Я еще ничего не слышал, а мы уже неслись по нескошенным травам в неостывший пролом. С крыши по вертолету и по нам вели беглый пулеметный огонь. Сектанты оборонялись как могли, благо денег на вооружение им хватало. Однако создать действительно плотный заградительный огонь они не смогли, и через несколько секунд мы были уже внутри. В развороченной приемной.
Первым оказался тот самый паренек с финским «Пойка». Вскинул трубу к плечу… Я зажмурился. А зря. Надо было уши заткнуть!
Зато когда мы влетели в облако висящей в воздухе пыли, дверей перед нами уже не было. И лестницы, о которой говорил Таманский, тоже не было… Здоровенная дыра открывала доступ к покореженным дверцам лифта. По бокам вверх уводили узкие лестничные проемы.
– Куда? – спросил меня командир подразделения.
– Вероятно, вниз, не может у них тут все в одном здании помещаться. И лаборатории, и операционные… Языка надо.
– Двое вверх, там пулеметные гнезда. Живого, хотя бы одного.
Две фигуры в камуфляже рванули наверх, повинуясь приказу.
– Лифт работает?
– Работает…
– Козлы! Минируй. Пойдем по шахте. Сколько этажей?
– Максимум два, скальное основание близко.
А меня не покидало ощущение, будто не я участвую в штурме, а кто-то другой. Похожий на меня.
Наверху громко закричали. Грохнула автоматная очередь. По лестнице скатился человек в черном. Точнее, это мне показалось, что он был одет во все черное… Просто он сгорел… В надземной части здания начинался пожар.
Двое в камуфляже волокли под руки сектанта. Парня лет двадцати трех с почти начисто сгоревшими волосами.
– Есть язык… – Парня кинули мне в ноги.
– Сколько этажей в здании?! – заорал я, хватая его за грудки. – Сколько?
Глаза у парня бегали, губы дрожали. Чем-то он мне напомнил Леху…
– Два… а-а-а… – Язык у парня заплетался. Я ударил его по лицу:
– Девчонка где?
– Какая?! Не знаю никакой девчонки! Я двинул ему коленом в живот:
– Черная! И еще Лора Кудряшова где?!
Вдруг лицо парня исказила гримаса, которую я уже видел. Где? Когда? У кого? Я вспомнил, что такое выражение лица было у Шептуна, когда он спросил меня по поводу чипа.
– Скажите, – спросил он меня ровным голосом. – А что вам понадобилось в этой игре?
– Что? – Перемена была настолько резкой, что я даже не понял, о чем он.
Я разжал руки, тело сектанта брякнулось на пол. Приняло сидячее положение…
– Я хотел бы знать, что вас вовлекло в эту игру. Это ведь совсем не ваше дело, – продолжил он. – Хочу понять. Я достал пистолет и прицелился.
– Вы представляете третью силу? – поинтересовался сектант. Или это был совсем не он, а кто-то другой. Находящийся невероятно далеко… В тиши орбиты, смотрящий на меня сверху, могучий и беспомощный одновременно. – Мы знаем о ее существовании, но контакт не устанавливали, поскольку не постигаем ее природы. Так называемое независимое сознание не вписывается в модель вашего мира и не вписывается в модель нашего мира. Значит, оно не должно существовать. И вот теперь мы видим, что оно желает играть в свою игру, активно вмешиваясь в наши действия. Почему именно вам предпочтительнее игра этого…
БАМ! Мой пистолет хлестко ударил в ладонь.
Говорящая машинка распалась… Это была глупая мысль – взять «языка».
– Вниз, вниз, вниз! – Я обернулся и увидел, как команда уже сыплется в развороченную шахту лифта.
На площадке остался только я. И мертвый сектант. Пешка, сброшенная с игровой доски. Кто? Он или я?..
Нас все-таки зажали в операционной.
На втором уровне.
Откуда набежала эта толпа боевых киборгов, мы так и не поняли. Трое остались лежать на пороге комнаты, отбросив назад волну атакующих.
Вообще же, пока мы добрались до операционной, полегла почти половина отряда. Теперь вместе со мной в комнате забаррикадировались пятеро. И Вуду…
Мы нашли ее на операционном столе. Хирурга я пристрелил лично.
Вуду бессмысленно смотрела в пространство, и мне очень хотелось думать, что это действие наркотиков…
– Кидай Шептуну сообщение, – сказал я связнику-киберу. – Можно. Мы взяли объект.
Связник ничего не ответил. Просто глаза его сделались пустыми-пустыми. Далекими, как у Шептуна.
В этот момент киберы пошли на штурм.
И мы стреляли…
Стреляли…
Стреляли…
Пока раскаленные стволы наших автоматов не перекосило от злобы. Пока пороховая гарь не начала выедать глаза. Пока не кончились боеприпасы.
Большая, покрытая кафелем операционная походила теперь на бойню. Пол, залитый кровью, мертвые вперемешку с гильзами и каменной крошкой… Погас свет…
Мы кинули световые маячки и били на их неясный свет, в котором кружились страшные, нечеловеческие тени. Глаза Вуду смотрели в темноту… По подбородку сползала тонкая струйка слюны.
Где-то наверху Шептун сжигал свой мозг, сжигал свое тело, сжигал всю свою аппаратуру, чтобы Артем, пользуясь ресурсами доступных «дружественных» ИскИнов, мог попасть сюда. Попасть в тела этих опутанных сетью нелепой веры людей. Чтобы перегрузить, уничтожить, спалить то, что заставляло их быть единой сетью, фигурами… Пешками и королями, но фигурами, только фигурами для «божественной» игры.
Звездный час Шептуна, жаль, что я этого не вижу…
Боек отозвался гулким «бам», и я понял, что больше ничего не увижу. Вероятнее всего, никогда. Я уже выхватил короткий нож, но остановился: в операционной царила тишина.
– Все, что ли? – спросил из темноты командующий подразделением.
– Не знаю… Шептун, кажется, сделал… – ответил я, прислушиваясь.
– Всех?
– Может быть, и всех… Или только на этом этаже…
– Подождем? – Кто-то другой вступил в разговор.
– Подождем, – согласился я, нащупывая голову Вуду. – За нами придут, если все хорошо…
Про себя я подумал, что, если по нашу душу придут солдаты одной из заинтересованных сторон, нам крышка.
Еще чуток посидим и будем выбираться…
Световые маячки догорели. Едва теплился только один, самый дальний. В темноте что-то шептал командир. Я разобрал только два слова:
– Не вижу ничего… не вижу…
– Кто-то идет, – настороженно сказал голос, который предлагал подождать.
