Страница:
– Неужели вы думали, что какие-то несколько сотен миль испугают меня? – Он рассмеялся. – Я же – австралиец, и расстояния для меня – ничто. Или вы ничего не слышали обо мне, Эмма? О том, какой я настырный?
Обняв Эмму, он крепко прижал ее к себе и рассмеялся снова.
– Что мне делать с вами, моя Эмма? Моя упрямая, самовольная, но обожаемая мною Эмма? Приручить вас? Но я не знаю, какой уздой можно вас удержать.
Эмма вцепилась руками в его шинель. Она потеряла дар речи, мысли хаотично метались в голове. Что он сказал? Что он любит ее? Сердце ее трепетало, ноги дрожали, она не осмеливалась открыть рот потому, что в этом случае она непременно скажет, что тоже любит его.
Казалось, что Пола совершенно не смутило ее молчание.
– Прежде всего мы с вами позавтракаем. Потом вы, кажется, собирались показать мне свой универмаг, а затем мне хотелось бы осмотреть ткацкую фабрику Лейтона. – Он улыбнулся своей притягательной, слегка кривоватой улыбкой. – Позднее я хочу познакомиться с вашими детьми и надеюсь, что вы пригласите меня пообедать. Вы же не захотите бросить одинокого солдата вечером на произвол судьбы в этом забытом Богом городе?
– Да, Пол, – прошептала Эмма.
Пол Макгилл провел в Йоркшире три дня, и за это время он открылся Эмме совсем с другой стороны. Еще в Лондоне она чувствовала его искренность, и хотя он производил впечатление легкомысленного человека, которому трудно сохранять серьезность на мало-мальски продолжительное время, Эмма догадывалась, что это далеко не так, и она не ошиблась. Теперь его серьезность стала ей очевидна. Он оказался очень добрым и воспитанным человеком, что особенно ярко проявилось в его отношениях с ее детьми. Пол внимательно слушал Эдвину, добродушно отвечая на ее бесконечные вопросы об Австралии, и на равных общался с Китом. Тот ловил каждое слово Пола и был в полном восторге, когда Пол катался с ним на салазках или играл с ним в его игрушечную железную дорогу в детской.
Эмме казалось, что Полу удается пробуждать самые лучшие стороны в ее детях, и даже Эдвина, обычно столь замкнутая, стала понемножку высвобождаться под воздействием его неодолимой жизнерадостности и обаяния из своей раковины, в которой она, будто улитка, прятала свою душу. Эмма пристально следила за Полом, радуясь тому неподдельному интересу, который он проявил к ее семье. Но она также часто замечала странную тоску в его фиолетовых глазах, появлявшуюся в моменты, когда, как ему казалось, никто не смотрит в его сторону. Она недоумевала по поводу причины этой тоски, и этот необыкновенный мужчина, такой неотразимый и неординарный, все больше занимал ее.
В день своего отъезда Пол сказал Эмме:
– У меня остается очень мало времени, Эмма. Мне скоро надо возвращаться во Францию. Не могли бы вы приехать ко мне в Лондон в ближайшее время?
Эмма не заставила себя просить дважды.
– Да, – ответила, она улыбнувшись ему. Он легонько коснулся ее щеки: „Когда?”
– Завтра утром у меня назначена деловая встреча. Но я могу приехать на следующий день, в пятницу.
– А не могли бы вы выехать прямо завтра, во второй половине дня? Время подгоняет нас.
– Хорошо.
Он приблизил свое лицо к ее.
– Вы уверены, что хотите приехать, Эмма?
– Да, я уверена.
Сказав это, Эмма поняла, что тем самым она взяла на себя определенные обязательства перед ним.
Стоял пронизывающий холод, моросил дождь, когда февральским вечером Эмма вышла из вагона поезда на вокзале Кинг-Кросс. Она заметила Пола первой. Он стоял у барьера, где проверяют билеты, в шинели с поднятым воротником и, как обычно, в заломленной набок фуражке. Сердце затрепетало в ее груди, и она бегом бросилась к нему, не останавливаясь до тех пор, пока не оказалась в его объятиях, запыхавшаяся и смеющаяся, с сияющим от радости лицом.
Пол крепко прижал ее к груди, шепнув, что она превосходно выглядит, и, кликнув носильщика с ее багажом, увлек ее в автомобиль своего отца, командуя в своей обычной манере. Пока они ехали по вечерним лондонским улицам, Эмма обнаружила перемену в Поле. Хотя он непринужденно болтал о пустяках, держа ее за руку, его голос звучал выше обычного, и Эмма ощущала тщательно скрываемое им волнение. Он хорошо владел собой, но его внутреннее напряжение было очевидным.
Не доехав до отеля „Ритц”, где Эмма обычно останавливалась, Пол остановил „даймлер” и сказал:
– Здесь я выйду и остаток пути пройдусь пешком.
– Зачем? – удивленно взглянула на него Эмма. Пол усмехнулся.
– Я знаю, насколько вы осторожны, и не хочу смущать вас сразу после прибытия. Соберитесь с мыслями, а я зайду через часок выпить с вами. Так или иначе, вам надо побыть одной, переодеться, принять ванну.
– Отлично. Тогда встретимся через час.
Он кивнул, выскочил из автомобиля и захлопнул за собой дверцу. Эмма осталась сидеть на месте, тронутая его внимательностью. Внезапно она ощутила такое острое чувство потери, почувствовала себя такой одинокой, что непроизвольно вздрогнула. „Какая же я глупая, ведь мы увидимся так скоро”, – подумала Эмма.
Гостиная в ее номере выходила окнами в Грин-Парк. В камине полыхал огонь, все лампы были включены и заливали ярким светом комнату, заставленную цветами. Букеты были всюду и все – от Пола, что Эмма немедленно обнаружила, читая воткнутые в каждый букет маленькие смешные записочки. Она улыбнулась от удовольствия, но долго радоваться такому вниманию с его стороны у нее не было времени. Эмма торопливо распаковала чемоданы, развесила платья и искупалась в огромной мраморной ванне.
Ванна согрела ее промерзшее до костей тело и оживила ее. Эмма накинула белый шелковый халат и присела, напевая под нос, к туалетному столику, чувствуя себя счастливой, как никогда. Она долго расчесывала свои длинные волосы, пока те не засияли в свете ламп, и принялась медленно закалывать их на затылке. Эмма готовилась воткнуть последнюю шпильку, когда, почувствовав, что она не одна в комнате, замерла и напряглась всем телом. Она медленно повернула голову и чуть не упала с кресла. В спальне неожиданно возник Пол. Он стоял, скрестив ноги, с бокалом в руке и внимательно разглядывал ее.
