Страница:
Внезапно я понял, что люблю его. Люблю этот огненный цветок, как когда-то в детстве…
Очень мешает голова. Некоторые позвонки оказались смещенными в результате принятого боя. В нескольких местах имеют место переломы шейной части позвоночника. Голова болтается. Свесилась влево. Мышцам очень трудно удерживать ее в вертикальном положении. Поскольку приходится двигаться быстро, я перевел большую часть питания на двигательный аппарат. Минимум энергии идет на систему жизнеобеспечения, ее недостаточно, чтобы существенно замедлить процесс разложения тканей. Это, впрочем, может быть на пользу. Потеря некоторых составляющих биологической части организма может быть сейчас только на пользу, поскольку уменьшение веса увеличит мою скорость и подвижность. Главное, чтобы процессы разложения не затронули мышечный аппарат. За этим приходится следить.
Моя цель оставляет очень четкие следы. Их по-прежнему четверо, один остался на месте крушения водного транспорта, но на сторону противника перешел журналист, которого теперь можно идентифицировать как предназначенного к уничтожению в равной степени с остальными членами группы.
Я могу двигаться днем и ночью. Автономный источник питания позволяет мне функционировать в таком режиме около семи дней. А если перейти в режим ожидания, то около месяца. Этого времени должно хватить на то, чтобы выполнить задачу.
Мешает запах… Это пахнет от меня. Но это временное, пока не отмерла большая часть не задействованных в задании сенсоров.
Наверное, если бы моя биологическая составляющая была жива, я бы расстроился от факта собственной смерти. Хотя смерть – это очень относительно. Я функционирую. У меня есть цель и средства ее достижения.
Так чем же я отличаюсь от своего прежнего состояния? От так называемой жизни?
Вот только запах… Этот запах мертвого тела…
Но это пройдет… Это пройдет. Все пройдет – и печаль, и радость… Откуда это?
Перевалив через холм, я перехожу на стиль передвижения с помощью четырех конечностей. Это позволяет увеличить скорость.
Дураки думают, что в Африке зимой и летом, ночью и днем стоит чертова жара. На то они и дураки, чтобы так думать… Конечно, в разное время все здесь бывает по-разному, но сейчас мне было очень холодно.
От костерка веяло теплом, но таким вялым и хилым, что я подобрался практически к самому пламени. Хорошо хоть мозамбикская форма была сделана на совесть: грязная и измятая, но она уцелела и даже немного согревала.
Очень хотелось есть, но есть нечего. Какая-то уродливая тварь, которую подстрелил Абе, бесследно скрылась в высокой траве и, наверное, уползла подыхать к себе в нору… рыба не ловилась, да и ловить ее было некогда.
Итальянец не сводил с меня глаз. Чем же я ему так насолил? Любопытно… Ладно, во сне он меня не пристрелит. И есть во сне не хочется. И не холодно во сне… Поэтому я съежился, подполз еще ближе к костру и заставил себя уснуть.
Мне приснился почему-то Мартин. Мы сидели на широкой террасе ресторана «Корби» в Лозанне и ели. Ели кусочки жареного мяса, причем каждый кусочек перед употреблением аккуратно окунали в расплавленный сыр, а запивали это великолепие прохладным белым вином. Мы ни о чем не разговаривали, только посматривали друг на друга, и я прекрасно понимал, что все это – сон, что вскоре я открою глаза и увижу то же озеро Ньяса, те же заросли, сырой песок и злое лицо итальянца. Поэтому мне не хотелось открывать глаза. И когда меня начали трясти за плечо, я сопротивлялся, но меня трясли и трясли, пока картинка с Лозанной и рестораном не рассыпалась, словно мозаика.
Надо мной нависал Ламбразони.
– Сгоришь, полудурок, – сказал он холодно. Действительно, мой левый ботинок уже ощутимо дымился.
– Спасибо, – серьезно сказал я, поджимая ногу.
– Не стоит, – сказал он и вернулся на свое место.
А может, и не пристрелит…
Я снова свернулся в клубок и попробовал вернуться в Швейцарию, но ничего не получилось. Так я вертелся до самого утра, то проваливаясь в какие-то мрачные пучины, то вновь оказываясь у костра, пока Мбопа не подошел и не помочился в костер, показывая этим, что привал закончен.
Эту проблему предстоит решить в очень скором времени. Таманский тоже не дурак и стреляет не так уж и паршиво. Терять перспективного бойца я не желал, а уж терять снайпера класса Марко Ламбразони я желал еще меньше. Дьявольщина.
После ночи болела голова. Все, что сказал Легба, смешалось в один гудящий ком и громыхало внутри моей черепной коробки. Каталось, отзываясь болью…
Боги, машины, киберы, люди… Все это, словно черное облако, висело надо мной. Плотно окутывало, не давая ощутить легкость человеческой свободы… Я чувствовал себя словно пешка, которая осознала, что она – пешка.
Однако теперь я точно знал, что «своих» и «чужих» в этой войне у меня нет. Есть те, кто убьет меня сразу, и те, кто постарается использовать в своих интересах. Последние были предпочтительнее, потому что смерть однозначна и непоправима, а вот насчет «своих целей»… это мы еще посмотрим.
То, что и Ауи и Нкелеле – сволочи, я знал и без лоа. Однако теперь они были для меня единым существом. Не существом – куклой.
Я ненавидел эту двухголовую куклу так, что черпал из этого страшного чувства силы. Чтобы идти, чтобы думать, чтобы жить.
Мы поднялись на косогор. С вершины открывался довольно неплохой вид. Казалось странным, что на этом месте не установили какого-нибудь автоматического снайпера или хотя бы небольшой пост наблюдения… Впрочем, территория нейтральная. Любой сколь-либо значимый пост или огневая точка становились лакомым кусочком для разъездных отрядов той или иной воюющей стороны.
– Мой генерал… – Абе указал рукой куда-то на линию горизонта.
Я посмотрел в указанном направлении и подивился зоркости глаз моего денщика.
Там, километрах, наверное, в трех, в небе лениво поднимались дымки… Местные жители? Разъезд остановился на стоянку?
Мне вспомнилась деревня людоедов. По спине прошел холодок.
– Деревня, – констатировал Таманский, словно читая мои мысли. – Может, не пойдем… Мы там в лесу деревню людоедов видели…
– Мы тоже… видели, – прервал его я.
