Страница:
Повернув голову, она посмотрела на туалетный столик, где стояла черная бархатная коробочка. Голубоватое мерцание драгоценного камня не трогало Реми. Аквамарин не излучал тепла, ей не хотелось касаться его ледяных граней. Падавший на него свет не рассыпался огненными искрами, а преломлялся холодноватым свечением. Камень олицетворял собой морозную колючую зиму; он не наполнял свою обладательницу счастливой радостью, напротив – заставлял острее ощутить пустоту и одиночество.
Жена Пинки Дюваля беззвучно заплакала.
Глава 3
Глава 4
Жена Пинки Дюваля беззвучно заплакала.
Глава 3
Из появления Реми Пинки устроил настоящее шоу. Властно взяв ее под руку, он во всеуслышание объявил, что, поскольку его жена присоединилась к гостям, вечер можно считать официально открытым. Он вел Реми через толпу, знакомил с теми, кого она не знала, в том числе с ослепленными роскошью присяжными, заседавшими по делу Бардо.
Многие из гостей имели дурную репутацию, их имена связывали с шумными скандалами или с преступлениями, или и с тем и с другим вместе. Некоторые, по слухам, являлись членами Городской комиссии по борьбе с преступностью, но, поскольку принадлежность к этому строго элитарному органу была засекречена, трудно было утверждать что-либо с уверенностью. Финансовые средства комиссии превосходили даже ее неограниченные властные полномочия.
В этом зале можно было встретить политиков, пользовавшихся широкой поддержкой избирателей; выскочки-нувориши стояли рядом с представителями старинных, уважаемых финансовых семейных корпораций. Кое-кто из гостей был связан с организованной преступностью. Здесь находились друзья Пинки, коллеги и бывшие клиенты. Все они пришли отдать ему дань уважения и восхищения.
Реми терпела лизоблюдство всех этих гостей по той же самой причине, по которой они лебезили перед ней, – из желания сохранить благосклонность Пинки Дюваля. Все преувеличенно восхищались новым кулоном и, к некоторому смущению Реми, скромным крестиком. Ей совсем не нравилось находиться в центре внимания, и она терпеть не могла, когда ее разглядывали эти наглые мужчины и их наглые жены, в чьих глазах читались плохо скрываемые зависть и неприязнь.
Пинки, явно не сомневающийся в их искренности, демонстрировал жену, словно живой экспонат.
Реми видела фальшивые улыбки, чувствовала на себе оценивающие взгляды. Эти люди, казалось, выискивали в ней какой-то скрытый дефект и спрашивали себя: кто бы мог подумать, что столь неравный брак продержится так долго?
В конце концов разговор вернулся к сегодняшнему процессу, и у Реми спросили, что она думает по поводу вердикта присяжных.
– Пинки выкладывается на сто процентов на каждом процессе, – ответила она. – Меня ничуть не удивляет, что его клиента оправдали.
– Но вы должны признать, моя дорогая, что исход дела был предрешен заранее.
Эта снисходительная реплика принадлежала матроне с ослепительными бриллиантами на дряблой шее.
За Реми ответил Пинки:
– Исход дела никогда нельзя предсказать заранее. Данный процесс мог в любую минуту пойти в совершенно ином направлении. Когда в качестве свидетеля выступает полицейский, следует быть вдвойне осторожным.
– Да ладно, Пинки, – протянул один из гостей. – Доверие к свидетельствующим в суде полицейским было раз и навсегда подорвано, когда Марк Фурман дал ложные показания на процессе Симпсона.
Пинки отрицательно покачал головой.
– Верно, Фурман принес обвинению больше вреда, чем пользы. Но Берк Бейзил – существо совсем иного рода. Мы пытались найти в его прошлом хоть что-нибудь его дискредитирующее – безуспешно. Его послужной список был безупречен.
– До той самой ночи, пока он не подстрелил собственного напарника, – фыркнул другой гость И хлопнул Дюваля по плечу. – Он у тебя вертелся как уж на сковородке, когда давал показания.
– Жалко, что судебные процессы не разрешают показывать по телевидению, – заметил третий. – Люди смогли бы увидеть, как легавого размазывают по стенке.
Кто-то подхватил:
– Я бы не удивился, если бы во время показаний Бейзила присяжные предложили прекратить заседание и разойтись по домам.
– Но ведь был убит человек! – вырвалось у Реми. Эти шуточки и смешки казались ей верхом непристойности. – Что бы там ни решили присяжные, но ведь мистера Стюарта не убили бы, если бы Бардо не воспользовался им как живым щитом. Разве не так?
Смех смолк, и в зловещей тишине все взгляды обратились к Реми.
– Технически дело обстояло именно так, дорогая, – отозвался Пинки. – На суде выяснилось, что мистер Бардо прижимал к себе раненого полицейского, когда стрелял, но мы зашли бы слишком далеко, если бы стали утверждать, что Стюарта использовали в качестве щита. Произошла нелепая, трагическая случайность, но это еще не повод, чтобы отправлять невиновного за решетку.
Реми никогда не бывала на судебных заседаниях и не видела, как Пинки выступает, но с этим делом она была хорошо знакома, так как следила за ним по газетам и телевидению. Офицеры отдела по борьбе с наркотиками, Стюарт и Бейзил, первыми прибыли к помещению склада, где предположительно изготавливались наркотики.
Те, кто находился на складе, получили сигнал о полицейском рейде. Когда Стюарт и Бейзил приблизились к зданию, раздались выстрелы. Не ожидая подкрепления, Стюарт под градом пуль ворвался внутрь. Ответным выстрелом он убил человека по имени Тут Дженкинс.
Дженкинс лежал мертвый, Стюарт был тяжело ранен. Пуленепробиваемый жилет спас его от рокового выстрела в грудь, но пуля прошила Стюарту бедро, другим выстрелом ему раздробило локтевую кость.
– Врач, дававший показания, заявил, что Стюарт, возможно, находился в шоке, однако его можно было спасти, – сказала Реми. – Раны были серьезны, но жизни не угрожали.
– Но ваш муж камня на камне не оставил от показаний врача.
Пинки поднял руку, словно желая сказать, что не нуждается ни в чьей помощи, особенно когда, нападающей стороной является его собственная жена.
– Поставь себя на место мистера Бардо, дорогая, – начал он. – Один человек – мертв, другой – ранен и истекает кровью. Мистер Бардо сделал вывод – абсолютно резонный, – что он помимо своей воли оказался в крайне опасной ситуации.