– Прошу прощения, я не хотел испугать вас. Мне бы следовало постучать, – сказал он. – От вас невозможно оторвать глаз, моя радость.
– Как вы проникли сюда? – прошептала Эмма.
– Естественно, через дверь.
Он шагнул к туалетному столику и положил перед ней маленький футляр для драгоценностей.
– Это вам. Наденьте.
Эмма бросила на него короткий удивленный взгляд и открыла футляр. Изумрудные серьги зеленым огнем горели на черном бархате. У Эммы перехватило дух.
– Пол! Они великолепны! – Она нахмурилась. – Но я не могу принять их. Они слишком дорогие.
– Наденьте их, – приказал он.
Эмма дрожащими пальцами вдела изумруды себе в уши и через зеркало взглянула на Пола.
– Они несравненны! Откуда вы узнали, что изумруды – мои любимые камни?
Он улыбнулся в ответ.
– Ниоткуда. Но с такими глазами, как у вас, вы должны носить только изумруды, они – отражение ваших глаз.
Пол поставил свой бокал на столик и, слегка взяв Эмму за подбородок, закинул назад ее голову и поцеловал ее в лоб.
– Если вы не примете их, то глубоко меня оскорбите своим отказом. Возможно, я навсегда перестану разговаривать с вами.
– В таком случае, я чувствую, что обязана принять их. Но это слишком экстравагантно с вашей стороны. Благодарю вас, Пол.
Он отошел от нее.
– Давайте перейдем в другую комнату и немного выпьем, – произнес он, останавливаясь в дверях.
– Сию минуту, я только надену платье.
– Не стоит беспокоиться. Я хочу поговорить с вами. Вы и так прекрасно одеты.
Эмма запахнула белый шелковый халат и последовала за ним, чувствуя себя слегка смущенной, но, заинтригованная его тоном, не стала возражать. Голос Пола показался ей грустным, и сердце ее упало. Может быть, ему надо уезжать во Францию раньше, чем он ожидал? И в этом причина его напряженности? Когда они вышли в гостиную, Эмма сразу увидела, каким образом он сумел проникнуть так незаметно в ее номер. В дальнем конце гостиной была распахнута дверь, и через нее виднелся другой номер, совершенно идентичный ее собственному. Эмма, не подготовленная к столь интимному устройству их апартаментов и смущенная столь явным намеком на то, что из этого следовало, запнулась на пороге.
– Так вот, как вы сюда попали, – с легким раздражением в голосе заметила она.
Пол игнорировал это ее замечание.
– Я думаю выпить виски, но вы, как известно, предпочитаете вино. Я налью вам бокал шампанского.
Эмма следила глазами за расхаживающим по гостиной Полом, и возмущение нарастало в ней с новой силой. „Пол слишком самонадеян! Он воображает, что нашел во мне пылкого и заинтересованного партнера в этой маленькой… забаве”. Эмма сжала губы. Она опять непоследовательна. Неужели она не поняла раньше, в тот самый момент, когда она вошла в вагон, что обратной дороги не будет? Тогда почему разыгравшаяся перед ней сцена так шокирует ее? Это как раз то, к чему он стремился с самого начала, что само собой предполагалось, когда она согласилась приехать в Лондон. И, вероятно, она сама дала ему повод думать именно так.
Пол подошел к Эмме, вручил ей бокал шампанского, сел напротив и, будто прочитав ее мысли, сказал:
– Я не удивляюсь, что вы рассердились, Эмма. Я понимаю, что вы выведены из равновесия и смущены, не так ли?
Она ничего не ответила и, чтобы скрыть волнение, не поднимая глаз от бокала, быстро отпила глоток шампанского.
– Я – чудовищный идиот. С моей стороны это было ужасной самонадеянностью, и я прошу прощения за свое нахальство. Я догадываюсь, что вы подумали о моих намерениях, увидев эту открытую дверь в соседний номер: соблазнение, конечно, тщательно продуманное, к которому я готовился все эти недели. – Его губы скривились в легкой, ироничной по отношению к нему самому улыбке. – Я не слишком искусен, не правда ли? Вы думаете, что еще в машине я решил поставить вас в положение, из которого вам будет совсем не просто выпутаться? Итак, я помогу вам. Сейчас я собираюсь допить этот стакан, после чего я выйду через эту дверь, а вы заприте ее за мной. Когда вы оденетесь, я зайду за вами, и мы отправимся обедать. Никаких обязательств с вашей стороны, ни сейчас, ни потом. Хорошо?
Эмма непонимающе уставилась на него.
– Да, конечно. Но почему вы изменили свои намерения?
Он иронически рассмеялся.
– Я выпадаю из образа? Раскаявшийся соблазнитель совершает благородный поступок! – Он пожал плечами. – Я сам себе удивляюсь.
– Но почему вы вдруг решили проявить благородство?
– Потому, что я слишком люблю вас, чтобы воспользоваться сложившейся ситуацией только ради собственного удовлетворения, не думая о вас и о ваших чувствах.
– Я не уверена, что правильно поняла…
– Вы должны любить меня и хотеть меня не меньше, чем хочу и люблю вас я сам. Иначе во всем этом нет никакого смысла.
Он залпом выпил свое виски и поднялся.
– Теперь бегите одеваться. Я буду вас ждать, и мы поедем обедать.
Он задержался в дверях и, не оборачиваясь, сказал:
– Заприте ее за мной.
Эмма, все еще расстроенная, послушно повернула ключ в замке и села на диван. Она не знала, что ей делать. Он любил ее, и она любила его тоже. Она приехала в Лондон, ясно сознавая, что между ними было заключено безмолвное соглашение, и все же повела себя недружелюбно, против всяких правил. И кроме того, она лицемерила, поэтому и была недовольна собой: ее поведение лишено здравого смысла. Эмма закрыла глаза и ясно увидела Пола за закрытой дверью, ждущего ее, чтобы обедать. Но он также ждет ее решения, которое должно определить их дальнейшие отношения. „Может быть, он специально переложил решение на меня, чтобы уйти от ответственности? Нет, так думать о нем нечестно. В нем нет подобной двуличности. Почему я боюсь сделать этот шаг?” – спрашивала она себя. Внезапно ответ на этот вопрос ударил Эмму с такой силой, что у нее голова пошла кругом. Она боится вовсе не Пола и не своих чувств. Ее пугает сам конечный акт любви, его завершение, из-за отталкивающего прошлого сексуального опыта с Джо. Она боится потерять Пола, если так же, как с Джо, почувствует к нему отвращение, боится, что не удовлетворит его как женщина. Может быть, если бы она объяснила ему…
Эмма пролетела через комнату, отперла дверь и застыла на пороге. Пол стоял у камина, низко склонив голову. Было видно, что душевные муки одолевают его.
