Страница:
Квинт не стал больше спорить. Что ж, он посидит в одиночке. Но Нисибис будет спасен. И Элий спасется. Только бы они продержались до прихода римской армии. Потом Квинт подумал о Легации. И только бы она продержалась.
Человек, одетый в белый балахон, разговаривал с гвардейцем, когда Квинта вывели во двор. Пленник и его охранник остановились в нескольких шагах от человека в белом. Пленник был грязен и избит, на загорелом лице чернела многодневная щетина.
– Приказано отвести в карцер, – сообщил гвардеец сидящему на мраморной скамье центуриону.
Тот лениво приоткрыл один глаз, зевнул, хлебнул из фляги и буркнул в ответ:
– Свободных фургонов нет. Веди пешком.
– А если он сбежит?
Центурион открыл оба глаза и глянул на Квинта оценивающе.
– Вполне может быть. Парень шустрый. Закуй в цепи.
– Тогда мы будем тащиться три часа! – воскликнул преторианец.
– Как хочешь.
Гвардеец помянул Орка, но решил рискнуть и не заковывать пленника, а только надел наручники. Двое преторианцев вывели Квинта из дворца и тут же оказались в людском потоке. Человек в белом двинулся следом. В белые арабские одежды одевалась разведка Четвертого Марсова легиона. Во-первых, потому что там было много арабов, во-вторых – им часто приходилось путешествовать по степи и пустыне. А в-третьих, в этом был особый шик. Каждый легион любит чем-нибудь выделиться. Пятый обожает петь на марше похабные песни. Первый Минервин носит вместо красной серо-зеленую хамелеонову форму, и даже броненагрудники у них закрыты серо-зелеными чехлами. Во Втором Парфянском три когорты состоят из женщин.
Но Второй Парфянский в мирное время квартируется у подножия Альбанской горы, и легионеры живут на квартирах вместе с семьями. Зато Четвертый Марсов изображает из себя властителей пустыни.
Все это, не относящееся к теперешним событиям, всплыло в голове Квинта. Он пытался припомнить, знает ли кого-нибудь в Четвертом легионе. Выходило, что знает и…
Квинт следил за человеком в белом краем глаза. Тот вскоре обогнал пленника и его конвоиров и откинул с лица белый платок. Квинт узнал горбоносое лицо. Квинт едва заметно кивнул человеку в белом. Тот кивнул в ответ и повел глазами в сторону гвардейца, идущего справа. Теперь надо было дожидаться удобного случая.
Удобный случай вскоре представился. Более хаотичного и равнодушного к войне и военным обязанностям города, чем Антиохия, вообразить трудно. Здесь каждый третий мужчина – кинэд, каждая вторая женщина – проститутка. Обряженные в яркие тряпки или почти без оных, они целый день фланируют по улицам. Огромная толпа бурлит, как море, и в шуме ее прибоя можно услышать все мыслимые наречия земли. Когда толпа окружила Квинта и двух гвардейцев особенно плотно, а рядом оказалась зеркальная витрина. Квинт боднул корпусом идущего слева гвардейца. Тот врезался в стекло и рухнул в роскошное чрево витрины вместе с лавиной осколков. Встать не успел, на него вслед за стеклянным дождем, секущим лицо и руки, бросились охочие до легкой поживы прохожие.
Человек в белом рукоятью меча оглушил второго гвардейца, сдернул с его пояса ключи от наручников, схватил Квинта за плечо и увлек в ближайший переулок.
– Привет, Гимп, как ты здесь оказался? – выдохнул Квинт.
– Вступил в армию, хочу получить римское гражданство, – проговорил бывший покровитель Империи, отмыкая наручники.
– За такую службу вряд ли наградят.
– Нас никто не видел. Меня здесь не было. И тебе советую исчезнуть из Антиохии.
– Надо помочь Элию. Запустить какую-нибудь потрясающую дезинформацию.
Или… Еще не знаю как…
– Тогда думай быстрее, а я удаляюсь, пока не явились вигилы.
Квинт огляделся. Неподалеку сверкала золотом вывеска таверны.
– Зайдем, посидим и поговорим, – предложил Квинт. – Сообща что-нибудь придумаем.
– Тут собираются лишь кинэды. Меня к ним не тянет.
– Тогда поищи место получше.
– Здесь?.. – с сомнением покачал головой Гимп. Стоявшая на перекрестке статуя Приапа указывала огромным фаллосом на очередную таверну.
Квинт решил не искать больше, и они вошли внутрь. Гимп заказал по бокалу крепкого вина, и фрументарии заняли место в уголке. Сидящие у входа красотки в прозрачных «стеклянных» платьях уставились на них совершенно одинаковыми миндалевидными черными глазами.
– Милашки, – заметил Гимп.
– Мне не до них, – прошипел фрументарии. – И откуда так много народу в Антиохии?
– Игры.
– Какие игры? Игр в это время нет. Флоралии отшумели, а праздник Фортуны не скоро.
– Руфин назначил. Вместо тех, что отменили в прошлом году. Войска Руфина не уйдут, пока не закончатся игры. Перед военным походом всегда устраиваются игры.
Зачем, ведь желания не исполняются.
– Чтобы воины привыкли к виду крови.
– Что? Какая кровь?
Гимп наклонился к самому уху Квинта:
– Ходят слухи, что оружие будет боевым. Будут сражаться гении, приговоренные к смерти.
– Бред.
– Правда. Все только и говорят об этом. Будет – не будет. Позволит сенат – не позволит. И как посмотрит на это Большой Совет.
– Теперь я понимаю, почему все забыли про Нисибис. Кровавая потеха ожидается под боком. Никому нет дела до того, что где-то далеко льется кровь и тысячи людей обречены на смерть. И среди этих тысяч – Элий. Мне казалось, римляне его любили. Так откуда такое равнодушие?
Тимп нахмурился.
– Не знаю. Я и сам теряюсь в догадках.
– Ты же бывший гений! Ты должен все знать! Кто мог представить такое!
Вместо того, чтобы двинуться на помощь Нисибису, римляне сидят в Антиохии в ожидании игр, чтобы поглазеть на гладиаторов, которые больше не исполняют желаний! «О времена! О нравы!»[116]
Обе красотки завлекательно улыбались и посылали гостям воздушные поцелуи, которые, увы, оставались без ответа.
– Все точно спятили, – вздохнул Квинт. – Люди в Нисибисе ожидали штурма города и сожалели о том, что не могут сделать ставки на гладиаторов. А эта свихнувшаяся репортерша Роксана Флакк писала книгу, которая сгорит вместе с ней в осажденном городе.
