лу). Одним словом, Сюаньцзун
явно терял былую репута-
цию мудрого и просвещенного
правителя, и обстановка в
столице была уже не такой,
как в начале царствования.
Интриги и зависть паутиной
опутали двор. Неудивительно,
что вскоре Ли Бо был оклеветан
и изгнан из дворца (зять
императора поэт Чжан Цзи
завидовал таланту Ли Бо, а вер-
ховный евнух Гао Лиши затаил
к нему ненависть, вынуж-
денный на одном из дворцовых
пиров собственноручно сни-
мать с него сапоги).
Однако этим не кончилось
участие Ли Бо в событиях,
связанных с мятежом Ань
Лушаня. В нячале 757 года поэта
вовлекли в заговор принца Линя,
одного из сыновей импера-
тора Сюаньцзуна, под командованием
которого находился
флот, расположенный на
реке Янцзы и предназначенный
для защиты южных районов
страны от мятежников. Ли Бо
принял приглашение участвовать
в рейде флота и согласил-
ся стать гражданским советником
в ставке принца. Но, сту-
пив на палубу корабля, поэт
стал понимать, что честолюби-
вые замыслы принца Линя
не ограничивались борьбой с Ань
Лушанем и исполнением
воинских предписаний, - моло-
дой принц (в ту пору ему было
около шестнадцати лет) меч-
тал не исполнять, а отдавать
приказы и с этой целью соби-
рался объявить о создании
собственного правительства в
Нанкине. Это являлось прямой
изменой, и, несмотря на то
что принц был его братом,
император Суцзун выслал войска
11
против самозванца, и в марте 757 года опального
принца каз-
нили вместе с сообщниками. Такая же
участь грозила и Ли
Бо, которого тоже арвстовали
и несколько месяцев продер-
жали в тюрьме. К счастью,
за него вступился военачальник
Го Цзын, которого поэт некогда
спас от смерти. Смертную
казнь Ли Бо заменили ссылкой
в Елан, отдаленную мест-
ность юга, где свирепствовала малярия. Вот
стихи, написан-
ные им по дороге:
Я стыжусь: ведь подсолнечник
Так защищает себя -
А вот я не умею,
И снова скитаться мне надо.
Если все же когда-нибудь
Буду помилован я,
То, вернувшись, займусь
Лишь цветами любимого сада.
("Ссылаемый в Елан,
пишу о подсолнечнике")
Ли Бо еще не успел
достигнуть Елана, а его уже догнало
известие о помиловании участников
заговора принца Линя.
Благодаря счастливому стечению
обстоятельств угроза суро-
вой расправы миновала, но мечта
о "цветах любимого сада"
так и не сбылась в полной
мере. Сквозь садовую изгородь
проникали отголоски грозных
событий века, и в жизни Ли
Бо предстояло еще немало тревог.
Знал ли Ду Фу обо всем,
что происходило со старшим другом? В
759 году, когда реша-
лась судьба Ли Бо, Ду Фу
находился в пограничном городке
Циньчжоу, но до него доходили,
правда с большим опоздани-
ем, вести о Ли Бо. Ду Фу было
известно об опасности, гро-
зившей поэту, и он, конечно же, беспокоился
за него. Однаж-
12
ды ночью Ли Бо приснился ему во сне, и Ду Фу написал
сти-
хотворение:
...Закадычный мой друг,
Ты мне трижды являлся во сне,
Значит, ты еще жив,
Значит, думаешь ты обо мне.
Ну, а что, если это
Покойного друга душа
Прилетела сюда,
В темноту моего шалаша?И
Ты в сетях птицелова,
Где выхода, в сущности, нет,
Где могучие крылья
Не в силах расправить поэт.
Месяц тихим сияньем
Мое заливает крыльцо,
А мне кажется - это
Ли Бо осветилось лицо...
("Вижу во сне Ли Бо")
Ли Бо и Ду Фу не
удалось больше встретиться: оставшие-
ся годы они провели в скитаниях, и
пути их ни разу не пе-
ресеклись. Ли Бо умер в 762 году, не дожив
всего один год до
окончания мятежа Ань Лушаня.