– Пол…
Он поднял свою темноволосую голову и внимательно посмотрел на нее. Эмма медленно подошла к нему.
– Мне хотелось бы кое-что вам сказать.
Он кивнул головой, сочувственно глядя на нее.
– Я знаю, что возложил на вас бремя принятия решения, но только потому, что хотел быть абсолютно уверенным в вас и ваших чувствах. Мне хотелось бы, чтобы вы сами были уверены в себе.
Эмма протянула руку и тронула лацкан его мундира, ее губы дрожали, зеленые глаза потемнели. Она утратила дар речи и не осмеливалась заговорить с ним о своих чувствах. Пол схватил ее руку и, целуя пальцы, сказал:
– Какая маленькая любимая рука.
– О, Пол!
Ее лицо, пылающее любовью, сказало ему все без слов. Он прижал ее к себе и поцеловал долгим поцелуем в губы. Потом он подхватил ее на руки и отнес в спальню, ногой захлопнув дверь за собой. Он опустил ее на кровать и сел на край постели.
– Скажи это, дорогая! – хрипло приказал он. – Скажи!
Его горящие глаза в упор смотрели на нее.
– Я люблю тебя, Пол.
– И?
– Я хочу тебя!
– О, Эмма, Эмма. Ты всегда этого хотела, дорогая. Неужели ты сама этого не поняла? Этому суждено было случиться с того мгновения, как мы впервые взглянули друг на друга.
Он провел пальцем по ее щеке.
– Я знал это. Но ты тоже должна была это осознать сама, и только потому я не форсировал события этим вечером. Я хотел, мне было необходимо, чтобы ты пришла ко мне по своей собственной воле.
Он встал, расстегнул портупею и швырнул ее в сторону. За ней последовали мундир, галстук и рубашка. Пока он раздевался, Эмма неотрывно смотрела ему в лицо, ее страх рассеивался, и она подумала: „Я никогда раньше не видела перед собой полностью обнаженного мужчину. У него превосходное тело, загорелое и мускулистое, широкие плечи и грудь, длинные ноги, плоский живот”.
– Снимай свой халат, любовь моя, – мягко сказал он, шагнув к ней.
Он накрыл собой ее тело и, сжимая в объятиях, улыбнулся прямо в ее ожидающее лицо.
– Как жаль разрушать это экзотическое сооружение, – проговорил он, вынимая шпильки, которыми были сколоты ее волосы.
Распущенные волосы заструились по хрупким, как бесценный фарфор, плечам Эммы, слегка розоватым в теплом свете ламп, и ее очарование как никогда полно раскрылось Полу. Он погрузил пальцы в тяжелые пряди и, пропустив пальцы под ее шею, приподнял голову Эммы. Их губы встретились, и он смаковал теплоту и свежесть ее губ. Они оба были охвачены страстным желанием, подавляемым долгие недели. Пол переместился губами в ямочку у основания шеи, осыпая поцелуями ее плечи, груди, глубокую ложбинку между грудями. Его сильные пальцы скользили по ее гладкой коже, лаская каждый уголок ее тела до тех пор, пока он не ощутил, что она охвачена таким же неистовым желанием, что и он сам.
Эмму заливало непривычное тепло, все ее существо горело в огне. Ее тело выгнулось дугой и устремилось к нему. Оно жаждало принадлежать ему, слиться с его телом. Эмма наслаждалась его телом и своим собственным, она была удивлена, с какой легкостью улетела прочь ее холодность, будто ее никогда и не было. Она с охотой отдавалась ему Целиком, без остатка, страстно отвечая на его поцелуи и подчиняясь каждому его движению.
С некоторой долей удивления Пол обнаружил почти полное отсутствие у нее сексуального опыта. Это глубоко тронуло его и вызвало новый прилив возбуждения. Казалось, что он первый мужчина, обладающий ею. Но одновременно Пол ощутил глубоко спрятанную в Эмме чувственность, и он удвоил усилия, чтобы разбудить дремавшую в ней страстность, доведя ее желание до такой степени, что она отвечала своим телом на каждое его прикосновение, громко повторяла его имя, отдавая ему свою любовь.
Наконец Пол с рвущейся наружу страстью овладел ею, но его нетерпение гасилось неизмеримой нежностью. Шелковистые руки и ноги обвили его. Мягкие и невесомые, они увлекали его все глубже и глубже, пока он не погрузился с головой в голубые волны, пропитанные солнечным светом. Быстрее вниз, в темные зеленые глубины цвета ее глаз, еще глубже в бездонный океан. Волны сомкнулись над ним. Удары сердца гремели в его ушах, ему казалось, что он теряет сознание, уходя вместе с нею в бесконечность. Он чувствовал теплую обволакивающую мягкость ее плоти, ее бедра и напрягшиеся груди крепко прижимались к нему, бархатистые пряди волос струились между его пальцами. О Боже! Вот в чем единственный смысл в жизни! В слившихся друг с другом мужчине и женщине, в полном единении двух тел, двух любящих душ. Завершились, наконец, его бесконечные искания. Бескрайнее счастье, так долго обходившее его стороной, теперь вздымалось в нем, возрожденном в своей любви к ней. Он всплывал, увлекая ее за собой на поверхность. Назад, к солнечному свету! Но она сама тот свет, чистый золотой свет!
Пол открыл глаза и взглянул на Эмму. Он увидел нескрываемое удовлетворение, написанное на ее лице, бьющуюся на шее жилку, широко распахнутые зеленые глаза, с обожанием смотрящие на него. Ее лицо казалось таким невинным и беззащитным, что глаза Пола неожиданно наполнились слезами. Он прижал ее к себе и нежно поцеловал, клянясь, что ни за что на свете не расстанется с нею. Эмма лежала, положив голову ему на плечо, ослабевшая от пережитой эйфории, она купалась в своей любви к нему. Умиротворение после впервые пережитого чувства переполняло ее, и ее глаза выражали удивление, когда она вспоминала о той перемене в себе, которой он сумел добиться; радость, принесенную ей Полом, а ее сердце разрывалось от любви к нему. Ее рука покоилась на его груди, и, глубоко зарывшись пальцами в покрывавшие ее черные густые волосы, Эмма подумала: „Казалось бы, он самый обычный мужчина, но я с ним совершенно иная”.
