Браун Саймон. Наследство

   Потом, позже, когда Сендарус уже спал, положив голову на ее живот, она ощутила на своей груди тепло Ключей Власти и увидела их мерцание. Она провела пальцем по его спине, по шее, по щеке, нежно поцеловала его в лоб, осторожно, чтобы не разбудить, переложила его голову на постель и соскользнула с нее.
   Она завернулась в плащ и подошла к окну, чтобы окинуть взглядом свой город и все свое королевство. Сама она даже смутно не могла себе представить, что именно она хотела бы увидеть, – может быть, какой-нибудь вещий знак, – однако она испытала чувство удовлетворения от того, что под луной и звездным небом царило абсолютное спокойствие и тишина. Эта тишина и покой заставили ее почувствовать себя так, будто вся вселенная ожидала того, что произошло этой ночью между ней и Сендарусом, и принимала это событие благосклонно, точно некую неизбежность. Арива оглянулась на постель и некоторое время смотрела на своего спавшего возлюбленного, на губах которого играла сладчайшая из всех возможных улыбок, но потом она увидела на простынях собственную кровь. Ее удивило то, что крови было так много, а потом она ощутила покалывание между бедрами.
   »Может быть, все великое всегда начинается с крови, – подумала она. – Любовь, рождение и смерть. И новое царствование».
   Прохладный ветер остудил ее затылок и шею, и она вздрогнула, словно ощутила прикосновение чьей-то холодной руки.
   Олио понял все сразу, как только утром увидел свою сестру.
   Он ничего не сказал ей, но в течение всего совместного завтрака внимательно наблюдал за ней и Сендарусом. На первый взгляд казалось, что в привычках королевских отпрысков и их манере держаться ничего не изменилось, но на самом деле к этому теперь добавилось новое знание друг о друге. Олио невольно задался вопросом, кто еще сможет это заметить. Безусловно, фрейлины Аривы, а это означало, что новость разнесется по всему двору до конца дня. Это несколько озадачило принца. Когда тарелки опустели, Олио потянулся к сестре и с нежностью поцеловал ее в щеку.
   – Чего это ради? – спросила она, однако было видно, что нежность брата доставила ей удовольствие.
   Олио не ответил, только с улыбкой, выдававшей знание, посмотрел на влюбленных.
   Сендарус покраснел.
   – Это так очевидно? – спросила Арива.
   Олио кивнул.
   – Значит, то же самое можно заметить, глядя на принца, – сухо заметила она.
   – Верно, – подтвердил Олио. Облизав губы, он осторожно спросил: – Намереваетесь ли вы пойти дальше этим путем?
   – Да, – одновременно ответили Арива и Сендарус.
   – А к-к-когда же в-в-вы собираетесь сделать официальное оглашение?
   – Мы этого не обсуждали, – ответил Сендарус.
   – К сожалению, мы не можем решить этого сами, – со вздохом произнесла Арива. – Мы оба королевской крови. Наша помолвка и венчание будут иметь государственное значение. Наша любовь принадлежит только нам, но наша свадьба станет делом всего народа. Кроме того, на следующую неделю назначена коронация. Дела следует делать по очереди.
   – Двадцати Домам такие н-н-новости придутся н-не по вкусу, – заметил Олио.
   – Ну и хорошо, – просто отозвалась Арива.
   – Они ведь сами все уладят, верно? – спросил Сендарус, которого до сих пор удивляло то обстоятельство, что королевская семья не пользовалась безусловной поддержкой знати. Его отец, пользовавшийся меньшей властью и авторитетом у своего народа, нежели Арива, ни за что и никогда не допустил бы открытых разногласий, по своему обыкновению он решил бы все в свою пользу.
   Арива и Олио переглянулись.
   – Коль скоро я не собираюсь ничего с ними улаживать, они поведут себя так же.
   – Мягко сказано, милая сестричка, – заметил Олио. – Они до сих пор не могут оправиться от того, что ты оказалась на троне.
   – Я и сама еще не вполне от этого оправилась, – твердо произнесла она. – Однако им придется понять, что благополучие королевства стоит выше их собственного благополучия.
   – И снова я сказал бы, что это чересчур мягко. У тебя серьезные проблемы на с-с-севере, так что лучше было бы не создавать лишних проблем здесь, в Кендре.
   – Хаксус? – спросил Сендарус. – Я ничего не слышал об этом.
