Бояджиева Мила. Бегущая в зеркалах

   - А, кстати, Александра Сергеевна, ведь у Зуева был сын в России. Не слыхали о нем? - поинтересовался Остин. - Искала я его, искала. У всех приезжающих оттуда спрашивала. Ничего! Как в воду канул. Так ведь и известно о нем мало - только дата рождения и фамилия - заметная такая, памятная - Кутузов... Ваш брат тогда не успел свой брак оформить: революция, война...
   - А теперь давайте послушаем что-нибудь повеселее. Почему молодежь наша молчит? Вот у Вас, Йохим, какая-то романтическая история вышла с этой алисиной фотографией? - обратила Елизавета Григорьевна внимание присутствующих к "почетному" гостю.
   - К сожалению, тоже совсем не смешная и, даже, кажется, не веселаял. Но романтическая - это уж точно... Рос я в небольшом австрийском городе. Домики в садах, река с ивами, церковь в центре, а вокруг - Альпы. Под окном -сирень, а за ней - соседская девочка, в которую я влюбился издали, Йохим исподлобья глянул на Дани - тот слегка поднял брови, отметив, что его "теория любви" другом принята. - Я даже не знал как ее зовут. Но запомнил ее в точности - и во сне и наяву мерещилась... А потом я увидел эту фотографию Алисы - знаете, не простое сходство - а полное совпадение! Такие лица, как понимаете, встречаются не часто... Правда, воображение у меня всегда было излишне бойким...
   - Но ведь мы никогда не были в этом городе! Правда, Алиса? удивилась Елизавета Григорьевна.
   - Да что ты, мама, когда эта загадочная девчушка мелькала в зарослях сирени, я уже... короче, мне было 20 лет! Ведь я старше ее на целое десятилетие! - Алиса вдруг запнулась и погрустнела.
   Заметив это, Елизавета Григорьевна, поспешила сменить тему:
   - А вы-то, Остин, человек вполне рациональный и трезвомыслящий. Неужели-таки ничего особенного, такого - слегка потустороннего, никогда не земачали? "Знаков", "голосов" не слышали? Совпадений роковых не обнаруживали?"
   - Почему же, были совпадения. И знаете - тоже, как у Йохима - с девочкой... Когда-то в юности я был заядлым велогонщиком, призы брал, в клубе спортивном ходил в героях. И вот как-то, в весенний праздник, а было это в одном европейском городе, вручает нам клуб призы, а букеты цветов раздают девчушкам-гимназисткам, чтобы эти крохи нам, победителям, их прямо там на стадионе, вручили... Солнце сияет, музыка гремит, зрители трепещут... Девочки бегут через поле, а моя, самая маленькая, беленькая худышка, спотыкается и растягивается во весь рост! При всем честном народе! Колени в ссадинах, слезы по щекам размазаны, а цветы мне тянет - красные такие, лохматые. Я подхватил ее на руки, нос вытер и говорю: "- Не хнычь, пожружка, вырастешь - чемпионкой станешь!.." И что же вы думаете? - Остин сделал вопросительную паузу.
   - Она победила по бегу на Олимпийских играх! - догадался Дани.
   - Нет, не стала кроха спортсменкой. Но встретились-таки мы. Лет через двадцать... Приехал я в тот город уже важным гостем из другой страны. И знакомят меня тамошние чины с женщиной, которая, по их правилам гостеприимства должна опекать и сопровождать меня всюду. Ну, как бы - гид. Синий строгий костюм, волосы белесенькие в перманенте - помните, прическа такая была - "венчик мира" называлась? И губы бантиком подрисованы. Тянет мне она букет цветов этих самых лохматых в хрустящей бумажке, а глаза испуганные. Я так и ахнул про себя: "она" - думаю. Быстренько возраст прикинул - сходится. Но уж больно невероятно, не бывает так - мистика! А на следующий день мы с ней спортивный комплекс осматривали, которым тот город очень гордился. Она мне и говорит: "В этом спортивном обществе были воспитаны лучшие спортсмены нашего города. Один известный чемпион по велогонкам даже прочил мне большое будущее. Но я в спорт не пошла, занялась общественной работой, тем что более необходимо нашему обществу". И глаза опустила, а румянец - во всю щеку. Ее румянец
   - стыдливый... Хотя, возможно, все это я и придумал. От начала и до конца... - Браун с улыбкой посмотрел на Дани.
