Страница:
– Ну, тогда, может, тебе на какое-то время оставить оперативную работу? – предложил Пату. – Поработать в качестве эксперта. Ну, чтобы снять напряжение.
– Прости, Дуг. Я уже принял решение.
– Давай я хоть отстраню тебя на время, с сохранением содержания. Ты сможешь вернуться, как только почувствуешь себя лучше. Твое место останется за тобой.
Предложение звучало заманчиво, Берк колебался какую-то долю секунды, но потом отрицательно покачал головой.
– Нет, Дуг, если я не перережу эту пуповину, у меня может возникнуть соблазн ею воспользоваться. И через несколько недель я снова окажусь в той же ситуации. Нет, я хочу обрубить все концы.
Пату вернулся за свой стол, пригладил руками редеющие волосы.
– Просто не могу в это поверить. Я – глава отдела, но ты – его сердце, Берк.
Бейзил фыркнул.
– Решил переменить тактику, Дуг? Попробовать доверительную беседу?
– Но это правда!
– Спасибо за комплимент, но меня этим не прошибешь.
– Ну, хорошо, – нетерпеливо отмахнулся Пату. – Черт с ним, с отделом. А ты сам? О себе ты подумал? Ты-то что будешь делать?
– Не имею ни малейшего представления. Дуг.
В том-то и кайф.
Первый раз в жизни Берк солгал своему другу.
Бордель располагался в солидном здании, с виду похожем на филиал публичной библиотеки.
Дом, окруженный решетчатым железным забором, прятался в тени роскошных магнолий. Когда-то он принадлежал богатой креольской семье, торговавшей хлопком. Это было до того, как началась, если выражаться на местном жаргоне, агрессия Севера против Юга.
Янки захватили все корабли и склады, принадлежавшие семейству, сожгли плантацию в верховьях реки, а дом захапали для своего штаба. Это было последней каплей, страшным оскорблением, после которого богатое креольское семейство так и не оправилось.
После Гражданской войны здание пришло в полный упадок. В то время мало кто мог позволить себе приобрести во владение такой дом и платить налог на недвижимость. Но в начале 1880-х некий бизнесмен с Севера буквально влюбился в особняк. Он вбухал огромные деньги в реставрацию, и в результате дом получился еще великолепнее, чем прежде. Однако внук и наследник бизнесмена имел склонность надувать своих партнеров и в результате потерял не только все семейное состояние, но и собственную жизнь. С ним произошел весьма подо – зрительный «несчастный случай на охоте» в Аллее дуэлей.
Дом снова пустовал до 1920 года, когда группа инвесторов превратила его в злачное место. В верхних комнатах было еще веселее, чем в роскошном салоне на нижнем этаже. Торговля телами шла так же успешно, как и торговля контрабандным виски. Вскоре у «мадам» появилось достаточно денег, чтобы выкупить особняк у партнеров в полное владение. Под ее руководством бизнес процветал.
Когда она умерла, дело продолжила ее дочь. Нынешняя владелица борделя, Руби Бушеро, была «мадам» в третьем поколении. Она заправляла здесь с начала шестидесятых. По предприимчивости Руби оставила далеко позади и мать, и бабку.
Дом Руби Бушеро был неотъемлемой частью магической привлекательности Нью-Орлеана. Поэтому с местной полицией у Руби было полное взаимопонимание. Ей не мешали заниматься ее бизнесом, если к нему не примешивалась торговля наркотиками.
Были случаи, когда кое-кто из девушек Руби пробовал подзаработать, предлагая клиенту наркотик, обещая суперкайф и невероятную потенцию. Хоть Руби и не любила перерывов в работе, которые неизбежно случались во время полицейских рейдов, но еще меньше ее прельщала перспектива закрытия борделя, если один из богатеньких клиентов вдруг окочурится от удушья во время оргазма. Ей также не нравилось, когда девушки проявляли предприимчивость, с которой она не получала процентов. Так что Руби относилась к полицейским набегам, как к неизбежному злу, и старалась поддерживать с властями хорошие отношения.
Берк был здесь дважды по долгу службы. Голых мужчин, хватавшихся за свои костюмы и часы «Ролекс», выволакивали из роскошных кроватей и стаскивали вниз без малейшего почтения, словно очумелых наркоманов, побирающихся на Джексон-сквер. Если кого-то из клиентов Руби уличали в том, что он секс приправляет наркотиком, Берк без малейшего сомнения арестовывал его, невзирая на богатство или положение в обществе.
Открывший дверь вышибала подозрительно оскалился.
– Скажи мисс Бушеро, что с ней хочет поговорить Берк Бейзил.
– Полицейский?
– А у тебя есть причины их бояться? Верзила захлопнул дверь прямо перед носом, оставив Берка стоять на пороге. Через пять минут он появился вновь.
– Она вас примет, – сказал он, ясно давая понять, как ему это не по душе.
Вышибала провел Берка в кабинет, который мог принадлежать любому работящему честолюбивому бюрократу, который не доверяет никому из подчиненных и во все дела входит сам. В кабинете имелся многоканальный телефон, два факса и компьютер. Проституция шагала в ногу с прогрессом.
Сидящая за столом женщина указала Берку на кресло.
– Какая приятная неожиданность, лейтенант Бейзил.
– Спасибо, что приняли меня без предварительной договоренности.
Она предложила ему выпить, он отказался. Жестом отпустив вышибалу, Руби сказала:
– Надеюсь, вы пришли открыть у нас кредит. Мои девочки будут в восторге. Ваша мужественная внешность, особенно эти роскошные усы, не остались незамеченными, хотя вы и посещали нас лишь по долгу службы.
Руби была миниатюрной женщиной, не более пяти футов роста, с платиновыми волосами – она утверждала, что цвет натуральный. Казалось, ее бледная нежная кожа, напоминавшая цветок гардении, никогда не знала солнечного света. Злые языки поговаривали, что Руби сделала себе подтяжку лица без анестезии – чтобы во время операции давать хирургу инструкции. Но история эта казалась неправдоподобной даже для Руби Бушеро, о которой всегда ходили самые невероятные слухи. В любом случае она была женщиной уникальной.
С того момента, как Бейзил вошел в кабинет, ее глаза цвета лаванды следили за ним не отрываясь. По возрасту она годилась ему в матери, а умелое кокетство было не более чем многолетней привычкой. Тем не менее он едва не покраснел от комплимента.
– Боюсь, я не смогу позволить себе пользоваться вашими услугами.
– У нас существуют скидки для официальных лиц. – С любопытством разглядывая его, Руби поигрывала ниткой жемчуга, висевшей у нее на шее. – Буду рада обсудить с вами несколько вариантов льготной оплаты.
