Бронин Семен. Каменная баба

   -Это у него такая дача? - удивился Алексей и пошел за нею.
   Они, никого не встретив, прошли в спальню к старику: Ирина Сергеевна знала расположение комнат в доме. Иван Герасимыч лежал на кушетке, дремал, когда они вошли, и не слышал их прихода. Алексей нашел его сильно изменившимся за время болезни их обоих: он осунулся, лицо его заострилось и как бы тронулось серым, подернулось золою. Кроме того, верхняя губа по какой-то причине вспухла и всецело его преобразила: странно, как подобные пустяки могут менять общее выражение лица - оно словно пошло на сторону, повернулось иным боком. Впрочем, так казалось, пока он был в сонном забытьи - когда же очнулся, то стал больше похож на себя: портреты пишутся в бодрствовании, а не в покое.
   -Ты, Ирина?.. И Алеша с тобой?.. С которым мы маху дали?.. Ящура распознать не смогли...- Он захотел сесть или упереться в локоть, но не смог и, вместо этого, повернулся на бок: так было проще разговаривать.- Потому как не видели никогда... В медицине секрет есть один: будь ты хоть семи пядей во лбу, а чего не видел, того знать не можешь... Так и будешь до конца жизни шишки набивать... Потому как болезней - миллион: всех не сосчитаешь... Хотя хватит одной, чтоб на тот свет свалиться...
   Он разговаривал с хрипотцой и обращался к одному Алексею: с Ириной Сергеевной у него были свои счеты, которые не решались разговорами и даже плохо с ними совмещались.
   -А Марья Федоровна где?- спросила она.
   -В магазин пошла. Я простокваши попросил... В кои-то веки захотелось... Капризный больной попался... Нет ее, наверно... Я ей адрес дал: раньше на дому делали, можно было купить, а теперь не знаю... Что стоите? Садитесь оба... Если я лежу, встать не могу, так это не значит, что вам стоять надо... Не на панихиде...- Алексей сел, Ирина Сергеевна взялась прибираться в комнате.- Брось ты эту канитель... Что нового в больнице?
   -Ивана Александровича снова главным поставили.
   -А я в этом не сомневался никогда... Это, с его стороны, ловкий ход был...- и Иван Герасимыч глянул с вечной своей укоризной.- Теперь не бранить, а просить будут. Как Годунова на царство... Ладно, бог ему судья... А еще что?
   -С ящуром война разворачивается. Коров будут отбирать. За компенсацию.
   -Это плохо!.. Сжигать, что ль?..- Он помрачнел.- Знаем мы эту компенсацию. Куренка на нее не купишь... Хорошо глаза мои этого не увидят...- и заранее опровергая заверения в обратном, готовые слететь с их языка, упредил их:- Марья Федоровна, кажется... Калитка скрипнула... Посмотри в окно: она это?.. Простокваши, небось, не купила... Ходит как потерянная... Теха-матеха... Всегда была такой, а теперь в особенности... Посмотри, что она там делает. Должна была в дом зайти...
   Ирина Сергеевна подошла к окну, поглядела. Марья Федоровна стояла в рассеянности возле клумбы, как бы собираясь заняться ею. К ней следовало приложить руки: разросшиеся во все стороны сорняки забивали, заслоняли сочной, жесткой путаницей немногочисленные, потерявшиеся в траве, отцветающие бледно-голубые садовые незабудки и темно-фиолетовые анютины глазки. С того дня как Марья Федоровна узнала о болезни мужа, с нее не сходила эта оторопь и еще - неумная и неуемная, почти детская обида, какая бывает у иных людей на большие беды: она заставляет их обвинять и саму жизнь и близких в случившемся с ними несчастье.
