Браун Сандра. Сокровенные тайны

   Словно обороняясь, Алекс скрестила руки на груди.
   – Так объясните.
   Большего и не требовалось. Ангус принялся пространно рассказывать, какие именно бега он намерен построить. Без излишней расчетливости, без скупердяйства. Первоклассное сооружение, от конюшен до дамских комнат.
   – Наш ипподром будет единственным настоящим на всей территории между Далласом, Фортом Уорт и Эль-Пасо, да и еще миль на триста от них. К нам будут охотно приезжать туристы. Предвижу, что лет через двадцать Пурселл станет вторым Лас-Вегасом, возникшим посреди пустыни, как нефтяной фонтан.
   – Не слишком ли радужная получилась картина? – недоверчиво спросила Алекс.
   – Разве что самую малость. Но ведь так же сомневались, когда я начал строить этот дом. То же самое твердили, когда я закладывал беговую дорожку и крытый бассейн для лошадей. Но на меня скептицизм не действует. Если хочешь добиться крупных успехов, надо и мечтать по-крупному. Помяните мое слово, – для большей выразительности пристукивал кулаком в такт речи, – если мы получим разрешение на постройку ипподрома, Пурселл преобразится!
   – Но это ведь не всем придется по вкусу, а? Быть может, кое-кто предпочел бы, чтобы городок остался таким, как есть. Ангус упрямо покачал головой.
   – Несколько лет назад город наш процветал.
   – Нефть?
   – Так точно. Одних банков было десять. Десять. Больше, чем в любом другом городке того же размера. Лавочники прямо с ног сбивались. Торговля недвижимостью шла на «ура». Преуспевали все. – Он замолчал, переводя дух. – Хотите что-нибудь выпить? Пива? Кока-колы?
   – Нет, спасибо, ничего не надо.
   Ангус вынул из холодильника бутылку пива, открыл ее и сделал большой глоток.
   – А потом нефтяной рынок лопнул, – продолжал он. – И мы сказали себе, что это явление временное.
   – А вас крах нефтяного рынка сильно задел?
   – У меня прилично вложено в несколько скважин и в компании по добыче природного газа. Но я, слава богу, никогда не вкладывал больше, чем могу себе позволить потерять. Ради нефтяной скважины я еще ни разу не закрыл ни одного своего предприятия.
   – И все-таки понижение цен на нефть нанесло вам, вероятно, немалый финансовый урон. Неужели вы тогда не расстроились?
   Он отрицательно покачал головой.
   – Сколько раз я богател и разорялся – столько у вас, барышня, и годков не наберется. Черт, подумаешь, дело какое: обанкротиться. Богатеть, конечно, приятнее, но остаться без гроша гораздо увлекательнее. Туг уж хочешь не хочешь приходится пошевеливаться. Правда, Сара-Джо, – сказал он, задумчиво вздохнув, – со мной, ясное дело, не согласна. Она чувствует себя куда надежнее, когда денежки пылятся в сейфе; это ей больше по вкусу. Я в жизни не притронулся к ее деньгам, да и к наследству сына. Слово ей дал, что не трону.
   Разговор о наследстве был для Алекс совершенно чужд. Даже мысль о нем была ей недоступна. Они с бабушкой жили на зарплату, которую та получала в телефонной компании, а потом, когда Мерл ушла с работы, – на ее пенсию. Отметки у Алекс были всегда хорошие, поэтому она получала в Техасском университете стипендию; а после занятий подрабатывала себе на одежду и еду, чтобы бабушка не жаловалась, будто на ней лежат и эти расходы.
   На юридическом факультете она получала за отличную учебу дополнительные пособия. Работая в государственном учреждении, на роскошь рассчитывать не приходилось. Она выдержала многонедельную битву с собственной совестью, прежде чем решилась купить себе меховой жакет в награду за то, что ее приняли в коллегию адвокатов. Такие траты она себе почти никогда не позволяла.
   – И у вас достаточно капитала, чтобы финансировать строительство? – спросила Алекс, возвращаясь к теме разговора.
