Бойл Элизабет. Ночь страсти

   Она молила сохранить ему жизнь? И по-французски к тому же. На совершенном французском. Он и сам не мог понять, почему это так удивило его.
   — Попрошу вас не причинять ему больше вреда, — продолжала она молить капитана.
   — Кто вы, мадам? — Тон Бертрана был безукоризненно вежлив, с некоторым оттенком высокомерия.
   — Вероломная дрянь! — ответил за нее Колин, за что получил еще один удар под ребро.
   — Капитан, я предпочла бы поговорить с вами наедине, — сказала она. — Подальше от этого человека!
   Он готов был поспорить, что его бумаги лежали на золотом блюде в ее каюте, ожидая, когда их отдадут захватчикам.
   Колин смог приоткрыть только один глаз и увидел, что на Джорджи было то же платье, что и в ту ночь, что зажгла его кровь. Светлые волосы, шелковые кудри, к которым он так любил прикасаться, были уложены длинными локонами и перевязаны белой лентой и, как завершающее украшение ее женственного костюма, она прижимала Хлою к низко открытой груди.
   Она выглядела невинной, как мадонна, но, насколько это касалось его, на этом все сходство и кончалось Колин хорошо знал, что Джорджи с ее локонами больше походила на горгону Медузу.
   — Мадам, я снова спрашиваю: кто вы?
   — Я — гражданка Франции и прошу вашей защиты от этого животного, этого изверга. — Она крепче прижала Хлою к груди, закрывая ребенка от ужасного зрелища. — На самом деле я — мадам Сент-Антуан, вдова помощника хранителя древностей в Египте генерала Бонапарта. — Джорджи поднесла к глазам кружевной платочек при упоминании об этом новом выдуманном покойном муже. — Но самое главное — у меня имеется жизненно важная для судьбы Франции информация.
   — Мне следовало бы выбросить тебя за борт, ты низкая… — У Колина не было возможности закончить, так как Бертран кивнул одному из своих помощников, и мужчина нанес еще один удар в многострадальные ребра Колина.
   — Это действительно необходимо? — поморщилась она. — Я предпочла бы, чтобы он жил достаточно долго и генерал Бонапарт сам мог отмерить ему наказание за бесчисленные преступления. — Она протянула листок бумаги: — Здесь полный отчет, чтобы представить его как можно скорее в ближайший магистрат.
   Бертран взял бумагу, взглянул на нее и вздохнул. Даже для ограниченного поля зрения Колина было очевидно, что Бертран начинал уставать от представления Джорджи.
   — Это не объясняет, почему первый консул захочет, чтобы этот человек оказался в его руках.
   — Первый консул? Моего Наполеона повысили — Джорджи улыбнулась, потом кивнула: — Ну конечно же у него были великие планы в отношении Франции.
   — Да, мадам, — согласился Бертран, постукивая ботинком по деревянному полу. — Но вы не ответили на мой вопрос. Зачем Бонапарту нужен этот человек?
   — Разве это не очевидно? — Джорджи широко распахнула глаза.
   — Нет. Для меня — нет. — Бертран выглядел так, словно был готов согласиться с предыдущим пожеланием Колина выбросить даму за борт.
   Джорджи вздохнула и приблизилась к Бертрану.
   — Во-первых, этот английский пес похитил меня, мою служанку и мое дитя с транспортного корабля, который мой дорогой генерал прислал в Александрию, чтобы доставить меня домой.
   — Первый консул послал корабль в Египет за вами? — Недоверие в словах Бертрана эхом отозвалось в каюте. — Но зачем ему делать это?
   Нимало не смутившаяся Джорджи наклонилась к французу еще ближе, и голос ее упал до шепота:
   — Вот почему необходимо, чтобы мы поговорили наедине, капитан. Это такое деликатное дело, что я не хотела бы обсуждать его неизвестно перед кем. — Она взглянула на Колина и смущенно сморщила носик.