– Возможно, он решил, что люди снаружи, назвавшиеся полицейскими, вовсе не полицейские, а конкуренты мистера Дженкинса, изображающие офицеров полиции. Ведь Дженкинс конфликтовал с восточной мафией.
– Насколько я знаю, офицер Стюарт был рыжеволосым и веснушчатым. Едва ли его можно было принять за азиата.
Один из гостей хихикнул:
– Прямо в точку, Пинки. Жаль, что на стороне обвинения не выступала Реми.
Пинки рассмеялся шутке вместе с остальными, но только одна Реми заметила, что смех его был искусственным. Он пристально смотрел на жену.
– Реми в зале суда? С трудом представляю. Ее таланты находятся совершенно в иной области. – Сказав это, он провел пальцем по глубокому вырезу ее платья.
Все снова рассмеялись, а Реми захлестнула горячая волна ярости и унижения.
– Извините. Я еще ничего не ела. Она отвернулась и покинула группу гостей. У Реми имелось собственное мнение насчет того, что произошло в ночь убийства Стюарта, но вряд ли стоило говорить об этом Пинки и его гостям. Они отмечали оправдательный приговор Бардо, а не его невиновность, что далеко не одно и то же.
Реми ни секунды не верила, что Бардо растерялся, когда началась пальба. Он прекрасно отдавал себе отчет в своих действиях, когда подхватил раненого полицейского, прикрылся им как щитом и появился в проеме открытой двери. Он намеренно провоцировал на стрельбу других блюстителей закона, возможно притаившихся снаружи.
К великому несчастью, у Бейзила, опытного снайпера, была отличная реакция. Уверенный, что стреляет в преступника, он послал выстрел в голову, рука его не дрогнула. В заключении присяжных вся вина за смерть Стюарта возлагалась на офицера полиции Берка Бейзила.
Реми не была голодна, но, желая сделать свою ложь более правдоподобной, она прошла в парадную столовую, где размещались столы с угощением – мечта гурмана. В одной огромной серебряной кастрюле дымилось суфле из форели, красных бобов и риса, в другой – плавали жареные креветки в умопомрачительно остром соусе, от аромата которого слезы навертывались на глаза.
На подносах со льдом лежали устрицы в раскрытых раковинах. Повар отрезал тончайшие кусочки ветчины и копченой говядины от громадных окороков. Стояли блюда с различными салатами и гарнирами, с мясными закусками и десертами на любой вкус. Зрелище и запах такого количества еды не вызвал у Реми аппетита, напротив – ее замутило.
Оглянувшись, она увидела, что теперь Пинки разговаривает с несколькими присяжными заседателями. Они, совершенно ослепленные им, с восторгом внимали его словам. Пинки обожал внимание слушателей, так что еще некоторое время он не будет ее искать.
Реми незаметно выскользнула в относительно тихий и уединенный дворик. Было довольно свежо – при дыхании изо рта вырывался пар, но ночной воздух приятно холодил оголенную спину. Реми пошла по дорожке, ведущей в беседку. Это сооружение из чугунной витой решетки с куполообразной крышей располагалось в дальнем конце сада. Это было одно из любимых мест Реми. Если ей хотелось побыть одной, подумать, она уходила в беседку.
Зайдя внутрь, Реми прислонилась к чугунной колонне и прижалась щекой к холодному металлу. Лицо ее все еще горело от перенесенного унижения. Намеки мужа только лишний раз подтверждали мнение большинства их знакомых: жена Пинки – избалованная игрушка, безмозглая кукла, не имеющая собственного мнения. Она предназначена лишь для одной цели: придавать еще больше блеска своему блестящему мужу и удовлетворять его в постели.
А еще они были уверены, что у нее не было никаких чувств – ведь все их завуалированные оскорбления отскакивали от нее, не оставляя ни малейшего следа. Считалось, что она абсолютно счастлива и имеет все, что только может пожелать.
Но они ошибались.
Никакая сила не могла бы удержать его.
Берк Бейзил знал, что поступает неразумно. «Неразумно» – еще мягко сказано, подумал он. Предел идиотизма – таиться в тени живой изгороди из густых азалий и злобно наблюдать за особняком Пинки Дюваля.
Дом был красивым и белым, как свадебный торт, на вкус Бейзила – чересчур игривый. Золотой свет лился из высоких окон на идеально подстриженную лужайку. Из дома доносились музыка и смех.
Берк обхватил себя за локти, чтобы немного согреться. Ему не пришло в голову надеть пиджак. Осень пришла и ушла. Праздники пролетели в одно мгновение. Мягкая нью-орлеанская зима миновала. Однако смена времен года и приближающаяся весна меньше всего занимали сейчас Бейзила.
Смерть Кевина Стюарта восемь месяцев назад подкосила Берка и сделала его нечувствительным к окружающему.
Барбара первая заметила его состояние, но это потому, что они жили вместе. Когда его горе превратилось в навязчивую идею, Барбара попыталась исправить положение. Вполне резонно. Однако ее усилия не увенчались успехом, и в последнее время она махнула на него рукой.
По мере приближения суда над Уэйном Бардо всем в отделении стало ясно, что душа и мысли Бейзила далеки от работы. Он не мог сконцентрироваться на текущих делах, ибо постоянно думал о деле, которое привело его и Кева к складу в тот день.
В течение целого года до той роковой ночи они сжимали кольцо, отсекая одного за другим основных дилеров. Но крупным акулам удавалось увернуться. Вот, поди, они животики надрывали над беспомощными попытками местных и федеральных властей.
Еще больше отдел по борьбе наркотиками обескураживало то, что эффективность их операций все время падала. Рейды постоянно проваливались – как бы тщательно ни охранялась тайна операции, в какой бы секретности ни проходила подготовка, преступники всегда были предупреждены заранее. Огромные склады оказывались пустыми к моменту появления группы захвата. Из лабораторий, где изготавливались наркотики, исчезали люди, хотя приборы продолжали работать. Такие жертвы дилеры могли себе позволить, это входило в запрограммированную статью убытков. На следующий же день они возобновляли производство в другом месте.
Эти сукины дети разбегались, как тараканы на свету. Полиция оставалась в дураках. После каждого неудачного рейда отдел возвращался к нулевой отметке, и мучительная процедура выслеживания и искоренения поставщиков начиналась сначала.
