Браун Саймон. Наследство

   Секретарь кивнул, собрал свои бумаги и письменные принадлежности и последовал за Ашарной и ее фрейлинами. Деджанус замыкал шествие. Все разговоры смолкли, и придворные склонились перед выходившей из тронного зала королевой.
   Когда она вышла, Берейма обратился к Камалю.
   – Это ваша вина, Начальник. Мне говорили, будто вы позволяете моему брату уходить из дворца по ночам и шляться по тавернам и гостиницам в поисках опасных приключений вроде вчерашнего!
   Камаль промолчал. Ему было отлично известно, чем могли обернуться возражения одному из членов королевской семьи, в особенности Берейме, который был ярым сторонником порядка при дворе.
   – Как можем мы доверять человеку, стоящему во главе Королевской Стражи, защиту дворца, если он не способен защитить даже одного маленького безответственного подростка?
   Камаль безучастно смотрел прямо перед собой.
   Линан, боявшийся Береймы не меньше, чем самой королевы, хотел было вступиться за Камаля, но его язык, казалось, прилип к гортани.
   Берейма между тем закончил публичный выговор начальнику стражи и отошел к группе своих друзей из Двадцати Домов, которые задержались неподалеку и наслаждались зрелищем. Линан подумал, что все они выглядели весьма нелепо в обтягивающих шелковых панталонах по моде, завезенной ко двору совсем недавно из северной провинции Хаксус.
   Линан хотел подойти к Камалю и извиниться, но вместе этого лицом к лицу толкнулся со своей сестрой Аривой.
   – Это правда? – грозно спросила она.
   – Что, сестра?
   – Не притворяйся, будто ничего не знаешь, Линан, я слишком хорошо тебя изучила.
   Почти такая же высокая, как Берейма, но с золотыми волосами, какие были в молодости у ее матери, Арива производила ошеломляющее впечатление, а когда ее лицо, как сейчас, искажала гримаса гнева и ярости, она напоминала Линану сказки о прекрасных горных ведьмах, пожиравших лица заблудившихся путников.
   Ответить он не успел – к ним подошел Олио и сказал сестре:
   – Несправедливо об-б-винять Линана в том, что на него напали воры, Арива. В этом нет его вины. И потом, ведь наша матушка сказала, что калека, которому она помогла прошлой ночью, преданно служил н-н-ашей семье и в прошлом.
   – Я спрашиваю не о том, что сделала наша матушка, меня интересует поведение Линана.
   Она вновь повернулась к Линану.
   – Ну так что ты скажешь? – настойчиво спросила она.
   – Я никого не хотел подвергать опасности, а меньше всего королеву, – кротко ответил он.
   – Ты легкомысленный мальчишка, Линан. В один прекрасный день твой эгоизм может кому-нибудь дорого обойтись.
   – Конечно, ты как всегда права.
   Линан вовсе не хотел обидеть сестру, но слова сами собой сорвались у него с языка.
   Арива вздрогнула, будто ее ударили по лицу. Она взглянула на сводного брата едва ли не с отвращением.
   – Ты слишком много себе позволяешь, – отчеканила она и порывисто отошла прочь.
   – Что она хотела этим сказать? – спросил Линан у Олио.
   Олио пожал плечами.
   – Лучше п-п-пойду за ней и постараюсь ее успокоить, п-п-пока она не обидела какого-нибудь приезжего сановника.
   Оставшись в одиночестве, Линан почувствовал себя не самым лучшим образом после утреннего приема, хотя, принимая во внимание свое положение во дворце, понял, что в этом не было ничего необычного. Он вспомнил о Камале и направился к нему.
   – Мне очень жаль, что Берейма так говорил с вами. Во всем виноват только я, не вы, не Эйджер и не королева.
   – Берейма всего лишь демонстрировал свое отношение к королеве, – ответил Камаль, и его лицо при этом оставалось таким же бесстрастным, как и в те минуты, когда его публично покрывали позором. Он оглядел зал. – Вы видите их всех, Линан?
   – Кого – всех?
   – Все новые лица. Взгляните, вот там новый штат посольства Амана в Кендре.
   Линан увидел трех человек с густыми бородами в длинных кожаных плащах. Они выглядели уменьшенными копиями Оркида.
   – А вот там старый герцог Петра, он вернулся из своего уединения на берегу Луриции. Рядом с ним представители торгового флота Хьюмы. Они прибыли вместе с Береймой.