   - Это уж точно, - подхватил тот. - Остину вообще свойственно нагнетать таинственность. В некотором царстве, в некотором государстве... Но лично я ему на сто процентов верю. История-то обыкновенная. Со мной такое почти каждый день происходит. Вот слушайте: Весна этого года. Йохим там в горах колдует над Алисой, Остин разбирается с Арабскими эмирами, а я снимаюсь у Жако. Пародирую Делона, дурю, падаю с вертолета, стреляю от бедра, похищаю агентшу китайской разведки и так далее. Ну вы видели. Черненький такой, весь в джинсе - Ален, да и только. Еду поздно ночью с загородных съемок. На шоссе из-за кустов выбегают трое - торможу. "Выходи!"- дулом в живот тычат. - "Руки", говорят, "за голову такой-разэтакий!" Делать нечего - вышел. И такая у нас массовка началась! После, когда я уже сонание терял, а они меня, лежачего, ногами колошматили, схватился за лицо, ну, думаю, кончена кинокарьера, теперь я пациент Динстлера! Мужички развернулись и к своей тачке. А один, самый Кинг-Конг, еще раз наподдал в ребро и шипит мне: "- В следующий раз, если хоть близко к Жаклин подойдешь - кастрирую, плейбой фигов!" Какая, думаю, Жаклин? Еле до машины дополз. В студии скандал - съемки думали отложить, а потом Жако пришла мысль снять тот эпизод в больнице, где я, отделанный мафией, весь в гипсах и ранах, к медсестре пристаю. Так это я без грима играл... Ну так вот - о девочках. Лежу я утром дома, вою - сигарету в зубы не втиснуть. Звонят: на пороге девчушка, прехорошенькая, улыбается. И представьте, тоже покраснела от смущения и тоже - с букетом! - "Жаклин" - говорит. "Простите, что так вышло, мой муж боксер вас с Аленом перепутал. Он у меня очень ревнивый. А здесь цветы и компенсация за ущерб в виде чека". - Так я дублером Делона поработал".
   - И ты хочешь сказать, что все это - правда? Что-то я на тебе ни разу натурального синяка не видела. Хотя с Жаклин, верно, кое-что было, вставила Сильвия.
   - Невероятно! Мы слушаем наши забавные истории, смеемся, грустим. Но мне все время кажется, что мы недоговариваем чего-то главного... - Алиса поднялась и задумчиво подошла к окну. - Вы в самом деле думаете, что все это просто так? Игра огня в камине, дыхание рождественской хвои, блеск хрусталя, тяжесть хризантем... Эта серебристая отметина на виске Остна, верное сердце Дани, мои нелепые шрамы, невероятный дар Йохима? Вы называете наше тесное кружение на пятачке времени и постранства игрою случая., а фантастические пересечения судеб - забавным приключениями? Нет!
   В зыбком свете догорающих свечей Алиса казалась невероятно прекрасной. Настороженно вытянувшееся, охваченное черным бархатом тело парило над зеленью ковра, тонкие руки протянуты вперед трепетным жестом слепца, ощущающего присутствие чего-то невидимого.
   - ... Я чувствую, я знаю: в хаосе запутанных звуков прорастает и постепенно оживает мелодия - нежная, величественная, властнвая. Послушайте - это вальс! Наш большой, бесконечный вальс... Еще немного, еще один поворот - и мы узнаем, что обещает, куда манит он. Мы поймем, зачем родились...
   5
   Уже близился рассвет, свечи догорали, и вслед за хозяевами потянулись в отеденные для них комнаты гости.
