Страница:
сюда.
Оба с необъяснимой тревогой уставились на безобидный образчик старой мебели.
– О, – набрал воздуха в грудь коммодор. – о, Корделия, это нечестная драка… – он попытался развернуться в сторону выхода, но его резко остановила сомкнувшаяся у него на запястье, словно тиски, рука жены.
Взгляд графини сделался пронзительней. Голосом, какой Карин редко слышала от нее прежде, она повторила: –
Садитесь.
Сюда. – Этот голос принадлежал даже не графине Форкосиган; кое-что из давних времен, жесткое, даже ужасающе самоуверенное. Давний тон капитана корабля, поняла Карин, – а отец с матерью не один десяток лет подчинялись военным приказам.
Родители осели на диван, словно сложились пополам.
– Ну вот, – удовлетворенно улыбнувшись, графиня откинулась на спинку кресла.
Повисло долгое молчание. Карин слышала, как тикают старомодные механические часы, висящие за дверью в передней. Марк кинул на нее молящий взгляд:
Ты не знаешь, что, черт возьми, здесь происходит?Она ответила глазами нечто вроде
Нет, а ты?
Ее отец трижды устраивал возле себя трость-клинок, уронил ее на ковер и наконец подгреб ее снова к себе каблуком, да так и оставил. Она видела, как заиграл желвак у него на челюсти, когда он стиснул зубы. Мать положила ногу на ногу, снова их вытянула, нахмурилась, принялась сперва разглядывать сквозь стеклянные двери обстановку соседней комнаты, потом свои руки, сплетенные на колене. Больше всего они напоминали двух виноватых подростков, застигнутых за… гм… По сути – двух виноватых подростков, застигнутых за занятием любовью на диванчике в гостиной. Ключи к разгадке в мыслях Карин так и посыпались вниз, беззвучно, словно перышки.
Ты и не предполагаешь…
– Но, Корделия, – выпалила мама внезапно; со стороны это выглядело, словно она продолжила вести вслух прежний телепатический разговор, – мы хотим, чтобы наши дети поступали
лучше, чем когда-то мы. И
несовершали тех же самых ошибок!
О-о. О-о. О-о-о! Возьмем на заметку, и как бы ей хотелось знать, что за история за этим скрывается!Она поняла, что отец недооценил графиню. Все заняло не более
трехминут.
– Но, Дру, – разумно заметила тетя Корделия, – мне кажется, ты получила то, что хочешь. Карин, без всякого сомнения, поступила куда лучше. Ее выбор и ее поступки были обдуманными и разумными во всех смыслах. И насколько я в состоянии заключить, она вообще не совершила ошибок.
Отец ткнул пальцем в сторону Марка, буркнув: – Вот…
вотэта ошибка.
Марк сгорбился, защитным жестом прикрыв руками живот. Графиня чуть нахмурилась; коммодор напряг челюсть.
Холодным голосом графиня сказала, – Про Марка мы поговорим чуть позже. А прямо сейчас позвольте обратить ваше внимание на то, насколько умна и образованна ваша дочь. Допускаю, она не столкнулась с теми же трудностями, что и вы – с попыткой построить свою жизнь в условиях эмоциональной изоляции и хаоса гражданской войны. Вы оба оплатили для нее лучшую, более светлую судьбу и вряд ли сожалеете об этом.
Коммодор пожал плечами, неохотно соглашаясь. Мама вздохнула в некоей «отрицательной ностальгии» – не в горячем желании вспомнить прошедшее, а с облегчением, что все это прошло.
– Давайте-ка возьмем один пример, не наугад, – продолжила графиня, – Карин, разве ты не поставила себе контрацептивный имплатант прежде, чем начать физические эксперименты?
Тетя Корделия – бетанка до мозга костей… вот так выдать подобную вещь в случайном разговоре. Карин напряглась и вызывающе вздернула подбородок. – Конечно, – произнесла она спокойно. -– И я удалила в клинике девственную плеву и прослушала там же сопровождающий курс по анатомии и физиологии, а бабушка Нейсмит купила мне мою первую пару сережек, и мы с ней отпраздновали это в кафе.
Папа потер покрасневшее лицо. Мама, похоже… завидовала.
– И я полагаю также, – продолжала тетя Корделия, – что свои первые шаги в становлении взрослой сексуальности ты не стала бы описывать как безумную и тайную возню в темноте, полную смущения, страха и боли?
Мамина отрицательная ностальгия, похоже, усилилась. Как и у Марка.
– Конечно, нет! – В разговорах с мамой и папой Карин не зашла бы так далеко, чтобы обсуждать
этидетали, но она умирала от желания уютно поболтать обо всем с тетей Корделией. Она слишком стеснялась сделать это в первый раз с настоящим
мужчиной, так что наняла гермафродита. Рекомендованного поверенным Марка лицензированного специалиста по ПСТ. Тот любезно объяснил ей, что именно по этой причине гермафродитов предпочитают молодые люди, проходящие вводный практический курс сексуального обучения. И все было сделано
действительнохорошо. Марк, с тревогой слонявшийся возле своего комма в ожидании ее сообщения, был так за нее рад. Конечно, начало его сексуальной жизни было связано с ужасной травмой и с пытками, так что ему было просто естественно до смерти за нее волноваться. Карин немедленно успокаивающе ему улыбнулась. – Если это по-барраярски, то я выбираю Бету!
Тетя Корделия задумчиво произнесла, – Все не так просто. Оба общества стремятся разрешить одну и ту же фундаментальную проблему – сделать так, чтобы все появяющиеся на свет дети были желанными. Бетанцы выбрали более прямой, технологический способ контроля, надевая каждому биохимический замок на половые железы. Сексуальное поведение кажется свободным, но ценой абсолютного контроля общества над репродуктивными последствиями такого поведения. Вам никогда не приходило в голову, насколько это навязано? А следовало бы. Итак, Бета
можетконтролировать яичники; Барраяру, особенно в Период Изоляции, приходилось пытаться контролировать всю женщину в целом как приложение к ее яичникам. Добавьте сюда потребность Барраяра увеличивать свое население, дабы выжить, – по меньшей мере столь же настоятельную, как стремление Беты ограничить свое ради той же самой цели, – плюс ваши
странныесвязанные с полом законы наследования, и мы получим то, что имеем сейчас.
– Возня в темноте, – проворчала Карин. – Нет уж,
спасибо.
– Нам вообще не следовало отправлять ее туда. С
ним! – проворчал па.
Тетя Корделия заметила: – Карин решили отправить на годичную учебу на Бету еще раньше, чем она познакомилась с Марком. Кто знает? Не будь там Марка, который… э-э… обхаживал ее, то она могла бы встретить симпатичного бетанца и остаться с ним.