   -Вся проблема - с ней.- Иван Герасимыч насупился, недовольный: будто с ним кто-то спорил.- Одна останется... Надо было нескольких детей иметь - я ей всегда это говорил, а ей трудно показалось: поленилась, когда можно было, а потом - дудки: пошли матки-придатки...- Он смолк, срезался, побоялся, что сказал лишнее, обратился теперь к одному Алексею, словно с ним ему было проще говорить и будто он имел виды на него, а не на Ирину Сергеевну, которая стояла у окна и прислушивалась, глядя во двор:- Оставайся, Алексей!.. Глядишь, поможешь чем... Что тебе в Москве делать? Там тебе ходу не дадут: слишком насмешливый... Они вообще никому ходу не дают: висят на ногах, как гири пудовые... Как каторжные колодки... Здесь ты всю хирургию освоишь - от силы тебе пять-шесть лет для этого понадобится... Все же будешь делать сам, а не через чье-нибудь плечо смотреть...- и украдкой поглядел на Ирину Сергеевну:- Вон она: года не прошло, а в какого специалиста выросла...
   -Преувеличиваете, Иван Герасимыч.- Она отошла от окна.- Мне до него еще расти надо.
   -И кто мешает?
   -Кто мешает?..- Она виновато посмотрела на него.- Кишка тонка, не выдерживает.
   -У тебя кишка тонка?!- изумился он, и в глазах его блеснул луч надежды.- Да ты кого хочешь за пояс заткнешь: ты ж трехжильная!.. Необыкновенная, Алеша, женщина!.. Я к ней как-то с глупыми требованиями полез, с общими, а теперь гляжу, свалял, старый, дурака: для праведника закон не писан, а ученого учить - только портить!..- Он ей льстил, конечно, но лесть его оправдывалась тем, что он искал и просил не за себя, а за Марью Федоровну.
   Та вошла в спальню и стеснительно поздоровалась: будто не к себе в дом входила. Она слышала из сеней разговор гостей и не удивилась поэтому их появлению.
   -Нет простокваши,- однотонно сказала она.- Даже молока нет свежего, и, присев на свободный стул, рассеянно огляделась.- Как себя чувствуешь?
   -Неплохо вроде,- соврал он.- Нет молока, и черт с ним: расхотел уже. Угощай гостей.
   -Иван Герасимыч!- предостерегла Ирина Сергеевна.
   -А что? Нет, что ль, дома ничего? И мы вроде не голодные - что будет, то и умнем... У меня пузанчик есть - с Нового года не тронутый. Помнишь Новый год, Ирина Сергевна?.. Вот и я помню. Последний Новый год мой! В глазах стоит!.. Давай, Марья, собирай на стол, я вставать буду...- и свесил с кровати ноги, истощенные, костлявые.- Ну и спички! Когда успел?.. Сроду таких не было... Не каждому покажешь...
   Марья Федоровна тоже на короткое время пришла в себя - в ней даже мелькнула прежняя живость и начальственность.
   -Ты куда?!- накинулась она на него.- Ложись сию минуту!- но он проявил твердость духа:
   -Отпустило вроде. Не болит ничего... Может, поживу еще... А умру - тоже не беда: свет, говорят, не без добрых людей. Не знаю, тот свет или этот, но полон ими.
   -Накройся, философ,- сказала ему жена.- Одна кожа да кости.
   -Халат надену. Неси халат мой. Тот, что с помпончиками
   -А у тебя один халат всего - что людям голову морочить?
   -Не дашь уже и похвастаться... Проводи лучше... Идти далеко...- Они сообща, совместными усилиями усадили его за стол.- Ну вот, сел - совсем другое дело!.. Мне б еще год так проковылять - глядишь, и прошла б болезнь моя. Природа все лечит... Что на стол ничего не ставишь? Нет еды в холодильнике?
   -Нет,- отвечала Марья Федоровна - с той самой неразумной обидой и вызовом в голосе: будто Иван Герасимыч подвел или обманул ее в лучших ожиданиях.
   -Что ж так?.. Не готовишь ничего?.. Ну я не ем - а тебе питаться надо?.. Я ведь водку сейчас выставлю - тоже вот, от всех болезней лекарство... А почему нет?..- Он был настроен насмешливо.- Алеша заждался, да и я не против... Про последнюю волю приговоренного слышали? Стопку чтоб поставили и сигарету дали.
   -Вот она тебя, воля эта, и погубила!- выговорила ему Марья Федоровна.-Сколько тебе говорили: не дыми, не порть себе легкие?! Накурился? Что теперь делать будешь?
   Иван Герасимыч упрямо мотнул головой.
   -Известно что... Значит, такая уж воля наша, российская. Жизнь себе укорачивать.
