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Окон здесь не было, только большая дверь, сейчас закрытая. Однако свет проникал сквозь широкие щели в досках. Хэм лег на сено у задней стены. Когда с полей уберут все сено, помещение сеновала заполнится до самого верха, до крыши.
   Она не заставила себя долго ждать. Очень скоро Хэм увидел ее у лестницы. Желание его оказалось таким нестерпимым, что он начал расстегивать брюки еще до того, как она поднялась.
   Келли поняла, что он чувствует – да и трудно было этого не заметить, – и кинулась к нему.
   – Давай ятебе помогу, любовь моя.
   У Хэма перехватило дыхание.
   – Келли, любимая!
   Она целовала его с открытым ртом, возбуждающими поцелуями. Они упали на сено.
   – Под платьем у меня ничего нет, – прошептала Келли.
   Хэм дрожащими руками расстегнул на ней платье и вскрикнул от восторга, увидев ее обнаженный живот. Его ребенок! Конечно, это его ребенок! Он прижался лицом к ее мягкому, теплому животу, нежно поцеловал его. Поцеловал своего ребенка!
   Все уже совершилось, однако они никак не могли разомкнуть объятия. Так он их и застал.
   Пат стоял над ними, сжав свои громадные кулаки. Хэму показалось, что он видит лицо самого Господа Бога в Судный день. За все семнадцать лет своей жизни он ни разу не испытывал такого ужаса, как в эту минуту.
   Нат, схватил Келли за волосы, поставил на ноги и затряс, как тряпичную куклу.
   – Шлюха! Сейчас же собирай вещи и убирайся отсюда! Нам с сыном надо кое-что обсудить наедине. Поднимайся! – крикнул он Хэму.
   Хэм, стоя на четвереньках, потянулся за брюками, отброшенными далеко на сено. Отец размахнулся и с силой ударил его тяжелым ботинком по голым ягодицам. От боли Хэм задохнулся, отлетел в угол.
   Отец угрожающе надвигался на него.
   – Какой же ты сын! Прелюбодействуешь с женой своего отца! Какое же чудовище я взрастил! Ты распутный, развратный!
   – Она мне не мать, ты, грязный подонок!
   Хэм ужаснулся, услышав свои слова. Еще ни один человек не оскорблял Натаниэля Найта, да к тому же в лицо. Такое же захватывающее чувство Хэм ощутил однажды, еще ребенком, когда стоял в церкви у алтаря и мысленно произносил богохульства.
   Нат бросился на него, ударил тяжелым кулаком по голове. Хэм упал на сено.
   – Совратитель!
   Хэм едва увернулся от отцовского ботинка. С трудом встал на ноги. Страх его постепенно сменялся яростью.
   – Не подходи ко мне, па!
   – Никогда больше меня так не называй! Я не желаю быть отцом грязного развратника!
   – Грязный развратник – это ты! Мать еще и полгода в могиле не пролежала, а ты уже вьешься вокруг девушки, которая тебе в дочери годится. А мне в сестры.
   Теперь Хэм крепко стоял на ногах и отразил отцовский удар локтем, отчего рука онемела до самого плеча. Он ответил сильным ударом в правую челюсть. Нат отшатнулся назад, но лишь на мгновение. Очередной удар кулака снова свалил Хэма с ног. Он едва сумел приподняться на четвереньки.
   – Все, отец, хватит…
   – Око за око, – словно в тумане донеслись до него слова отца. – Ты лишил меня моего мужского достоинства. Теперь я сделаю с тобой то же самое. Это будет справедливо.
   Мужское достоинство… Слова молотом застучали в воспаленном мозгу Хэма.
   Натаниэль не заставил его долго ждать. Тяжелый ботинок изо всех сил ударил между ног. Хэм скрючился на грязных досках, не в силах закричать от нестерпимой боли, не в силах продохнуть. Лишь страх удерживал его на грани сознания. Как в тумане, он увидел, что отец прошел в угол, схватил стоявшие там вилы и снова направился к нему. Хэм хотел заговорить, просить, умолять о пощаде, но не смог произнести ни слова.
   «Господи, Боже правый, помоги! Господи, убей его! Сделай так, чтобы он умер!»
   С вилами в руке Нат наклонился над скрюченным телом сына, пытаясь свободной рукой раздвинуть ему колени. Хэм понял, что бессилен перед лютой яростью отца и его железной хваткой. В немом ужасе смотрел он на перекошенное ненавистью лицо, склонившееся над ним. Собрал все силы, чтобы вынести последний удар, как вдруг рука отца ослабла и огонь ярости в его глазах погас. На лице появилось удивленное выражение. Он смотрел не на сына, а куда-то вдаль, на нечто, скрывавшееся вдалеке. Дальше земного времени и пространства.