– А также это могла быть она, – пробормотала Карин. – Или
оно.
Па сжал губы.
– Такие путешествия оказываются поездками в один конец гораздо чаще, чем того ожидаешь. Я виделась со своей собственной матерью не более трех раз за последние тридцать лет. По крайней мере, если Карин останется с Марком, вы можете быть уверены, что она будет часто приезжать на Барраяр.
Похоже, маму это просто сразило. Она взглянула на Марка в новом свете. Он попытался обнадеживающе улыбнуться в ответ.
Па произнес: – Я хочу, чтобы Карин была в безопасности. Здорова. Счастлива. Материально обеспечена. Что в этом такого неправильного?
Губы тети Корделии сочувственно скривились. – Безопасность? Здоровье? Того же самого я желала и моим мальчикам. Это не всегда удавалось, но чего мы достигли – того достигли. А что касается счастья… не думаю, что его можно кому-то подарить, если человек им уже не обладает. Однако, разумеется, можно подарить несчастье – как вы уже поняли.
Недовольный взгляд Па сделался еще и каким-то угрюмым, пресекая порыв Карин громко заапплодировать этой цепочке рассуждений. Пусть лучше дело будет в руках свахи…
Графиня продолжала: – А по поводу последнего… Гм. Обсуждал ли кто-нибудь с вами финансовое положение Марка? Карин, сам Марк… или Эйрел?
Па покачал головой. – Я думал, он обанкротился. Полагаю, семья выделила ему содержание, как любому другому форскому отпрыску. И он его промотал – как типичный форский отпрыск.
– Я не
банкрот, – энергично возразил Марк. – У меня временная проблема с наличностью. Когда я рассчитывал бюджет на этот период, то не ожидал, что начну посередине него новое дело.
– Другими словами, ты разорен, – сказал Па.
– Вообще-то, – произнесла тетя Корделия, – Марк на полном самообеспечении. Свой первый миллион он сделал на Архипелаге Джексона.
Па открыл было рот и снова его захлопнул. Он кинул на хозяйку дома недоверчивый взгляд. Карин понадеялась, что ему не придет в голову поинтересоваться в подробностях, каким это способом Марку так повезло.
– Марк вложил эти деньги в интересный спектр более или менее рассчитанных на получение быстрой прибыли предприятий, – любезно продолжала тетя Корделия. – Семья поддерживает его – я сама только что приобрела несколько акций его дела по производству жучьего масла – и мы всегда поддержим его в случае необходимости, но в содержании Марк не нуждается.
Похоже, у Марка такая материнская защита вызывала одновременно благодарность благоговейный трепет, словно… ну, так… словно никто и никогда раньше такого не делал.
– Если он такой богатый, почему он платит моей дочери долговыми расписками? – потребовал Па. – Почему он не может просто изъять оттуда часть денег?
– До конца периода? – произнес Марк с настоящим отвращением. – И потерять все проценты?
– И вовсе это не долговые расписки, – сказала Карин. – Это акции.
– Марку не деньги нужны, – сказала тетя Корделия. – Ему нужно то, что, как он знает, за деньги не купишь. Счастье, например.
Озадаченный, но готовый уступить Марк предложил: – Значит… они хотят, чтобы я заплатил за Карин? Вроде приданого? Сколько? Я…
– Нет же, кретин! – в ужасе заорала Карин. – Здесь тебе не Архипелаг Джексона… и нельзя купить или продать
человека. И вообще, приданое – это то, что семья девушки отдает парню, а не наоборот.
– Это выглядит совершенно неправильным, – сказал Марк, наморщив лоб и обхватив рукой подбородок. – Отсталым. Ты уверена?
– Да.
– Меня не волнует, что у этого парня миллион марок… – начал Па твердо и, как Карин показалось, не совсем искренне.
– Бетанских долларов, – рассеянно поправила тетя Корделия. – Джексонианцы настаивают на расчетах в твердой валюте.
– Галактический курс барраярской имперской марки устойчиво растет со времен войны в Ступице Хеджена, – принялся объяснять Марк. В прошлом семестре он писал на эту тему научный доклад; Карин помогала его вычитывать. Наверное, он мог бы говорить на эту тему пару часов подряд. К счастью, поднятый палец тети Корделии остановил этот угрожающий поток нервозной эрудиции.
Папа и мама, казалось, запутались в собственных вычислениях.
– Хорошо, – снова начал Па, чуть менее твердо. – Меня не волнует, что у парня
четыремиллиона марок, меня волнует Карин.
Тетя Корделия задумчиво сложила домиком указательные пальцы. – Так что же ты хочешь от Марка, Ку? Хочешь, чтобы он предложил жениться на Карин?
– Кхм, – выговорил пойманный врасплох Па. Как приблизительно догадывалась Карин,
хотелосьему, чтобы Марк достался хищным зверям, возможно, даже вместе со своими четырьмя миллионами марок в неликвидных вкладах. Но вряд ли он мог это сказать матери Марка.
– Да, конечно, я предложу, если она этого хочет, – сказал Марк. – Просто я думаю, что пока ей этого не хочется. Карин?
– Нет, – сказала Карин твердо. – Нет… в любом случае не сейчас. Похоже, я только что начала обретать себя, выяснять, кто я на самом деле, расти. Я не хочу
остановиться!
Тетя Корделия приподняла бровь. – Вот так ты видишь брак? Как конец и отказ от селя самой?
Карин с опозданием поняла, что ее реплика могла быть воспринята как неуважение к кое-кму из присутствующих. – Для кого-то это так. Иначе почему все сказки
заканчиваютсясвадьбой графской дочери? Вам это никогда не казалось несколько жутким? Я имею в виду, приходилось ли вам хоть раз читать народную сказку, где мать принцессы делает что-нибудь кроме того, как умирает молодой? Я никогда не могла понять, что это – предупреждение или инструкция.
Тетя Корделия прижала палец к губам, чтобы скрыть улыбку, но мама выглядела скорее встревоженной.
– Потом ты тоже растешь, но по-другому, – неуверенно сказала мама. – Не как в сказке.
Жили долго и счастливо– не совсем полное описание.
Па нахмурил брови и произнес странным, неожиданно неуверенным голосом: –
Ядумал, что мы все делаем правильно…
Мама успокавивающе потрепала его по руке. – Конечно, дорогой.
Марк отважно произнес: – Если Карин хочет, чтобы я на ней женился, я женюсь. Если она не хочет – не буду. Если она хочет, чтобы я ушел, я уйду…, – последние слова сопровождались полным тайного испуга взглядом в ее сторону.
