Буревой Роман. Тайна Нереиды

   – Называй меня Квинтом. Потом я, может быть, сообщу тебе другое имя.
   – Иди за мной. Квинт, – приказал Элий. И он зашагал назад к воротам императорского поместья, так и не посетив библиотеку. Квинт вскочил, перекинул сумку со щенком через плечо и бодрым, пружинистым шагом двинулся следом, без труда нагнал Цезаря и зашагал рядом. Походка Цезаря была некрасива. И люди, встречавшие Элия на улице, никогда не смотрели на его ноги. Квинт же, напротив, бесцеремонно пялился на голени Цезаря, обтянутые шерстяными носками и зашнурованные в высокие кожаные сандалии. Внешне они напоминали котурны, те, что носят трагики, императоры в них хаживают да сенаторы. Но Элий носил заурядную ортопедическую обувь. Правая нога была несколько короче, но нетрудно было заметить, что изуродованы обе ноги, только правая срослась куда хуже левой.
   – И зачем так измываться над собой, когда носильщики домчат за десять минут? – Квинт, казалось, позабыл, с кем разговаривает. – Или ты ищешь популярности плебса? Кандидаты в сенаторы, пока добиваются должности и носят белоснежные тоги, тоже любят прошвырнуться пешочком от курии до Колизея. Но стоит кому-нибудь получить пурпурную полоску, он тут же пересаживается в авто, причем самое шикарное.
   – Объяснение гораздо проще. Мне надо постоянно двигаться, иначе я вообще не смогу ходить, – признался Элий.
   – Боишься, что сенат лишит тебя права наследовать Руфину, если превратишься в калеку?
   Цезарь резко повернулся и глянул в упор на Квинта. Любой другой тут же бы смешался. Но Квинт лишь отступил на шаг и шутливо поднял руки.
   – Я понял: ты не калека. У тебя был насморк, но теперь ты выздоравливаешь.
   И Руфин предоставил в твое распоряжение поместье, пока не перестанешь чихать. Я читал об этом в «Акте диувне». Что ж, придется принять официальную версию.
   – «Акта диурна» пишет правду. Как всегда.
   – Но тебе непременно нужен пес. Цербер для тебя просто находка. И тысяча сестерциев за такую собаку – смехотворная цена.
   – На рынке ты требовал за него всего лишь сотню.
   – Не может быть! – неподдельно изумился Квинт.
   – Со слухом у меня все в порядке.
   – Ну хорошо, отдам щеночка за пятьсот. Не может собака Цезаря стоить сто сестерциев. Это неприлично.
   – У меня нет лишних пяти сотен на подобные прихоти. – Элий уже стал уставать от болтовни фрументария. Но за возможность услышать новости из Персии он готов был его терпеть.
   – Разве тебя не сделали Цезарем? Или «Акта диурна» ввела доверчивый римский народ в заблуждение?
   – Да, я – Цезарь, но не имею права брать на свои прихоти деньги из казны.
   – Пес – это не прихоть. Пес – жизненная необходимость. И я – тоже необходимость.
   – Сколько же стоит эта необходимость?
   – Десять тысяч в месяц. Мне лично. Остальные агенты обойдутся дешевле.
   – Ни одному секретарю не платят столько. Мой личный секретарь Тиберий получает вдвое меньше.
   – Цезарь, друг мой, не будем экономить на мелочах.
   – Разве я называл тебя другом? – удивился Элий.
   – Хороший соглядатай должен быть другом своего господина. Иначе он будет плохо служить. Поэтому я и прошу десять тысяч. Другу нельзя платить меньше.
   – Хорошо. Но собака стоит сотню. Вместо ответа Квинт тяжело вздохнул.
   Поместье Адриана окружали столетние оливковые рощи. Двое преторианцев в броненагрудниках с накладными бронзовыми орлами взяли винтовки наизготовку, и ворота распахнулись перед Элием. Квинт вошел следом с таким видом, будто всю жизнь прожил в Тибуре и знал здесь все закоулки.