– Ах да… Действительно, – задумчиво произнес журналист. – Ну так что? Там может быть еда…
– Да уж еда там точно есть, – мрачно подтвердил Ламбразони.
– Ладно, не расслабляйтесь. Ламбразони… – Я подумал. – Нет. Абе, ты прикрываешь тылы. Я, Таманский и Ламбразони идем впереди. Таманский слева от меня, а ты, Ламбразони, справа. Стрелять только по моей команде или в случае прямой агрессии. Подойдем поближе, а там разберемся. Всем все ясно? Вопросы?..
Вопросов не последовало, и мы направились к виднеющейся вдалеке деревушке.
Когда до поселения оставалось менее километра, нас заметили. К нам, оглушительно крича, кинулись пятеро, угрожающе потрясая оружием, как я успел заметить, какими-то странными винтовками. Было видно, что воины привыкли больше к копьям, чем к огнестрельному оружию, поэтому держали ружья неумело, однако примкнутые штыки внушали некоторые опасения. Уж с чем-чем, а с копьями эти парни наверняка обращаться умели.
– Изготовиться к стрельбе на поражение, – скомандовал я. – Стрелять только по моей команде.
Я достал из кобуры пистолет и несколько раз выстрелил в воздух.
Нужно было видеть, как пятеро голых людей с доисторическими винтовками отреагировали на мои действия. И отреагировали грамотно. Они мгновенно построились. Трое опустились на одно колено, подняв винтовки к плечу и прицелившись. Двое встали позади, изготовившись стрелять из положения стоя.
Все замерли. Ни та ни другая сторона не собирались нападать, опасаясь потерь.
Время медленно тянулось. Солнце нагревало оружейную сталь…
Наконец я развел руки в стороны и прокричал:
– Кто вы?! Мы не собираемся нападать!
Я повторил эту фразу на английском и португальском.
Пятеро туземцев оживленно залопотали между собой, потом один, осторожно озираясь, побежал кдеревне. Оставшиеся четверо, не меняя решительного выражения на лицах, продолжали целиться куда-то, вроде как в нашу сторону.
Я заметил, что у всех в одежде повторяется одна деталь – узкая полоска ткани красного цвета, перетягивающая лоб. Отличительный знак этого племени?
– Абе, кто это может быть? И на каком языке они говорят?
– Чичева или чиньяндж. Португальский, может быть, понимают. И наверняка английский. Его тут понимают все. Почти.
– Ты владеешь каким-либо местным?
– Боюсь, что нет. Только понимаю некоторые слова. Но не говорю.
– Ладно, нам и этого должно хватить. Что ты можешь сказать об этих повязках?
– Ничего, мой генерал. Может быть, это деталь, присущая только воинам этого конкретного племени… А может быть, какой-нибудь ритуал…
– Что-то там по полю скачет, – пробормотал Таманский, поводя занемевшими плечами.
Я пригляделся и увидел, что убегавший воин возвращается вприпрыжку. А за ним старается чинно ступать другой, более пышно одетый высокий туземец. Красная повязка на его голове была более широкой, из чего я сделал вывод, что по нашу душу прислали какое-то руководство. Мысленно я назвал парня с широкой повязкой на лбу майором.
Майор вышел вперед уверенной походкой человека, знающего, что в спину ему не выстрелят. Он подбоченился и громко прокричал по-английски:
– С вами говорит комиссар Великой Африканской Революции Мбуту Зоджи. Отвечайте, если не хотите скорой смерти. Кто вы такие?
– Опа! – брякнул Таманский и косо на меня посмотрел.
Я, как сумел, подобрал отвалившуюся челюсть и прочистил горло.
Выноси, кривая…
– Я комиссар Мозес… Ваш товарищ из Мозамбика.
– Комиссар Мозес? – переспросил майор, мне послышалось в его голосе удивление.
Рядом с ним заплясал прежний посыльный, что-то шепча майору на ухо. Я пригляделся.
Боги мои! Нет, зрение меня не обманывало. В качестве посыльного рядом с комиссаром Мбуту Зоджи приплясывал шофер грузовика, который мы угнали, когда уходили от погони карательного отряда маршала Ауи.
– Они либо сейчас дадут залп… либо… – тихо сказал Абе.
Залпа не последовало.
Комиссар Мбуту Зоджи резво подобрался и, размахивая руками, кинулся в нашу сторону, что-то лопоча. Краем глаза я увидел, как прищурился сквозь прицел Ламбразони.
– Отставить…
И итальянец расслабился.
– Комиссар Мозес, комиссар Мозес!!! Следом за Мбуту ринулись все остальные.
– Хорошенькие шутки у тебя, Мбопа… – сказал Таманский.
Поздней ночью, когда гуляния по случаю торжественной встречи товарища по борьбе, комиссара Мозеса, в селении улеглись, я проанализировал сложившуюся ситуацию.
По всему получалось, что на этом совершенно безумном Черном континенте, в самом центре гигантской мировой мясорубки» затеянной двумя киберами, зародилась и, мало того, активно действовала третья сила. А именно – Великая Африканская Революция. Поставившая себе целью уничтожение диктаторов, свержение существующего строя в ряде государств, охваченных войной, установление нового порядка. Естественно, более справедливого и более правильного, нежели правление кровавых тиранов Нкелеле и Ауи.
Повстанческое движение это поднималось повсеместно во всех странах-союзниках, а также в ряде неприсоединившихся республик. Вооруженные как придется, крепкие не умением или числом, но духом, повстанцы составляли серьезную конкуренцию некоторым частям враждующих армий, контролируя участки нейтральных территорий. Этим, кстати, и объяснялось отсутствие каких-либо фортификационных укреплений на давешнем косогоре.
Революционеры планомерно изгоняли из этих мест то разъезды Малави, то передовые разведотряды Анголы, то группы Мозамбика. Повстанцы целенаправленно действовали только против своих соплеменников и не трогали отряды наемников, что было весьма разумно, так как одного мало-мальски обученного отряда или терроргруппы хватило бы, чтобы уничтожить всю Революцию разом.