   – Пока еще ничего не произошло, – ответила ему Арива. – Однако донесения, которые мы получаем из Хьюма, утверждают, что Хаксус стягивает свои войска к нашей общей границе. Король Салокан до сих пор не пытался ничего предпринимать, но у него еще есть время до коронации.
   – Коронация может стать удачным моментом для оглашения помолвки, – высказал предложение Олио. – Здесь будут Томар и Чарион, да и ваш отец, Сендарус.
   – Да, верно. Эймеман вчера отправился, чтобы встретить его в Нанве.
   – П-п-получился бы двойной праздник, – добавил Олио.
   Арива кивнула, соглашаясь.
   – Да, в этом есть смысл. Коль скоро это событие имеет отношение к политике, значит, мы должны использовать его в своих политических интересах наилучшим образом. Может быть, Двадцать Домов и будут недовольны такими новостями, зато у провинций будет повод для радости.
   – Все обстояло бы намного проще, если бы я был потомком одного из ваших Двадцати Домов, – беспечно произнес Сендарус.
   – В этом случае ты не был бы сейчас со мной, – резко ответила на это Арива.
   Сендарус был обескуражен такой переменой в ее голосе. Она шагнула к нему и взяла его за руку.
   – Прости меня. Просто я не нахожу ничего веселого, когда речь заходит о моих дядюшках и кузенах.
   Герцог Холо Амптра размышлял о своей племяннице, и мысли его отнюдь не были радостными. Он сидел у себя в саду на каменной скамье и наблюдал за тем, как птицы на деревьях ссорились, дрались, внезапно устремлялись вниз за добычей и клевали друг друга. Эта картина напомнила ему о Двадцати Домах и об отношениях их обитателей с Розетемами.
   »Если бы только у Ашарны был брат, сейчас наши Двадцать Домов не знали бы никаких неприятностей. Она никогда не смогла бы унаследовать трон, и никогда Ключи Власти не оказались бы все вместе в руках женщины. Нельзя было допускать того, чтобы такое могущество сосредоточилось бы в руках единственного человека». На короткое время герцогу показалось, что с воцарением Береймы все пойдет своим правильным чередом. Однако потом этот полукровка, этот презренный Линан, так же, как в свое время его отец, нанес удар по самой сердцевине Двадцати Домов. То, что Линан утонул, пытаясь бежать, было слишком ничтожным наказанием за совершенное им преступление. Однако он, по крайней мере, был истинным уроженцем Кендры, в отличие от этого чужеземного принца, который с такой легкостью так небрежно обольстил новую королеву. Холо теперь представлялось, что дела в королевстве не просто были плохи, но шли хуже и хуже день ото дня, и всей душой он молил Бога лишь о том, чтобы его наследники не знали бы подобных проблем, и восстановился бы прежний порядок дел.
   Краем глаза он заметил, как в дом вошел Гэлен, а спустя несколько мгновений он появился в саду.
   – Недолго же ты пробыл во дворце, – заметил Холо.
   – В этом не было необходимости. У всех на устах одно и то же. Слухи не врут. Арива и Сендарус собираются пожениться.
   – И когда же они огласят помолвку?
   – Возможно, что это произойдет в день коронации. Это все, что мне удалось узнать.
   – Все это должно быть приостановлено.
   Гэлен покачал головой.
   – Это невозможно остановить. Мы не можем сделать ничего против Аривы. Гренда Лиар и без того немало пережила за последние недели, а Салокану не потребуется долгого времени, чтобы испытать свои силы в борьбе против королевства.
   – Так значит, эти слухи о Хаксусе и его намерениях достоверны?
   Гэлен уселся на скамью рядом с отцом.
   – Думаю, что вскоре начнется война.
   – А понимаешь ли ты, что произойдет, если этой свадьбе не воспрепятствовать?
   – Да, конечно. Королевская ветвь отделится от Двадцати Домов, возможно, навсегда. Если только Арива выберет себе в мужья не кого-либо из нас, то это так или иначе случится.
   – Но это путь гибельный.
   – Возможно, что ты и не прав, отец.
   Холо в изумлении взглянул на собственного сына.
   – Может статься, отец, что королевская кровь нуждается в обновлении. Может быть, прилив свежей крови из других королевских домов в нашу королевскую семью пойдет лишь на пользу Гренде Лиар.
   – Мы создали королевство, – возразил Холо. – Именно Двадцать Домов всегда поддерживали правителей королевства, именно они объединяли почти весь Тир под властью единой короны. Мы еще не ослабели.