– Роксана Флакк? – переспросил Гимп. – Я слышал это имя. Ты знаешь о личных соглядатаях императора?
– Конечно. Они подчиняются лично Руфину. Числятся охранниками. Их имена, кроме императора, известны только префекту претория.
– Так вот, Роксана Флакк – один из тайных агентов императора.
– Что?! – Квинт вцепился руками в край столика. – Ах, дрянь… Так вот кто меня выдал! И как ты узнал?
– Мне поведал это бывший гений Тибура. Как видишь, от гениев иногда есть польза даже сейчас.
Квинт кусал губы. Как он облажался! Он доверял этой девке!
Не просто доверял – он к ней благоволил! Нет, не благоволил. Он ее любил! Вот и проглядел, осел!
– Мы должны купить армейскую рацию, – сказал наконец Квинт. – Можно достать?
– В Антиохии все можно купить. Вопрос лишь цены. У тебя есть тысяч пять?
– У меня нет ни асса. Но ты за меня заплатишь.
Вер разлепил глаза, но ничего не увидел. Серные и красные полосы перемежались друг с другом. Было жарко – кожей Вер чувствовал прикосновение солнечных лучей, но внутри него лежал кусок льда, смешанного с кровью. И во рту тоже – кровь и лед. Наверно, смерть такова на вкус.
– Пить, – прошептал Вер.
И почувствовал, как влага стекает по губам. Стекает, но не попадает в рот.
– Кто здесь? – Он беспомощно моргал, по-прежнему ничего не видя.
– Я с тобой, мой мальчик, – узнал он голос Юнии Вер.
– Мама…
Он почувствовал прикосновение ее пальцев. Настоящих пальцев. Человеческих. Она обрела плоть, чтобы ухаживать за сыном, как другие обрели материальную оболочку, чтобы сражаться.
– Ты упал с коня, я подобрала тебя и перевезла в Антиохию, подальше от битв и сражений.
Он понял, что лежит на кровати в саду – над головой шумели деревья. Веру показалось, что он слышит журчанье воды в фонтане.
– А где этот жирный? Где Пегас?
– Он привез тебя сюда, и я его отпустила. Он ускакал на Геликон[117]. Сказал, что хочет напиться студеной воды из священного источника. А я думаю, что он соскучился по виршам своих подопечных поэтов.
– Значит, я жив.
– Конечно – ты же бессмертен.
– Почему же тогда я ничего не вижу?
– Ты ранен, мой мальчик. Боги тоже иногда слепнут.
– Значит, я проиграл, – прошептал Юний Вер. – И прошу, не называй меня богом. Я не бог. Я слаб и беспомощен, я человек!
Он проиграл, и теперь монголы уничтожат Нисибис. И уже никто не сможет этому помешать. Элий погибнет… неужели погибнет? Вер загадал для него такое хорошее желание… оно не может исполниться после смерти Элия. Это невозможно… Элий, ты должен спастись… Ты просто не представляешь, как ты нужен. Еще немного побудь со мной на земле. Просто побудь где-то за сотни и тысячи миль отсюда. И оттого, что ты живешь, мир будет совершенно иным.
Некоторым людям это под силу. В этом они бывают схожи с богами.
Элий не мог заснуть – ходил по улицам, несколько раз останавливался напротив знакомого вестибула. Сердце его разрывалось.
«Ты проиграл, проиграл, проиграл…» – стучала кровь в висках.
От этого некуда деться. Элий вновь прошелся взад и вперед. В раскрытом окне двухэтажного домика горел свет. Не электрическая лампа – масляный светильник. Женщина качала больного ребенка – ходила от двери к окну. Черные волосы струились по белому полотну сорочки. Ребенок тихонько хныкал, никак не желая засыпать. Так будет Летиция качать их малыша. Но Элий никогда этого не увидит. Элий повернулся и вновь посмотрел на вестибул и окованную железом дверь. Но так и не осмелился подойти и постучать. Бессмертная «Нереида» спит крепким сном. Они привыкли спать за двадцать лет своего плена.
Цезарь тряхнул головой и зашагал назад к крепости Гостилиана.
И тут он услышал шаги. Кто-то крался следом. Элий остановился и вытащил из ножен меч. Шагнул назад.
– Кто здесь?
Неведомый преследователь бросился на Цезаря. Блеснуло лезвие кривого ножа. Но бывший гладиатор оказался проворней. Поворот кисти, сталь очертила полукруг, и на мостовую упала отрубленная кисть, все еще сжимающая нож. Раненый закричал. Из-за угла появился дозор – несколько ополченцев, и с ними – преторианец. Один из ополченцев нес фонарь. Элий схватил нападавшего за шкирку. Черная хламида. Под сползшей на глаза шапкой – желтое горбоносое лицо. Маг?
Дозорные их обступили.
– Этот человек напал на меня и хотел убить, – сказал Элий.
– Калека… калека… – бормотал маг, зажимая здоровой рукой плюющуюся кровью культю. – Калека приносит несчастье… Телесные уродства – это отметины Ангхро Майнью, наложенные на смертных. Ана-хита не дарует помеченным метой уродства удачу. Мы не победим, пока он с нами… проклят… проклят…
Ополченцы смотрели на Цезаря и его пленника молча.
Теперь оба они отмечены знаками Ангхро Майнью. И оба прокляты.
Рутилий не спал – бодрствовал, склонившись над планом Нисибиса. То чиркал ветхую бумагу графитовым стилом, то замирал, уставившись неподвижным взглядом на масляный светильник. Для победы все время чего-то не хватало – то людей, то времени, то боеприпасов. Он устал искать решения и теперь лишь делал вид, что ищет ответ.
Когда Элий вошел, Рутилий не сразу поднял голову. Элий молчал, Рутилий – тоже.
– Ну так что же? Ты что-то надумав? Опять чье-то спасение? – насмешливо и зло спросил наконец Рутилий.
Элий отрицательно покачал головой.
– Здесь, в городе, есть целая когорта. Они похожи на ополченцев. Но это не ополченцы, – сказал Рутилий. – Это римляне, когорта «Бессмертная Нереида». Они пришли за тобой. Ты знаешь?
Элий кивнул.
– Они предлагали вывести меня из Нисибиса. Я отказался.
– Зря.
Рутилий взял банку с краской и повернулся к стене. Стену против окна трибун расчертил на квадраты, каждый день замазывая один красной краской. Своеобразный календарь осады. Сначала на стене образовалось красное пятно, потом полоса. Теперь вся стена казалась залитой кровью. Как долго они держатся! Невероятно долго! За эти дни легионы могли бы прийти пешком, как в давние дни.