Его смерть окружена леген-
дами так же, как и его жизнь:
рассказывают, что шестидеся-
тилетний поэт утонул, пытаясь
поймать отражение луны в
реке. Ду Фу скончался в
770 году - неимущий, больной,
одинокий, но не потерявший силы духа.
13
Закончился бурный,
блестящий, полный противоречий
восьмой век китайской истории.
Появились новые поэты, но
слава Ли Бо и Ду
Фу не потускнела, их стихи продолжали
звучать, а их имена все чаще
произносились вместе. Что же
такое "Ли и Ду", как сокращенно
говорят китайцы, и поче-
му это сочетание стало одним
из самых устойчивых символов
китайской культуры?
В Китае издавна
существовало представление о двух на-
чалах мира, сменяющих друг друга
в ходе его развития, --
темном, ночном, таинственном
начале Инь и светлом, днев-
ном, солнечном начале Ян. Если перенести
значение этих по-
нятий на Ли Бо и Ду Фу, то в стихах
первого можно увидеть
как бы неясное ночное мерцание
(Инь), а в строках второ-
го - яркий солнечный свет
(Ян). По мировоззрению Ли
Бо - приверженец даосизма, учения,
основанного на культе
естественности. Даосы считали,
что человек - это прежде
всего существо природное, поэтому
он не должен нарушать
законов (их суть именовалась
Дао - Путь всего сущего),
которым подчиняется окружающий
мир цветов, деревьев,
трав и камней. В каждом,
даже самом незначительном, дей-
ствии, учили даосы, надо
как бы нащупать путеводную ни-
точку Дао, и тогда для достижения
цели не потребуется за-
трачивать лишних усилий, и
цель оказывается достигнутой
сама собой. Не мешать естественному
ходу вещей - в этом
заключался один из секретов
даосского "недеяния", и Ли
Бо, конечно же, хорошо знал эти секреты,
ведь он с юности
подолгу жил в горных монастырях,
воспитываясь у даосских
наставников. По словам поэта, ему удавалось
достичь состо-
яния такого единства с
природой, что даже птицы и звери
переставали его бояться. В
дальнейшем Ли Бо занимался
изучением свойств целебных трав
и постигал даосское ис-
кусство "продления жизни":
определенную диету, дыха-
тельные упражнения и т. д.
14
Хотя под влиянием
старшего друга Ду Фу увлекся дао-
сизмом, вместе с Ли Бо собирал
целебные травы, встречался
и беседовал с отшельниками,
он до конца дней остался по
преимуществу конфуцианцем.
Для приверженцев учения
Конфуция, философа VI - V вв. до н, э.,
человек - это преж-
де всего существо общественное,
поэтому конфуцианцы на-
ставляли людей в том, как жить в обществе,
семье, государ-
стве, как разумно и гармонично
устроить свою жизнь. Если
даосы (а вместе с ними
и последователи буддийского уче-
ния, распространенного в Китае
не менее широко, чем дао-
сизм) стремились заглянуть в
глубины человеческого "я",
постичь внутреннюю сущность
человека, охотно отдавались
во власть фантазии и смутных
грез, слыли безумцами и чу-
даками, то конфуцианцы
были людьми более трезвыми и
практичными, что, впрочем, не
мешало их тонкому чувству
красоты и умению ценить
радости жизни. Одно из главней-
ших понятий в конфуцианстве
- "любовь к человеку" (по-
китайски "жэнь"). Конфуций ныразил
ее смысл почти теми
же словами, что и философы
Древней Греции: не поступай
с другими так, как не хочешь, чтобы поступили
с тобой. Ки-
тайский философ верил в доброе начало в
человеке, полагая,
что нарушение равновесия между
добром и злом способно
вызвать засуху, наводнения и
другие природные бедствия.
Именно доброта и
любовь стали основой конфуцианских
убеждений Ду Фу, который
посвятил им и свою жизнь, и
свою поэзию.
Сравните строки двух стихотворений.
...Гора Пэнлай
Среди вод морских
Высится,
Говорят.
15
Там в рощах
Нефритовых и золотых
Плоды,
Как огонь, горят.
Съешь один -
И не будешь седым,
А молодым
Навек.
Хотел бы уйти я
В небесный
дым,
Измученный
Человек.