– Нет! – закричала Карин.
– Если она хочет, чтобы я прогулялся по центру города вверх ногами, я попробую. Все что она хочет, – заключил Марк.
Задумчивое выражение на мамином лице наводило на мысль, что по крайней мере его отношение ей понравилось… – Так ты хочешь только помолвки? – спросила она Карин.
– Здесь это почти то же самое, что и брак, – сказала Карин. – Даешь такую же клятву.
– Я так понимаю, ты относишься к этой клятве серьезно? – спросила тетя Корделия, двинув бровью в сторону обитателей таинственной кушетки.
–
Конечно.
– Думаю, решать полностью тебе, Карин, – произнесла тетя Корделия с легкой улыбкой. – Чего ты хочешь?
Марк стиснул руки на коленях. Мама сидела, затаив дыхание. Па выглядел так, словно он все еще переживал насчет подтекста этой реплики про «
жили долго и счастливо».
Это тетя Корделия. И ее вопрос не риторический. Карин молча задумалась, пытаясь во всей неразберихе найти истину. Истину, не больше и не меньше – ничто другое не сработает. Но где взять для нее слова? Того, чего она хотела, просто нет в традиционном барраярском перечне для выбора… право выбора, ага. Да. Она выпрямилась, оглядела тетю Корделию, потом маму с папой и наконец взглянула в глаза Марку.
– Никакой помолвки. Чего я хочу …
яхочу – заключить
опционна Марка.
Марк оживился, просветлев. Теперь она говорила на языке, понятном им обоим.
–
Этоне бетанский обычай, – произнесла мама с растерянным видом.
– Это не какая-нибудь ненормальная джексонианская манера, нет? – подозрительно потребовал ответа Па.
– Нет. Это моя собственная новая манера. Я ее только сейчас придумала. Но она подойдет. – Карин вздернула подбородок.
Уголки губ тети Корделии приподнялись – она забавлялась. – Гм. Интересно. Ладно. Выступая в качестве… э–э… агента Марка в этом деле, я обязана указать, что настоящимй опцион не может быть ни бессрочным, ни полностью односторонним. У него есть временн
ые рамки. Статьи о продлении. О компенсации.
– Обоюдный, – выпалил Марк, затаив дыхание. – Обоюдный опцион.
– Да, это, кажется, решает проблему компенсаций. А что относительно сроков?
– Мне нужен год, – сказала Карин. – До следующей Середины лета. Мне нужен по крайней мере год, чтобы разобраться, что у нас получится. И мне ни от кого ничего не надо, – она впилась взглядом в родителей, – кроме
невмешательства.
Марк нетерпеливо кивнул. – Согласен, согласен!
Па ткнул пальцем в Марка. – Он бы согласился на все что угодно!
– Нет, – рассудительно сказала тетя Корделия. – Думаю, ты еще увидишь, что он не согласится ни на что, делающее Карин несчастной. Или умаляющее ее. Или угрожающее ее безопасности.
Недовольство во взгляде Па приобрело уже серьезный оборот. – А так ли это? Как насчет ее безопасности от
него? Вся эта бетанская терапия не без причины!
– Действительно, не без причины, – согласилась тетя Корделия. Ее кивок потдвердил, что это серьезно. – Но полагаю, она подействовала… а, Марк?
– Да, мэм! – Он всей позой отчаянно пытался выглядеть
Излечившимся. У него не очень-то получалось, но старался он явно искренне.
Графиня мягко добавила: – Марк в такой же степени ветеран наших войн, как и любой знакомый мне барраярец, Ку. Его просто раньше призвали на службу, вот и все. И, по-своему в странной и одинокой манере, он так же тяжело сражался и так же сильно рисковал. И так же много потерял. Наверняка ты не можешь дать ему меньше времени на выздоровление, чем потребовалось тебе самому?
Коммодор отвел взгляд, его лицо сделалось спокойнее.
– Ку, я не стала бы поощрять эти отношения, если бы думала, что они опасны для кого-то из наших детей.
Он оглянулся. – Вы? Знаю я вас! Ваше доверие выходит за пределы здравого смысла.
Она твердо встретила его взгляд. – Да. Так я получаю то, что лежит за пределами надежды. Как ты можешь припомнить.
Па невесело сморщил губы и коснулся трости-клинка носком сапога. На это ему нечего было ответить. Однако при этом зрелище мамины губы тронула занятная улыбочка.
– Хорошо, – бодро произнесла тетя Корделия в затянувшейся тишине, – я полагаю, мы сошлись во мнениях. У Карин будет опцион на Марка, и наоборот, до следующей Середины Лета. Тогда мы, возможно, соберемся все вместе, оценим результаты и проведем переговоры о его продлении.
– Так что же, мы должны просто стоять в сторонке, пока эти двое будут… встречаться? – выкрикнул па в последней, уже угасающей попытке негодования.
– Да. У них обоих есть та же свобода действий, что была… э–э… и у вас обоих, —– она кивнула на родителей Карин, – в тот же самый период вашей жизни. Признаю, что тебе, Ку,
встречатьсябыло легче – все родственники твоей невесты жили в других городах.
– Я помню, как ты боялся моих братьев, – напомнила мама, ее улыбочка сделалась чуть явственней. Марк понимающе распахнул глаза.
Карин этот необъяснимый кусочек истории изумил; по своему опыту она знала, что у всех ее дядей Друшняковых сердце мягче масла. Па стиснул зубы, хотя выражение его глаз и смягчилось при взгляде на маму.
– Согласна, – твердо сказала Карин.
– Согласен, – тут же эхом отозвался Марк.
– Согласна, – произнесла тетя Корделия, и, приподняв бровь, взглянула на сидящую на кушетке пару.
– Согласна, – сказала мама. С тем же необычным, лукавым весельем в глазах она выжидательно поглядела на па.
Он кинул на нее долгий, потрясенный взгляд, говорящий «
и ты тоже?!».– Ты переметнулась на их сторону!
– Кажется, так. Не не присоединишься ли к нам? – ее улыбка стала еще шире. – Понимаю, в этот раз нам не хватает сержанта Ботари – врезать тебе в челюсть и помочь нам тебя уволочь против твоего желания. Но нам бы ужасно не повезло, попробуй мы отправиться за головой претендента Фордариана без тебя. – Она стиснула его руку сильнее.
Очень долгое мгновение спустя па наконец отвел взгляд от нее и свирепо нахмурился на Марка. – Ну, знаешь – если ты обидишь ее, я сам тебя прибью!
Марк испуганно кивнул.
– Твое дополнение принято, – с сияющими глазами промурлыкала тетя Корделия.