   Йохим поднялся, чтобы последовать за всеми наверх. Алиса остановила его:
   - Постойте, доктор, мне еще надо вам кое-что доложить. Нет, не жалобы на самочувствие - другое. Вы ведь не станете вызывать меня на консультации к доктору Бланку? Прежде всего, напоминаю, мы уже как-то стихийно перешли на дружеский тон. Вы просто Йохим - ладно? Так вас не удивило, Йохим, что я вычислила возраст вашей возлюбленной? Не-ет. Не случайно прикинула. И только не говорите, что вы рассказали мне все сами - вы этого никому не рассказывали... Черный камень надгробья с синевато-лиловыми перламутровыми вкраплениями. Солнце, весна, кустик роз - мелких, желтых, кругленьких таких с темной мелкой листвой. Овальчик с девичьим лицом, а ниже выбито: "Юлия Шнайдер. 5.05.1945. Попала под грузовик в сентябре 1958 года. Верно?"
   - Вы были там, Алиса?! Вы знали ее? Что все это значит?
   - Йохим схватил Алису за руку.
   - В том то и дело... Не знала. И никогда не была. Я просто увидела эту картинку после нашей тогдашней беседы у пруда. Но боялась сказать. Знаете, Йохим, мне после катастрофы многое стало мерешиться, такое впечатление, что мою память спутали с чьей-то чужой. Я до сих пор не могу вспомнить много о себе. Представьте - эту семейную легенду об этом кольце я будто услышала сегодня впервые - а она уже всем надоела в бесконечных пересказах. Когда ко мне начала возвращаться память там, в вашем санатории, я стала видеть какие-то сны наяву - кусочки чужой жизни. Помните Лукку? Я видела "картинку" про него и про каких-то незнакомых людей. Да, вот про вашу медсестру Жанну, например. Я еще про нее ничего не знала и однажды поливает она цветы в моей комнате и что-то щебечет о погоде, о доме. А я смотрю ей в спину и вижу горную дорогу и грузовик с серебристым рефрежератом. И он, как в замедленном кино, заваливается на бок на крутом повороте и медленно-медленно, переворачиваясь в воздухе, летит в пропасть. А когда я узнала, что у нее муж шофер-дальнобойщик - испугалась...!
   - Алиса! Когда вы это "видели?"
   - После первой операции, значит весной...
   - В октябре муж Жанны погиб. Именно так, как вам привидилось в мае...
   Они испытывающе смотрели друг другу в глаза, не находя ответа.
   - А вот еще, не перебивайте, я давно хотела сказать... Пустяк какой-то, но тяготит своей непонятной значительностью, вы
   непременно должны зать. Помните, я говорила, что впервые увидела вас, там, рано утром в моей палате, будто двоящимся в сопровождении четкой картины: белый катерок, пенные буруны за кармой, чайки... И эта женщина! Ну, вспомните же: толстушка в панаме с булкой в руке... Что? Ничего? Странно. Как заноза у меня в голове. Я ведь тогда, уезжая из санатория, хотела вас расспросить, но вы все прятались и я забыла. Но эта женщина и вы - что-то тут есть особое= важное, а я никак не могу разглядеть. Не улыбайтесь, пожалуйста, - Алиса смущенно насупилась и упрямо продолжала: Вот и сегодня вечером, до того, как вы позвонили в дверь, я "видела" мужчину, прыгающего в лужу у нашего крыльца - мельком, как по телевизору, когда переключают программы... И что самое страшное, да и сомнительное - я часто не знаю, что было на самом деле, а что мне привиделось...
   - Алиса, мне как-то не по себе... Я могу привеси разные научные версий... Раздвоение личности, рефлекторная неврастения и прочее. Но это не то! Я даже про себя не знаю, нормален ли я. Да и что такое норма? Может быть из-за того, что Ваш мозг тряхануло, он сбился с волны, ну, знаешь, как испорченный радиоприемник, и "ловит" чужие передачи? А значит - вы просто богаче нас всех - многопрограммное устройство! Только надо привыкнуть к этому, научится регулировать, отключать ненужное...