   -Плохая воля!
   -Какая есть уж. Другой не дано... Неси рюмки. А пузанчик в буфете, внизу, в глубине самой - от тебя спрятан. Так и быть, открою тебе секрет...
   Марья Федоровна нерешительно оглянулась на Ирину Сергеевну в поисках подсказки - та ничего не сказала, и Марья Федоровна вышла из комнаты...
   -Совсем растеряха стала,- неодобрительно сказал Иван Герасимыч.- Это и прежде за ней водилось, а теперь совсем никуда стала... Память, что ли, теряет?..
   -Что вы так?- упрекнула его Ирина Сергеевна.- Переживает просто.
   -По-разному можно переживать. Нельзя ж так распускаться... Она и прежде без меня шагу не могла ступить... Это видимость одна, что командовала.
   -Не могла без вас... Что ж в этом плохого, Иван Герасимыч? Обвиняете женщину в том, что она к вам привыкла? Вы ж тоже без нее жизнь себе не мыслили?
   -Да знаю я все это... Кому ты рассказываешь?.. О том и говорю... - и Иван Герасимыч улыбнулся свысока и с какой-то бледной, напускной иронией, затем осекся, притих, попридержался.
   -О чем вы?- Марья Федоровна принесла с собой стаканы, графин и закуску.
   -Ни о чем.- Иван Герасимыч наново собрался с духом.- Что принесла на закуску? Не разгляжу сослепу.
   -Колбасы копченой. Тонко нарезанной. Можешь поесть немного.
   -Да нет уж. И пить не буду. На вас погляжу.
   -Совсем плох - раз выпить не хочешь. Налью тебе чуть-чуть... Дай бог, не в последний...
   Они втроем выпили. Иван Герасимыч, как и сказал, пить не стал проследил только за тем, как это сделали другие.
   -Ну и хватит,- сказал он.- Посидели и довольно. К себе пойду... А вы сидите!- остановил он их, видя, что они повскакали с мест.- Это я про себя: на покой пора. Сидеть трудно... Помоги, Алеша...- Он встал и с помощью Алексея добрался до кровати. Марья Федоровна не тронулась с места: застыла как каменная.
   -Покажите сад ваш, Марья Федоровна,- попросила ее Ирина Сергеевна.- Я его с прошлого года не видела. Что в нем нового?
   -Что может быть нового? Сорняков полно,- машинально отвечала та, о чем-то напряженно раздумывая.- Полоть некому.
   -Хотите, помогу?- Ирина Сергеевна надумала отвлечь ее и вывести из дома.
   -А ты умеешь?..- Марья Федоровна придирчиво поглядела на нее, сообразила, что сказала лишнее, пришла в себя:- Пойдем, хоть фартук наденешь. Не в белом же халате сорняки полоть...
   Они вышли в сад. Алексей остался с Иваном Герасимычем: сидел на стуле возле его кровати. Иван Герасимыч молчал, занятый своими мыслями.
   -Женщины при деле, мужчины при разговоре?..- Он уделил наконец Алексею внимание.- Что они там делают?
   -Сорняки рвут.
   -Хорошее занятие. Главное, бессмысленное... Потому и успокаивает... Что смотришь так?
   -Тяжело?- Алексей, хоть и был врач, но никогда не сидел с умирающим и не знал, что говорить в таких случаях.
   -Умирать, что ль?.. Да нет, смерть не страшна, это как раз пустое. Не нужно вообще бояться того, чего не знаешь... Хотя все другого на этот счет мнения... Умирать у природы надо учиться. Не видел, как животные умирают?.. У меня, в зрелом уже возрасте, котенок был - до сих пор его помню. Поглядел на нас: оставьте, мол, меня, дайте спокойно подохнуть... Его соседский пес-дурак задрал - так он уполз куда-то, забился под лестницу, скончался там в одиночестве. Чтоб никому смертью своей не досаждать и чтоб труп на виду не валялся... Они же сами себя хоронят... До сих пор его взгляд перед глазами стоит... Мы-то не доросли до этого. Кишка слаба, как она говорит. Не можем ей в глаза заглянуть. Не за себя, так за других хлопочем... Мало на кого положиться можно - поэтому... Ладно, хватит об этом... У тебя-то какие планы?- и поглядел сначала прямо на него, потом чуть в сторону.