За долгие годы в отделе по борьбе с наркотиками Берк досконально освоил свою работу. Он знал, что в ней бывают временные отступления и задержки. Знал, что разработка дела требует многих месяцев, что для внедрения тайных агентов необходимо время и терпение. Знал, что шансов на успех всегда крайне мало, а если даже повезет – отдача будет минимальна. Но одно дело – знать, и совсем другое – это принимать.
Терпение не принадлежало к числу достоинств Берка Бейзила. Откровенно говоря, он никогда и не почитал терпение за достоинство. Он был уверен, что проволочка равносильна провалу. Потому что, пока он и его товарищи скрупулезно собирали доказательства для обвинения, молодые парни сотнями превращались в наркоманов. А богатые мальчики, наколовшиеся дорогими наркотиками, садились в свои «БМВ» и врезались в машины, в которых ехали ни в чем не повинные люди. У наркоманов рождались дети-уроды. Подростки кололись до сердечных приступов, многие умирали от передозировки.
Но единственной альтернативой была капитуляция, и потому сотрудники отдела продолжали бороться. Они продолжали работать тщательно и кропотливо. Однако каждый раз, когда они считали, что преступники у них в руках, когда они были уверены, что наконец в их сети угодила крупная рыба, что они застукают этих ублюдков на месте преступления и засадят всерьез, – операция проваливалась.
В отделе по борьбе с наркотиками полиции Нью-Орлеана работал предатель. Другого объяснения не существовало. Иначе откуда эти подонки могли знать о каждом шаге полицейских? Это случалось слишком часто, чтобы сваливать неудачи на случайное совпадение, карму, невезение, происки дьявола. Кто-то в полиции работал на мафию.
Господи, помоги этому ублюдку, когда Берк Бейзил его обнаружит. Ведь это из-за него Нэнси Стюарт стала вдовой, а двое маленьких мальчишек сиротами.
Берк уговаривал Кева не появляться на складе до прибытия фургона группы захвата, оснащенного тараном, противогазами и автоматическим оружием. Они с Кевином прибыли на место раньше, в кармане Берка лежал ордер на арест. Но Кевин, которого безумно злили постоянные провалы, не смог сдержать свой ирландский темперамент. Он ворвался в здание склада через открытую дверь. Берк увидел вспышку огня, услышал залп.
Потом он услышал крик.
Наверняка кого-то подстрелили.
В отчаянии он окликнул Кева.
Тишина.
Чем дольше Берк ждал ответа, тем сильнее он тревожился.
– Господи, только не это! – молил он. – Кев, ответь же, черт тебя побери!
Потом в черной дыре открытой двери появился человек. В темноте трудно было разобрать, почему у него такая нелепая походка, но его пистолет был поднят и направлен прямо на Бейзила. Берк крикнул: «Бросай оружие!», но тот продолжал идти.
Берк снова велел ему бросить пистолет и поднять руки.
Человек выстрелил из пистолета дважды.
Берк – только один раз.
Но одного раза оказалось достаточно. Кев умер прежде, чем Бардо бросил его тело на землю.
Когда Берк подбежал к другу, которого по ошибке убил, он услышал хохот убегающего Уэйна Бардо. Бейзил не знал, что это Бардо, пока того не перехватила на задворках склада подоспевшая группа захвата. На лице бандита была кровь полицейского, но его костюм от Армани не сильно помялся. Преступник остался чистеньким и в прямом, и в переносном смысле.
Оружие, из которого он стрелял, так и не нашли. Бардо взяли через несколько минут после рокового выстрела, но этого времени оказалось достаточно, чтобы Бардо избавился от пистолета. Таким образом утверждение Бейзила, что преступник был вооружен, было легко опровергнуто.
На суде даже не встал вопрос о том, что делал Бардо в подпольной лаборатории Тута Дженкинса. Пинки Дюваль заявил, что присутствие Бардо в лаборатории не имеет отношения к существу дела и что выяснение этого вопроса может только настроить присяжных против его клиента.
Еще бы, подумал Берк. Это и должно было настроить присяжных против Бардо!
Но этот вопрос судья решил в пользу подсудимого. Ничего удивительного. Дюваль принимал участие в выборных кампаниях судей. Обычно побеждает тот кандидат, за которым больше денег, а потом судьи из благодарности помогают тем, кто в свою очередь помогал им. Большинство судей давно было в руках у Дюваля.
И это был не единственный грязный трюк, который использовал Дюваль. В ту ночь на складе Уэйн Бардо устраивал дела своего босса – Пинки Дюваля.
Все в отделе знали, но никак не могли доказать, что Дюваль вот уже много лет являлся главным торговцем наркотиками. Пинки Дюваль был так же тесно связан с торговлей наркотиками, как шлюха с триппером. Почти на каждом процессе всплывали ведущие к нему ниточки, но они тут же обрывались. Против Дюваля не имелось ни одного доказательства, однако Берк точно знал, что этот сукин сын играет в грязные игры. Играет по-крупному.
И вот теперь он веселится в своем шикарном доме, с шиком отмечая свой очередной успех. Успех, который отвел руку правосудия от убийцы Кевина Стюарта. Вот, значит, какие они получились – поминки по Кеву…
Открылась одна из задних дверей, что отвлекло Берка от его горьких раздумий. Он пригнулся за кустами, стараясь, чтобы его не заметила направлявшаяся к беседке женщина.
Она была одна. На мгновение она прислонилась к колонне, потом медленно обошла беседку, проведя рукой по увитым плющом перилам. Вернувшись на прежнее место, она снова прислонилась к колонне спиной.
Только сейчас Берк увидел ее лицо и, хотя он не издал ни звука, про себя изумленно ахнул.
Ее черные волосы отливали холодным голубоватым блеском; в лунном свете бледная алебастровая кожа казалась прозрачной. Короткое черное платье для коктейля подчеркивало красивые длинные ноги. Низкий вырез открывал пышную грудь.
Берк немедленно определил ее для себя как дорогую шлюху из тех, что работают в барах шикарных отелей. Останавливающиеся в таких отелях участники различных конгрессов готовы отстегивать огромные суммы за часок-другой разврата, проведенные в обществе настоящих, как им кажется, «креольских девочек».
