Бушков Александр Александрович. Нелетная погода (сборник)

   Машина неслась по городу, мелькали дома, прохожие, сверкали вывески, мигали светофоры, а мы сидели на широком мягком сиденье, и перед нами на расстоянии вытянутой руки надрывался заливисто телефон, но ни я, ни Райли не смели протянуть руку.
    1979

ВАРЯГИ БЕЗ ПРИГЛАШЕНИЯ
(повесть)

   Получить квартиру в новом доме, если до этого не имел никакой, событие, безусловно, радостное. Смотреть на наш дом одно удовольствие, такой он новый и красивый: песочно-желтый, девятиэтажный, с длинными балконами и узором из красных кирпичей на торцовых стенах. Если бы только не подходы к нему... Когда-нибудь здесь появятся аккуратные асфальтовые дорожки, клумбы и детские площадки, но пока вместо этого планируемого благоустройства лишь взрыхленная земля, разнообразный строительный мусор и канавы.
   Я перешел канаву по грязной узкой доске, вошел в свой подъезд, достал из почтового ящика «Комсомолку» и письмо, почему-то без обратного адреса. Предназначалось оно мне, хотя я так и не смог вспомнить, чей это почерк. Решил прочесть его дома и пошел на свой третий этаж.
   Щелкнул замок, я шагнул в прихожую, хотел повесить сетку на вешалку и остановился с протянутой рукой.
   Это была не моя прихожая. Вместо досок пола рыжего цвета – великолепный блестящий паркет, вместо зеленой краски, какой обычно покрывают стены в прихожей – красивые сине-черные обои с полу абстрактным рисунком. Вместо моей простенькой ширпотребовской вешалки – ультрасовременное сооружение из меди, которое и вешалкой-то назвать казалось нетактичным. Произведение искусства, а не вешалка. Место стандартного плафона над дверью в туалет занял элегантный светильник, а сама дверь была не больнично-белой – приятно для глаз синей, гармонировавшей с обоями. Ни такой вешалки, ни таких обоев, ни такого светильника я никогда не видел ни в кино, ни в магазинах, ни в чьей-либо квартире. Все это было красиво и очень современно, а из прихожей я видел комнату, напоминающую декорацию для фильма о современном западном бомонде.
   Первое, что пришло мне в голову – я ошибся квартирой, по рассеянности проскочил выше или не дошел до своего этажа. А то, что ключ подошел к замку – в конце концов, при нынешней стандартизации такие вещи происходят не только в фильме Эльдара Рязанова и юмористических рассказах, но и в жизни. Мне приходилось слышать о таких случаях, а теперь это произошло со мной. Мелкая бытовая хохмочка...
   Я забрал сетку и осторожненько, неслышно ступая, вышел на площадку. Оказавшись в неловком положении, самое лучшее – как можно быстрее выпутаться.
   И, все-таки я не ошибся ни площадкой, ни дверью! Та незнакомая роскошная квартира была двенадцатой, моей, а на Двери соседней одиннадцатой белела знакомая царапина от пола до замка. И возле моей, двенадцатой, лежал старенький, привезенный из общежития половичок. Это была моя квартира.
   И я снова вошел в великолепную прихожую, повесил сетку на произведение искусства, снял туфли и вошел в комнату, так неожиданно ставшую чужой. Комнату? Ну да, моя квартира состояла из одной-единственной комнаты. Сейчас, неизвестно откуда, появились еще две. Комнаты не возникают из ничего: если у меня прибавилось две, значит, двух лишились соседи, но пока что не слышно, чтобы они взволнованно метались, чтобы они заметили. Правда, они могли еще не вернуться с работы...
   Тут я заметил, что старательно думаю о второстепенном не решаясь задать себе главный вопрос – кто это устроил и зачем? В отлучке я пробыл максимум тридцать пять минут. Не в человеческих силах за такой срок настелить паркет, оклеить стены обоями, заменить лампы, привезти и расставить мебель, привести квартиру в такой вид, словно она пребывает в нынешнем великосветском состоянии месяц по крайней мере. Не говоря уж о том, что не в человеческих силах добавить две лишних комнаты. Люди такого не могут, по крайней мере – пока.
   И мне стало страшно. Просто первобытно страшно. Я сидел в великолепном кресле у великолепного стола посреди великолепной гостиной, и меня бил озноб. Хотелось сесть спиной к стене, чтобы никто не прыгнул сзади, хотелось бежать, но куда? От кого? От чего? И к кому? Я не сплю, я не сошел с ума. Мир не изменился. Кроме моей квартиры.