   Он выпрямился, выпустил Хэма. Рука с вилами опустилась, хотя ослабевшие пальцы все еще продолжали держаться за рукоятку. Другая рука поднялась к горлу, скользнула чуть вниз. Нат пошатнулся, качнулся из стороны в сторону, как пьяный, упал на колени, все еще держась за рукоятку вил. Он сжимал ее обеими руками, пытаясь подняться на ноги.
   Хэм все понял по глазам отца, прежде чем тот упал вниз лицом в сено. Натаниэль Найт готов занять свое место в центре маленького семейного кладбища, основанного Сайрусом Найтом.
   Тишина нарушалась лишь жужжанием мух в стойле внизу и его собственным хриплым дыханием.
   Келли материализовалась из темного угла сеновала внезапно, как привидение, неслышно ступая босыми ногами. Остановилась над мертвым мужем в торжественном молчании.
   Хэм осторожно поднялся на ноги, превозмогая жгучую боль внизу живота. Он бы, наверное, не удивился, если бы его внутренности вывалились на пол. Неужели он стоит над телом мертвого отца? Это действительно Божье провидение, что он остался жив.
   – Он умер, – проронила Келли без всякого выражения, констатируя свершившийся факт.
   Хэм прошел мимо нее, не говоря ни слова. «Господи, Боже правый, помоги! Господи, убей его! Сделай так, чтобы он умер…»
   Келли нагнала его уже у лестницы, схватила за руку.
   – Хэм! Ответь мне. Что ты собираешься делать?
   Он заговорил безжизненным голосом:
   – Позвонить доктору.
   – В этом нет никакого смысла. Твой отец мертв. Я это знаю точно.
   – Тогда в полицию. Я его убил.
   – Ты с ума сошел! Это сердце. У него и раньше бывали приступы. Когда тебя укусила змея, ему стало плохо с сердцем. Он просто не хотел тебе говорить.
   – Я молил Бога, чтобы он умер.
   – Это не означает, что ты его убил. Он погиб из-за своего дикого темперамента.
   – Преступление может совершаться не только на деле, но в мыслях и в сердце. Я убил его в своих мыслях.
   – Какая чепуха! И вообще эти разговоры ни к чему не приведут. Послушай, нам ведь придется рассказать о том, как все это произошло. В таких случаях – я имею в виду в случае внезапной смерти – обычно проводится дознание.
   – Как это произошло? – Хэм пожал плечами. – Мы знаем, как это произошло. Тут и выдумывать нечего.
   Он начал спускаться по лесенке, Келли за ним. Один раз он обернулся, поднял глаза, увидел ее ноги под юбкой – и ничего не почувствовал.
   Сойдя с сеновала, он быстрыми шагами пошел по траве к дому. Келли держалась за его руку, не отставала. По пути придумывала истории для следователей и соседей.
   – Можно так: вы с ним работали на сеновале после обеда. Это вполне правдоподобно: я сама слышала, как он говорил, что вы сильно запаздываете с уборкой сена. Вон, смотри, в телеге у амбара осталось сено со вчерашнего дня. Ну вот. Там наверху очень жарко, а он перед этим плотно пообедал. С мужчинами его возраста это случается сплошь и рядом. Он упал замертво, прямо с вилами в руке. Ты меня понимаешь, Хэм?
   Он смотрел на нее новыми глазами. Что-то внезапно пришло ему в голову.
   – А зачем он вдруг пошел в амбар? Я слышал, как он храпел у себя в комнате, как раз когда я выходил из дома. С какой стати он пошел в амбар?
   Глаза ее, превратившиеся в узкие щелочки, смотрели настороженно.
   – Трудно предугадать поступки других людей. А твой отец вообще был непостоянным в своих привычках.
   – Сколько я себя помню, он всегда спал по воскресеньям, часа по два, не меньше. – Хэм в задумчивости рассматривал ее.
   – Уж не думаешь ли ты, что я сказала ему о том, что собираюсь переспать с тобой на сеновале?
   – Знаешь, мачеха, я теперь, кажется, и не такому смог бы поверить. – Он не сводил с нее пристального, холодного взгляда.
   – Мачеха? – испуганно повторила Келли. – Что еще за шутки?
   Хэм начал размеренно декламировать:

 
Да, убийство из убийств,
Как ни бесчеловечны все убийства.
 

   – Призрак отца Гамлета… – прищурилась Келли.
   – Призрак моего отца.

Часть вторая
ЖЕСТОКОСТЬ И НАСИЛИЕ

   Прошел год и четыре месяца со дня последних похорон на кладбище Найтов. Те же самые люди стояли тогда, съежившись на весеннем ветру, в то время как пастор Сол Уильямс произносил слова заупокойной молитвы над гробом Аманды Найт.
   Сейчас солнце светило ярче, леса вокруг кладбища полнились пением птиц, жужжанием насекомых, звуками и шорохами. В лесах кипела жизнь. Она заполняла собой зрение, слух, обоняние.
   На этот раз в гробу лежал Натаниэль Найт, а Келли Хилл стояла у изголовья гроба, на семейном участке Найтов, отделенном от всех остальных могил позеленевшей медной оградой.