Берк мрачно усмехнулся. Он был готов спорить, что эта – одна из самых дорогих. Она словно всем своим видом говорила: «Я – дорога, и я этого стою». Такая в самый раз для клиентов вроде Дюваля с его деньгами и властью.
Человек с его счетом в банке не окружает себя некрасивыми женщинами. Может, это одна из тех, кого наняли на вечер для украшения интерьера. Или подружка кого-то из гостей. Или прилипала, которые всегда готовы услужить Дювалю и его друзьям в обмен на дорогие тряпки и наркотики.
В Нью-Орлеане со дня основания города проституция была поставлена на широкую ногу. В больших городах торговля телом – едва ли не главный бизнес, Нью-Орлеан в этом отношении не был исключением. Каждый водитель такси знал адрес борделя Руби Бушеро. Девочки у нее были первоклассные. Сама Руби считалась одной из самых богатых женщин штата.
Но имелись в городе и уличные проститутки, работавшие в темных переулках Французского квартала и бравшие минет за порцию крэка. Они были менее разборчивы, чем девицы Сторивилла – скандально знаменитого на весь мир квартала красных фонарей. Вне зависимости от цены крепкая шлюха без работы в Нью-Орлеане не сидела.
Но Берк сразу понял, что эта не была «крепкой». Постоянно имея дело с торговцами наркотиками и проститутками, он научился сразу определять, какая девица быстро сломается, а какая выживет, потому что обладает инстинктом убийцы.
У этой вряд ли получится. Она, конечно, высший класс, но совсем не кажется прожженной и расчетливой. Она кажется… печальной.
Не подозревая, что за ней наблюдают, женщина расслабленно откинула голову назад и закрыла глаза. Потом скользнула руками по телу и прижала их к животу.
У Берка пересохло во рту. Он напрягся.
Ребята из полиции нравов частенько показывали видеокассеты и журналы, конфискованные во время обыска. Берк не имел привычки их разглядывать, но он, как любой нормальный мужчина – не важно, полицейский или нет, – не мог уйти, не дождавшись окончания этой сцены.
Ничего особенного не произошло. Она не снимала с себя одежду, не массировала эрогенные зоны, не стонала, не виляла бедрами, даже тяжелое дыхание не вырывалось сквозь приоткрытые губы.
Тем не менее ее поза захватывала. И возбуждала.
Но, как оказалось, Бейзил был не единственным, кто так думал.
Зрелище настолько заворожило Берка, что он заметил приближающегося мужчину за мгновение до того, как женщина увидела стоящего на пороге беседки Уэйна Бардо.
Многие из гостей имели дурную репутацию, их имена связывали с шумными скандалами или с преступлениями, или и с тем и с другим вместе. Некоторые, по слухам, являлись членами Городской комиссии по борьбе с преступностью, но, поскольку принадлежность к этому строго элитарному органу была засекречена, трудно было утверждать что-либо с уверенностью. Финансовые средства комиссии превосходили даже ее неограниченные властные полномочия.
В этом зале можно было встретить политиков, пользовавшихся широкой поддержкой избирателей; выскочки-нувориши стояли рядом с представителями старинных, уважаемых финансовых семейных корпораций. Кое-кто из гостей был связан с организованной преступностью. Здесь находились друзья Пинки, коллеги и бывшие клиенты. Все они пришли отдать ему дань уважения и восхищения.
Реми терпела лизоблюдство всех этих гостей по той же самой причине, по которой они лебезили перед ней, – из желания сохранить благосклонность Пинки Дюваля. Все преувеличенно восхищались новым кулоном и, к некоторому смущению Реми, скромным крестиком. Ей совсем не нравилось находиться в центре внимания, и она терпеть не могла, когда ее разглядывали эти наглые мужчины и их наглые жены, в чьих глазах читались плохо скрываемые зависть и неприязнь.
Пинки, явно не сомневающийся в их искренности, демонстрировал жену, словно живой экспонат.
Реми видела фальшивые улыбки, чувствовала на себе оценивающие взгляды. Эти люди, казалось, выискивали в ней какой-то скрытый дефект и спрашивали себя: кто бы мог подумать, что столь неравный брак продержится так долго?
В конце концов разговор вернулся к сегодняшнему процессу, и у Реми спросили, что она думает по поводу вердикта присяжных.
– Пинки выкладывается на сто процентов на каждом процессе, – ответила она. – Меня ничуть не удивляет, что его клиента оправдали.
– Но вы должны признать, моя дорогая, что исход дела был предрешен заранее.
Эта снисходительная реплика принадлежала матроне с ослепительными бриллиантами на дряблой шее.
За Реми ответил Пинки:
– Исход дела никогда нельзя предсказать заранее. Данный процесс мог в любую минуту пойти в совершенно ином направлении. Когда в качестве свидетеля выступает полицейский, следует быть вдвойне осторожным.
– Да ладно, Пинки, – протянул один из гостей. – Доверие к свидетельствующим в суде полицейским было раз и навсегда подорвано, когда Марк Фурман дал ложные показания на процессе Симпсона.
Пинки отрицательно покачал головой.
– Верно, Фурман принес обвинению больше вреда, чем пользы. Но Берк Бейзил – существо совсем иного рода. Мы пытались найти в его прошлом хоть что-нибудь его дискредитирующее – безуспешно. Его послужной список был безупречен.
– До той самой ночи, пока он не подстрелил собственного напарника, – фыркнул другой гость И хлопнул Дюваля по плечу. – Он у тебя вертелся как уж на сковородке, когда давал показания.
– Жалко, что судебные процессы не разрешают показывать по телевидению, – заметил третий. – Люди смогли бы увидеть, как легавого размазывают по стенке.
Кто-то подхватил:
– Я бы не удивился, если бы во время показаний Бейзила присяжные предложили прекратить заседание и разойтись по домам.
– Но ведь был убит человек! – вырвалось у Реми. Эти шуточки и смешки казались ей верхом непристойности. – Что бы там ни решили присяжные, но ведь мистера Стюарта не убили бы, если бы Бардо не воспользовался им как живым щитом. Разве не так?
Смех смолк, и в зловещей тишине все взгляды обратились к Реми.
– Технически дело обстояло именно так, дорогая, – отозвался Пинки. – На суде выяснилось, что мистер Бардо прижимал к себе раненого полицейского, когда стрелял, но мы зашли бы слишком далеко, если бы стали утверждать, что Стюарта использовали в качестве щита. Произошла нелепая, трагическая случайность, но это еще не повод, чтобы отправлять невиновного за решетку.