   – Не у меня лично.
   – У «Минтон Энтерпрайзес»?
   – Не только. Мы образовали группу, где вкладчиками выступают и отдельные лица, и предприятия – те, кто рассчитывает получать от ипподрома доход.
   Жестом пригласив ее сесть, он опустился в красное кожаное кресло с откидывающейся спинкой.
   – Во время нефтяного бума все почувствовали вкус к богатству. И теперь снова жаждут его.
   – Не очень-то это лестная характеристика для жителей Пурселла: стая ненасытных плотоядных зверей, готовых пожрать доход от бегов.
   – Вовсе не ненасытных, – сказал Ангус. – Все получат свою долю, от крупных вкладчиков до владельца бензоколонки самообслуживания на ближайшем углу. И речь не просто о прибыли отдельных лиц. Подумайте, сколько школ, больниц и прочих общественно значимых заведений сможет построить город на свою растущую прибыль. – Подавшись вперед, он сжал кулак, будто ухватился за что-то. – Вот почему так важен этот чертов ипподром. Он поможет Пурселлу снова встать на ноги, и даже больше того. – Его голубые глаза сияли убежденностью и энтузиазмом. – Ну, что скажете?
   – Я же не идиотка, мистер Минтон, то есть Ангус, – поправилась она. – Я прекрасно понимаю, какое значение будет иметь ипподром для экономического положения в округе.
   – Тогда почему бы вам не прекратить это нелепое расследование?
   – Я его нелепым не считаю, – отрезала она. Не сводя с нее глаз, он рассеянно почесал щеку. – Как вы могли подумать, что я способен убить вашу маму? Она была одним из самых близких друзей сына. Приходила к нам каждый день по несколько раз. После замужества пореже, но до того – уж точно. Да я бы пальцем ее не смог тронуть.
   Алекс очень хотелось ему верить. Хотя он и был в числе подозреваемых, он все равно вызывал у нее искреннее восхищение. Судя по тому, что она узнала из прочитанных газет и из разговора с Ангусом, он построил свою империю, начав с нуля.
   Даже его неотесанность была по-своему привлекательной. Он обладал даром убеждения. Но ей нельзя было поддаваться магнетизму этой колоритной личности. Как ни сильно она восхищалась Ангусом, гораздо важнее было узнать, каким образом она, невинное дитя, подтолкнула кого-то к убийству собственной матери.
   – Я не могу прекратить расследование, – сказала она. – Даже если б я того захотела, ведь Пат Частейн…
   – Слушайте, – резко перебил ее Ангус, – да вы просто похлопайте своими большими ясными голубыми глазками, скажите, что, мол, ошиблись немного, – и завтра, я гарантирую, он даже не вспомнит, зачем вы сюда приехали.
   – Не стану я…
   – Ладно, предоставьте Пата мне.
   – Ангус, – она повысила голос, – я ведь не о том говорю. Видя, что он готов ее выслушать, она продолжала:
   – Так же как вы убеждены в выгодах ипподрома, я убеждена, что дело об убийстве моей матери велось не правильно. И намерена это исправить.
   – Даже если это поставит под удар будущее целого города?
   – Бросьте, – возмутилась она. – Вас послушать, так я у голодающих детей кусок хлеба отнимаю.
   – До этого пока не дошло, но тем не менее…
   – На карту поставлено и мое будущее. Я не смогу спокойно жить, пока дело не будет решено так, как я считаю правильным.
   – Да, но…
   – Эй, объявляется тайм-аут. – Дверь внезапно открылась, и в комнату заглянул Джуниор. – Алекс, мне в голову пришла отличная мысль. А не остаться ли вам поужинать у нас?
   – Черт бы тебя побрал, сын! – загремел Ангус и стукнул кулаком по подлокотнику. – Где тебе понять, что такое деловая беседа, – у тебя же шило в заднице. Мы с Алекс ведем серьезный разговор. В другой раз не смей соваться, когда я с кем-то беседую. Сам мог бы сообразить.