   - Кажется, я уже и научилась. Как это получилось - не знаю, но сегодня вы у меня - один! То есть - совсем не раздравиваетесь, никто не мелькает за вашей спиной, не мутит воду. И так спокойно, хорошо...
   Они сидели в полутемной гостиной у елки, как дети взявшись за руки. Йохим видел профиль Алисыл, вызолоченный угасающим огнем, чувствовал влажную нежность ее ладоней и знал - так оно и должно быть. Именно так. Он всегда был не там, не с теми и не таким, каким должен был быть. Что-то всегда несовпадало, мучило неточностью. И только сейчас пришло уверенное ощущение цельности, окрыляющая радость быть самим собой!
   - Алиса, я уверен, существует что-то мудрое и громадное вне нас. Оно не посвящает нас в свой замысел, но открывает дорожки к нему. Мы редко умеем распознать их, а обнаружив, не знаем как воспользоваться... Я любил вас всю жизнь, но не знал этого. Я замечал мигающие светофоры, которые направляли меня к вам, но не мог до конца доверять им. Теперь я знаю точно - я родился с этой любовью и для нее... Не пугайтесь, Алиса, это не предложение руки и сердца, скорее - еще одно "мистическое" признание. И вот еще что, - Йохим отвернул полу пиджака, отколов булавку, которую всегда носил у сердца. - Узнаете? Это - для вас.
   - Та самая "божья коровка", которую я отправила на небеса перед отъездом из клиники!.. Я ведь тогда кое-что загадала... Где вы взяли это чудо?
   - Оно само опустилось в мою ладонь. Правда, Судьбе пришлось сочинить целый сюжет, чтобы подвести меня к ней - затеять ярмарку в средневековом городке, загримировать в старушку добрую Фею, а еще раньше, полвека назад вдохновить неизвестного мне художника на эту кропотливую работу - огранить так странно рубин... "Господи, что мы знаем о путях твоих?" - говорила моя бабушка, сталкиваясь с неожиданностями. - Мне часто кажется, что все мы похожи на детей, складывающих картинку из кубиков. Мы уже почти выстроили целое, но каких-то кубиков недостает и смысл - ускользает, - в зрачках Алисы отражались огоньки догорающих свечей. - Это потому что мы все еще дети. Все человечество - дети, пугливые, бестолковые, а зачастую капризные...
   ...После этой рождественской ночи Алиса и Йохим почувствовали странную близость - будто встретились после долгой разлуки те, кто прежде не мыслил и дня друг без друга. Что-то связывало их накрепко, не на жизнь, а на смерть, нечто большее, чем обычная влюбленность и нечто более значительное, чем симпатия родственных душ. Алиса не могла бы сказать, что за чувства связывают ее с Йохимом. Но он уехал и ей стало тесно: потолки нависли, давя и пугая, стены сомкнулись теснотой каземата, а на улице, куда в страхе выбегала Алисла, ее обступал плотный, тугой воздух. Разве это можно кому-либо объяснить? Алиса не скучала - она попросту задыхалась.
   Поэтому, когда Остин сообщил ей, что договорился с Динстлером насчет дальнейшей "починки" ее слегка стянутой шрамом скулы, она с радостью, удивив Брауна, согласилась.
   ...Сен-Антуан завалило снегом. Узенькие дома с островерхими крышами, теснившиеся впритык вдоль кривых улочек, кусты и лавки в маленьких скверах, высокую нарядную елку на старой площади ежегодно "выраставшую" перед ратушей. Снег лежал пышными пуховиками на крышах жавшихся к тротуарам автомобилей, на голове и плечах каменного рыцаря, уже несколько веков стоящего навытяжку в центре восьмигранного фонтана. Его торжественный караул в праздничном шатре из арочек, обвитых еловыми ветками и гирляндами светлящихся разноцветных фонариков, был не напрасен - ничто не нарушало покоя мирного, погрузившегося в предновогодние заботы, городка.
   - Вот здесь мы и будем жить! - захлопнула Алиса двери за спиной Йохима, приглашая его в квартиру, которую только что сняла.