Великая Африканская Революция существовала пока только за счет того, что ее не брали в расчет крупные стратеги враждующих сторон. Это могло стать серьезной ошибкой, потому что, как я понял из разговоров и обрывков фраз, революционеры поддерживали активные контакты с агентами разведслужб стран Европы и Азии. А поддержка одной только Германии – это уже немало…
Вызывала интерес также и история самого комиссара Мозеса. Непримиримого борца с тиранией маршала Ауи, героя всех свободных людей суверенной республики Мозамбик, чья доблесть и храбрость стали притчею во языцех, а подвиги передаются из уст в уста…
Оставалось только гадать, каким образом к этому оказался причастен я, существовал ли комиссар Мозес в действительности, я ли послужил прототипом создания этого колоритного персонажа или это результат невероятной случайности…
Больше всего млел от происходящего Таманский. Он носился от костра к костру, записывая истории, задавая вопросы, и даже пытался зарисовать комиссара Мбуту Зоджи.
Да и вообще весь наш отряд словно бы переродился. Ламбразони проводил краткий курс снайперской стрельбы среди добровольцев, которых было сверх меры. Абе читал какие-то лекции в среде младшего командного состава… Глядя на все это благолепие, я понял, что к обвинениям в терроризме, геноциде и так далее и тому подобное прибавится еще и пособничество повстанцам, а то и подстрекание к восстанию. Учитывая имидж комиссара Мозеса, фигуры, безусловно легендарной во всех отношениях.
А наутро мы увидели его. Изрядно похудевшего, со свесившейся набок головой и вывалившимся языком. Синие, закатившиеся дохлыми устрицами глаза высматривали цель. Кожа клочьями свисала с обнаженной груди…
В воздухе витал запах мертвечины, но его это, похоже, не заботило.
Карунга. Кибер. Спецсборка. Вариант функционирования «зомби».
Пришедший по мою душу солдат новых богов.
Вокруг меня защелкали затворы, предохранители. Революционеры не собирались просто так сдавать живую легенду, комиссара Мозеса.
А потом поверил. Поверил с ходу, потому что столько народу не могут так притворяться. К тому же из происходящего можно было сделать отличный материал, и я вновь почувствовал себя журналистом. Это бомба, которую стоит продать за хорошие деньги в очень пристойное издание. И я не прощу себе, если не сделаю этого.
Бедный Войт, его камеры сейчас бы весьма пригодились… Мой портрет Мбуту Зоджи оставлял желать лучшего, но комиссар смотрел на него с восхищением, словно на шедевр Леонардо да Винчи или Миллермана. Пришлось сделать еще одну картинку специально для него: она изображала комиссара в компании двух особо приближенных соратников. Радостный Мбуту Зоджи тут же повесил картинку в своей штабной хижине.
Примечательно, что мне предоставили полную свободу действий. Мбопа, видимо, все-таки сделал Ламбразони необходимые вливания, и тот оставил меня в покое. Я его почти что и не видел…
У Мбуту Зоджи нашлась трофейная аптечка, и я поспешил наесться компенсаторов, витаминов и сделать себе кое-какие прививки. Потом я сказал Мбопе, чтобы он приказал своим сделать то же самое. На душе стало немного легче. Хотя все, что потреблял за последние дни, в чем мок, что меня кусало, могло проявиться через месяц-другой, несмотря на съеденные лекарства.
Вокруг меня постоянно суетились бойцы Мбуту Зоджи, которые всем своим видом являли желание услужить приятному гостю. Подносили просяное пиво в горшках, фрукты, каких-то жареных птичек, пытались даже предложить мне общество довольно симпатичной боевой подруги, перепоясанной пулеметной лентой, но я отказался, сославшись на некие религиозные табу. После этого меня зауважали еще больше, а я запоздало подумал, что напрасно это сделал.
За день я успел познакомиться с армией Мбуту Зоджи, ее бытом и нравами. Жила деревенька дружно по каким-то сложным внутренним законам. Иерархию я так и не понял, но авторитет Мбуту Зоджи был непререкаемым, а те, кто роптал, несли суровое наказание – на краю деревни была глубокая яма, накрытая плетеной решеткой, заменявшая карцер. Сейчас она была пуста, но кучки экскрементов на дне говорили о том, что сюда частенько сажают провинившихся.
Под большим навесом посередине деревни была столовая. Толстые мамми в разноцветных халатах готовили в больших котлах на всю честную компанию. В загончиках визжали худые, но крупные поросята, блеяли козы. На рамах вялилась рыба.
Вооружены революционеры были кто чем. В основном они пользовались древними винтовками, которые называли «севете». Более сведущий в оружейной истории Мбопа объяснил мне, что это производное от СВТ – самозарядной винтовки Токарева. Попадались «Калашниковы» разного времени выпуска, некоторые столетней давности, реже – современные модели типа «пигмея», «намбу», «джойнера». Артиллерия состояла из шести безоткатных орудий малого калибра и нескольких разномастных минометов. Приди сюда более-менее боеспособная регулярная часть, от Великой Африканской Революции не останется и следа…
Но часть не пришла. Пришел мой старый знакомец – толстяк Карунга.
Только сейчас он уже был не совсем толстяк. Он был мертвец и выглядел как мертвец, весь распухший, разлагающийся, но упорно ковыляющий вперед.
Я его не боялся, потому что за нами был весь отряд Мбуту Зоджи. А вот Мбопа почему-то боялся. Я не мог понять причины его страха. Или просто сдали нервы после того, как он позволил себе немного расслабиться?
Завидев деревню, Карунга остановился. Он разглядывал нас с расстояния метров в шестьдесят, заметно покачиваясь и распространяя запах падали, разглядывал с минуту, после чего развернулся и неторопливо исчез в зарослях.
Мбуту Зоджи подошел к нам и спросил:
– Кто этот… этот человек?
– Это не человек, – покачал головой Мбопа. – Чертов кибер. Гонится за нами.
– Убить его, комиссар?
– Его уже убили один раз… – невесело улыбнулся я. – Его надо разобрать. На части.
– Я пошлю людей, – встрепенулся Мбуту Зоджи.
– Ламбразони, пойдешь с ними, – велел итальянцу Мбопа.
Тот кивнул и в сопровождении шести бойцов побежал к деревьям, за которыми скрылся Карунга.
– Я же говорил, – повернулся ко мне генерал. – Зомби. И притом я не уверен, что они его найдут. Спрячется.
– Мои люди найдут, – заверил Мбуту Зоджи.
– Сомневаюсь, комиссар. Сомневаюсь…
Действительно, более чем через час сконфуженные революционеры во главе с не менее сконфуженным Ламбразони вернулись ни с чем. Они предъявили лишь потерянный кибером сгнивший палец, каковой местный колдун сжег в костре под истеричные причитания.