   – Говорят, в Ноны и Иды в поместье пускают посетителей? – поинтересовался Квинт, оглядываясь.
   Нигде деревья не растут так пышно, как здесь. Ножницам садовника постоянно приходилось смирять это буйство, превращая кроны то в пирамиды и шары, то в причудливые аркады. Однако лето миновало, и зелень пожухла, потемнела, лишь новенькие мраморные скульптуры сверкали с наглостью только что изготовленных копий. Прежние изваяния, порыжевшие от дождя и ветра, перенесли в один из дворцов. С непривычки в поместье можно было заблудиться. Павильоны, бани, водоемы, расположенные на террасах гимнасии, служебные постройки, связанные друг с другом подземными переходами, домики для гостей, повсюду арки, апсиды, купола, ни одной прямой линии. Красиво. Но красота эта вычурная, чужая.
   – Ты будешь жить в комнатах для гостей, – сказал Элий. – Там сейчас никого нет. Жилье и стол бесплатные.
   – Но там маленькие комнатушки и общие латрины^[9]. Я этого терпеть не могу.
   – Там милые комнаты. Их только три года как отделали. Вполне прилично для бесплатного жилья.
   Элий говорил правду. Комнаты для гостей оказались премиленькие. Черно-белая мозаика на полу, на стенах яркие фрески. В комнатке было три ложа, но всеми тремя пользовались редко, лишь когда император надолго приезжал в Тибур. Слуга – толстый увалень с детскими пухлыми щеками – принес постельные принадлежности.
   – Коли доминус желает искупаться, малые бани к его услугам.
   – Как тебя звать, приятель?
   – Пэт.
   – Ты давно здесь служишь, приятель Пэт? – Квинт раскидал простыни по кровати, давая понять, что не требует от слуги идеального порядка.
   – Уже пять лет, доминус.
   – Новый хозяин не обижает?
   Но Пэт не попался на простенькую уловку. Он проверил выключатель лампы, задернул занавески и взял со столика пустую вазу, чтобы вернуть ее с цветами.
   – У меня все тот же хозяин, доминус, – император Руфин. Элий Цезарь здесь в гостях.
   Квинт сделал вид, что и не собирался устраивать служителю проверку.
   – Но Элий может здесь всем распоряжаться.
   – Да, император был так щедр, что предоставил ему возможность распоряжаться почти всем.
   Он так ненавязчиво выделил это «почти», что Квинт невольно оценил способности Пэта.
   – Ну что. ж, Пэт, надеюсь, мы станем друзьями. Потому что отныне я буду служить Цезарю.
   – Теперь многие, прослышав про золотое яблоко, хотят ему служить.
   – Говорят, это дар богов.
   – Или яблоко раздора.
   «На кого работает Пэт? – раздумывал Квинт, провожая служителя взглядом. – На Руфина? На Скавра? На Целий?»
   Нет ничего приятнее купания в хороших банях после долгого пути. Особенно если это бани самого императора. В лаконике пара поддадут столько, что можно задохнуться, и тело прогреется до самой последней, самой утомленной косточки. Лучшее галльское мыло, душистое, с запахом фиалок, привезенное из Лютеции (ну до чего искусны галлы в подобных штучках), смывает многодневную корку грязи и пота. Весь мир отныне благоухает фиалками. А после можно окунуться в прохладный бассейн с изумрудно-зеленой водой.
   Элий уже закончил купание и растянулся на ложе, а смуглый здоровяк-массажист разминал его спину и плечи. Торс Цезаря был торсом атлета, недаром поговаривали, будто Элий позировал Марции для ее Аполлона. Тем безобразнее выглядели изуродованные шрамами ноги. Массаж закончился, Элий накинул на плечи льняную простынь. Однако недостаточно поспешно: Квинт успел заметить множество красных полос на спине и боку нового хозяина. Такие шрамы оставляли на телах своих жертв члены «Общества нравственности». Меньше всего Квинт ожидал увидеть подобные знаки на коже будущего императора.
