Страница:
Пока Дэниэл читал пролог «Зависти», Марис помогала экономке накрывать на стол. Максина поступила в услужение к ее родителям еще до того, как Марис появилась на свет, и за десятилетия стала полноправным членом семьи Мадерли. По своему обыкновению, Максина ворчала на Марис, прогоняла из кухни и учила правильно выжимать сок из апельсинов, но на самом деле старая экономка любила ее, как родную дочь. Марис знала это и никогда на нее не обижалась, а ворчание принимала как выражение привязанности и заботы. Максина фактически заменила ей мать, которая умерла, когда Марис училась в школе.
За завтраком Дэниэл все еще читал, поэтому омлет с помидорами и пшеничные тосты они съели в молчании. Но наконец рукопись была прочитана.
– Спасибо, Максина, – сказал Дэниэл, обращаясь к экономке, которая пришла убрать со стола и наполнить чашки свежим кофе. – А тебе, дочка, – добавил он, поворачиваясь к Марис, – я скажу: нет, ты не ошиблась. Написано превосходно.
– Я рада, что ты так считаешь, – ответила Марис. Она и в самом деле была рада, что их оценки совпали. Дэниэл Мадерли был, наверное, единственным человеком в мире, который прочел книг больше, чем она, и Марис всегда относилась с уважением к его мнению. Впрочем, по большей части разногласий между ними не возникало. Бывало, конечно, что они не сходились во мнении по поводу того или иного произведения, однако никогда их оценки не различались принципиально – хорошую прозу от плохой оба отличали безошибочно.
– Новое имя? – спросил Дэниэл.
– Я не знаю, – Марис пожала плечами.
– Как это?.. – удивился Дэниэл.
– Это довольно загадочная история. – Припомнив ночной звонок П.М.Э., Марис чуть заметно улыбнулась и рассказала отцу, как попала к ней рукопись и чем закончились ее попытки узнать имя автора.
– Действительно странно, – задумчиво сказал Дэниэл, когда она замолчала. – Говоришь, он подписался одними инициалами? Не будь его пролог так хорошо написан, я бы решил, что кто-то захотел подурачиться или подшутить над нами. Да и шутка, согласись, не самая удачная. Нормальный взрослый человек никогда бы не позволил себе такой глупости. – Он усмехнулся и, размешав сукразит в последней на сегодня чашке кофе (врач разрешил ему выпивать не больше трех чашек в день), добавил чуть более миролюбивым тоном:
– Впрочем, кое-кому такой подход может показаться не мальчишеским и глупым, а романтичным и таинственным.
Марис фыркнула:
– А по-моему, он просто зануда.
– Хорошие писатели часто бывают противоречивыми и неуравновешенными, – ответил Дэниэл. – Как и плохие, впрочем.
Потом он снова задумался. Пока отец размышлял, Марис незаметно его разглядывала. «Когда отец успел так состариться?» – с тревогой подумала она.
Правда, Марис не помнила отца молодым. Ее мать – вторая жена Дэниэла – была на пятнадцать лет младше своего супруга, поэтому, когда Марис появилась на свет, Дэниэл Мадерли был уже пожилым человеком, волосы у него всегда были седыми, а лицо – сухим и морщинистым, однако, несмотря на это, отец не производил впечатления старика. Он каждый день бегал в парке, неохотно, но неуклонно соблюдал диету и даже бросил курить сигареты, лишь изредка позволяя себе трубочку-другую. Дэниэл как будто чувствовал ответственность перед несовершеннолетней дочерью и постарался усилием воли замедлить процесс старения, насколько это вообще было возможно.
И только в последнее время возраст начал понемногу брать свое. Правда, Дэниэл еще сопротивлялся, и довольно успешно, но уже чувствовалось, что победа будет не за ним. Морщин на лице прибавилось, волосы поредели и стали тонкими и легкими, как пух, а развившийся артрит вынуждал Дэниэла пользоваться при ходьбе тростью. Он, правда, старался обходиться без нее, утверждая, что палочка делает его похожим на инвалида. Это, конечно, было сильно сказано, и Марис с Максиной в один голос уверяли Дэниэла, что трость придает ему солидности, однако в глубине души обе знали, что он прав. Раньше Дэниэл неизменно производил впечатление человека сильного, уверенного, крепко стоящего на ногах; трость же – даже резная, массивная трость красного дерева с золотым набалдашником, подаренная ему немецкими издателями, – старила его. И дело было не только в трости или в артрите. Даже Марис, как ни старалась она закрывать глаза на несомненные признаки наступившей старости, стала замечать, что у отца все чаще дрожат руки, а реакции замедлились.
Пожалуй, только глаза оставались прежними – ясными, мудрыми, пронзительными. Марис снова убедилась в этом, когда Дэниэл вдруг повернулся к ней.
– Как ты думаешь, что все это значит? – спросил он.
– Что – все, папа?
– Подобное поведение, Марис. П.М.Э. не оставил ни адреса, ни контактного телефона, а потом позвонил тебе ночью и заявил, что его пролог – чушь. Что ты по этому поводу думаешь?
Марис встала и, подойдя к горшку, в котором пышно цвела белая герань, принялась методично обрывать не замеченные Максиной засохшие листья. Вот уже несколько лет Марис убеждала экономку, что ей нужно завести очки, но та утверждала, что за тридцать лет ее зрение ни капельки не ухудшилось. На это Марис обычно замечала, что и тридцать лет назад Максина была слепа, как курица, и к тому же слишком самолюбива, чтобы это признать. На этом спор, как правило, и заканчивался.
Вертя в руках сухой черенок, Марис некоторое время обдумывала вопрос отца, потом сказала:
– Мне кажется, он хотел, чтобы его искали. И нашли. Не так ли?
Отцовская улыбка подсказала ей, что она не ошиблась. Это, кстати, был излюбленный прием Дэниэла. Таким своеобразным способом он помогал ей готовить уроки, когда она училась в школе. Сколько Марис себя помнила, отец никогда не давал ей готовых ответов, но поощрял думать самостоятельно, награждая улыбкой всякий раз, когда ей удавалось самой найти решение.
– Ведь он все-таки мне позвонил, – продолжала она, воодушевленная его молчаливым одобрением. – Если бы П.М.Э. не хотел, чтобы его нашли, он бы просто выбросил мои телефоны. Но он позвонил, причем я почти уверена: он намеренно выбрал столь поздний – или ранний – час, чтобы получить психологическое преимущество.
– К тому же он протестовал слишком много и слишком горячо.