   Чудный трехэтажный домик, всего в четыре окна на этаже с высоким треугольным чердаком под островерхой крышей, расчерченным черными балками по белой штукатурке, имел всего лишь два жилых помещения - комнаты хозяйки за магазином, и пустующую квартиру над ними. Две большие комнаты с каминами, выходящие на разные стороны дома, соединяла маленькая кухня и ванная. Побеленные стены, минимум мебели и высокие голые окна, выходящие с одной стороны на "Площадь рыцаря", так что прямо не вставая с кресла можно было увидеть затылок статуи в пухлом снежном шлеме и верхушки арочек с гирляндами фонарей, а с другой - белый сквер, окружающий церковь, тоже сахарно-белую, с башенкой колокольни и лазурным циферблатом над высокими резными воротами. Когда золоченные витые стрелки касались римских цифр, часы ухали - по разу каждые тридцать минут и каждый час рассыпались мерной капелью гулких звуков, казавшейся нескончаемой, особенно тогда, когда дело приближалось к двенадцати.
   - Чудесно, здесь просто чудесно! Совсем нет ощущения чуждого дома. Напротив - мы просто путешествовали, а теперь - вернулись. На этом широком подоконнике стоял когда-то карапуз Йохим, выглядывая на рыцаря и карауля, когда он спуститься со своего пьедестала, как ему обещала бабушка, "вспоминала" Алиса.
   - А девочка Алиса прикрепила к оконной раме своего тряпочного Ангела, подаренного на Рождество, чтобы он всегда видел Храм Господний, вторил ей Йохим.
   - Ну - нет. Девочка Алиса лизала снег с форточки и бросала в камин оловянных солдатиков, ожидая, что они, как в сказке, переплавятся в сердечки...
   - А за этим занятием наблюдал я из-за кустов далекой сирени...
   - И, видимо, из другого времени, поскольку тогда еще не одился. Время - странная штука, Никому пока не известно, что это такое. Но уже признали, что оно может сгущаться или растягиваться вместе с пространством.
   - Да я и не сомневаюсь в этом: все гораздо сложнее, чем кажется, особенно на этой - видимой, удобной "поверхности". - Алиса огляделась вокруг. - Здесь, пока, правда, не очень удобно, скорее - загадочно. Хозяйка предупредила, что квартира не обставлена. Но даже тут даже люстра отсутствует. Но это же как раз здорово! До закрытия магазинов остается целых два часа - вполне достаточно, чтобы обставить целый дом. Мы будем ужинать уже в нашей квартире - тем более, что я уже точно знаю, что здесь должно быть.
   - Только не говори, что "видела", как должна выглядеть эта квартира, - нерешительно заявил Йохим.
   - Не видела. Просто знаю. Всякий нормальный человек знает, как хочет жить и что иметь при себе. Это только для олухов нужна реклама-поводырь: "выбирайте вместе с нами!" Мы то не так просты - сами знаем, что нам надо. Вот ты, я вижу, одеваешься совсем не во что попало - своеобразно и очень стильно. Все эти вещи, будто слегка того... ну, будто выросли вместе с тобой, давно приручены, как собачонка. Они создают ощущение прочности, обжитости. Ну, знаешь, бывает - так уютно на душе, когда вдруг чувствуешь так было, так есть, так будет всегда!
   - Да, это уж точно. Как-то Дани сделал попытку превратить меня во вполне респектабельного господина. Не вышло - я этот куртец никому не уступлю, - Йохим погладил потертую замшу на груди своего шерстяного пуловера.
   Они стремглав скатились с лестницы и уселись в "ситроен" Йохима.
   - И машина твоя - точно старая п ривязчивая такса...
   - С добрыми подслеповатыми глазами, - добавил Йохим, тщетно пытаясь включить фары.
   Сумерки наступили быстро, яркими призывными огнями светились сквозь мелкую снежную кисею праздничные витрины, заманивали базарчики последними предпраздничными распродажами. Продавец елок, держащий наготове баллончики с краской - серебристой, голубой, белой, в последней надежде привлечь покупателейл, опрыскивал свой нереализованный товар, превращая живое хвойное дерево в нарядную игрушку.