   – Вилда, прознав про эти шрамы, могла бы состряпать обалденную статью, – хмыкнул Квинт, растираясь махровым полотенцем. – Не волнуйся, хранить тяжело только первую сотню секретов. Потом привыкаешь. Кстати, следы эти через год будут незаметны. Чудесная банька! Ради того, чтобы купаться здесь каждый день, я согласен сделаться императором и принять всю тяжесть власти над Империй. А ты готов?
   – Я готов выслушать твой рассказ о событиях в Персии, – отвечал Элий.
   – О нет, только после обеда. Обожаю изысканные блюда, – мечтательно вздохнул Квинт.
   – Обед будет скромен, – пообещал Элий.
   Квинт ему не поверил, и зря.
   Триклиний небольшого павильона, уютный и скромный, как нельзя лучше
   подходил к трапезе Цезаря. Обед начался по римскому обычаю с яиц, а закончился фруктами. Запеченная курица, овощи и фаршированные финики – такие блюда могли подаваться в доме начинающего скульптора или адвоката. Квинт ожидал от стола Цезаря большего.
   – Как видно, в этом доме экономят на всем, – заметил фрументарий, делая вид, что осушает серебряный кубок до дна. На самом деле он лишь прирубил вино и краем глаза наблюдал за хозяином.
   – Ты голоден? – поинтересовался Элий.
   – Нет, я наелся. Но…
   – Тогда поговорим о Персии.
   Подали фрукты, печенье и кофе. То, что подают кофе, Квинт тут же отметил. Он делил римлян на две категории: на тех, кто пьет кофе, и на тех, кто презирает этот напиток. Элий пил кофе. И это кое-что говорило о нем.
   – Сначала уточним: я принят на службу?
   – Да, ты принят, – Элий нетерпеливо завертел в руках пустую чашку, – с сегодняшнего числа. Раз сегодня ты здесь и говоришь о Персии.
   – А вся предыдущая работа? Я ползал по пескам, ночевал в развалинах среди разложившихся трупов.
   – За прошлое не платят, даже за настоящее не платят. Лишь за будущее. Я бы хотел оценить, сколько будущего в твоих словах.
   Квинт понял, что большего выторговать не удастся.
   – Можно один вопрос?
   – По-моему, спрашиваю я.
   – Один вопрос, – сделав вид, что не слышал замечания Цезаря, продолжал Квинт. – Почему тебя интересует Персия и совершенно не интересуют гении? Признаться, мне их жаль. У них была такая скотская должность – всю жизнь следить за одним-единственным человеком. Работенка похуже, чем у меня. Гении захотели повышения, а их наказали. Пожизненная ссылка на землю. И в итоге подлинная смерть. У них даже нет шансов отправиться в Тартар после смерти.
   – Я не хочу говорить о гениях.
   – Почему?
   – Не хочу говорить о гениях с тобой…
   – Почему?
   – Ты сказал, что задашь только один вопрос…
   – А знаешь, что все они – двойники, и каждый может выдать себя.за своего бывшего покровителя? Недаром многие хотят провести поголовный тест на гениальность.
   Квинт взял Элия за руку и повернул кисть ладонью к себе.
   – Хочешь погадать по руке? – Элий странно улыбнулся.
   – У гениев в линиях судьбы и жизни проступает платина. Разумеется, в крови ее легче разглядеть, но…
   – Ты видел, сколько отметин у меня на теле? – перебил его Элий. – Так вот: на теле моего гения нет ни одной подобной. Думаю, мой фрументарий должен это знать. К тому же голоса у гениев хриплые, как будто простуженные. Так что совсем нетрудно отличить гения от человека.
   – Но они знают все наши тайны, большие и малые. Все наши замыслы. Все наши грехи и преступления…
   – Вернемся к событиям в Персии. Говори, что знаешь.
   Квинт пожал плечами:
   – Хорошо, поговорим о Персии. Экбатаны разграблены и лежат в руинах.
   – Я читал об этом в «Акте диурне». Квинт усмехнулся. Он и не надеялся, что это известие произведет сильное впечатление.