Он улыбнулся, отрицательно покачав головой.
– Да нет, не стоит. Но все равно, спасибо за предложение.
Она обиженно надула губы.
– Девочки будут так расстроены, И я тоже.
Затем, сложив перед собой маленькие ручки, она прямо спросила, зачем он пришел.
– Пинки Дюваль.
Выражение ее лица ничуть не изменилось, и только Берк, имевший большой опыт в такого рода делах, заметил, как слегка дрогнули ее веки.
– Что Пинки Дюваль?
– Вы были партнерами – владели клубом во Французском квартале, пока не рассорились пару лет назад.
– Совершенно верно.
– Что между вами произошло?
– Между нами?
– Разумеется.
– Пинки захотел, чтобы одна из моих девочек перешла в клуб работать танцовщицей. Ее предложение не заинтересовало, и она вежливо отклонила его. Вскоре после этого к нам пришел Уэйн Бардо и заказал ту самую девушку. После часа, проведенного с ним, она не могла не только танцевать, но и ходить.
– Дюваль послал Бардо преподать девушке урок.
Руби молча кивнула. Берк попросил разрешения поговорить с девушкой.
– Боюсь, вам это не удастся, лейтенант. Через два дня после визита Бардо она вскрыла себе вены. Она не верила, что ее лицо когда-либо станет прежним, и, честно говоря, так же считали все врачи, с которыми мы консультировались. Она была замечательной девушкой. Благодаря мистеру Бардо она не смогла бы больше заниматься прежним делом. Она не смогла бы заниматься ничем, что предполагает общение с людьми.
– В полицию вы, естественно, не обращались.
– Шлюху избили в борделе? – едко усмехнулась она. – Как вы думаете, много сочувствия это вызвало бы у представителей власти? Я не смогла бы доказать, что избиение произошло здесь, что виновником является Бардо, и уж тем более – что он действовал по указанию Пинки Дюваля. Кроме того, это плохо бы отразилось на моем бизнесе. К чему рекламировать собственные ошибки и поражения? Понимаете, в любом случае, когда девушка остается в комнате с мужчиной один на один, всегда существует риск подвергнуться нападению. Я и мой персонал стараемся подобного не допускать, но мы не можем находиться в комнате девушек для гарантии их безопасности. Таковы издержки профессии. Берк чуть подался вперед.
– Мисс Бушеро, поскольку вы были партнером Дюваля, знаете ли вы что-нибудь о его побочном бизнесе?
– Полагаю, вы имеете в виду наркотики?
– Так вам это известно?
– Конечно, но я ничего не могла бы доказать, так же, как и вы. Он невероятно хитер. Мы с Пинки всегда говорили только о том, что имело отношение к совместному владению клубом. Он не совал нос в мои дела, а я, соответственно, – в его.
– Понимаете, в чем моя трудность? – спросил Берк. – Районный прокурор Литрелл не трогает Дюваля, потому что нет свидетельских показаний, а поэтому у нас нет ни малейшего шанса, что Дюваль занервничает, совершит ошибку и тем самым даст нам простор для маневра.
– А ко мне какое это имеет отношение?
– Я пришел в надежде, что вы согласитесь сотрудничать с отделом по наркотикам. Помогите нам, и, может быть, многие ваши проблемы исчезнут.
– Если я помогу вам зацапать Пинки Дюваля, вы больше не станете вламываться в мое заведение?
– Ну, что-то вроде этого.
Продолжая поигрывать жемчужным ожерельем, она смотрела на него немигающими глазами.
– Вы не можете делать подобные предложения от имени отдела по борьбе с наркотиками. Вы больше не работаете в полиции.
Вот и попался, вздохнул Берк. Он откинулся на спинку стула и стал разглядывать Руби с повышенным интересом, к которому примешивалось нечто вроде уважения.
– Что ж, стоило попробовать. Жаль, не вышло.
– Я подумала, что утро – странное время для прихода полицейского. Пока вы ждали за дверью, я позвонила и все выяснила.
– Сегодня утром я сдал свой значок.
– Почему?
– Я собираюсь сам разделаться с этим ублюдком.
Ее глаза сузились.
– Как интересно. Личная вендетта.
– Можно и так сказать.
– Это из-за гибели Стюарта? Я внимательно следила за процессом.
Он кивнул, но не стал вдаваться в подробности.
– Я знал, что вы рассорились с Дювалем и что у вас на него зуб. Я хотел попробовать воспользоваться этим шансом. Если с вашим бывшим партнером случится что-то нехорошее, надеюсь, вы не вспомните, что я приходил сюда?
– Даю вам слово, мистер Бейзил.
– Спасибо.
– Могу я вам помочь?
– А вы согласитесь? Даже после того, как я пытался вас надуть?
– Скажем так: я ценю истинную страсть – во всех ее проявлениях.
Улыбнувшись в ответ, Берк с надеждой спросил:
– Как Дюваль ведет свою бухгалтерию? Я не имею в виду его адвокатскую практику.
– У него все здесь, – ответила она, постучав себя пальцем по виску. – Никаких записей не существует – ни на бумаге, ни на компьютерном диске.
– Вы уверены?
– Так же, как в том, что сейчас сижу перед вами. Нелегкую вы поставили перед собой задачу. После того случая с моей девушкой я все думала, как отплатить Пинки. Шантаж. Финансовая афера. Даже склонялась к убийству. – Руби мелодично рассмеялась. – Надеюсь, вы сохраните мои секреты, мистер Бейзил.
– Я забуду о нашей беседе, как только выйду за порог этой комнаты. Ее улыбка померкла.
– Я так и не отомстила. Я разработала десяток планов, но от всех пришлось отказаться, так как каждый из них делал меня слишком уязвимой.
– Вот видите, в том-то и прелесть, – хитро прищурился Берк. – А мне нечего терять. Абсолютно нечего.
Внимательно взглянув ему в глаза, она мягко заметила:
– Смотрите, не удивите сами себя.
– Вряд ли.
– Надеюсь, вы ошибаетесь. – Она встала, подошла к шкафчику, где стояли бутылки и бокалы. – Вы твердо решили отомстить ему?
– Чего бы мне это ни стоило.
– Это может вам стоить дороже, чем вы думаете. С этого самого момента не доверяйте никому.
– И вам?
Он задал вопрос шутливым тоном, но она ответила абсолютно серьезно.
– И мне. Все бывшие подопечные Пинки в долгу перед ним. Если клиент не может расплатиться, Пинки заставляет отрабатывать долг натурой. А поскольку он имеет дело с разного рода преступниками, вы даже представить себе не можете, до какой степени он всесилен.