   Было заметно, как Джуниор проглотил ком в горле.
   – Я не знал, что у вас такой серьезный и такой секретный разговор.
   – А надо было бы, черт побери, знать. Бог ты мой, мы же…
   – пожалуйста, Ангус, не надо, все в порядке, – поспешила вмешаться Алекс. – И очень хорошо, что Джуниор нас прервал. Я только сейчас увидела, что уже поздно. Мне пора идти.
   Ей невыносимо было смотреть, как отец устраивает головомойку взрослому сыну, да еще в присутствии гостьи. Ей было неловко за них обоих.
   Обычно Ангус был, что называется, славным стариканом. Но не всегда. Если ему перечили, он мгновенно взрывался. И Алекс только что убедилась, что запал у него короток и что вспыхивает он от малейшей искры.
   – Я вас провожу, – глухим голосом предложил Джуниор. Она попрощалась с Ангусом за руку.
   – Спасибо, что показали мне макет. Ваши объяснения не поколебали моих намерений, зато многое прояснили. Буду иметь это в виду, расследуя дело.
   – Вы можете нам доверять, понимаете? Мы не убийцы. Джуниор проводил ее к выходу. Когда он подавал ей меховой жакет, она обернулась к нему.
   – Мы еще увидимся, да, Джуниор?
   – Очень надеюсь.
   Он наклонился и поцеловал ей руку, потом повернул ее ладонью кверху и опять поцеловал. Алекс быстро отняла руку.
   – Вы так с каждой встречной женщиной заигрываете?
   – Почти с каждой. – Он сверкнул улыбкой, в которой не было и тени раскаяния. – Как, действует на вас?
   – Ничуть.
   Он ухмыльнулся, давая ей понять, что он в этом не убежден и знает, что и она не убеждена тоже. Пробормотав еще раз «спокойной ночи», она отъехала от крыльца.
   В машине было холодно. Алекс дрожала в своем жакете. Направляясь к шоссе, она заметила постройки, стоявшие вдоль частной дороги Минтонов. Это были по преимуществу конюшни. В одной светился слабый огонек. Возле двери стоял «Блейзер» Рида. Повинуясь порыву, Алекс подъехала, поставила машину рядом и вышла.
 
   Спальня Сары-Джо в ее техасском доме в точности повторяла с детства привычную ей спальню в Кентукки, вплоть до шелковых шнуров на портьерах. Когда дом был построен, она разрешила Ангусу обставить комнаты по своему вкусу массивной темной мебелью с обивкой из красной кожи и развесить свои охотничьи трофеи, но категорически воспротивилась, чтобы этим отвратительным стилем первых поселенцев испортили их спальню.
   Ангус с радостью уступил. Ему нравилось, что в спальне его окружают узорчатые, вычурные, такие женственные вещицы. Он не раз говорил Саре-Джо, что недаром же он аж до Кентукки добрался, присматривая себе невесту; на какой-нибудь скотнице жениться нетрудно было и поближе.
   – Мама, можно к тебе? – предварительно постучав, Джуниор приоткрыл дверь спальни.
   – Пожалуйста, заходи, милый.
   Сара-Джо улыбалась, явно довольная визитом сына.
   Обложенная целой кучей атласных подушек, она сидела в кружевной ночной кофте и, источая аромат дорогого косметического крема, читала биографию какого-то зарубежного государственного деятеля, о котором он и не слыхивал. Он не слыхивал и о стране, в которой этот деятель жил. Возможно, кроме его матери, об этом вообще больше никто не слыхал.
   Она сняла очки для чтения, отложила книгу в сторону и разгладила рукой шелковое стеганое одеяло. Мотнув головой, Джуниор отклонил предложение сесть рядом и остался стоять у кровати, сунув руки в карманы и позвякивая мелочью. Его раздражал этот ежевечерний ритуал, соблюдавшийся с самого детства.