   Алексей пожал плечами.
   -В Москву вернусь. В клинику поступать буду.
   -Надумал уже?.. А с Ириной у тебя какие отношения?
   -Не знаю... Обычные, наверно.
   Иван Герасимыч насупился, надул вспухшую губу.
   -Обычных не бывает. А с ней - тем более.
   -Значит, сам не знаю.
   -Это больше на правду похоже...- Он хотел сказать что-то еще, раздумал:- Ладно. Иди... Дай отдохнуть...- и смолк, впал в забытье - или же притворился глубоко спящим...
   -О чем с тобой Иван Герасимыч говорил?- спросила Алексея Ирина Сергеевна. Они шли по дорожке, ведущей к калитке и обсаженной с двух сторон рядами черно-красных стрельчатых гладиолусов и полноликих губчатых, перистых разноцветных георгинов: Марья Федоровна любила все яркое, крупное и высокое.
   -Ни о чем,- сказал Алексей, не расположенный к откровенности: разговор с умирающим смутил его и привел в уныние.- Про котенка... Это имеет какое-нибудь значение?
   -А почему нет? - Ирина Сергеевна выглядела усталой, натруженной. Они вышли на улицу.
   -По-моему, ему совсем ничего осталось.
   -Поэтому его слушать не нужно?..- Она глянула сбоку, спросила:- А про волю умирающего слышал?.. Тут-то мы с тобой и расходимся.
   Он понял ее дословно.
   -Мне уходить?
   -Да нет уж, идем со мною... Разве можно женщину в такую минуту отпускать?.. Не видишь, каково мне?..- Алексей мало что из этого понял, но подчинился. Она скользнула по нему взглядом.- Все в халате? Людей пугаешь?.. Ну и не снимай его. Сейчас остановим машину, доедем - тут рядом...
   Они остановили грузовик. Ирина Сергеевна села в кабину, Алексей перемахнул через борт кузова.
   -На вызов?- спросил водитель.
   -Ну да,- сказала Ирина Сергеевна.- На последний. Хватит на сегодня...
   Прасковья Семеновна была дома. Перед их приходом она перебирала вещи на полках, в ящиках в шкафу и в двух комодах, проверяя их на наличие и на целость. Делала она это более или менее регулярно и не потому, что остерегалась воровства или боялась по иной причине за их сохранность, а просто выполняла некий ритуал: будто вместе с вещами подтверждала свое место в жизни, отмечалась в списке в некой длинной житейской очереди, доказывала свое в ней участие. Ирина Сергеевна никогда прежде - не только что не приводила к ней молодых людей: их у нее, как мы видели, не было - но и речи о них не заводила; о чем она думала, приглашая к себе Алексея, и на что рассчитывала, она сама толком не знала. Может быть, она надеялась, что хозяйки, против правил, не будет дома, но, увидев ее в гостиной, струсила. Все обошлось, однако, без объяснений и без последствий: будто и ее кто-то водил за руку.
   -Это Алексей Григорьич, доктор московский,- представила она гостя оторопевшей хозяйке: тот, в халате, остался стоять белой вороной среди темно-коричневого благочиния гостиной, обставленной старой деревенской мебелью.- Мы ненадолго. Посидим, в себя придем... У Ивана Герасимыча были после него идти никуда не хочется...
   Она хотела добавить: как после похорон, когда все идут на поминки - но не сказала этого.
   -Плох совсем?- спросила хозяйка: Ирина Сергеевна рассказывала ей больничные новости, и ей не нужны были подробности.- А это москвич ваш? Я его другим себе представляла.- Она и про него знала - хотя не все, конечно.
   -Каким?- спросил Алексей, поскольку нас всех беспокоит наша слава и репутация.
   -Боевым, что ли. Задиристым.
   -Это меня так Ирина Сергевна расписала? Может, и был таким - теперь скисаю.
   -Что так?
   Алексей присел.
   -Испарения какие-то действуют... Или - столб атмосферный. На каждый сантиметр наш давит, оказывается, килограмм веса. Приходится пятьдесят килограмм с собой таскать.