   – Наша семья слаба в одном – в нашей верности короне.
   Холо отвернулся.
   – Это было слишком давно. Мой брат понес должное наказание за свое преступление.
   – Однако не все Двадцать Домов были наказаны. Все мы позволили ему преуспеть в этой жизни, отец. Мы ответственны за его вину.
   – Мне не хотелось бы говорить об этом. Долгие годы вся эта история сохранялась в тайне. Ашарна уверяла меня в том, что Ариве и Олио ничего неизвестно о преступлении их отца.
   – Но нам не следует забывать об этом.
   Холо глубоко вздохнул:
   – Ты думаешь, что Арива и в самом деле может выйти замуж за этого аманита?
   – Нет, вовсе нет. Однако мне представляется, что у меня нет никаких прав, чтобы противостоять этому. Чем большее давление мы станем оказывать на Ариву, тем сильнее она станет нам сопротивляться и продолжать идти избранным ею путем.
   – Значит, мы погибли.
   Гэлен покачал головой.
   – Просто так ничто никогда не погибает.
   – Розетемы заклали бы кролика к своему стыду и позору, а семья Марина немногим лучше, чем они.
   – Я не сомневаюсь в том, что у этой пары смогут появиться дети. Однако королевская власть достаточно уязвима и постоянно нуждается в поддержке. Мы должны выждать до тех пор, пока снова не потребуется наша поддержка в нужное время и в нужных обстоятельствах. Нам следует отыграть обратно наше влияние, а не пытаться принуждать Ариву к каким-либо действиям. Ведь ты прекрасно знаешь, как она может ответить на наши принуждения.
   – Значит, мы снова принуждены ждать.
   – Да, конечно, но может статься, что не так уж долго. Во время войны великие семьи, как правило, объединяются за спиной правителей, а сами правители скрепляют союз с великими семьями.
 
   Примас Нортем с видимой неохотой, однако со всем возможным вниманием отнесся к срочному сообщению, полученному от одного из городских священнослужителей. День выдался сырой и очень ветреный, а его плащ служил очень ненадежной защитой от непогоды, пока примас шел вдоль булыжных аллей, ставших скользкими от дождя. Ему показалось достаточно ироничным то, что в один из таких непогожих дней, когда жизнь городских бедняков становилась еще более безотрадной, старинные городские кварталы, в которых обитали самые обездоленные семьи, выглядели как нельзя лучше, чем обычно. Под ярким солнечным светом покосившиеся двухэтажные дома из дубовых бревен и выщербленного кирпича выглядели блеклыми и мрачными, однако дождь заставил отмытое добела дерево и старые камни заблестеть и придал им иллюзию новизны и даже в своем роде нарядный вид.
   В квартале, по которому шел Нортем, было всего три капеллы, и он надеялся лишь на то, что сразу попадет в нужную. С тех пор, как он лично проверял их, прошло уже немало времени. Из-за дождя ему приходилось все время смотреть под ноги, и потому он едва не пропустил вывеску на нужном ему здании. Он постучал в дверь и торопливо вошел, едва она открылась. Примас сбросил с головы капюшон и тотчас вдохнул горьковатый запах крашеного дерева, исходивший от церковных скамей, который всегда напоминал ему о его собственном детстве. В отдалении послышались голоса людей, работавших в кухне; оттуда доносился запах варившейся каши. Определенно ничто здесь не казалось скверным.
   Впустивший Нортема священнослужитель взял его плащ. Он широко улыбался.
   – В вашем послании говорится о каком-то важном и безотлагательном деле, – строго произнес Нортем и попытался оглядеться.
   – Однако я не вижу крайней необходимости в моем присутствии.
   Из кухни послышался дружный смех.
   – Я даже слышу, что в этом нет никакой необходимости.
   Однако священник отнюдь не выглядел виноватым.
   – Поверьте, ваша светлость, необходимость в вашем присутствии есть. Прошу вас, пройдите в кухню.
   Пытаясь напустить на себя скорее терпеливый, нежели сердитый вид, Нортем последовал за священником через все помещение капеллы в ярко освещенную кухню. Теперь примас различил не только запах каши. Пахло сидром, беконом и свежим хлебом. У священника было двое гостей. Примас с интересом посмотрел на их лица, и по его спине пробежали мурашки.
   – Примас Н-н-нортем! – Принц Олио поднялся со своего места, чтобы приветствовать примаса. – Как замечательно, что в-в-вы смогли присоединиться к нам.