   Камаль показал на группу мужчин и женщин, одетых в кожаные короткие куртки и штаны.
   – А это наемники со всего королевства, приехали искать работу телохранителей или еще чего похуже.
   – Вы говорили об этом сегодня ночью, – заметил Линан. – О воронье, которое слетается на пир.
   Камаль кивнул.
   – Они не могут дождаться, чтобы королева пала, а они смогли бы предъявить свои требования новому королю.
   – Я не думаю, что власть Береймы будет так уж легко поколебать.
   – Нет. Он нашел друзей в Двадцати Домах. Древняя аристократия примет его с распростертыми объятиями. В конце концов, Милгром Коллз был одним из них и женился на королеве, чтобы обеспечить ей их поддержку в самом начале ее правления.
   Как сын простолюдина, так сильно ненавидимый семействами Двадцати Домов, Линан понял намеки Камаля.
   – Если бы тем ворам повезло больше, все они только порадовались бы.
   – Ворам? – Камаль с изумлением взглянул на юношу. – Даже вы не можете быть столь наивным.
   Линан испытал внезапный приступ ярости. Конечно, никто, даже те представители Двадцати Домов, кто ненавидел его сильнее всех, не смогли бы сговориться и убить его. Слишком велик был бы риск. Он еще раз оглядел зал. Может быть, риск даже увеличился бы, если бы вскоре пришлось заняться вопросами престолонаследования.
   – А вы уверены? – Линан не мог справиться с мурашками, пробежавшими по спине, и нервно бросил взгляд сперва через одно плечо, потом через другое.
   – Пока не вполне. Мои люди занимаются расследованием этой истории. Но есть и другие, которые с радостью убрали бы вас с дороги, даже если кто-то и не испытывает к вам личной злобы. Убийство принца, даже занимающего такое невысокое положение, как ваше, неминуемо расстроит вашу матушку, а это приведет к расстройству дел во всем королевстве. Вот потому-то вам и не следует уходить из дворца по ночам в одиночку. Кто бы ни были те, кто пытался убить вас сегодня ночью, они могут повторить попытку.
   Когда тронный зал наконец-то все покинули, а придворные разошлись по своим кабинетам, по собраниям своих гильдий или по другим делам, Камаль вернулся в свои покои, чтобы взглянуть на состояние Эйджера.
   Горбун сидел в кровати и с помощью сиделки пил из кружки горячий бульон. При виде того, как хорошо выглядел его друг, Камаль несказанно удивился. Эйджер широко ему улыбнулся.
   – Я даже не ожидал, что ты так быстро очнешься, – обрадованно произнес Камаль, приветливо кивнув сиделке, которая тихо вышла из комнаты.
   – А прошлой ночью я и сам не мог ожидать, что вообще когда-нибудь смогу очнуться, – отозвался Эйджер. Он повернулся боком и, приподняв рубашку, показал Камалю свою рану. Сейчас она выглядела едва заметным белым рубцом. – Как это случилось? Сиделка ничего мне об этом не говорила.
   – Сама королева оказала тебе эту услугу.
   Эйджер сглотнул слюну.
   – Ашарна? Она была здесь, в этой комнате со мной? – Камаль кивнул. – Что она сделала?
   – Она использовала Ключ Сердца, – приглушив голос, ответил Камаль.
   – Ради меня? Но почему?
   – Разве ты уже забыл юношу, который этой ночью стал причиной всех наших злоключений?
   Эйджер, нахмурившись, задумался.
   – Конечно, я его помню. Он без устали расспрашивал меня о сражении при Глубокой Реке…
   Голос горбуна сорвался, он поднял глаза на Камаля.
   – В нем было что-то такое… Он снился мне, пока я бредил этой ночью. Его лицо вдруг превратилось в лицо генерала, и я подумал…
   – Ты все еще не видишь связи?
   Эйджер нахмурился сильнее.
   – Мне казалось, что я ее увидел, однако я плохо помню, что было после того, как меня ранили. Юношу зовут Пайрем, хотя нет, это имя его слуги. Я слышал, как ты называл его Линаном, и… О Боже, это же было имя сына нашего генерала!
   Камаль кивнул.
   – Теперь тебе понятен поступок королевы.
   Рот Эйджера приоткрылся.
   – Принц угощал меня пивом? Болтал со мной, словно молоденький солдат со старым сержантом?
   – Боль совсем прошла?
   Эйджер рассмеялся.