   Но Бертрану осточертела его собственная деликатность:
   — Довольно, мадам. Зачем первому консулу направлять корабль в контролируемый англичанами порт ради вас, вдовы помощника смотрителя?
   Джорджи покраснела. Точнее, стала ярко-розового цвета. Она была неисправима.
   Колин почти почувствовал прилив гордости за ее изощренное искусство обмана. По крайней мере он не был единственным дураком, попавшимся на ее хорошенькую мордашку и мольбы о помощи.
   Она погладила темные волосы Хлои.
   — Видите ли, после того как мой муж умер от лихорадки, генерал проявил большой интерес к моей судьбе. Так как это было тяжелое время для него, со всех, слухами о его жене, ну… ну и… он искал моего общества.
   — И это все? Вы были любовницей генерала? — Берран громко и сердечно рассмеялся, его огромный живот, затрясся. — И вы будете уверять меня, что он пошел, на такие хлопоты, чтобы привезти домой бывшую любовницу? Мадам, позвольте, это невероятно.
   Джорджи выпрямилась, и Колин не мог не заметит гневного трепета ноздрей ее аристократического носик;
   Он подумал, не предупредить ли Бертрана о ее хуке справа, но решил позволить кривоногому французу самому узнать о нем.
   — Ему, возможно, больше не нужно мое общество, капитан, — проговорила Джорджи, и ее слова звучали так холодно и сдержанно, словно она была королевой. — Но уверяю вас, он очень заинтересован в благополучии своего сына.
   Она подвинула расплакавшегося младенца прямо под нос мужчине.
   — Его — кого? — пробормотал капитан Бертран. Джорджи снова прижала Хлою к груди.
   — Его сына. Это дитя — законный ребенок Наполеона Бонапарта, и теперь, когда вы спасли нас, капитан, я верю, вы навеки станете объектом его признательности.
   Колин уставился на Джорджи, словно она сошла с ума. Незаконнорожденный сын Бонапарта? Только дурак мог поверить этому утверждению. Не говоря уже о том, что младенец был девочкой.
   Но, похоже, Джорджи разобралась в натуре этого человека. И каковы бы ни были причины, он стал орудием в ее руках.
   Джорджи продолжала делать все возможное, чтобы скрыть свой ужас при виде Колина.
   Боже милостивый! Похоже, его избили до полусмерти.
   — Ребенок первого консула? — повторил французский капитан.
   — Да, — ответила она, источая улыбку Хлое и не глядя в сторону Колина. — Прекрасный сын, о котором мужнина может только мечтать. — Она рассчитывала, что капитан Бертран не окажется человеком, которому захочется сменить пеленку младенцу, что определенно разорвало бы сложную паутину лжи, которую она плела, чтобы спасти им жизнь. — И сейчас, капитан, вы — наш добрый избавитель.
   Он слегка поклонился в ответ на приятные слова похвалы.
   — Мадам Сент-Антуан, не так ли?
   Она кивнула.
   — Что ж, мадам Сент-Антуан, для меня будет большой честью благополучно доставить вас до берегов нашей любимой страны.
   — И моей, мой дорогой капитан, — сказала она ему, бросив взгляд на Колина. — Также и моей.

Глава 12

   — Унесите его. Поместите вместе с его экипажем, — приказал капитан Бертран, махнув рукой на избитое тело Колина.
   Помощники утащили того прочь, и Джорджи оставалось только надеяться, что среди членов команды Колина есть настоящий судовой врач, который мог бы заняться его ранами. Если же такового не окажется, она найдет способ обеспечить ему медицинскую по мощь, в которой он столь явно нуждался.
   Она скептически относилась к мнимым лекарских способностям мистера Пимма, считая это полным обманом.