Нахмурившись, Марис вернулась к столу и опустилась на стул.
– Не знаю, папа… Мне показалось, он действительно очень разозлился. Особенно из-за прихода этого шерифа…
– Несомненно, так и было, и я его понимаю. И все же П.М.Э. не сумел удержаться, чтобы не позвонить тебе и не выслушать твое мнение о его книге.
– А книга может получиться захватывающая, – задумчиво сказала Марис. – Этот пролог… Он заставил меня задуматься о том молодом человеке. Кто он такой? Как он жил? Из-за чего подрался со своим другом?
– Зависть, – напомнил Дэниэл. – На мой взгляд – самое низменное из человеческих чувств.
– Низменные чувства и запретные вещи – самые сильные раздражители. Об этом свидетельствует вся история книгоиздания, – улыбнулась Марис. – Кто кому завидовал? Из-за чего? Автор заставляет читателя задуматься обо всех этих вопросах…
– …И поэтому начинает свое произведение со столь интригующего пролога. Ход сильный, хотя и не новый. – Дэниэл покачал головой. – Что ты собираешься делать?
– Надо попытаться установить с ним профессиональный диалог. Если, конечно, это возможно. С таким типом работать будет непросто.
– Ты знаешь его телефонный номер? Откуда?
– Сработал определитель номера, когда он позвонил.
– Теперь они определяют и междугородные номера? – удивился Дэниэл. – О, чудеса современной технологии! В мое время…
– В твое время?.. – рассмеялась Марис. – Твое время еще не кончилось, папа.
Наклонившись вперед, она потрепала его по руке, покрытой темными пигментными пятнами. Рука была сухой, горячей, живой, но Марис не обманывала себя. Она знала – придет день, когда отца не станет. Чего Марис не представляла, это того, как она переживет эту потерю. Ей до сих пор были памятны рождественские утра, когда, проснувшись еще до света, она спешила в отцовскую спальню и, вытащив Дэниэла из постели, умоляла как можно скорее пойти вниз, чтобы посмотреть, что принес в подарок Санта-Клаус.
И это было далеко не единственное приятное воспоминание, связанное с детством и с отцом. Марис хорошо помнила, как они вместе катались на коньках в Центральном парке, как ходили на ярмарки и рылись в книжных развалах, как пили чай в «Плазе» после детского утренника или читали у камина в его кабинете. Все ее детство было неразрывно связано с отцом, и Марис долгое время была уверена, что иначе и быть не может. Только став старше, она поняла: не будь она единственным и к тому же поздним ребенком, ей, возможно, жилось бы совсем иначе. Смерть матери – а вернее, горе, которое они испытали, – могла бы развести их, но, к счастью, этого не случилось. Напротив, они стали еще ближе друг к другу. Правда, Дэниэл продолжал воспитывать Марис твердой рукой, но принуждать ее или наказывать ему приходилось крайне редко. Она всегда старалась его слушаться, и, хотя это не всегда у нее получалось, больше всего на свете Марис боялась чем-то огорчить отца.
Сейчас Марис припоминала только один случай, когда в подростковом возрасте попыталась восстать против его власти. Друзья пригласили ее в клуб, ходить в который Дэниэл строго-настрого запрещал. В тот раз желание казаться взрослой впервые оказалось сильнее дисциплины, и Марис, улучив минутку, выбралась из дома через окно.
Когда уже под утро она вернулась домой, то оказалось, что окно крепко заперто. Пришлось звонить у парадной двери.
Тогда Марис показалось – прошла целая вечность, прежде чем отец спустился вниз и отпер замки. Он не кричал, не читал ей нотаций. Спокойным, даже каким-то будничным тоном Дэниэл сказал, что она приняла не правильное решение и теперь ей придется за это расплачиваться.
Приговор был достаточно суров. Дэниэл запретил Марис выходить из дома в течение месяца, но куда хуже оказалось сознание того, что она заставила отца в ней разочароваться.
Больше Марис никогда не удирала из дома тайком.
Разумеется, отец ее баловал, но она никогда не была испорченной. Он разрешал ей тратить столько денег, сколько она хочет, но за это Марис должна была заниматься повседневными домашними делами и помогать Максине готовить и убирать. За ее школьными оценками Дэниэл также следил весьма и весьма внимательно, однако и здесь его подход отличался от общепринятого. Он хвалил дочь за успехи и крайне редко ругал за ошибки. Впрочем, учиться Марис нравилось. Учителя редко были ею недовольны, и у Дэниэла всегда был повод гордиться дочерью.
А Марис это чувствовала и старалась, старалась изо всех сил.
– Значит, – спросила она теперь, – ты считаешь, что мне следует заняться этим делом и добиться, чтобы этот П.М.Э. продал свою «Зависть» нам?
– Я уверен, дело того стоит, – твердо ответил Дэниэл. – Кроме того, я сомневаюсь, что ты сможешь поступить иначе. Автор бросил тебе вызов. Быть может, он сделал это непреднамеренно, но это ничего не меняет. Миссис Мадерли-Рид не из тех женщин, которые пугаются трудностей. Дайте ей испытать свои силы – и ничего другого ей не требуется…
Он почти точно процитировал одну из статей, недавно помещенную в одном из профессиональных журналов, и Марис ухмыльнулась.
– Мне кажется, я это уже где-то читала, – заметила она.
– Кроме того, – серьезно добавил Дэниэл, – перед хорошей книгой ты тоже никогда не могла устоять.
– Это верно, – согласилась Марис. – Быть может, именно поэтому я никак не могу успокоиться – ведь в последнее время я занимаюсь в основном производственными проблемами – книги попадают ко мне уже после того, как они отредактированы и доведены до ума. Нет, ты не подумай – мне очень нравится эта работа, но вчера, когда я читала этот пролог, мне вдруг стало ясно, как сильно я скучаю по настоящей редакторской работе. Когда берешь в руки последний, отшлифованный вариант текста, который необходимо поскорее запустить в производство, волей-неволей начинаешь торопиться, потому что знаешь – эта книга у тебя не одна; есть и другие, и их тоже надо подготовить к изданию. К тому же на этой последней стадии изменить все равно ничего нельзя – кроме грубых ошибок, разумеется, но таких ошибок наши редакторы не допускают. Другое дело, когда работаешь с автором один на один, помогаешь ему создавать характеры, указываешь на слабые места и нестыковки сюжета. Если бы ты только знал, как мне это нравится!..