   -Ну да.- Она глянула сочувственно.- Мужчинам особенно трудно. Мы-то привыкли с сумками ходить.
   -То-то и оно,- сказал Алексей.- А вы как себя чувствуете?
   -Ничего вроде. К врачам не обращаюсь.
   -Совсем?
   -Ни разу не была в поликлинике: Ирина вон соврать не даст.
   -Правда?..- Алексей посмотрел на Ирину Сергеевну, и та с неловкостью признала этот факт.- Класс! Рекорд Гиннесса. Не устаешь удивляться... За это выпить надо. Пойду-сбегаю, бутылку принесу...- Он почувствовал повисшую в воздухе натянутость и решил разрядить ее старым как мир способом.- А то "Наполеон" назад придется везти. Никто его здесь пить не хочет.
   -А что это?- осведомилась любопытная (или осторожная) хозяйка.
   -Коньяк французский. У нас - редкость, а там на каждом шагу. В разлив продают.
   -В самом деле? - Прасковья Семеновна глянула озадаченно.- Я здесь не видела.
   -Из Москвы привез,- объяснил тот.- Больной подарил. За то, что рану зашил с новокаином.
   -Ну вот...- протянула она.- А вы говорите, почему я в поликлинику не хожу?.. Дорогу к себе знаете?- спросила она, поскольку он, переглянувшись с Ириной Сергеевной, встал, снял халат и повесил его через плечо.
   - Найду. В первый раз здесь, но в Петровском ориентируюсь,- отчитался он, поняв, к чему она клонит, и вышел. Ирина Сергеевна устыженно качнула головою. Прасковья Семеновна проследила за ними обоими.
   -Занятный молодой человек... И минуты не побыл - смылся... Что у тебя за знакомые такие: посидеть не могут, трех слов связать?
   Ей стало неловко.
   -Сказал же, что вернется?- негромко сказала она.
   -Да жди!- против всякой логики возразила хозяйка.- Сбежал - и нет его... Случилось что?..- "Что ты его сюда пригласила?"- почти послышалось Ирине Сергеевне, но вслух она этого не сказала.- Что у Ивана Герасимыча? Обе очутились за столом и не заметили, как за него сели.
   -Рак легкого. С метастазами.
   -Это ты говорила уже... Вы ж знали об этом?..- и поглядела испытующе на Ирину Сергеевну: никак не могла взять в толк, что произошло, что она привела с собой парня - боялась уже, что ничего особенного.
   -Марья Федоровна одна остается...- На Прасковью Семеновну и это не произвело впечатления. "Все так: одни" - хотела выговорить она, но не сказала. Ирине Сергеевне пришлось договаривать:- Вот он и не может себе представить, как она без него будет.
   -Умереть не может спокойно?- Она глянула уже с интересом.
   -Ну да. Привыкли друг к другу. Друг без друга не могут... А он, к тому же, считает, что у нее с головой не в порядке. Что память теряет.
   -Совсем хорошо,- сказала хозяйка.- Плохо, то есть...- потом подумала и произнесла вслух:- Хорошо - а ты тут при чем?
   Ирина Сергеевна ответила не сразу:
   -Просит, чтоб осталась... А я уезжать собралась...
   Прасковья Семеновна застыла на миг, покосилась на нее:
   -Так прямо и просит?
   -Да нет, конечно... Обиняками - да от этого еще тяжелее... Виноватой себя чувствуешь...
   -Ты никому ничем не обязана! Каждый за себя решает! У тебя год еще впереди...- но Прасковья Семеновна увидела тут, что она мнется, обнаруживает слабину и что глаза ее намокли. Она заерзала, заворчала:- Им дай только потачку! Палец дай - по локоть откусят!..- и поглядела ястребом.- Отчего я одна живу? Чтоб не жалеть никого! Начни только!..- и прибавила чуть погодя:-Для тебя сделала исключение...
   "И получила..."- послышалось Ирине Сергеевне, и на сей раз она спросила:
   -Жалеете?
   Та поглядела поверх нее и с осуждением:
   -Господь с тобою! Сама не живу, существую - дай хоть через тебя на жизнь поглядеть. Ты ж мне все рассказываешь. Сама от тебя завишу... Знаешь что?..- вконец спасовала и надумала она.- Пойду-ка я к Акулине.- У нее в ближнем селе жила двоюродная сестра, которую она изредка навещала.- Давно племянников не видела, а обещала подарки принести... Заночую у них наверно...- и глянула со значением.