Пол провел рукой по ее пышным волосам и, целуя их, думал о том, что до нее у него было немало женщин, но, подобно тому, как недавно ему подумалось, что он – первый мужчина, овладевший ею, сейчас он чувствует, что она – единственная, кому он по-настоящему принадлежит. Она вошла в его плоть и кровь, и он теперь никогда не освободится от нее. Свет в его потемневших глазах померк, и он угрюмо смотрел в пространство перед собой.
– Эмма, любимая…
– Да, Пол?
– Я женат.
Рука, лежавшая на его груди, не дрогнула, и она осталась лежать совершенно неподвижно в его объятиях. Но Эмма почувствовала, что ее как будто хлестнули по лицу, и ощутила щемящую боль где-то в области желудка. Наконец, тихим голосом она промолвила:
– Надо сказать, что ты выбрал не очень подходящее время для этого ошеломительного признания.
Пол сильнее сжал ее в своих объятиях, припав к ней головой.
– Это время самое подходящее. Я специально выбрал его.
– Почему?
– Потому, что мне нужно было держать тебя в своих руках, когда я скажу тебе это. Вот так, как сейчас, чтобы ты поняла, насколько мой брак не важен для тебя, чтобы я мог снова любить тебя и сказать тебе, что ты – моя настоящая жена.
Эмма ничего не ответила, и он продолжал, обеспокоенный ее молчанием:
– Я ничего не собирался от тебя скрывать, Эмма. В том, что я тебе скажу, нет никакого секрета, и любой из моих друзей может тебе это подтвердить. Конечно, я не собирался прибегать к их помощи потому, что хочу, чтобы ты все узнала от меня самого. Просто я не решался заговорить об этом, боясь потерять тебя. Я знал, что ты исчезнешь, если бы я тебе сказал это раньше, что ты ни за что не допустила бы, чтобы наши отношения дошли до…
– Ты умный и хитрый ублюдок!
Эмма рванулась, чтобы вскочить с постели, но он схватил и бросил ее назад, грубо подмяв под себя, пристально глядя в ее побледневшее холодное лицо.
– Это не так, Эмма! – сердито вскричал Пол. – Пожалуйста, поверь мне. Я знаю, о чем ты думаешь: что я хотел добиться своей цели, перед тем как рассказать тебе об этом. Но я хотел только одного – заставить тебя полюбить меня так, чтобы ты безраздельно и навсегда принадлежала мне. Я думал, что, если ты полюбишь меня, то ничто не будет в силах разлучить нас, не сможет встать между нами. Я люблю тебя, Эмма, ты единственное, чем я дорожу на этом свете.
– А твоя жена?
– Мы уже шесть лет не живем вместе, а до того – почти год уже не были фактически мужем и женой.
– А сколько всего лет вы женаты? – спросила она чуть слышно.
– Девять лет, Эмма, длится этот бессмысленный брак, который даже нельзя назвать браком. Но в данный момент я все еще не свободен, я имею в виду – официально. Когда кончится война, я решу эту проблему. Я хочу провести остаток жизни с тобой, если ты примешь меня. Теперь в тебе смысл моей жизни. Пожалуйста, поверь мне, любимая.
Его голос оборвался. Эмма внимательно смотрела на него, беспорядочные мысли метались в ее голове, мешая принять решение. Но наконец голова стала ясной. Она почувствовала сжимавшее его внутреннее напряжение. Его ненаглядное лицо поражало своей открытостью, его искренность буквально сочилась из глаз.
– Я верю тебе, – медленно сказала она самым строгим тоном и приложила палец к его губам. – Это довольно странно, Пол, я бесконечно полностью верю тебе. Во всех смыслах, – добавила Эмма.
Глава 45
Обняв Эмму, он крепко прижал ее к себе и рассмеялся снова.
– Что мне делать с вами, моя Эмма? Моя упрямая, самовольная, но обожаемая мною Эмма? Приручить вас? Но я не знаю, какой уздой можно вас удержать.
Эмма вцепилась руками в его шинель. Она потеряла дар речи, мысли хаотично метались в голове. Что он сказал? Что он любит ее? Сердце ее трепетало, ноги дрожали, она не осмеливалась открыть рот потому, что в этом случае она непременно скажет, что тоже любит его.
Казалось, что Пола совершенно не смутило ее молчание.
– Прежде всего мы с вами позавтракаем. Потом вы, кажется, собирались показать мне свой универмаг, а затем мне хотелось бы осмотреть ткацкую фабрику Лейтона. – Он улыбнулся своей притягательной, слегка кривоватой улыбкой. – Позднее я хочу познакомиться с вашими детьми и надеюсь, что вы пригласите меня пообедать. Вы же не захотите бросить одинокого солдата вечером на произвол судьбы в этом забытом Богом городе?
– Да, Пол, – прошептала Эмма.
Пол Макгилл провел в Йоркшире три дня, и за это время он открылся Эмме совсем с другой стороны. Еще в Лондоне она чувствовала его искренность, и хотя он производил впечатление легкомысленного человека, которому трудно сохранять серьезность на мало-мальски продолжительное время, Эмма догадывалась, что это далеко не так, и она не ошиблась. Теперь его серьезность стала ей очевидна. Он оказался очень добрым и воспитанным человеком, что особенно ярко проявилось в его отношениях с ее детьми. Пол внимательно слушал Эдвину, добродушно отвечая на ее бесконечные вопросы об Австралии, и на равных общался с Китом. Тот ловил каждое слово Пола и был в полном восторге, когда Пол катался с ним на салазках или играл с ним в его игрушечную железную дорогу в детской.
Эмме казалось, что Полу удается пробуждать самые лучшие стороны в ее детях, и даже Эдвина, обычно столь замкнутая, стала понемножку высвобождаться под воздействием его неодолимой жизнерадостности и обаяния из своей раковины, в которой она, будто улитка, прятала свою душу. Эмма пристально следила за Полом, радуясь тому неподдельному интересу, который он проявил к ее семье. Но она также часто замечала странную тоску в его фиолетовых глазах, появлявшуюся в моменты, когда, как ему казалось, никто не смотрит в его сторону. Она недоумевала по поводу причины этой тоски, и этот необыкновенный мужчина, такой неотразимый и неординарный, все больше занимал ее.
В день своего отъезда Пол сказал Эмме:
– У меня остается очень мало времени, Эмма. Мне скоро надо возвращаться во Францию. Не могли бы вы приехать ко мне в Лондон в ближайшее время?
Эмма не заставила себя просить дважды.
– Да, – ответила, она улыбнувшись ему. Он легонько коснулся ее щеки: „Когда?”
– Завтра утром у меня назначена деловая встреча. Но я могу приехать на следующий день, в пятницу.