– Тогда согласен! – рявкнул Па. Он снова откинулся на спинку дивана с брюзгливым выражением на лице, говорящим «
и что вы меня только не заставляете делать!».Однако маминой руки не выпустил.
Марк уставился на Карин с едва сдерживаемым восторгом. Она почти воочию представляла, как Черная Команда у него в голове скачет вверх-вниз, разразившись поздравлениями, и как лорд Марк велит им затркнуться, чтобы не привлекать к себе внимания.
Карин для храбрости вздохнула, запустила руку в карман жакета и вытащила свои бетанские серьги. Ту самую пару, объявляющую, что она взрослая и у нее стоит имплантат. С легким усилием она вдела каждую в мочку уха. Это не декларация независимости, подумала она, поскольку она все еще живет в паутине зависимости. Это еще одна декларация Карин.
Я – та, кто я есть. А теперь посмотрим, чего я могу достичь.
Оба с необъяснимой тревогой уставились на безобидный образчик старой мебели.
– О, – набрал воздуха в грудь коммодор. – о, Корделия, это нечестная драка… – он попытался развернуться в сторону выхода, но его резко остановила сомкнувшаяся у него на запястье, словно тиски, рука жены.
Взгляд графини сделался пронзительней. Голосом, какой Карин редко слышала от нее прежде, она повторила: –
Садитесь.
Сюда. – Этот голос принадлежал даже не графине Форкосиган; кое-что из давних времен, жесткое, даже ужасающе самоуверенное. Давний тон капитана корабля, поняла Карин, – а отец с матерью не один десяток лет подчинялись военным приказам.
Родители осели на диван, словно сложились пополам.
– Ну вот, – удовлетворенно улыбнувшись, графиня откинулась на спинку кресла.
Повисло долгое молчание. Карин слышала, как тикают старомодные механические часы, висящие за дверью в передней. Марк кинул на нее молящий взгляд:
Ты не знаешь, что, черт возьми, здесь происходит?Она ответила глазами нечто вроде
Нет, а ты?
Ее отец трижды устраивал возле себя трость-клинок, уронил ее на ковер и наконец подгреб ее снова к себе каблуком, да так и оставил. Она видела, как заиграл желвак у него на челюсти, когда он стиснул зубы. Мать положила ногу на ногу, снова их вытянула, нахмурилась, принялась сперва разглядывать сквозь стеклянные двери обстановку соседней комнаты, потом свои руки, сплетенные на колене. Больше всего они напоминали двух виноватых подростков, застигнутых за… гм… По сути – двух виноватых подростков, застигнутых за занятием любовью на диванчике в гостиной. Ключи к разгадке в мыслях Карин так и посыпались вниз, беззвучно, словно перышки.
Ты и не предполагаешь…
– Но, Корделия, – выпалила мама внезапно; со стороны это выглядело, словно она продолжила вести вслух прежний телепатический разговор, – мы хотим, чтобы наши дети поступали
лучше, чем когда-то мы. И
несовершали тех же самых ошибок!
О-о. О-о. О-о-о! Возьмем на заметку, и как бы ей хотелось знать, что за история за этим скрывается!Она поняла, что отец недооценил графиню. Все заняло не более
трехминут.
– Но, Дру, – разумно заметила тетя Корделия, – мне кажется, ты получила то, что хочешь. Карин, без всякого сомнения, поступила куда лучше. Ее выбор и ее поступки были обдуманными и разумными во всех смыслах. И насколько я в состоянии заключить, она вообще не совершила ошибок.
Отец ткнул пальцем в сторону Марка, буркнув: – Вот…
вотэта ошибка.
Марк сгорбился, защитным жестом прикрыв руками живот. Графиня чуть нахмурилась; коммодор напряг челюсть.
Холодным голосом графиня сказала, – Про Марка мы поговорим чуть позже. А прямо сейчас позвольте обратить ваше внимание на то, насколько умна и образованна ваша дочь. Допускаю, она не столкнулась с теми же трудностями, что и вы – с попыткой построить свою жизнь в условиях эмоциональной изоляции и хаоса гражданской войны. Вы оба оплатили для нее лучшую, более светлую судьбу и вряд ли сожалеете об этом.
Коммодор пожал плечами, неохотно соглашаясь. Мама вздохнула в некоей «отрицательной ностальгии» – не в горячем желании вспомнить прошедшее, а с облегчением, что все это прошло.
– Давайте-ка возьмем один пример, не наугад, – продолжила графиня, – Карин, разве ты не поставила себе контрацептивный имплатант прежде, чем начать физические эксперименты?
Тетя Корделия – бетанка до мозга костей… вот так выдать подобную вещь в случайном разговоре. Карин напряглась и вызывающе вздернула подбородок. – Конечно, – произнесла она спокойно. -– И я удалила в клинике девственную плеву и прослушала там же сопровождающий курс по анатомии и физиологии, а бабушка Нейсмит купила мне мою первую пару сережек, и мы с ней отпраздновали это в кафе.
Папа потер покрасневшее лицо. Мама, похоже… завидовала.
– И я полагаю также, – продолжала тетя Корделия, – что свои первые шаги в становлении взрослой сексуальности ты не стала бы описывать как безумную и тайную возню в темноте, полную смущения, страха и боли?
Мамина отрицательная ностальгия, похоже, усилилась. Как и у Марка.
– Конечно, нет! – В разговорах с мамой и папой Карин не зашла бы так далеко, чтобы обсуждать
этидетали, но она умирала от желания уютно поболтать обо всем с тетей Корделией. Она слишком стеснялась сделать это в первый раз с настоящим
мужчиной, так что наняла гермафродита. Рекомендованного поверенным Марка лицензированного специалиста по ПСТ. Тот любезно объяснил ей, что именно по этой причине гермафродитов предпочитают молодые люди, проходящие вводный практический курс сексуального обучения. И все было сделано
действительнохорошо. Марк, с тревогой слонявшийся возле своего комма в ожидании ее сообщения, был так за нее рад. Конечно, начало его сексуальной жизни было связано с ужасной травмой и с пытками, так что ему было просто естественно до смерти за нее волноваться. Карин немедленно успокаивающе ему улыбнулась. – Если это по-барраярски, то я выбираю Бету!