   – Сначала город сдался, но потом жителям стало невмоготу платить дань, и город восстал. Его взяли штурмом и стерли с лица земли.
   – Я все это знаю. Что дальше? Как вооружены варвары? Сколько их?
   – Это передовой отряд тысяч в сорок. Косматые низкорослые лошадки, причем необыкновенно выносливые, позволяют варварам совершать стремительные переходы. У каждого бойца лук со стрелами, кривая сабля, круглый щит. У некоторых есть ружья, которые гораздо старше своих владельцев.
   – Куда придется новый удар монголов?
   – Разве «Целий»^[10] не доложил тебе об этом? – Слово «Целий» Квинт произнес с едва заметным оттенком брезгливости – так произносят его почти все римляне, мгновенно вспоминая неприступное здание на Целийском холме, оплетенное массивными арками, приземистое и тяжеловесное. Но странно было, что Квинт тоже кривил губы.
   – Я хочу знать, что об этом знаешь ты.
   – У меня есть важные бумаги. Где я их взял – профессиональная тайна. Могу сказать лишь, что один репортер заплатил за них жизнью. – Квинт неожиданно замолчал. – Еще утром хотел просить за них пятьдесят тысяч, но теперь отдам доклад даром. Через пару часов бумаги будут у тебя.
   «Пройдоха? Или профессионал высокого класса?» Элий не знал, что и думать.
   – Откуда такое бескорыстие?
   – Ты мне платишь, и этого достаточно. Все говорят что Элий Цезарь честен.
   Я служу тебе и тоже должен быть честен.
   В глазах Элия сверкнули странные огоньки.
   – Честный проходимец! Интересно, как долго ты сможешь играть эту роль?
   – Это не игра.
   – Хорошо, ты будешь питаться сознанием своей честности. Судя по твоему замутненному взгляду, оно пьянит куда сильнее фалерна.
   – Моя награда – твое одобрение, Цезарь. Прежде я думал, что главное – разнюхать побольше, ввязаться в крупную игру, запутать интригу, обдурить противника. Теперь я знаю, что главное – получить одобрение такого человека, как ты.
   – Не надо мне льстить.
   – Я не льщу.
   – Тогда не переиграй. Себя и меня.
   – Не желаешь узнать заодно новости из Рима? Из тех, что не торопятся опубликовать в «Акте диурне»? – Квинт разрезал янтарную грушу и теперь по кусочкам отправлял ее в рот.
   – И каких же таких страшных тайн я не знаю? – Элий по новой своей привычке прикрыл глаза.
   – Император вскоре женится. – Квинт выдержал паузу, наблюдая за Элием.
   Цезарь не слишком встревожился, но глаза все же открыл.
   – Руфин? Что ты болтаешь! Август женат тридцать лет, и еще не овдовел. Во всяком случае сегодня утром Августа была в добром здравии.
   – Насколько мне известно, в полдень – тоже. Но через три дня он разведется. Уже все обговорено. Не пройдет месяца, как император женится вновь. Через какие-нибудь девять месяцев ты можешь потерять титул Цезаря и перспективу прибрать Империю к рукам.
   – Лично я даже рад такой перспективе. Но что может быть хуже для Рима этой нелепой перемены Цезарей и прихода к власти малолетнего правителя? Одна из самых опасных ситуаций, особенно если родня будущей Августы честолюбива. Перед властолюбием женщины не может устоять ни одна система. Квинт усмехнулся:
   – Ты вспомнил Ливию^[11]? Признаться, я тоже. Оказывается, ты гораздо лучше разбираешься в политике, чем кажется на первый взгляд. Но почему ты не спрашиваешь, на ком Руфин женится? – Квинт сделал эффектную паузу, ожидая реплики Элия, но тот промолчал. Пришлось продолжить. – Сначала рассматривалась кандидатура Летиции Кар. Насколько я знаю, ты знаком с этой юной девицей?
   Цезарь опустил голову, чтобы Квинт не мог видеть выражение его лица.