– А не могли бы вы выехать прямо завтра, во второй половине дня? Время подгоняет нас.
– Хорошо.
Он приблизил свое лицо к ее.
– Вы уверены, что хотите приехать, Эмма?
– Да, я уверена.
Сказав это, Эмма поняла, что тем самым она взяла на себя определенные обязательства перед ним.
Стоял пронизывающий холод, моросил дождь, когда февральским вечером Эмма вышла из вагона поезда на вокзале Кинг-Кросс. Она заметила Пола первой. Он стоял у барьера, где проверяют билеты, в шинели с поднятым воротником и, как обычно, в заломленной набок фуражке. Сердце затрепетало в ее груди, и она бегом бросилась к нему, не останавливаясь до тех пор, пока не оказалась в его объятиях, запыхавшаяся и смеющаяся, с сияющим от радости лицом.
Пол крепко прижал ее к груди, шепнув, что она превосходно выглядит, и, кликнув носильщика с ее багажом, увлек ее в автомобиль своего отца, командуя в своей обычной манере. Пока они ехали по вечерним лондонским улицам, Эмма обнаружила перемену в Поле. Хотя он непринужденно болтал о пустяках, держа ее за руку, его голос звучал выше обычного, и Эмма ощущала тщательно скрываемое им волнение. Он хорошо владел собой, но его внутреннее напряжение было очевидным.
Не доехав до отеля „Ритц”, где Эмма обычно останавливалась, Пол остановил „даймлер” и сказал:
– Здесь я выйду и остаток пути пройдусь пешком.
– Зачем? – удивленно взглянула на него Эмма. Пол усмехнулся.
– Я знаю, насколько вы осторожны, и не хочу смущать вас сразу после прибытия. Соберитесь с мыслями, а я зайду через часок выпить с вами. Так или иначе, вам надо побыть одной, переодеться, принять ванну.
– Отлично. Тогда встретимся через час.
Он кивнул, выскочил из автомобиля и захлопнул за собой дверцу. Эмма осталась сидеть на месте, тронутая его внимательностью. Внезапно она ощутила такое острое чувство потери, почувствовала себя такой одинокой, что непроизвольно вздрогнула. „Какая же я глупая, ведь мы увидимся так скоро”, – подумала Эмма.
Гостиная в ее номере выходила окнами в Грин-Парк. В камине полыхал огонь, все лампы были включены и заливали ярким светом комнату, заставленную цветами. Букеты были всюду и все – от Пола, что Эмма немедленно обнаружила, читая воткнутые в каждый букет маленькие смешные записочки. Она улыбнулась от удовольствия, но долго радоваться такому вниманию с его стороны у нее не было времени. Эмма торопливо распаковала чемоданы, развесила платья и искупалась в огромной мраморной ванне.
Ванна согрела ее промерзшее до костей тело и оживила ее. Эмма накинула белый шелковый халат и присела, напевая под нос, к туалетному столику, чувствуя себя счастливой, как никогда. Она долго расчесывала свои длинные волосы, пока те не засияли в свете ламп, и принялась медленно закалывать их на затылке. Эмма готовилась воткнуть последнюю шпильку, когда, почувствовав, что она не одна в комнате, замерла и напряглась всем телом. Она медленно повернула голову и чуть не упала с кресла. В спальне неожиданно возник Пол. Он стоял, скрестив ноги, с бокалом в руке и внимательно разглядывал ее.
– Прошу прощения, я не хотел испугать вас. Мне бы следовало постучать, – сказал он. – От вас невозможно оторвать глаз, моя радость.
– Как вы проникли сюда? – прошептала Эмма.
– Естественно, через дверь.
Он шагнул к туалетному столику и положил перед ней маленький футляр для драгоценностей.
– Это вам. Наденьте.
Эмма бросила на него короткий удивленный взгляд и открыла футляр. Изумрудные серьги зеленым огнем горели на черном бархате. У Эммы перехватило дух.
– Пол! Они великолепны! – Она нахмурилась. – Но я не могу принять их. Они слишком дорогие.
– Наденьте их, – приказал он.
Эмма дрожащими пальцами вдела изумруды себе в уши и через зеркало взглянула на Пола.
– Они несравненны! Откуда вы узнали, что изумруды – мои любимые камни?
Он улыбнулся в ответ.
– Ниоткуда. Но с такими глазами, как у вас, вы должны носить только изумруды, они – отражение ваших глаз.
Пол поставил свой бокал на столик и, слегка взяв Эмму за подбородок, закинул назад ее голову и поцеловал ее в лоб.
– Если вы не примете их, то глубоко меня оскорбите своим отказом. Возможно, я навсегда перестану разговаривать с вами.
– В таком случае, я чувствую, что обязана принять их. Но это слишком экстравагантно с вашей стороны. Благодарю вас, Пол.
Он отошел от нее.
– Давайте перейдем в другую комнату и немного выпьем, – произнес он, останавливаясь в дверях.
– Сию минуту, я только надену платье.
– Не стоит беспокоиться. Я хочу поговорить с вами. Вы и так прекрасно одеты.
Эмма запахнула белый шелковый халат и последовала за ним, чувствуя себя слегка смущенной, но, заинтригованная его тоном, не стала возражать. Голос Пола показался ей грустным, и сердце ее упало. Может быть, ему надо уезжать во Францию раньше, чем он ожидал? И в этом причина его напряженности? Когда они вышли в гостиную, Эмма сразу увидела, каким образом он сумел проникнуть так незаметно в ее номер. В дальнем конце гостиной была распахнута дверь, и через нее виднелся другой номер, совершенно идентичный ее собственному. Эмма, не подготовленная к столь интимному устройству их апартаментов и смущенная столь явным намеком на то, что из этого следовало, запнулась на пороге.
– Так вот, как вы сюда попали, – с легким раздражением в голосе заметила она.
Пол игнорировал это ее замечание.
– Я думаю выпить виски, но вы, как известно, предпочитаете вино. Я налью вам бокал шампанского.
Эмма следила глазами за расхаживающим по гостиной Полом, и возмущение нарастало в ней с новой силой. „Пол слишком самонадеян! Он воображает, что нашел во мне пылкого и заинтересованного партнера в этой маленькой… забаве”. Эмма сжала губы. Она опять непоследовательна. Неужели она не поняла раньше, в тот самый момент, когда она вошла в вагон, что обратной дороги не будет? Тогда почему разыгравшаяся перед ней сцена так шокирует ее? Это как раз то, к чему он стремился с самого начала, что само собой предполагалось, когда она согласилась приехать в Лондон. И, вероятно, она сама дала ему повод думать именно так.