(Ли Бо. Без названия)
...Не то чтоб не
хотел
Уйти от шума,
А жить, не зная
Горя и тревог, -
Но с государем,
Что подобен Шуню,
Расстаться добровольно
Я не мог...
(Ду Фу. "Стихи в
пятьсот слов о том,
что было у меня на душе, когда я
направлялся
из столицы в Фэнсянь")
Такие образы, как таинственная гора Пэнлай, на
кото-
рой, согласно легенде, растут волшебные персики
долголе-
тия, могли явиться воображению только даосского
поэта, и
16
Ли Бо с истинно отшельническим
пафосом говорит о жела-
нии "уйти в небесный дым",
чтобы избавиться от земных
мучений. Иные стремления владеют
Ду Фу, хотя он не скры-
вает, что и его подчас
посещают мысли об отшельническом
уединении (" Не то чтоб не хотел/Уйти от
шума..."). Отшель-
ничество влечет Ду Фу, как и
всякого средневекового китай-
ского поэта, для которого
природа, тишина "гор и воде,
чашка зеленого чая, заваренного
на прозрачной воде горного
ручья, любимые книги в
изголовье кровати - необходимые
спутники вдохновения. Но при
этом Ду Фу остается верен
долгу строгого конфуцианца,
не позволяющему мечтать о за-
облачных далях горы Пэнлай.
У поэта своя мифология -
конфуцианская, недаром он
упоминает древнего императора
Шуня, которого и Конфуций
и его последователи считали
примером идеального правителя.
И Ду Фу видит собствен-
ное призвание в том, чтобы
верой и правдой служить госу-
дарям, подобным Шуню.
Каждая эпоха
по-своему выражает понятия патриотизма
и гражданского долга, и точно так же, как за
стремлением Ду
Фу служить своему государю
скрываются искренние граж-
данские чувства, глубокая любовь
к родине и скорбь за ее
судьбу, содержание его лирики
оказывается шире тех или
иных конфуцианских идей.
Ду Фу - поэт удивительного
богатства, разнообразия и полноты
жизни. Он словно обла-
дал магическим даром превращать
в поэзию все, что он ви-
дел, не считаясь с установившимися
канонами красивого и
поэтичного. Ду Фу искал
поэзию в пыли проселочных дорог,
на деревенских улицах, среди
кварталов бедноты и воинских
поселений. Для него поэтичны
самые будничные вещи - иг-
ры уличных мальчишек, крестьянский
труд, моления в хра-
мах, торговля на рынках
и т. д. Он не боится покоробить
слух иного знатока
"грубостью" и "простонародностью"
своих стихов, и оказывается, что эта
поэзия не уступает по
17
магии воздействия той, которая воспевает безмятежн ую
ти-
шину "садов и полей", безмолвие "гор и вод".
В стихах Ду Фу есть, все, что мучило и угнетало, восхи-
щало и очаровывало миллионы китайцев. Словно гигантское
зеркало они отражают и прошлое, и настоящее, и будущее
нации. Вся страна - во времени и пространстве как
бы
встает со страниц его книг: стихи
Ду Фу недаром называют
"поэтической историей", а самого
поэта сравнивают с лето-
писцем. "Чанъань - как и шахматная
доска..." - написал
однажды Ду Фу, и действительно,
поэт словно бы обладал
способностью видеть, вещи
с птичьего полета, охватывал
взглядом города и
поселки, кажусциеся крошечными
кле-
точками на шаххматной доске.
Точно так же столетия под-
час сжимались для него
в едиными миг, и воображение,
вы-
хватывая из прошлого имена
и события, словно лучом вол-
шебного китайского фонаря
освещало их причудливым све-
том. Труд летописца
упорный и кропотливый, и поэтому
Ду Фу - созидатель. Его
строки как будто бы вырезаны
в
мастерской гравера и хранят
тепло умелых рук. Вот почему
Ду Фу так любит искусно
сделанную вещь, ценит вложен-
ное в нее мастерство. С
проникновенной силой воспел он
китайскую архитектуру:
башни и пагоды, сады
и парки,
павильоны и дворцы.
Он понимал и чувствовал
живопись,
музыку и каллиграфию,
и даже искусство лодочников, пере-
правляющих через реку, вызывало его восхищение.