Реми никогда не бывала на судебных заседаниях и не видела, как Пинки выступает, но с этим делом она была хорошо знакома, так как следила за ним по газетам и телевидению. Офицеры отдела по борьбе с наркотиками, Стюарт и Бейзил, первыми прибыли к помещению склада, где предположительно изготавливались наркотики.
Те, кто находился на складе, получили сигнал о полицейском рейде. Когда Стюарт и Бейзил приблизились к зданию, раздались выстрелы. Не ожидая подкрепления, Стюарт под градом пуль ворвался внутрь. Ответным выстрелом он убил человека по имени Тут Дженкинс.
Дженкинс лежал мертвый, Стюарт был тяжело ранен. Пуленепробиваемый жилет спас его от рокового выстрела в грудь, но пуля прошила Стюарту бедро, другим выстрелом ему раздробило локтевую кость.
– Врач, дававший показания, заявил, что Стюарт, возможно, находился в шоке, однако его можно было спасти, – сказала Реми. – Раны были серьезны, но жизни не угрожали.
– Но ваш муж камня на камне не оставил от показаний врача.
Пинки поднял руку, словно желая сказать, что не нуждается ни в чьей помощи, особенно когда, нападающей стороной является его собственная жена.
– Поставь себя на место мистера Бардо, дорогая, – начал он. – Один человек – мертв, другой – ранен и истекает кровью. Мистер Бардо сделал вывод – абсолютно резонный, – что он помимо своей воли оказался в крайне опасной ситуации.
– Возможно, он решил, что люди снаружи, назвавшиеся полицейскими, вовсе не полицейские, а конкуренты мистера Дженкинса, изображающие офицеров полиции. Ведь Дженкинс конфликтовал с восточной мафией.
– Насколько я знаю, офицер Стюарт был рыжеволосым и веснушчатым. Едва ли его можно было принять за азиата.
Один из гостей хихикнул:
– Прямо в точку, Пинки. Жаль, что на стороне обвинения не выступала Реми.
Пинки рассмеялся шутке вместе с остальными, но только одна Реми заметила, что смех его был искусственным. Он пристально смотрел на жену.
– Реми в зале суда? С трудом представляю. Ее таланты находятся совершенно в иной области. – Сказав это, он провел пальцем по глубокому вырезу ее платья.
Все снова рассмеялись, а Реми захлестнула горячая волна ярости и унижения.
– Извините. Я еще ничего не ела. Она отвернулась и покинула группу гостей. У Реми имелось собственное мнение насчет того, что произошло в ночь убийства Стюарта, но вряд ли стоило говорить об этом Пинки и его гостям. Они отмечали оправдательный приговор Бардо, а не его невиновность, что далеко не одно и то же.
Реми ни секунды не верила, что Бардо растерялся, когда началась пальба. Он прекрасно отдавал себе отчет в своих действиях, когда подхватил раненого полицейского, прикрылся им как щитом и появился в проеме открытой двери. Он намеренно провоцировал на стрельбу других блюстителей закона, возможно притаившихся снаружи.
К великому несчастью, у Бейзила, опытного снайпера, была отличная реакция. Уверенный, что стреляет в преступника, он послал выстрел в голову, рука его не дрогнула. В заключении присяжных вся вина за смерть Стюарта возлагалась на офицера полиции Берка Бейзила.
Реми не была голодна, но, желая сделать свою ложь более правдоподобной, она прошла в парадную столовую, где размещались столы с угощением – мечта гурмана. В одной огромной серебряной кастрюле дымилось суфле из форели, красных бобов и риса, в другой – плавали жареные креветки в умопомрачительно остром соусе, от аромата которого слезы навертывались на глаза.
На подносах со льдом лежали устрицы в раскрытых раковинах. Повар отрезал тончайшие кусочки ветчины и копченой говядины от громадных окороков. Стояли блюда с различными салатами и гарнирами, с мясными закусками и десертами на любой вкус. Зрелище и запах такого количества еды не вызвал у Реми аппетита, напротив – ее замутило.
Оглянувшись, она увидела, что теперь Пинки разговаривает с несколькими присяжными заседателями. Они, совершенно ослепленные им, с восторгом внимали его словам. Пинки обожал внимание слушателей, так что еще некоторое время он не будет ее искать.
Реми незаметно выскользнула в относительно тихий и уединенный дворик. Было довольно свежо – при дыхании изо рта вырывался пар, но ночной воздух приятно холодил оголенную спину. Реми пошла по дорожке, ведущей в беседку. Это сооружение из чугунной витой решетки с куполообразной крышей располагалось в дальнем конце сада. Это было одно из любимых мест Реми. Если ей хотелось побыть одной, подумать, она уходила в беседку.
Зайдя внутрь, Реми прислонилась к чугунной колонне и прижалась щекой к холодному металлу. Лицо ее все еще горело от перенесенного унижения. Намеки мужа только лишний раз подтверждали мнение большинства их знакомых: жена Пинки – избалованная игрушка, безмозглая кукла, не имеющая собственного мнения. Она предназначена лишь для одной цели: придавать еще больше блеска своему блестящему мужу и удовлетворять его в постели.
А еще они были уверены, что у нее не было никаких чувств – ведь все их завуалированные оскорбления отскакивали от нее, не оставляя ни малейшего следа. Считалось, что она абсолютно счастлива и имеет все, что только может пожелать.
Но они ошибались.
Никакая сила не могла бы удержать его.
Берк Бейзил знал, что поступает неразумно. «Неразумно» – еще мягко сказано, подумал он. Предел идиотизма – таиться в тени живой изгороди из густых азалий и злобно наблюдать за особняком Пинки Дюваля.
Дом был красивым и белым, как свадебный торт, на вкус Бейзила – чересчур игривый. Золотой свет лился из высоких окон на идеально подстриженную лужайку. Из дома доносились музыка и смех.
Берк обхватил себя за локти, чтобы немного согреться. Ему не пришло в голову надеть пиджак. Осень пришла и ушла. Праздники пролетели в одно мгновение. Мягкая нью-орлеанская зима миновала. Однако смена времен года и приближающаяся весна меньше всего занимали сейчас Бейзила.
Смерть Кевина Стюарта восемь месяцев назад подкосила Берка и сделала его нечувствительным к окружающему.