Но легионы не пришли. Никто не пришел.
– Я привел людей на смерть, поверив собственной бредовой фантазии. Я не имел на это права, – сказал Элий.
– Ерунда. Правители всегда отправляют солдат на смерть ради своих бредовых фантазий. Только они не просят прощения. Это лишнее. – Трибун закрасил еще один квадрат.
– Дело в том, что я… Я больше не верю, что смогу защитить город.
– А вот это на самом деле плохо. Очень плохо. Надо верить в свою выдумку до конца. Если хочешь, чтобы другие тебе верили.
– Наверное, я просто устал.
Рутилий подтолкнул в его сторону обитый пурпуром курульный стул. Цезарь сел. Трибун преторианцев молчал. Элий тоже. Слышалось лишь потрескивание масла в светильнике.
Элий в ярости ударил по столу кулаком. Рутилий едва успел подхватить масляный светильник, и тот не опрокинулся. Доска столешницы треснула.
– Мы пришли сюда добровольно, – сказал Рутилий. – Я лично никогда не думал, что этот городишко продержится так долго. Ляг лучше и поспи. Завтрашний день не обещает быть легким. Монголы не уходят, потому что знают – ты здесь. Но без тебя город не продержался бы и дня. Ты подарил жителям несколько лишних дней жизни. Более того, ты превратил место казни в место сражения. Это очень много. Не у каждого получается. Совсем не у каждого.
– Ты вправду так думаешь?
– Да, клянусь Юпитером.
– Я надеялся построить стену. Живую стену. Ту, о которой говорилось в предсказании Сивиллы.
– Предсказания слишком часто толкуют неверно.
– Но там был точно указан Нисибис. Новая стена Рима… Вот только какова она? Из чего?
Рутилий несколько мгновений смотрел на огонь масляного светильника.
– Не знаю, – выдавил наконец. – Но будем надеяться, что все мы – погибшие и живые – камни этой стены.
Глава 17
Рутилий почти не спал. Обошел в который раз часовых. Заглянул в мастерские. Там никого не было. Взрывчатка кончилась – гранаты делать не из чего. Вернулся в крепость. Посмотрел на толпящихся возле кашевара солдат и нахмурился. Кто знает, может, сегодня его ребята набивают животы в последний раз. Нехорошее предчувствие мучило его с вечера.
Рутилий вернулся на стену и вновь стал наблюдать за лагерем монголов в бинокль. И чем больше наблюдал, тем больше хмурился. Он наконец понял, что задумали кочевники.
– Будь они прокляты, – прошептал трибун.
– Что-нибудь не так? – спросил Элий, подходя.
– Все не так, – огрызнулся Рутилий. – Знаешь, что задумали эти твари?
Элий отрицательно покачал головой.
– Они расположили пушки напротив южной стены. Все пушки только здесь.
Элий пожал плечами, не понимая:
– Их пушки не пробьют стены.
– Они будут бить в одно место с утра до вечера. А мы не сможем им помешать: снарядов больше нет.
– Пусть стреляют. Какой толк? Мы тут же восстановим кладку или засыплем щебнем бреши и заложим мешками с песком.
– Ничего не выйдет, – Рутилий повел рукой в сторону блестевшей на солнце голубым стеклом реки Джаг-Джаг. Элий поднес к глазам бинокль. Не было никакого сомнения – согнанные варварами пленники строили дамбы. – Как только в стене появятся бреши, монголы направят реку на город. Вода довершит то, что начали пушки, полуразрушенные стены не выдержат давления воды.
– И все же у меня такое чувство, что они не торопятся, – отвечал Элий после долгой паузы. – Они ждут какого-то знака извне…
– О чем ты?
– Мне кажется… да нет, я уверен: они ждут, чтобы римские легионы выступили из Антиохии и двинулись нам на помощь.
– Зачем? Это же глупо…
Элий не успел ответить.
Пущенная одиноким всадником стрела ударила его в шею. Элий инстинктивно попытался обломать древко. Рутилий схватил его за руку и удержал.
– Санитары! – взревел трибун. – Скорее!
Одной рукой он держал Элия, другой зажимал рану на шее. Стоявший рядом с ними Камилл кубарем скатился с лестницы, зовя на помощь.
«Неужели?» – только и подумал Рутилий, сдавливая шею раненого так, что Элий начал хрипеть.
Вместо санитаров к ним мчался Кассий Лентул.
– Цезарь ранен. Немедленно носилки. – Рутилий оскалился, как будто намеревался укусить хирурга.
– Он же говорил, что бессмертен, – прошептал Кассий растерянно.
– Но не говорил, что неуязвим, – прорычал трибун.
Легионеры и ополченцы видели, как носилки осторожно спускают со стены.
Шея Цезаря была обмотана окровавленными бинтами, из которых вбок торчала стрела. Кассий бежал рядом с санитарами, держа в руках пакет с физраствором. Неофрон глянул на своего ученика и понял, что не всему научил этого позера. Вернее, ничему не научил.
Рутилий шел следом, не отрывая мрачного взгляда от посеревшего лица Цезаря. Руки трибуна были в крови.
Роксана метнулась к носилкам, но трибун ее отстранил.
– Это серьезно? – Лицо ее плаксиво сморщилось. Рутилий не ответил и еще больше нахмурился.
В толпе кто-то закричал. Солдаты и горожане двинулись за носилками в крепость Гостилиана. Люди сбегались отовсюду. Молча смотрели, как раненого внесли в операционную. Не сговариваясь, толпа прихлынула следом. Стояли на солнцепеке и ждали, обливаясь потом. Кто-то держался за талисман, кто-то сулил богам щедрые жертвоприношения. Кто-то побежал к алтарю. Солнце пекло. Молоденькая медичка уже в третий раз распахивала дверь и выкликала добровольцев – Цезарю вновь требовалась кровь группы А. Из этого следовало одно – кровотечение до сих пор не удалось остановить. А в операционной Кассий Лентул в залитом кровью фартуке с перекошенным от отчаяния лицом извлек наконец стрелу. Медичка в забрызганной кровью зеленой тунике вставила в инфузор новый пакет с кровью.
– Давление падает, – повторял как заклинание помощник Кассия Лентула.
Самым удивительным было, что сердце раненого продолжало биться.
И Кассий, колдуя в кровоточащем разрыве на шее, с каждым мгновением все отчетливее понимал, что штопает труп, у которого почему-то продолжает стучать сердце. Если бы в операционной присутствовал гений, он бы увидел, как вокруг растерзанного тела непрерывно вибрирует аура.