   Я распечатал письмо и стал читать. Внешне оно не выглядело необычным – конверт, какие продают в киоске на углу, текст умело, без помарок отпечатан на пишущей машинке.
   «Уважаемый Борис Петрович! Без сомнений, вы удивлены и, вполне вероятно, напуганы случившимся. Хотим сообщить вам, что волноваться и бояться не нужно. B случившемся с вами нет ничего сверхъестественного или мистического. Обстановка квартиры, деньги и машина! (еще и машина!?) принадлежат вам лично, и вы можете распоряжаться ими как сочтёте нужным. Деньги настоящие, и пользование ими не связано с какими бы то ни было сложностями. Что касается Жанны, то здесь вы также свободны в своем выборе. Советуем ни в коем случае не обращаться в органы милиции или иные аналогичные opганизации – это для вас чревато»...
   Я отложил письмо. Это для вас чревато... «Палажи! под втарую скамейку тыщу руб. новыми.. Если стукнешь! ментам – тебе хана». Похоже? Нисколько. Такие письма пишут, когда хотят что-то от тебя получить, но здесь противоположное – от меня ничего не требуют, наоборот, только дают, а неприятностями грозят, если я это сдам! властям. Странные шантажисты, шантажисты навыворот...!
   Действительно, почему бы не набрать 02? Приедет капитан или лейтенант с институтским ромбиком, мне без труда удастся убедить его, что все это не мое и никогда моим не было – я не вороватый завбазой и не подпольный валютчик, я простой программист.
   Все это богатство скорее всего конфискуют. Интересно, будет ли оно считаться кладом, найденным мною и переданным государству? И... Что? Неизвестный в темном подъезде, сопя, сует мне нож под ребро? Четверо неизвестных заталкивают в машину и увозят?
   Дело даже не в обещанных неприятностях, хотя и они – не сахар. Я могу так никогда и не узнать, кто это сделал и для чего, а ведь я страшно любопытен, да и не одно любопытство двигало бы любым, попавшим в такую ситуацию. Еще и долг – долг исследователя, если хотите. Человек, столкнувшийся с таким, просто обязан докопаться до сути – не ради славы, не ради любопытства. Жажда познания, вот что это такое. Если есть загадка, она должна быть решена.
   Письмо прояснило кое-что, но одного я решительно не понимал – кто такая Жанна. Слово написано без кавычек – имя женщины? Но где она в таком случае?
   Я встал и начал обыскивать квартиру – медленно, методично, как сыщики в романах.
   Мебель была великолепной, ковры тоже, одежда – такую, должно быть, носят миллионеры или еще свергнутые короли. Огромный цветной телевизор, стереомагнитофон, подключенный к квадрофонической системе и установке цветомузыки. Кухня – скопище нок, призванных максимально облегчить труд хозяйки. Ванная – цветной кафель, озонаторы и куча других приспособлений, назначения которых я не знал. Деньги я нашел в секретере, по приблизительным подсчетам, их оказалось сорок три тысячи в рублях, пять тысяч в долларах и еще десять тысяч в неизвестных мне банкнотах.
   Для живущего на одну зарплату скромного программиста более чем достаточно...
   Огромный холодильник забит разными деликатесами, бар – не менее полсотни бутылок, я узнал лишь три-четыре марки, про которые слышал или читал. Миниатюрный рай. Эдем на одного. На одного ли?
   Во время обыска я убедился, что Жанна – женщина, и появление этой женщины здесь было предусмотрено. Половину гардероба составляла женская одежда, а в секретере лежали футляры с украшениями – золото и драгоценные камни. Мои неизвестные благодетели были кем угодно, только не крохоборами и уж безусловно людьми со вкусом. Людьми? Не знаю, не знаю...
   Одна маленькая странность – вместе с моими пожитками исчезли все мои книги. Библиотека у меня была небольшая, но хорошая, я подбирал ее семь лет, и если что-то огорчило, так это исчезновение книг.
   Зная, что анонимные филантропы боялись крохоборства как черт ладана, логично было предположить, что вместо моих пропавших книг появится масса новых, дорогих и дефицитных. Однако ни одной книги в квартире не было. Думать и над этим ребусом мне уже не хотелось. Мне хотелось есть.
   После того как я ознакомился с содержимым холодильника, моя авоська с бутылкой кефира, двумя плавленными сырками и банкой хека в масле казалась инородным телом. Я отнес ее на балкон, вернулся в гостиную и сел пировать... Интересно начинается отпуск, право...