– Я знаю. – Дэниэл улыбнулся. – Именно поэтому ты решила заниматься издательским бизнесом. Ты хотела стать редактором – и ты стала им, И не просто редактором, Марис, – ты стала настолько хорошим редактором, что я понял: я могу доверить тебе гораздо более сложную работу. Да, теперь твои служебные обязанности сильно отличаются от тех, что были в самом начале, но ведь никто не мешает тебе вернуться к тому, что ты любишь. Я даже думаю, что тебе это будет не только приятно, но и полезно.
– Мне тоже так кажется, папа, но… Давай не будем делить шкуру неубитого медведя, – ответила Марис. – Я пока не решила, стоит ли «Зависть» того, чтобы расшибаться в лепешку, или нет. Как сказал мне П.М.Э., книга еще не закончена. Она даже не начата толком, если называть вещи своими именами, но моя интуиция…
– Которой я бесконечно доверяю, – вставил Дэниэл.
– …Но интуиция подсказывает мне, что роман должен получиться очень хорошим. В прологе я почувствовала… рельеф, фактуру, подлинное качество! И если автор сумеет удержаться на этом уровне до конца, мы получим настоящий бестселлер, который сможет встать в один ряд с «Убить пересмешника» Харпер Ли и другими… Кроме того, «Зависть» тоже построена на южном материале, а ты знаешь, как я люблю наш американский Юг!..
– Под «другими» ты имеешь в виду «Побежденного»?
Марис неожиданно почувствовала себя воздушным шариком, из которого выпустили весь воздух.
– Да, – ответила она после секундной паузы. – В том числе…
Последовала еще одна коротенькая пауза, потом Дэниэл спросил:
– Кстати, как поживает Ной?
И как читательница, и как жена, Марис была весьма разочарована тем, что за первой книгой Ноя не последовала вторая. Дэниэл знал об этом, поэтому после упоминания о романе Ноя ему казалось только естественным спросить о нем самом.
– Ты прекрасно знаешь, как он поживает, папа, – ведь вы с ним перезваниваетесь по несколько раз на дню.
– Я спросил тебя как отец, а не как коллега по работе.
Не в силах вынести пристального взгляда Дэниэла, Марис отвернулась и некоторое время сосредоточенно изучала окружавшую веранду кирпичную стену. Стена была довольно высокой, и Марис не могла увидеть, что делается в соседнем дворе. Поэтому она притворилась, будто ее крайне заинтересовали маневры рыже-черного полосатого кота, который соскочил на стену с платана. Кот скоро исчез в соседнем дворе, но тут из кухни выглянула Максина.
– Вам что-нибудь нужно? – спросила она.
– Нет, спасибо, – ответил Дэниэл. – Кажется, у нас все есть.
– Если вам что-то понадобится, дайте мне знать.
Максина вернулась в кухню, а Марис еще некоторое время молчала, чертя пальцем по узорчатой обивке стула. Наконец она подняла голову и увидела, что Дэниэл сидит, подперев кулаком подбородок и слегка наклонив голову, будто прислушивается. Эта поза была хорошо знакома Марис – про себя она называла ее «позой доброжелательного внимания». Отец всегда принимал такое положение, когда чувствовал, что ее что-то беспокоит или тревожит. Сам он никогда не расспрашивал и не понукал дочь – он просто ждал, пока она созреет и расскажет все сама. И Марис все чаще ловила себя на том, что в сходных обстоятельствах она поступает точно так же, очевидно, унаследовав или переняв у отца эту привычку.
– Вчера Ной пришел домой очень поздно, – ответила она и вкратце пересказала отцу содержание их с Ноем спора, опустив некоторые интимные подробности. – В конце концов мы, конечно, помирились, – закончила Марис, – но я все еще чувствую себя расстроенной.
– Может быть, все это действительно пустяки? – осторожно спросил Дэниэл после непродолжительного раздумья.
– А тебе как кажется?
– Ну, меня там не было… Однако его версия… гм-гм… выглядит весьма правдоподобно.
– Вот именно – версия!..
Дэниэл Мадерли нахмурился:
– Тебе действительно кажется, что Ной вернулся к своим холостяцким привычкам?
Зная, как глубоко отец уважает и ценит Ноя, Марис не хотела говорить о своих неясных подозрениях и чувствах, которые, будучи высказаны вслух, выглядели бы в лучшем случае просто как нытье, а в худшем – как случай самой обыкновенной женской паранойи. Кроме того, если бы Марис начала плакаться отцу в жилетку, тем самым она поставила бы его в неловкое положение; ведь что ни говори, а Дэниэл был не только тестем Ноя, но и его работодателем и непосредственным шефом.
Ноя он пригласил к себе на работу четыре года назад, когда тот уже был самым грамотным, расторопным и удачливым издателем Нью-Йорка, за исключением, быть может, двух или трех человек, включая самого Дэниэла. Именно тогда Марис с ним и познакомилась, и вскоре их отношения стали достаточно близкими. Дэниэл несколько раз предупреждал дочь о нежелательности и даже опасности подобного «служебного романа». Однако после того, как Ной, проработав в «Мадерли-пресс» немногим больше года, официально попросил руки Марис, он сдался и дал им свое благословение. От предложения Ноя уйти в отставку сразу после свадьбы Дэниэл просто-напросто отмахнулся, сказав, что Ной вполне устраивает его не только как зять, но и как вице-президент издательского дома.
С тех пор на протяжении почти двух лет Марис и Ною удавалось не смешивать семейные и деловые проблемы, и если бы сейчас она заговорила с отцом о своих тревогах, это положение могло оказаться нарушенным. К тому же Дэниэл мог просто не захотеть разговаривать с ней на личные темы, не желая принять ту или другую сторону. Житейская мудрость и здравый смысл подсказывали ему, что в отношения между мужем и женой не могут вмешиваться ни тесть, ни отец, а к голосу разума Дэниэл всегда прислушивался.
Но, с другой стороны, Марис необходимо было выговориться, а Дэниэл всегда был ее самым внимательным слушателем.
– Нет, я не думаю, чтобы Ной взялся за старое, да и ничего конкретного у меня нет.
– И все же тебя что-то беспокоит. Что именно?
– Не знаю. Мне кажется – что-то изменилось. Я имею в виду – в наших отношениях… – Марис вымученно улыбнулась. – У меня сложилось впечатление, что в последние пару месяцев Ной уделяет мне меньше внимания. Даже намного меньше, – уточнила она.
– И у идеальных пар медовый месяц не длится вечно, Марис.
– Я знаю, просто… – Она вздохнула. – Наверное, мои романтические представления о семейной жизни еще не выветрились до конца.