   — Мадам Сент-Антуан, я с удовольствием пригласи; бы вас на мой корабль, но боюсь, мои лучшие каюты подверглись разрушению в результате обмена залпами с этим негодяем. — Бертран оглядел повреждения в каюте Колина и вздохнул. — Я сам перебираюсь на «Сибарис», чтобы лично наблюдать за доставкой его властям в Тулоне. ЕСЛИ вы вынесете еще несколько недель на борту этого корабля, обещаю вам, что все будут относиться к вам с должным уважением. — Он предложил ей руку, чтобы проводить из каюты.
   Джорджи изобразила на лице свою самую очаровательную улыбку и положила руку на рукав капитана, позволив проводить до ее каюты. Бертран открыл для нее дверь с галантностью и учтивостью опытного придворного.
   Итак, изысканные манеры не умерли с революцией, подумала она, решив, что, возможно, Колин ошибался в оценке своего противника. Но когда она взглянула на Бертрана и увидела голодные глаза, устремленные на низкий вырез лифа ее платья, она быстро переместила туда Хлою, чтобы ребенок закрыл ее от его волчьего взгляда.
   Хлоя, недовольная неожиданной встряской, издала пронзительный крик.
   Капитан отскочил назад, глядя на издающего душераздирающие вопли ребенка с нескрываемым неудовольствием.
   — Возможно, мы могли бы… — начал он, но его слова потонули во все усиливающемся плаче Хлои.
   — О Боже! — воскликнула Джорджи из-за головы Хлои. — Это может продолжаться часами. Извините меня.
   Капитан поклонился и удалился, как показалось Джорджи, с большим облегчением от того, что ему не нужно больше слушать пронзительный визг ребенка — даже если это сын первого консула.
   Джорджи спиной вошла в каюту и, закрыв за собой дверь, заперла ее на щеколду. Она села на свою койку, расстегнула лиф платья и дала Хлое грудь. Малышка улыбнулась и, довольная, принялась за поздний завтрак.
   Кит вылезла из-за бочки, где она, выдавая себя за служанку Джорджи, сидела и штопала чулок.
   — Что случилось? — спросила она, предмет ее рукоделия был тут же отброшен и забыт.
   Джорджи приложила палец к губам.
   — Они поверили мне, — прошептала она. Затем огляделась вокруг: — Где Рейф?
   Кит буквально засветилась.
   — Помнишь трюм, где капитан Тафт хранил бренди? Тот, который так никогда и не нашли таможенники?
   Джорджи кивнула.
   — Я спрятала его там, — сообщила Кит. — И ты не поверишь: там все еще стоят бочонки с бренди. Когда продавали груз капитана Тафта, про трюм с бренди просто забыли.
   — Что ж, значит, мы сможем поднять бокалы, когда освободим «Сибарис», — сказала Джорджи.
   — И как же мы сделаем это? — поинтересовалась Кит. — Я слышала, как два французских офицера говорили, что собираются разобрать корабль доска за доской, пока не найдут то, что ищут.
   — Пока не знаю, — призналась Джорджи. — Но мы найдем способ. Должны найти, ради нашего спасения.
   Хотя Колин считал ее безбожной предательницей и, возможно, впредь будет смотреть на нее с презрением, она не остановится ни перед чем, пока не найдет возможность освободить его и весь экипаж. Он дважды рисковал своей безопасностью, чтобы спасти ее, и, если уж быть объективной, она оставалась его должницей.
   Еще теснее прижав Хлою к себе, Джорджи выглянула из иллюминатора. Итак, Тулон. До него было довольно близко; у нее оставалось мало времени, чтобы разработать план и тем более осуществить его.
   В тот момент, когда «Сибарис» прибудет во французский порт, ее обман раскроется, и тогда, как ни хитри им не поможет ни одна молитва в мире, и ни у кого из них не останется ни малейшей надежды на спасение.
   Вечером того же дня капитан Бертран постучал в дверь их каюты и пригласил Джорджи отобедать с ним.