Тетя Корделия задумчиво произнесла, – Все не так просто. Оба общества стремятся разрешить одну и ту же фундаментальную проблему – сделать так, чтобы все появяющиеся на свет дети были желанными. Бетанцы выбрали более прямой, технологический способ контроля, надевая каждому биохимический замок на половые железы. Сексуальное поведение кажется свободным, но ценой абсолютного контроля общества над репродуктивными последствиями такого поведения. Вам никогда не приходило в голову, насколько это навязано? А следовало бы. Итак, Бета
можетконтролировать яичники; Барраяру, особенно в Период Изоляции, приходилось пытаться контролировать всю женщину в целом как приложение к ее яичникам. Добавьте сюда потребность Барраяра увеличивать свое население, дабы выжить, – по меньшей мере столь же настоятельную, как стремление Беты ограничить свое ради той же самой цели, – плюс ваши
странныесвязанные с полом законы наследования, и мы получим то, что имеем сейчас.
– Возня в темноте, – проворчала Карин. – Нет уж,
спасибо.
– Нам вообще не следовало отправлять ее туда. С
ним! – проворчал па.
Тетя Корделия заметила: – Карин решили отправить на годичную учебу на Бету еще раньше, чем она познакомилась с Марком. Кто знает? Не будь там Марка, который… э-э… обхаживал ее, то она могла бы встретить симпатичного бетанца и остаться с ним.
– А также это могла быть она, – пробормотала Карин. – Или
оно.
Па сжал губы.
– Такие путешествия оказываются поездками в один конец гораздо чаще, чем того ожидаешь. Я виделась со своей собственной матерью не более трех раз за последние тридцать лет. По крайней мере, если Карин останется с Марком, вы можете быть уверены, что она будет часто приезжать на Барраяр.
Похоже, маму это просто сразило. Она взглянула на Марка в новом свете. Он попытался обнадеживающе улыбнуться в ответ.
Па произнес: – Я хочу, чтобы Карин была в безопасности. Здорова. Счастлива. Материально обеспечена. Что в этом такого неправильного?
Губы тети Корделии сочувственно скривились. – Безопасность? Здоровье? Того же самого я желала и моим мальчикам. Это не всегда удавалось, но чего мы достигли – того достигли. А что касается счастья… не думаю, что его можно кому-то подарить, если человек им уже не обладает. Однако, разумеется, можно подарить несчастье – как вы уже поняли.
Недовольный взгляд Па сделался еще и каким-то угрюмым, пресекая порыв Карин громко заапплодировать этой цепочке рассуждений. Пусть лучше дело будет в руках свахи…
Графиня продолжала: – А по поводу последнего… Гм. Обсуждал ли кто-нибудь с вами финансовое положение Марка? Карин, сам Марк… или Эйрел?
Па покачал головой. – Я думал, он обанкротился. Полагаю, семья выделила ему содержание, как любому другому форскому отпрыску. И он его промотал – как типичный форский отпрыск.
– Я не
банкрот, – энергично возразил Марк. – У меня временная проблема с наличностью. Когда я рассчитывал бюджет на этот период, то не ожидал, что начну посередине него новое дело.
– Другими словами, ты разорен, – сказал Па.
– Вообще-то, – произнесла тетя Корделия, – Марк на полном самообеспечении. Свой первый миллион он сделал на Архипелаге Джексона.
Па открыл было рот и снова его захлопнул. Он кинул на хозяйку дома недоверчивый взгляд. Карин понадеялась, что ему не придет в голову поинтересоваться в подробностях, каким это способом Марку так повезло.
– Марк вложил эти деньги в интересный спектр более или менее рассчитанных на получение быстрой прибыли предприятий, – любезно продолжала тетя Корделия. – Семья поддерживает его – я сама только что приобрела несколько акций его дела по производству жучьего масла – и мы всегда поддержим его в случае необходимости, но в содержании Марк не нуждается.
Похоже, у Марка такая материнская защита вызывала одновременно благодарность благоговейный трепет, словно… ну, так… словно никто и никогда раньше такого не делал.
– Если он такой богатый, почему он платит моей дочери долговыми расписками? – потребовал Па. – Почему он не может просто изъять оттуда часть денег?
– До конца периода? – произнес Марк с настоящим отвращением. – И потерять все проценты?
– И вовсе это не долговые расписки, – сказала Карин. – Это акции.
– Марку не деньги нужны, – сказала тетя Корделия. – Ему нужно то, что, как он знает, за деньги не купишь. Счастье, например.
Озадаченный, но готовый уступить Марк предложил: – Значит… они хотят, чтобы я заплатил за Карин? Вроде приданого? Сколько? Я…
– Нет же, кретин! – в ужасе заорала Карин. – Здесь тебе не Архипелаг Джексона… и нельзя купить или продать
человека. И вообще, приданое – это то, что семья девушки отдает парню, а не наоборот.
– Это выглядит совершенно неправильным, – сказал Марк, наморщив лоб и обхватив рукой подбородок. – Отсталым. Ты уверена?
– Да.
– Меня не волнует, что у этого парня миллион марок… – начал Па твердо и, как Карин показалось, не совсем искренне.
– Бетанских долларов, – рассеянно поправила тетя Корделия. – Джексонианцы настаивают на расчетах в твердой валюте.
– Галактический курс барраярской имперской марки устойчиво растет со времен войны в Ступице Хеджена, – принялся объяснять Марк. В прошлом семестре он писал на эту тему научный доклад; Карин помогала его вычитывать. Наверное, он мог бы говорить на эту тему пару часов подряд. К счастью, поднятый палец тети Корделии остановил этот угрожающий поток нервозной эрудиции.
Папа и мама, казалось, запутались в собственных вычислениях.
– Хорошо, – снова начал Па, чуть менее твердо. – Меня не волнует, что у парня
четыремиллиона марок, меня волнует Карин.
Тетя Корделия задумчиво сложила домиком указательные пальцы. – Так что же ты хочешь от Марка, Ку? Хочешь, чтобы он предложил жениться на Карин?
– Кхм, – выговорил пойманный врасплох Па. Как приблизительно догадывалась Карин,
хотелосьему, чтобы Марк достался хищным зверям, возможно, даже вместе со своими четырьмя миллионами марок в неликвидных вкладах. Но вряд ли он мог это сказать матери Марка.
– Да, конечно, я предложу, если она этого хочет, – сказал Марк. – Просто я думаю, что пока ей этого не хочется. Карин?
– Нет, – сказала Карин твердо. – Нет… в любом случае не сейчас. Похоже, я только что начала обретать себя, выяснять, кто я на самом деле, расти. Я не хочу
остановиться!
Тетя Корделия приподняла бровь. – Вот так ты видишь брак? Как конец и отказ от селя самой?
Карин с опозданием поняла, что ее реплика могла быть воспринята как неуважение к кое-кму из присутствующих. – Для кого-то это так. Иначе почему все сказки
заканчиваютсясвадьбой графской дочери? Вам это никогда не казалось несколько жутким? Я имею в виду, приходилось ли вам хоть раз читать народную сказку, где мать принцессы делает что-нибудь кроме того, как умирает молодой? Я никогда не могла понять, что это – предупреждение или инструкция.