   – Прошла? Да я не только не чувствую этой раны, я в первый раз за пятнадцать лет вообще не испытываю боли, даже в спине. И моя пустая глазница больше не зудит. Я чувствую себя, словно новенький.
   – Ну, однако, плечо твое осталось приподнятым. Видимо, его не смогло выправить даже могущество нашей королевы.
   Эйджер пожал плечами.
   – Я успел привыкнуть к тому, что я одноглазый горбун, а вот к боли привыкнуть так и не смог.
   – Я думаю, что еще можно сделать для тебя.
   Эйджер подозрительно взглянул на Камаля.
   – Сделать для меня? Я ведь не нищий, Камаль. Я могу идти собственной дорогой.
   – В этом я не сомневаюсь. Но мне нужна твоя служба.
   Взгляд Эйджера по-прежнему выражал подозрение.
   – Моя служба? Тебе нужна моя служба в книгохранилище?
   Камаль улыбнулся.
   – Нет. Мне нужен твой опыт солдата. Большинство моих стражников слишком молоды и не принимали участия в Невольничьей Войне. С того времени Кендра живет мирной жизнью, слава Богу и мудрости королевы Ашарны. Но мне в Королевской Страже нужны и люди старой закалки, а не только молодежь. Я хотел бы, чтобы ты взял на себя обязанности тренера и наставника.
   – А какое у меня будет жалованье?
   – Жалованье капитана. Полное содержание и десять пенсов в день.
   Казалось, это произвело впечатление на Эйджера.
   – Это лучшие условия, чем то, что я получал среди Копьеносцев Кендры.
   – Ты будешь честно зарабатывать свой хлеб. Королевские стражники – лучшие воины, которые только есть в Кендре.
   – Такие же, какими были Красные Шиты?
   Камаль фыркнул.
   – Никто никогда не сможет сравниться с Красными Щитами. Ведь тогда с нами был наш генерал. Ну, так что ты на все это скажешь?
   – Мне нужно время, чтобы подумать об этом, Камаль. Ведь я тринадцать лет провел в скитаниях. Мне будет трудно отвыкнуть от этого.
   – Сколько времени тебе нужно?
   Горбун на несколько мгновений задумался. После этого он произнес:
   – На самом деле у меня было достаточно времени. Надо сказать, что я терпеть не могу бродячую жизнь. Ты думаешь, тебе удастся найти форму, которая скрыла бы мой горб?

Глава 4

   Лето тянулось над Кендрой, как медлительный вол, вспахивавший глинистое поле. В самые жаркие дни на город наваливалось великое оцепенение: моряки отдыхали на стальных тросах, разглядывая голубые воды гавани, рабочие в доках, развалясь, сидели в тени нетронутых тюков сена и бочонков с зерном, солдаты опускали свои копья, а ремесленники и владельцы торговых палаток оставались без доходов. Бродячие собаки лежали, где только могли найти хоть какую-то тень, и дышали часто и тяжело. Даже во дворце, где работа становилась тем более безотлагательной, чем долее ее не исполняли, придворные двигались с угрюмой медлительностью, а королева и приближенные к ней служащие с трудом разбирали горы жалоб и прошений, торговых лицензий и прочих важных административных документов. В редкие сравнительно прохладные дни люди восстанавливали энергию, чтобы растратить ее во время следующей волны жары. В один из самых жарких дней года, после полудня, сидя в самом углу кабинета на втором этаже низенького каменного здания неподалеку от доков, Дженроза Алукар захлопнула книгу, которую до сих пор читала. Не обращая внимания на поднявшееся перед ней облачко пыли, она встала из-за стола. Магистр Инструктор Теургии Звезд, длинный человек с лицом, изрезанным морщинами вследствие возраста и воздействия алкоголя, удивленно взглянул на девушку. Остальные четверо студентов, сидевшие за столами, уткнулись в книги, однако не преминули навострить уши.
   – Студентка Алукар! У вас какие-то проблемы?
   Дженроза, казалось, некоторое время обдумывала его вопрос, что было достаточно редким явлением в практике магистра, затем кивнула:
   – Да.
   – Я могу вам чем-нибудь помочь?
   – Я в этом сомневаюсь, – спокойно ответила она.
   – Понимаю. Возможно, это что-то такое, в чем вам мог бы помочь сам малефикум?
   – Думаю, что мне не можете помочь ни вы, ни сам глава нашего ордена.