   "Ситроен" торопился на окраину города, где высился единственный здесь многоэтажный современный супермаркет.
   - Мы явно не успеваем на аукционы антиквариата в этом году, притворно вздохнула Алиса. - Но мы и не хотим...
   - Мы хотим успеть в супермаркет, потому что нам нужна еда. Я хочу есть. Я еле удерживаю руль.
   - А я хочу люстру и занавески, и вазы, и... Боже, нам понадобится грузовик! - сообразила Алиса.
   Они стремительно взлетели на четвертый этаж магазина, изнывая от медлительности экскалатора, и Алиса сразу же ухватила две тележки.
   - Давай, давай, шевелись - ты обходишь слевал, я - справа, распорядилась она, направляясь в отдел светильников.
   Огромные шары из гофрированной бумаги, складывающиеся в лепешку, могли служить абажуром, торшером, люстрой.
   - Это как раз для нас, - обрадовалась Алиса. Вслед за абажурами в тележку последовали клетчатые сине-зеленые пледы, такой же расцветки шторы из шерстяной рогожки, подушки - зеленая и алая, полотенца, коврики, какие-то туалетные мелочи. Затем Алиса обнаружила тяжелый керамический сервиз темно-кофейного цвета на шесть персон и три огромные глиняные вазы гладенькие, вытянутые, с темной пористой "скорлупкой" внизу. - Эти гулливерские желуди придется нести в руках - моя "такса" не выдержит, решил Йохим, рассовывая вещи в машине. Но все улеглось, а две объемистые коробки с закусками и корзинку со свежей клубникой Алиса в обнимку держала на коленях.
   - Ой, не тормози так резко. Я здесь как в Помпеях - эти вазы меня раздавят! - жалобно просила она.
   Ажиотаж сумбурных покупок, веселость резвящихся школьников - все это было немного чересчур, немного не всерьез, как будто они, оказавшись вдвоем, боялись остановиться, подумать и решить что-то важное, неизбежное, боялись обнаружить под хмельной радостью внезапного сближения сомнения и неловкость.
   Им очень хотелось быть как все, как те счастливые пары, которые спешили приобрести последние покупки и запереться в теплых домах со своими домочадцами, пуделями и попугаями, в своей обычной, такой простой и недосягаемо-прекрасной человеческой жизни, почему-то не сложившейся ни у одного из них. Им очень хотелось быть обыкновенными, но оба, не сговариваясь и не признаваясь себе чувствовали, что как раз в этом-то им кем-то отказано.
   Понадобилось около часа, чтобы расставить по комнатам покупки, развесить светильники, найти место для ковриков. Колец для штор не оказалось, пришлось прицепить их к карнизу кое-как, бельевыми прищепками, найденными в ванной. Вдумчиво расставив вазы, Алиса ахнула:
   - Забыли самое главное - елку! Придется принять дар у этого замороженного рыцаря. Там их слишком много для одного. Беги скорее - на площади совсем пусто!
   Алиса наблюдала из окна, как Йохим, перемахнув через ограду фонтана, торопливо надергал еловые ветки из арочных гирлянд, и, пугливо озираясь, кинулся в подъезд.
   - Умница, умница! Чудесно пахнут, - она расставила ветки в вазы. Вот теперь чувствуется, что Новый год. Осталось всего двадцать минут. Я уже кое-что здесь приготовила, жаль поленьев нет, камин совсем холодный.
   - Подожди-ка минутку. Я только что впервые украл, причем муниципальную собственность, и теперь не могу остановиться - собираюсь посягнуть на частную, - Йохим выскочил на лестницу. Через пару минут он вернулся с охапкой поленьев. Алиса крикнула из ванной.
   - Минутку! Я сейчас.
   Поленья "занятые" у хозяйки Йохимом разгорались, и, когда в комнату вышла Алиса, слово "сюрприз" они выдохнули хором. Он - показывая на горящий огонь в камине, она - на свое праздничное платье из тонкого серебрянного трикотажа с большим, мягким, как у свитера= воротником.