   Джуниор давно уже не испытывал ни потребности, ни желания целовать мать на ночь, но Сара-Джо каждый вечер по-прежнему ожидала его прихода. Не явись он, она бы обиделась. Джуниор с Ангусом старались всячески щадить ее и без того слабые нервы.
   – Как здесь всегда хорошо пахнет, – заметил он, не зная, что сказать. На душе все еще саднило после взбучки, полученной в присутствии Алекс. Ему не терпелось уехать из дому и поскорее оказаться в каком-нибудь ночном баре, где не надо думать о сложностях жизни.
   – Это сухие духи. Они лежат у меня во всех ящиках и шкафах. Когда я была маленькой, у нас была горничная, которая делала их из толченых сухих цветов и травок. Как же они чудесно пахли! – сказала она мечтательно. – А теперь их приходится заказывать. В наши дни их искусственно ароматизируют, но все равно, по-моему, приятно.
   – Как книга? – Джуниору уже наскучило обсуждать сухие духи.
   – Очень интересная.
   Он искренне в этом усомнился, но улыбнулся матери.
   – Прекрасно. Я рад, что она тебе нравится.
   Сара-Джо уловила его подавленность.
   – Что-то не так?
   – Нет, ничего.
   – Я сразу вижу, если что не так.
   – Ничего особенного. Отец разозлился, что я прервал его беседу с Алекс.
   Сара-Джо скорчила недовольную гримаску.
   – Твой отец до сих пор не научился пристойно вести себя, когда в доме посторонние. Если он настолько груб, что способен утащить гостя из залы во время коктейля, ты вправе отплатить ему тем же, прервав его беседу.
   Она утвердительно качнула головой, словно, сказав свою речь, считала вопрос решенным.
   – А что они, собственно, обсуждали с такой секретностью?
   – Что-то касающееся смерти ее матери, – беспечно ответил он. – Не о чем беспокоиться.
   – Ты уверен, что не о чем? Сегодня мне показалось, все были в большом напряжении.
   – Если и есть причина для беспокойства, то папа все, как всегда, уладит. Уж тебе-то, безусловно, волноваться не стоит.
   Он совершенно не собирался говорить матери о расследовании, которое ведет Алекс. Близкие Сары-Джо знали, что она терпеть не может всего, что так или иначе способно испортить ей настроение или даже огорчить, и всячески ограждали ее от этого.
   Ангус никогда не обсуждал с ней дела, особенно когда они принимали плохой оборот. Сара-Джо огорчалась, когда их лошади неудачно выступали на скачках, и бурно радовалась победам, этим ее интерес к делам и ограничивался. Ни ранчо, ни компании, входившие в «Минтон Энтерпрайзес», ее не занимали.
   Вообще говоря, Сару-Джо ничто особенно не занимало, за исключением, пожалуй, Джуниора. Она походила на красивую куклу, запертую в стерильно чистой комнате, где она не испытывает разрушающего воздействия солнечного света или иных стихий, прежде всего самой жизни.
   Джуниор любил мать, но отдавал себе отчет в том, что ее не очень-то любят другие. Ангуса, напротив, любили все. Жены некоторых друзей дома, платя необходимую дань дружбе, поддерживали с Сарой-Джо теплые отношения. Без них у нее не было бы в Пурселле ни единой приятельницы.
   Она-то ради дружбы, безусловно, из кожи вон лезть не стала бы. Она считала большинство местных жителей грубыми и вульгарными и своего мнения не скрывала. Казалось, она рада сидеть в этой комнате, в окружении красивых, мягких, не требующих душевного напряжения вещиц, которые она любила больше всего.
   Джуниор знал, что о ней судачат, что над ней насмехаются. Поговаривали, что она пьет. Пить она не пила, разве что два бокала вина перед ужином. Те, кому недоступна была тонкая чувствительность ее натуры, считали ее странной. Другие же думали, что она просто-напросто чокнутая.