– Я прекрасно понимаю, насколько он опасен. Прошлой ночью Берк решил, что пойдет до конца. Ему было безразлично, останется он жив или нет, главное – уничтожить Дюваля, и Бардо вместе с ним. И все же к совету «мадам» стоило прислушаться.
Она налила виски в два бокала и протянула один ему. Берк, поблагодарив, взял, хотя совсем недавно твердо решил отказаться от выпивки. Она задумчиво сделала глоток, постучала острым ноготком по хрустальному краю.
– Возможно, есть один способ, мистер Бейзил.
У Пинки имеется ахиллесова пята – это Реми.
Берк опрокинул в себя виски. Оно обожгло горло, на глаза навернулись слезы. Берк закашлялся.
– Что такое «реми»?
Глава 10
– Прости, Дуг. Я уже принял решение.
– Давай я хоть отстраню тебя на время, с сохранением содержания. Ты сможешь вернуться, как только почувствуешь себя лучше. Твое место останется за тобой.
Предложение звучало заманчиво, Берк колебался какую-то долю секунды, но потом отрицательно покачал головой.
– Нет, Дуг, если я не перережу эту пуповину, у меня может возникнуть соблазн ею воспользоваться. И через несколько недель я снова окажусь в той же ситуации. Нет, я хочу обрубить все концы.
Пату вернулся за свой стол, пригладил руками редеющие волосы.
– Просто не могу в это поверить. Я – глава отдела, но ты – его сердце, Берк.
Бейзил фыркнул.
– Решил переменить тактику, Дуг? Попробовать доверительную беседу?
– Но это правда!
– Спасибо за комплимент, но меня этим не прошибешь.
– Ну, хорошо, – нетерпеливо отмахнулся Пату. – Черт с ним, с отделом. А ты сам? О себе ты подумал? Ты-то что будешь делать?
– Не имею ни малейшего представления. Дуг.
В том-то и кайф.
Первый раз в жизни Берк солгал своему другу.
Бордель располагался в солидном здании, с виду похожем на филиал публичной библиотеки.
Дом, окруженный решетчатым железным забором, прятался в тени роскошных магнолий. Когда-то он принадлежал богатой креольской семье, торговавшей хлопком. Это было до того, как началась, если выражаться на местном жаргоне, агрессия Севера против Юга.
Янки захватили все корабли и склады, принадлежавшие семейству, сожгли плантацию в верховьях реки, а дом захапали для своего штаба. Это было последней каплей, страшным оскорблением, после которого богатое креольское семейство так и не оправилось.
После Гражданской войны здание пришло в полный упадок. В то время мало кто мог позволить себе приобрести во владение такой дом и платить налог на недвижимость. Но в начале 1880-х некий бизнесмен с Севера буквально влюбился в особняк. Он вбухал огромные деньги в реставрацию, и в результате дом получился еще великолепнее, чем прежде. Однако внук и наследник бизнесмена имел склонность надувать своих партнеров и в результате потерял не только все семейное состояние, но и собственную жизнь. С ним произошел весьма подо – зрительный «несчастный случай на охоте» в Аллее дуэлей.
Дом снова пустовал до 1920 года, когда группа инвесторов превратила его в злачное место. В верхних комнатах было еще веселее, чем в роскошном салоне на нижнем этаже. Торговля телами шла так же успешно, как и торговля контрабандным виски. Вскоре у «мадам» появилось достаточно денег, чтобы выкупить особняк у партнеров в полное владение. Под ее руководством бизнес процветал.
Когда она умерла, дело продолжила ее дочь. Нынешняя владелица борделя, Руби Бушеро, была «мадам» в третьем поколении. Она заправляла здесь с начала шестидесятых. По предприимчивости Руби оставила далеко позади и мать, и бабку.
Дом Руби Бушеро был неотъемлемой частью магической привлекательности Нью-Орлеана. Поэтому с местной полицией у Руби было полное взаимопонимание. Ей не мешали заниматься ее бизнесом, если к нему не примешивалась торговля наркотиками.
Были случаи, когда кое-кто из девушек Руби пробовал подзаработать, предлагая клиенту наркотик, обещая суперкайф и невероятную потенцию. Хоть Руби и не любила перерывов в работе, которые неизбежно случались во время полицейских рейдов, но еще меньше ее прельщала перспектива закрытия борделя, если один из богатеньких клиентов вдруг окочурится от удушья во время оргазма. Ей также не нравилось, когда девушки проявляли предприимчивость, с которой она не получала процентов. Так что Руби относилась к полицейским набегам, как к неизбежному злу, и старалась поддерживать с властями хорошие отношения.
Берк был здесь дважды по долгу службы. Голых мужчин, хватавшихся за свои костюмы и часы «Ролекс», выволакивали из роскошных кроватей и стаскивали вниз без малейшего почтения, словно очумелых наркоманов, побирающихся на Джексон-сквер. Если кого-то из клиентов Руби уличали в том, что он секс приправляет наркотиком, Берк без малейшего сомнения арестовывал его, невзирая на богатство или положение в обществе.
Открывший дверь вышибала подозрительно оскалился.
– Скажи мисс Бушеро, что с ней хочет поговорить Берк Бейзил.
– Полицейский?
– А у тебя есть причины их бояться? Верзила захлопнул дверь прямо перед носом, оставив Берка стоять на пороге. Через пять минут он появился вновь.
– Она вас примет, – сказал он, ясно давая понять, как ему это не по душе.
Вышибала провел Берка в кабинет, который мог принадлежать любому работящему честолюбивому бюрократу, который не доверяет никому из подчиненных и во все дела входит сам. В кабинете имелся многоканальный телефон, два факса и компьютер. Проституция шагала в ногу с прогрессом.
Сидящая за столом женщина указала Берку на кресло.
– Какая приятная неожиданность, лейтенант Бейзил.
– Спасибо, что приняли меня без предварительной договоренности.
Она предложила ему выпить, он отказался. Жестом отпустив вышибалу, Руби сказала:
– Надеюсь, вы пришли открыть у нас кредит. Мои девочки будут в восторге. Ваша мужественная внешность, особенно эти роскошные усы, не остались незамеченными, хотя вы и посещали нас лишь по долгу службы.
Руби была миниатюрной женщиной, не более пяти футов роста, с платиновыми волосами – она утверждала, что цвет натуральный. Казалось, ее бледная нежная кожа, напоминавшая цветок гардении, никогда не знала солнечного света. Злые языки поговаривали, что Руби сделала себе подтяжку лица без анестезии – чтобы во время операции давать хирургу инструкции. Но история эта казалась неправдоподобной даже для Руби Бушеро, о которой всегда ходили самые невероятные слухи. В любом случае она была женщиной уникальной.