– Ну, это-то как раз не беда. Ты в этом не виновата, и никто не виноват. В браке бывают периоды некоторого охлаждения – от этого не застрахован ни один союз, даже самый счастливый.
– Я знаю. Мне только хотелось бы надеяться, что я ему еще не надоела, ведь скоро наша вторая годовщина… А для Ноя это своего рода рекорд.
– Ты знала, что он собой представляет, когда выходила за него замуж, – напомнил Дэниэл. – Ной всегда был дамским угодником и не скрывал этого.
– Я смирилась с этим, потому что любила его. Иногда мне кажется, что я полюбила Ноя еще в колледже, когда прочла «Побежденного».
– Вот видишь! А он ответил на твое чувство, когда выбрал тебя из сотен других женщин.
Марис улыбнулась и слегка качнула головой.
– Да, ты прав, папа. Он действительно выбрал меня, но… Сейчас мне кажется – Ной стал меньше обращать на меня внимание, и я… чувствую себя потерянной.
– Боюсь, в этом есть и моя доля вины.
– Как так?
– Я слишком загрузил его работой. Мало того, что Ной исполняет свои обязанности, что само по себе непросто, он еще и делает то, что не успеваю сделать я. Надо смотреть правде в глаза, дочка, – я уже не тот, каким был прежде. Твоему мужу приходится работать и за себя, и за меня. Я предлагал ему нанять человека, который освободил бы его хотя бы от рутинных обязанностей, но…
– Но он отказался, конечно. Ной слишком самолюбив, чтобы признать – он взвалил на себя слишком большую тяжесть.
– Но я мог бы настоять… Ладно, Марис, так и сделаем – на днях я поговорю с Ноем еще раз и постараюсь убедить, что ему нужен помощник. А пока… пока, я думаю, вам обоим было бы полезно съездить куда-нибудь на несколько дней – позагорать, расслабиться и прочее… Ты меня понимаешь?
Марис снова улыбнулась, по достоинству оценив отцовскую деликатность, но это была грустная улыбка. Практически те же слова Дэниэл сказал ей год назад, когда они с Ноем собирались в отпуск в Аррубу. Кроме отдыха, у этой поездки была и другая цель: Марис надеялась вернуться из отпуска беременной, однако, несмотря на все усилия, у них ничего не получилось, и эта неудача сильно подействовала на Марис. Она была разочарована и чувствовала себя несправедливо обойденной судьбой. Должно быть, именно тогда они с Ноем и начали отдаляться друг от друга, хотя трещина в их отношениях стала заметна только сейчас.
Дэниэл понял, что коснулся больной темы.
– Вам надо сменить обстановку, Марис, – убежденно повторил он. – Подальше от города, от всех дел, светских мероприятий. Я уверен, небольшой отдых – это именно то, что вам нужно.
Но Марис не разделяла отцовской уверенности, хотя она и не смогла возразить. Что-то подсказывало ей, что никакой отдых не поможет им с Ноем решить накопившиеся проблемы. И хотя их утренняя ссора благополучно разрешилась постелью, Марис чувствовала, что их близости чего-то недоставало. Их руки и тела совершали привычные движения, однако ни она, ни Ной не вкладывали в это настоящую нежность.
Сейчас, вспоминая утренние события, Марис с досадой думала о том, как ловко удалось ему отвлечь ее внимание с помощью самой обыкновенной лести. Она была по-настоящему на него сердита, но стоило Ною сказать ей, как она соблазнительна и хороша собой, и Марис тут же растаяла, позволив тщеславию возобладать над здравым смыслом. Впрочем, если посмотреть на дело с другой стороны, то секс был самым простым и доступным средством положить конец их бессмысленному спору. Марис не хотела обвинять Ноя и дальше (ведь если пойти на поводу у ревнивого воображения, можно черт знает до чего дойти!), а ему было неприятно оправдываться, поэтому они и занялись любовью.
Будь это единичный случай, Марис бы так не расстраивалась, но секс после ссоры грозил перейти у них в привычку.
Чтобы не волновать отца, Марис сделала вид, будто обдумывает его предложение провести несколько дней где-нибудь в тропиках. Наконец она сказала:
– Знаешь, папа, вообще-то я собиралась уехать одна.
– Тоже неплохо, – одобрил Дэниэл. – А куда, если не секрет?
Иногда, когда Нью-Йорк ей слишком надоедал, Марис уезжала в их особняк на западе Массачусетса, стоявший в окружении живописной природы. Там она могла спокойно заниматься бумажной работой, размышлять или читать рукописи. Вдали от суеты, где ничто ее не отвлекало, Марис успевала за короткий срок не только восстановить силы, но и сделать многое другое. Такие поездки она предпринимала достаточно часто, поэтому Дэниэл решил, что Марис снова собирается в Беркшир.
– Нет, – Марис покачала головой. – Я решила съездить в Джорджию. Мне кажется, из этого может что-то получиться.
Ной принял ее решение на удивление спокойно.
– Я тоже думаю, что тебе было бы полезно проветриться, – сказал он, когда Марис объявила ему о своем отъезде. – Только почему – Джорджия? Там что, какой-то новый курорт?
– Новый автор, – ответила Марис.
– Значит, ты собираешься работать? – прищурился Ной. – А я решил, ты едешь отдыхать.
– Одно другому не помешает, – сказала Марис как можно убедительнее. – Что касается нового автора, то… Помнишь, я рассказывала тебе про рукопись?
– Ту, которую ты нашла в своей мусорной куче?
Марис постаралась не обращать внимания на его скептический тон.
– Да. Я узнала, где живет автор, и… Хотя это было непросто! – с гордостью добавила она.
– Непросто? Он что, не оставил контактного телефона? – удивился Ной.
– Это долгая история, а у нас через десять минут важная встреча, – напомнила Марис. – Я потом расскажу тебе подробно, пока же я сама мало что знаю. Одно бесспорно – случай очень необычный. Этот человек совсем не похож на тех молодых авторов, которые во что бы то ни стало мечтают опубликовать свои произведения.
– Разве он не хочет опубликовать свой роман? Зачем же он тогда прислал тебе рукопись?
– Дело в нем самом. Это упрямый, ершистый, даже грубый человек. К тому же он, похоже, и сам не понимает, насколько хорошо то, что он пишет. Придется его уговаривать, улещивать, в общем – гладить по шерстке, а по телефону сделать это довольно трудно. Вот почему я решила встретиться с ним лично.