Ли Бо - поэт
иного склада. В его руках трудно вообра-
зить резец гравера, потому
что вдохновение поэта спонтан-
но, сиюминутно,
подчинено даосскому принципу
"самоесте-
стаенности" (по-китайски
"цзы жань"). Ли Бо берет
кисть
лишь в моменты
высшего поэтического озарения,
высшего
взлета фантазии, чтобы
стихотворение - готовое от первой
до последней строки
- легло на бумагу. Поэта
манит не
столько будничное
и обычное, сколько "удивительное"
и
18
"необычное": редкие камни,
причудливо изогнутые сосны,
странные очертания гор, таинственный
свет луны. Вообра-
жение Ли Бо с готовностью откликается
на загадочные ноч-
ные звуки - шум ветра,
крик обезьян, и поэт уходит "ис-
кать удивительное", поднимаясь
высоко в горы или углуб-
ляясь в чащу леса. "Удивитепьное"
для Ли Бо - это некая
грань, на которой видимый
мир вещей и явдений соприка-
сается с невидимым миром, тот
барьер, который надо прео-
долеть, чтобы оказаться в волшебной
стране. На грани "уди-
вительного" поэт ощущает родство
со всей вселенной, та-
кой необъятной и в то же время способной
уместиться на его
ладони. Космический поток бытия подхватывает
поэта, и то-
гда все становится единым и вечным
- деревья, травы и сам
Ли Бо. Природа отвечает поэту тем же, с чем
он обращается
к ней: она видит и слышит, чувствует и понимает.
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.
("Одиноко сижу в горах Цзинтиншань")
Многие китайские
поэты и художники, воспитанные в
традициях буддизма и даосизма,
стремились к состоянию
"отсутствия Я" (такое понятие
часто встречалось в фило-
софских текстах) и, создавая
стихотворение или картину,
стирали знаки собственной личности,
гасили свои чувства
и мысли. Ли Бо (точно так же, как и Ду
Фу) - не из их чи-
сла. Пылкий, романтичный, необузданный,
он подчас дохо-
19
дит до эгоцентризма в выявлении
собственного Я, не сму-
щаясь самых "взвинченных"
гипербол. Китайские критики
со снисходительной улыбкой
принимают заверения поэта
в том, что его седые волосы свисают на три
тысячи (! ) саже-
ней; а некоторые из исследователей
даже называют Ли Бо
"хвастливым, грубым,
распущенным, безответственным и
лживым". Подобные оценки
возникают от недопонимания
особенностей китайского средневекового
эгоцентризма или,
вернее, понимания его на
современный западный лад. Меж-
ду тем в Ли Бо
воплощен национальный характер чудака
и романтика, всем своим
поведением протестующего против
догм официальной морали.
Ли Бо и Ду
Фу обращались ко многим жанрам средне-
вековой словесности - не только
поэтическим, но и прозаи-
ческим. В традиционном
Китае не существовало резких
различий между стихами и
прозой на классическом лите-
ратурном языке (зато резко
различались классическая и
простонародная литературы), и
некоторые жанры - к при-
меру, длинные описательные "оды"
- можно в равной мере
отнести и к прозе и к поэзии. Ли Бо и Ду
Фу оба отдали дань
красочному многословию
старинной "оды", но прослави-
лись они прежде всего своими
стихами. Само китайское сло-
во "стихи" ("ши")
происходит от названия одного из
древнейших поэтических
памятников - " Книги песен "
("Ши цзин"), и, таким образом,
оно как бы освящено авто-
ритетом многовековой традиции.
Во времена династии Тан
традиционные формы стиха
сохранялись и поэты охотно
ими пользовались, создавая произведения
простые и безыс-
кусные, близкие по духу
народной песне. Но наряду со
"стихами старой формы" танские
поэты активно осваивали
и "современную форму стиха",
более напряженную по сво-
ей структуре, требовавшую
соблюдения строжайших правил
рифмовки, параллелизма
(средние строки стихотворения
20
как бы зеркально отражали друг друга), чередования
тонов
(в китайском языке каждый иероглиф произносится
опреде-
леяным тоном - ровным, падающим или восходящим,
и тео-
ретики "современной формы" призывали поэтов подбирать
слова с таким расчетом, чтобы в строке возникал
закончен-
ный музыкальный рисунок и стихи словно бы пелись
на за-
данную мелодию) .