   -Зачем? Я не это имела в виду!..- защитилась беспомощная Ирина Сергеевна, но та посмотрела на нее с внезапной иронией и превосходством.
   -Не это! Выпить просто захотели! Зашли вместо шалмана!.. Ничего... Кошке тоже не надо дорогу переступать, когда ей на улицу хочется...- и поскольку Ирина Сергеевна не знала, как отнестись к этому сравнению, прибавила:- Не обижайся... Тоже иногда нужно... Изредка!..- и сбежала от нее: крупная, нескладная, размашистая - спаслась бегством, как незадолго до нее Алеша...
   Ирина Сергеевна просидела за столом не двигаясь до его возвращения...
   -А хозяйка где? Я выпить с ней нацелился... Нам ее не хватать будет... Гляди, какой коньяк...- Он выпростал из пластикового пакета черную бутылку с вензелем на пробке и с живописной этикеткой.- Сам такого не пробовал... Что с тобой?- спросил он: на лице ее до сих пор были написаны замешательство и раскаяние.
   -Ничего... Тебе о котенке рассказывали? А меня с кошкой сравнили... Ты без халата?
   -Конечно. Дворами шел, мимо огородов и пугал. В светомаскировочных джинсах. Слился с местностью: враг не засечет, комар носу не подточит...- Он огляделся.- Ее что: нет совсем?
   -Вышла на время...- Ирине Сергеевне было неловко сказать, что хозяйка ушла на ночь.
   -Кайф какой! Люкс!.. Надолго?.. Ирина Сергевна?!.- воззвал он к ней, и она поспешно встала, опережая его поступки:
   -Пойдем ко мне... Здесь неудобно: ее комната...
   Он пожал плечами: мол, зачем - непонятно, но последовал за ней в спальню.
   - -
   -Так и оставишь свет включенным?
   -А как еще? Впотьмах толочься? Ну и понятия у тебя!
   -А если заснем?
   -И что с того? Ты же за свет платишь?- Он успел уже выяснить ее денежные отношения с хозяйкой.
   -Ладно,- передумала она.- Скажу, что выключить забыла.
   -Кто тебя спрашивать будет?
   -Мало ли?.. Здесь по ночам свет не жгут...- и невольно оглядела его с головы до пят: при свете абажурной лампы, которой помогал скудный подслеповатый вечерний свет, идущий из окна, через сдвинутые белые шторки и поверх них...
   Комната, с присутствием Алексея, словно поменяла пропорции и очертания: с одной стороны, как бы расширилась, с другой - сосредоточилась на полуторной кровати: прежде она тянулась в сторону окна и к столу возле него. Это была обычная, предназначенная для скромной деревенской пары спальня отличало ее от сотен таких же отсутствие фотографий на стенах: будто Прасковья Семеновна, поселившись здесь, решила порвать связи с прошлым.
   -Первый раз мужчину у себя принимаю,- сказала Ирина Сергеевна.
   -Это как?- не понял он.
   -Да так... До сих пор все на птичьих правах было...- Непонятно было, говорит ли она всерьез или шутит.- В гостях или на чужой территории...
   -Во временно оборудованном помещении?
   -Да. А сегодня - пусть на ночь, но у себя дома.
   -Взяла в аренду? За это выпить надо...- и полез за бутылкой.
   -Не надо,- попросила она.- И так хорошо. Он резкий.
   -Лучше бы хозяйской наливкой запить? Я видел в буфете вишневку.
   -Да ты что?! И думать не смей!
   -Давай поменяю? Эту поставлю, ту возьму? Выгодный же обмен?
   -Это когда она тебе разрешит. Вот твоя комната - дальше ни ногой!
   -Территория - это у вас великое дело. Жаль, хозяйки нет. Я ж говорил, нам недоставать ее будет.
   Она подумала вслух:
   -Сейчас, наверно, сестре говорит: моя-то, знаешь, что отчебучила?..- и ужаснулась собственной фантазии.- Судачат о нас, наверно. Тебя обсуждают.