   Ей ничего иного не оставалось, кроме того, чтобы принять приглашение. Она не могла рассчитывать, что Хлоя будет заходиться в плаче при каждом появлении этого толстяка капитана.
   Он взял ее под руку и повел на палубу, где стоял накрытый белой скатертью стол с серебряными приборами. В тяжелом канделябре дрожали свечи, а блюдо было оправлено в золото. На одном конце стола стояла корзина с фруктами и лежал сыр, откуда-то доносился соблазнительный аромат свежеиспеченного хлеба.
   Ночь была тихой и теплой, и, если не замечать повреждений «Сибариса»и валявшихся вокруг обломков дерева, все свидетельствовало об элегантной и утонченной трапезе.
   — Нам следовало бы пообедать в каюте капитана, но мы все еще ищем тайник с контрабандой. — Он взглянул на нее, словно думал, что ей есть что сказать на этот счет.
   — Извините мою невежественность в этом вопросе, капитан Бертран, но разве такие вещи перевозятся не в трюме?
   Он засмеялся.
   — Да, если бы это было бренди или голландские кружева, но капитан Данверс больше чем контрабандист. Я полагаю, он — шпион.
   На это Джорджи рассмеялась.
   — Что так развеселило леди? — Вопрос исходил от незнакомца, который выступил из тени искореженной палубы.
   Непередаваемая словами властность этого человека была очевидна — и по тому, как сразу же начал раскланиваться и расшаркиваться капитан Бертран, и по тому, как молниеносно его глубокий впечатляющий голос вызвал мурашки на коже Джорджи.
   — Ах, монсеньор, вот и вы, — произнес Бертран, распрямляясь после низкого поклона. — Я уже начал сомневаться, что вы удостоите нас своим обществом. — Он обернулся к Джорджи: — Наш гость предпочитает тень, поскольку живет в страхе, что его раскроют. — Бертран махнул рукой в сторону накрытого стола. — Ну же, Мандевилл, эта мадам абсолютно надежна, вам нечего бояться ее общества. За исключением того, что вы можете влюбиться в ее совершенную красоту.
   Джорджи не обратила внимания на грубую лесть Бертрана; она была столь же масленой, сколь противным был сам говоривший, и она сосредоточила все внимание на новом члене их компании.
   — Вы устроили настоящий пир, капитан, — произнес Мандевилл, осторожно приближаясь к столу. — Но компания очаровательной мадам, которую вы обнаружили на корабле, поистине главное блюдо.
   Скрывавшийся поначалу в темноте, он появился из тени — с накидкой на плечах и черной повязкой на глазу. Мандевилл мог быть самим дьяволом. Низко надвинутая на брови треугольная шляпа скрывала черты его лица, а остальная черная одежда помогала ему при необходимости растаять в ночи.
   Но Джорджи больше всего испугало то, что он показался ей странно знакомым — что-то в его голосе, надменной линии плеч пробудило в ней смутные воспоминания.
   А когда он взял ее руку и запечатлел на кончиках пальцев учтивый холодный поцелуй, она испытала леденящий страх.
   — Мы когда-нибудь встречались, мадам? — спросил он, выпуская ее руку и наклоняя голову, чтобы получше разглядеть ее.
   Вокруг единственного глаза, который она могла видеть, лежали морщины, лицо было обветренным. Судя по голосу, Джорджи решила, что он еще довольно молод, но теперь, глядя на него, поняла, что он, должно быть, много старше. Возможно, такого же возраста, как и дядя Финеас, хотя гораздо более стройный.
   — Я собиралась спросить о том же, — призналась она, садясь за стол и пытаясь вытянуть из своих перепутанных воспоминаний, где она могла видеть этого человека раньше.
   Он покачал головой:
   — Полагаю, что нет, так как я запомнил бы вас. Я никогда не забываю увиденных лиц.
   Убийственная безапелляционность его слов заставила бешено забиться сердце Джорджи.