С того момента, как Бейзил вошел в кабинет, ее глаза цвета лаванды следили за ним не отрываясь. По возрасту она годилась ему в матери, а умелое кокетство было не более чем многолетней привычкой. Тем не менее он едва не покраснел от комплимента.
– Боюсь, я не смогу позволить себе пользоваться вашими услугами.
– У нас существуют скидки для официальных лиц. – С любопытством разглядывая его, Руби поигрывала ниткой жемчуга, висевшей у нее на шее. – Буду рада обсудить с вами несколько вариантов льготной оплаты.
Он улыбнулся, отрицательно покачав головой.
– Да нет, не стоит. Но все равно, спасибо за предложение.
Она обиженно надула губы.
– Девочки будут так расстроены, И я тоже.
Затем, сложив перед собой маленькие ручки, она прямо спросила, зачем он пришел.
– Пинки Дюваль.
Выражение ее лица ничуть не изменилось, и только Берк, имевший большой опыт в такого рода делах, заметил, как слегка дрогнули ее веки.
– Что Пинки Дюваль?
– Вы были партнерами – владели клубом во Французском квартале, пока не рассорились пару лет назад.
– Совершенно верно.
– Что между вами произошло?
– Между нами?
– Разумеется.
– Пинки захотел, чтобы одна из моих девочек перешла в клуб работать танцовщицей. Ее предложение не заинтересовало, и она вежливо отклонила его. Вскоре после этого к нам пришел Уэйн Бардо и заказал ту самую девушку. После часа, проведенного с ним, она не могла не только танцевать, но и ходить.
– Дюваль послал Бардо преподать девушке урок.
Руби молча кивнула. Берк попросил разрешения поговорить с девушкой.
– Боюсь, вам это не удастся, лейтенант. Через два дня после визита Бардо она вскрыла себе вены. Она не верила, что ее лицо когда-либо станет прежним, и, честно говоря, так же считали все врачи, с которыми мы консультировались. Она была замечательной девушкой. Благодаря мистеру Бардо она не смогла бы больше заниматься прежним делом. Она не смогла бы заниматься ничем, что предполагает общение с людьми.
– В полицию вы, естественно, не обращались.
– Шлюху избили в борделе? – едко усмехнулась она. – Как вы думаете, много сочувствия это вызвало бы у представителей власти? Я не смогла бы доказать, что избиение произошло здесь, что виновником является Бардо, и уж тем более – что он действовал по указанию Пинки Дюваля. Кроме того, это плохо бы отразилось на моем бизнесе. К чему рекламировать собственные ошибки и поражения? Понимаете, в любом случае, когда девушка остается в комнате с мужчиной один на один, всегда существует риск подвергнуться нападению. Я и мой персонал стараемся подобного не допускать, но мы не можем находиться в комнате девушек для гарантии их безопасности. Таковы издержки профессии. Берк чуть подался вперед.
– Мисс Бушеро, поскольку вы были партнером Дюваля, знаете ли вы что-нибудь о его побочном бизнесе?
– Полагаю, вы имеете в виду наркотики?
– Так вам это известно?
– Конечно, но я ничего не могла бы доказать, так же, как и вы. Он невероятно хитер. Мы с Пинки всегда говорили только о том, что имело отношение к совместному владению клубом. Он не совал нос в мои дела, а я, соответственно, – в его.
– Понимаете, в чем моя трудность? – спросил Берк. – Районный прокурор Литрелл не трогает Дюваля, потому что нет свидетельских показаний, а поэтому у нас нет ни малейшего шанса, что Дюваль занервничает, совершит ошибку и тем самым даст нам простор для маневра.
– А ко мне какое это имеет отношение?
– Я пришел в надежде, что вы согласитесь сотрудничать с отделом по наркотикам. Помогите нам, и, может быть, многие ваши проблемы исчезнут.
– Если я помогу вам зацапать Пинки Дюваля, вы больше не станете вламываться в мое заведение?
– Ну, что-то вроде этого.
Продолжая поигрывать жемчужным ожерельем, она смотрела на него немигающими глазами.
– Вы не можете делать подобные предложения от имени отдела по борьбе с наркотиками. Вы больше не работаете в полиции.
Вот и попался, вздохнул Берк. Он откинулся на спинку стула и стал разглядывать Руби с повышенным интересом, к которому примешивалось нечто вроде уважения.
– Что ж, стоило попробовать. Жаль, не вышло.
– Я подумала, что утро – странное время для прихода полицейского. Пока вы ждали за дверью, я позвонила и все выяснила.
– Сегодня утром я сдал свой значок.
– Почему?
– Я собираюсь сам разделаться с этим ублюдком.
Ее глаза сузились.
– Как интересно. Личная вендетта.
– Можно и так сказать.
– Это из-за гибели Стюарта? Я внимательно следила за процессом.
Он кивнул, но не стал вдаваться в подробности.
– Я знал, что вы рассорились с Дювалем и что у вас на него зуб. Я хотел попробовать воспользоваться этим шансом. Если с вашим бывшим партнером случится что-то нехорошее, надеюсь, вы не вспомните, что я приходил сюда?
– Даю вам слово, мистер Бейзил.
– Спасибо.
– Могу я вам помочь?
– А вы согласитесь? Даже после того, как я пытался вас надуть?
– Скажем так: я ценю истинную страсть – во всех ее проявлениях.
Улыбнувшись в ответ, Берк с надеждой спросил:
– Как Дюваль ведет свою бухгалтерию? Я не имею в виду его адвокатскую практику.
– У него все здесь, – ответила она, постучав себя пальцем по виску. – Никаких записей не существует – ни на бумаге, ни на компьютерном диске.
– Вы уверены?
– Так же, как в том, что сейчас сижу перед вами. Нелегкую вы поставили перед собой задачу. После того случая с моей девушкой я все думала, как отплатить Пинки. Шантаж. Финансовая афера. Даже склонялась к убийству. – Руби мелодично рассмеялась. – Надеюсь, вы сохраните мои секреты, мистер Бейзил.
– Я забуду о нашей беседе, как только выйду за порог этой комнаты. Ее улыбка померкла.
– Я так и не отомстила. Я разработала десяток планов, но от всех пришлось отказаться, так как каждый из них делал меня слишком уязвимой.
– Вот видите, в том-то и прелесть, – хитро прищурился Берк. – А мне нечего терять. Абсолютно нечего.
Внимательно взглянув ему в глаза, она мягко заметила:
– Смотрите, не удивите сами себя.