Оба наших поэта мастерски владели
"современной фор-
мой стиха", - их отточенные четверостишия и восьмисти-
шия по своей завершенности и строгой упорядоченности
всех элементов не уступают
знаменитому итальянскому со-
нету. Не менее искусно они обращались и с формой
древ-
ней народной песни; особенно это касается Ду Фу,
чьи "сти-
хи старой формы" произвели настоящий переворот
в китай-
ской поэзии. Согласно традиционному взгляду на
народные
песни, сформировавшемуся еще во времена "Ши цзина",
в них звучал голос народа - вот почему императорами
династии Хань (III в. до н. э. - III в. н. э.)
была учреждена
специальная Музыкальная Палата, занимавшаяся сбором
и
систематизацией песенного фольклора. Правители
Китая
судили по песням о настроениях среди своих подданных,
и
Ду Фу как бы воспользовался этим традиционным
жанром,
чтобы рассказать о народных бедах и тяготах. Поэту
уда-
лось сплавить форму древних песен с острейшим
современ-
ным содержанием, насытив их приметами дня, живыми
и об-
разными деталями. Вот, например, слова одного
из персо-
нажей "Песни о боевых колесницах", воина, посланного
на
бессмысленную войну с тибетцами:
Стон стоит
На просторах Китая -
А зачем
Императору надо
21
Жить, границы страны
Расширяя:
Мы и так
Не страна, а громада...
(Пер. Л. Гитовича)
У Ли Бо и Ду Фу
различные поэтические стили, и хотя
к китайской поэзии
вряд ли применимо определение
"стиль - это человек" (точнее было
бы сказать: "стиль -
это традиция"), индивидуальность
каждого из поэтов по-
своему выразилась в их творчестве.
Ли Бо - поэт яркого,
романтичного, экспрессивного
стиля, особой словесной
утонченности, фантастических
образов, отображающих не
столько мир вещей, сколько "вторую
реальность" воображе-
ния. Точность языка у Ли
Бо не внешняя, а внутренняя.
В выборе слов им руководит
мгновенный интуитивиый им-
пульс, внезапная догадка, прозрение
- поэтому кажется,
что он всегда спешит, торопится в боязни не успеть
за сло-
вом. Ду Фу более основателен
в работе над языком, более
рационалистичен, более точен
во внешних деталях. Он -
поэт "первой реальности", хотя
воображение подчас уно-
сит его в мир фантастических
образов. Мастерски исполь-
зует Ду Фу элементы
разговорной речи, придающие его
стиху - в целом выдержанному
по всем классическим кано-
нам - особую стилевую окраску.
Изящнейший и утончен-
ный в одних строках, он
становится простым и грубоватым
в других, как бы воссоздавая
тот "Великий Ком" (понятие
из древнекитайского трактата
"Чжуанцзы") жизни, в ко-
тором простое и грубое
соединено с возвышенным и пре-
красным.
...В императорских дворцах средневекового
Китая устра-
ивались секретные кладовые, в
которых хранились древние
22
сокровища, редкие и необыкновенные
вещи. Поэзию Ли Бо
и Ду Фу тоже можно
сравнить с такой сокровищницей, но
не секретной, а открытой для всех. Было время,
когда Ли Бо
и Ду Фу читали только на
родине, теперь же - благодаря
многочисленным переводам - их
стихи известны во всем
мире. Ли Бо и Ду Фу сравнивают
с Шекспиром, Петраркой,
Некрасовым, Тютчевым, их лучшие
строки считают достоя-
нием мировой культуры.
Д. Б еж и н
ЛИ БО
I
СТИХИ 0 ПРИРОДЕ
В ГОРАХ ЛУШАНЬ
СМОТРЮ НА ЮГО-ВОСТОК,
НА ПИК ПЯТИ СТАРИКОВ
Смотрю на пик Пяти Стариков,
На Лушань, на юго-восток.
Он поднимаетея в небеса,
Как золотой цветок.
С него я видел бы все кругом