Тетя Корделия прижала палец к губам, чтобы скрыть улыбку, но мама выглядела скорее встревоженной.
– Потом ты тоже растешь, но по-другому, – неуверенно сказала мама. – Не как в сказке.
Жили долго и счастливо– не совсем полное описание.
Па нахмурил брови и произнес странным, неожиданно неуверенным голосом: –
Ядумал, что мы все делаем правильно…
Мама успокавивающе потрепала его по руке. – Конечно, дорогой.
Марк отважно произнес: – Если Карин хочет, чтобы я на ней женился, я женюсь. Если она не хочет – не буду. Если она хочет, чтобы я ушел, я уйду…, – последние слова сопровождались полным тайного испуга взглядом в ее сторону.
– Нет! – закричала Карин.
– Если она хочет, чтобы я прогулялся по центру города вверх ногами, я попробую. Все что она хочет, – заключил Марк.
Задумчивое выражение на мамином лице наводило на мысль, что по крайней мере его отношение ей понравилось… – Так ты хочешь только помолвки? – спросила она Карин.
– Здесь это почти то же самое, что и брак, – сказала Карин. – Даешь такую же клятву.
– Я так понимаю, ты относишься к этой клятве серьезно? – спросила тетя Корделия, двинув бровью в сторону обитателей таинственной кушетки.
–
Конечно.
– Думаю, решать полностью тебе, Карин, – произнесла тетя Корделия с легкой улыбкой. – Чего ты хочешь?
Марк стиснул руки на коленях. Мама сидела, затаив дыхание. Па выглядел так, словно он все еще переживал насчет подтекста этой реплики про «
жили долго и счастливо».
Это тетя Корделия. И ее вопрос не риторический. Карин молча задумалась, пытаясь во всей неразберихе найти истину. Истину, не больше и не меньше – ничто другое не сработает. Но где взять для нее слова? Того, чего она хотела, просто нет в традиционном барраярском перечне для выбора… право выбора, ага. Да. Она выпрямилась, оглядела тетю Корделию, потом маму с папой и наконец взглянула в глаза Марку.
– Никакой помолвки. Чего я хочу …
яхочу – заключить
опционна Марка.
Марк оживился, просветлев. Теперь она говорила на языке, понятном им обоим.
–
Этоне бетанский обычай, – произнесла мама с растерянным видом.
– Это не какая-нибудь ненормальная джексонианская манера, нет? – подозрительно потребовал ответа Па.
– Нет. Это моя собственная новая манера. Я ее только сейчас придумала. Но она подойдет. – Карин вздернула подбородок.
Уголки губ тети Корделии приподнялись – она забавлялась. – Гм. Интересно. Ладно. Выступая в качестве… э–э… агента Марка в этом деле, я обязана указать, что настоящимй опцион не может быть ни бессрочным, ни полностью односторонним. У него есть временн
ые рамки. Статьи о продлении. О компенсации.
– Обоюдный, – выпалил Марк, затаив дыхание. – Обоюдный опцион.
– Да, это, кажется, решает проблему компенсаций. А что относительно сроков?
– Мне нужен год, – сказала Карин. – До следующей Середины лета. Мне нужен по крайней мере год, чтобы разобраться, что у нас получится. И мне ни от кого ничего не надо, – она впилась взглядом в родителей, – кроме
невмешательства.
Марк нетерпеливо кивнул. – Согласен, согласен!
Па ткнул пальцем в Марка. – Он бы согласился на все что угодно!
– Нет, – рассудительно сказала тетя Корделия. – Думаю, ты еще увидишь, что он не согласится ни на что, делающее Карин несчастной. Или умаляющее ее. Или угрожающее ее безопасности.
Недовольство во взгляде Па приобрело уже серьезный оборот. – А так ли это? Как насчет ее безопасности от
него? Вся эта бетанская терапия не без причины!
– Действительно, не без причины, – согласилась тетя Корделия. Ее кивок потдвердил, что это серьезно. – Но полагаю, она подействовала… а, Марк?
– Да, мэм! – Он всей позой отчаянно пытался выглядеть
Излечившимся. У него не очень-то получалось, но старался он явно искренне.
Графиня мягко добавила: – Марк в такой же степени ветеран наших войн, как и любой знакомый мне барраярец, Ку. Его просто раньше призвали на службу, вот и все. И, по-своему в странной и одинокой манере, он так же тяжело сражался и так же сильно рисковал. И так же много потерял. Наверняка ты не можешь дать ему меньше времени на выздоровление, чем потребовалось тебе самому?
Коммодор отвел взгляд, его лицо сделалось спокойнее.
– Ку, я не стала бы поощрять эти отношения, если бы думала, что они опасны для кого-то из наших детей.
Он оглянулся. – Вы? Знаю я вас! Ваше доверие выходит за пределы здравого смысла.
Она твердо встретила его взгляд. – Да. Так я получаю то, что лежит за пределами надежды. Как ты можешь припомнить.
Па невесело сморщил губы и коснулся трости-клинка носком сапога. На это ему нечего было ответить. Однако при этом зрелище мамины губы тронула занятная улыбочка.
– Хорошо, – бодро произнесла тетя Корделия в затянувшейся тишине, – я полагаю, мы сошлись во мнениях. У Карин будет опцион на Марка, и наоборот, до следующей Середины Лета. Тогда мы, возможно, соберемся все вместе, оценим результаты и проведем переговоры о его продлении.
– Так что же, мы должны просто стоять в сторонке, пока эти двое будут… встречаться? – выкрикнул па в последней, уже угасающей попытке негодования.
– Да. У них обоих есть та же свобода действий, что была… э–э… и у вас обоих, —– она кивнула на родителей Карин, – в тот же самый период вашей жизни. Признаю, что тебе, Ку,
встречатьсябыло легче – все родственники твоей невесты жили в других городах.
– Я помню, как ты боялся моих братьев, – напомнила мама, ее улыбочка сделалась чуть явственней. Марк понимающе распахнул глаза.
Карин этот необъяснимый кусочек истории изумил; по своему опыту она знала, что у всех ее дядей Друшняковых сердце мягче масла. Па стиснул зубы, хотя выражение его глаз и смягчилось при взгляде на маму.
– Согласна, – твердо сказала Карин.
– Согласен, – тут же эхом отозвался Марк.
– Согласна, – произнесла тетя Корделия, и, приподняв бровь, взглянула на сидящую на кушетке пару.