После сытного, хотя и немудреного, обеда мы с Мбопой уселись в центре деревни под деревцем. Перед нами стояло неизменное просяное пиво, к которому я уже начал привыкать. В отдалении толпились ребятишки, исподтишка за нами наблюдая.
– Послушайте, Мозес, – сказал я, отпив из горшка и передав его генералу. – Я вам, наверное, уже надоел со своими откровенными беседами, но поговорить необходимо. Мы с вами хорошие люди, без лишней скромности. Не дураки, не злодеи, не подлецы. Я вообще лицо нейтральное…
– С вашими погонами лейтенанта Ауи, – вставил генерал.
– …а вы, по-моему, не в большом восторге от вашей миссии, – продолжил я, сделав вид, что выпада не заметил. – Посудите сами, зачем нам ссориться? Ваш итальянец меня ненавидит, но Абе, слава богу, относится ко мне сносно, а вы сами не так давно вообще стояли со мной по одну сторону баррикады. Вы мудрый человек, и я не понимаю, почему вам так хочется вернуться к Нкелеле, да еще и меня привести в качестве подарка. Сейчас я вам расскажу то, что рассказывать не должен.
И я поведал ему вкратце всю историю со звонком Шептуна.
Генерал сделал несколько больших глотков, рыгнул и с интересом воззрился на меня:
– Шеп, вы говорите? Старина Шеп?
– Я был удивлен не меньше вашего.
– Вот не думал, что ему так нужен мой скальп… Хорошо. Я не понимаю, что это все означает, но что вы можете предложить? Если мы придем в Нкхата Бэй, вам не поздоровится. Если мы вернемся и сдадимся любому союзному патрулю Ауи, то моим ребятам выпустят кишки, а меня повезут в клетке в Мапуту. Третий вариант? Он у вас есть?
– Есть. Мы летим в Европу и пытаемся что-то сделать, чтобы остановить мясорубку.
– Таманский, в Европе достаточно людей, которые хотят остановить мясорубку. Поверьте, это так. И ничего мы с вами не сделаем хотя бы потому, что не доберемся до этой чертовой Европы. Пейте пиво.
Он сунул мне горшок, и я послушно отпил.
– У Мбуту Зоджи есть связь? – спросил я.
– Нет у него никакой связи. Где-то к западу есть другой отряд, побольше, который имеет передатчик, но туда идти опасно. А отсюда мы ни с кем не свяжемся.
– И все-таки нужно подумать о Европе… Добраться хотя бы до Чада, до Ливии…
– Мне наплевать на Чад и Ливию. Мне наплевать на Шепа и наплевать на Европу. Мне наплевать на Ауи и Нкелеле. Сейчас мне не наплевать только на моих двоих ребят, которые остались от отряда.
– Хорошо. Тогда хотя бы откройте мне ваш страшный секрет. С кем вы якшаетесь, Мозес? С какими силами? Я понимаю: то, что случилось с отрядом Эймса Индуны, нельзя объяснить ничем, кроме…
– Колдовство, – коротко ответил Мбопа.
– Что?
– Колдовство. Древнее, как мир. Страшное, как мир. Вечное, как мир. И я, честно говоря, не знаю, что с этим делать. Лоа Легба – вам что-нибудь говорит это имя? Древний бог, который зачем-то выбрал меня своим рупором, своими глазами и руками…
– Вы серьезно, Мозес?
– Серьезно, Таманский. Пейте пиво.
– Ваши парни знают?
– Абе, я думаю, знает. А Ламбразони все равно. Кстати, я думаю, он вас все-таки не прикончит. Ему без вас станет скучно…
Мбопа улыбнулся, но я не разделял его веселья. Открывшиеся подробности меня отнюдь не обрадовали. Если раньше я хоть что-то понимал – или думал, что понимал, – то теперь я окончательно запутался.
Возможно, Мозес был невыгоден тем людям, за которых сегодня играл Шеп, именно по этой причине – как контактер с миром древних богов, опасных и не подверженных воздействию современных технологий.
Какие боги!
Какое колдовство!
И я, атеист, прожженный циник, еще и рассуждаю об этом?
Хотя посмотрел бы я на атеиста, если бы он попал тогда на холмик, овеянный дыханием Смерти. Удрал бы небось с полными штанами… Джонни, Лонг Джон, Фиси могли бы многое ему рассказать, этому атеисту…
Что бы там ни было, мне пора выходить из игры.
– Мне пора выходить из игры, – сказал я Мозесу. Генерал взболтал осадок на дне горшка и допил пиво.
– Нам всем пора, – согласился он. – Только я не знаю, как это сделать. И если вы мне поможете, я буду вам искренне благодарен. Но вы мне не поможете, Таманский. Вряд ли кто-нибудь мне поможет. Иногда мне кажется, что мне и жить-то дальше не следует, но эту мысль я от себя гоню… пока.
Я хотел сказать ему в ответ что-нибудь ободряющее, но к нам подошел Мбуту Зоджи:
– Кажется, у нас начинаются неприятности, комиссар Мозес.
Дозорный с вершины холма приметил облако пыли на горизонте. За время наблюдения облако не только не изменило направления, а, наоборот, приблизилось. Со стороны облака доносился тяжелый утробный гул. Словно сама земля гудела потревоженным ульем. Одни только боги могут знать, какие пчелы скрываются в таких ульях.
Впрочем, вариантов немного… Пчелы как пчелы. На гусеничном ходу. С вершины дерева мне было это отлично видно. Мои КОРы еще функционировали неплохо.
– Что это? – спросил Таманский, и я обнаружил, что неугомонный журналист уже сидит на ветке пониже меня.
20. КИБЕР. СПЕЦСБОРКА. КОД JA:17-45
Автономный источник питания. Вариант функционирования: «Зомби»
Идти тяжело. Конечности повинуются с трудом. По всей вероятности, это последствия смерти моей биологической части. Судя по всему, смерть наступила в результате прекращения подачи воздушной смеси в течение длительного отрезка времени. Я постарался восстановить какую-то часть воспоминаний биологической части, но у меня не получилось.Очень мешает голова. Некоторые позвонки оказались смещенными в результате принятого боя. В нескольких местах имеют место переломы шейной части позвоночника. Голова болтается. Свесилась влево. Мышцам очень трудно удерживать ее в вертикальном положении. Поскольку приходится двигаться быстро, я перевел большую часть питания на двигательный аппарат. Минимум энергии идет на систему жизнеобеспечения, ее недостаточно, чтобы существенно замедлить процесс разложения тканей. Это, впрочем, может быть на пользу. Потеря некоторых составляющих биологической части организма может быть сейчас только на пользу, поскольку уменьшение веса увеличит мою скорость и подвижность. Главное, чтобы процессы разложения не затронули мышечный аппарат. За этим приходится следить.