Аура то вспыхивала белым огнем, то желтела, медленно переходя в красный, и наконец угасала, чтобы в следующее мгновение вспыхнуть вновь. Но никто из присутствующих этого не видел.
Наконец Кассий Лентул выпрямился, сдернул окровавленные каучуковые перчатки и коротко сказал:
– Все… Время смерти 10 часов 15 минут. Рутилий, ожидавший в углу операционной, подошел к столу, глянул в неподвижное лицо Цезаря и вышел во двор. Толпа замерла. Рутилий медленно повел головой из стороны в сторону.
– Умер! – ахнул кто-то в толпе.
– Умер… – как эхо отозвался Неофрон и отвернулся – не хотел, чтобы кто-то видел в этот момент его лицо.
Тяжкий вздох пронесся над крепостью. Многие плакали. Роксана тоже приложила платок к глазам.
– Я не хотела, чтобы Элий погиб! – прошептала она.
Рутилий глянул на нее, странное выражение появилось на его лице. Некоторым показалось даже, что трибун улыбается.
Роксана увидела полосу света под дверью и остановилась. Кто-то был в ее комнатке. Этот «кто-то» рылся в вещах – она слышала шум передвигаемой мебели. Незваные гости не стеснялись. Она повернула было назад, собираясь позвать на помощь. И тут услышала голос за дверью.
– Трибун, глянь-ка сюда…
Голос несомненно принадлежал Неофрону. Судя по всему, вторым был Рутилий. Роксана рванула дверь. Так и есть: эти двое беззастенчиво рылись в ее вещах. На полу грудой валялось белье вперемежку с листами рукописей. Тончайшие шелковые нижние туники с кружевами и шитьем по десять тысяч за пару были порваны и измяты.
– Что это значит? – Роксане удалось изобразить искреннее негодование.
– Ищем передатчик, – отозвался Неофрон невоз мутимо. – Может быть, ты нам подскажешь, где его искать, милая «пантера»?
Неофрон назвал ее кличку, известную лишь одному человеку в Империи.
Роксана растерялась. Кажется, впервые.
– Я подчиняюсь лично императору, – сообщила она надменно. – Так что попрошу покинуть мою комнату.
– Да мы-то никому не подчиняемся, – сказал Рутилий. – Даже богам. Так что либо отдай нам передатчик, либо нам придется прибегнуть к силе. В этой крепости только Элий помнил о Декларации прав человека. Но он уже никого не защитит.
– Неужто будешь меня пытать? – Роксана смерила Рутилия презрительным взглядом.
– Если не подчинишься – непременно. Кстати, ты уже сообщила о гибели Элия, так ведь? – Роксана поджала губы, давая понять, что не намерена отвечать. – Рад за тебя, – продолжал трибун. – За столь радостное известие император щедро наградит. Если тебе, конечно, посчастливится выбраться из этой норы живой.
– Наградит за смерть Элия? – переспросила Роксана, на мгновение утратив свой надменный вид.
– А ты не догадывалась об этом, глупышка? По-моему, об этом знали все в Риме. Иначе зачем Руфину столько времени сидеть в Антиохии?
– Вот он! – воскликнул Неофрон, вынимая один из камней кладки и шаря в тайнике. – Есть!
Преторианец извлек наружу металлический ящик.
– Как ты узнал? – прошептала Роксана.
– Простукал стену, – охотно объяснил преторианец.
– Я не о том.
– Кто тебя выдал? У нас тоже есть люди, – усмехнулся Рутилий. – И передатчики.
– Я не желала Элию гибели, – Роксана вздохнула. – Я сообщала, что мы долго не продержимся, нам срочно нужна помощь.
– А зачем ты выдала Квинта?
– Откуда мне знать, зачем он отправился в Антиохию.
– Почему у подлецов всегда находится столько оправданий? – спросил Рутилий, раскидывая ногами по полу белье Роксаны.
– Давай спустим ее со стены, – предложил Неофрон. – Монголы либо сразу ее убьют, либо возьмут в плен и повеселятся. А потом погонят на стену во время штурма впереди.
– Это чудовищно, – возмутилась Роксана, еще не веря угрозе.
– А кто сказал, что мы добры к предателям? – ухмыльнулся Рутилий.
Только теперь Роксана поняла, что преторианцы говорят о стене и монголах вполне серьезно.
– Ты так не поступишь, трибун. Руфин сотрет тебя в порошок, – Роксана попыталась придать своему голосу твердости.
Рутилий расхохотался вполне искренне.
– Руфин никем не дорожит. Когда в человеке отпадает надобность, он выбрасывает его, как ненужную вещь, на свалку. К тому же у нас очень мало шансов вновь повстречаться с Руфином.
– Я знаю, что делать с этой тварью, – сказал Неофрон. – Ты позволишь?.. – обратился он к трибуну. Рутилий ничего не ответил и вышел из комнаты,
– Раздевайся! – приказал Стервятник. – Догола.
– Что ты хочешь? Переспать со мной? – Роксана постаралась улыбнуться как можно завлекательнее и принялась расстегивать фибулы.
Тот брезгливо скривил губы.
– Да мне противно до тебя дотронуться, тварь. Но другие-то не знают, что ты учудила, змея. Сейчас мы спустимся в казарму. И ты переспишь с каждым, кто пожелает. И сделаешь это страстно и нежно. Ты обрекла ребят на смерть. Так искупи хоть малость вины, доставь им удовольствие перед смертью.
Роксана уже сбросила куртку и тунику. Но услышав такое, прекратила раздеваться.
– Нет…– только и выдохнула.
– Да, крошка, да. Или я расскажу им все. И уж тогда не знаю, что они с тобой сделают. Разрежут на куски и сварят каждый кусочек в масле…
– Ты – подонок. И мстишь подло.
– Я не мщу. Я тебя перевоспитываю, как Ликург. Представь, ребята за минуту до смерти, вместо того чтобы проклинать, будут с нежностью шептать твое имя. Это чего-то да стоит. Постарайся, крошка.
Человек, одетый в белый балахон, разговаривал с гвардейцем, когда Квинта вывели во двор. Пленник и его охранник остановились в нескольких шагах от человека в белом. Пленник был грязен и избит, на загорелом лице чернела многодневная щетина.
– Приказано отвести в карцер, – сообщил гвардеец сидящему на мраморной скамье центуриону.
Тот лениво приоткрыл один глаз, зевнул, хлебнул из фляги и буркнул в ответ:
– Свободных фургонов нет. Веди пешком.
– А если он сбежит?
Центурион открыл оба глаза и глянул на Квинта оценивающе.
– Вполне может быть. Парень шустрый. Закуй в цепи.