   – У нас составится веселая компания, – произнес прелат Эдейтор Фэнхоу, также поднявшись с места и отступив в сторону, чтобы пропустить примаса.
   – Ваше Высочество! Я и представить себе не мог! И прелат Фэнхоу!
   Он взглянул на священнослужителя, улыбавшегося от уха до уха.
   – Вот так неожиданность…
   – Ради Бога, святой отец, садитесь, – распорядился Олио и жестом показал на место, освобожденное для Нортема прелатом.
   Примас послушно подчинился.
   – У нас сложился отличный план помощи многим горожанам, но мы нуждаемся в вашем участии и… ну, в молчании.
   – В моем участии и в молчании, Ваше Высочество? – переспросил примас, усевшись как следует. Священник немедленно положил перед ним ложку и поставил железный котелок с еще дымившейся кашей. Нортем изо всех сил пытался скрыть свое замешательство. На самом деле он чувствовал себя кроликом, которого пригласил на чай волк. Он взглянул на улыбавшееся лицо Олио. Что ж, возможно, это был гениальный волк, однако разве это что-нибудь меняло?
   – Кушайте вашу кашу, примас, – тоном, не допускавшим возражений, велел Олио. – Мы с Эдейтором хотим устроить приют.
   Нортем осторожно попробовал кашу. Она была приправлена медом, и от этого в его груди сразу разлилось тепло. Он проглотил полную ложку. Он успел забыть вкус хорошей каши, а она в холодный и сырой день пришлась весьма кстати. – Приют? Где?
   – Как раз здесь, – ответил Эдейтор. – Это самая большая из ваших капелл в старой части города.
   – Но кто же станет этим заниматься?
   – Вот за этим мы вас и пригласили, – сказал Олио. – Нам непременно нужно еще одно духовное лицо. Или слуга для лежачих больных, если бы вы смогли его для этого найти.
   – Простите меня, Ваше Высочество, но если я правильно понимаю ваше желание помочь беднякам Кендры, то ни один священник в одиночку не сможет сделать много, в особенности, если речь идет о тяжелобольных. Для этого вам нужны настоящие врачи, а между тем во всей Кендре есть только один такой врач, это Трион, и он уже делает все возможное в своем собственном приюте.
   – Это верно, – согласился Олио. – Однако для священника можно найти помощников.
   – Помощников? Откуда они возьмутся? – Из теургий, – сказал Эдейтор. – Я подберу магов для помощи в лечении.
   Нортем опустил ложку в котелок.
   – Магов? С каких это пор маги занимаются лечением больных?
   Эдейтор и Олио заговорщицки переглянулись, словно забавляясь какой-то им одним известной шуткой.
   – Маги не будут лечить больных, – продолжал Эдейтор. – По крайней мере, сами не будут.
   Нортем вздохнул.
   – Ваше Высочество, вы играете со мной в игры, которые для меня непонятны.
   Олио добродушно рассмеялся.
   – Вовсе нет. Я обеспечу материальные возможности для открытия приюта и заплачу за любые травы и лекарственные средства, которые будут ему нужны. А что касается тяжелобольных, то… – он медленно достал из-под рубашки Ключ Сердца, – … я стану исцелять их.
   Примас посмотрел на принца внимательным долгим взглядом.
   – Ваше Высочество, вы не можете говорить это всерьез.
   – Еще никогда за всю свою жизнь я не говорил ничего более серьезного.
   – Исцеляющий Ключ предназначен для наиболее священных дел, Ваше Высочество.
   – А что м-м-может быть более священным делом, чем спасение жизни?
   – Однако откуда вам известно, что он станет действовать? Вы никогда не пользовались им…
   Увидев выражение лиц своих собеседников, примас замолчал.
   – Вы уже использовали его, верно?
   – Несколько дней назад, внизу возле доков, – пояснил Эдейтор. – Ключ подействовал, когда мы вместе с принцем попытались вызвать это действие. Мы спасли жизнь человека. Точнее, Ключ спас его жизнь.
   – По своему положению я принц Гренды Лиар и владею огромным богатством, – произнес Олио. – Но вместе с этим у м-м-меня нет такой власти, которая п-п-позволила бы мне помогать народу этого королевства. Мне к-к-казалось, что это могло бы стать возможным, что это самый подходящий случай.