Пол подошел к Эмме, вручил ей бокал шампанского, сел напротив и, будто прочитав ее мысли, сказал:
– Я не удивляюсь, что вы рассердились, Эмма. Я понимаю, что вы выведены из равновесия и смущены, не так ли?
Она ничего не ответила и, чтобы скрыть волнение, не поднимая глаз от бокала, быстро отпила глоток шампанского.
– Я – чудовищный идиот. С моей стороны это было ужасной самонадеянностью, и я прошу прощения за свое нахальство. Я догадываюсь, что вы подумали о моих намерениях, увидев эту открытую дверь в соседний номер: соблазнение, конечно, тщательно продуманное, к которому я готовился все эти недели. – Его губы скривились в легкой, ироничной по отношению к нему самому улыбке. – Я не слишком искусен, не правда ли? Вы думаете, что еще в машине я решил поставить вас в положение, из которого вам будет совсем не просто выпутаться? Итак, я помогу вам. Сейчас я собираюсь допить этот стакан, после чего я выйду через эту дверь, а вы заприте ее за мной. Когда вы оденетесь, я зайду за вами, и мы отправимся обедать. Никаких обязательств с вашей стороны, ни сейчас, ни потом. Хорошо?
Эмма непонимающе уставилась на него.
– Да, конечно. Но почему вы изменили свои намерения?
Он иронически рассмеялся.
– Я выпадаю из образа? Раскаявшийся соблазнитель совершает благородный поступок! – Он пожал плечами. – Я сам себе удивляюсь.
– Но почему вы вдруг решили проявить благородство?
– Потому, что я слишком люблю вас, чтобы воспользоваться сложившейся ситуацией только ради собственного удовлетворения, не думая о вас и о ваших чувствах.
– Я не уверена, что правильно поняла…
– Вы должны любить меня и хотеть меня не меньше, чем хочу и люблю вас я сам. Иначе во всем этом нет никакого смысла.
Он залпом выпил свое виски и поднялся.
– Теперь бегите одеваться. Я буду вас ждать, и мы поедем обедать.
Он задержался в дверях и, не оборачиваясь, сказал:
– Заприте ее за мной.
Эмма, все еще расстроенная, послушно повернула ключ в замке и села на диван. Она не знала, что ей делать. Он любил ее, и она любила его тоже. Она приехала в Лондон, ясно сознавая, что между ними было заключено безмолвное соглашение, и все же повела себя недружелюбно, против всяких правил. И кроме того, она лицемерила, поэтому и была недовольна собой: ее поведение лишено здравого смысла. Эмма закрыла глаза и ясно увидела Пола за закрытой дверью, ждущего ее, чтобы обедать. Но он также ждет ее решения, которое должно определить их дальнейшие отношения. „Может быть, он специально переложил решение на меня, чтобы уйти от ответственности? Нет, так думать о нем нечестно. В нем нет подобной двуличности. Почему я боюсь сделать этот шаг?” – спрашивала она себя. Внезапно ответ на этот вопрос ударил Эмму с такой силой, что у нее голова пошла кругом. Она боится вовсе не Пола и не своих чувств. Ее пугает сам конечный акт любви, его завершение, из-за отталкивающего прошлого сексуального опыта с Джо. Она боится потерять Пола, если так же, как с Джо, почувствует к нему отвращение, боится, что не удовлетворит его как женщина. Может быть, если бы она объяснила ему…
Эмма пролетела через комнату, отперла дверь и застыла на пороге. Пол стоял у камина, низко склонив голову. Было видно, что душевные муки одолевают его.
– Пол…
Он поднял свою темноволосую голову и внимательно посмотрел на нее. Эмма медленно подошла к нему.
– Мне хотелось бы кое-что вам сказать.
Он кивнул головой, сочувственно глядя на нее.
– Я знаю, что возложил на вас бремя принятия решения, но только потому, что хотел быть абсолютно уверенным в вас и ваших чувствах. Мне хотелось бы, чтобы вы сами были уверены в себе.
Эмма протянула руку и тронула лацкан его мундира, ее губы дрожали, зеленые глаза потемнели. Она утратила дар речи и не осмеливалась заговорить с ним о своих чувствах. Пол схватил ее руку и, целуя пальцы, сказал:
– Какая маленькая любимая рука.
– О, Пол!
Ее лицо, пылающее любовью, сказало ему все без слов. Он прижал ее к себе и поцеловал долгим поцелуем в губы. Потом он подхватил ее на руки и отнес в спальню, ногой захлопнув дверь за собой. Он опустил ее на кровать и сел на край постели.
– Скажи это, дорогая! – хрипло приказал он. – Скажи!
Его горящие глаза в упор смотрели на нее.
– Я люблю тебя, Пол.
– И?
– Я хочу тебя!
– О, Эмма, Эмма. Ты всегда этого хотела, дорогая. Неужели ты сама этого не поняла? Этому суждено было случиться с того мгновения, как мы впервые взглянули друг на друга.
Он провел пальцем по ее щеке.
– Я знал это. Но ты тоже должна была это осознать сама, и только потому я не форсировал события этим вечером. Я хотел, мне было необходимо, чтобы ты пришла ко мне по своей собственной воле.
Он встал, расстегнул портупею и швырнул ее в сторону. За ней последовали мундир, галстук и рубашка. Пока он раздевался, Эмма неотрывно смотрела ему в лицо, ее страх рассеивался, и она подумала: „Я никогда раньше не видела перед собой полностью обнаженного мужчину. У него превосходное тело, загорелое и мускулистое, широкие плечи и грудь, длинные ноги, плоский живот”.
– Снимай свой халат, любовь моя, – мягко сказал он, шагнув к ней.
Он накрыл собой ее тело и, сжимая в объятиях, улыбнулся прямо в ее ожидающее лицо.
– Как жаль разрушать это экзотическое сооружение, – проговорил он, вынимая шпильки, которыми были сколоты ее волосы.
Распущенные волосы заструились по хрупким, как бесценный фарфор, плечам Эммы, слегка розоватым в теплом свете ламп, и ее очарование как никогда полно раскрылось Полу. Он погрузил пальцы в тяжелые пряди и, пропустив пальцы под ее шею, приподнял голову Эммы. Их губы встретились, и он смаковал теплоту и свежесть ее губ. Они оба были охвачены страстным желанием, подавляемым долгие недели. Пол переместился губами в ямочку у основания шеи, осыпая поцелуями ее плечи, груди, глубокую ложбинку между грудями. Его сильные пальцы скользили по ее гладкой коже, лаская каждый уголок ее тела до тех пор, пока он не ощутил, что она охвачена таким же неистовым желанием, что и он сам.