– Тогда мы будем тащиться три часа! – воскликнул преторианец.
– Как хочешь.
Гвардеец помянул Орка, но решил рискнуть и не заковывать пленника, а только надел наручники. Двое преторианцев вывели Квинта из дворца и тут же оказались в людском потоке. Человек в белом двинулся следом. В белые арабские одежды одевалась разведка Четвертого Марсова легиона. Во-первых, потому что там было много арабов, во-вторых – им часто приходилось путешествовать по степи и пустыне. А в-третьих, в этом был особый шик. Каждый легион любит чем-нибудь выделиться. Пятый обожает петь на марше похабные песни. Первый Минервин носит вместо красной серо-зеленую хамелеонову форму, и даже броненагрудники у них закрыты серо-зелеными чехлами. Во Втором Парфянском три когорты состоят из женщин.
Но Второй Парфянский в мирное время квартируется у подножия Альбанской горы, и легионеры живут на квартирах вместе с семьями. Зато Четвертый Марсов изображает из себя властителей пустыни.
Все это, не относящееся к теперешним событиям, всплыло в голове Квинта. Он пытался припомнить, знает ли кого-нибудь в Четвертом легионе. Выходило, что знает и…
Квинт следил за человеком в белом краем глаза. Тот вскоре обогнал пленника и его конвоиров и откинул с лица белый платок. Квинт узнал горбоносое лицо. Квинт едва заметно кивнул человеку в белом. Тот кивнул в ответ и повел глазами в сторону гвардейца, идущего справа. Теперь надо было дожидаться удобного случая.
Удобный случай вскоре представился. Более хаотичного и равнодушного к войне и военным обязанностям города, чем Антиохия, вообразить трудно. Здесь каждый третий мужчина – кинэд, каждая вторая женщина – проститутка. Обряженные в яркие тряпки или почти без оных, они целый день фланируют по улицам. Огромная толпа бурлит, как море, и в шуме ее прибоя можно услышать все мыслимые наречия земли. Когда толпа окружила Квинта и двух гвардейцев особенно плотно, а рядом оказалась зеркальная витрина. Квинт боднул корпусом идущего слева гвардейца. Тот врезался в стекло и рухнул в роскошное чрево витрины вместе с лавиной осколков. Встать не успел, на него вслед за стеклянным дождем, секущим лицо и руки, бросились охочие до легкой поживы прохожие.
Человек в белом рукоятью меча оглушил второго гвардейца, сдернул с его пояса ключи от наручников, схватил Квинта за плечо и увлек в ближайший переулок.
– Привет, Гимп, как ты здесь оказался? – выдохнул Квинт.
– Вступил в армию, хочу получить римское гражданство, – проговорил бывший покровитель Империи, отмыкая наручники.
– За такую службу вряд ли наградят.
– Нас никто не видел. Меня здесь не было. И тебе советую исчезнуть из Антиохии.
– Надо помочь Элию. Запустить какую-нибудь потрясающую дезинформацию.
Или… Еще не знаю как…
– Тогда думай быстрее, а я удаляюсь, пока не явились вигилы.
Квинт огляделся. Неподалеку сверкала золотом вывеска таверны.
– Зайдем, посидим и поговорим, – предложил Квинт. – Сообща что-нибудь придумаем.
– Тут собираются лишь кинэды. Меня к ним не тянет.
– Тогда поищи место получше.
– Здесь?.. – с сомнением покачал головой Гимп. Стоявшая на перекрестке статуя Приапа указывала огромным фаллосом на очередную таверну.
Квинт решил не искать больше, и они вошли внутрь. Гимп заказал по бокалу крепкого вина, и фрументарии заняли место в уголке. Сидящие у входа красотки в прозрачных «стеклянных» платьях уставились на них совершенно одинаковыми миндалевидными черными глазами.
– Милашки, – заметил Гимп.
– Мне не до них, – прошипел фрументарии. – И откуда так много народу в Антиохии?
– Игры.
– Какие игры? Игр в это время нет. Флоралии отшумели, а праздник Фортуны не скоро.
– Руфин назначил. Вместо тех, что отменили в прошлом году. Войска Руфина не уйдут, пока не закончатся игры. Перед военным походом всегда устраиваются игры.
Зачем, ведь желания не исполняются.
– Чтобы воины привыкли к виду крови.
– Что? Какая кровь?
Гимп наклонился к самому уху Квинта:
– Ходят слухи, что оружие будет боевым. Будут сражаться гении, приговоренные к смерти.
– Бред.
– Правда. Все только и говорят об этом. Будет – не будет. Позволит сенат – не позволит. И как посмотрит на это Большой Совет.
– Теперь я понимаю, почему все забыли про Нисибис. Кровавая потеха ожидается под боком. Никому нет дела до того, что где-то далеко льется кровь и тысячи людей обречены на смерть. И среди этих тысяч – Элий. Мне казалось, римляне его любили. Так откуда такое равнодушие?
Тимп нахмурился.
– Не знаю. Я и сам теряюсь в догадках.
– Ты же бывший гений! Ты должен все знать! Кто мог представить такое!
Вместо того, чтобы двинуться на помощь Нисибису, римляне сидят в Антиохии в ожидании игр, чтобы поглазеть на гладиаторов, которые больше не исполняют желаний! «О времена! О нравы!»[116]
Обе красотки завлекательно улыбались и посылали гостям воздушные поцелуи, которые, увы, оставались без ответа.
– Все точно спятили, – вздохнул Квинт. – Люди в Нисибисе ожидали штурма города и сожалели о том, что не могут сделать ставки на гладиаторов. А эта свихнувшаяся репортерша Роксана Флакк писала книгу, которая сгорит вместе с ней в осажденном городе.
– Роксана Флакк? – переспросил Гимп. – Я слышал это имя. Ты знаешь о личных соглядатаях императора?
– Конечно. Они подчиняются лично Руфину. Числятся охранниками. Их имена, кроме императора, известны только префекту претория.
– Так вот, Роксана Флакк – один из тайных агентов императора.
– Что?! – Квинт вцепился руками в край столика. – Ах, дрянь… Так вот кто меня выдал! И как ты узнал?
– Мне поведал это бывший гений Тибура. Как видишь, от гениев иногда есть польза даже сейчас.
Квинт кусал губы. Как он облажался! Он доверял этой девке!
Не просто доверял – он к ней благоволил! Нет, не благоволил. Он ее любил! Вот и проглядел, осел!
– Мы должны купить армейскую рацию, – сказал наконец Квинт. – Можно достать?