Теперь и я услышал осторожные шаги. Где-то впереди царапнул глаз свет фонарика.
Мне в руку ткнулась ребристая рукоятка пистолета.
– Ты давай, – горячо зашептал в ухо командир. – Я не вижу ни хрена…
Я разглядел, что лицо у него залито чем-то черным. Кровью. Может быть, глаза зацепило.
Фонарик впереди снова мелькнул.
Я прицелился.
– Э-э-й… Э-э-й… – Голос слабый, но знакомый. Я потянул курок на себя.
– Э-э-й… Мартин! Мартин!
Таманский.
– Ты посмотри, сколько настреляли. Ты посмотри… Это ж с ума сойти! Ты только посмотри…
Коля.
По лицу потекло что-то теплое. Я с удивлением понял, что плачу.
– Шептуна! Шептуна ищите!
Они, очевидно, прекрасно знали, кто такой Шептун, и тут же бросились выполнять приказание. Я тем временем включил приемник в машине, и в салон ворвался голос диктора:
– … В районе Гомеля. Южнее Новозыбкова идут тяжелые оборонительные бои. По утверждению очевидцев из мирного населения, покинувших зону боев, немецкие войска применяют тяжелую полевую артиллерию и ковровое бомбометание…
Голос пропал в налетевшем шорохе помех. Я поморщился – туго забинтованное и залитое каким-то быстротвердеющим пластиком плечо тупо ныло. Что они там мне понавертели, любопытно знать? Двигатель завелся.
– Теперь куда? – спросил Коля. Тревожные события последних часов сделали его куда менее многословным.
Я все хотел спросить, нашла ли Маша покойника в подвале, но решил оставить это на потом.
– Пока ждем здесь. Мне нужен Шептун.
– Шептун так Шептун, – сказал Коля, достал из кармана что-то похожее на соевый батончик и принялся, чавкая, жевать.
Мартин и Вуду сидели сзади, обнявшись, что твои голубки. Хотя юмор был неуместен: Вуду явно не в порядке, ее пустые глаза меня пугали. Мартин тоже понимал это, мало того, по щекам у него катились слезы, и я сделал вид, что ничего не замечаю… Странно, но я в этой компании, если не считать Колю, выглядел наиболее спокойным. Втянулся, что ли?
В стекло с моей стороны настойчиво постучали. Я повернулся и увидел здоровяка из Службы Тьюринга. Как его, Лалич, Ладич?
– Что вам угодно? – спросил я, приоткрыв дверцу.
– Ну вы тут нашумели, – с оттенком уважения в голосе промолвил Лалич. – Слышали хоть, что в стране творится?
– В которой? – уточнил я.
– Во всех.
– Примерно… Ч-черт.
Это относилось не к Лаличу, а к Шептуну, которого только что вынесли на руках двое солдат. Они положили его на травку неподалеку от дома. Я выбрался из салона, бесцеремонно оттолкнув Лалича.
Шептун лежал навзничь, бессильно разбросав руки, и я с первого взгляда понял, что дело плохо. Солдаты топтались поодаль, пыхтя и вздыхая.
– Может, доктора позвать? – спросил один.
– Не надо. Нужен специальный доктор. Коля! Коля! Гони за врачом! Ищи Мурзика своего или еще кого, только чтобы через пять минут он был здесь, ясно?
«Опель» с Мартином и Вуду уехал, а я запоздало подумал, что Вуду тоже, вполне возможно, нуждается в Мурзиковых услугах… Лишь бы не спрятался наш алхимик и не нажрался… А это еще кто?
Лалич, подошедший к нам, удивился не менее моего.
– Испепелю капища диавольские! – зычно разносилось над пожарищем, голос перекрывал редкие звуки выстрелов.
Отец Петр собственной персоной. В развевающейся рясе, борода набок, в руках – автомат. Бог ты мой, а я про него совсем забыл в суматохе! И планы же какие-то на него у меня имелись, и все такое прочее…
– Отец Петр! – позвал я.
Попик повертел головой, узнал меня, радостно заулыбался и поспешил к нам, смешно подбирая рясу и размахивая автоматом.
– А я так и думал, что вы не зря приехали! – заявил он, пожимая руки мне, солдатам и Лаличу, который, кажется, вовсе уж ничего не понимал. Потом заметил лежащего Шепа, пал на колени и пощупал пульс.
– Чуть живой, – озабоченно сказал отец Петр. – В больницу его надо.
– Сейчас доктор приедет.
Я тоже присел рядом. Глаза Шепа закатились под лоб, на щеке засохла струйка крови.
Поп затянул что-то свое, положив автомат возле Шепа, один из солдат неожиданно бухнулся на колени и тоже что-то забормотал.
На Бога я не надеялся, а надеялся только на Колю, каковой и появился самым чудесным образом. Он вылез из машины, волоча за собой трезвого, но упирающегося доктора Мурзилку.
– Вот он, доктор-то, – радостно сообщил Коля, встряхивая свой улов. – И ничего он не пьяный, доктор, и не мертвый! Спрятаться хотел, так я его слегка… того…
Мурзилка потер внушительный фонарь под глазом.
– Вам что, деньги не нужны? – спросил я.
– Нужны. Но мы же вроде как расстались.
– Значит, не навсегда. Посмотрите, что с этим человеком.
Отец Петр потеснился. Врач дико взглянул на него и принялся ощупывать Шептуна. Задрал ему веки, потыкал пальцами куда-то в шею, потом достал из кармана хитрый блестящий приборчик и приложил к Шепову виску. Посмотрел на шкалу, где мигала какая-то красненькая стрелка, и озабоченно покачал головой.
– Что? Что случилось? – Я дернул его за плечо.
– Перегорел ваш товарищ, – пробормотал доктор, убирая приборчик. – Надо его тащить в больницу, да в хорошую больницу, у нас таких нет. И в Киеве нет.
– Хорошо, мы полетим в Москву. Прямо сейчас. Вызывайте вертолет!
Я оглянулся на солдат, те вроде как не возражали.
– Там у вас девушка в машине, – добавил доктор. – Ее бы тоже надо с ним…
Пока ждали вертолет, а доктор Мурзилка старался облегчить страдания Шепа, я разговорил успокоившегося немного Мартина. Больше всего он переживал за так и не найденную девушку, во вторую очередь – за Вуду. Я убедил его, что с Вуду как раз все будет в порядке (во что сам не слишком-то верил), а девушку мы найдем (во что я не верил вовсе, так как в этой буче вряд ли кто-то уцелел, да и если ей успели вставить чип…).