   Конечно, большей частью она действительно была не в себе, казалось, она снова и снова переживает свое сверхблагополучное детство, память о котором свято берегла. Она так и не оправилась от безвременной смерти любимого брата: когда Ангус с ней познакомился, она все еще оплакивала его.
   Джуниор спрашивал себя: а не вышла ли мать замуж за отца лишь для того, чтобы избавиться от тяжких воспоминаний? Другого повода для брака столь не подходящих друг другу людей он придумать не мог.
   Джуниору не терпелось уехать поразвлечься, но он тем не менее медлил, хотелось узнать мнение матери об их сегодняшней гостье.
   – И что ты о ней думаешь?
   – О ком? О дочери Селины? – рассеянно спросила Сара-Джо. Она сдвинула брови, чуть нахмурилась. – Внешне очень привлекательна, хотя, на мой взгляд, столь яркий контраст в цвете волос, глаз и кожи вряд ли можно считать вполне женственным.
   Задумавшись, она теребила пальцами тонкие кружева ночной кофты.
   – Во всяком случае, очень целеустремленная, правда? Гораздо серьезнее своей матери. Бог свидетель, Селина была глупышкой. Сколько я помню, вечно она смеялась. – Сара-Джо замолчала и склонила голову набок, словно прислушиваясь к доносящемуся издалека смеху. – Не припомню случая, когда бы она не хохотала.
   – Да сколько хочешь случаев. Ты просто не знала ее как следует.
   – Бедняжка. Я знаю, тебя потрясла ее смерть. Мне-то известно, что значит терять того, кого любишь. Это страшное горе.
   Ее голос, нежный и тихий, вдруг переменился, изменилось и выражение лица. Поникшая фиалка исчезла, лицо выражало твердую решимость.
   – Смотри, сын, больше не позволяй Ангусу ставить тебя в неловкое положение, особенно в присутствии посторонних. Джуниор беспечно пожал плечами. Тема была знакомая.
   – Да он ведь это не всерьез. Просто манера такая.
   – Тогда ты обязан его от нее избавить. Милый, неужели ты не понимаешь? Он именно этого от тебя и ждет. Ждет, что ты будешь с ним на равных. Ангус ведь понимает лишь один разговор – грубый приказ. Он понятия не имеет, что можно беседовать тихо и вежливо, как мы с тобой. Тебе надо говорить с ним тоном, который ему доступен, тем, каким разговаривает Рид. С Ридом Ангус не посмел бы обойтись пренебрежительно, как с тобой, потому что Рида он уважает. А уважает он его потому, что Рид перед ним не лебезит.
   – Папа уверен, что Рид непогрешим. До сих пор не может пережить, что Рид ушел из «МЭ». Он бы предпочел, чтобы дела вел у него не я, а Рид. А я что ни сделаю, все не по нему.
   – Да это же не правда! – возразила Сара-Джо с жаром, чего за ней давно не водилось. – Ангус тобой очень гордится. Он просто не умеет это показать. Жесткий человек. Чтобы добиться того, чего добился он, приходилось быть крутым. Он хочет, чтобы и ты был таким же.
   Джуниор усмехнулся и сжал кулаки.
   – Ладно, мама, завтра же утром иду в бой. Она захихикала. Жизнерадостность и чувство юмора сына неизменно восхищали ее.
   – Надеюсь, не буквально; впрочем, Ангус мечтает именно об этом.
   На этой веселой ноте можно было и попрощаться, Джуниор поспешно пожелал ей спокойной ночи и, пообещав ездить осторожно, вышел. На лестнице он столкнулся с Ангусом; тот, хромая, поднимался наверх, держа в руке сапоги.
   – Ты когда обратишься к врачу с этим пальцем?
   – Да какой толк от этих проклятущих врачей. Только деньги дерут. Отстрелить надо чертов палец, и все дела. Джуниор усмехнулся.
   – Прекрасно, только не запачкай кровью ковер. С мамой припадок будет.
   Ангус засмеялся, от гнева не осталось и следа, словно не было той стычки в кабинете. Он обнял сына за плечи и крепко сжал.