– Согласна, – сказала мама. С тем же необычным, лукавым весельем в глазах она выжидательно поглядела на па.
Он кинул на нее долгий, потрясенный взгляд, говорящий «
и ты тоже?!».– Ты переметнулась на их сторону!
– Кажется, так. Не не присоединишься ли к нам? – ее улыбка стала еще шире. – Понимаю, в этот раз нам не хватает сержанта Ботари – врезать тебе в челюсть и помочь нам тебя уволочь против твоего желания. Но нам бы ужасно не повезло, попробуй мы отправиться за головой претендента Фордариана без тебя. – Она стиснула его руку сильнее.
Очень долгое мгновение спустя па наконец отвел взгляд от нее и свирепо нахмурился на Марка. – Ну, знаешь – если ты обидишь ее, я сам тебя прибью!
Марк испуганно кивнул.
– Твое дополнение принято, – с сияющими глазами промурлыкала тетя Корделия.
– Тогда согласен! – рявкнул Па. Он снова откинулся на спинку дивана с брюзгливым выражением на лице, говорящим «
и что вы меня только не заставляете делать!».Однако маминой руки не выпустил.
Марк уставился на Карин с едва сдерживаемым восторгом. Она почти воочию представляла, как Черная Команда у него в голове скачет вверх-вниз, разразившись поздравлениями, и как лорд Марк велит им затркнуться, чтобы не привлекать к себе внимания.
Карин для храбрости вздохнула, запустила руку в карман жакета и вытащила свои бетанские серьги. Ту самую пару, объявляющую, что она взрослая и у нее стоит имплантат. С легким усилием она вдела каждую в мочку уха. Это не декларация независимости, подумала она, поскольку она все еще живет в паутине зависимости. Это еще одна декларация Карин.
Я – та, кто я есть. А теперь посмотрим, чего я могу достичь.
Глава 17
Чуть запыхавшийся оруженосец Пим впустил Катерину в вестибюль особняка Форкосиганов. Он подергал, расправляя, высокий воротник ливреи и улыбнулся со своим обычным радушием.
– Добрый день, Пим, – сказала Катерина. Она была довольна, что сумела заставить свой голос совсем не дрожать. – Мне нужно видеть лорда Форкосигана.
– Да, мадам.
Катерина наконец-то с запозданием поняла, что реплика Пима
Да, миледи!, обращенная к ней в этом самом холле в вечер званого ужина, была выдававшей его оговоркой. Тогда она этого не заметила.
Пим нажал клавишу своего наручного комма. – М'лорд? Вы где?
Из комма послышался слабый глухой стук и приглушенный голос Майлза: – На чердаке в северном крыле. А что?
– К вам пришла госпожа Форсуассон.
– Я сейчас спущусь… нет, погоди. – Короткая пауза. – Проводи ее сюда. Держу пари, ей захочется на это посмотреть.
– Да, м'лорд. – Пим сдел жест в сторону заднего крыльца. – Сюда. – Пока она шла за ним к лифтовой шахте, он добавил, – Маленький Никки сегодня не с вами, мадам?
– Нет. – Ей не хватило духу объяснить, почему. И она ограничилась одним словом.
Они вышли из лифтовой трубы на пятом этаже – так высоко она не разу не поднималась во время той первой, незабываемой экскурсии по дому. Она проследовала за ним через прихожую, пол которой не был покрыт ковром, и сквозь пару двойных дверей в огромное помещение с низким потолком, простирающееся от одной стены дома до другой. Выпиленные вручную стропила, сделанные из больших деревьев, пересекали пространство над головой, между ними желтела штукатурка. Высокую кипу различных вещей рассекала посереди пара проходов, над которыми свисала голая осветительная арматура.
Частью эту кипу составлял обычный чердачный хлам: потертая мебель и светильники, забракованные даже для комнат прислуги; рамы от картин, которые уже ничего не обрамляли; покрытые пятнами зеркала; обернутые квадраты и прямоугольники – может быть, живопись; скатанные в рулон гобелены. И еще более древние керосиновые лампы и подсвечники. Таинственные корзины и коробки, обтянутые потрескавшейся кожей чемоданы, изрезанные деревянные сундуки с выжженными ниже замка инициалами давно умерших людей.
Но дальше список делался более примечательным. Рядом с вытесанным вручную столбом-подпоркой втиснулась охапка ржавых кавалерийских копий с обернутыми вокруг древка сморщенными, выцветшими коричнево-серебряными флажками. Вешалка с плотно увязанными поблекшими ливреями оруженосцев, тоже коричневыми с серебром. Огромное количество лошадиной сбруи: седла, уздечки и упряжь с ржавыми бубенчиками, запутанными кисточками, покрытым пятнами серебряным тиснением и разбитым, потрескавшимся, выцветшим бисером; подседельники и попоны с ручной вышивкой – монограммой Форкосиганов или различными вариантами узора на тему их герба. Десятки мечей и кинжалов в беспорядке торчали из бочонков, словно какие-то стальные букеты.
Майлз с закатанными рукавами сидел посереди этого мусора в центре одного из проходов, ближе к противоположному концу комнаты, в окружении трех раскрытых сундуков и полуразобранной груды бумаг и свитков. Один из сундуков, явно только что отпертый, был до краев полон разнообразным устаревшим энергетическим оружием – Катерина понадеялась, что его батареи давно разрядились. Некоторые бумаги, похоже, были только что извлечены из ящика поменьше. Он поднял взгляд и весело усмехнулся.
– Я же говорил вам, на чердаки стоит посмотреть. Спасибо, Пим. – Пим кивнул и удалился; теперь Катерина уже знала, как расшифровать этот кивок – пожелание удачи своему лорду.
– Вы не преувеличивали, – согласилась Катерина. И что
этоза чучело птицы висит вниз головой в углу, свирепо тараща на них злобные стеклянные глаза?
– В тот единственный раз, когда я привел сюда Дува Галени, с ним чуть не случился припадок потери связной речи. Прямо на моих глазах он снова преобразился в доктора истории профессора Галени, а потом часами – днями – бушевал, наскакивая на меня за то, что мы не каталогизировали все это барахло. Стоит мне допустить ошибку и напомнить ему об этом, и он готов говорить на эту тему бесконечно. Мне-то казалось, что отец, организовав документохранилище с климат-контролем, сделал уже достаточно. – Он жестом пригласил ее присесть на длинный лакированный сундук из древесины грецкого ореха.