Барбара первая заметила его состояние, но это потому, что они жили вместе. Когда его горе превратилось в навязчивую идею, Барбара попыталась исправить положение. Вполне резонно. Однако ее усилия не увенчались успехом, и в последнее время она махнула на него рукой.
По мере приближения суда над Уэйном Бардо всем в отделении стало ясно, что душа и мысли Бейзила далеки от работы. Он не мог сконцентрироваться на текущих делах, ибо постоянно думал о деле, которое привело его и Кева к складу в тот день.
В течение целого года до той роковой ночи они сжимали кольцо, отсекая одного за другим основных дилеров. Но крупным акулам удавалось увернуться. Вот, поди, они животики надрывали над беспомощными попытками местных и федеральных властей.
Еще больше отдел по борьбе наркотиками обескураживало то, что эффективность их операций все время падала. Рейды постоянно проваливались – как бы тщательно ни охранялась тайна операции, в какой бы секретности ни проходила подготовка, преступники всегда были предупреждены заранее. Огромные склады оказывались пустыми к моменту появления группы захвата. Из лабораторий, где изготавливались наркотики, исчезали люди, хотя приборы продолжали работать. Такие жертвы дилеры могли себе позволить, это входило в запрограммированную статью убытков. На следующий же день они возобновляли производство в другом месте.
Эти сукины дети разбегались, как тараканы на свету. Полиция оставалась в дураках. После каждого неудачного рейда отдел возвращался к нулевой отметке, и мучительная процедура выслеживания и искоренения поставщиков начиналась сначала.
За долгие годы в отделе по борьбе с наркотиками Берк досконально освоил свою работу. Он знал, что в ней бывают временные отступления и задержки. Знал, что разработка дела требует многих месяцев, что для внедрения тайных агентов необходимо время и терпение. Знал, что шансов на успех всегда крайне мало, а если даже повезет – отдача будет минимальна. Но одно дело – знать, и совсем другое – это принимать.
Терпение не принадлежало к числу достоинств Берка Бейзила. Откровенно говоря, он никогда и не почитал терпение за достоинство. Он был уверен, что проволочка равносильна провалу. Потому что, пока он и его товарищи скрупулезно собирали доказательства для обвинения, молодые парни сотнями превращались в наркоманов. А богатые мальчики, наколовшиеся дорогими наркотиками, садились в свои «БМВ» и врезались в машины, в которых ехали ни в чем не повинные люди. У наркоманов рождались дети-уроды. Подростки кололись до сердечных приступов, многие умирали от передозировки.
Но единственной альтернативой была капитуляция, и потому сотрудники отдела продолжали бороться. Они продолжали работать тщательно и кропотливо. Однако каждый раз, когда они считали, что преступники у них в руках, когда они были уверены, что наконец в их сети угодила крупная рыба, что они застукают этих ублюдков на месте преступления и засадят всерьез, – операция проваливалась.
В отделе по борьбе с наркотиками полиции Нью-Орлеана работал предатель. Другого объяснения не существовало. Иначе откуда эти подонки могли знать о каждом шаге полицейских? Это случалось слишком часто, чтобы сваливать неудачи на случайное совпадение, карму, невезение, происки дьявола. Кто-то в полиции работал на мафию.
Господи, помоги этому ублюдку, когда Берк Бейзил его обнаружит. Ведь это из-за него Нэнси Стюарт стала вдовой, а двое маленьких мальчишек сиротами.
Берк уговаривал Кева не появляться на складе до прибытия фургона группы захвата, оснащенного тараном, противогазами и автоматическим оружием. Они с Кевином прибыли на место раньше, в кармане Берка лежал ордер на арест. Но Кевин, которого безумно злили постоянные провалы, не смог сдержать свой ирландский темперамент. Он ворвался в здание склада через открытую дверь. Берк увидел вспышку огня, услышал залп.
Потом он услышал крик.
Наверняка кого-то подстрелили.
В отчаянии он окликнул Кева.
Тишина.
Чем дольше Берк ждал ответа, тем сильнее он тревожился.
– Господи, только не это! – молил он. – Кев, ответь же, черт тебя побери!
Потом в черной дыре открытой двери появился человек. В темноте трудно было разобрать, почему у него такая нелепая походка, но его пистолет был поднят и направлен прямо на Бейзила. Берк крикнул: «Бросай оружие!», но тот продолжал идти.
Берк снова велел ему бросить пистолет и поднять руки.
Человек выстрелил из пистолета дважды.
Берк – только один раз.
Но одного раза оказалось достаточно. Кев умер прежде, чем Бардо бросил его тело на землю.
Когда Берк подбежал к другу, которого по ошибке убил, он услышал хохот убегающего Уэйна Бардо. Бейзил не знал, что это Бардо, пока того не перехватила на задворках склада подоспевшая группа захвата. На лице бандита была кровь полицейского, но его костюм от Армани не сильно помялся. Преступник остался чистеньким и в прямом, и в переносном смысле.
Оружие, из которого он стрелял, так и не нашли. Бардо взяли через несколько минут после рокового выстрела, но этого времени оказалось достаточно, чтобы Бардо избавился от пистолета. Таким образом утверждение Бейзила, что преступник был вооружен, было легко опровергнуто.
На суде даже не встал вопрос о том, что делал Бардо в подпольной лаборатории Тута Дженкинса. Пинки Дюваль заявил, что присутствие Бардо в лаборатории не имеет отношения к существу дела и что выяснение этого вопроса может только настроить присяжных против его клиента.
Еще бы, подумал Берк. Это и должно было настроить присяжных против Бардо!
Но этот вопрос судья решил в пользу подсудимого. Ничего удивительного. Дюваль принимал участие в выборных кампаниях судей. Обычно побеждает тот кандидат, за которым больше денег, а потом судьи из благодарности помогают тем, кто в свою очередь помогал им. Большинство судей давно было в руках у Дюваля.
И это был не единственный грязный трюк, который использовал Дюваль. В ту ночь на складе Уэйн Бардо устраивал дела своего босса – Пинки Дюваля.
Все в отделе знали, но никак не могли доказать, что Дюваль вот уже много лет являлся главным торговцем наркотиками. Пинки Дюваль был так же тесно связан с торговлей наркотиками, как шлюха с триппером. Почти на каждом процессе всплывали ведущие к нему ниточки, но они тут же обрывались. Против Дюваля не имелось ни одного доказательства, однако Берк точно знал, что этот сукин сын играет в грязные игры. Играет по-крупному.