   – Она не выйдет за Руфина, – проговорил Элий тихо.
   – Ты говоришь как мечтатель, а не как политик. Если Август того пожелает, любая девушка скажет «да». Но тебя как будто волнует уже не политика, а нечто другое?
   Элий подозревал, что Квинт осведомлен о подробностях его знакомства с Летицией. Оставалось надеяться, что Квинт хотя бы не знает того, что произошло в Никее. Впрочем, скрыть что-либо от этого человека невозможно. Квинт замечал все: как меняется цвет лица, дыхание становится чаще, а голос – чуть глуше. Даже несколько капель вина, пролитые на тунику, скажут ему «да» или «нет» вместо собеседника. Элия и самого удивило, как сильно забилось сердце, едва Квинт упомянул имя Летти. С Летицией они не виделись с того дня, как машина «скорой» увезла Элия с разрушенной виллы Марка Габиния в Рим. Они обменялись письмами, но в их переписке не было ничего, кроме вежливых фраз и пожеланий выздоровления.
   Квинт молчал, как будто специально предоставлял Цезарю возможность вспомнить все обстоятельства и заново пережить свое краткое и безумное увлечение.
   «Знает», – подумал Элий, и от этой мысли ему почему-то сделалось легче.
   Будто он нечаянно отыскал союзника.
   – Летиция не подходит Руфину, – сказал Элий наконец. – Она слишком своенравна. Она…
   – Нет. Ответ неверный. Человеческие эмоции здесь ни при чем. Рассуждай как политик, Цезарь.
   – Как политик или как соглядатай? – огрызнулся Элий. В этот раз спокойствие ему изменило.
   – В данный момент – это одно и то же. Здесь чистый расчет. Так рассчитывай верно.
   – Я попробую. Если Руфин расстался с женщиной, с которой вполне счастливо прожил столько лет и которая только что потеряла единственного сына, значит, Руфином движет одно желание – получить нового наследника. И он не будет рисковать. А в роду Летти женщины не слишком плодовиты. Фабия родила одну-единственную дочь Сервилию. Та в свою очередь – тоже. К тому же девушка недавно получила тяжелейшую травму. Никто не знает, как это может отразиться на ее будущих детях.
   Квинт одобрительно кивнул.
   – Неплохо. А я уж думал, что ты можешь болтать только о высших материях, не замечая, что творится под носом. Итак, продолжаю. Кандидатура Летиции была сразу отвергнута, и выбор пал на Криспину Пизон.
   В этот раз Квинту удалось удивить Цезаря. Элий даже не пытался этого скрыть.
   – Руфин решил породниться с Пизонами? Но банкира Пизона подозревали в покушении на Цезаря!
   – Это не доказано. Зато мамаша Криспины была плодовита. А ее дядюшка банкир несметно богат. Политик никогда не принимает прошлое в расчет. Он живет настоящим.
   – Все это мерзко!
   Квинт должен был отметить, что его новый хозяин недостаточно осторожен – на месте Элия он бы не стал в присутствии незнакомого человека порицать Августа.
   – Ты идеалист, Цезарь.
   – Я – стоик.
   – И ты всегда следуешь догмам своей философии?
   – Пытаюсь.
   – Я тоже постараюсь. Но не уверен, что мне удастся. – Квинт протянул руку за грушей, и тут заметил, что она – последняя. А на столе после трапезы должно непременно что-то остаться – ларам и слугам. И Квинт отдернул руку.