   -А почему не тебя?
   -Со мной ясно все. Крест поставили.
   -Выдумываешь все? Да так, что все верят... Что ты сказала ей? Почему я пришел?
   -Не помню,- соврала она.- Сказала что-то...
   -Это ты умеешь...- и оглядел ее лежащую у стены и особенно рельефную и выпуклую при боковом освещении.- Красивая женщина. Я ж говорю, богиня римская. Только теперь еще и без одеяния.
   -Что ж во мне такого красивого? Ноги как тумбы.
   -Почему - тумбы?.. Так если только - тумбочки. Очень, кстати, точеные и изящные.
   -Тумбочки! Еще того лучше!
   -Да не те тумбочки! Что ты к словам придираешься?
   Она помедлила: будто и вправду задалась этим вопросом:
   -Слушать приятно - поэтому.
   -Все равно, главного не скажут. Знаешь, что у вас первое?
   -Нет.
   -Кожа. А она у тебя классная.
   Она поглядела недоверчиво:
   -Кто тебя учил?
   -Знакомый один. Он дело знает. Я потом смотреть стал - так оно и есть.
   Она укоризненно покачала головой, но не стала упрекать его.
   -И какая она у меня?
   -Белая, гибкая, податливая и упругая.
   -Вот как?.. Откуда у тебя слова берутся? Эластичная, что ли?
   -Можно и так сказать. А можно еще - как сливочная! Масло взбить хочется!..
   -Погоди...- отстранилась она от него.- Масло взбить хочешь? Или вывих мне вправить?.. Понежней нельзя разве?.. А это зачем?..
   У них возник спор о положениях тел при слияниях. Алексей настаивал на их разнообразии, она же придерживалась на этот счет более привычной для нее, консервативной точки зрения.
   -А что такого? Чем плохо сзади?
   -Я думала, это извращение.
   -Какое извращение?!. Я не это имел в виду. Для этого тренироваться надо... Ты что, совсем новичок в этом деле?
   -Почему? Видела Кама-сутру.
   -С картинками?
   -Были контуры. Понять можно.
   -Ну и что тогда?
   -Одно дело в книгах, другое... Подожди... Я сама люблю мужчинами руководить...
   -В тебя как в омут проваливаешься. С какого боку не подступись... Мы с тобой еще в Москву поедем,- решил он, откидываясь на спину.- Я это говорил уже, а я от своих слов не отрекаюсь. На ветер их не бросаю.
   -И что мы там с тобой делать будем?
   -То же, что здесь. Только с московскими накрутками. В рестораны будем ходить.
   -Вот счастье-то.
   -Ну тогда в театры и на выставки. Хотя я их недолюбливаю.
   Она поглядела с завистью.
   -Это уже получше. Пошла б с удовольствием... Но только не выйдет у нас ничего,- решила она затем.
   -А это почему?
   -Потому что ты здесь не можешь жить, а я там. Тебя вверх, а меня на дно тянет. Давай лучше свет потушим.
   -Зачем?
   -Чтоб не запоминалось. С любовью, говорят, не шутят...
   41
   Ящер - древний зверь и чудовище, прятавшееся сначала под чужими именами в старинной ветеринаровой книжке и перебравшееся потом в мелкий текст на последние страницы Алексеева учебника, вылезло оттуда на тарасовский шлях, подняло безобразную шишковатую голову, раскрыло пасть, дохнуло смрадом, завыло и оскалило неровные острые зубы.
   Против него были предприняты драконовские меры. Собрался штаб по борьбе с новой заразой - во главе с вызванным из отпуска Михал Михалычем. Подняли инструкции - подивились их враждебной, человеконенавистнической сущности, но сам святой ужас этот лишь подстегнул и подвигнул горячие умы к действию: у нас любят крайности и вообще все вызывающее головокружение. Составили план работы, наметили ответственных лиц и вызвали на помощь из Новосибирска санитарный отряд особого назначения: сфера действия его распространялась от Урала до Камчатки, и дело свое там знали - парни были с крепкими нервами, испытанные и загорелые. (Ящур - инфекция, хотя и не смертельная, но для скота особенно опасная: он быстро распространяется и может поразить целые регионы.)