   Бертран занял свое место и махнул салфеткой в сторону юнги, стоявшего у другого конца стола. Парнишка подскочил и начал разливать вино.
   — Мадам Сент-Антуан, позвольте мне представить вам месье Мандевилла. Он присоединился к нам с…
   — Зачем это, капитан Бертран, — упрекнул тот. — Мадам не интересуют наши дела. Сегодня мы обедаем как друзья. Разве это не приятно, мадам?
   — Безусловно, — ответила Джорджи, всем сердцем желая, чтобы они именно начали обсуждать дела.
   Ей необходимо было узнать, как далеко зайдут французы в поисках информации, которую вез Колин, и кем был этот опасный человек слева от нее. — Я только надеюсь, что ваши дела не задержат наше возвращение во Францию.
   — Нет, мадам. Поскольку утром я отправляюсь продолжать мою миссию.
   «Утром я отправляюсь…»
   Рука Джорджи дрогнула, когда она потянулась за бокалом с вином, и часть содержимого выплеснулась на стол. Она пробормотала извинения и объяснила происшедшее:
   — Боюсь, так никогда и не научусь обедать на борту корабля.
   Мужчины рассмеялись, приняв ее извинения и объяснения.
   «Утром я отправляюсь…»
   Почему при этих словах ее руки задрожали, а сердце замерло? Она была готова поклясться, что слышала их раньше, и они были произнесены этим же человеком. Но этого не могло быть.
   Капитан Бертран налил ей второй бокал вина.
   — Вы раньше смеялись, мадам Сент-Антуан, над моим утверждением, что «Сибарис» — шпионский корабль.
   — На самом деле меня позабавила идея, что его капитан — толковый человек. Боюсь, он достаточно глупый и невежественный. И недостаточно хитрый, чтобы обмануть кого-либо.
   Мандевилл начал резать мясо на тарелке, но остановился с зажатым в руке ножом.
   — Почему вы так считаете?
   — Обратите внимание на его манеры, его речь. Его французский ужасен. Он не шпион. Просто авантюрист.
   Капитан отломил кусочек от ароматного каравая.
   — Именно из таких людей получаются наилучшие агенты. Боюсь, представительницы вашего пола часто заблуждаются в таких делах.
   Мандевилл склонился над своей тарелкой.
   — Возможно, вы ошибаетесь, мой капитан. У мадам была уникальная возможность близко наблюдать нашего противника.
   — Близко? О нет, — запротестовала Джорджи, стараясь проявить уместное в подобной ситуации возмущение.
   — Мои извинения, — произнес Мандевилл. — Но ваша близость к этому человеку может дать нам ключи к тому, что мы ищем.
   — Я всячески старалась избегать этого мужлана, монсеньор. — «Вам даже не догадаться, до какой степени», — хотелось ей добавить, но вместо этого она сказала: — Сомневаюсь, что смогу быть вам полезной.
   — Нет, можете. Начнем с того, сколько времени вы находились на этом корабле.
   Джорджи приложила пальчик к губам.
   — Хм. Боюсь утверждать, но по меньшей мере два месяца. Я долго упрашивала этого тупицу взять за нас выкуп или высадить в приличном порту, но он отказался, перебираясь из одной дыры в другую и забирая самый жалкий груз.
   — А пассажиров? — спросил как бы между прочим Мандевилл, отрезая кусочек мяса. — Например, мужчину в последние несколько дней. Его должны были подобрать поздно ночью. Англичанин.
   Что-то в его произношении задело ухо Джорджи. Он говорил на блестящем французском. Слишком блестящем. Не с ленцой и природной непосредственностью француза, а как тот, кого учили языку. Миссис Тафт сделала все возможное, чтобы она и Кит говорили по-французски так, словно родились при дворе Людовика XVI.
   Этот Мандевилл говорил по-французски как хорошо образованный англичанин.
   Ее взгляд упал на него. Предатель! Французский агент.