И вот теперь он веселится в своем шикарном доме, с шиком отмечая свой очередной успех. Успех, который отвел руку правосудия от убийцы Кевина Стюарта. Вот, значит, какие они получились – поминки по Кеву…
Открылась одна из задних дверей, что отвлекло Берка от его горьких раздумий. Он пригнулся за кустами, стараясь, чтобы его не заметила направлявшаяся к беседке женщина.
Она была одна. На мгновение она прислонилась к колонне, потом медленно обошла беседку, проведя рукой по увитым плющом перилам. Вернувшись на прежнее место, она снова прислонилась к колонне спиной.
Только сейчас Берк увидел ее лицо и, хотя он не издал ни звука, про себя изумленно ахнул.
Ее черные волосы отливали холодным голубоватым блеском; в лунном свете бледная алебастровая кожа казалась прозрачной. Короткое черное платье для коктейля подчеркивало красивые длинные ноги. Низкий вырез открывал пышную грудь.
Берк немедленно определил ее для себя как дорогую шлюху из тех, что работают в барах шикарных отелей. Останавливающиеся в таких отелях участники различных конгрессов готовы отстегивать огромные суммы за часок-другой разврата, проведенные в обществе настоящих, как им кажется, «креольских девочек».
Берк мрачно усмехнулся. Он был готов спорить, что эта – одна из самых дорогих. Она словно всем своим видом говорила: «Я – дорога, и я этого стою». Такая в самый раз для клиентов вроде Дюваля с его деньгами и властью.
Человек с его счетом в банке не окружает себя некрасивыми женщинами. Может, это одна из тех, кого наняли на вечер для украшения интерьера. Или подружка кого-то из гостей. Или прилипала, которые всегда готовы услужить Дювалю и его друзьям в обмен на дорогие тряпки и наркотики.
В Нью-Орлеане со дня основания города проституция была поставлена на широкую ногу. В больших городах торговля телом – едва ли не главный бизнес, Нью-Орлеан в этом отношении не был исключением. Каждый водитель такси знал адрес борделя Руби Бушеро. Девочки у нее были первоклассные. Сама Руби считалась одной из самых богатых женщин штата.
Но имелись в городе и уличные проститутки, работавшие в темных переулках Французского квартала и бравшие минет за порцию крэка. Они были менее разборчивы, чем девицы Сторивилла – скандально знаменитого на весь мир квартала красных фонарей. Вне зависимости от цены крепкая шлюха без работы в Нью-Орлеане не сидела.
Но Берк сразу понял, что эта не была «крепкой». Постоянно имея дело с торговцами наркотиками и проститутками, он научился сразу определять, какая девица быстро сломается, а какая выживет, потому что обладает инстинктом убийцы.
У этой вряд ли получится. Она, конечно, высший класс, но совсем не кажется прожженной и расчетливой. Она кажется… печальной.
Не подозревая, что за ней наблюдают, женщина расслабленно откинула голову назад и закрыла глаза. Потом скользнула руками по телу и прижала их к животу.
У Берка пересохло во рту. Он напрягся.
Ребята из полиции нравов частенько показывали видеокассеты и журналы, конфискованные во время обыска. Берк не имел привычки их разглядывать, но он, как любой нормальный мужчина – не важно, полицейский или нет, – не мог уйти, не дождавшись окончания этой сцены.
Ничего особенного не произошло. Она не снимала с себя одежду, не массировала эрогенные зоны, не стонала, не виляла бедрами, даже тяжелое дыхание не вырывалось сквозь приоткрытые губы.
Тем не менее ее поза захватывала. И возбуждала.
Но, как оказалось, Бейзил был не единственным, кто так думал.
Зрелище настолько заворожило Берка, что он заметил приближающегося мужчину за мгновение до того, как женщина увидела стоящего на пороге беседки Уэйна Бардо.
Глава 4
А вот и сам Бардо, подумал Бейзил, презрительно изогнув губы.
Никакая она не классная штучка, раз поджидает Бардо – этого главаря подонков, профессионального бандита, который всегда выходил сухим из воды с помощью адвоката Дюваля.
Интересно, знает ли она, что, когда Бардо было шестнадцать лет, он убил проститутку? Они заигрались в садомазохистские игры, и он перепутал ее шею с запястьем и затянул удавку из чулка слишком сильно. Будучи несовершеннолетним, он отсидел всего один год за непредумышленное убийство, а потом был условно-досрочно освобожден. Если эта дорогая шлюха путается с подонком Бардо, она лучшего не заслуживает.
Вон как прижались друг к другу! С отвращением отвернувшись, Берк побрел напролом через изгородь к своей «Тойоте», припаркованной среди «Мерседесов» и «Ягуаров», на которых прикатили гости Дюваля.
– Наслаждаетесь ночной прохладой? У Реми чуть сердце из груди не выскочило. Она открыла глаза и увидела Уэйна Бардо, заслонившего выход из беседки. Он нарочно подкрался, чтобы ее напугать. Его лицо было едва различимо, очертания фигуры скрадывались в темноте, словно перед ней был не живой человек, а привидение.
Она быстро опустила руки, тем не менее прекрасно понимая, что он видел ее недвусмысленную позу – об этом свидетельствовала его наглая ухмылка, еще более наглая, чем обычно. Он загородил собой проход, отступать было некуда – разве что через перила перелезать.
Даже не стараясь скрыть неприязнь, Реми спросила:
– Что вы здесь делаете?
– Я заскучал без вас на приеме. Решил пойти поискать. – Бардо шагнул вперед. Реми понадобилась вся ее воля, чтобы не попятиться. Подойдя вплотную, он окинул ее оскорбительно-оценивающим взглядом, задержав глаза на полуобнаженной груди. Доверительно понизив голос, он добавил: – А вы, оказывается, здесь.
Бардо был красавчиком, прямо герой-любовник из немого кино. Зачесанная блестящая волна черных волос, смуглая кожа, стройный, поджарый, всегда шикарно одетый. Но с самой первой минуты их знакомства Реми не доверяла ему и испытывала отвращение – страстные взоры, которыми он ее одаривал, были весьма недвусмысленны.