   Теперь настала очередь магистра выдержать паузу, обдумывая услышанное.
   – Если проблема заключается в тексте, который вы в настоящее время изучаете, мы могли бы изменить ваше задание, – предложил он.
   – Вы хотите дать мне другую книгу, объясняющую движение звезд?
   – Вы обучаетесь третий год, студентка Алукар, а объяснение движения звезд представляет собой предварительный курс. Не пройдя его, вы не сможете перейти к занятиям четвертого года обучения, в которые входит объяснение движения планет.
   Дженроза взяла в руки книгу, которую читала, и протянула ее магистру.
   – Но выводы из объяснений, включенных сюда, прямо противоречат многим выводам, изложенным в книге, которую мы читали в последней четверти.
   Магистр пожал плечами.
   – К моему прискорбию, это одна из величайших загадок нашего искусства. Мы надеемся с помощью постоянных наблюдений и анализа избавиться от противоречий, о которых вы говорите. А кроме того, не зная об этих противоречиях, каким образом мы узнали бы, куда следует направить наши усилия?
   Дженроза кивнула.
   – Мне знакомы ваши аргументы, Магистр. Просто я не вижу во всем этом смысла. Сотни лет мы занимались тем, что наблюдали и анализировали, но в результате нам удалось лишь сформулировать еще больше противоречий. Теперь мы имеем противоречий больше, чем звезд на небе. Почему бы не отдать эти проблемы для изучения в любой другой теургии?
   – Рассмотрение превращений земли и металлов, даже дождя и моря, непосредственно сравнимо с грандиозностью Континуума. Если этими вопросами займется, скажем, магистр в Теургии Огня, потребуется время, чтобы определить, что с помощью верных молитв и определенного порядка действий можно получить более крепкую сталь, а сколько еще времени потребуется для того, чтобы раскрыть секреты тел, которые движутся в ночном небе, и узнать, каким образом эти тела воздействуют на наши жизни?
   – Но у меня нет… – Дженроза не договорила.
   – Но у вас нет веков, в течение которых вы могли бы сделать великие открытия? – перебил ее магистр.
   Лицо Дженрозы залила краска смущения.
   – Я прошу прощения. Я знаю, что проявила отвратительную гордыню.
   Магистр глубоко вздохнул.
   – Возможно, что на вас подействовала подобным образом эта непереносимая жара. Однако вам следует научиться владеть собой и справляться с такими расстройствами. Что же касается жары, то с ней не могут справиться даже в Теургии Воздуха. Вы можете идти. Посвятите остаток сегодняшнего дня отдыху. Не читайте сегодня больше никаких выводов. Восстановите ясность своих мыслей и возвращайтесь завтра со свежей головой.
   Теперь студенты с завистью смотрели на девушку.
   – Это касается одной Дженрозы, – продолжал магистр. – Все остальные, менее обескураженные противоречиями, могут продолжать занятия.
   Дженроза вышла из здания школы и оказалась на почти пустой улице. Мимо прошла женщина, на голове у которой стояла корзина с хлебом. Казалось, жара усиливала тяжесть ее ноши. Пройдя еще шагов двенадцать, она увидела уличного торговца, обливавшегося потом и проклинавшего отсутствие покупателей. Он убирал свой прилавок. Воздух над домами и каменной мостовой вибрировал, гавань мерцала отраженным солнечным светом.
   Дженроза опустила руку в карман своей туники и извлекла из него несколько свободных фартингов. Она решила заглянуть в ближайшую таверну, надеясь найти там тень и кружку пива, однако, когда она вошла внутрь, оказалось, что зал переполнен людьми, пытавшимися укрыться от уличного зноя. Тогда, купив себе кружку напитка, девушка устроилась на улице в тени карниза гостиницы.
   Она решила не задумываться о том, что произошло в школе. Куда приятнее было представлять себя в прохладной воде бассейнов, находившихся неподалеку от доков, тем более, что солнце стояло уже низко. Однако слишком сильно было огорчение из-за того, что она позволила себе устроить неприятную сцену. Она отлично понимала, что хотя магистр и отпустил ее сегодня с легкостью, но если бы она повторила что-то подобное еще раз, он непременно отправил бы ее к малефикуму, и это могло бы закончиться для нее исключением из Теургии Звезд. И что будет она тогда делать? Теургия предоставляла ей ночлег, кормила ее дважды в день, обучала ее, готовила к выгодной карьере, да еще платала ей скромную стипендию, позволявшую ей изредка выпить пива и каждые десять дней гулять с друзьями.