– Вряд ли.
– Надеюсь, вы ошибаетесь. – Она встала, подошла к шкафчику, где стояли бутылки и бокалы. – Вы твердо решили отомстить ему?
– Чего бы мне это ни стоило.
– Это может вам стоить дороже, чем вы думаете. С этого самого момента не доверяйте никому.
– И вам?
Он задал вопрос шутливым тоном, но она ответила абсолютно серьезно.
– И мне. Все бывшие подопечные Пинки в долгу перед ним. Если клиент не может расплатиться, Пинки заставляет отрабатывать долг натурой. А поскольку он имеет дело с разного рода преступниками, вы даже представить себе не можете, до какой степени он всесилен.
– Я прекрасно понимаю, насколько он опасен. Прошлой ночью Берк решил, что пойдет до конца. Ему было безразлично, останется он жив или нет, главное – уничтожить Дюваля, и Бардо вместе с ним. И все же к совету «мадам» стоило прислушаться.
Она налила виски в два бокала и протянула один ему. Берк, поблагодарив, взял, хотя совсем недавно твердо решил отказаться от выпивки. Она задумчиво сделала глоток, постучала острым ноготком по хрустальному краю.
– Возможно, есть один способ, мистер Бейзил.
У Пинки имеется ахиллесова пята – это Реми.
Берк опрокинул в себя виски. Оно обожгло горло, на глаза навернулись слезы. Берк закашлялся.
– Что такое «реми»?
Глава 10
– Реми, нет нужды напоминать, что это уже третий случай за нынешний семестр.
– Да, сестра Беатриса. Я хорошо это помню. – Она непроизвольным виноватым жестом, оставшимся еще со времен учебы в школе, разгладила юбку на коленях. – Совершенно согласна с вами. Фларра ведет себя непозволительно.
– Мы отвечаем не только за образование наших девочек, – продолжала монахиня, – но и за их нравственную гармонию и эмоциональную стабильность. В нашей школе уделяется очень серьезное внимание всем аспектам развития наших воспитанниц.
– Именно поэтому Фларру поместили сюда.
– Она нарушает правила, установленные для ее же безопасности, равно как и для воспитания самодисциплины. Если подобное случится вновь, мы будем вынуждены исключить ее.
– Понимаю, – пробормотала Реми, чувствуя себя так, словно это она была виновата в нарушении дисциплины.
Хотя прошло двенадцать лет с тех пор, как она окончила школу при монастыре Святого Сердца, все выговоры и нотации, полученные ею в свое время за непослушание и плохую учебу, намертво засели в памяти. Милосердие – неотъемлемая часть монашеского звания, однако администрация школы умела раздувать мелкое непослушание до размеров смертного греха.
– Можно мне поговорить с ней наедине? Сестра Беатриса встала.
– Разумеется. Не более пятнадцати минут. Можете воспользоваться моим кабинетом. Пожалуйста, передай мистеру Дювалю мой привет и благодарность за последнее пожертвование. Его щедрость не имеет границ. Благослови его Господь.
– Я передам.
Сестра Беатриса подошла к Реми, положила ей руку на плечо.
– Как ты живешь, Реми?
– Очень хорошо.
– Ты счастлива?
– Конечно.
Прежде чем стала директрисой, монахиня преподавала английскую литературу. Когда требовалось, она могла быть очень строгой, но девочки любили ее за справедливость и доброту. Она была преподавателем по призванию, но с тем же успехом могла бы работать психологом. Или детективом. Она заглянула в глаза Реми с обескураживающей проницательностью.
– Я часто о тебе думаю, Реми. И молюсь за тебя.
– Спасибо, сестра.
– Иногда я спрашиваю себя… – Она не договорила и вдруг переменила тему: – Я люблю всех девочек, которых Господь отдает под мое покровительство. Но я – человек. И каждый раз бывает одна, которая трогает мою душу особым образом. Ты не удивишься, Реми, если я скажу, что ты была одной из таких девочек. Боюсь, мне не удавалось скрыть свое пристрастное отношение ни от кого, в особенности от тебя.
– Да, я чувствовала вашу любовь. Я по-прежнему благодарна вам за участие, в котором я тогда больше всего нуждалась.
– Я очень хотела, чтобы ты стала счастливой. Мне становится страшно при одной мысли, что твои надежды и чаяния на счастливую жизнь не сбылись.
– Если сегодня я кажусь расстроенной, то это из-за выходок Фларры.
Сестра Беатриса снова посмотрела на Реми долгим задумчивым взглядом, погладила ее по руке.
– Да не волнуйся ты так. Твоя сестра – чудесная девочка. Только чуть более упрямая и импульсивная, чем ты.
– А может, просто более смелая.
– Возможно, – усмехнулась монахиня. – Ты пришла к нам позже, чем она. Ты лучше знала жизнь.
– То, что я успела узнать, было не слишком привлекательным.
Сестра Беатриса сочувственно улыбнулась.
– Фларра считает, что ее отгороженность от внешнего мира – проклятье, а не благо. Ее проблема – не столько непослушание, сколько любопытство. Она постоянно ощущает свою несвободу. – Чуть поколебавшись, монахиня заметила: – Мне было бы очень жаль расстаться с ней, но все же… Не пора ли вам подумать о переводе ее в другую школу, где бы она могла больше общаться с своими сверстниками и лучше узнавать жизнь?
– Я подумаю.
Сестра Беатриса медленно удалилась. Она двигалась грациозно и очень тихо, слышен был лишь шорох монашеского одеяния и постукивание четок.
Словно по контрасту, Фларра как вихрь ворвалась в кабинет и захлопнула за собой дверь. Она бросилась в кресло и исподлобья уставилась на старшую сестру. Лицо ее дышало бунтарством и непокорностью.
– Ну? Они меня выгоняют? Очень бы хотелось.
– Не надейся.
Злое выражение сменилось горьким разочарованием, глаза наполнились слезами.
– Реми, я не могу здесь больше оставаться!
– Поэтому ты и три твои подружки решили сбежать?
– Мы недалеко оторвались.
– А куда вы хотели пойти?
– Во Французский квартал.
– Так поздно? Господи, это же полная безответственность и сумасшествие, Фларра! Во Французском квартале гулять ночью небезопасно.
– А откуда мне было знать? Я же там никогда не была.
– Мы с Пинки водили тебя туда много раз. Ты ела в роскошных ресторанах, покупала одежду в лучших бутиках.
– Подумаешь, с тобой и Пинки! Это совсем не то, что пойти туда с подружками.
Реми была вынуждена признать правоту сестры и мягко ответила:
– Да, наверное, ты права.