– В Антиохии все можно купить. Вопрос лишь цены. У тебя есть тысяч пять?
– У меня нет ни асса. Но ты за меня заплатишь.
Вер разлепил глаза, но ничего не увидел. Серные и красные полосы перемежались друг с другом. Было жарко – кожей Вер чувствовал прикосновение солнечных лучей, но внутри него лежал кусок льда, смешанного с кровью. И во рту тоже – кровь и лед. Наверно, смерть такова на вкус.
– Пить, – прошептал Вер.
И почувствовал, как влага стекает по губам. Стекает, но не попадает в рот.
– Кто здесь? – Он беспомощно моргал, по-прежнему ничего не видя.
– Я с тобой, мой мальчик, – узнал он голос Юнии Вер.
– Мама…
Он почувствовал прикосновение ее пальцев. Настоящих пальцев. Человеческих. Она обрела плоть, чтобы ухаживать за сыном, как другие обрели материальную оболочку, чтобы сражаться.
– Ты упал с коня, я подобрала тебя и перевезла в Антиохию, подальше от битв и сражений.
Он понял, что лежит на кровати в саду – над головой шумели деревья. Веру показалось, что он слышит журчанье воды в фонтане.
– А где этот жирный? Где Пегас?
– Он привез тебя сюда, и я его отпустила. Он ускакал на Геликон[117]. Сказал, что хочет напиться студеной воды из священного источника. А я думаю, что он соскучился по виршам своих подопечных поэтов.
– Значит, я жив.
– Конечно – ты же бессмертен.
– Почему же тогда я ничего не вижу?
– Ты ранен, мой мальчик. Боги тоже иногда слепнут.
– Значит, я проиграл, – прошептал Юний Вер. – И прошу, не называй меня богом. Я не бог. Я слаб и беспомощен, я человек!
Он проиграл, и теперь монголы уничтожат Нисибис. И уже никто не сможет этому помешать. Элий погибнет… неужели погибнет? Вер загадал для него такое хорошее желание… оно не может исполниться после смерти Элия. Это невозможно… Элий, ты должен спастись… Ты просто не представляешь, как ты нужен. Еще немного побудь со мной на земле. Просто побудь где-то за сотни и тысячи миль отсюда. И оттого, что ты живешь, мир будет совершенно иным.
Некоторым людям это под силу. В этом они бывают схожи с богами.
Элий не мог заснуть – ходил по улицам, несколько раз останавливался напротив знакомого вестибула. Сердце его разрывалось.
«Ты проиграл, проиграл, проиграл…» – стучала кровь в висках.
От этого некуда деться. Элий вновь прошелся взад и вперед. В раскрытом окне двухэтажного домика горел свет. Не электрическая лампа – масляный светильник. Женщина качала больного ребенка – ходила от двери к окну. Черные волосы струились по белому полотну сорочки. Ребенок тихонько хныкал, никак не желая засыпать. Так будет Летиция качать их малыша. Но Элий никогда этого не увидит. Элий повернулся и вновь посмотрел на вестибул и окованную железом дверь. Но так и не осмелился подойти и постучать. Бессмертная «Нереида» спит крепким сном. Они привыкли спать за двадцать лет своего плена.
Цезарь тряхнул головой и зашагал назад к крепости Гостилиана.
И тут он услышал шаги. Кто-то крался следом. Элий остановился и вытащил из ножен меч. Шагнул назад.
– Кто здесь?
Неведомый преследователь бросился на Цезаря. Блеснуло лезвие кривого ножа. Но бывший гладиатор оказался проворней. Поворот кисти, сталь очертила полукруг, и на мостовую упала отрубленная кисть, все еще сжимающая нож. Раненый закричал. Из-за угла появился дозор – несколько ополченцев, и с ними – преторианец. Один из ополченцев нес фонарь. Элий схватил нападавшего за шкирку. Черная хламида. Под сползшей на глаза шапкой – желтое горбоносое лицо. Маг?
Дозорные их обступили.
– Этот человек напал на меня и хотел убить, – сказал Элий.
– Калека… калека… – бормотал маг, зажимая здоровой рукой плюющуюся кровью культю. – Калека приносит несчастье… Телесные уродства – это отметины Ангхро Майнью, наложенные на смертных. Ана-хита не дарует помеченным метой уродства удачу. Мы не победим, пока он с нами… проклят… проклят…
Ополченцы смотрели на Цезаря и его пленника молча.
Теперь оба они отмечены знаками Ангхро Майнью. И оба прокляты.
Рутилий не спал – бодрствовал, склонившись над планом Нисибиса. То чиркал ветхую бумагу графитовым стилом, то замирал, уставившись неподвижным взглядом на масляный светильник. Для победы все время чего-то не хватало – то людей, то времени, то боеприпасов. Он устал искать решения и теперь лишь делал вид, что ищет ответ.
Когда Элий вошел, Рутилий не сразу поднял голову. Элий молчал, Рутилий – тоже.
– Ну так что же? Ты что-то надумав? Опять чье-то спасение? – насмешливо и зло спросил наконец Рутилий.
Элий отрицательно покачал головой.
– Здесь, в городе, есть целая когорта. Они похожи на ополченцев. Но это не ополченцы, – сказал Рутилий. – Это римляне, когорта «Бессмертная Нереида». Они пришли за тобой. Ты знаешь?
Элий кивнул.
– Они предлагали вывести меня из Нисибиса. Я отказался.
– Зря.
Рутилий взял банку с краской и повернулся к стене. Стену против окна трибун расчертил на квадраты, каждый день замазывая один красной краской. Своеобразный календарь осады. Сначала на стене образовалось красное пятно, потом полоса. Теперь вся стена казалась залитой кровью. Как долго они держатся! Невероятно долго! За эти дни легионы могли бы прийти пешком, как в давние дни.
Но легионы не пришли. Никто не пришел.
– Я привел людей на смерть, поверив собственной бредовой фантазии. Я не имел на это права, – сказал Элий.
– Ерунда. Правители всегда отправляют солдат на смерть ради своих бредовых фантазий. Только они не просят прощения. Это лишнее. – Трибун закрасил еще один квадрат.
– Дело в том, что я… Я больше не верю, что смогу защитить город.
– А вот это на самом деле плохо. Очень плохо. Надо верить в свою выдумку до конца. Если хочешь, чтобы другие тебе верили.
– Наверное, я просто устал.
Рутилий подтолкнул в его сторону обитый пурпуром курульный стул. Цезарь сел. Трибун преторианцев молчал. Элий тоже. Слышалось лишь потрескивание масла в светильнике.