Эмму заливало непривычное тепло, все ее существо горело в огне. Ее тело выгнулось дугой и устремилось к нему. Оно жаждало принадлежать ему, слиться с его телом. Эмма наслаждалась его телом и своим собственным, она была удивлена, с какой легкостью улетела прочь ее холодность, будто ее никогда и не было. Она с охотой отдавалась ему Целиком, без остатка, страстно отвечая на его поцелуи и подчиняясь каждому его движению.
С некоторой долей удивления Пол обнаружил почти полное отсутствие у нее сексуального опыта. Это глубоко тронуло его и вызвало новый прилив возбуждения. Казалось, что он первый мужчина, обладающий ею. Но одновременно Пол ощутил глубоко спрятанную в Эмме чувственность, и он удвоил усилия, чтобы разбудить дремавшую в ней страстность, доведя ее желание до такой степени, что она отвечала своим телом на каждое его прикосновение, громко повторяла его имя, отдавая ему свою любовь.
Наконец Пол с рвущейся наружу страстью овладел ею, но его нетерпение гасилось неизмеримой нежностью. Шелковистые руки и ноги обвили его. Мягкие и невесомые, они увлекали его все глубже и глубже, пока он не погрузился с головой в голубые волны, пропитанные солнечным светом. Быстрее вниз, в темные зеленые глубины цвета ее глаз, еще глубже в бездонный океан. Волны сомкнулись над ним. Удары сердца гремели в его ушах, ему казалось, что он теряет сознание, уходя вместе с нею в бесконечность. Он чувствовал теплую обволакивающую мягкость ее плоти, ее бедра и напрягшиеся груди крепко прижимались к нему, бархатистые пряди волос струились между его пальцами. О Боже! Вот в чем единственный смысл в жизни! В слившихся друг с другом мужчине и женщине, в полном единении двух тел, двух любящих душ. Завершились, наконец, его бесконечные искания. Бескрайнее счастье, так долго обходившее его стороной, теперь вздымалось в нем, возрожденном в своей любви к ней. Он всплывал, увлекая ее за собой на поверхность. Назад, к солнечному свету! Но она сама тот свет, чистый золотой свет!
Пол открыл глаза и взглянул на Эмму. Он увидел нескрываемое удовлетворение, написанное на ее лице, бьющуюся на шее жилку, широко распахнутые зеленые глаза, с обожанием смотрящие на него. Ее лицо казалось таким невинным и беззащитным, что глаза Пола неожиданно наполнились слезами. Он прижал ее к себе и нежно поцеловал, клянясь, что ни за что на свете не расстанется с нею. Эмма лежала, положив голову ему на плечо, ослабевшая от пережитой эйфории, она купалась в своей любви к нему. Умиротворение после впервые пережитого чувства переполняло ее, и ее глаза выражали удивление, когда она вспоминала о той перемене в себе, которой он сумел добиться; радость, принесенную ей Полом, а ее сердце разрывалось от любви к нему. Ее рука покоилась на его груди, и, глубоко зарывшись пальцами в покрывавшие ее черные густые волосы, Эмма подумала: „Казалось бы, он самый обычный мужчина, но я с ним совершенно иная”.
Пол провел рукой по ее пышным волосам и, целуя их, думал о том, что до нее у него было немало женщин, но, подобно тому, как недавно ему подумалось, что он – первый мужчина, овладевший ею, сейчас он чувствует, что она – единственная, кому он по-настоящему принадлежит. Она вошла в его плоть и кровь, и он теперь никогда не освободится от нее. Свет в его потемневших глазах померк, и он угрюмо смотрел в пространство перед собой.
– Эмма, любимая…
– Да, Пол?
– Я женат.
Рука, лежавшая на его груди, не дрогнула, и она осталась лежать совершенно неподвижно в его объятиях. Но Эмма почувствовала, что ее как будто хлестнули по лицу, и ощутила щемящую боль где-то в области желудка. Наконец, тихим голосом она промолвила:
– Надо сказать, что ты выбрал не очень подходящее время для этого ошеломительного признания.
Пол сильнее сжал ее в своих объятиях, припав к ней головой.
– Это время самое подходящее. Я специально выбрал его.
– Почему?
– Потому, что мне нужно было держать тебя в своих руках, когда я скажу тебе это. Вот так, как сейчас, чтобы ты поняла, насколько мой брак не важен для тебя, чтобы я мог снова любить тебя и сказать тебе, что ты – моя настоящая жена.
Эмма ничего не ответила, и он продолжал, обеспокоенный ее молчанием:
– Я ничего не собирался от тебя скрывать, Эмма. В том, что я тебе скажу, нет никакого секрета, и любой из моих друзей может тебе это подтвердить. Конечно, я не собирался прибегать к их помощи потому, что хочу, чтобы ты все узнала от меня самого. Просто я не решался заговорить об этом, боясь потерять тебя. Я знал, что ты исчезнешь, если бы я тебе сказал это раньше, что ты ни за что не допустила бы, чтобы наши отношения дошли до…
– Ты умный и хитрый ублюдок!
Эмма рванулась, чтобы вскочить с постели, но он схватил и бросил ее назад, грубо подмяв под себя, пристально глядя в ее побледневшее холодное лицо.
– Это не так, Эмма! – сердито вскричал Пол. – Пожалуйста, поверь мне. Я знаю, о чем ты думаешь: что я хотел добиться своей цели, перед тем как рассказать тебе об этом. Но я хотел только одного – заставить тебя полюбить меня так, чтобы ты безраздельно и навсегда принадлежала мне. Я думал, что, если ты полюбишь меня, то ничто не будет в силах разлучить нас, не сможет встать между нами. Я люблю тебя, Эмма, ты единственное, чем я дорожу на этом свете.
– А твоя жена?
– Мы уже шесть лет не живем вместе, а до того – почти год уже не были фактически мужем и женой.
– А сколько всего лет вы женаты? – спросила она чуть слышно.
– Девять лет, Эмма, длится этот бессмысленный брак, который даже нельзя назвать браком. Но в данный момент я все еще не свободен, я имею в виду – официально. Когда кончится война, я решу эту проблему. Я хочу провести остаток жизни с тобой, если ты примешь меня. Теперь в тебе смысл моей жизни. Пожалуйста, поверь мне, любимая.
Его голос оборвался. Эмма внимательно смотрела на него, беспорядочные мысли метались в ее голове, мешая принять решение. Но наконец голова стала ясной. Она почувствовала сжимавшее его внутреннее напряжение. Его ненаглядное лицо поражало своей открытостью, его искренность буквально сочилась из глаз.