Мгновенно уловив перемену в сестре, Фларра с любопытством спросила:
– А ты убегала отсюда?
– Один раз, – призналась Реми с озорной улыбкой. – Еще с одной девочкой. Но нас не поймали. Мы вернулись прежде, чем сестры обнаружили наше отсутствие.
– Если бы ты сегодня призналась в этом сестре Беатрисе, она бы наложила на тебя покаяние.
– Очень может быть, – рассмеялась Реми. – Но тогда я больше боялась, что об этом, узнает Пинки.
– Сколько тебе было лет?
– Семнадцать. Почти.
– Ты вышла замуж, когда тебе было семнадцать.
– Да. На следующий день после окончания академии.
– Какая ты счастливая, – проворчала Фларра, понурив голову. – У тебя был мужчина, который любил тебя как сумасшедший, так, что даже не мог ждать слишком долго. Все мои подружки говорят, что это жутко романтическая история. Как он стал твоим опекуном, заплатил за твое обучение, потом сразу на тебе женился.
В те времена Реми это тоже казалось очень романтичным. Пинки, словно рыцарь в сияющих доспехах, вырвал ее и Фларру из мерзкой жизни и буквально спас от верной гибели. Кажется, это произошло целую жизнь назад. Если быть точной, ее жизнь.
– Однажды обязательно появится мужчина, который влюбится в тебя, как сумасшедший, – заверила сестру Реми.
Фларра была красивее сестры. Ее живые глаза светились нежной зеленью; волосы, черные и блестящие, как у сестры, вились непослушными кудрями. Отцы у них были разные, девочки их никогда не видели, родственников у матери не имелось, так что можно было только догадываться, откуда у Фларры эти вьющиеся волосы.
Фларре досталось тонкое гибкое тело спортсменки, но все необходимые округлости были прекрасно обозначены. Даже школьная форма не могла скрыть женственности этой очаровательной фигурки. Вот почему Реми содрогалась при одной мысли о том, что ее невинная сестричка оказалась бы во Французском квартале ночью, где она могла стать жертвой наглых туристов, пьяных студентов и разных психов-извращенцев.
– Да кто в меня влюбится, если я буду сидеть тут взаперти? – заныла Фларра, отвлекая Реми от страшных мыслей.
– Осталось всего полтора года, потом ты поступишь в колледж, и у тебя появится много новых друзей.
– Реми… – Фларра соскользнула с кресла и опустилась на колени рядом с сестрой. – Я задыхаюсь в этих стенах. Я живу здесь, сколько себя помню. Я хочу увидеть другие места. Хочу встретить новых интересных людей. Хочу встретить мужчину. Меня еще никто никогда не целовал.
– Ты же рассказывала, что на рождественском балу твой партнер тебя поцеловал.
– Этот? – Лицо девочки сморщилось от отвращения. – Не считается. Он просто ткнулся ртом в мой рот, когда монахини не видели. Потеха. И вообще он был потный и противный. Этот так называемый поцелуй меня только разозлил.
Она придвинулась ближе и понизила голос До шепота:
– Я говорю о настоящем поцелуе, Реми. Я хочу пойти на настоящее свидание, где монахини не будут следить за каждым моим движением. Я хочу… – Романтики.
– А что в этом плохого? – Фларра сжала руку сестры. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, разреши мне жить с тобой и Пинки и ходить в нормальную школу. Хотя бы в последний класс.
Фларра рвалась испробовать Жизнь с большой буквы. Она жаждала знакомства с мужчинами, потому что ее опыт общения с ними ограничивался одним Пинки, а он вел себя с ней как отец, ну, лучше сказать, как любящий дядя. Как у любого подростка, ее гормоны взывали к другой жизни. Фларра представляла собой мину замедленного действия, помноженную на страстное жизнелюбие. Живое воображение и невероятное любопытство довершали картину.
Реми понимала нетерпение сестры, но ей трудно было поставить себя на место Фларры. Когда сама Реми поступила в школу, она была подростком, но школа не казалась ей тюрьмой. Для Реми это было убежище. Здесь было чисто, спокойно и безопасно. Эти высокие решетчатые стены олицетворяли собой умиротворение и достоинство, которых прежде не было в ее жизни. Теперь она слышала лишь музыку церковных гимнов, а не орущий и днем и ночью приемник. Никакие мерзкие типы не толпились у ее кровати. Она не ловила на себе опасные взгляды, пугавшие и смущавшие девочку. Не было больше драк, грязной ругани, исступленного совокупления на кровати и на любой плоской поверхности. Остались в прошлом голод и плач младенца, заботы о котором были целиком возложены на Реми.
Она ласково погладила Фларру по кудрявой голове, и сердце переполнилось любовью к тому болезненному, вечно плачущему ребенку, целиком за висевшему от нее, хотя Реми сама тогда была еще маленькой. Несмотря на кошмарный первый год своей жизни, Фларра выросла и превратилась в умную и хорошенькую юную девушку. Реми старалась оберегать ее от бед с самого рождения и поклялась себе, что будет защищать сестру до своего смертного часа.
– Я поговорю с Пинки.
– Обещаешь?
– Я обещаю с ним поговорить, – подчеркнула Реми. – Но не обещаю, что наше решение будет таким, какого ты ждешь.
– Ведь Пинки не против того, чтобы я жила с вами?
– Его любимая родственница? – фыркнула Реми.
Вообще, Пинки был против этого, когда они поженились. Пока Реми училась в школе при монастыре Святого Сердца, Фларра жила у приемных родителей. Пинки сказал, что будет жестоко вырывать девочку из привычной среды. Однако Реми знала истинную причину, почему Пинки не хотел, чтобы Фларра жила вместе с ними: он не намерен был делить с кем бы то ни было время, внимание и любовь Реми – даже с ее сестрой.
Когда Фларра подросла, Пинки отдал ее учиться именно сюда, убедив Реми, что в закрытой школе девочка получит лучшее воспитание и образование. Реми ничего не оставалось, как согласиться; и теперь, оглядываясь на годы, прожитые с Пинки Дювалем, Реми признавала, что это был наилучший вариант для всех.
Но, может быть, за эти годы Пинки передумал насчет Фларры? Реми не знала. Она его об этом не спрашивала. Потому что теперь она сама не хотела, чтобы Фларра жила с ними под одной крышей. Совершенно недопустимо, чтобы ее впечатлительная и импульсивная младшая сестра сталкивалась с сомнительными приятелями Пинки – мужчинами вроде Уэйна Бардо.