Элий в ярости ударил по столу кулаком. Рутилий едва успел подхватить масляный светильник, и тот не опрокинулся. Доска столешницы треснула.
– Мы пришли сюда добровольно, – сказал Рутилий. – Я лично никогда не думал, что этот городишко продержится так долго. Ляг лучше и поспи. Завтрашний день не обещает быть легким. Монголы не уходят, потому что знают – ты здесь. Но без тебя город не продержался бы и дня. Ты подарил жителям несколько лишних дней жизни. Более того, ты превратил место казни в место сражения. Это очень много. Не у каждого получается. Совсем не у каждого.
– Ты вправду так думаешь?
– Да, клянусь Юпитером.
– Я надеялся построить стену. Живую стену. Ту, о которой говорилось в предсказании Сивиллы.
– Предсказания слишком часто толкуют неверно.
– Но там был точно указан Нисибис. Новая стена Рима… Вот только какова она? Из чего?
Рутилий несколько мгновений смотрел на огонь масляного светильника.
– Не знаю, – выдавил наконец. – Но будем надеяться, что все мы – погибшие и живые – камни этой стены.
Глава 17
Внеочередные игры в Антиохии. Очередные игры варваров
«Сенат запретил устраивать на арене смертельные поединки, поскольку они нарушают Декларацию прав человека. В заключительный день игр в Антиохии гладиатор Клодия Галл, выиграв поединок, объявила, что заклеймила желание. Пусть боги не исполняют желания – люди сами должны исполнить задуманное. Руфин должен прийти на помощь Элию в осажденном Нисибисе. Зрители, будто только теперь вспомнившие про осаду Нисибиса, принялись выкрикивать: „Элий! Элий!“ После того как император покинул амфитеатр, толпа последовала за ним вплоть до дворца и принялась вновь выкрикивать имя Цезаря. Префект Антиохии Гай Гомер ничего не предпринял, чтобы прекратить беспорядки. Он заявлял, что люди таким образом выражают возмущение по поводу действий императора.Уже несколько дней монголы не атаковали. Несмотря на то что лагерь их бурлил как муравейник, они, казалось, не обращали внимания на осажденный город. И это их равнодушие тревожило больше, чем прежняя ярость, с которой они кидались на стены. Они опять нагнали пленных, опять были заняты какими-то приготовлениями, пока что совершенно непонятными для осажденных. Похоже, что они задумали подкопы – во всяком случае борозды взрытой земли пересекали равнину из конца в. конец. Странно было лишь то, что траншеи эти не ведут к крепости.
Префект претория Скавр отказался отвечать на вопросы репортеров».
«Акта диурна», 6-й день до Ид июня[118]
Рутилий почти не спал. Обошел в который раз часовых. Заглянул в мастерские. Там никого не было. Взрывчатка кончилась – гранаты делать не из чего. Вернулся в крепость. Посмотрел на толпящихся возле кашевара солдат и нахмурился. Кто знает, может, сегодня его ребята набивают животы в последний раз. Нехорошее предчувствие мучило его с вечера.
Рутилий вернулся на стену и вновь стал наблюдать за лагерем монголов в бинокль. И чем больше наблюдал, тем больше хмурился. Он наконец понял, что задумали кочевники.
– Будь они прокляты, – прошептал трибун.
– Что-нибудь не так? – спросил Элий, подходя.
– Все не так, – огрызнулся Рутилий. – Знаешь, что задумали эти твари?
Элий отрицательно покачал головой.
– Они расположили пушки напротив южной стены. Все пушки только здесь.
Элий пожал плечами, не понимая:
– Их пушки не пробьют стены.
– Они будут бить в одно место с утра до вечера. А мы не сможем им помешать: снарядов больше нет.
– Пусть стреляют. Какой толк? Мы тут же восстановим кладку или засыплем щебнем бреши и заложим мешками с песком.
– Ничего не выйдет, – Рутилий повел рукой в сторону блестевшей на солнце голубым стеклом реки Джаг-Джаг. Элий поднес к глазам бинокль. Не было никакого сомнения – согнанные варварами пленники строили дамбы. – Как только в стене появятся бреши, монголы направят реку на город. Вода довершит то, что начали пушки, полуразрушенные стены не выдержат давления воды.
– И все же у меня такое чувство, что они не торопятся, – отвечал Элий после долгой паузы. – Они ждут какого-то знака извне…
– О чем ты?
– Мне кажется… да нет, я уверен: они ждут, чтобы римские легионы выступили из Антиохии и двинулись нам на помощь.
– Зачем? Это же глупо…
Элий не успел ответить.
Пущенная одиноким всадником стрела ударила его в шею. Элий инстинктивно попытался обломать древко. Рутилий схватил его за руку и удержал.
– Санитары! – взревел трибун. – Скорее!
Одной рукой он держал Элия, другой зажимал рану на шее. Стоявший рядом с ними Камилл кубарем скатился с лестницы, зовя на помощь.
«Неужели?» – только и подумал Рутилий, сдавливая шею раненого так, что Элий начал хрипеть.
Вместо санитаров к ним мчался Кассий Лентул.
– Цезарь ранен. Немедленно носилки. – Рутилий оскалился, как будто намеревался укусить хирурга.
– Он же говорил, что бессмертен, – прошептал Кассий растерянно.
– Но не говорил, что неуязвим, – прорычал трибун.
Легионеры и ополченцы видели, как носилки осторожно спускают со стены.
Шея Цезаря была обмотана окровавленными бинтами, из которых вбок торчала стрела. Кассий бежал рядом с санитарами, держа в руках пакет с физраствором. Неофрон глянул на своего ученика и понял, что не всему научил этого позера. Вернее, ничему не научил.
Рутилий шел следом, не отрывая мрачного взгляда от посеревшего лица Цезаря. Руки трибуна были в крови.
Роксана метнулась к носилкам, но трибун ее отстранил.
– Это серьезно? – Лицо ее плаксиво сморщилось. Рутилий не ответил и еще больше нахмурился.
В толпе кто-то закричал. Солдаты и горожане двинулись за носилками в крепость Гостилиана. Люди сбегались отовсюду. Молча смотрели, как раненого внесли в операционную. Не сговариваясь, толпа прихлынула следом. Стояли на солнцепеке и ждали, обливаясь потом. Кто-то держался за талисман, кто-то сулил богам щедрые жертвоприношения. Кто-то побежал к алтарю. Солнце пекло. Молоденькая медичка уже в третий раз распахивала дверь и выкликала добровольцев – Цезарю вновь требовалась кровь группы А. Из этого следовало одно – кровотечение до сих пор не удалось остановить. А в операционной Кассий Лентул в залитом кровью фартуке с перекошенным от отчаяния лицом извлек наконец стрелу. Медичка в забрызганной кровью зеленой тунике вставила в инфузор новый пакет с кровью.