   Мистер Пимм обвинял в этом ее, но теперь Джорджи ясно видела, что если Колин и искал кого-то, она готова была поклясться, что это был именно тот человек. Теперь ей только оставалось найти способ сообщить Колину, что его враг рядом.
   — Кто-нибудь необычный не садился на корабль?
   — Пассажиры? — неуверенно пробормотала она, затем покачала головой: — Нет. Никого. Я бы обратила внимание на новое лицо, потому что это было бы приятным разнообразием. Даже если это был бы англичанин, — сказала она, не осмеливаясь смотреть в его сторону, потому что теперь она слишком хорошо поняла, какую опасную игру ведет Мандевилл.
   Он искал мистера Пимма и его бумаги. Она неожиданно поняла, что в каком бы деле ни был замешан Колин, ставки здесь были значительно выше, чем она предполагала. Должно быть, бумаги мистера Пимма были более ценными, чем она решила поначалу, если француз предпринимает такие усилия, чтобы вернуть их, и Колин не зря рисковал, чтобы доставить их в Лондон.
   Теперь задача обеспечить их безопасность легла ей на плечи.
   — Может быть, незнакомец среди экипажа? — продолжал Мандевилл.
   — Вы говорите — незнакомец? — ответила она, выходя из задумчивости. Его вопрос подал Джорджи идею. — Не могу сказать наверняка, но если вы сделаете так, чтобы я увидела людей, которых вы содержите в трюме, я с удовольствием укажу того, кого не узнаю.
   — Великолепная мысль, мадам, — сказал Бертран.
   — Все ради Франции, мой капитан, — пробормотала она. — Все на свете.
   После обеда Бертран приказал пересчитать всех пленных, и экипаж «Сибариса» вывели из трюма на палубу.
   К великому сожалению Джорджи, Мандевилл скользнул в тень, так что, оставаясь невидимым, он мог наблюдать за всем происходящим. А она-то надеялась, что Колин или Пимм смогут сами увидеть этого загадочного человека, узнают его и подадут ей идею, как остановить его.
   Пока она наблюдала, как выстраивался экипаж — некоторые забинтованные, других подталкивали французские захватчики, — ее страхи изменили свое направление. Не было видно ни Пимма, ни Колина. А что, если Колин умер? Эта мысль почти разорвала ее сердце. Нет, этого не может быть. Его сильно били, да, но Колин был сильным; его невероятная воля не позволит ему умереть. Ни за что.
   В эти ужасные моменты, когда Джорджи ждала, что вот-вот увидит Колина, она была убеждена лишь в одном: что бы он ни сделал или не сумел сделать как ее опекун, ее это больше не заботило. Только Колин имел значение. Человек, который спас ее, человек, который с такой преданностью и любовью принял свою дочь.
   Человек, в которого она влюбилась той ночью страсти в Лондоне.
   Когда вывели последних пленников, Джорджи заметила его в самом конце строя. Ее сердце забилось вновь, и в то же время она с трудом могла сдержать слезы. Джорджи пыталась скрыть свою тревогу, старательно избегая смотреть на картину, которая повергла ее в ужас.
   Колина вели, поддерживая под руки: с одной стороны — шкипер мистер Ливетт, с другой — мистер Пимм.
   Голова Пимма по-прежнему была забинтована нижней юбкой Кит, и он, казалось, не очень страдал от своей раны. Джорджи мало беспокоил этот человек, но она не желала ему зла.
   Увидев же Колина, она внутренне вздрогнула. Она поразилась, как ему удавалось стоять прямо, таким бледным и побитым он выглядел.
   — Вы видите кого-нибудь, кого могли недавно доставить на корабль, мадам? — спросил капитан Бертран. — Кто-нибудь, кого не было, когда вас захватили.