   Она отпила глоток из кружки и решила поступить лучше. Она будет изо всех сил стараться в школе, будет работать над тем, чтобы понять все, что пока оставалось для нее непонятным и противоречивым. Она не должна сдаваться. Теургия служила ей домом… и даже больше. Она стремилась открыть для себя новые способы действия, найти связи между учениями в разных теургиях. Это было сложной задачей, потому что разные гильдии наслаивали друг на друга разные пласты знания и были изолированы друг от друга.
   Девушка плеснула немного пива из своей кружки на землю и сконцентрировалась. Лужица сразу же распалась на отдельные капли, которые начали двигаться вокруг друг друга. Она заметила небольшой пучок травы, росший из трещины в стене таверны, сорвала несколько травинок и осторожно посадила их в середину каждой капли. Травинки закружились, словно худенькие танцоры. Тогда она пробормотала несколько слов, и кончики травинок изменили цвет.
   Дженроза засмеялась, до того абсурдным показалось ей это зрелище. Нет, сказала она себе, не абсурдным. Никто больше не мог с такой легкостью использовать магию из разных областей и заставить ее работать вместе, и только при условии, что она останется студенткой теургии, она получит возможность узнать все, что ей хотелось узнать.
   Кроме того, напомнила она сама себе, у нее не было другого дома. Когда ей исполнилось шесть лет, в ее деревню пришел маг в сопровождении студентов и стражников. Она тогда находилась во дворе домика, который делила с четырьмя братьями и матерью, заботившейся больше о том, как раздобыть еще бутылку вина, нежели о собственных детях. Тут-то девочка и увидела процессию незнакомцев. Она задавала корм поросенку – единственному семейному достоянию, – а, подняв глаза, увидела человека, шедшего впереди всех: мага, одетого в тунику со стоячим воротником. Дженроза во все глаза смотрела на незнакомца, а он шел по деревне, не глядя ни вправо, ни влево, двигаясь при этом так, словно он шел по чьим-то следам. Когда он поравнялся с Дженрозой, он остановился и взглянул ей в лицо. Его глаза были голубыми, как небо.
   – Как тебя зовут? – ласково спросил он.
   Дженроза не привыкла к разговорам со взрослыми и потому колебалась. Маг улыбнулся ей и нарисовал в воздухе знак. Девочке показалось, будто за его пальцем тянулась струйка белого тумана, изобразившая в воздухе знак, при виде которого у нее мурашки пробежали по коже. Не понимая, как и зачем она это сделала, она скопировала знак, и туман исчез. Маг пристально наблюдал за ней, потом подошел к ней ближе, наклонился и начертил другой знак, на этот раз на земле. Теперь не было ни тумана, ни какого-либо другого волшебного явления, однако девочка опять скопировала этот знак. Как только она закончила чертить, между ней и магом появилось небольшое облачко пыли, запорошившей ее глаза. Она часто заморгала, а когда пыль исчезла, то на земле уже не было никаких знаков.
   Маг снял со своего запястья браслет и произнес несколько слов на языке, которого девочка не поняла. Браслет стал плавиться и менять форму у нее на глазах и в конце концов превратился в серебряную змейку. Дженроза дотронулась до змейки, и та тут же вновь приняла форму браслета. Сопровождавшие мага люди оживленно заговорили между собой. Один из них выступил вперед, протянул магу простую деревянную чашу для питья, налил в нее воды из фляги и отступил назад. Маг нарисовал еще один знак, теперь уже на поверхности воды. На глазах Дженрозы вода изменилась, она стала зеленой и глубокой. Девочке показалось, что она увидела в воде рыбку и еще каких-то существ, которых она никогда прежде не знала; ей показалось, будто она с большой высоты смотрела на океан. Она накрыла чашу своей рукой и зажмурилась, а потом убрала руку. В чаше плескалась самая обыкновенная чистая колодезная вода. Маг выпрямился. Вид у него был такой, будто он готов громко рассмеяться.
   – Еще одно небольшое испытание, – ласково произнес он и показал куда-то наверх. Нимало не контролируя свои действия, попросту не думая о них, девочка посмотрела вверх, и хотя это происходило в середине дня, она увидела в ясном голубом небе группу звезд. Она довольно долго смотрела на них, но больше ничего не происходило, а потом они вдруг начали кружиться вокруг центральной точки, будто танцоры водили хоровод возле весеннего дерева. Некоторые люди из свиты мага зааплодировали. Дженроза показала на звезды, на мгновение они чудесно блеснули и после этого исчезли.
   – Как тебя зовут? – снова спросил маг, но прежде чем девочка успела ответить, из домика вышла ее мать, привлеченная шумом на улице. Когда мать увидела мага, она невольно попятилась назад, к дому.
   – Я надеюсь, что моя дочь не сделала ничего такого, что могло бы вас обидеть, сэр? – спросила она жалобно.
   Маг отрицательно покачал головой.
   – Как ее зовут?
   – Дженроза.
   – Дженроза должна пойти со мной.
   Несколько мгновений мать осмысливала его слова, потом на ее лице появилась улыбка.
   – Это будет за вознаграждение, сэр?
   Маг кивнул.
   – Конечно. Вы будете получать ежегодное вознаграждение, как указано королевой. Как фамилия девочки?
   – Мой муж умер, сэр, и потому девочка носит мою фамилию. Алукар.
   Тут Дженроза попыталась отвлечься от воспоминаний и обратить внимание на пиво, однако все же подумала с некоторой горечью о том, что, кроме имени, мать ничего не смогла ей дать. Она сделает все возможное, чтобы только избежать возвращения к матери.
   А что, если в своих занятиях ей опять придется столкнуться с противоречиями? Магия сама по себе представляет одно большое противоречие, это путь видения и манипулирования миром, который противоречит здравому смыслу и недоступен подавляющему большинству людей. Лишь немногим выпадает счастье при рождении получить способности и воспользоваться преимуществом этого противоречия, влиять на то, как образуются тучи, и падает дождь, на то, как металл плавится в печи, на то, как сбегает по холму вода, как вырастает урожай.
   Или на то, как звезды влияют на все жизни обычных смертных, как затрудняют они жизненный путь. Может быть.
   Дженроза покачала головой. Ей было известно, что все остальные теургии – Воздуха, Огня, Воды и Земли – владели истинно магическими знаниями, но ей самой еще предстояло открыть магию звезд. А пока она еще не познала ничего магического, что имело бы к ним отношение. Все, что она знала, она почерпнула собственных наблюдений, да еще расспрашивая моряков в тавернах вроде той, возле которой она сейчас сидела. Она знала, что если нос корабля развернуть так, чтобы он находился на одной линии со звездой Леуртас, последней в созвездии Кривой Волны, то можно в конце концов добраться до далеких льдов, лежащих на юге Тира; или, наоборот, если плыть прочь от этого созвездия, то в конце концов вы попадете на север в Междуморье, и рискуете разбиться о рифы или сесть на мель, которыми изобилуют воды вокруг Хаксуса. Ей было известно, что все созвездия располагаются вокруг основной точки – Леуртаса, двигаясь по небу в медленном и торжественном танце, и что если двигаться на север, то глазам откроются новые созвездия, а прежние пропадут из виду. А еще она, как и всякий другой из Теургии Звезд, знала, что не существовало такой формулы, или такого знака, с помощью которых можно было бы подчинить звезды человеческому желанию. Дженроза знала и о том, что в древности жили мудрецы, которые по расположению звезд могли предсказывать события, однако последний из них давным-давно умер, и теперь не было в живых никого, кто мог бы повторить их опыт, хотя многие члены теургии пытались это сделать.
   Конечно, если бы появился кто-нибудь очень умный с развитым воображением – а как раз таким человеком был маг, набиравший учеников и нашедший Дженрозу в ее глухой деревне, – он мог бы претендовать на то, чтобы манипулировать звездами, или водой, или металлом именно таким образом, чтобы проверить подверженность стихий магическим силам, однако насколько Дженроза могла судить, в действительности звезды подчинялись только своим собственным законам. Она тяжело вздохнула и допила свое пиво. Несмотря на свои дурные предчувствия, если в конечном счете она хотела получить большую независимость, она должна была держать все сомнения при себе и соглашаться со всем, включая противоречия и выводы, все, что может дать ей теургия, и только в этом случае она сможет выжить.
 
   Как Линан сказал сам себе позже, все проблемы были заключены в солнце. Точнее, в его позиции по отношению к солнцу. Когда он растянулся на земле, не заметив обманного выпада стражника, солнце било ему прямо в глаза.
   Потому-то он и не увидел приближавшегося острия.