Я не знал, что буду врать Мартину дальше, да и не хотел сейчас об этом думать. Все сильнее ныло плечо – наверное, отходил наркоз, над городом с ревом проносились звенья фронтовых бомбардировщиков, на западе что-то рвалось… Наверное, украинские вооруженные силы все-таки решили встрепенуться и вспомнить о своем суверенитете, оказав сопротивление «оккупантам». Паршивое радио в машине так и не заработало, и я, вконец обнаглев, остановил штабной бронетранспортер с российским флажком на антенне.
Огромная машина остановилась, из люка высунулась голова.
– Земляк, – крикнул я, – что там творится-то?! Земляк ответил матерно и помахал рукой: мол, убирайся с дороги.
– Ну-ка, подожди, – сказали сзади, решительно отодвигая меня. Это был командир группы, перепачканный кровью и грязью, мрачно сверкавший одним глазом из-под повязок. Обладатель головы тут же вылез из люка по пояс, оказавшись старшим сержантом.
– Сержант, доложите обстановку! – рыкнул командир.
– А чего докладывать… – растерянно сказал сержант, лупая глазами. – Вроде как наши победили…
Неделя пронеслась незаметно. Большую ее часть я находился в искусственном сне, пока врачи ковырялись в моем многострадальном плече. То, что туда напихали железа, меня не пугало: я и раньше относился к киберам без особенного предубеждения, а в последние годы общался с ними достаточно много, чтобы понять, что они не хуже, а порой и лучше многих людей. Да и железо в плече, согласитесь, совсем другое дело, нежели в башке…
Когда я очухался и вновь смог самостоятельно передвигаться, я направился к дежурному доктору справиться о состоянии соратников, благо все мы лежали в Центральном госпитале Министерства обороны. Доктор, молодой и ярко-рыжий, в салатовом халате, задумчиво пил чай и приветствовал меня странными словами:
– А вот и наш герой!
Не знаю, что уж я там за герой, но я не стал муссировать эту тему и спросил, что с моими друзьями.
– Э-э… Так, сейчас посмотрим. – Он уставился на экран:
– Мыльников Мартин… Состояние хорошее, ничего серьезного… Общеукрепляющие… Сильное переутомление, но парень крепкий, будет бегать и прыгать пуще прежнего… Палата номер сорок четыре, можете навестить, он чего-то там читает… Далее… Соловьев Александр Владимирович. Здесь дело хуже, он пока что в коме.
Это Шептун, что ли? Так он, значит, Соловьев? Буду знать.
– Что, так плохо?
– Перегрузки, знаете… Как он жив-то остался, ума не приложу, – вздохнул доктор, – Пока ничего не можем обещать, и в случае если он все-таки из комы выйдет, последствия могут быть самыми непредсказуемыми.
Вот тебе раз. А я Шептуну выгоду обещал… Вот и вся выгода. Ладно, он выкарабкается, уверен. Не может Шеп не выкарабкаться! Должен! Обязан!
– А девушка?
– Которая? – осведомился доктор.
– А что, их несколько?
– Ну-у… С вами привезли двоих. Секундочку… Да, Кудряшова Лариса и Мпенза Алали.
– Кудряшова? Вы не ошибаетесь?
– С чего бы мне ошибаться, – обиделся доктор. – Так вам какая нужна?
– Обе, – сказал я.
– Состояние у обеих в принципе одинаковое, стабильное, но без улучшений. Обе перенесли сложные операции по удалению этих… микрочипов ГТ-20…
– Их так назвали?
– У нас в спецификации так числятся, а что там за ГТ, я уж не знаю. Опасная штучка, скажу я вам. Мерзкая… Так вот, обе пока без сознания, но все будет в порядке, уж будьте покойны. Так что можете встретиться только с господином Мыльниковым, палата сорок четыре. К нему уж сегодня три делегации были…
Мартин лежал в просторной одноместной палате с окнами в парк. Впрочем, окна были завешены бежевыми портьерами, так что в комнате царил приятный полумрак. Он читал толстую книжку, я с удивлением увидел на переплете золоченые буквы: «Уильям Шекспир».
– Привет! – сказал я, прикрывая за собой дверь. Мартин опустил книгу и расплылся в улыбке:
– Привет!
– Как оно?
– Нормально. На днях отпустят. Да и ты, я вижу, ничего!
– Тебя можно поздравить? – Я кивнул на капитанские погоны на столике у кровати. Мартин засмеялся:
– Да, приходили коллеги из СВР, уверяли в своем почтении и принесли приказ о повышении. Я, стало быть, опять в строю. Обрати внимание, каждое наше идиотское приключение приносит мне звездочку. Когда следующее, а? Очень уж хочется влезть в генеральскую форму!
– Если доживешь, – погрозил я пальцем. – А как же «Акварис» твой?
– Тоже навестили. Подарили, что характерно, автомобиль. Новенький «фольксваген-тапир», у тебя вроде был такой?
– Отличная машина.
– Ну вот. Просили их не забывать, обещали даже место в руководстве, но я согласился на СВР и переигрывать не стал.
– Ты мне скажи еще вот что: как Лору Кудряшову-то вытащили?
– А это уже не ко мне. Это спецназовцы, они и не знали, что это Лора. Уцелевших сектантов повыволокли, давай сортировать, а она там и оказалась. Так что моей заслуги тут нет никакой. Им с Вуду операции сделали. Успели все-таки напихать своих заморочек… Легина, кстати, поймали живым и невредимым. Вроде как заинтересовался им Тьюринг, так что не исключено, что скоро капитан Легин будет тут шастать и чего-нибудь вынюхивать. Неразборчивые у них там люди… Если его, конечно, им отдадут.
– Значит, операция прошла успешно?
– Более чем. Выловили практически всех, Артем, конечно, поработал на славу… А ведь мы едва новую войну не начали, а?
– Да. Едва.
– Репортаж-то свой написал?
– Да это уже на книгу тянет, а не на репортаж… Вот засяду да как напишу!
– Ладно, отдыхай пока. Тебя еще по спецслужбам затаскают, будешь всякие воспоминания надиктовывать… Да, с Колей и доктором Мурзиком тоже все в порядке. Коле мои – «Акварис», то бишь – обещали машину, как у меня, а Мурзика принудительно лечат от алкоголизма. Доктор-то хороший, даже с известным именем оказался.
– Вот видишь, как хорошо все кончилось, – улыбнулся я. – Как в доброй детской книжке. Все злодеи наказаны, все герои получили подарки и радостно пляшут на лужайке. Ты не хочешь радостно поплясать на лужайке?
– Хочу.
– Тогда я за тобой заеду, когда выпишешься. Знаю я одну лужайку…
– Только не «Алебастр», пожалуйста, – серьезным тоном сказал Мартин.
Приехав домой, я обнаружил, что холодильник пуст, а пищедоставка не работает в связи с профилактикой. Ничего не оставалось, кроме как тащиться в ночной супермаркет.
Прямо у входа в меня врезался низенький человек, куда-то спешивший, уставившись себе под ноги. Он ойкнул и извинился, но я придержал его за плечо:
– Товарищ капитан! Добрый вечер! Курицын, а это был он, желчно сказал:
– Не такой уж и добрый. Тем не менее здравствуйте. Давно вас не было видно.
– Африка, потом Украина, – развел я руками. – По городам и весям.
– В Африку вас занесло… А мой-то погиб, – сухо сказал капитан, и я даже не понял, о ком он. А потом вспомнил:
– Сын?
– Вовка… Их из Намибии перебросили в Мозамбик, когда наши стали мир укреплять… Против морской пехоты. Они сдаваться уж было собрались, свои же все-таки, а по ним с орбитальной платформы, лазерами… Прислали страховку и благодарность. Сволочи…
Я молчал, потому что не знал, что я могу сказать этому маленькому злому человеку. Он, наверное, и не ждал от меня никаких слов, потому что буркнул себе под нос слова прощания и побежал дальше.
А я вспомнил, как в джунглях Африки, на краю лагеря, в клетке из бамбуковых стволиков сидел бабуин. Как он злобно скалился и бросался на прутья, как просовывал сквозь них лапу наружу и пытался дотянуться до черных солдат, дразнивших его…
– Чего обезьянку тираните? – спросил тогда Федор у нашего земляка наемника.
– А это пленный, – усмехнулся тот – Бабуин-стрелок. Не слыхали? Говорят, наша разработка, в свое время проданная ЮАР.
Я подошел тогда ближе и взглянул бабуину в глаза. Ничего, кроме жуткой злобы.
Что они здесь все творят, черт побери, подумал я, и бабуин плюнул мне в лицо.
Вот тогда все и началось.
Нет, началось значительно раньше, когда мистер Бэбедж построил свою чертову вычислительную машину…
А еще я вспомнил микрочип, который спрятал под камнем в цветнике Маши, подруги шофера Коли.
Надеюсь, там он и сгниет.
Хотя все ненужные вещи в этом мире имеют свойство не пропадать ни при каких обстоятельствах.
Наверное, потому, что жизнь человека не делится на этапы, хотя иногда кажется, будто что-то кончилось, что-то началось… Ерунда. Жизнь – это такая лента. Длинная. А может быть, даже бесконечная. Лента Мебиуса. Она переворачивается где-то там, далеко… Переворачивается и идет снова, дальше. Закручивается, сращивается… Без конца.
Мой кабинет, в котором я почти никогда не сидел, все тот же, словно я и не покидал его. Все по-прежнему, даже пыль старая. Следы от пальцев на черном пластике…
Впрочем, кому это интересно? Кроме меня, наверное, никому.
После событий на Украине прошло уже достаточно времени. Год. Я успел отдохнуть, прийти в себя. Успел дать в рожу очередному полкану. Потому я все еще капитан, хотя мог бы… Или нет? Какой из меня, на фиг, майор? Майор – это уже что-то степенное, серьезное. Я же как был экстремалом, так им и остался.
Только ночные звонки меня больше не беспокоят, и, что там происходит в виртуальном мире, мне неизвестно. Впрочем, если Артем не звонит, значит, не нужно…
Вуду почти оправилась от происшедшего. Она все чаще и чаще возвращается в реальность. Откуда? Я не знаю, а спрашивать не имею желания. Просто сижу возле ее кровати и жду, пока она откроет глаза или когда в этих глазах появится осмысленное выражение.
Доктор Мурзилка, который ее теперь лечит, говорит, что это не кома и не просто потеря сознания, а что-то другое. Что, понять трудно, но лечению поддается. Я очень ему верю, особенно когда выяснилось, что он не просто кустарь-алкоголик, а в прошлом едва ли не мировое светило.
Так проходит мое свободное время, Мурзилка что-то говорит, говорит, бубнит… А я сижу возле кровати и жду. Вот она откроет глаза и скажет…
Мурзилка утверждает, что все будет в порядке. Я ему верю…
Таманский на связь не выходит. Он занял пост заведующего отделом оперативных новостей в «Юропиэн геральд» и загружен по самые уши. Эта служба была сотворена специально для него. Мне кажется, он доволен.
Последний репортаж Таманского был из Берлина с церемонии подписания мира.
Единственный, о ком я ничего не знаю, это Шептун. Через три дня после того, как его поместили в клинику, на больницу был совершен налет. И Шеп пропал. Мурзилка утверждает, что ему крышка, такой перегрузки не перенесет ни один организм. В клинике у него были шансы, а так…
Не знаю. Киберандеграунд молчит. Уж что-что, а смерть самого Шептуна не прошла бы незамеченной.
Хотя скоро такого понятия, как «кибер», вообще не будет. Парламент с подачи некоего Александра Рэта отменил пятидесятипроцентный барьер для КИ. Теперь получается, что нет никакой разницы между человеком и кибером… Хорошо это? Или плохо?
Наверное, просто не имеет значения.
Не хочу думать только об одном… Мы уничтожили не все чипы. Я знаю это точно. Таманскому я не сказал. Зачем ему?
В палате тепло и тихо. В коридоре молчит неработающий телефон. Пришлось отключить его на время…
Я сижу возле ее кровати и жду. Прошел год… Сложный и запутанный год. За окнами снег. Сейчас Вуду придет в себя, и мы выпьем шампанского. Натурального, я могу себе это позволить. Сначала выпьем, а потом покурим травки, хотя Мурзилка страшно ругается и грозит выставить меня из клиники к такой-то матери… Но сегодня он дома. Любые праздники повергают доктора Кравченко в жесточайшее уныние, вероятно, по причине хирургически привитой ему неспособности пить.
Сейчас Вуду очнется, мы выпьем, покурим и займемся любовью. Экстремалы мы или нет?!
И ни о чем не будем думать. Ни о чем.
Тихо. Снежинки, как камни, падают через черную ночную воду.
Я просто устал. Это пройдет. Обязательно пройдет.
В приемной зазвонил телефон…
Первым оказался тот самый паренек с финским «Пойка». Вскинул трубу к плечу… Я зажмурился. А зря. Надо было уши заткнуть!
Зато когда мы влетели в облако висящей в воздухе пыли, дверей перед нами уже не было. И лестницы, о которой говорил Таманский, тоже не было… Здоровенная дыра открывала доступ к покореженным дверцам лифта. По бокам вверх уводили узкие лестничные проемы.
– Куда? – спросил меня командир подразделения.
– Вероятно, вниз, не может у них тут все в одном здании помещаться. И лаборатории, и операционные… Языка надо.
– Двое вверх, там пулеметные гнезда. Живого, хотя бы одного.
Две фигуры в камуфляже рванули наверх, повинуясь приказу.
– Лифт работает?
– Работает…
– Козлы! Минируй. Пойдем по шахте. Сколько этажей?
– Максимум два, скальное основание близко.
А меня не покидало ощущение, будто не я участвую в штурме, а кто-то другой. Похожий на меня.
Наверху громко закричали. Грохнула автоматная очередь. По лестнице скатился человек в черном. Точнее, это мне показалось, что он был одет во все черное… Просто он сгорел… В надземной части здания начинался пожар.
Двое в камуфляже волокли под руки сектанта. Парня лет двадцати трех с почти начисто сгоревшими волосами.
– Есть язык… – Парня кинули мне в ноги.
– Сколько этажей в здании?! – заорал я, хватая его за грудки. – Сколько?
Глаза у парня бегали, губы дрожали. Чем-то он мне напомнил Леху…
– Два… а-а-а… – Язык у парня заплетался. Я ударил его по лицу:
– Девчонка где?
– Какая?! Не знаю никакой девчонки! Я двинул ему коленом в живот:
– Черная! И еще Лора Кудряшова где?!
Вдруг лицо парня исказила гримаса, которую я уже видел. Где? Когда? У кого? Я вспомнил, что такое выражение лица было у Шептуна, когда он спросил меня по поводу чипа.
– Скажите, – спросил он меня ровным голосом. – А что вам понадобилось в этой игре?
– Что? – Перемена была настолько резкой, что я даже не понял, о чем он.
Я разжал руки, тело сектанта брякнулось на пол. Приняло сидячее положение…
– Я хотел бы знать, что вас вовлекло в эту игру. Это ведь совсем не ваше дело, – продолжил он. – Хочу понять. Я достал пистолет и прицелился.
– Вы представляете третью силу? – поинтересовался сектант. Или это был совсем не он, а кто-то другой. Находящийся невероятно далеко… В тиши орбиты, смотрящий на меня сверху, могучий и беспомощный одновременно. – Мы знаем о ее существовании, но контакт не устанавливали, поскольку не постигаем ее природы. Так называемое независимое сознание не вписывается в модель вашего мира и не вписывается в модель нашего мира. Значит, оно не должно существовать. И вот теперь мы видим, что оно желает играть в свою игру, активно вмешиваясь в наши действия. Почему именно вам предпочтительнее игра этого…
БАМ! Мой пистолет хлестко ударил в ладонь.
Говорящая машинка распалась… Это была глупая мысль – взять «языка».
– Вниз, вниз, вниз! – Я обернулся и увидел, как команда уже сыплется в развороченную шахту лифта.
На площадке остался только я. И мертвый сектант. Пешка, сброшенная с игровой доски. Кто? Он или я?..
Нас все-таки зажали в операционной.
На втором уровне.
Откуда набежала эта толпа боевых киборгов, мы так и не поняли. Трое остались лежать на пороге комнаты, отбросив назад волну атакующих.
Вообще же, пока мы добрались до операционной, полегла почти половина отряда. Теперь вместе со мной в комнате забаррикадировались пятеро. И Вуду…
Мы нашли ее на операционном столе. Хирурга я пристрелил лично.
Вуду бессмысленно смотрела в пространство, и мне очень хотелось думать, что это действие наркотиков…
– Кидай Шептуну сообщение, – сказал я связнику-киберу. – Можно. Мы взяли объект.
Связник ничего не ответил. Просто глаза его сделались пустыми-пустыми. Далекими, как у Шептуна.
В этот момент киберы пошли на штурм.
И мы стреляли…
Стреляли…
Стреляли…
Пока раскаленные стволы наших автоматов не перекосило от злобы. Пока пороховая гарь не начала выедать глаза. Пока не кончились боеприпасы.
Большая, покрытая кафелем операционная походила теперь на бойню. Пол, залитый кровью, мертвые вперемешку с гильзами и каменной крошкой… Погас свет…
Мы кинули световые маячки и били на их неясный свет, в котором кружились страшные, нечеловеческие тени. Глаза Вуду смотрели в темноту… По подбородку сползала тонкая струйка слюны.
Где-то наверху Шептун сжигал свой мозг, сжигал свое тело, сжигал всю свою аппаратуру, чтобы Артем, пользуясь ресурсами доступных «дружественных» ИскИнов, мог попасть сюда. Попасть в тела этих опутанных сетью нелепой веры людей. Чтобы перегрузить, уничтожить, спалить то, что заставляло их быть единой сетью, фигурами… Пешками и королями, но фигурами, только фигурами для «божественной» игры.
Звездный час Шептуна, жаль, что я этого не вижу…
Боек отозвался гулким «бам», и я понял, что больше ничего не увижу. Вероятнее всего, никогда. Я уже выхватил короткий нож, но остановился: в операционной царила тишина.
– Все, что ли? – спросил из темноты командующий подразделением.
– Не знаю… Шептун, кажется, сделал… – ответил я, прислушиваясь.
– Всех?
– Может быть, и всех… Или только на этом этаже…
– Подождем? – Кто-то другой вступил в разговор.
– Подождем, – согласился я, нащупывая голову Вуду. – За нами придут, если все хорошо…
Про себя я подумал, что, если по нашу душу придут солдаты одной из заинтересованных сторон, нам крышка.
Еще чуток посидим и будем выбираться…
Световые маячки догорели. Едва теплился только один, самый дальний. В темноте что-то шептал командир. Я разобрал только два слова:
– Не вижу ничего… не вижу…
– Кто-то идет, – настороженно сказал голос, который предлагал подождать.
Теперь и я услышал осторожные шаги. Где-то впереди царапнул глаз свет фонарика.
Мне в руку ткнулась ребристая рукоятка пистолета.
– Ты давай, – горячо зашептал в ухо командир. – Я не вижу ни хрена…
Я разглядел, что лицо у него залито чем-то черным. Кровью. Может быть, глаза зацепило.
Фонарик впереди снова мелькнул.
Я прицелился.
– Э-э-й… Э-э-й… – Голос слабый, но знакомый. Я потянул курок на себя.
– Э-э-й… Мартин! Мартин!
Таманский.
– Ты посмотри, сколько настреляли. Ты посмотри… Это ж с ума сойти! Ты только посмотри…
Коля.
По лицу потекло что-то теплое. Я с удивлением понял, что плачу.
26. КОНСТАНТИН ТАМАНСКИЙ
Независимый журналист
Мы погрузили в обнаружившийся неподалеку совершенно целый «опель» Мартина и Вуду. Коля принялся ковыряться в охранной системе, бормоча себе под нос сложные ругательства с примесью украинской мовы, а я крикнул воякам:– Шептуна! Шептуна ищите!
Они, очевидно, прекрасно знали, кто такой Шептун, и тут же бросились выполнять приказание. Я тем временем включил приемник в машине, и в салон ворвался голос диктора:
– … В районе Гомеля. Южнее Новозыбкова идут тяжелые оборонительные бои. По утверждению очевидцев из мирного населения, покинувших зону боев, немецкие войска применяют тяжелую полевую артиллерию и ковровое бомбометание…
Голос пропал в налетевшем шорохе помех. Я поморщился – туго забинтованное и залитое каким-то быстротвердеющим пластиком плечо тупо ныло. Что они там мне понавертели, любопытно знать? Двигатель завелся.
– Теперь куда? – спросил Коля. Тревожные события последних часов сделали его куда менее многословным.
Я все хотел спросить, нашла ли Маша покойника в подвале, но решил оставить это на потом.
– Пока ждем здесь. Мне нужен Шептун.
– Шептун так Шептун, – сказал Коля, достал из кармана что-то похожее на соевый батончик и принялся, чавкая, жевать.
Мартин и Вуду сидели сзади, обнявшись, что твои голубки. Хотя юмор был неуместен: Вуду явно не в порядке, ее пустые глаза меня пугали. Мартин тоже понимал это, мало того, по щекам у него катились слезы, и я сделал вид, что ничего не замечаю… Странно, но я в этой компании, если не считать Колю, выглядел наиболее спокойным. Втянулся, что ли?
В стекло с моей стороны настойчиво постучали. Я повернулся и увидел здоровяка из Службы Тьюринга. Как его, Лалич, Ладич?
– Что вам угодно? – спросил я, приоткрыв дверцу.
– Ну вы тут нашумели, – с оттенком уважения в голосе промолвил Лалич. – Слышали хоть, что в стране творится?
– В которой? – уточнил я.
– Во всех.
– Примерно… Ч-черт.
Это относилось не к Лаличу, а к Шептуну, которого только что вынесли на руках двое солдат. Они положили его на травку неподалеку от дома. Я выбрался из салона, бесцеремонно оттолкнув Лалича.
Шептун лежал навзничь, бессильно разбросав руки, и я с первого взгляда понял, что дело плохо. Солдаты топтались поодаль, пыхтя и вздыхая.
– Может, доктора позвать? – спросил один.
– Не надо. Нужен специальный доктор. Коля! Коля! Гони за врачом! Ищи Мурзика своего или еще кого, только чтобы через пять минут он был здесь, ясно?
«Опель» с Мартином и Вуду уехал, а я запоздало подумал, что Вуду тоже, вполне возможно, нуждается в Мурзиковых услугах… Лишь бы не спрятался наш алхимик и не нажрался… А это еще кто?
Лалич, подошедший к нам, удивился не менее моего.
– Испепелю капища диавольские! – зычно разносилось над пожарищем, голос перекрывал редкие звуки выстрелов.
Отец Петр собственной персоной. В развевающейся рясе, борода набок, в руках – автомат. Бог ты мой, а я про него совсем забыл в суматохе! И планы же какие-то на него у меня имелись, и все такое прочее…
– Отец Петр! – позвал я.
Попик повертел головой, узнал меня, радостно заулыбался и поспешил к нам, смешно подбирая рясу и размахивая автоматом.
– А я так и думал, что вы не зря приехали! – заявил он, пожимая руки мне, солдатам и Лаличу, который, кажется, вовсе уж ничего не понимал. Потом заметил лежащего Шепа, пал на колени и пощупал пульс.
– Чуть живой, – озабоченно сказал отец Петр. – В больницу его надо.
– Сейчас доктор приедет.
Я тоже присел рядом. Глаза Шепа закатились под лоб, на щеке засохла струйка крови.
Поп затянул что-то свое, положив автомат возле Шепа, один из солдат неожиданно бухнулся на колени и тоже что-то забормотал.
На Бога я не надеялся, а надеялся только на Колю, каковой и появился самым чудесным образом. Он вылез из машины, волоча за собой трезвого, но упирающегося доктора Мурзилку.
– Вот он, доктор-то, – радостно сообщил Коля, встряхивая свой улов. – И ничего он не пьяный, доктор, и не мертвый! Спрятаться хотел, так я его слегка… того…
Мурзилка потер внушительный фонарь под глазом.
– Вам что, деньги не нужны? – спросил я.
– Нужны. Но мы же вроде как расстались.
– Значит, не навсегда. Посмотрите, что с этим человеком.
Отец Петр потеснился. Врач дико взглянул на него и принялся ощупывать Шептуна. Задрал ему веки, потыкал пальцами куда-то в шею, потом достал из кармана хитрый блестящий приборчик и приложил к Шепову виску. Посмотрел на шкалу, где мигала какая-то красненькая стрелка, и озабоченно покачал головой.
– Что? Что случилось? – Я дернул его за плечо.
– Перегорел ваш товарищ, – пробормотал доктор, убирая приборчик. – Надо его тащить в больницу, да в хорошую больницу, у нас таких нет. И в Киеве нет.
– Хорошо, мы полетим в Москву. Прямо сейчас. Вызывайте вертолет!
Я оглянулся на солдат, те вроде как не возражали.
– Там у вас девушка в машине, – добавил доктор. – Ее бы тоже надо с ним…
Пока ждали вертолет, а доктор Мурзилка старался облегчить страдания Шепа, я разговорил успокоившегося немного Мартина. Больше всего он переживал за так и не найденную девушку, во вторую очередь – за Вуду. Я убедил его, что с Вуду как раз все будет в порядке (во что сам не слишком-то верил), а девушку мы найдем (во что я не верил вовсе, так как в этой буче вряд ли кто-то уцелел, да и если ей успели вставить чип…).
Я не знал, что буду врать Мартину дальше, да и не хотел сейчас об этом думать. Все сильнее ныло плечо – наверное, отходил наркоз, над городом с ревом проносились звенья фронтовых бомбардировщиков, на западе что-то рвалось… Наверное, украинские вооруженные силы все-таки решили встрепенуться и вспомнить о своем суверенитете, оказав сопротивление «оккупантам». Паршивое радио в машине так и не заработало, и я, вконец обнаглев, остановил штабной бронетранспортер с российским флажком на антенне.
Огромная машина остановилась, из люка высунулась голова.
– Земляк, – крикнул я, – что там творится-то?! Земляк ответил матерно и помахал рукой: мол, убирайся с дороги.
– Ну-ка, подожди, – сказали сзади, решительно отодвигая меня. Это был командир группы, перепачканный кровью и грязью, мрачно сверкавший одним глазом из-под повязок. Обладатель головы тут же вылез из люка по пояс, оказавшись старшим сержантом.
– Сержант, доложите обстановку! – рыкнул командир.
– А чего докладывать… – растерянно сказал сержант, лупая глазами. – Вроде как наши победили…
Неделя пронеслась незаметно. Большую ее часть я находился в искусственном сне, пока врачи ковырялись в моем многострадальном плече. То, что туда напихали железа, меня не пугало: я и раньше относился к киберам без особенного предубеждения, а в последние годы общался с ними достаточно много, чтобы понять, что они не хуже, а порой и лучше многих людей. Да и железо в плече, согласитесь, совсем другое дело, нежели в башке…
Когда я очухался и вновь смог самостоятельно передвигаться, я направился к дежурному доктору справиться о состоянии соратников, благо все мы лежали в Центральном госпитале Министерства обороны. Доктор, молодой и ярко-рыжий, в салатовом халате, задумчиво пил чай и приветствовал меня странными словами:
– А вот и наш герой!
Не знаю, что уж я там за герой, но я не стал муссировать эту тему и спросил, что с моими друзьями.
– Э-э… Так, сейчас посмотрим. – Он уставился на экран:
– Мыльников Мартин… Состояние хорошее, ничего серьезного… Общеукрепляющие… Сильное переутомление, но парень крепкий, будет бегать и прыгать пуще прежнего… Палата номер сорок четыре, можете навестить, он чего-то там читает… Далее… Соловьев Александр Владимирович. Здесь дело хуже, он пока что в коме.
Это Шептун, что ли? Так он, значит, Соловьев? Буду знать.
– Что, так плохо?
– Перегрузки, знаете… Как он жив-то остался, ума не приложу, – вздохнул доктор, – Пока ничего не можем обещать, и в случае если он все-таки из комы выйдет, последствия могут быть самыми непредсказуемыми.
Вот тебе раз. А я Шептуну выгоду обещал… Вот и вся выгода. Ладно, он выкарабкается, уверен. Не может Шеп не выкарабкаться! Должен! Обязан!
– А девушка?
– Которая? – осведомился доктор.
– А что, их несколько?
– Ну-у… С вами привезли двоих. Секундочку… Да, Кудряшова Лариса и Мпенза Алали.
– Кудряшова? Вы не ошибаетесь?
– С чего бы мне ошибаться, – обиделся доктор. – Так вам какая нужна?
– Обе, – сказал я.
– Состояние у обеих в принципе одинаковое, стабильное, но без улучшений. Обе перенесли сложные операции по удалению этих… микрочипов ГТ-20…
– Их так назвали?
– У нас в спецификации так числятся, а что там за ГТ, я уж не знаю. Опасная штучка, скажу я вам. Мерзкая… Так вот, обе пока без сознания, но все будет в порядке, уж будьте покойны. Так что можете встретиться только с господином Мыльниковым, палата сорок четыре. К нему уж сегодня три делегации были…
Мартин лежал в просторной одноместной палате с окнами в парк. Впрочем, окна были завешены бежевыми портьерами, так что в комнате царил приятный полумрак. Он читал толстую книжку, я с удивлением увидел на переплете золоченые буквы: «Уильям Шекспир».
– Привет! – сказал я, прикрывая за собой дверь. Мартин опустил книгу и расплылся в улыбке:
– Привет!
– Как оно?
– Нормально. На днях отпустят. Да и ты, я вижу, ничего!
– Тебя можно поздравить? – Я кивнул на капитанские погоны на столике у кровати. Мартин засмеялся:
– Да, приходили коллеги из СВР, уверяли в своем почтении и принесли приказ о повышении. Я, стало быть, опять в строю. Обрати внимание, каждое наше идиотское приключение приносит мне звездочку. Когда следующее, а? Очень уж хочется влезть в генеральскую форму!
– Если доживешь, – погрозил я пальцем. – А как же «Акварис» твой?
– Тоже навестили. Подарили, что характерно, автомобиль. Новенький «фольксваген-тапир», у тебя вроде был такой?
– Отличная машина.
– Ну вот. Просили их не забывать, обещали даже место в руководстве, но я согласился на СВР и переигрывать не стал.
– Ты мне скажи еще вот что: как Лору Кудряшову-то вытащили?
– А это уже не ко мне. Это спецназовцы, они и не знали, что это Лора. Уцелевших сектантов повыволокли, давай сортировать, а она там и оказалась. Так что моей заслуги тут нет никакой. Им с Вуду операции сделали. Успели все-таки напихать своих заморочек… Легина, кстати, поймали живым и невредимым. Вроде как заинтересовался им Тьюринг, так что не исключено, что скоро капитан Легин будет тут шастать и чего-нибудь вынюхивать. Неразборчивые у них там люди… Если его, конечно, им отдадут.
– Значит, операция прошла успешно?
– Более чем. Выловили практически всех, Артем, конечно, поработал на славу… А ведь мы едва новую войну не начали, а?
– Да. Едва.
– Репортаж-то свой написал?
– Да это уже на книгу тянет, а не на репортаж… Вот засяду да как напишу!
– Ладно, отдыхай пока. Тебя еще по спецслужбам затаскают, будешь всякие воспоминания надиктовывать… Да, с Колей и доктором Мурзиком тоже все в порядке. Коле мои – «Акварис», то бишь – обещали машину, как у меня, а Мурзика принудительно лечат от алкоголизма. Доктор-то хороший, даже с известным именем оказался.
– Вот видишь, как хорошо все кончилось, – улыбнулся я. – Как в доброй детской книжке. Все злодеи наказаны, все герои получили подарки и радостно пляшут на лужайке. Ты не хочешь радостно поплясать на лужайке?
– Хочу.
– Тогда я за тобой заеду, когда выпишешься. Знаю я одну лужайку…
– Только не «Алебастр», пожалуйста, – серьезным тоном сказал Мартин.
Приехав домой, я обнаружил, что холодильник пуст, а пищедоставка не работает в связи с профилактикой. Ничего не оставалось, кроме как тащиться в ночной супермаркет.
Прямо у входа в меня врезался низенький человек, куда-то спешивший, уставившись себе под ноги. Он ойкнул и извинился, но я придержал его за плечо:
– Товарищ капитан! Добрый вечер! Курицын, а это был он, желчно сказал:
– Не такой уж и добрый. Тем не менее здравствуйте. Давно вас не было видно.
– Африка, потом Украина, – развел я руками. – По городам и весям.
– В Африку вас занесло… А мой-то погиб, – сухо сказал капитан, и я даже не понял, о ком он. А потом вспомнил:
– Сын?
– Вовка… Их из Намибии перебросили в Мозамбик, когда наши стали мир укреплять… Против морской пехоты. Они сдаваться уж было собрались, свои же все-таки, а по ним с орбитальной платформы, лазерами… Прислали страховку и благодарность. Сволочи…
Я молчал, потому что не знал, что я могу сказать этому маленькому злому человеку. Он, наверное, и не ждал от меня никаких слов, потому что буркнул себе под нос слова прощания и побежал дальше.
А я вспомнил, как в джунглях Африки, на краю лагеря, в клетке из бамбуковых стволиков сидел бабуин. Как он злобно скалился и бросался на прутья, как просовывал сквозь них лапу наружу и пытался дотянуться до черных солдат, дразнивших его…
– Чего обезьянку тираните? – спросил тогда Федор у нашего земляка наемника.
– А это пленный, – усмехнулся тот – Бабуин-стрелок. Не слыхали? Говорят, наша разработка, в свое время проданная ЮАР.
Я подошел тогда ближе и взглянул бабуину в глаза. Ничего, кроме жуткой злобы.
Что они здесь все творят, черт побери, подумал я, и бабуин плюнул мне в лицо.
Вот тогда все и началось.
Нет, началось значительно раньше, когда мистер Бэбедж построил свою чертову вычислительную машину…
А еще я вспомнил микрочип, который спрятал под камнем в цветнике Маши, подруги шофера Коли.
Надеюсь, там он и сгниет.
Хотя все ненужные вещи в этом мире имеют свойство не пропадать ни при каких обстоятельствах.
27. МАРТИН МЫЛЬНИКОВ
Служба внешней разведки (год спустя)
Знаете, всегда трудно подводить итоги.Наверное, потому, что жизнь человека не делится на этапы, хотя иногда кажется, будто что-то кончилось, что-то началось… Ерунда. Жизнь – это такая лента. Длинная. А может быть, даже бесконечная. Лента Мебиуса. Она переворачивается где-то там, далеко… Переворачивается и идет снова, дальше. Закручивается, сращивается… Без конца.
Мой кабинет, в котором я почти никогда не сидел, все тот же, словно я и не покидал его. Все по-прежнему, даже пыль старая. Следы от пальцев на черном пластике…
Впрочем, кому это интересно? Кроме меня, наверное, никому.
После событий на Украине прошло уже достаточно времени. Год. Я успел отдохнуть, прийти в себя. Успел дать в рожу очередному полкану. Потому я все еще капитан, хотя мог бы… Или нет? Какой из меня, на фиг, майор? Майор – это уже что-то степенное, серьезное. Я же как был экстремалом, так им и остался.
Только ночные звонки меня больше не беспокоят, и, что там происходит в виртуальном мире, мне неизвестно. Впрочем, если Артем не звонит, значит, не нужно…
Вуду почти оправилась от происшедшего. Она все чаще и чаще возвращается в реальность. Откуда? Я не знаю, а спрашивать не имею желания. Просто сижу возле ее кровати и жду, пока она откроет глаза или когда в этих глазах появится осмысленное выражение.
Доктор Мурзилка, который ее теперь лечит, говорит, что это не кома и не просто потеря сознания, а что-то другое. Что, понять трудно, но лечению поддается. Я очень ему верю, особенно когда выяснилось, что он не просто кустарь-алкоголик, а в прошлом едва ли не мировое светило.
Так проходит мое свободное время, Мурзилка что-то говорит, говорит, бубнит… А я сижу возле кровати и жду. Вот она откроет глаза и скажет…
Мурзилка утверждает, что все будет в порядке. Я ему верю…
Таманский на связь не выходит. Он занял пост заведующего отделом оперативных новостей в «Юропиэн геральд» и загружен по самые уши. Эта служба была сотворена специально для него. Мне кажется, он доволен.
Последний репортаж Таманского был из Берлина с церемонии подписания мира.
Единственный, о ком я ничего не знаю, это Шептун. Через три дня после того, как его поместили в клинику, на больницу был совершен налет. И Шеп пропал. Мурзилка утверждает, что ему крышка, такой перегрузки не перенесет ни один организм. В клинике у него были шансы, а так…
Не знаю. Киберандеграунд молчит. Уж что-что, а смерть самого Шептуна не прошла бы незамеченной.
Хотя скоро такого понятия, как «кибер», вообще не будет. Парламент с подачи некоего Александра Рэта отменил пятидесятипроцентный барьер для КИ. Теперь получается, что нет никакой разницы между человеком и кибером… Хорошо это? Или плохо?
Наверное, просто не имеет значения.
Не хочу думать только об одном… Мы уничтожили не все чипы. Я знаю это точно. Таманскому я не сказал. Зачем ему?
В палате тепло и тихо. В коридоре молчит неработающий телефон. Пришлось отключить его на время…
Я сижу возле ее кровати и жду. Прошел год… Сложный и запутанный год. За окнами снег. Сейчас Вуду придет в себя, и мы выпьем шампанского. Натурального, я могу себе это позволить. Сначала выпьем, а потом покурим травки, хотя Мурзилка страшно ругается и грозит выставить меня из клиники к такой-то матери… Но сегодня он дома. Любые праздники повергают доктора Кравченко в жесточайшее уныние, вероятно, по причине хирургически привитой ему неспособности пить.
Сейчас Вуду очнется, мы выпьем, покурим и займемся любовью. Экстремалы мы или нет?!
И ни о чем не будем думать. Ни о чем.
Тихо. Снежинки, как камни, падают через черную ночную воду.
Я просто устал. Это пройдет. Обязательно пройдет.
В приемной зазвонил телефон…