   – Ваше Высочество, вы ведь не можете провести всю свою жизнь здесь. У вас существуют обязанности во дворце…
   – В мои намерения вовсе не входит п-п-проводить все время в п-п-п-риюте. Я стану посещать его лишь в наиболее серьезных случаях, когда потребуется м-м-могущество Ключа.
   – Однако вы не можете исцелять всех больных и умирающих, – неумолимо заявил Нортем. – Каким образом вы станете решать, кого нужно спасать, а кого оставить умирать?
   Лицо Олио помрачнело.
   – Здесь я буду полностью зависеть от советов вашего священника. Я знаю, что не в моих силах помочь всем. Старикам д-д-должно быть п-п-позволено умереть в мире, но даже и здесь приют может помочь. Этот приют станет для них местом, где облегчат их боль. Однако многие умирают б-б-без всякой необходимости, от б-б-болезни, от несчастного случая, еще от чего-нибудь. Вот тут-то я смогу помочь. В таких случаях я буду помогать. Для них я б-б-буду принцем.
   Нортем посмотрел на Олио с новым чувством уважения и чем-то вроде благоговения. Он глубоко вздохнул и заговорил:
   – Одна из наиболее тяжелых проблем для нас состоит в том, что мы не способны сделать больше для бедняков и больных страдальцев. Со времени окончания Невольничьей Войны мне иногда кажется, что нашему ордену следует найти новый серьезный повод для расширения нашей миссии. Может быть, вы даете нам такой повод. У вас будет свой священник.
   Ни принц, ни Эдейтор не встретили его слова возгласами восторга, однако сам Нортем почувствовал глубокое успокоение.
   – Вам нужны были от меня две вещи. Во-первых, вам требовалось мое участие. Вторым вы назвали мое молчание. От кого я должен держать все в тайне?
   – От м-м-моей сестры, – сказал Олио таким тоном, словно это разумелось само собой. – И от всех, кто так или иначе связан со двором. Вы можете себе представить, что произойдет, если Ариве станет известно, чем я занимаюсь?
   – Она от души похвалит ваше благородное дело! – воскликнул Нортем. – Неужели вы сомневаетесь в благодарности королевы?
   – Конечно же, нет. Однако она будет настаивать на том, чтобы я передвигался исключительно с охраной. Отовсюду станут приходить посмотреть на то, как принц Олио творит чудеса. Приют превратится в цирк, а не в м-м-место для исцеления больных. Нет, мое участие должно оставаться в т-т-тайне.
   – Но вам непременно потребуется какая-то защита, – настойчиво заявил Нортем.
   – Зачем? Почему кто-то должен заподозрить, будто я каким-то образом связан с приютом? А в случае, если м-м-мне будет угрожать какая-то опасность, то меня будут окружать маги Эдейтора, и они смогут защитить меня от любой беды.
   – Все равно рано или поздно ваше участие раскроется, – не сдавался Нортем.
   – Но сейчас я просто д-д-должен настаивать на сохранении т-т-тайны, отец, – решительно сказал Олио. – Я б-б-буду делать все, как считаю нужным.
   Нортем согласно кивнул, однако на его лице было написано, как огорчила его эта ситуация.
   – Что ж, Ваше Высочество, раз вы так настаиваете, я буду хранить вашу тайну, хотя и думаю, что в конце концов все это добром не закончится.
   Олио перегнулся через стол, взял примаса за руку и погладил, точно отец, успокаивавший ребенка.
   – О том, когда все раскроется, мы будем думать тогда, когда до этого дойдет, если дойдет.

Глава 21

   Камаля разбудил женский крик. Он выскочил из постели и в одном нижнем белье с обнаженным мечом в руках бросился в главный зал харчевни. Зал был пуст. Из кухни доносились рыдания.
   К нему присоединился Эйджер, одетый немного лучше и тоже с мечом в руках, готовый к любым действиям.
   – Линана нет в его комнате, – озабоченно произнес горбун.
   Камаль громко выругался, и вместе друзья бросились в кухню, ожидая самого худшего. Посреди кухни было распростерто тело Айрана, окруженное, точно жутким ореолом, большой лужей крови. Горло хозяина было перерезано от левого уха до середины гортани. Эйджер опустился на колени возле тела и дотронулся сперва до шеи мертвеца, а затем ощупал его ладони. Рядом в кресле лежала, отчаянно рыдая, одна из помощниц Айрана по кухне.
   Камаль метнулся к двери, однако Эйджер остановил его.
   – Бесполезно, Камаль! Он мертв вот уже несколько часов. Шея и пальцы успели застыть, словно костяные.