Моя цель оставляет очень четкие следы. Их по-прежнему четверо, один остался на месте крушения водного транспорта, но на сторону противника перешел журналист, которого теперь можно идентифицировать как предназначенного к уничтожению в равной степени с остальными членами группы.
Я могу двигаться днем и ночью. Автономный источник питания позволяет мне функционировать в таком режиме около семи дней. А если перейти в режим ожидания, то около месяца. Этого времени должно хватить на то, чтобы выполнить задачу.
Мешает запах… Это пахнет от меня. Но это временное, пока не отмерла большая часть не задействованных в задании сенсоров.
Наверное, если бы моя биологическая составляющая была жива, я бы расстроился от факта собственной смерти. Хотя смерть – это очень относительно. Я функционирую. У меня есть цель и средства ее достижения.
Так чем же я отличаюсь от своего прежнего состояния? От так называемой жизни?
Вот только запах… Этот запах мертвого тела…
Но это пройдет… Это пройдет. Все пройдет – и печаль, и радость… Откуда это?
Перевалив через холм, я перехожу на стиль передвижения с помощью четырех конечностей. Это позволяет увеличить скорость.
21. КОНСТАНТИН ТАМАНСКИЙ
Лейтенант Национальной армии Мозамбика
Было очень холодно.Дураки думают, что в Африке зимой и летом, ночью и днем стоит чертова жара. На то они и дураки, чтобы так думать… Конечно, в разное время все здесь бывает по-разному, но сейчас мне было очень холодно.
От костерка веяло теплом, но таким вялым и хилым, что я подобрался практически к самому пламени. Хорошо хоть мозамбикская форма была сделана на совесть: грязная и измятая, но она уцелела и даже немного согревала.
Очень хотелось есть, но есть нечего. Какая-то уродливая тварь, которую подстрелил Абе, бесследно скрылась в высокой траве и, наверное, уползла подыхать к себе в нору… рыба не ловилась, да и ловить ее было некогда.
Итальянец не сводил с меня глаз. Чем же я ему так насолил? Любопытно… Ладно, во сне он меня не пристрелит. И есть во сне не хочется. И не холодно во сне… Поэтому я съежился, подполз еще ближе к костру и заставил себя уснуть.
Мне приснился почему-то Мартин. Мы сидели на широкой террасе ресторана «Корби» в Лозанне и ели. Ели кусочки жареного мяса, причем каждый кусочек перед употреблением аккуратно окунали в расплавленный сыр, а запивали это великолепие прохладным белым вином. Мы ни о чем не разговаривали, только посматривали друг на друга, и я прекрасно понимал, что все это – сон, что вскоре я открою глаза и увижу то же озеро Ньяса, те же заросли, сырой песок и злое лицо итальянца. Поэтому мне не хотелось открывать глаза. И когда меня начали трясти за плечо, я сопротивлялся, но меня трясли и трясли, пока картинка с Лозанной и рестораном не рассыпалась, словно мозаика.
Надо мной нависал Ламбразони.
– Сгоришь, полудурок, – сказал он холодно. Действительно, мой левый ботинок уже ощутимо дымился.
– Спасибо, – серьезно сказал я, поджимая ногу.
– Не стоит, – сказал он и вернулся на свое место.
А может, и не пристрелит…
Я снова свернулся в клубок и попробовал вернуться в Швейцарию, но ничего не получилось. Так я вертелся до самого утра, то проваливаясь в какие-то мрачные пучины, то вновь оказываясь у костра, пока Мбопа не подошел и не помочился в костер, показывая этим, что привал закончен.
22. МОЗЕС МБОПА
Бывший лидер группировки «Независимые черные»
Мы снялись со стоянки, когда солнце еще не встало. Топали в предутренней серой темноте, разогревая задубевшие за ночь тела. Таманский все время спотыкался, крякал и протирал глаза. Ламбразони смотрел на него волком, держась такой позиции, чтобы можно было одной очередью положить журналиста и никого не зацепить. Сложная задача, потому что сам журналист, похоже, намерения итальянца понял и старался двигаться так, чтобы между ним и Марко кто-нибудь находился. Дошло до того, что Ламбразони закинул автомат за спину и откровенно расстегнул кобуру пистолета. Мол, уж этим-то не промахнусь. Мне пришлось вмешаться. Я зло зыркнул на распоясавшегося итальяшку, и он нехотя зачехлил пистолет.Эту проблему предстоит решить в очень скором времени. Таманский тоже не дурак и стреляет не так уж и паршиво. Терять перспективного бойца я не желал, а уж терять снайпера класса Марко Ламбразони я желал еще меньше. Дьявольщина.
После ночи болела голова. Все, что сказал Легба, смешалось в один гудящий ком и громыхало внутри моей черепной коробки. Каталось, отзываясь болью…
Боги, машины, киберы, люди… Все это, словно черное облако, висело надо мной. Плотно окутывало, не давая ощутить легкость человеческой свободы… Я чувствовал себя словно пешка, которая осознала, что она – пешка.
Однако теперь я точно знал, что «своих» и «чужих» в этой войне у меня нет. Есть те, кто убьет меня сразу, и те, кто постарается использовать в своих интересах. Последние были предпочтительнее, потому что смерть однозначна и непоправима, а вот насчет «своих целей»… это мы еще посмотрим.
То, что и Ауи и Нкелеле – сволочи, я знал и без лоа. Однако теперь они были для меня единым существом. Не существом – куклой.
Я ненавидел эту двухголовую куклу так, что черпал из этого страшного чувства силы. Чтобы идти, чтобы думать, чтобы жить.
Мы поднялись на косогор. С вершины открывался довольно неплохой вид. Казалось странным, что на этом месте не установили какого-нибудь автоматического снайпера или хотя бы небольшой пост наблюдения… Впрочем, территория нейтральная. Любой сколь-либо значимый пост или огневая точка становились лакомым кусочком для разъездных отрядов той или иной воюющей стороны.
– Мой генерал… – Абе указал рукой куда-то на линию горизонта.
Я посмотрел в указанном направлении и подивился зоркости глаз моего денщика.