Еще до того, как Пинки взялся представлять интересы Бардо в суде, они были партнерами, так что Бардо частенько появлялся в доме Дювалей. Реми вела себя с ним вежливо, сдержанно и несколько холодновато, не допуская никакого сближения. Ее просто подташнивало от его липких взглядов.
В тех редких случаях (почти всегда нарочно им подстроенных), когда она оставалась с ним наедине, Бардо не упускал шанса сказать какую-нибудь двусмысленность, многозначительно вздохнуть, хитро ухмыльнуться. Он всегда вел себя так, словно они владели общей непристойной тайной. – Пинки будет меня искать.
– Она попыталась пройти мимо него, но, вместо того чтобы дать дорогу, Бардо дерзко положил руку ей на бедро и погладил.
– Может, и я на что сгожусь?
Он никогда еще не дотрагивался до нее, и на мгновение Реми парализовало от отвращения. Она достаточно наслушалась его хвастливых рассказов и знала, что он получает удовольствие от любой формы насилия. Логично предположить, что это распространяется и на его отношения с женщинами. Кроме того, ее испугала мысль: как поступит Пинки, когда узнает, что ее касался другой мужчина?
Сегодня Бардо вел себя наглее обычного – возможно его окрылил оправдательный приговор, а еще он, кажется, выпил больше нужного, Реми чувствовала сильный запах алкоголя. Его возбуждение только больше распалится, если она покажет свой страх. Поэтому она резко приказала ему убрать руку.
Его крокодилья ухмылка стала шире, он крепче прижал руку.
– А может, лучше так, миссис Дюваль? Она процедила сквозь стиснутые зубы:
– Уберите руку.
– Он тебя трахал, да?
Не в силах больше выносить его прикосновение, Реми скинула его руку.
– Оставьте меня в покое.
Она снова попыталась выйти из беседки; на этот раз он схватил ее за плечи и прижал к чугунной колонне.
– Ты поэтому опоздала к гостям, верно? Пинки тебя трахал. Если бы ты принадлежала мне, я толь – ко этим бы и занимался. День и ночь. Не слезал бы с тебя. То так, то эдак.
Никакая она не классная штучка, раз поджидает Бардо – этого главаря подонков, профессионального бандита, который всегда выходил сухим из воды с помощью адвоката Дюваля.
Интересно, знает ли она, что, когда Бардо было шестнадцать лет, он убил проститутку? Они заигрались в садомазохистские игры, и он перепутал ее шею с запястьем и затянул удавку из чулка слишком сильно. Будучи несовершеннолетним, он отсидел всего один год за непредумышленное убийство, а потом был условно-досрочно освобожден. Если эта дорогая шлюха путается с подонком Бардо, она лучшего не заслуживает.
Вон как прижались друг к другу! С отвращением отвернувшись, Берк побрел напролом через изгородь к своей «Тойоте», припаркованной среди «Мерседесов» и «Ягуаров», на которых прикатили гости Дюваля.
– Наслаждаетесь ночной прохладой? У Реми чуть сердце из груди не выскочило. Она открыла глаза и увидела Уэйна Бардо, заслонившего выход из беседки. Он нарочно подкрался, чтобы ее напугать. Его лицо было едва различимо, очертания фигуры скрадывались в темноте, словно перед ней был не живой человек, а привидение.
Она быстро опустила руки, тем не менее прекрасно понимая, что он видел ее недвусмысленную позу – об этом свидетельствовала его наглая ухмылка, еще более наглая, чем обычно. Он загородил собой проход, отступать было некуда – разве что через перила перелезать.
Даже не стараясь скрыть неприязнь, Реми спросила:
– Что вы здесь делаете?
– Я заскучал без вас на приеме. Решил пойти поискать. – Бардо шагнул вперед. Реми понадобилась вся ее воля, чтобы не попятиться. Подойдя вплотную, он окинул ее оскорбительно-оценивающим взглядом, задержав глаза на полуобнаженной груди. Доверительно понизив голос, он добавил: – А вы, оказывается, здесь.
Бардо был красавчиком, прямо герой-любовник из немого кино. Зачесанная блестящая волна черных волос, смуглая кожа, стройный, поджарый, всегда шикарно одетый. Но с самой первой минуты их знакомства Реми не доверяла ему и испытывала отвращение – страстные взоры, которыми он ее одаривал, были весьма недвусмысленны.
Еще до того, как Пинки взялся представлять интересы Бардо в суде, они были партнерами, так что Бардо частенько появлялся в доме Дювалей. Реми вела себя с ним вежливо, сдержанно и несколько холодновато, не допуская никакого сближения. Ее просто подташнивало от его липких взглядов.
В тех редких случаях (почти всегда нарочно им подстроенных), когда она оставалась с ним наедине, Бардо не упускал шанса сказать какую-нибудь двусмысленность, многозначительно вздохнуть, хитро ухмыльнуться. Он всегда вел себя так, словно они владели общей непристойной тайной. – Пинки будет меня искать.
– Она попыталась пройти мимо него, но, вместо того чтобы дать дорогу, Бардо дерзко положил руку ей на бедро и погладил.
– Может, и я на что сгожусь?
Он никогда еще не дотрагивался до нее, и на мгновение Реми парализовало от отвращения. Она достаточно наслушалась его хвастливых рассказов и знала, что он получает удовольствие от любой формы насилия. Логично предположить, что это распространяется и на его отношения с женщинами. Кроме того, ее испугала мысль: как поступит Пинки, когда узнает, что ее касался другой мужчина?
Сегодня Бардо вел себя наглее обычного – возможно его окрылил оправдательный приговор, а еще он, кажется, выпил больше нужного, Реми чувствовала сильный запах алкоголя. Его возбуждение только больше распалится, если она покажет свой страх. Поэтому она резко приказала ему убрать руку.
Его крокодилья ухмылка стала шире, он крепче прижал руку.
– А может, лучше так, миссис Дюваль? Она процедила сквозь стиснутые зубы:
– Уберите руку.
– Он тебя трахал, да?
Не в силах больше выносить его прикосновение, Реми скинула его руку.
– Оставьте меня в покое.
Она снова попыталась выйти из беседки; на этот раз он схватил ее за плечи и прижал к чугунной колонне.
– Ты поэтому опоздала к гостям, верно? Пинки тебя трахал. Если бы ты принадлежала мне, я толь – ко этим бы и занимался. День и ночь. Не слезал бы с тебя. То так, то эдак.