– Понятно, – кивнул Ной, но Марис видела, что он почти не слушает ее. Сначала он перебирал телефонные сообщения, которые положил перед ним секретарь, потом бросил взгляд на наручные часы и, встав из-за стола, начал складывать в папку деловые бумаги. – Прости, дорогая, – проговорил он, – но нам пора на совещание. Когда ты планируешь уехать?
– Я собиралась отправиться в Джорджию завтра.
За завтраком Дэниэл все еще читал, поэтому омлет с помидорами и пшеничные тосты они съели в молчании. Но наконец рукопись была прочитана.
– Спасибо, Максина, – сказал Дэниэл, обращаясь к экономке, которая пришла убрать со стола и наполнить чашки свежим кофе. – А тебе, дочка, – добавил он, поворачиваясь к Марис, – я скажу: нет, ты не ошиблась. Написано превосходно.
– Я рада, что ты так считаешь, – ответила Марис. Она и в самом деле была рада, что их оценки совпали. Дэниэл Мадерли был, наверное, единственным человеком в мире, который прочел книг больше, чем она, и Марис всегда относилась с уважением к его мнению. Впрочем, по большей части разногласий между ними не возникало. Бывало, конечно, что они не сходились во мнении по поводу того или иного произведения, однако никогда их оценки не различались принципиально – хорошую прозу от плохой оба отличали безошибочно.
– Новое имя? – спросил Дэниэл.
– Я не знаю, – Марис пожала плечами.
– Как это?.. – удивился Дэниэл.
– Это довольно загадочная история. – Припомнив ночной звонок П.М.Э., Марис чуть заметно улыбнулась и рассказала отцу, как попала к ней рукопись и чем закончились ее попытки узнать имя автора.
– Действительно странно, – задумчиво сказал Дэниэл, когда она замолчала. – Говоришь, он подписался одними инициалами? Не будь его пролог так хорошо написан, я бы решил, что кто-то захотел подурачиться или подшутить над нами. Да и шутка, согласись, не самая удачная. Нормальный взрослый человек никогда бы не позволил себе такой глупости. – Он усмехнулся и, размешав сукразит в последней на сегодня чашке кофе (врач разрешил ему выпивать не больше трех чашек в день), добавил чуть более миролюбивым тоном:
– Впрочем, кое-кому такой подход может показаться не мальчишеским и глупым, а романтичным и таинственным.
Марис фыркнула:
– А по-моему, он просто зануда.
– Хорошие писатели часто бывают противоречивыми и неуравновешенными, – ответил Дэниэл. – Как и плохие, впрочем.
Потом он снова задумался. Пока отец размышлял, Марис незаметно его разглядывала. «Когда отец успел так состариться?» – с тревогой подумала она.
Правда, Марис не помнила отца молодым. Ее мать – вторая жена Дэниэла – была на пятнадцать лет младше своего супруга, поэтому, когда Марис появилась на свет, Дэниэл Мадерли был уже пожилым человеком, волосы у него всегда были седыми, а лицо – сухим и морщинистым, однако, несмотря на это, отец не производил впечатления старика. Он каждый день бегал в парке, неохотно, но неуклонно соблюдал диету и даже бросил курить сигареты, лишь изредка позволяя себе трубочку-другую. Дэниэл как будто чувствовал ответственность перед несовершеннолетней дочерью и постарался усилием воли замедлить процесс старения, насколько это вообще было возможно.
И только в последнее время возраст начал понемногу брать свое. Правда, Дэниэл еще сопротивлялся, и довольно успешно, но уже чувствовалось, что победа будет не за ним. Морщин на лице прибавилось, волосы поредели и стали тонкими и легкими, как пух, а развившийся артрит вынуждал Дэниэла пользоваться при ходьбе тростью. Он, правда, старался обходиться без нее, утверждая, что палочка делает его похожим на инвалида. Это, конечно, было сильно сказано, и Марис с Максиной в один голос уверяли Дэниэла, что трость придает ему солидности, однако в глубине души обе знали, что он прав. Раньше Дэниэл неизменно производил впечатление человека сильного, уверенного, крепко стоящего на ногах; трость же – даже резная, массивная трость красного дерева с золотым набалдашником, подаренная ему немецкими издателями, – старила его. И дело было не только в трости или в артрите. Даже Марис, как ни старалась она закрывать глаза на несомненные признаки наступившей старости, стала замечать, что у отца все чаще дрожат руки, а реакции замедлились.
Пожалуй, только глаза оставались прежними – ясными, мудрыми, пронзительными. Марис снова убедилась в этом, когда Дэниэл вдруг повернулся к ней.
– Как ты думаешь, что все это значит? – спросил он.
– Что – все, папа?
– Подобное поведение, Марис. П.М.Э. не оставил ни адреса, ни контактного телефона, а потом позвонил тебе ночью и заявил, что его пролог – чушь. Что ты по этому поводу думаешь?
Марис встала и, подойдя к горшку, в котором пышно цвела белая герань, принялась методично обрывать не замеченные Максиной засохшие листья. Вот уже несколько лет Марис убеждала экономку, что ей нужно завести очки, но та утверждала, что за тридцать лет ее зрение ни капельки не ухудшилось. На это Марис обычно замечала, что и тридцать лет назад Максина была слепа, как курица, и к тому же слишком самолюбива, чтобы это признать. На этом спор, как правило, и заканчивался.
Вертя в руках сухой черенок, Марис некоторое время обдумывала вопрос отца, потом сказала:
– Мне кажется, он хотел, чтобы его искали. И нашли. Не так ли?
Отцовская улыбка подсказала ей, что она не ошиблась. Это, кстати, был излюбленный прием Дэниэла. Таким своеобразным способом он помогал ей готовить уроки, когда она училась в школе. Сколько Марис себя помнила, отец никогда не давал ей готовых ответов, но поощрял думать самостоятельно, награждая улыбкой всякий раз, когда ей удавалось самой найти решение.
– Ведь он все-таки мне позвонил, – продолжала она, воодушевленная его молчаливым одобрением. – Если бы П.М.Э. не хотел, чтобы его нашли, он бы просто выбросил мои телефоны. Но он позвонил, причем я почти уверена: он намеренно выбрал столь поздний – или ранний – час, чтобы получить психологическое преимущество.
– К тому же он протестовал слишком много и слишком горячо.
Нахмурившись, Марис вернулась к столу и опустилась на стул.
– Не знаю, папа… Мне показалось, он действительно очень разозлился. Особенно из-за прихода этого шерифа…
– Несомненно, так и было, и я его понимаю. И все же П.М.Э. не сумел удержаться, чтобы не позвонить тебе и не выслушать твое мнение о его книге.