Так что просьба Фларры вряд ли могла быть выполнена, но Реми не могла сказать этого сейчас – девочка и без того расстроена. Точно так же Реми не могла обсуждать с ней причины своего нежелания и прочие вещи, которых Фларра все равно не поняла бы.
Реми не могла рассказать Фларре про Галвестон.
Пока же Реми назидательно заметила:
– Все зависит от твоего поведения до конца семестра. Ты обещаешь хорошо себя вести?
Шестнадцатилетняя девочка восприняла эти слова как обещание. Она вскочила и поклонилась грациозно и почтительно.
– Клянусь собственной невинностью.
– Фларра!
– Не бойся. Ничего с моей невинностью не случится. А как насчет праздника Марди-Гра?
– Что насчет праздника?
– В прошлом году ты сказала, что, может быть, в этом году я приду к вам на прием по случаю праздника Марди-Гра.
– Да, сестра Беатриса. Я хорошо это помню. – Она непроизвольным виноватым жестом, оставшимся еще со времен учебы в школе, разгладила юбку на коленях. – Совершенно согласна с вами. Фларра ведет себя непозволительно.
– Мы отвечаем не только за образование наших девочек, – продолжала монахиня, – но и за их нравственную гармонию и эмоциональную стабильность. В нашей школе уделяется очень серьезное внимание всем аспектам развития наших воспитанниц.
– Именно поэтому Фларру поместили сюда.
– Она нарушает правила, установленные для ее же безопасности, равно как и для воспитания самодисциплины. Если подобное случится вновь, мы будем вынуждены исключить ее.
– Понимаю, – пробормотала Реми, чувствуя себя так, словно это она была виновата в нарушении дисциплины.
Хотя прошло двенадцать лет с тех пор, как она окончила школу при монастыре Святого Сердца, все выговоры и нотации, полученные ею в свое время за непослушание и плохую учебу, намертво засели в памяти. Милосердие – неотъемлемая часть монашеского звания, однако администрация школы умела раздувать мелкое непослушание до размеров смертного греха.
– Можно мне поговорить с ней наедине? Сестра Беатриса встала.
– Разумеется. Не более пятнадцати минут. Можете воспользоваться моим кабинетом. Пожалуйста, передай мистеру Дювалю мой привет и благодарность за последнее пожертвование. Его щедрость не имеет границ. Благослови его Господь.
– Я передам.
Сестра Беатриса подошла к Реми, положила ей руку на плечо.
– Как ты живешь, Реми?
– Очень хорошо.
– Ты счастлива?
– Конечно.
Прежде чем стала директрисой, монахиня преподавала английскую литературу. Когда требовалось, она могла быть очень строгой, но девочки любили ее за справедливость и доброту. Она была преподавателем по призванию, но с тем же успехом могла бы работать психологом. Или детективом. Она заглянула в глаза Реми с обескураживающей проницательностью.
– Я часто о тебе думаю, Реми. И молюсь за тебя.
– Спасибо, сестра.
– Иногда я спрашиваю себя… – Она не договорила и вдруг переменила тему: – Я люблю всех девочек, которых Господь отдает под мое покровительство. Но я – человек. И каждый раз бывает одна, которая трогает мою душу особым образом. Ты не удивишься, Реми, если я скажу, что ты была одной из таких девочек. Боюсь, мне не удавалось скрыть свое пристрастное отношение ни от кого, в особенности от тебя.
– Да, я чувствовала вашу любовь. Я по-прежнему благодарна вам за участие, в котором я тогда больше всего нуждалась.
– Я очень хотела, чтобы ты стала счастливой. Мне становится страшно при одной мысли, что твои надежды и чаяния на счастливую жизнь не сбылись.
– Если сегодня я кажусь расстроенной, то это из-за выходок Фларры.
Сестра Беатриса снова посмотрела на Реми долгим задумчивым взглядом, погладила ее по руке.
– Да не волнуйся ты так. Твоя сестра – чудесная девочка. Только чуть более упрямая и импульсивная, чем ты.
– А может, просто более смелая.
– Возможно, – усмехнулась монахиня. – Ты пришла к нам позже, чем она. Ты лучше знала жизнь.
– То, что я успела узнать, было не слишком привлекательным.
Сестра Беатриса сочувственно улыбнулась.
– Фларра считает, что ее отгороженность от внешнего мира – проклятье, а не благо. Ее проблема – не столько непослушание, сколько любопытство. Она постоянно ощущает свою несвободу. – Чуть поколебавшись, монахиня заметила: – Мне было бы очень жаль расстаться с ней, но все же… Не пора ли вам подумать о переводе ее в другую школу, где бы она могла больше общаться с своими сверстниками и лучше узнавать жизнь?
– Я подумаю.
Сестра Беатриса медленно удалилась. Она двигалась грациозно и очень тихо, слышен был лишь шорох монашеского одеяния и постукивание четок.
Словно по контрасту, Фларра как вихрь ворвалась в кабинет и захлопнула за собой дверь. Она бросилась в кресло и исподлобья уставилась на старшую сестру. Лицо ее дышало бунтарством и непокорностью.
– Ну? Они меня выгоняют? Очень бы хотелось.
– Не надейся.
Злое выражение сменилось горьким разочарованием, глаза наполнились слезами.
– Реми, я не могу здесь больше оставаться!
– Поэтому ты и три твои подружки решили сбежать?
– Мы недалеко оторвались.
– А куда вы хотели пойти?
– Во Французский квартал.
– Так поздно? Господи, это же полная безответственность и сумасшествие, Фларра! Во Французском квартале гулять ночью небезопасно.
– А откуда мне было знать? Я же там никогда не была.
– Мы с Пинки водили тебя туда много раз. Ты ела в роскошных ресторанах, покупала одежду в лучших бутиках.
– Подумаешь, с тобой и Пинки! Это совсем не то, что пойти туда с подружками.
Реми была вынуждена признать правоту сестры и мягко ответила:
– Да, наверное, ты права.
Мгновенно уловив перемену в сестре, Фларра с любопытством спросила:
– А ты убегала отсюда?
– Один раз, – призналась Реми с озорной улыбкой. – Еще с одной девочкой. Но нас не поймали. Мы вернулись прежде, чем сестры обнаружили наше отсутствие.
– Если бы ты сегодня призналась в этом сестре Беатрисе, она бы наложила на тебя покаяние.
– Очень может быть, – рассмеялась Реми. – Но тогда я больше боялась, что об этом, узнает Пинки.
– Сколько тебе было лет?
– Семнадцать. Почти.
– Ты вышла замуж, когда тебе было семнадцать.
– Да. На следующий день после окончания академии.
– Какая ты счастливая, – проворчала Фларра, понурив голову. – У тебя был мужчина, который любил тебя как сумасшедший, так, что даже не мог ждать слишком долго. Все мои подружки говорят, что это жутко романтическая история. Как он стал твоим опекуном, заплатил за твое обучение, потом сразу на тебе женился.
В те времена Реми это тоже казалось очень романтичным. Пинки, словно рыцарь в сияющих доспехах, вырвал ее и Фларру из мерзкой жизни и буквально спас от верной гибели. Кажется, это произошло целую жизнь назад. Если быть точной, ее жизнь.
– Однажды обязательно появится мужчина, который влюбится в тебя, как сумасшедший, – заверила сестру Реми.
Фларра была красивее сестры. Ее живые глаза светились нежной зеленью; волосы, черные и блестящие, как у сестры, вились непослушными кудрями. Отцы у них были разные, девочки их никогда не видели, родственников у матери не имелось, так что можно было только догадываться, откуда у Фларры эти вьющиеся волосы.
Фларре досталось тонкое гибкое тело спортсменки, но все необходимые округлости были прекрасно обозначены. Даже школьная форма не могла скрыть женственности этой очаровательной фигурки. Вот почему Реми содрогалась при одной мысли о том, что ее невинная сестричка оказалась бы во Французском квартале ночью, где она могла стать жертвой наглых туристов, пьяных студентов и разных психов-извращенцев.
– Да кто в меня влюбится, если я буду сидеть тут взаперти? – заныла Фларра, отвлекая Реми от страшных мыслей.
– Осталось всего полтора года, потом ты поступишь в колледж, и у тебя появится много новых друзей.
– Реми… – Фларра соскользнула с кресла и опустилась на колени рядом с сестрой. – Я задыхаюсь в этих стенах. Я живу здесь, сколько себя помню. Я хочу увидеть другие места. Хочу встретить новых интересных людей. Хочу встретить мужчину. Меня еще никто никогда не целовал.
– Ты же рассказывала, что на рождественском балу твой партнер тебя поцеловал.
– Этот? – Лицо девочки сморщилось от отвращения. – Не считается. Он просто ткнулся ртом в мой рот, когда монахини не видели. Потеха. И вообще он был потный и противный. Этот так называемый поцелуй меня только разозлил.
Она придвинулась ближе и понизила голос До шепота:
– Я говорю о настоящем поцелуе, Реми. Я хочу пойти на настоящее свидание, где монахини не будут следить за каждым моим движением. Я хочу… – Романтики.
– А что в этом плохого? – Фларра сжала руку сестры. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, разреши мне жить с тобой и Пинки и ходить в нормальную школу. Хотя бы в последний класс.
Фларра рвалась испробовать Жизнь с большой буквы. Она жаждала знакомства с мужчинами, потому что ее опыт общения с ними ограничивался одним Пинки, а он вел себя с ней как отец, ну, лучше сказать, как любящий дядя. Как у любого подростка, ее гормоны взывали к другой жизни. Фларра представляла собой мину замедленного действия, помноженную на страстное жизнелюбие. Живое воображение и невероятное любопытство довершали картину.
Реми понимала нетерпение сестры, но ей трудно было поставить себя на место Фларры. Когда сама Реми поступила в школу, она была подростком, но школа не казалась ей тюрьмой. Для Реми это было убежище. Здесь было чисто, спокойно и безопасно. Эти высокие решетчатые стены олицетворяли собой умиротворение и достоинство, которых прежде не было в ее жизни. Теперь она слышала лишь музыку церковных гимнов, а не орущий и днем и ночью приемник. Никакие мерзкие типы не толпились у ее кровати. Она не ловила на себе опасные взгляды, пугавшие и смущавшие девочку. Не было больше драк, грязной ругани, исступленного совокупления на кровати и на любой плоской поверхности. Остались в прошлом голод и плач младенца, заботы о котором были целиком возложены на Реми.
Она ласково погладила Фларру по кудрявой голове, и сердце переполнилось любовью к тому болезненному, вечно плачущему ребенку, целиком за висевшему от нее, хотя Реми сама тогда была еще маленькой. Несмотря на кошмарный первый год своей жизни, Фларра выросла и превратилась в умную и хорошенькую юную девушку. Реми старалась оберегать ее от бед с самого рождения и поклялась себе, что будет защищать сестру до своего смертного часа.
– Я поговорю с Пинки.
– Обещаешь?
– Я обещаю с ним поговорить, – подчеркнула Реми. – Но не обещаю, что наше решение будет таким, какого ты ждешь.
– Ведь Пинки не против того, чтобы я жила с вами?
– Его любимая родственница? – фыркнула Реми.
Вообще, Пинки был против этого, когда они поженились. Пока Реми училась в школе при монастыре Святого Сердца, Фларра жила у приемных родителей. Пинки сказал, что будет жестоко вырывать девочку из привычной среды. Однако Реми знала истинную причину, почему Пинки не хотел, чтобы Фларра жила вместе с ними: он не намерен был делить с кем бы то ни было время, внимание и любовь Реми – даже с ее сестрой.
Когда Фларра подросла, Пинки отдал ее учиться именно сюда, убедив Реми, что в закрытой школе девочка получит лучшее воспитание и образование. Реми ничего не оставалось, как согласиться; и теперь, оглядываясь на годы, прожитые с Пинки Дювалем, Реми признавала, что это был наилучший вариант для всех.
Но, может быть, за эти годы Пинки передумал насчет Фларры? Реми не знала. Она его об этом не спрашивала. Потому что теперь она сама не хотела, чтобы Фларра жила с ними под одной крышей. Совершенно недопустимо, чтобы ее впечатлительная и импульсивная младшая сестра сталкивалась с сомнительными приятелями Пинки – мужчинами вроде Уэйна Бардо.
Так что просьба Фларры вряд ли могла быть выполнена, но Реми не могла сказать этого сейчас – девочка и без того расстроена. Точно так же Реми не могла обсуждать с ней причины своего нежелания и прочие вещи, которых Фларра все равно не поняла бы.
Реми не могла рассказать Фларре про Галвестон.
Пока же Реми назидательно заметила:
– Все зависит от твоего поведения до конца семестра. Ты обещаешь хорошо себя вести?
Шестнадцатилетняя девочка восприняла эти слова как обещание. Она вскочила и поклонилась грациозно и почтительно.
– Клянусь собственной невинностью.
– Фларра!
– Не бойся. Ничего с моей невинностью не случится. А как насчет праздника Марди-Гра?
– Что насчет праздника?
– В прошлом году ты сказала, что, может быть, в этом году я приду к вам на прием по случаю праздника Марди-Гра.