   – Я знал, что ты не подведешь и девицу эту к нам доставишь. Все было в точности, как я задумал. Мы заставили ее перейти к обороне и заронили в душу семена ненависти, но она не дура – а она, по-моему, далеко не дура, – она даст задний ход, пока не наломала дров.
   – А если не даст?
   – А если не даст, все равно наша возьмет, – мрачно обронил Ангус. Потом улыбнулся и ласково потрепал сына по щеке. – Спокойной ночи, сынок.
   Джуниор смотрел, как отец ковыляет по лестничной площадке. Настроение у него повысилось, и, тихонько насвистывая, он стал спускаться. На сей раз Ангус не будет в нем разочарован. Задание, которое он получил, было ему как нельзя более по вкусу.
   Он славился умением кружить женщинам головы. Алекс оказалась крепким орешком, но охота за такой дичью еще увлекательнее. Чертовски красивая баба. Даже и без отцовского приказа он все равно бы за ней приволокнулся.
   Но чтобы все прошло без осечки, потребуется время и внимание. Он даст себе несколько дней на выработку безошибочной тактики. А пока что можно заняться покорением планет поменьше. И, проходя через вестибюль к выходу, он отдал честь своему красивому отражению в зеркале.

Глава 9

   Конюшня, как и дом, была каменная. Внутри все было так же, как и в других конюшнях, какие Алекс доводилось видеть; правда, эта поражала безукоризненной чистотой. По обе стороны широкого прохода шли денники. Пахло по-своему даже приятно: сеном, кожей и лошадьми. Тусклые ночники, висевшие между денниками, давали достаточно света, и она сразу заметила, что в одном деннике, примерно посреди ряда, горит яркая лампа. Она тихонько двинулась туда, миновала распахнутую дверь сбруйной, потом дверь с табличкой «Физиотерапия». Через широкий проем увидела двор с дорожкой для выгула сразу нескольких лошадей.
   Еще не видя Рида, она услышала его голос, он тихонько приговаривал что-то обитателю денника. Поравнявшись с открытой дверью, она заглянула внутрь. Рид сидел на корточках и своими большими руками растирал заднюю ногу лошади.
   Склонив голову набок, он целиком ушел в это занятие. Вдруг его пальцы нажали, видимо, на чувствительное место. Конь всхрапнул и попытался отдернуть ногу.
   – Спокойно, спокойно.
   – А что с ним?
   Услышав ее голос, Рид не повернулся и не выказал ни малейшего удивления. Очевидно, прекрасно знал, что она стоит у двери; просто делал вид, что ничего не замечает. Он осторожно опустил поврежденную ногу и, встав, погладил лошадь по крупу.
   – Это она. – Он многозначительно усмехнулся. – Вы что же, еще не отличаете кобылы от жеребца, в вашем-то возрасте?
   – Отсюда не видно.
   – Ее зовут Нарядные Трусики.
   – Лихо.
   – Ей подходит. Она думает, что она умнее меня, умнее всех. На самом деле умна-то она умна, да ум ее до добра не доводит. То скачет слишком далеко, то «лишком быстро, вот ей и достается в конце концов.
   Он зачерпнул горсть зерна и подал лошади на ладони.
   – А, понятно. Скрытый намек на меня. Он не возражал, лишь пожал плечами.
   – Счесть это за угрозу?
   – Как хотите, так и считайте.
   Он снова играл словами, вкладывая в них двойной смысл. Но на этот раз Алекс на удочку не попалась.
   – И что же это за лошадь?
   – Жеребая. Эта конюшня для кобыл.
   – И все они стоят здесь?
   – Ну да, отдельно от остальных. – Лошадь ткнулась мордой ему в грудь; он заулыбался и стал почесывать ее за ушами. – Вокруг мам с детками слишком большая суета.
   – Почему?
   Он пожал плечами, давая понять, что объяснить это непросто.
   – Похоже, наверно, на родильное отделение. С новорожденными все носятся, как ненормальные.
   Он провел рукой по гладкому животу кобылы.