Там, километрах, наверное, в трех, в небе лениво поднимались дымки… Местные жители? Разъезд остановился на стоянку?
Мне вспомнилась деревня людоедов. По спине прошел холодок.
– Деревня, – констатировал Таманский, словно читая мои мысли. – Может, не пойдем… Мы там в лесу деревню людоедов видели…
– Мы тоже… видели, – прервал его я.
– Ах да… Действительно, – задумчиво произнес журналист. – Ну так что? Там может быть еда…
– Да уж еда там точно есть, – мрачно подтвердил Ламбразони.
– Ладно, не расслабляйтесь. Ламбразони… – Я подумал. – Нет. Абе, ты прикрываешь тылы. Я, Таманский и Ламбразони идем впереди. Таманский слева от меня, а ты, Ламбразони, справа. Стрелять только по моей команде или в случае прямой агрессии. Подойдем поближе, а там разберемся. Всем все ясно? Вопросы?..
Вопросов не последовало, и мы направились к виднеющейся вдалеке деревушке.
Когда до поселения оставалось менее километра, нас заметили. К нам, оглушительно крича, кинулись пятеро, угрожающе потрясая оружием, как я успел заметить, какими-то странными винтовками. Было видно, что воины привыкли больше к копьям, чем к огнестрельному оружию, поэтому держали ружья неумело, однако примкнутые штыки внушали некоторые опасения. Уж с чем-чем, а с копьями эти парни наверняка обращаться умели.
– Изготовиться к стрельбе на поражение, – скомандовал я. – Стрелять только по моей команде.
Я достал из кобуры пистолет и несколько раз выстрелил в воздух.
Нужно было видеть, как пятеро голых людей с доисторическими винтовками отреагировали на мои действия. И отреагировали грамотно. Они мгновенно построились. Трое опустились на одно колено, подняв винтовки к плечу и прицелившись. Двое встали позади, изготовившись стрелять из положения стоя.
Все замерли. Ни та ни другая сторона не собирались нападать, опасаясь потерь.
Время медленно тянулось. Солнце нагревало оружейную сталь…
Наконец я развел руки в стороны и прокричал:
– Кто вы?! Мы не собираемся нападать!
Я повторил эту фразу на английском и португальском.
Пятеро туземцев оживленно залопотали между собой, потом один, осторожно озираясь, побежал кдеревне. Оставшиеся четверо, не меняя решительного выражения на лицах, продолжали целиться куда-то, вроде как в нашу сторону.
Я заметил, что у всех в одежде повторяется одна деталь – узкая полоска ткани красного цвета, перетягивающая лоб. Отличительный знак этого племени?
– Абе, кто это может быть? И на каком языке они говорят?
– Чичева или чиньяндж. Португальский, может быть, понимают. И наверняка английский. Его тут понимают все. Почти.
– Ты владеешь каким-либо местным?
– Боюсь, что нет. Только понимаю некоторые слова. Но не говорю.
– Ладно, нам и этого должно хватить. Что ты можешь сказать об этих повязках?
– Ничего, мой генерал. Может быть, это деталь, присущая только воинам этого конкретного племени… А может быть, какой-нибудь ритуал…
– Что-то там по полю скачет, – пробормотал Таманский, поводя занемевшими плечами.
Я пригляделся и увидел, что убегавший воин возвращается вприпрыжку. А за ним старается чинно ступать другой, более пышно одетый высокий туземец. Красная повязка на его голове была более широкой, из чего я сделал вывод, что по нашу душу прислали какое-то руководство. Мысленно я назвал парня с широкой повязкой на лбу майором.
Майор вышел вперед уверенной походкой человека, знающего, что в спину ему не выстрелят. Он подбоченился и громко прокричал по-английски:
– С вами говорит комиссар Великой Африканской Революции Мбуту Зоджи. Отвечайте, если не хотите скорой смерти. Кто вы такие?
– Опа! – брякнул Таманский и косо на меня посмотрел.
Я, как сумел, подобрал отвалившуюся челюсть и прочистил горло.
Выноси, кривая…
– Я комиссар Мозес… Ваш товарищ из Мозамбика.
– Комиссар Мозес? – переспросил майор, мне послышалось в его голосе удивление.
Рядом с ним заплясал прежний посыльный, что-то шепча майору на ухо. Я пригляделся.
Боги мои! Нет, зрение меня не обманывало. В качестве посыльного рядом с комиссаром Мбуту Зоджи приплясывал шофер грузовика, который мы угнали, когда уходили от погони карательного отряда маршала Ауи.
– Они либо сейчас дадут залп… либо… – тихо сказал Абе.
Залпа не последовало.
Комиссар Мбуту Зоджи резво подобрался и, размахивая руками, кинулся в нашу сторону, что-то лопоча. Краем глаза я увидел, как прищурился сквозь прицел Ламбразони.
– Отставить…
И итальянец расслабился.
– Комиссар Мозес, комиссар Мозес!!! Следом за Мбуту ринулись все остальные.
– Хорошенькие шутки у тебя, Мбопа… – сказал Таманский.
Поздней ночью, когда гуляния по случаю торжественной встречи товарища по борьбе, комиссара Мозеса, в селении улеглись, я проанализировал сложившуюся ситуацию.
По всему получалось, что на этом совершенно безумном Черном континенте, в самом центре гигантской мировой мясорубки» затеянной двумя киберами, зародилась и, мало того, активно действовала третья сила. А именно – Великая Африканская Революция. Поставившая себе целью уничтожение диктаторов, свержение существующего строя в ряде государств, охваченных войной, установление нового порядка. Естественно, более справедливого и более правильного, нежели правление кровавых тиранов Нкелеле и Ауи.
Повстанческое движение это поднималось повсеместно во всех странах-союзниках, а также в ряде неприсоединившихся республик. Вооруженные как придется, крепкие не умением или числом, но духом, повстанцы составляли серьезную конкуренцию некоторым частям враждующих армий, контролируя участки нейтральных территорий. Этим, кстати, и объяснялось отсутствие каких-либо фортификационных укреплений на давешнем косогоре.
Революционеры планомерно изгоняли из этих мест то разъезды Малави, то передовые разведотряды Анголы, то группы Мозамбика. Повстанцы целенаправленно действовали только против своих соплеменников и не трогали отряды наемников, что было весьма разумно, так как одного мало-мальски обученного отряда или терроргруппы хватило бы, чтобы уничтожить всю Революцию разом.