– А книга может получиться захватывающая, – задумчиво сказала Марис. – Этот пролог… Он заставил меня задуматься о том молодом человеке. Кто он такой? Как он жил? Из-за чего подрался со своим другом?
– Зависть, – напомнил Дэниэл. – На мой взгляд – самое низменное из человеческих чувств.
– Низменные чувства и запретные вещи – самые сильные раздражители. Об этом свидетельствует вся история книгоиздания, – улыбнулась Марис. – Кто кому завидовал? Из-за чего? Автор заставляет читателя задуматься обо всех этих вопросах…
– …И поэтому начинает свое произведение со столь интригующего пролога. Ход сильный, хотя и не новый. – Дэниэл покачал головой. – Что ты собираешься делать?
– Надо попытаться установить с ним профессиональный диалог. Если, конечно, это возможно. С таким типом работать будет непросто.
– Ты знаешь его телефонный номер? Откуда?
– Сработал определитель номера, когда он позвонил.
– Теперь они определяют и междугородные номера? – удивился Дэниэл. – О, чудеса современной технологии! В мое время…
– В твое время?.. – рассмеялась Марис. – Твое время еще не кончилось, папа.
Наклонившись вперед, она потрепала его по руке, покрытой темными пигментными пятнами. Рука была сухой, горячей, живой, но Марис не обманывала себя. Она знала – придет день, когда отца не станет. Чего Марис не представляла, это того, как она переживет эту потерю. Ей до сих пор были памятны рождественские утра, когда, проснувшись еще до света, она спешила в отцовскую спальню и, вытащив Дэниэла из постели, умоляла как можно скорее пойти вниз, чтобы посмотреть, что принес в подарок Санта-Клаус.
И это было далеко не единственное приятное воспоминание, связанное с детством и с отцом. Марис хорошо помнила, как они вместе катались на коньках в Центральном парке, как ходили на ярмарки и рылись в книжных развалах, как пили чай в «Плазе» после детского утренника или читали у камина в его кабинете. Все ее детство было неразрывно связано с отцом, и Марис долгое время была уверена, что иначе и быть не может. Только став старше, она поняла: не будь она единственным и к тому же поздним ребенком, ей, возможно, жилось бы совсем иначе. Смерть матери – а вернее, горе, которое они испытали, – могла бы развести их, но, к счастью, этого не случилось. Напротив, они стали еще ближе друг к другу. Правда, Дэниэл продолжал воспитывать Марис твердой рукой, но принуждать ее или наказывать ему приходилось крайне редко. Она всегда старалась его слушаться, и, хотя это не всегда у нее получалось, больше всего на свете Марис боялась чем-то огорчить отца.
Сейчас Марис припоминала только один случай, когда в подростковом возрасте попыталась восстать против его власти. Друзья пригласили ее в клуб, ходить в который Дэниэл строго-настрого запрещал. В тот раз желание казаться взрослой впервые оказалось сильнее дисциплины, и Марис, улучив минутку, выбралась из дома через окно.
Когда уже под утро она вернулась домой, то оказалось, что окно крепко заперто. Пришлось звонить у парадной двери.
Тогда Марис показалось – прошла целая вечность, прежде чем отец спустился вниз и отпер замки. Он не кричал, не читал ей нотаций. Спокойным, даже каким-то будничным тоном Дэниэл сказал, что она приняла не правильное решение и теперь ей придется за это расплачиваться.
Приговор был достаточно суров. Дэниэл запретил Марис выходить из дома в течение месяца, но куда хуже оказалось сознание того, что она заставила отца в ней разочароваться.
Больше Марис никогда не удирала из дома тайком.
Разумеется, отец ее баловал, но она никогда не была испорченной. Он разрешал ей тратить столько денег, сколько она хочет, но за это Марис должна была заниматься повседневными домашними делами и помогать Максине готовить и убирать. За ее школьными оценками Дэниэл также следил весьма и весьма внимательно, однако и здесь его подход отличался от общепринятого. Он хвалил дочь за успехи и крайне редко ругал за ошибки. Впрочем, учиться Марис нравилось. Учителя редко были ею недовольны, и у Дэниэла всегда был повод гордиться дочерью.
А Марис это чувствовала и старалась, старалась изо всех сил.
– Значит, – спросила она теперь, – ты считаешь, что мне следует заняться этим делом и добиться, чтобы этот П.М.Э. продал свою «Зависть» нам?
– Я уверен, дело того стоит, – твердо ответил Дэниэл. – Кроме того, я сомневаюсь, что ты сможешь поступить иначе. Автор бросил тебе вызов. Быть может, он сделал это непреднамеренно, но это ничего не меняет. Миссис Мадерли-Рид не из тех женщин, которые пугаются трудностей. Дайте ей испытать свои силы – и ничего другого ей не требуется…
Он почти точно процитировал одну из статей, недавно помещенную в одном из профессиональных журналов, и Марис ухмыльнулась.
– Мне кажется, я это уже где-то читала, – заметила она.
– Кроме того, – серьезно добавил Дэниэл, – перед хорошей книгой ты тоже никогда не могла устоять.
– Это верно, – согласилась Марис. – Быть может, именно поэтому я никак не могу успокоиться – ведь в последнее время я занимаюсь в основном производственными проблемами – книги попадают ко мне уже после того, как они отредактированы и доведены до ума. Нет, ты не подумай – мне очень нравится эта работа, но вчера, когда я читала этот пролог, мне вдруг стало ясно, как сильно я скучаю по настоящей редакторской работе. Когда берешь в руки последний, отшлифованный вариант текста, который необходимо поскорее запустить в производство, волей-неволей начинаешь торопиться, потому что знаешь – эта книга у тебя не одна; есть и другие, и их тоже надо подготовить к изданию. К тому же на этой последней стадии изменить все равно ничего нельзя – кроме грубых ошибок, разумеется, но таких ошибок наши редакторы не допускают. Другое дело, когда работаешь с автором один на один, помогаешь ему создавать характеры, указываешь на слабые места и нестыковки сюжета. Если бы ты только знал, как мне это нравится!..
– Я знаю. – Дэниэл улыбнулся. – Именно поэтому ты решила заниматься издательским бизнесом. Ты хотела стать редактором – и ты стала им, И не просто редактором, Марис, – ты стала настолько хорошим редактором, что я понял: я могу доверить тебе гораздо более сложную работу. Да, теперь твои служебные обязанности сильно отличаются от тех, что были в самом начале, но ведь никто не мешает тебе вернуться к тому, что ты любишь. Я даже думаю, что тебе это будет не только приятно, но и полезно.