   – Ей в первый раз жеребиться, вот она и нервничает. На днях ее выгуливали, а она вдруг решила проявить норов и повредила плюсну.
   – И когда она ожеребится?
   – Весной. Время еще есть, пусть отдыхает. Дайте-ка мне руку.
   – Что?
   – Руку вашу.
   Чувствуя, что она колеблется, он нетерпеливо втащил ее в денник, поставил рядом с собою возле кобылы и сказал:
   – Потрогайте.
   Накрыв ее ладонь своей, он прижал ее к лоснящемуся боку кобылы. Под короткой грубой шерсткой ощущались сильные, полные жизни мышцы.
   Кобыла всхрапнула и осторожно переступила ногами; Рид успокоил ее. В деннике было душно и слишком натоплено. Особый запах пробуждающейся новой жизни заполнял все пространство.
   – Теплая, – затаив дыхание, прошептала Алекс.
   – Да уж.
   Рид пододвинулся к Алекс и, держа ее руку в своей, провел ее рукой по телу кобылы, к ее раздутому животу. Алекс негромко и удивленно вскрикнула, ощутив под ладонью какое-то движение.
   – Жеребенок.
   Рид стоял так близко, что от его дыхания слегка шевелились пряди ее волос, она слышала запах его одеколона, смешавшийся с запахами конюшни.
   От резкого толчка прямо ей в ладонь Алекс радостно рассмеялась. Вздрогнув от неожиданности, она на мгновение прислонилась к Риду.
   – Какой резвый.
   – Она принесет мне чемпиона.
   – А она ваша?
   – Да.
   – А кто отец?
   – За его услуги я дорого заплатил, но он того стоил. Красавец жеребец из Флориды. Он моей сразу приглянулся. По-моему, ей было жаль, что все так быстро кончилось. Может, если бы он все время бегал поблизости, она бы не отбивалась от табуна.
   У Алекс так сдавило грудь, что она едва дышала. Ее тянуло прислониться щекой к боку кобылы и все слушать и слушать убаюкивающий голос Рида. К счастью, разум возобладал, и она не успела наделать глупостей.
   Она вытянула руку из-под его ладони и обернулась. Он стоял близко, почти касаясь ее; чтобы взглянуть ему в лицо, ей пришлось откинуть голову, затылком она чувствовала конское тепло.
   – Все владельцы лошадей имеют доступ в конюшню? Рид сделал шаг назад, давая ей возможность пройти к выходу.
   – Я ведь работал у Минтонов; они, я полагаю, знают, что мне можно доверять.
   – И что же это за лошадь? – повторила Алекс свой вопрос.
   – „Четвертушка“.
   – Четвертушка чего?
   – Четвертушка чего?! – Он закинул голову и захохотал. Рядом заплясала Нарядные Трусики. – Бог ты мой, вот это сказанула. Четвертушка чего?
   Он снял цепь, приковывавшую кобылу к металлическому кольцу в стене, и, плотно закрыв калитку, подошел к Алекс, стоявшей возле денника.
   – Вы с лошадьми не лучшим образом знакомы, верно?
   – Как видите, не лучшим, – сухо ответила она. Ее смущение позабавило его, но лишь на минуту. Затем он, насупившись, спросил:
   – Вы сами надумали сюда приехать?
   – Меня пригласил Джуниор.
   – А, тогда все ясно.
   – Что вам ясно?
   – Да он вечно бросается со всех ног за каждой новой доступной бабой.
   У Алекс кровь закипела в жилах.
   – Я не доступна ни для Джуниора Минтона, ни для кого-либо другого. И я не баба.
   Он опять медленно и насмешливо оглядел ее с головы до ног.
   – Пожалуй, и впрямь нет. В вас слишком много прокурорского и маловато женского. Вы хоть когда-нибудь отдыхаете?
   – Уж не тогда, когда расследую дело.
   – Что, и с бокалом в руке тем же занимались? – презрительно спросил он. – Дело расследовали?