Великая Африканская Революция существовала пока только за счет того, что ее не брали в расчет крупные стратеги враждующих сторон. Это могло стать серьезной ошибкой, потому что, как я понял из разговоров и обрывков фраз, революционеры поддерживали активные контакты с агентами разведслужб стран Европы и Азии. А поддержка одной только Германии – это уже немало…
Вызывала интерес также и история самого комиссара Мозеса. Непримиримого борца с тиранией маршала Ауи, героя всех свободных людей суверенной республики Мозамбик, чья доблесть и храбрость стали притчею во языцех, а подвиги передаются из уст в уста…
Оставалось только гадать, каким образом к этому оказался причастен я, существовал ли комиссар Мозес в действительности, я ли послужил прототипом создания этого колоритного персонажа или это результат невероятной случайности…
Больше всего млел от происходящего Таманский. Он носился от костра к костру, записывая истории, задавая вопросы, и даже пытался зарисовать комиссара Мбуту Зоджи.
Да и вообще весь наш отряд словно бы переродился. Ламбразони проводил краткий курс снайперской стрельбы среди добровольцев, которых было сверх меры. Абе читал какие-то лекции в среде младшего командного состава… Глядя на все это благолепие, я понял, что к обвинениям в терроризме, геноциде и так далее и тому подобное прибавится еще и пособничество повстанцам, а то и подстрекание к восстанию. Учитывая имидж комиссара Мозеса, фигуры, безусловно легендарной во всех отношениях.
А наутро мы увидели его. Изрядно похудевшего, со свесившейся набок головой и вывалившимся языком. Синие, закатившиеся дохлыми устрицами глаза высматривали цель. Кожа клочьями свисала с обнаженной груди…
В воздухе витал запах мертвечины, но его это, похоже, не заботило.
Карунга. Кибер. Спецсборка. Вариант функционирования «зомби».
Пришедший по мою душу солдат новых богов.
Вокруг меня защелкали затворы, предохранители. Революционеры не собирались просто так сдавать живую легенду, комиссара Мозеса.
23. КОНСТАНТИН ТАМАНСКИЙ
Лейтенант Национальной армии Мозамбика
Со мной случались истории и похлеще, но в наше чудесное спасение я не верил. Не верил и все время озирался, стараясь в случае неожиданного нападения этих черномазых карбонариев оказаться не в самом опасном месте.А потом поверил. Поверил с ходу, потому что столько народу не могут так притворяться. К тому же из происходящего можно было сделать отличный материал, и я вновь почувствовал себя журналистом. Это бомба, которую стоит продать за хорошие деньги в очень пристойное издание. И я не прощу себе, если не сделаю этого.
Бедный Войт, его камеры сейчас бы весьма пригодились… Мой портрет Мбуту Зоджи оставлял желать лучшего, но комиссар смотрел на него с восхищением, словно на шедевр Леонардо да Винчи или Миллермана. Пришлось сделать еще одну картинку специально для него: она изображала комиссара в компании двух особо приближенных соратников. Радостный Мбуту Зоджи тут же повесил картинку в своей штабной хижине.
Примечательно, что мне предоставили полную свободу действий. Мбопа, видимо, все-таки сделал Ламбразони необходимые вливания, и тот оставил меня в покое. Я его почти что и не видел…
У Мбуту Зоджи нашлась трофейная аптечка, и я поспешил наесться компенсаторов, витаминов и сделать себе кое-какие прививки. Потом я сказал Мбопе, чтобы он приказал своим сделать то же самое. На душе стало немного легче. Хотя все, что потреблял за последние дни, в чем мок, что меня кусало, могло проявиться через месяц-другой, несмотря на съеденные лекарства.
Вокруг меня постоянно суетились бойцы Мбуту Зоджи, которые всем своим видом являли желание услужить приятному гостю. Подносили просяное пиво в горшках, фрукты, каких-то жареных птичек, пытались даже предложить мне общество довольно симпатичной боевой подруги, перепоясанной пулеметной лентой, но я отказался, сославшись на некие религиозные табу. После этого меня зауважали еще больше, а я запоздало подумал, что напрасно это сделал.
За день я успел познакомиться с армией Мбуту Зоджи, ее бытом и нравами. Жила деревенька дружно по каким-то сложным внутренним законам. Иерархию я так и не понял, но авторитет Мбуту Зоджи был непререкаемым, а те, кто роптал, несли суровое наказание – на краю деревни была глубокая яма, накрытая плетеной решеткой, заменявшая карцер. Сейчас она была пуста, но кучки экскрементов на дне говорили о том, что сюда частенько сажают провинившихся.
Под большим навесом посередине деревни была столовая. Толстые мамми в разноцветных халатах готовили в больших котлах на всю честную компанию. В загончиках визжали худые, но крупные поросята, блеяли козы. На рамах вялилась рыба.
Вооружены революционеры были кто чем. В основном они пользовались древними винтовками, которые называли «севете». Более сведущий в оружейной истории Мбопа объяснил мне, что это производное от СВТ – самозарядной винтовки Токарева. Попадались «Калашниковы» разного времени выпуска, некоторые столетней давности, реже – современные модели типа «пигмея», «намбу», «джойнера». Артиллерия состояла из шести безоткатных орудий малого калибра и нескольких разномастных минометов. Приди сюда более-менее боеспособная регулярная часть, от Великой Африканской Революции не останется и следа…
Но часть не пришла. Пришел мой старый знакомец – толстяк Карунга.
Только сейчас он уже был не совсем толстяк. Он был мертвец и выглядел как мертвец, весь распухший, разлагающийся, но упорно ковыляющий вперед.
Я его не боялся, потому что за нами был весь отряд Мбуту Зоджи. А вот Мбопа почему-то боялся. Я не мог понять причины его страха. Или просто сдали нервы после того, как он позволил себе немного расслабиться?
Завидев деревню, Карунга остановился. Он разглядывал нас с расстояния метров в шестьдесят, заметно покачиваясь и распространяя запах падали, разглядывал с минуту, после чего развернулся и неторопливо исчез в зарослях.
Мбуту Зоджи подошел к нам и спросил:
– Кто этот… этот человек?
– Это не человек, – покачал головой Мбопа. – Чертов кибер. Гонится за нами.
– Убить его, комиссар?
– Его уже убили один раз… – невесело улыбнулся я. – Его надо разобрать. На части.
– Я пошлю людей, – встрепенулся Мбуту Зоджи.