   Измучившись окончательно. Вер стал обращаться к опухоли, как к живому существу… Проклятия, мольбы вперемежку. Не помогало. А что, если разрезать кожу и выдрать проклятую тварь? Так хотелось полоснуть ножом по горящему огнем боку. Не посмел…
   Опустошив морозильник, Вер обложил опухоль кусками льда. Лед таял, капли стекали на несвежие простыни. Есть не хотелось – только пить. И жевать лед. Вер все время обливался липким холодным потом, он почти умирал, и в то же время знал, что это не смерть. Это что-то другое, гораздо страшнее. Он закрыл глаза, будто собирался уснуть. Несбыточная мечта! Он не в силах уснуть точно так же, как и умереть. Хорошо бы сейчас отправиться в термы, попотеть в лаконике, потом поплавать в прохладном бассейне и… Но в общественных банях бальнеатор тут же поинтересуется его распухшим багровым боком. Приходилось довольствоваться маленькой ванной, где он сидел, скрючившись, и не мог даже вытянуть ноги. А в воду с потолка хлопьями осыпалась побелка. Эта убогая ванна бесила больше всего. Может, позвонить Элию и попросить о помощи? О нет, он не может! Вер и сам не знал почему. Знал одно: о происходящем никому нельзя рассказывать. Это испытание на одного. Потому что никто, кроме Вера, не выдержит. Даже Элий.
   Он вспомнил, как посещал Элия в Эсквилинке после ранения, как поразился, увидев ставшее за день незнакомым лицо. Отравленные болью глаза, серые потрескавшиеся губы, сильные руки, бездвижно застывшие на простынях. Почудилось, что душа покинула тело раненого и затаилась возле изголовья, ожидая, сможет она вернуться в изувеченное тело, или придется уйти. Сейчас частица прежнего Вера точно так же покинула страдающее тело. Затаилась рядом и ждет… Вер повернул голову. На столике подле кровати стояла золотая чаша, инкрустированная крупным жемчугом. Вер никогда прежде этой чаши не видел.
   «Яд?» – подумал он совершенно равнодушно, взял чашу и сделал глоток. Напиток был по-медвяному сладок. И как мед – прозрачен, золотист и тягуч. Да и напиток ли это?
   Освещающая стынь воды и обжигающий огнь, насыщающая сила земли и эфемерность воздуха – все вместилось в один-единственный глоток. Вер поставил чашу на столик. Обессиленная рука упала плетью. И бывший гладиатор провалился в глубокий сон, наполненный фантастическими образами. Божественный сон.
   Сон кончился так же внезапно, как и начался. Больной распахнул глаза. Какой-то парень, запрокинув голову, жадно сцеживал себе в рот последнюю каплю удивительного напитка.
   – Амброзия… пища богов, – бормотал незваный гость, и Вер узнал в нем Гюна, своего прежнего гения.
   – А мне, мне, мне… – шептал обвившийся вокруг столика змей и, подняв плоскую голову с сетчатым зеленым узором, тянулся изо всех сил к золотой чаше.
   – Ты обещал поделиться…
   – Тут и одному-то мало, – отвечал Гюн сиплым каркающим голосом.
   – Оставь каплю… Одну каплю… Оставь…– шипел змей.
   – Попроси у хозяина, может он даст… он же хочет быть добрым. – Гюн склонился над кроватью. От него пахло погасшим, залитым водой костром, и Вер невольно поморщился.
   – Сердишься на меня? – прокаркал гений. – А зря. Я ни в чем не виноват. Да и может ли гений быть виновен – сам посуди? Просто время пришло, и все спятили разом – могучая Империя и глупые людишки… И такие же глупые боги… – Гений надавил на распухший, горящий огнем бок гладиатора.
   Вер заорал от нестерпимой боли. Мир померк. Когда Вер очнулся, судорожно глотая воздух, Гюн по-прежнему склонялся над ним. В руке гений держал кусочек льда. Вер смотрел на лед и тяжело дышал, облизывая губы. Сейчас он бы отдал всю оставшуюся жизнь за этот сочащийся мутноватыми каплями осколок. Даже если впереди была вечность.
   – Что тебе надо? – прохрипел Вер.
   – Амброзию. Я почуял ее запах и пришел. Без нее бессмертные гении вскоре начнут умирать от рака.
   – От рака? – переспросил Вер.
   – Ну да. Раковые клетки бессмертны. Глупые люди хотят жить вечно, но их клетки, став бессмертными, пожирают своих хозяев. Люди не знают одной малости: чтобы клетка жила бесконечно и не превратилась в раковую, нужна амброзия.