   Камаль, не обратив внимания на эти слова, выбежал из кухни. Эйджер схватил за руку кухонную работницу.
   – Когда ты вошла сюда?
   – Не больше чем пять минут назад, сэр! Я чистила снаружи, вошла сюда, чтобы поставить кастрюли, и увидела господина Айрана! О Боже, это ужасно… – Ее голос вновь сорвался на крик, однако Эйджер сильно встряхнул ее.
   – Слушай меня! У вас здесь есть священник?
   – Да, сэр.
   – Ступай и приведи его сюда, да побыстрее. А еще собери всех, кто только работал здесь сегодня ночью!
   – Да, сэр, – послушно повторила работница и вышла из кухни. Поток ее слез прекратился теперь, когда для нее нашлось дело. Вернулся Камаль с перекошенным от ярости лицом.
   – Там сбоку к стене харчевни были привязаны три коня, а в грязи я обнаружил четыре пары следов. С тех пор, как там были люди, прошло около пяти часов.
   – Линан был с ними?
   Камаль пожал плечами.
   – Не могу с уверенностью этого сказать. Мы ни за что не должны были оставлять его ночью одного!
   – Ну, теперь с этим уже ничего не поделаешь.
   – Мы с Дженрозой могли бы поискать повнимательнее.
   – Ты бы сперва лучше оделся, если не хочешь своим видом перепугать горожан. Да, кстати, я попросил эту женщину привести священника.
   – А что, если он нас узнает?
   – Ради Бога, друг, а что, если он заподозрит нас в убийстве Айрана? По крайней мере, если мы постараемся помочь понять, что здесь произошло, мы сумеем этого избежать.
   Камаль взглянул на Эйджера так, будто собирался спорить, однако в конце концов кивнул и направился за Дженрозой. Вскоре в кухне появился невысокий толстяк с оранжевым поясом священника. Он едва дышал и был сильно взволнован. Не обращая внимания на Эйджера, он склонился над мертвым хозяином харчевни, горестно качая головой и цокая языком.
   – О Боже! Ничего подобного у нас долгие годы не случалось. И надо же, чтобы из всех горожан это произошло именно с Айраном! О Боже мой!
   Он шумно выдохнул через нос, как разозленный бык.
   – Я попросил женщину, которая его нашла, собрать всех людей, которые работали здесь сегодня ночью, – сказал Эйджер. – Может быть, они смогут что-нибудь вам рассказать.
   Священник взглянул на него с таким изумлением, будто Эйджер появился прямо из воздуха.
   – Действительно, друг мой? Что ж, это было необычайно дельное решение. А кто вы такой?
   – Я путешественник. Этой ночью мы заночевали здесь вместе с тремя товарищами.
   Выражение лица священника тотчас стало подозрительным.
   – Значит, вы чужестранцы?
   – Чужестранцы, которые хотят вам помочь, – быстро ответил Эйджер. – Вполне возможно, что тот, кто это сделал, кроме этого, причинил какое-то зло одному из наших товарищей. Его нет в его комнате, он исчез.
   – Или бежал из страха за собственную жизнь, сделав свое ужасное дело, – заметил священник.
   – У него не было причин для этого.
   – Айран был человеком небедным. Для кого-то и горстка золотых монет могла бы стать более чем достаточной причиной для того, чтобы загубить невинную душу.
   – В таком случае, может быть, вы посмотрите, не пропали ли какие-нибудь золотые монеты? – предложил Эйджер. – Боже мой, еще одно здравое предложение. Но я не знаю, где Айран хранил выручку.
   В это мгновение появилась работница в сопровождении нескольких поваров и слуг, которых Эйджер видел ночью. Все они обступили тело Айрана, точно щенки вокруг мертвой матери, всхлипывая с потерянным видом. Священник попытался было всех успокоить, однако от его слов собравшимся, казалось, стало еще хуже, всхлипывания превратились в подвывания.
   – Деньги, – напомнил священнику Эйджер.
   Тот кивнул.
   – Левит, – сказал он, обняв за плечи одного из молодых людей. – Послушай меня, Левит. Где ваш хозяин хранил выручку?
   – Он умер, господин Этин, – воскликнул Левит. – О боги, он умер!
   Этин слегка встряхнул молодого человека.
   – Слушай, Левит, ты должен мне сказать, где Айран хранил свою выручку. Мы должны знать, не воры ли его убили.