– Мне тоже так кажется, папа, но… Давай не будем делить шкуру неубитого медведя, – ответила Марис. – Я пока не решила, стоит ли «Зависть» того, чтобы расшибаться в лепешку, или нет. Как сказал мне П.М.Э., книга еще не закончена. Она даже не начата толком, если называть вещи своими именами, но моя интуиция…
– Которой я бесконечно доверяю, – вставил Дэниэл.
– …Но интуиция подсказывает мне, что роман должен получиться очень хорошим. В прологе я почувствовала… рельеф, фактуру, подлинное качество! И если автор сумеет удержаться на этом уровне до конца, мы получим настоящий бестселлер, который сможет встать в один ряд с «Убить пересмешника» Харпер Ли и другими… Кроме того, «Зависть» тоже построена на южном материале, а ты знаешь, как я люблю наш американский Юг!..
– Под «другими» ты имеешь в виду «Побежденного»?
Марис неожиданно почувствовала себя воздушным шариком, из которого выпустили весь воздух.
– Да, – ответила она после секундной паузы. – В том числе…
Последовала еще одна коротенькая пауза, потом Дэниэл спросил:
– Кстати, как поживает Ной?
И как читательница, и как жена, Марис была весьма разочарована тем, что за первой книгой Ноя не последовала вторая. Дэниэл знал об этом, поэтому после упоминания о романе Ноя ему казалось только естественным спросить о нем самом.
– Ты прекрасно знаешь, как он поживает, папа, – ведь вы с ним перезваниваетесь по несколько раз на дню.
– Я спросил тебя как отец, а не как коллега по работе.
Не в силах вынести пристального взгляда Дэниэла, Марис отвернулась и некоторое время сосредоточенно изучала окружавшую веранду кирпичную стену. Стена была довольно высокой, и Марис не могла увидеть, что делается в соседнем дворе. Поэтому она притворилась, будто ее крайне заинтересовали маневры рыже-черного полосатого кота, который соскочил на стену с платана. Кот скоро исчез в соседнем дворе, но тут из кухни выглянула Максина.
– Вам что-нибудь нужно? – спросила она.
– Нет, спасибо, – ответил Дэниэл. – Кажется, у нас все есть.
– Если вам что-то понадобится, дайте мне знать.
Максина вернулась в кухню, а Марис еще некоторое время молчала, чертя пальцем по узорчатой обивке стула. Наконец она подняла голову и увидела, что Дэниэл сидит, подперев кулаком подбородок и слегка наклонив голову, будто прислушивается. Эта поза была хорошо знакома Марис – про себя она называла ее «позой доброжелательного внимания». Отец всегда принимал такое положение, когда чувствовал, что ее что-то беспокоит или тревожит. Сам он никогда не расспрашивал и не понукал дочь – он просто ждал, пока она созреет и расскажет все сама. И Марис все чаще ловила себя на том, что в сходных обстоятельствах она поступает точно так же, очевидно, унаследовав или переняв у отца эту привычку.
– Вчера Ной пришел домой очень поздно, – ответила она и вкратце пересказала отцу содержание их с Ноем спора, опустив некоторые интимные подробности. – В конце концов мы, конечно, помирились, – закончила Марис, – но я все еще чувствую себя расстроенной.
– Может быть, все это действительно пустяки? – осторожно спросил Дэниэл после непродолжительного раздумья.
– А тебе как кажется?
– Ну, меня там не было… Однако его версия… гм-гм… выглядит весьма правдоподобно.
– Вот именно – версия!..
Дэниэл Мадерли нахмурился:
– Тебе действительно кажется, что Ной вернулся к своим холостяцким привычкам?
Зная, как глубоко отец уважает и ценит Ноя, Марис не хотела говорить о своих неясных подозрениях и чувствах, которые, будучи высказаны вслух, выглядели бы в лучшем случае просто как нытье, а в худшем – как случай самой обыкновенной женской паранойи. Кроме того, если бы Марис начала плакаться отцу в жилетку, тем самым она поставила бы его в неловкое положение; ведь что ни говори, а Дэниэл был не только тестем Ноя, но и его работодателем и непосредственным шефом.
Ноя он пригласил к себе на работу четыре года назад, когда тот уже был самым грамотным, расторопным и удачливым издателем Нью-Йорка, за исключением, быть может, двух или трех человек, включая самого Дэниэла. Именно тогда Марис с ним и познакомилась, и вскоре их отношения стали достаточно близкими. Дэниэл несколько раз предупреждал дочь о нежелательности и даже опасности подобного «служебного романа». Однако после того, как Ной, проработав в «Мадерли-пресс» немногим больше года, официально попросил руки Марис, он сдался и дал им свое благословение. От предложения Ноя уйти в отставку сразу после свадьбы Дэниэл просто-напросто отмахнулся, сказав, что Ной вполне устраивает его не только как зять, но и как вице-президент издательского дома.
С тех пор на протяжении почти двух лет Марис и Ною удавалось не смешивать семейные и деловые проблемы, и если бы сейчас она заговорила с отцом о своих тревогах, это положение могло оказаться нарушенным. К тому же Дэниэл мог просто не захотеть разговаривать с ней на личные темы, не желая принять ту или другую сторону. Житейская мудрость и здравый смысл подсказывали ему, что в отношения между мужем и женой не могут вмешиваться ни тесть, ни отец, а к голосу разума Дэниэл всегда прислушивался.
Но, с другой стороны, Марис необходимо было выговориться, а Дэниэл всегда был ее самым внимательным слушателем.
– Нет, я не думаю, чтобы Ной взялся за старое, да и ничего конкретного у меня нет.
– И все же тебя что-то беспокоит. Что именно?
– Не знаю. Мне кажется – что-то изменилось. Я имею в виду – в наших отношениях… – Марис вымученно улыбнулась. – У меня сложилось впечатление, что в последние пару месяцев Ной уделяет мне меньше внимания. Даже намного меньше, – уточнила она.
– И у идеальных пар медовый месяц не длится вечно, Марис.
– Я знаю, просто… – Она вздохнула. – Наверное, мои романтические представления о семейной жизни еще не выветрились до конца.
– Ну, это-то как раз не беда. Ты в этом не виновата, и никто не виноват. В браке бывают периоды некоторого охлаждения – от этого не застрахован ни один союз, даже самый счастливый.
– Я знаю. Мне только хотелось бы надеяться, что я ему еще не надоела, ведь скоро наша вторая годовщина… А для Ноя это своего рода рекорд.