Катерина села, молча ему улыбнувшись. Надо бы сообщить ему дурные новости и уйти. Но он в таком явно приподнятом настроении, что она просто не может его огорошить. И с каких это пор звук его голоса стал так ласкать ее слух? Пусть он еще немножко поболтает…
– Короче, я наткнулся на кое-что, что, по-моему, могло бы вам быть интересным…, – Его рука потянулась к чему-то большому, укутанному плотной белой тканью, но нерешительно задержалась над сундуком с оружием. – На самом деле, и
этотоже довольно интересно, хотя скорее во вкусе Никки. Он ценит гротеск? Думаю, для меня в его возрасте это была бы сногсшибательная находка. Не понимаю, как я мог это пропустить, – о, конечно, ключи-то были у деда. – Он поднял из сундука мешок из грубой коричневой ткани и с легким сомнением покопался в его содержимом. – Вот это,
кажется, мешок с цетагандийскими скальпами. Хотите посмотреть?
– Посмотреть – может быть. Но не потрогать.
Он любезно протянул ей открытый мешок. Высохшие пожелтевшие пергаментные лоскутки с клочками прилипших – или, в отдельных случаях, отвалившихся – волос действительно напоминали человеческие скальпы.
– Добрый день, Пим, – сказала Катерина. Она была довольна, что сумела заставить свой голос совсем не дрожать. – Мне нужно видеть лорда Форкосигана.
– Да, мадам.
Катерина наконец-то с запозданием поняла, что реплика Пима
Да, миледи!, обращенная к ней в этом самом холле в вечер званого ужина, была выдававшей его оговоркой. Тогда она этого не заметила.
Пим нажал клавишу своего наручного комма. – М'лорд? Вы где?
Из комма послышался слабый глухой стук и приглушенный голос Майлза: – На чердаке в северном крыле. А что?
– К вам пришла госпожа Форсуассон.
– Я сейчас спущусь… нет, погоди. – Короткая пауза. – Проводи ее сюда. Держу пари, ей захочется на это посмотреть.
– Да, м'лорд. – Пим сдел жест в сторону заднего крыльца. – Сюда. – Пока она шла за ним к лифтовой шахте, он добавил, – Маленький Никки сегодня не с вами, мадам?
– Нет. – Ей не хватило духу объяснить, почему. И она ограничилась одним словом.
Они вышли из лифтовой трубы на пятом этаже – так высоко она не разу не поднималась во время той первой, незабываемой экскурсии по дому. Она проследовала за ним через прихожую, пол которой не был покрыт ковром, и сквозь пару двойных дверей в огромное помещение с низким потолком, простирающееся от одной стены дома до другой. Выпиленные вручную стропила, сделанные из больших деревьев, пересекали пространство над головой, между ними желтела штукатурка. Высокую кипу различных вещей рассекала посереди пара проходов, над которыми свисала голая осветительная арматура.
Частью эту кипу составлял обычный чердачный хлам: потертая мебель и светильники, забракованные даже для комнат прислуги; рамы от картин, которые уже ничего не обрамляли; покрытые пятнами зеркала; обернутые квадраты и прямоугольники – может быть, живопись; скатанные в рулон гобелены. И еще более древние керосиновые лампы и подсвечники. Таинственные корзины и коробки, обтянутые потрескавшейся кожей чемоданы, изрезанные деревянные сундуки с выжженными ниже замка инициалами давно умерших людей.
Но дальше список делался более примечательным. Рядом с вытесанным вручную столбом-подпоркой втиснулась охапка ржавых кавалерийских копий с обернутыми вокруг древка сморщенными, выцветшими коричнево-серебряными флажками. Вешалка с плотно увязанными поблекшими ливреями оруженосцев, тоже коричневыми с серебром. Огромное количество лошадиной сбруи: седла, уздечки и упряжь с ржавыми бубенчиками, запутанными кисточками, покрытым пятнами серебряным тиснением и разбитым, потрескавшимся, выцветшим бисером; подседельники и попоны с ручной вышивкой – монограммой Форкосиганов или различными вариантами узора на тему их герба. Десятки мечей и кинжалов в беспорядке торчали из бочонков, словно какие-то стальные букеты.
Майлз с закатанными рукавами сидел посереди этого мусора в центре одного из проходов, ближе к противоположному концу комнаты, в окружении трех раскрытых сундуков и полуразобранной груды бумаг и свитков. Один из сундуков, явно только что отпертый, был до краев полон разнообразным устаревшим энергетическим оружием – Катерина понадеялась, что его батареи давно разрядились. Некоторые бумаги, похоже, были только что извлечены из ящика поменьше. Он поднял взгляд и весело усмехнулся.
– Я же говорил вам, на чердаки стоит посмотреть. Спасибо, Пим. – Пим кивнул и удалился; теперь Катерина уже знала, как расшифровать этот кивок – пожелание удачи своему лорду.
– Вы не преувеличивали, – согласилась Катерина. И что
этоза чучело птицы висит вниз головой в углу, свирепо тараща на них злобные стеклянные глаза?
– В тот единственный раз, когда я привел сюда Дува Галени, с ним чуть не случился припадок потери связной речи. Прямо на моих глазах он снова преобразился в доктора истории профессора Галени, а потом часами – днями – бушевал, наскакивая на меня за то, что мы не каталогизировали все это барахло. Стоит мне допустить ошибку и напомнить ему об этом, и он готов говорить на эту тему бесконечно. Мне-то казалось, что отец, организовав документохранилище с климат-контролем, сделал уже достаточно. – Он жестом пригласил ее присесть на длинный лакированный сундук из древесины грецкого ореха.
Катерина села, молча ему улыбнувшись. Надо бы сообщить ему дурные новости и уйти. Но он в таком явно приподнятом настроении, что она просто не может его огорошить. И с каких это пор звук его голоса стал так ласкать ее слух? Пусть он еще немножко поболтает…
– Короче, я наткнулся на кое-что, что, по-моему, могло бы вам быть интересным…, – Его рука потянулась к чему-то большому, укутанному плотной белой тканью, но нерешительно задержалась над сундуком с оружием. – На самом деле, и
этотоже довольно интересно, хотя скорее во вкусе Никки. Он ценит гротеск? Думаю, для меня в его возрасте это была бы сногсшибательная находка. Не понимаю, как я мог это пропустить, – о, конечно, ключи-то были у деда. – Он поднял из сундука мешок из грубой коричневой ткани и с легким сомнением покопался в его содержимом. – Вот это,
кажется, мешок с цетагандийскими скальпами. Хотите посмотреть?
– Посмотреть – может быть. Но не потрогать.
Он любезно протянул ей открытый мешок. Высохшие пожелтевшие пергаментные лоскутки с клочками прилипших – или, в отдельных случаях, отвалившихся – волос действительно напоминали человеческие скальпы.