   – Значит, человека от рака может излечить амброзия?
   – Именно так.
   – И меня?
   – Нет. Потому что ты не человек. И ты не болен. Людям только кажется, что у тебя рак.
   – А если попытаться создать амброзию в лаборатории? – Вер с сожалением глянул на золотой бокал, который дочиста вылизал гений. Вылизал и продолжал облизываться, как сытый кот.
   Гений расхохотался:
   – Бедный мальчик все время печется о людях! Так почему бы тебе не помочь своему бывшему гению? Мы должны быть вместе. В следующий раз, когда тебе принесут бокальчик амброзии, не забудь поделиться с бывшим опекуном. И я, может быть, расскажу о твоих детских шалостях. Помнишь, как ты приезжал проститься со своей приемной мамашей? Помнишь, что ты сделал в тот вечер, когда погибла «Нереида»?
   – Что я сделал? – переспросил Вер. Лицо его беспомощно сморщилось…– Нет, не помню… Я был тогда ребенком. А что такое я сделал?
   Его охватила смутная тревога. Она все росла, как росла боль в боку. И вот она уже захлестнула его с головою. Вер сделал нечто ужасное. Настолько ужасное, что постарался начисто забыть об этом. Гюн смотрел на его мучения и улыбался, он-то знал, что натворил Юний Вер много лет назад. Знал и хранил все эти годы в тайне.
   О боги, что же такое он сделал?!
   Гюн шагнул к двери.
   Вер приподнялся: то ли хотел удержать бывшего покровителя, то ли преследовать. Но не смог даже встать и лишь прислушивался к шагам, замирающим в атрии.
   …Все бойцы «Нереиды» погибли в один день. Но почему?! О боги, почему?!
   Крул сидел в триклинии за столом и ел холодное мясо. Обед закончился в семь, а в восемь Крул принес с кухни окорок. С тех пор как Крул попал в дом банкира Пизона, старик постоянно жевал. Трудно утерпеть, когда в холодильнике в любое время дня и ночи можно отыскать десяток сортов колбас, телятину, сыры, пирожные, кремы, бисквиты. Старик распухал буквально на глазах. Лицо его лоснилось, все поры сочились жиром.
   Бенит уселся напротив, наблюдая, как дед ест. У Пизона пропадал аппетит при виде Крула. А Бенит, наоборот, забавлялся.
   – Отвратительный повар у Пизона, мясо всегда застревает в зубах, – вздохнул старик, поковырял ногтем в дупле, извлек кусочек мяса и принялся обсасывать, громко цыкая зубом. – Я тут подумал кое о чем, – продолжал он без всякого перехода. – И вот что придумал. В армии ты отслужил, значит, можешь занимать государственную должность. Пора бы тебе, друг мой, подаваться в сенат.
   – Я и сам планировал. Только выборы через три года, а пока…
   – Да, выборы через три года, но есть одно свободное местечко. Шестая триба.
   – Округ Элия, – Бенит фыркнул. – Уж там-то меня не ждут.
   – Вот именно, не ждут, – старик поднял заскорузлый палец. – Потому-то ты и выиграешь. Надо только обтяпать дельце с умом. Тут я кое-что записал…
   Старик вытащил на свет мятый листочек, расправил его.
   – Глянь.
   – Бесполезно. Ты забыл про возрастной ценз – мне нет еще двадцати семи.
   – Старик Крул никогда ни о чем не забывает. Выборы досрочные, лишь в одной трибе. Возрастной ценз в данном случае не действует.
   – Хочешь возглавить мою избирательную команду?
   – Нет, я буду в тени; И генерировать идеи. А ты иди и подай заявку.
   Сегодня же.
   – Все не так просто, дедуля, – хмыкнул Бенит. – Нужны три рекомендации от уважаемых людей трибы.
   Крул с хитрой физиономией пододвинул к себе лежащую на столе папку с жирным пятном на обложке. Открыл. И Бенит увидел белые глянцевые листы. Рекомендации по всей форме с подписями и печатями. Ну и пройдоха этот Крул!