– Ты знала, что он собой представляет, когда выходила за него замуж, – напомнил Дэниэл. – Ной всегда был дамским угодником и не скрывал этого.
– Я смирилась с этим, потому что любила его. Иногда мне кажется, что я полюбила Ноя еще в колледже, когда прочла «Побежденного».
– Вот видишь! А он ответил на твое чувство, когда выбрал тебя из сотен других женщин.
Марис улыбнулась и слегка качнула головой.
– Да, ты прав, папа. Он действительно выбрал меня, но… Сейчас мне кажется – Ной стал меньше обращать на меня внимание, и я… чувствую себя потерянной.
– Боюсь, в этом есть и моя доля вины.
– Как так?
– Я слишком загрузил его работой. Мало того, что Ной исполняет свои обязанности, что само по себе непросто, он еще и делает то, что не успеваю сделать я. Надо смотреть правде в глаза, дочка, – я уже не тот, каким был прежде. Твоему мужу приходится работать и за себя, и за меня. Я предлагал ему нанять человека, который освободил бы его хотя бы от рутинных обязанностей, но…
– Но он отказался, конечно. Ной слишком самолюбив, чтобы признать – он взвалил на себя слишком большую тяжесть.
– Но я мог бы настоять… Ладно, Марис, так и сделаем – на днях я поговорю с Ноем еще раз и постараюсь убедить, что ему нужен помощник. А пока… пока, я думаю, вам обоим было бы полезно съездить куда-нибудь на несколько дней – позагорать, расслабиться и прочее… Ты меня понимаешь?
Марис снова улыбнулась, по достоинству оценив отцовскую деликатность, но это была грустная улыбка. Практически те же слова Дэниэл сказал ей год назад, когда они с Ноем собирались в отпуск в Аррубу. Кроме отдыха, у этой поездки была и другая цель: Марис надеялась вернуться из отпуска беременной, однако, несмотря на все усилия, у них ничего не получилось, и эта неудача сильно подействовала на Марис. Она была разочарована и чувствовала себя несправедливо обойденной судьбой. Должно быть, именно тогда они с Ноем и начали отдаляться друг от друга, хотя трещина в их отношениях стала заметна только сейчас.
Дэниэл понял, что коснулся больной темы.
– Вам надо сменить обстановку, Марис, – убежденно повторил он. – Подальше от города, от всех дел, светских мероприятий. Я уверен, небольшой отдых – это именно то, что вам нужно.
Но Марис не разделяла отцовской уверенности, хотя она и не смогла возразить. Что-то подсказывало ей, что никакой отдых не поможет им с Ноем решить накопившиеся проблемы. И хотя их утренняя ссора благополучно разрешилась постелью, Марис чувствовала, что их близости чего-то недоставало. Их руки и тела совершали привычные движения, однако ни она, ни Ной не вкладывали в это настоящую нежность.
Сейчас, вспоминая утренние события, Марис с досадой думала о том, как ловко удалось ему отвлечь ее внимание с помощью самой обыкновенной лести. Она была по-настоящему на него сердита, но стоило Ною сказать ей, как она соблазнительна и хороша собой, и Марис тут же растаяла, позволив тщеславию возобладать над здравым смыслом. Впрочем, если посмотреть на дело с другой стороны, то секс был самым простым и доступным средством положить конец их бессмысленному спору. Марис не хотела обвинять Ноя и дальше (ведь если пойти на поводу у ревнивого воображения, можно черт знает до чего дойти!), а ему было неприятно оправдываться, поэтому они и занялись любовью.
Будь это единичный случай, Марис бы так не расстраивалась, но секс после ссоры грозил перейти у них в привычку.
Чтобы не волновать отца, Марис сделала вид, будто обдумывает его предложение провести несколько дней где-нибудь в тропиках. Наконец она сказала:
– Знаешь, папа, вообще-то я собиралась уехать одна.
– Тоже неплохо, – одобрил Дэниэл. – А куда, если не секрет?
Иногда, когда Нью-Йорк ей слишком надоедал, Марис уезжала в их особняк на западе Массачусетса, стоявший в окружении живописной природы. Там она могла спокойно заниматься бумажной работой, размышлять или читать рукописи. Вдали от суеты, где ничто ее не отвлекало, Марис успевала за короткий срок не только восстановить силы, но и сделать многое другое. Такие поездки она предпринимала достаточно часто, поэтому Дэниэл решил, что Марис снова собирается в Беркшир.
– Нет, – Марис покачала головой. – Я решила съездить в Джорджию. Мне кажется, из этого может что-то получиться.
Ной принял ее решение на удивление спокойно.
– Я тоже думаю, что тебе было бы полезно проветриться, – сказал он, когда Марис объявила ему о своем отъезде. – Только почему – Джорджия? Там что, какой-то новый курорт?
– Новый автор, – ответила Марис.
– Значит, ты собираешься работать? – прищурился Ной. – А я решил, ты едешь отдыхать.
– Одно другому не помешает, – сказала Марис как можно убедительнее. – Что касается нового автора, то… Помнишь, я рассказывала тебе про рукопись?
– Ту, которую ты нашла в своей мусорной куче?
Марис постаралась не обращать внимания на его скептический тон.
– Да. Я узнала, где живет автор, и… Хотя это было непросто! – с гордостью добавила она.
– Непросто? Он что, не оставил контактного телефона? – удивился Ной.
– Это долгая история, а у нас через десять минут важная встреча, – напомнила Марис. – Я потом расскажу тебе подробно, пока же я сама мало что знаю. Одно бесспорно – случай очень необычный. Этот человек совсем не похож на тех молодых авторов, которые во что бы то ни стало мечтают опубликовать свои произведения.
– Разве он не хочет опубликовать свой роман? Зачем же он тогда прислал тебе рукопись?
– Дело в нем самом. Это упрямый, ершистый, даже грубый человек. К тому же он, похоже, и сам не понимает, насколько хорошо то, что он пишет. Придется его уговаривать, улещивать, в общем – гладить по шерстке, а по телефону сделать это довольно трудно. Вот почему я решила встретиться с ним лично.
– Понятно, – кивнул Ной, но Марис видела, что он почти не слушает ее. Сначала он перебирал телефонные сообщения, которые положил перед ним секретарь, потом бросил взгляд на наручные часы и, встав из-за стола, начал складывать в папку деловые бумаги. – Прости, дорогая, – проговорил он, – но нам пора на совещание. Когда ты планируешь уехать?
– Я собиралась отправиться в Джорджию завтра.