– Ламбразони, пойдешь с ними, – велел итальянцу Мбопа.
Тот кивнул и в сопровождении шести бойцов побежал к деревьям, за которыми скрылся Карунга.
– Я же говорил, – повернулся ко мне генерал. – Зомби. И притом я не уверен, что они его найдут. Спрячется.
– Мои люди найдут, – заверил Мбуту Зоджи.
– Сомневаюсь, комиссар. Сомневаюсь…
Действительно, более чем через час сконфуженные революционеры во главе с не менее сконфуженным Ламбразони вернулись ни с чем. Они предъявили лишь потерянный кибером сгнивший палец, каковой местный колдун сжег в костре под истеричные причитания.
После сытного, хотя и немудреного, обеда мы с Мбопой уселись в центре деревни под деревцем. Перед нами стояло неизменное просяное пиво, к которому я уже начал привыкать. В отдалении толпились ребятишки, исподтишка за нами наблюдая.
– Послушайте, Мозес, – сказал я, отпив из горшка и передав его генералу. – Я вам, наверное, уже надоел со своими откровенными беседами, но поговорить необходимо. Мы с вами хорошие люди, без лишней скромности. Не дураки, не злодеи, не подлецы. Я вообще лицо нейтральное…
– С вашими погонами лейтенанта Ауи, – вставил генерал.
– …а вы, по-моему, не в большом восторге от вашей миссии, – продолжил я, сделав вид, что выпада не заметил. – Посудите сами, зачем нам ссориться? Ваш итальянец меня ненавидит, но Абе, слава богу, относится ко мне сносно, а вы сами не так давно вообще стояли со мной по одну сторону баррикады. Вы мудрый человек, и я не понимаю, почему вам так хочется вернуться к Нкелеле, да еще и меня привести в качестве подарка. Сейчас я вам расскажу то, что рассказывать не должен.
И я поведал ему вкратце всю историю со звонком Шептуна.
Генерал сделал несколько больших глотков, рыгнул и с интересом воззрился на меня:
– Шеп, вы говорите? Старина Шеп?
– Я был удивлен не меньше вашего.
– Вот не думал, что ему так нужен мой скальп… Хорошо. Я не понимаю, что это все означает, но что вы можете предложить? Если мы придем в Нкхата Бэй, вам не поздоровится. Если мы вернемся и сдадимся любому союзному патрулю Ауи, то моим ребятам выпустят кишки, а меня повезут в клетке в Мапуту. Третий вариант? Он у вас есть?
– Есть. Мы летим в Европу и пытаемся что-то сделать, чтобы остановить мясорубку.
– Таманский, в Европе достаточно людей, которые хотят остановить мясорубку. Поверьте, это так. И ничего мы с вами не сделаем хотя бы потому, что не доберемся до этой чертовой Европы. Пейте пиво.
Он сунул мне горшок, и я послушно отпил.
– У Мбуту Зоджи есть связь? – спросил я.
– Нет у него никакой связи. Где-то к западу есть другой отряд, побольше, который имеет передатчик, но туда идти опасно. А отсюда мы ни с кем не свяжемся.
– И все-таки нужно подумать о Европе… Добраться хотя бы до Чада, до Ливии…
– Мне наплевать на Чад и Ливию. Мне наплевать на Шепа и наплевать на Европу. Мне наплевать на Ауи и Нкелеле. Сейчас мне не наплевать только на моих двоих ребят, которые остались от отряда.
– Хорошо. Тогда хотя бы откройте мне ваш страшный секрет. С кем вы якшаетесь, Мозес? С какими силами? Я понимаю: то, что случилось с отрядом Эймса Индуны, нельзя объяснить ничем, кроме…
– Колдовство, – коротко ответил Мбопа.
– Что?
– Колдовство. Древнее, как мир. Страшное, как мир. Вечное, как мир. И я, честно говоря, не знаю, что с этим делать. Лоа Легба – вам что-нибудь говорит это имя? Древний бог, который зачем-то выбрал меня своим рупором, своими глазами и руками…
– Вы серьезно, Мозес?
– Серьезно, Таманский. Пейте пиво.
– Ваши парни знают?
– Абе, я думаю, знает. А Ламбразони все равно. Кстати, я думаю, он вас все-таки не прикончит. Ему без вас станет скучно…
Мбопа улыбнулся, но я не разделял его веселья. Открывшиеся подробности меня отнюдь не обрадовали. Если раньше я хоть что-то понимал – или думал, что понимал, – то теперь я окончательно запутался.
Возможно, Мозес был невыгоден тем людям, за которых сегодня играл Шеп, именно по этой причине – как контактер с миром древних богов, опасных и не подверженных воздействию современных технологий.
Какие боги!
Какое колдовство!
И я, атеист, прожженный циник, еще и рассуждаю об этом?
Хотя посмотрел бы я на атеиста, если бы он попал тогда на холмик, овеянный дыханием Смерти. Удрал бы небось с полными штанами… Джонни, Лонг Джон, Фиси могли бы многое ему рассказать, этому атеисту…
Что бы там ни было, мне пора выходить из игры.
– Мне пора выходить из игры, – сказал я Мозесу. Генерал взболтал осадок на дне горшка и допил пиво.
– Нам всем пора, – согласился он. – Только я не знаю, как это сделать. И если вы мне поможете, я буду вам искренне благодарен. Но вы мне не поможете, Таманский. Вряд ли кто-нибудь мне поможет. Иногда мне кажется, что мне и жить-то дальше не следует, но эту мысль я от себя гоню… пока.
Я хотел сказать ему в ответ что-нибудь ободряющее, но к нам подошел Мбуту Зоджи:
– Кажется, у нас начинаются неприятности, комиссар Мозес.
24. МОЗЕС МБОПА
Бывший лидер группировки «Независимые черные»
То, о чем толковал Мбуту, действительно было важно.Дозорный с вершины холма приметил облако пыли на горизонте. За время наблюдения облако не только не изменило направления, а, наоборот, приблизилось. Со стороны облака доносился тяжелый утробный гул. Словно сама земля гудела потревоженным ульем. Одни только боги могут знать, какие пчелы скрываются в таких ульях.
Впрочем, вариантов немного… Пчелы как пчелы. На гусеничном ходу. С вершины дерева мне было это отлично видно. Мои КОРы еще функционировали неплохо.
– Что это? – спросил Таманский, и я обнаружил, что неугомонный журналист уже сидит на ветке пониже меня.