   И тут на церковных часах пробил первый удар.
   "Бом-м-м!" - металлически гулкая упругая волна разлилась в воздухе. "Бом-м-м!"
   - Быстро за стол, шампанское! Свечи! - Алиса чиркнула спичками поджигая свечу в медной розетке, украсившую центр накрытого стола. Хлопнула пробка, зашипели пенные шапки в высоких бокалах.
   - С Новым годом, Алиса!
   - С Новым годом, Йохим!
   Этот Новый год, оповестивший о своем приходе звоном колокола маленькой церкви, был самым странным в их жизни, самым непонятным. Кто сидел сейчас друг против друга за праздничным столом в наскоро принаряженных чужих комнатах? Влюбленные? Брат и сестра? Родственные души, нашедшие друг друга волей судьбы? Сумасшедшие, одурманившие себя иллюзией некой общности? Справедливы были все определения, если подумать. Если бы подумать! Но никогда они еще не были так далеки от разумности, никогда еще ни для одного из них воздух не был так густо насыщен Любовью, той, что прежде всего - Состадание и Нежность.
   Они протянули друг другу руки через стол, да так и сидели молча, сцепив пальцы и глядя в глаза друг другу, пока плясал, то покачиваясь, то стрункой вытягиваясь вверх бледный огонь свечи. И не сказав ни слова поняли и решили про себя все.
   А потом сидели рядышком на диване, в перекрестье тени, падающей из окна от уличного фонаря.
   - Я знаю, единственная моя, что где-то в другой жизни я был твоим братом, отцом или мужем. Мы стояли с тобой у алтаря, любили друг друга, растили детей... Я рубил лес или сидел с нарукавниками в маленькой конторе, а вечером торопился в наш дом, где уже дымилось на столе мое любимое свиное рагу... Мы спали с тобой в одной кровати до глубокой старости и умерли в одночасье. Я бесконечно люблю тебя - всей своей душой, всей своей кровью. Но я знаю, как знаешь и ты - мы сейчас не муж и жена. Мы - нечто большее... - Йохим обнял Алису, прижавшуюся к его груди и тихо укачивал ее, как качают детей, легко похлопывая по спине. - Спи, бесценная моя, единственная...
   6
   Весь январь Алиса и Йохим жили вместе, расставаясь лишь на то время, когда доктору надо было находиться в клинике. В эти недели Динстлер был на взлете - Леже уже не сомневался, что нашел клад и удвоил ему жалованье. Но чем большего добивался Йохим как хирург, тем меньше был доволен достигнутым. В феврале он трижды "поправлял" лицо Алисы, пытаясь довести его до совершенства, но, увы, вмешательство человека все же было заметно. Здоровая, неповрежденная часть лица Алисы - эталонный образец - была упреком Йохиму, вызовом, казнью.
   - Не могу! Ни душой своей, переполненной силой любви, ни руками, так старающимися совершить чудо - не могу! - сокрушался он.
   - Оставь ты это, Ехи. Все очень здорово - никто не смог бы добиться большего, - успокаивала его Алиса.
   Алиса отказалась от дальнейших экспериментов и они основа поселились на "площади Рыцаря", чувствуя, что становятся патологически неразлучны. Они были беспредельно счастливы, а для этого счастья было необходимо лишь одно - ощущать присутствие друг друга. Они много говорили. Теперь стало ясно, что все, накопленное за жизнь - все впечатления, мелочи, размышления - все боли и радости - прятались и береглись в душе для этого момента - их совместного обсуждения и обдумывания. Йохим снова рос и взрослел, блуждал и терялся на жизненных тропах - но вместе с Алисой, вместе с той половиной своей души, недостачу которой он так мучительно ощущал. И Алиса - вся-вся целиком, с тем, что боялась мысленно касаться сама, со своими ранами, сомнениями, болью и радостями, явилась Йохиму, чтобы уже никогда не быть растерянной, покинутой - не быть одинокой.