   Она устроила целое представление, проходя мимо выстроенных в ряд пленников и внимательно вглядываясь в каждого, пока не дошла до Колина, Пимма и мистера Ливетта, около которых она замедлила шаг. Она ничего не могла с собой поделать, потому что гнев и ненависть, горящие в единственном открытом глазу Колина, заставили ее споткнуться.
   Бертран заметил ее колебания и приблизился к этой тройке. Он протянул руку, в которой была трость, и ткнул Ливетта в живот:
   — Кто ты?
   — Ливетт, шкипер, — ответил тот, передвинувшись, чтобы поддержать Колина в прямом положении.
   Капитан повернулся к ней, ожидая подтверждения. Джорджи кивнула.
   Бертран прошел мимо поникшего тела Колина и вгляделся в Пимма.
   — А ты? — требовательно спросил он, ткнув его тем же манером.
   — Филлипс, месье, — ответил Пимм. — Судовой врач Колин взглянул на Джорджи, ожидая, что она опровергнет эту выдумку.
   Когда Бертран снова взглянул на нее, Джорджи еще раз кивнула.
   — Да. Месье Филлипс был очень любезен. Он помог мне, когда несколько недель назад у сына поднялась температура.
   Джорджи посмотрела на Колина, но единственное, что она увидела, — это подозрительное выражение у него на лице. Это хорошо, решила она, что у него возникли сомнения относительно ее предполагаемой вины.
   — Охотно помогу мадам в любое время, — сказал Пимм, коротко поклонившись.
   Она повернулась к Бертрану:
   — Мне жаль, но на борту нет никого, кого не было бы, когда захватили мой корабль.
   Бертран пожал плечами и приказал страже отвести пленников обратно в трюм. Он неуклюже вернулся к столу, поднял графинчик, который принес обслуживающий стол юнга, и поднес к носу.
   — Что же, придется довольствоваться этим, — сказал он и протянул бокал, чтобы тот наполнил его. — Очень надеюсь, что наш новый первый консул сможет восстановить наши лучшие виноградники. Теперь невозможно найти хорошего коньяка.
   Когда палуба была очищена, Мандевилл выступил из своего укрытия.
   — Мадам, вы никогда не говорили, на каком вы плыли корабле. И что с ним случилось?
   Бертран предложил Мандевиллу бокал. Тот отрицательно покачал головой, сосредоточив все внимание на Джорджи.
   Ее испугали суровость и пристальность его взгляда, и она поняла, что ее проверяют. Поэтому она ответила как можно охотнее.
   — «Медея», — сообщила она. — А капитаном был месье Дюбуа. — Возможно, это весьма распространенное название удовлетворит Мандевилла.
   — Я встречал его, — тут же заявил этот напыщенный идиот Бертран, который потянулся за графинчиком и вновь наполнил свой бокал. — Никогда не был высокого мнения о нем. Он всегда был слишком склонен к панике.
   — А что случилось с кораблем? — продолжил свой допрос Мандевилл.
   — С бедной «Медеей»? — переспросила Джорджи, так же отрицательно качая головой на предложенный Бертраном коньяк. — После того как капитан Данверс и его экипаж захватили груз и все, что не было приколочено, они бросили экипаж на произвол судьбы и потопили корабль. — Она вздохнула. — Похоже, этот человек обожает топить корабли.
   При этих словах Бертран кашлянул и запыхтел в свой кулак.
   К ее величайшему облегчению, Мандевилл, казалось, остался удовлетворен ее ответами.
   В это время гардемарин приблизился к капитану Бертрану и прошептал что-то ему на ухо.
   — Хм, — хмыкнул тот. — Они закончили обыск каюты Данверса. Там ничего нет.
   Мандевилл выругался себе под нос, затем повернулся к Джорджи:
   — Какие каюты принадлежали шкиперу и корабельному врачу?
   Она сообщила это, и молодому офицеру были отданы соответствующие приказания.
   Мандевилл сделал несколько шагов по палубе, затем остановился. Вглядываясь в темную безлунную ночь, он спросил: