Страница:
– Глупая девочка, ты ничего не понимаешь, – покачал головой Марк Габиний.
– Если над чем-то можно посмеяться, то это просто здорово. Горе, над которым нельзя смеяться, – вот что ужасно.
И опять она смутилась. Почему она все время ошибается? Потому что молода?
Или потому что глупа?
– Право, да тут нет обиды! – весело воскликнул Элий, притянул к себе Летицию и поцеловал в губы, быть может чуточку театрально, ибо в сенате Элий был сенатором, на арене гладиатором, а в театре – комедиантом. Совсем чуть-чуть. Он не надевал маску, но пользовался гримом. Рим обожает дродобные проделки. – В жизни все было так же, как в пьесе. Страсть, деньги, интриги. Последовательность не важна. Меняем их местами, правда становится ложью, ложь – игрой воображения, обман – удачей, все вместе – искусством.
В маленькой тесной уборной актеры ему дружно аплодировали. Его двойник, который то и дело начинал хромать под дружный хохот артистов, полез обниматься с Элием. Двойник был пьян. Неведомо откуда опять появился Квинт, принес коробки с пирожными и очень ловко извлек Летицию и Элия из дружеских и пьяных объятий лицедеев.
Когда они вышли из театра, уже начинало светать. Ясно было, что Элию спать не придется.
Глава 19
Пурпурная туника и пурпурная тога Цезаря лежали на стуле в таблине. Элий скинул халат и облачился в пурпур. Драгоценный пурпур, властолюбивый пурпур, обожествляющий пурпур. Неужели Элий станет когда-нибудь императором? При этой мысли сердце заколотилось сильнее. Но совсем чуть-чуть. Это может быть. Но желает ли этого Элий? Нет, не быть ему повелителем Империи. Он был неплохим сенатором. Даже не так: он был хорошим сенатором. А вот императором был бы плохим. Он должен сам себе в этом признаться. И не сожалеть. Он и не сожалеет.
Что такое пурпур, в конце концов? «…Пурпур – шерсть овцы, окрашенная кровью…»[60]
На стене таблица между двумя нишами висела новая картина аквилейского художника Тациана – подарок Летиции на свадьбу. Небольшой холст в массивной золотой раме. Прекрасная рыжеволосая женщина раскинулась на кровати, подогнув колени. Ее томная поза, и согнутая в локте рука, и улыбка на губах – все было выразительно. Женщина ждала соития. Необычного, но от этого не менее сладостного. Она ждала самого царя богов. И он явился. Золотые монеты падали с неба. И глупая служанка ловила монеты в передник. Монеты, которые в следующее мгновение превратятся в капли спермы. Картина слишком чувственная для таблица. Уж куда правильнее было повесить ее в спальне. Но Летти хотела, чтобы картина украшала таблин, и Элий не стал перечить молодой жене.
Элий взял со стола папку с дедами клиентов, раскрыл ее, но успел просмотреть только первую страницу – просьбу вдовы легионера Порции о предоставлении ее сыну средств на учебу в риторской школе. Потому как в этот момент в таблин вошла Летиция в прозрачной коротенькой тунике, держа в одной руке две золотые чаши, а в другой – бутылку вина.
Элий посмотрел на жену с удивлением.
– Разве ты не собиралась лечь? Она затрясла головой. Театр подействовал на нее так же, как и на Элия – ей хотелось лицедействовать и дурачиться.
– В прежние времена римским женщинам запрещалось пить, – заметил Элий. – Это было правильно.
– Да, да! А еще запрещалось мужу делать подарки любимой супруге. Тоже правильно? – Она лукаво прищурилась.
– Этот закон сам собою утратил силу. Что тебе подарить, милая?
– Себя. Элий, ты – мое единственное по-настоящему исполненное желание. Ты– исполнитель желаний, ты понимаешь это! – воскликнула она патетически.
– Понимаю…– сказал он спокойно.
– Ничего ты не понимаешь, – она опустилась на ковер. – Ничегошеньки ты не понимаешь, – повторила она, мотая головой из стороны в сторону. – Я кричу-кричу, зову-зову, а ты будто глухой, не слышишь ничего… ну почему ты такой, яу почему я люблю тебя такого… Иди сюда! – она хлопнула ладонью по пышному ковру. – Иди и сядь рядом со мной.
Он повиновался.
– Слушай, – она начала декламировать нараспев:
…Лишь тебя увижу
Вымолвить слова, уж я не в силах
Но немеет тотчас язык, под кожей
Быстро легкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же —
Звон непрерывный[61].
Тебе это знакомо?
– «…Соитие – трение известных органов и выбрасывание семени, соединенное с особыми спазмами»[62], – мысленно процитировал он в ответ.
– Знакомо, – вздохнула она. – Я знаю, что знакомо. Но при этом ты думаешь не обо мне.
Она поставила на пол золотые чаши и разлила вино.
– «Горькой влагою старого Фалерна»[63] наполняю твою чашу до краев.
– Мы и так выпили изрядно в гостях у актеров.
– Пей, – повторила она. – И не смей со мной спорить. Да, я пьяная, но хочу быть еще пьянее. И ты тоже… будешь пьяный… Обо всем забудешь. Все-все забудь… да…
Элий пригубил вино и поставил чашу на пол.
– Так не пойдет! Пей до дна и не увиливай. Сама она уже осушила свою чашу и теперь перевернула ее и пролила несколько капель на тончайший виссон ночной туники. Элий подчинился и выпил свою чашу до дна.
– Отлично! – Легация захлопала в ладоши. – Ну и что же ты помнишь?
Помнишь, кто ты?
– Я – Цезарь… Она затрясла головой:
– Пей еще! – И вновь наполнила чашу, вино полилось через край. Ковер был загублен. Элий пытался протестовать, но напрасно. Она заставила его выпить. И вновь стала спрашивать, смеясь, помнит ли он что-нибудь.
– Я был гладиатором…
Таблин плыл кораблем в бурном море. Элий делал отчаянные усилия, чтобы вернуться в реальность, однако новая чаша его доконала. Комната приобрела фантастические очертания. Мраморный бюст подпрыгнул в воздух, у него появилио руки, причем они кружили в воздухе отдельно от тела. Элий тряхнул головой, но прогнать странное видение не смог.
«Я что-то забыл… что-то важное… но стоит ли помнить это важное? Ну конечно, не стоит… ничего не стоит помнить… все надо забывать немедленно… как только что-нибудь произойдет, надо это немедленно забыть, тогда будет хорошо… все хорошо…»
Что он может помнить? Разве что-то было в прошлом? И что такое прошлое?
Тень, на которую приятно наступить. Он сказал об этом вслух. Язык заплетался.
– Вот и отлично, вот и хорошо, – приговаривала Летиция, стаскивая с него тогу. – Зачем ты надел пурпур?
В самом деле, зачем он надел тогу?
– Раз ты ничего не помнишь, значит, теперь ты любишь меня, – шептала Летиция. – Ведь ты хочешь меня? Так? И значит – любишь… Да, да, он желает ее. А кто она такая? Откуда взялась? Пришла сама или он ее позвал? Может, она девчонка из Субуры и он должен заплатить ей перед уходом? Достаточно ли она искусна в любви, чтобы быть девчонкой из Субуры? Ну, страстности ей не занимать – она целует, жадно впиваясь в его губы, сплетает свой язык с его языком, она царапается и пребольно кусается. Она опрокидывается на ковер и извивается, как змея, она требует все новых и новых ласк как доказательств любви. Но она не особенно искушена для девчонки из Субуры. Она другая. Но откуда? Как попала сюда? Разве он ее любит? Ведь он любит Марцию. И зачем он так напился? Разве пьяный угар может заменить любовь?
«Может»! – стучала кровь в висках.
Его охватило исступление. Пьяный сатир поймал в лесу белотелую нимфу. Едва
удовлетворив желание, он вновь приходил в возбуждение. Ласковый зверь, он покусывал кожу, теребил губами соски, ластился, и его ласки заставляли биться в судорогах хрупкое тело нимфы. Ее жалобный вздох выражал то ли наслаждение, то ли боль – не разобрать.
«…Трение известных органов и выбрасывание семени…»
День разгорался, и солнце вовсю светило в окна таблина. Элий и Летти спали
на ковре пьяным сном без сновидений.
Он очнулся потому, что кто-то тряхнул его за плечо и сказал нараспев:
– Элий Цезарь…
Элий замычал, не открывая глаз, и поднес руку к голове. Прикосновение вызвало нестерпимую боль. О боги, никогда в жизни он так не надирался.
– Элий Цезарь, – вновь позвал кто-то. Голос был женский. Но не голос Легации. Значит, придется открыть глаза. А так не хочется. Элий разлепил веки. Прямо над собой он увидел опрокинутое женское лицо. Немолодая женщина склонилась над ним и трясла за плечо. Элий попытался v встать, но не смог – комната опрокинулась, а пол накренился, Элий вновь повалился на ковер. В висок над правой бровью ввинтилась раскаленная игла.
– Я принесу кофе, – сказала женщина. – На кухне кто-нибудь есть?
– Кто-то есть, – Элий спешно прикрыл ладонью рот, сообразив, что от него должно нести перегаром.
Женщина ушла. Во всяком случае лицо ее исчезло Теперь Элий мог разглядеть потолок. На росписи Гек-тор прощался с Андромахой. На заднем фоне высились храмы Илиона, скульптуры и колонны сильно смахивали на римские. Элий подумал, что проигравший Гектор ему всегда нравился куда больше победителя Ахилла.
Элий вновь попытался подняться и опять не смог – в этот раз ему помешала голсх Летиции, что покоилась у него на плече. Летти мирно посапывала, и от нее изрядно несло вином. Отлично! Они спят на ковре в таблице, укрытые – кто бы мог подумать! – пурпурной тогой Цезаря. Хорошо хоть не нагие! Элий повернулся и глянул на хронометр. Стрелки часов указывали полдень! Ну и ну! Еще час назад он должен был начать прием своих клиентов. И что в таком случае делает проходимец Квинт? Надо полагать, тоже дрыхнет! Элий слегка тряхнул Летицию за плечо. Никакого эффекта. Он тряхнул сильнее. Она замычала и перекатилась на другой бок.
– Летти! Вставай! – проорал он ей в ухо. Она скорчила болезненную гримасу и вновь принялась поудобнее устраиваться у него на груди.
– Уходи скорее! – прошипел он. – Ко мне пришли клиенты.
– Ну как же, помню… Двадцать семь штук, – сквозь сон пробормотала она. —
Выдай каждому по тысяче сестерциев и отошли подальше. Чтоб не мешали, – она сладко, как ребенок, причмокнула губами.
Элия разбирали смех и злость. Никогда, кажется, он не попадал в столь дурацкое положение. С трудом поднялся – не на ноги, а всего лишь на четвереньки-и попытался отыскать свою тунику. Она нашлась под столом. Одевшись, он принялся придумывать план срочной эвакуации супруги. Добраться из таблица до спальни можно было в этом особняке только через атрий. А там уже собрались клиенты, и – судя по голосам – им давно надоело читать медные доски с перечислением заслуг рода Дециев и выдержками из старинных преданий, а также рассматривать восковые маски и бюсты бесчисленных императоров. Пройти через атрий в своей прозрачной тунике из виссона Летиция никак не могла. Впрочем, она вообще не могла никуда идти. Тут Элий вспомнил, что явился в таблин в халате, а тунику надевал уже здесь. Персидский халат – это выход. Халат нашелся висящим на бюсте Юлии Кумской работы Марции. Марция… Сердце кольнуло, но не так сильно, как прежде. Неужели он когда-нибудь привыкнет и не будет всякий раз вздрагивать от боли? Неужели этот миг наступит? Какое счастье! Он так и подумал: счастье. Счастье – это отсутствие боли, – считают стоики. Когда-то Элий не понимал этого, теперь понял и принял.
Элий подобрал валявшуюся на полу тогу и повесил ее на бюст Юлии Кумской вместо халата. Потом стал искать сандалии, вспомнил, что явился из ванной босиком. Несомненно, этот день будет исключительным днем в его жизни. После очередной неудачной попытки разбудить Летицию он закатал юную беспутную супругу в персидский халат, взвалил на плечо и вышел в атрий, придерживая теплую сопящую ношу одной рукой, а другой держась за стену – боялся, что без ортопедической обуви правая нога может подвернуться и он грохнется на пол вместе с Летти. В атрии дожидались шестеро. Хорошо хоть не двадцать семь.
– Будьте здоровы, – сказал он, ни на кого стараясь не смотреть, на мгновение оторвал руку от стены и тронул щеку.
Вспомнил, что брился после ванны, стало быть утром. Краем глаза заметил улыбку на губах немолодого долговязого человека в очках. Как его зовут? Марк Мессий, кажется… Принял имя патрона, и при этом то подлизывался, то дерзил… Кажется, у этого типа сгорел магазин, а страховки не было. Ну что тут поделаешь? Ничего. Восстановить магазин без денег так же трудно, как добраться с Летицией на плече до лестницы, ведущей на второй этаж к спальням. А вот и перила! Элий вцепился в них и принялся карабкаться наверх. Правой ноги он не чувствовал. Не по ступеням шел, а шагал по облакам.
– Он же пьян, – сказал кто-то внизу.
– Да, я пьян… я пил всю ночь напролет.. У кого есть еще вопросы? – дерзко отозвался Элий, останавливаясь на верхней площадке лестницы и глядя вниз, но никого не видя. Он вообще ничего не видел, кроме голубоватого тумана, что плавал внизу и не желал рассеиваться. Интересно, откуда в атрии туман? Да еще в полдень?
Он толкнул дверь в свою спальню и свалил Летицию на кровать. Комнату Летиции после нападения гениев выкрасили заново, и дверь туда была заперта, дабы запах краски не распространялся по дому.
Элий буквально слетел вниз и вернулся в таблин. Женщина, которая разбудила его, уже была здесь. На столе стоял поднос, и на нем чашка с дымящимся кофе. Элий выпил кофе залпом, обжигая язык и нёбо.
– Табачную палочку? – спросила женщина. Он помнил ее имя: Порция. Он должен был разбирать ее дело первым. Когда-то он сделал ей щедрый подарок, но лишь огорчил ее. Помогать надо тоже уметь. О том, как оказывать благодеяния, римляне написали множество трактатов. Но разве в трактате можно предвидеть все нелепые случайности, на которые жизнь никогда не скупится?
– Я не курю. – Элий вдавил кнопку звонка. Прислушался. Никто не собирался идти.
– Слуги спят, я не стала их будить. – Порция смотрела на Элия с улыбкой. – Помочь надеть тогу?
– Если нетрудно.
Она вновь улыбнулась, сняла пурпур с мраморного бюста Юлии и ловко обернула ткань вокруг тела Элия, потом принялась расправлять складки.
– У тебя хорошо получается, – заметил Элий.
– Я занималась этим десять лет. Работала секретарем у одного помешанного на тогах квирита. Укладывала складки раз пять на дню. Так что я отлично расправляю тоги и варю кофе.
– Извини, что задержал тебя.
– Ничего страшного. Ну вот, все готово. – И вдруг протянула руку и погладила его по голове. – У тебя совсем юная супруга, Цезарь. Будь с нею нежен, – она вздохнула и отдернула руку, сообразив, что ведет себя слишком фамильярно со своим патроном. – Мы с мужем были вместе после свадьбы пять дней. А потом… Потом он ушел на войну.
– Я помню войну, – сказал Элий тихо. – Больницу помню. Кровати стояли одна к другой. Двадцать кроватей. Безрукий у дверей. А рядом парень без двух ног. Отец лежал у окна. Рамы были всегда открыты. За окном цвело гранатовое дерево. Опавшие алые цветки усыпали подоконник… и одеяло… и подушку… Я почему-то думал, что цветки восковые. А они были настоящие. Все в палате знали, что отец умирает. Все, кроме него. Он каждый день говорил, что поедет со мной в Афины, когда кончится война. Я потом учился в Афинах пять лет. Но эти пять лет не могли заменить… ничего не могли заменить. Элий замолчал и раскрыл папку.
– Новой войны не должно быть, – сказала Порция. – У меня единственный сын.
Я не могу… его потерять…-она замолчала.
Элию показалось, что она плачет. У него самого перехватило горло.
– Не все от нас зависит.
– От меня – может быть. Но ты – Цезарь. Ты наделен Высшим Империумом…
Неужели… Элий смотрел на нее и не отвечал..
– Монголы обещали сохранить горожанам жизнь и имущество, а вместо этого вывели всех жителей из города, отделили мужчин от женщин, детей от стариков. Потом выбрали искусных мастеров, но только тех, какие им были нужны. Потом выбрали самых красивых женщин и раздали их сотникам и особо отличившимся воинам. Остальных перебили, зарубили мечами на глазах у тех, кто остался жив. После этого город разграбили…» – всплыл в его памяти кусок из доклада погибшего репортера.
Они придут. Варвары обязательно придут, и тогда… что тогда?
– Твой сын Понтий учится в риторской школе. Отзывы хорошие. Ты просишь оплатить учебу. – Элий глянул в записку, отыскал нужную цифру и выписал чек. К чему учиться, если придут варвары? Все теряет смысл, когда приходят варвары.
– Доминус Элий… – начала было она. Он махнул рукой, давая понять, что слов благодарности не нужно.
– Хочешь работать у меня? – предложил вдруг. – Нужен помощник моему секретарю Тиберию. Ты прекрасно варишь кофе и укладываешь тогу. Надеюсь, что с бумагами ты управишься не хуже. Тиберий – опытный секретарь, но он не успевает следить за всем. У Цезаря практически нет власти, зато бумаг достаточно. Я уверен – ты мне подойдешь.
Она растерялась.
– Ты говоришь серьезно?
– Когда у меня болит голова с похмелья, я никогда не шучу. Ты согласна?
– Прямо сейчас можно приступить?
– Ты же видишь, какой в этом доме хаос. Она засмеялась, потом смутилась и постаралась принять серьезный вид.
– Сварить еще кофе?
– Разумеется. И всем в приемной тоже. И позови следующего клиента.
Следующим оказался как раз тот худощавый человек, у которого сгорела лавка. Он долго раскладывал на столе бумаги и нудно объяснял, сколько и чего требуется на ремонт. И что банк не дает ссуду и… Элий забрал у него бумагу и глянул на итоговую сумму. Потом вытащил из папки расчеты, подготовленные Тиберием. Суммы разнились в пять раз. Даже если учесть, что Тиберий по своему обыкновению жмотничал, все равно клиент завысил расходы минимум втрое. Элий скомкал его бумагу и швырнул в корзину.
– Через месяц принеси расчеты, где не будет ни одного лишнего асса. Тогда и поговорим. Долговязый вскочил:
– Я не позволю так обращаться со мной! Я знаю свои права! – голос его сорвался на визгливые нотки. – В Тартаре уготованы места тем, кто дурно обращается со своими клиентами.
Визг наждачной болью отозвался в правом виске. Занятно, если за подобные грехи отправляют в Тартар, то куда девают насильников, предателей и убийц?
Элий подпер голову ладонью и глянул на клиента снизу вверх:
– Я, конечно, пьян, – сказал он, качая головой. – То есть с похмелья. Я почти не спал. Не отрицаю. Но не надо считать меня дураком. Договорились?
Долговязый закусил губу.
– Я хотел расширить магазин, и обновить витрину, и…
– Речь идет о восстановлении торгового зала после пожара, – перебил его
Элий. – А расширять магазин ты будешь из своей прибыли, а не за мой счет, – он протянул клиенту записку Тиберия. – Если этой суммы достаточно, я выпишу чек.
Долговязый глянул на скромные цифры, хотел гордо отказаться, но вместо этого понуро опустил голову и выдавил: «Да».
«А мог бы получить в два раза больше», – усмехнулся про себя Элий.
Оставшихся троих он слушал вполуха, когда просили – одаривал, благо просили по мелочи, когда протягивали бумаги с жалобами, брал их и складывал в папку. Глаза у него закрывались сами собою, и ему приходилось подпирать голову рукою, а пальцами прикрывать глаза. Какой позор! Сегодня вечером весь Рим будет говорить о мальчишеской выходке Цезаря. К счастью, в этот раз на прием явилось всего семеро клиентов.
Принимая из рук Порции новую чашку кофе, Элий от всей души посочувствовал своим далеким предкам, которые принимали клиентов ежедневно, да не по пять и не по шесть человек, а порой и по сотне. И находили в этом удовольствие.
Элий указал Порции на кресло напротив.
– Ты еще что-то мне хочешь сказать,едь так? Она кивнула.
– Юний Вер, он твой друг? – спросила Порция.
– Да, а в чем дело? – Элий замер, не донеся чашку до губ.
– Он живет в доме рядом с нашей инсулой. Мне показалось, что он болен.
Очень болен. А последние «дни он вообще не выходит. Я хотела позвонить вигилам. Но передумала. Решила поговорить с тобой.
Элий выскочил из таблина, подвернул ногу, едва не упал, но все же добежал до комнатушки слуг и буквально стащил Квинта с кровати.
– Немедленно в машину! – проорал он в ухо своему агенту.
Надо отдать должное Квинту – он мгновенно вскочил.
Через несколько минут пурпурное авто мчалось по улицам, отчаянно сигналя и распугивая прохожих. Остановилось возле неказистого домика и вновь принялось сигналить. Из окон соседних инсул наружу тут же вывесились десятки голов. Но старинная вилла казалась вымершей. Элий принялся колотить в дверь. Безответно.
– Ломай! – приказал Цезарь Квинту. Вдвоем они высадили дверь. Внутри царило запустение. По углам реяли лохмотья паутины. Мусор плотным слоем покрывал пол. Пахло лекарствами и скисшей пищей. В спальне на неопрятной кровати, застеленной грязными простынями, спала худая кошка. В дом она пробралась? через сломанную оконную решетку. Судя по всему, Юний Вер исчез уже давно.
Когда Элий вернулся домой, Летиция не спала. Она сидела на кровати, поджав ноги, и читала какую-то бумагу, держа в руке чашку с недопитым кофе. Листки рассыпались по простыням, на одном остался темный кружок – след от чашки с кофе.
Летиция нашла бумаги Квинта. Элий помнил текст наизусть:
«Город закрыл ворота и приготовился к обороне. Но монголам удалось пробить в стенах бреши, и они погнали впереди себя пленных, прикрываясь ими, как живым щитом. Если пленные отступали назад, монголы их убивали и гнали вперед новых. Когда монголы ворвались в город, они поголовно истребили жителей, от города остались одни развалины. Но, прежде чем уйти, они заставили нескольких пленников бродить по руинам и кричать, что варвары ушли.
Те, кто прятались в развалинах, выходили, и их убивали».
Он забрал у нее записки и спешно запихал листки в папку.
Она медленно подняла голову и, глянув на Элия расширившимися глазами, прошептала:
– Это правда? Он кивнул.
– И Рим будет с ними воевать? – ее голос дрогнул. Точно так же дрогнул голос Порции, когда она говорила о войне. Эти две женщины знали, что будет война. А префект претория Марк Скавр – нет: Он даже не ответил на записку Цезаря. Тупица! Элий спрятал папку под тогу и шагнул к двери.
– Куда ты? – выкрикнула Летти вслед, будто он уже уходил на войну.
Элий не стал слушать возражений и прямиком прошел в таблин префекта претория – адъютант и охрана не посмели остановить Цезаря. Элий молча положил сколотые скрепой листы Скавру на стол.
– Что это? – префект претория брезгливо приподнял листы.
– Рассказ о том, как были разграблены Экбатаны. И другие города. А также сведения последних передвижениях монголов и об их лазутчиках. Об их вооружении и тактике. Я уже сообщал тебе обо всем этом в краткой записке. Но на тебя, как видно, это не подействовало.
Скавр отбросил листки на край стола и откинулся в кресле. Броненагрудник вспыхнул в луче солнца, пробившегося в щель меж тяжелыми шторами, и тут же погас.
– Я не читаю рассказы. – Тонкие пальцы Скавра гладили львиные морды на подлокотниках кресла.
– Так изволь, я тебе прочту, – Элий перелистнул первую страницу.
– Мне некогда.
– Выслушай или…– он не договорил и стиснул зубы, чтобы не дать оскорбительным словам вырваться наружу.
– А что ты сделаешь? – насмешливо спросил Скавр.
– Не выпущу тебя отсюда.
Скавр снисходительно рассмеялся.
– Ах. да, я забыл. Ты же бывший гладиатор. Ну хорошо, читай. Только быстро.
Элий вновь сдержался, чтобы не ответить дерзко. Дальнейшая перепалка ни к чему не приведет. А ему надо было убедить префекта претория, что враг опасен.
И он стал читать:
«…город закрыл ворота и приготовился к обороне…»
Скавр притворно зевнул, как зевал на пиру во время чтения Декларации прав
человека. Человека, который видел смерть вблизи, вряд ли могли поразить слова. Однако и Элий слыхал не раз зловещий свист крыльев бога Фаната[64], но слово не утратило над ним власть.
– А что дальше? Меня интересует, что делали монголы, когда разграбили Экбатаны? – Опять притворный зевок.
Ясно было, куда клонит Скавр, но Элий ответил:
– Они забрали добычу и ушли.
– Вот видишь. Ушли. Они не собираются идти на Рим. Они понимают, такой кусок им не по зубам. Мой тебе совет, самый добрый совет: не лезь в это дело. У тебя молодая жена – трахай ее на здоровье. А днем принимай просителей, щеголяй в пурпуре, пока Августа не родила нового Цезаря.
– Если над чем-то можно посмеяться, то это просто здорово. Горе, над которым нельзя смеяться, – вот что ужасно.
И опять она смутилась. Почему она все время ошибается? Потому что молода?
Или потому что глупа?
– Право, да тут нет обиды! – весело воскликнул Элий, притянул к себе Летицию и поцеловал в губы, быть может чуточку театрально, ибо в сенате Элий был сенатором, на арене гладиатором, а в театре – комедиантом. Совсем чуть-чуть. Он не надевал маску, но пользовался гримом. Рим обожает дродобные проделки. – В жизни все было так же, как в пьесе. Страсть, деньги, интриги. Последовательность не важна. Меняем их местами, правда становится ложью, ложь – игрой воображения, обман – удачей, все вместе – искусством.
В маленькой тесной уборной актеры ему дружно аплодировали. Его двойник, который то и дело начинал хромать под дружный хохот артистов, полез обниматься с Элием. Двойник был пьян. Неведомо откуда опять появился Квинт, принес коробки с пирожными и очень ловко извлек Летицию и Элия из дружеских и пьяных объятий лицедеев.
Когда они вышли из театра, уже начинало светать. Ясно было, что Элию спать не придется.
Глава 19
Игры Элия
«Скандал в театре Помпея закончился своеобразным триумфом Цезаря. Он удивил всех – и зрителей, и актеров».Элий принял горячую ванну и выпил чашку черного кофе. Ему не хотелось спать. Ночь, проведенная в театре, подействовала на него возбуждающе. Хотелось еще немного побыть актером. Он направился в таблин в халате, босиком, не хромая на самом деле, а изображая, что хромает. Он кланялся бюстам и статуям и посмертным маскам, он дурачился, как мальчишка. Ему было весело. Через четыре часа он будет принимать клиентов, выслушивать просьбы, выписывать чеки. Может, он тоже начнет ломаться и цитировать Плавта? Или этого бездарного Силана, который так тужился сделать пьесу смешнее?
«Акта диурна», 10-й день до Календ ноября[59]
Пурпурная туника и пурпурная тога Цезаря лежали на стуле в таблине. Элий скинул халат и облачился в пурпур. Драгоценный пурпур, властолюбивый пурпур, обожествляющий пурпур. Неужели Элий станет когда-нибудь императором? При этой мысли сердце заколотилось сильнее. Но совсем чуть-чуть. Это может быть. Но желает ли этого Элий? Нет, не быть ему повелителем Империи. Он был неплохим сенатором. Даже не так: он был хорошим сенатором. А вот императором был бы плохим. Он должен сам себе в этом признаться. И не сожалеть. Он и не сожалеет.
Что такое пурпур, в конце концов? «…Пурпур – шерсть овцы, окрашенная кровью…»[60]
На стене таблица между двумя нишами висела новая картина аквилейского художника Тациана – подарок Летиции на свадьбу. Небольшой холст в массивной золотой раме. Прекрасная рыжеволосая женщина раскинулась на кровати, подогнув колени. Ее томная поза, и согнутая в локте рука, и улыбка на губах – все было выразительно. Женщина ждала соития. Необычного, но от этого не менее сладостного. Она ждала самого царя богов. И он явился. Золотые монеты падали с неба. И глупая служанка ловила монеты в передник. Монеты, которые в следующее мгновение превратятся в капли спермы. Картина слишком чувственная для таблица. Уж куда правильнее было повесить ее в спальне. Но Летти хотела, чтобы картина украшала таблин, и Элий не стал перечить молодой жене.
Элий взял со стола папку с дедами клиентов, раскрыл ее, но успел просмотреть только первую страницу – просьбу вдовы легионера Порции о предоставлении ее сыну средств на учебу в риторской школе. Потому как в этот момент в таблин вошла Летиция в прозрачной коротенькой тунике, держа в одной руке две золотые чаши, а в другой – бутылку вина.
Элий посмотрел на жену с удивлением.
– Разве ты не собиралась лечь? Она затрясла головой. Театр подействовал на нее так же, как и на Элия – ей хотелось лицедействовать и дурачиться.
– В прежние времена римским женщинам запрещалось пить, – заметил Элий. – Это было правильно.
– Да, да! А еще запрещалось мужу делать подарки любимой супруге. Тоже правильно? – Она лукаво прищурилась.
– Этот закон сам собою утратил силу. Что тебе подарить, милая?
– Себя. Элий, ты – мое единственное по-настоящему исполненное желание. Ты– исполнитель желаний, ты понимаешь это! – воскликнула она патетически.
– Понимаю…– сказал он спокойно.
– Ничего ты не понимаешь, – она опустилась на ковер. – Ничегошеньки ты не понимаешь, – повторила она, мотая головой из стороны в сторону. – Я кричу-кричу, зову-зову, а ты будто глухой, не слышишь ничего… ну почему ты такой, яу почему я люблю тебя такого… Иди сюда! – она хлопнула ладонью по пышному ковру. – Иди и сядь рядом со мной.
Он повиновался.
– Слушай, – она начала декламировать нараспев:
…Лишь тебя увижу
Вымолвить слова, уж я не в силах
Но немеет тотчас язык, под кожей
Быстро легкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же —
Звон непрерывный[61].
Тебе это знакомо?
– «…Соитие – трение известных органов и выбрасывание семени, соединенное с особыми спазмами»[62], – мысленно процитировал он в ответ.
– Знакомо, – вздохнула она. – Я знаю, что знакомо. Но при этом ты думаешь не обо мне.
Она поставила на пол золотые чаши и разлила вино.
– «Горькой влагою старого Фалерна»[63] наполняю твою чашу до краев.
– Мы и так выпили изрядно в гостях у актеров.
– Пей, – повторила она. – И не смей со мной спорить. Да, я пьяная, но хочу быть еще пьянее. И ты тоже… будешь пьяный… Обо всем забудешь. Все-все забудь… да…
Элий пригубил вино и поставил чашу на пол.
– Так не пойдет! Пей до дна и не увиливай. Сама она уже осушила свою чашу и теперь перевернула ее и пролила несколько капель на тончайший виссон ночной туники. Элий подчинился и выпил свою чашу до дна.
– Отлично! – Легация захлопала в ладоши. – Ну и что же ты помнишь?
Помнишь, кто ты?
– Я – Цезарь… Она затрясла головой:
– Пей еще! – И вновь наполнила чашу, вино полилось через край. Ковер был загублен. Элий пытался протестовать, но напрасно. Она заставила его выпить. И вновь стала спрашивать, смеясь, помнит ли он что-нибудь.
– Я был гладиатором…
Таблин плыл кораблем в бурном море. Элий делал отчаянные усилия, чтобы вернуться в реальность, однако новая чаша его доконала. Комната приобрела фантастические очертания. Мраморный бюст подпрыгнул в воздух, у него появилио руки, причем они кружили в воздухе отдельно от тела. Элий тряхнул головой, но прогнать странное видение не смог.
«Я что-то забыл… что-то важное… но стоит ли помнить это важное? Ну конечно, не стоит… ничего не стоит помнить… все надо забывать немедленно… как только что-нибудь произойдет, надо это немедленно забыть, тогда будет хорошо… все хорошо…»
Что он может помнить? Разве что-то было в прошлом? И что такое прошлое?
Тень, на которую приятно наступить. Он сказал об этом вслух. Язык заплетался.
– Вот и отлично, вот и хорошо, – приговаривала Летиция, стаскивая с него тогу. – Зачем ты надел пурпур?
В самом деле, зачем он надел тогу?
– Раз ты ничего не помнишь, значит, теперь ты любишь меня, – шептала Летиция. – Ведь ты хочешь меня? Так? И значит – любишь… Да, да, он желает ее. А кто она такая? Откуда взялась? Пришла сама или он ее позвал? Может, она девчонка из Субуры и он должен заплатить ей перед уходом? Достаточно ли она искусна в любви, чтобы быть девчонкой из Субуры? Ну, страстности ей не занимать – она целует, жадно впиваясь в его губы, сплетает свой язык с его языком, она царапается и пребольно кусается. Она опрокидывается на ковер и извивается, как змея, она требует все новых и новых ласк как доказательств любви. Но она не особенно искушена для девчонки из Субуры. Она другая. Но откуда? Как попала сюда? Разве он ее любит? Ведь он любит Марцию. И зачем он так напился? Разве пьяный угар может заменить любовь?
«Может»! – стучала кровь в висках.
Его охватило исступление. Пьяный сатир поймал в лесу белотелую нимфу. Едва
удовлетворив желание, он вновь приходил в возбуждение. Ласковый зверь, он покусывал кожу, теребил губами соски, ластился, и его ласки заставляли биться в судорогах хрупкое тело нимфы. Ее жалобный вздох выражал то ли наслаждение, то ли боль – не разобрать.
«…Трение известных органов и выбрасывание семени…»
День разгорался, и солнце вовсю светило в окна таблина. Элий и Летти спали
на ковре пьяным сном без сновидений.
Он очнулся потому, что кто-то тряхнул его за плечо и сказал нараспев:
– Элий Цезарь…
Элий замычал, не открывая глаз, и поднес руку к голове. Прикосновение вызвало нестерпимую боль. О боги, никогда в жизни он так не надирался.
– Элий Цезарь, – вновь позвал кто-то. Голос был женский. Но не голос Легации. Значит, придется открыть глаза. А так не хочется. Элий разлепил веки. Прямо над собой он увидел опрокинутое женское лицо. Немолодая женщина склонилась над ним и трясла за плечо. Элий попытался v встать, но не смог – комната опрокинулась, а пол накренился, Элий вновь повалился на ковер. В висок над правой бровью ввинтилась раскаленная игла.
– Я принесу кофе, – сказала женщина. – На кухне кто-нибудь есть?
– Кто-то есть, – Элий спешно прикрыл ладонью рот, сообразив, что от него должно нести перегаром.
Женщина ушла. Во всяком случае лицо ее исчезло Теперь Элий мог разглядеть потолок. На росписи Гек-тор прощался с Андромахой. На заднем фоне высились храмы Илиона, скульптуры и колонны сильно смахивали на римские. Элий подумал, что проигравший Гектор ему всегда нравился куда больше победителя Ахилла.
Элий вновь попытался подняться и опять не смог – в этот раз ему помешала голсх Летиции, что покоилась у него на плече. Летти мирно посапывала, и от нее изрядно несло вином. Отлично! Они спят на ковре в таблице, укрытые – кто бы мог подумать! – пурпурной тогой Цезаря. Хорошо хоть не нагие! Элий повернулся и глянул на хронометр. Стрелки часов указывали полдень! Ну и ну! Еще час назад он должен был начать прием своих клиентов. И что в таком случае делает проходимец Квинт? Надо полагать, тоже дрыхнет! Элий слегка тряхнул Летицию за плечо. Никакого эффекта. Он тряхнул сильнее. Она замычала и перекатилась на другой бок.
– Летти! Вставай! – проорал он ей в ухо. Она скорчила болезненную гримасу и вновь принялась поудобнее устраиваться у него на груди.
– Уходи скорее! – прошипел он. – Ко мне пришли клиенты.
– Ну как же, помню… Двадцать семь штук, – сквозь сон пробормотала она. —
Выдай каждому по тысяче сестерциев и отошли подальше. Чтоб не мешали, – она сладко, как ребенок, причмокнула губами.
Элия разбирали смех и злость. Никогда, кажется, он не попадал в столь дурацкое положение. С трудом поднялся – не на ноги, а всего лишь на четвереньки-и попытался отыскать свою тунику. Она нашлась под столом. Одевшись, он принялся придумывать план срочной эвакуации супруги. Добраться из таблица до спальни можно было в этом особняке только через атрий. А там уже собрались клиенты, и – судя по голосам – им давно надоело читать медные доски с перечислением заслуг рода Дециев и выдержками из старинных преданий, а также рассматривать восковые маски и бюсты бесчисленных императоров. Пройти через атрий в своей прозрачной тунике из виссона Летиция никак не могла. Впрочем, она вообще не могла никуда идти. Тут Элий вспомнил, что явился в таблин в халате, а тунику надевал уже здесь. Персидский халат – это выход. Халат нашелся висящим на бюсте Юлии Кумской работы Марции. Марция… Сердце кольнуло, но не так сильно, как прежде. Неужели он когда-нибудь привыкнет и не будет всякий раз вздрагивать от боли? Неужели этот миг наступит? Какое счастье! Он так и подумал: счастье. Счастье – это отсутствие боли, – считают стоики. Когда-то Элий не понимал этого, теперь понял и принял.
Элий подобрал валявшуюся на полу тогу и повесил ее на бюст Юлии Кумской вместо халата. Потом стал искать сандалии, вспомнил, что явился из ванной босиком. Несомненно, этот день будет исключительным днем в его жизни. После очередной неудачной попытки разбудить Летицию он закатал юную беспутную супругу в персидский халат, взвалил на плечо и вышел в атрий, придерживая теплую сопящую ношу одной рукой, а другой держась за стену – боялся, что без ортопедической обуви правая нога может подвернуться и он грохнется на пол вместе с Летти. В атрии дожидались шестеро. Хорошо хоть не двадцать семь.
– Будьте здоровы, – сказал он, ни на кого стараясь не смотреть, на мгновение оторвал руку от стены и тронул щеку.
Вспомнил, что брился после ванны, стало быть утром. Краем глаза заметил улыбку на губах немолодого долговязого человека в очках. Как его зовут? Марк Мессий, кажется… Принял имя патрона, и при этом то подлизывался, то дерзил… Кажется, у этого типа сгорел магазин, а страховки не было. Ну что тут поделаешь? Ничего. Восстановить магазин без денег так же трудно, как добраться с Летицией на плече до лестницы, ведущей на второй этаж к спальням. А вот и перила! Элий вцепился в них и принялся карабкаться наверх. Правой ноги он не чувствовал. Не по ступеням шел, а шагал по облакам.
– Он же пьян, – сказал кто-то внизу.
– Да, я пьян… я пил всю ночь напролет.. У кого есть еще вопросы? – дерзко отозвался Элий, останавливаясь на верхней площадке лестницы и глядя вниз, но никого не видя. Он вообще ничего не видел, кроме голубоватого тумана, что плавал внизу и не желал рассеиваться. Интересно, откуда в атрии туман? Да еще в полдень?
Он толкнул дверь в свою спальню и свалил Летицию на кровать. Комнату Летиции после нападения гениев выкрасили заново, и дверь туда была заперта, дабы запах краски не распространялся по дому.
Элий буквально слетел вниз и вернулся в таблин. Женщина, которая разбудила его, уже была здесь. На столе стоял поднос, и на нем чашка с дымящимся кофе. Элий выпил кофе залпом, обжигая язык и нёбо.
– Табачную палочку? – спросила женщина. Он помнил ее имя: Порция. Он должен был разбирать ее дело первым. Когда-то он сделал ей щедрый подарок, но лишь огорчил ее. Помогать надо тоже уметь. О том, как оказывать благодеяния, римляне написали множество трактатов. Но разве в трактате можно предвидеть все нелепые случайности, на которые жизнь никогда не скупится?
– Я не курю. – Элий вдавил кнопку звонка. Прислушался. Никто не собирался идти.
– Слуги спят, я не стала их будить. – Порция смотрела на Элия с улыбкой. – Помочь надеть тогу?
– Если нетрудно.
Она вновь улыбнулась, сняла пурпур с мраморного бюста Юлии и ловко обернула ткань вокруг тела Элия, потом принялась расправлять складки.
– У тебя хорошо получается, – заметил Элий.
– Я занималась этим десять лет. Работала секретарем у одного помешанного на тогах квирита. Укладывала складки раз пять на дню. Так что я отлично расправляю тоги и варю кофе.
– Извини, что задержал тебя.
– Ничего страшного. Ну вот, все готово. – И вдруг протянула руку и погладила его по голове. – У тебя совсем юная супруга, Цезарь. Будь с нею нежен, – она вздохнула и отдернула руку, сообразив, что ведет себя слишком фамильярно со своим патроном. – Мы с мужем были вместе после свадьбы пять дней. А потом… Потом он ушел на войну.
– Я помню войну, – сказал Элий тихо. – Больницу помню. Кровати стояли одна к другой. Двадцать кроватей. Безрукий у дверей. А рядом парень без двух ног. Отец лежал у окна. Рамы были всегда открыты. За окном цвело гранатовое дерево. Опавшие алые цветки усыпали подоконник… и одеяло… и подушку… Я почему-то думал, что цветки восковые. А они были настоящие. Все в палате знали, что отец умирает. Все, кроме него. Он каждый день говорил, что поедет со мной в Афины, когда кончится война. Я потом учился в Афинах пять лет. Но эти пять лет не могли заменить… ничего не могли заменить. Элий замолчал и раскрыл папку.
– Новой войны не должно быть, – сказала Порция. – У меня единственный сын.
Я не могу… его потерять…-она замолчала.
Элию показалось, что она плачет. У него самого перехватило горло.
– Не все от нас зависит.
– От меня – может быть. Но ты – Цезарь. Ты наделен Высшим Империумом…
Неужели… Элий смотрел на нее и не отвечал..
– Монголы обещали сохранить горожанам жизнь и имущество, а вместо этого вывели всех жителей из города, отделили мужчин от женщин, детей от стариков. Потом выбрали искусных мастеров, но только тех, какие им были нужны. Потом выбрали самых красивых женщин и раздали их сотникам и особо отличившимся воинам. Остальных перебили, зарубили мечами на глазах у тех, кто остался жив. После этого город разграбили…» – всплыл в его памяти кусок из доклада погибшего репортера.
Они придут. Варвары обязательно придут, и тогда… что тогда?
– Твой сын Понтий учится в риторской школе. Отзывы хорошие. Ты просишь оплатить учебу. – Элий глянул в записку, отыскал нужную цифру и выписал чек. К чему учиться, если придут варвары? Все теряет смысл, когда приходят варвары.
– Доминус Элий… – начала было она. Он махнул рукой, давая понять, что слов благодарности не нужно.
– Хочешь работать у меня? – предложил вдруг. – Нужен помощник моему секретарю Тиберию. Ты прекрасно варишь кофе и укладываешь тогу. Надеюсь, что с бумагами ты управишься не хуже. Тиберий – опытный секретарь, но он не успевает следить за всем. У Цезаря практически нет власти, зато бумаг достаточно. Я уверен – ты мне подойдешь.
Она растерялась.
– Ты говоришь серьезно?
– Когда у меня болит голова с похмелья, я никогда не шучу. Ты согласна?
– Прямо сейчас можно приступить?
– Ты же видишь, какой в этом доме хаос. Она засмеялась, потом смутилась и постаралась принять серьезный вид.
– Сварить еще кофе?
– Разумеется. И всем в приемной тоже. И позови следующего клиента.
Следующим оказался как раз тот худощавый человек, у которого сгорела лавка. Он долго раскладывал на столе бумаги и нудно объяснял, сколько и чего требуется на ремонт. И что банк не дает ссуду и… Элий забрал у него бумагу и глянул на итоговую сумму. Потом вытащил из папки расчеты, подготовленные Тиберием. Суммы разнились в пять раз. Даже если учесть, что Тиберий по своему обыкновению жмотничал, все равно клиент завысил расходы минимум втрое. Элий скомкал его бумагу и швырнул в корзину.
– Через месяц принеси расчеты, где не будет ни одного лишнего асса. Тогда и поговорим. Долговязый вскочил:
– Я не позволю так обращаться со мной! Я знаю свои права! – голос его сорвался на визгливые нотки. – В Тартаре уготованы места тем, кто дурно обращается со своими клиентами.
Визг наждачной болью отозвался в правом виске. Занятно, если за подобные грехи отправляют в Тартар, то куда девают насильников, предателей и убийц?
Элий подпер голову ладонью и глянул на клиента снизу вверх:
– Я, конечно, пьян, – сказал он, качая головой. – То есть с похмелья. Я почти не спал. Не отрицаю. Но не надо считать меня дураком. Договорились?
Долговязый закусил губу.
– Я хотел расширить магазин, и обновить витрину, и…
– Речь идет о восстановлении торгового зала после пожара, – перебил его
Элий. – А расширять магазин ты будешь из своей прибыли, а не за мой счет, – он протянул клиенту записку Тиберия. – Если этой суммы достаточно, я выпишу чек.
Долговязый глянул на скромные цифры, хотел гордо отказаться, но вместо этого понуро опустил голову и выдавил: «Да».
«А мог бы получить в два раза больше», – усмехнулся про себя Элий.
Оставшихся троих он слушал вполуха, когда просили – одаривал, благо просили по мелочи, когда протягивали бумаги с жалобами, брал их и складывал в папку. Глаза у него закрывались сами собою, и ему приходилось подпирать голову рукою, а пальцами прикрывать глаза. Какой позор! Сегодня вечером весь Рим будет говорить о мальчишеской выходке Цезаря. К счастью, в этот раз на прием явилось всего семеро клиентов.
Принимая из рук Порции новую чашку кофе, Элий от всей души посочувствовал своим далеким предкам, которые принимали клиентов ежедневно, да не по пять и не по шесть человек, а порой и по сотне. И находили в этом удовольствие.
Элий указал Порции на кресло напротив.
– Ты еще что-то мне хочешь сказать,едь так? Она кивнула.
– Юний Вер, он твой друг? – спросила Порция.
– Да, а в чем дело? – Элий замер, не донеся чашку до губ.
– Он живет в доме рядом с нашей инсулой. Мне показалось, что он болен.
Очень болен. А последние «дни он вообще не выходит. Я хотела позвонить вигилам. Но передумала. Решила поговорить с тобой.
Элий выскочил из таблина, подвернул ногу, едва не упал, но все же добежал до комнатушки слуг и буквально стащил Квинта с кровати.
– Немедленно в машину! – проорал он в ухо своему агенту.
Надо отдать должное Квинту – он мгновенно вскочил.
Через несколько минут пурпурное авто мчалось по улицам, отчаянно сигналя и распугивая прохожих. Остановилось возле неказистого домика и вновь принялось сигналить. Из окон соседних инсул наружу тут же вывесились десятки голов. Но старинная вилла казалась вымершей. Элий принялся колотить в дверь. Безответно.
– Ломай! – приказал Цезарь Квинту. Вдвоем они высадили дверь. Внутри царило запустение. По углам реяли лохмотья паутины. Мусор плотным слоем покрывал пол. Пахло лекарствами и скисшей пищей. В спальне на неопрятной кровати, застеленной грязными простынями, спала худая кошка. В дом она пробралась? через сломанную оконную решетку. Судя по всему, Юний Вер исчез уже давно.
Когда Элий вернулся домой, Летиция не спала. Она сидела на кровати, поджав ноги, и читала какую-то бумагу, держа в руке чашку с недопитым кофе. Листки рассыпались по простыням, на одном остался темный кружок – след от чашки с кофе.
Летиция нашла бумаги Квинта. Элий помнил текст наизусть:
«Город закрыл ворота и приготовился к обороне. Но монголам удалось пробить в стенах бреши, и они погнали впереди себя пленных, прикрываясь ими, как живым щитом. Если пленные отступали назад, монголы их убивали и гнали вперед новых. Когда монголы ворвались в город, они поголовно истребили жителей, от города остались одни развалины. Но, прежде чем уйти, они заставили нескольких пленников бродить по руинам и кричать, что варвары ушли.
Те, кто прятались в развалинах, выходили, и их убивали».
Он забрал у нее записки и спешно запихал листки в папку.
Она медленно подняла голову и, глянув на Элия расширившимися глазами, прошептала:
– Это правда? Он кивнул.
– И Рим будет с ними воевать? – ее голос дрогнул. Точно так же дрогнул голос Порции, когда она говорила о войне. Эти две женщины знали, что будет война. А префект претория Марк Скавр – нет: Он даже не ответил на записку Цезаря. Тупица! Элий спрятал папку под тогу и шагнул к двери.
– Куда ты? – выкрикнула Летти вслед, будто он уже уходил на войну.
Элий не стал слушать возражений и прямиком прошел в таблин префекта претория – адъютант и охрана не посмели остановить Цезаря. Элий молча положил сколотые скрепой листы Скавру на стол.
– Что это? – префект претория брезгливо приподнял листы.
– Рассказ о том, как были разграблены Экбатаны. И другие города. А также сведения последних передвижениях монголов и об их лазутчиках. Об их вооружении и тактике. Я уже сообщал тебе обо всем этом в краткой записке. Но на тебя, как видно, это не подействовало.
Скавр отбросил листки на край стола и откинулся в кресле. Броненагрудник вспыхнул в луче солнца, пробившегося в щель меж тяжелыми шторами, и тут же погас.
– Я не читаю рассказы. – Тонкие пальцы Скавра гладили львиные морды на подлокотниках кресла.
– Так изволь, я тебе прочту, – Элий перелистнул первую страницу.
– Мне некогда.
– Выслушай или…– он не договорил и стиснул зубы, чтобы не дать оскорбительным словам вырваться наружу.
– А что ты сделаешь? – насмешливо спросил Скавр.
– Не выпущу тебя отсюда.
Скавр снисходительно рассмеялся.
– Ах. да, я забыл. Ты же бывший гладиатор. Ну хорошо, читай. Только быстро.
Элий вновь сдержался, чтобы не ответить дерзко. Дальнейшая перепалка ни к чему не приведет. А ему надо было убедить префекта претория, что враг опасен.
И он стал читать:
«…город закрыл ворота и приготовился к обороне…»
Скавр притворно зевнул, как зевал на пиру во время чтения Декларации прав
человека. Человека, который видел смерть вблизи, вряд ли могли поразить слова. Однако и Элий слыхал не раз зловещий свист крыльев бога Фаната[64], но слово не утратило над ним власть.
– А что дальше? Меня интересует, что делали монголы, когда разграбили Экбатаны? – Опять притворный зевок.
Ясно было, куда клонит Скавр, но Элий ответил:
– Они забрали добычу и ушли.
– Вот видишь. Ушли. Они не собираются идти на Рим. Они понимают, такой кусок им не по зубам. Мой тебе совет, самый добрый совет: не лезь в это дело. У тебя молодая жена – трахай ее на здоровье. А днем принимай просителей, щеголяй в пурпуре, пока Августа не родила нового Цезаря.