– Давление падает, – повторял как заклинание помощник Кассия Лентула.
Самым удивительным было, что сердце раненого продолжало биться.
И Кассий, колдуя в кровоточащем разрыве на шее, с каждым мгновением все отчетливее понимал, что штопает труп, у которого почему-то продолжает стучать сердце. Если бы в операционной присутствовал гений, он бы увидел, как вокруг растерзанного тела непрерывно вибрирует аура.
Аура то вспыхивала белым огнем, то желтела, медленно переходя в красный, и наконец угасала, чтобы в следующее мгновение вспыхнуть вновь. Но никто из присутствующих этого не видел.
Наконец Кассий Лентул выпрямился, сдернул окровавленные каучуковые перчатки и коротко сказал:
– Все… Время смерти 10 часов 15 минут. Рутилий, ожидавший в углу операционной, подошел к столу, глянул в неподвижное лицо Цезаря и вышел во двор. Толпа замерла. Рутилий медленно повел головой из стороны в сторону.
– Умер! – ахнул кто-то в толпе.
– Умер… – как эхо отозвался Неофрон и отвернулся – не хотел, чтобы кто-то видел в этот момент его лицо.
Тяжкий вздох пронесся над крепостью. Многие плакали. Роксана тоже приложила платок к глазам.
– Я не хотела, чтобы Элий погиб! – прошептала она.
Рутилий глянул на нее, странное выражение появилось на его лице. Некоторым показалось даже, что трибун улыбается.
Роксана увидела полосу света под дверью и остановилась. Кто-то был в ее комнатке. Этот «кто-то» рылся в вещах – она слышала шум передвигаемой мебели. Незваные гости не стеснялись. Она повернула было назад, собираясь позвать на помощь. И тут услышала голос за дверью.
– Трибун, глянь-ка сюда…
Голос несомненно принадлежал Неофрону. Судя по всему, вторым был Рутилий. Роксана рванула дверь. Так и есть: эти двое беззастенчиво рылись в ее вещах. На полу грудой валялось белье вперемежку с листами рукописей. Тончайшие шелковые нижние туники с кружевами и шитьем по десять тысяч за пару были порваны и измяты.
– Что это значит? – Роксане удалось изобразить искреннее негодование.
– Ищем передатчик, – отозвался Неофрон невоз мутимо. – Может быть, ты нам подскажешь, где его искать, милая «пантера»?
Неофрон назвал ее кличку, известную лишь одному человеку в Империи.
Роксана растерялась. Кажется, впервые.
– Я подчиняюсь лично императору, – сообщила она надменно. – Так что попрошу покинуть мою комнату.
– Да мы-то никому не подчиняемся, – сказал Рутилий. – Даже богам. Так что либо отдай нам передатчик, либо нам придется прибегнуть к силе. В этой крепости только Элий помнил о Декларации прав человека. Но он уже никого не защитит.
– Неужто будешь меня пытать? – Роксана смерила Рутилия презрительным взглядом.
– Если не подчинишься – непременно. Кстати, ты уже сообщила о гибели Элия, так ведь? – Роксана поджала губы, давая понять, что не намерена отвечать. – Рад за тебя, – продолжал трибун. – За столь радостное известие император щедро наградит. Если тебе, конечно, посчастливится выбраться из этой норы живой.
– Наградит за смерть Элия? – переспросила Роксана, на мгновение утратив свой надменный вид.
– А ты не догадывалась об этом, глупышка? По-моему, об этом знали все в Риме. Иначе зачем Руфину столько времени сидеть в Антиохии?
– Вот он! – воскликнул Неофрон, вынимая один из камней кладки и шаря в тайнике. – Есть!
Преторианец извлек наружу металлический ящик.
– Как ты узнал? – прошептала Роксана.
– Простукал стену, – охотно объяснил преторианец.
– Я не о том.
– Кто тебя выдал? У нас тоже есть люди, – усмехнулся Рутилий. – И передатчики.
– Я не желала Элию гибели, – Роксана вздохнула. – Я сообщала, что мы долго не продержимся, нам срочно нужна помощь.
– А зачем ты выдала Квинта?
– Откуда мне знать, зачем он отправился в Антиохию.
– Почему у подлецов всегда находится столько оправданий? – спросил Рутилий, раскидывая ногами по полу белье Роксаны.
– Давай спустим ее со стены, – предложил Неофрон. – Монголы либо сразу ее убьют, либо возьмут в плен и повеселятся. А потом погонят на стену во время штурма впереди.
– Это чудовищно, – возмутилась Роксана, еще не веря угрозе.
– А кто сказал, что мы добры к предателям? – ухмыльнулся Рутилий.
Только теперь Роксана поняла, что преторианцы говорят о стене и монголах вполне серьезно.
– Ты так не поступишь, трибун. Руфин сотрет тебя в порошок, – Роксана попыталась придать своему голосу твердости.
Рутилий расхохотался вполне искренне.
– Руфин никем не дорожит. Когда в человеке отпадает надобность, он выбрасывает его, как ненужную вещь, на свалку. К тому же у нас очень мало шансов вновь повстречаться с Руфином.
– Я знаю, что делать с этой тварью, – сказал Неофрон. – Ты позволишь?.. – обратился он к трибуну. Рутилий ничего не ответил и вышел из комнаты,
– Раздевайся! – приказал Стервятник. – Догола.
– Что ты хочешь? Переспать со мной? – Роксана постаралась улыбнуться как можно завлекательнее и принялась расстегивать фибулы.
Тот брезгливо скривил губы.
– Да мне противно до тебя дотронуться, тварь. Но другие-то не знают, что ты учудила, змея. Сейчас мы спустимся в казарму. И ты переспишь с каждым, кто пожелает. И сделаешь это страстно и нежно. Ты обрекла ребят на смерть. Так искупи хоть малость вины, доставь им удовольствие перед смертью.
Роксана уже сбросила куртку и тунику. Но услышав такое, прекратила раздеваться.
– Нет…– только и выдохнула.
– Да, крошка, да. Или я расскажу им все. И уж тогда не знаю, что они с тобой сделают. Разрежут на куски и сварят каждый кусочек в масле…
– Ты – подонок. И мстишь подло.
– Я не мщу. Я тебя перевоспитываю, как Ликург. Представь, ребята за минуту до смерти, вместо того чтобы проклинать, будут с нежностью шептать твое имя. Это чего-то да стоит. Постарайся, крошка.