– Я верю тебе, – медленно сказала она самым строгим тоном и приложила палец к его губам. – Это довольно странно, Пол, я бесконечно полностью верю тебе. Во всех смыслах, – добавила Эмма.
Глава 45
Следующие несколько недель пролетели для них как во сне, как один бесконечный миг наслаждения. Дни сменялись ночами, каждое мгновение было переполнено желанием и счастьем от его удовлетворения. Пол и Эмма все сильнее привязывались друг к другу, существовали только друг для друга, желали только общества друг друга, упивались друг другом. Они проводили почти все время в своих смежных номерах отеля „Ритц", лишь изредка выходя прогуляться в Грин-Парк или скромно пообедать вдвоем в случайном ресторанчике, куда не ступала нога их светских знакомых. Они были столь неистовы и необузданны в своей любви, что жалели расходовать свои чувства на других, не хотели ни минуты своего драгоценного времени тратить на посторонних, Даже на ближайших друзей и родных, и ревностно охраняли свое уединение. Все их планы были преданы забвению, любые приглашения ими откланялись, даже Брюс Макгилл и Фрэнк получили отставку. Весь остальной мир перестал для них существовать.
Переполненные взаимным влечением, непрерывно усиливающейся любовью друг к другу, Пол и Эмма не переставали дивиться чуду, случившемуся с ними. Простой взгляд обжигал, как поцелуй, любой незначительный жест порой значил больше, чем объятие, каждое слово, сказанное друг другу, было наполнено особым смыслом.
Эмма не переставала изумляться силе охватившего ее чувства. Она вся светилась от счастья. Удовлетворение и всепоглощающая радость бытия растопили копившиеся годами горести и унижения. Любовь стерла маску невозмутимости с ее лица и охватила все ее существо. Любовь возвратила ее к жизни. Обожание, с которым относился к ней Пол, его глубокое понимание победили свойственную ей недоверчивость и постоянную готовность к самозащите, до сих пор определявшие всю ее жизнь. Она была откровенна с ним так, как никогда и не с одной живой душой на свете. Все преграды пали перед тем единственным мужчиной, которого она впервые в жизни полюбила по-настоящему и которому она отдавала себя всю без остатка.
Пол стал для нее подлинным откровением. Общаясь с Эммой, он давно отбросил свои иронические манеры и ту маску светского повесы, которую имел обыкновение нацеплять на себя, но теперь Пол позволил Эмме заглянуть себе в душу так глубоко, как до того не разрешал ни одной другой женщине. Ей раскрылся его тонкий внутренний мир, и она с удивлением обнаружила его мощный интеллект, спрятанный за личиной записного красавца. Ее изумляли его ум и обширные знания. Она была поражена его разносторонностью и очарована его воспитанностью, которые безусловно проистекали из чувства уверенности в себе, даваемого старинным огромным состоянием, помноженным на прекрасное образование в Веллингтоне и Оксфорде. Она не переставала восхищаться быстротой его ума. Короче говоря, Эмма была совершенно очарована им.
В свою очередь, Пол, так же как Эмма, потерял голову от своей первой настоящей любви, встреченной за годы своих романтических похождений. Он был уверен, что она – самая изумительная женщина из всех попадавшихся ему на пути в его долгих скитаниях по свету. Он также считал Эмму самой умной женщиной из всех, с кем он когда-либо встречался, и живость ее ума покорила его. Но в ней еще было нечто, чему Пол не переставал изумляться, то, что придавало ей неповторимость, некое излучение, исходившее из самых глубин ее существа. Он не мог точно определить, что это было, и, в лучшем случае, мог лишь сравнить ее с той, неподдающейся описанию, харизмой, превращающей хорошую актрису в подлинную звезду. Для них обоих их отношения были той любовью с первого взгляда, поразившей их, как удар молнии, и заставившей их в ослеплении сразу и безумно влюбиться друг в друга.
Переполненные взаимным влечением, непрерывно усиливающейся любовью друг к другу, Пол и Эмма не переставали дивиться чуду, случившемуся с ними. Простой взгляд обжигал, как поцелуй, любой незначительный жест порой значил больше, чем объятие, каждое слово, сказанное друг другу, было наполнено особым смыслом.
Эмма не переставала изумляться силе охватившего ее чувства. Она вся светилась от счастья. Удовлетворение и всепоглощающая радость бытия растопили копившиеся годами горести и унижения. Любовь стерла маску невозмутимости с ее лица и охватила все ее существо. Любовь возвратила ее к жизни. Обожание, с которым относился к ней Пол, его глубокое понимание победили свойственную ей недоверчивость и постоянную готовность к самозащите, до сих пор определявшие всю ее жизнь. Она была откровенна с ним так, как никогда и не с одной живой душой на свете. Все преграды пали перед тем единственным мужчиной, которого она впервые в жизни полюбила по-настоящему и которому она отдавала себя всю без остатка.
Пол стал для нее подлинным откровением. Общаясь с Эммой, он давно отбросил свои иронические манеры и ту маску светского повесы, которую имел обыкновение нацеплять на себя, но теперь Пол позволил Эмме заглянуть себе в душу так глубоко, как до того не разрешал ни одной другой женщине. Ей раскрылся его тонкий внутренний мир, и она с удивлением обнаружила его мощный интеллект, спрятанный за личиной записного красавца. Ее изумляли его ум и обширные знания. Она была поражена его разносторонностью и очарована его воспитанностью, которые безусловно проистекали из чувства уверенности в себе, даваемого старинным огромным состоянием, помноженным на прекрасное образование в Веллингтоне и Оксфорде. Она не переставала восхищаться быстротой его ума. Короче говоря, Эмма была совершенно очарована им.
В свою очередь, Пол, так же как Эмма, потерял голову от своей первой настоящей любви, встреченной за годы своих романтических похождений. Он был уверен, что она – самая изумительная женщина из всех попадавшихся ему на пути в его долгих скитаниях по свету. Он также считал Эмму самой умной женщиной из всех, с кем он когда-либо встречался, и живость ее ума покорила его. Но в ней еще было нечто, чему Пол не переставал изумляться, то, что придавало ей неповторимость, некое излучение, исходившее из самых глубин ее существа. Он не мог точно определить, что это было, и, в лучшем случае, мог лишь сравнить ее с той, неподдающейся описанию, харизмой, превращающей хорошую актрису в подлинную звезду. Для них обоих их отношения были той любовью с первого взгляда, поразившей их, как удар молнии, и заставившей их в ослеплении сразу и безумно влюбиться друг в друга.