   Звонок в дверь, мелодичный, нисколько не напоминающий звук старого, раздался минут через сорок. К тому времени я успел немного поесть и почему-то уже не боялся неизвестных филантропов. Не было смысла их бояться – неприятностями они грозили, если я обращусь в «иные аналогичные органы»...
   Первый раз за сегодняшний день я окаменел, обнаружив, во что превратилась моя квартира. Второй раз сейчас... Удачнее всего было сказать о ней одним-единственным словом – Совершенство. Мисс Вселенная. Самые синие в мире глаза, самые красивые светлые волосы, даже не прикасаясь к ним, чувствуешь, какие они легкие и пушистые. Фигура... губы... улыбка... На ней были обыкновенные джинсы и голубой батник, но это не имело значения: если напялить на нее рогожный мешок и поставить рядом с королевой в парадном платье со всеми регалиями никто и не взглянет на королеву, все станут, разинув рот глазеть на это чудо, мисс Вселенную...
   Она улыбнулась, и от этой улыбки где-то на другом конце Галактики полыхнула сверхновая, а я понял, что погиб, и окончательно, любой на моем месте погиб бы...
   – Боря, вы меня впустите наконец?..
   – Я... мы... вы... – сказал я. – Пожалуйста...
   Мой язык решительно отказывался повиноваться. Если это сон, просыпаться я не хочу. Проходя мимо, она задела меня плечом, ее волосы коснулись моего лица, и я вдохнул приятный легкий аромат незнакомых духов. Я посмотрел в зеркало – оттуда на меня растерянно пялился Борис Петрович Песков, двадцати шести лет от роду, не урод, но и не первый парень на деревне. Среднестатистический молодой специалист. О научной работе не думал, рацпредложений не вносил, изобретений не делал и вряд ли сделаю, фантастических рассказов не публиковал даже под псевдонимом, потому что к литературному творчеству неспособен. Смею надеяться, что не совсем серенький: знаю много, читаю много, в компании не ударю лицом в грязь, сумею поддержать и веселье, и умный разговор. Таких миллионы – средние скромные люди, умеющие с должной самокритичностью оценивать себя и потому не претендующие на что-то большее, чем они есть. Типичные представители определенной социальной категории. Почему ж тогда именно со мной случились эти странности? Чем я заслужил или в чем провинился по большому счету вселенской бухгалтерии?
   – Боря, идите сюда, – позвали из комнаты, и я покорно пошел. – Здравствуйте, – сказал я. – Вы Жанна?
   – Да, – ответила она, открыто глядя мне в глаза. Боря, вы очень удивлены?
   – А как бы вы думали? – спросил я. – Не могли бы вы мне объяснить, кто со мной все это проделывает и зачем?
   – Не могу, – сказала она. – Не обижайтесь, Боря, так надо. Скоро вам расскажут.
   – И долго ждать?
   – Вряд ли долго.
   – Уже лучше, – сказал я. – Ну, а вы? Чем обязан счастью видеть вас в сих чертогах?
   – Понимаете, Боря... – она, кажется, смутилась. – Я ваша жена.
   – Елки-палки, – сказал я. – Вы это серьезно?
   – Серьезно, у меня и документы... Вы хотите меня прогнать?
   – Нет-нет, что вы, Жанна, – на этот раз смутился я. – Зачем же сразу гнать... то есть... в общем, я не то хотел сказать, не в том смысле, что вас нужно гнать... Вы, может, есть хотите?
   – Хочу.
   Я помчался к холодильнику. Пока она ела, не спеша и очень воспитанно, я стоял на балконе и смотрел вниз. Внизу ходили обычные люди, занятые обыденными делами и развлечениями. Две подружки из второго подъезда играли в бадминтон на свободном от канав и мусора пятачке. Мальчишки возились с красным мопедом, мопед тарахтел и чадил на весь двор. У моего подъезда выгружали мебель припозднившиеся новоселы. Студентка с третьего этажа прогуливала большую палевую овчарку возле обломков бетонных плит и ржавых железяк...
   Вокруг продолжалась обычная жизнь. И мальчишки с мопедом, и махавшие ракетками девчонки, и все остальные – никто не видел никаких изменений, для них этот день оставался обычным днем. Рядовой день одного из летних месяцев тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года.
   Именно их поведение успокоило меня, я перестал бояться за свой рассудок. Просто со мной случилось Необычайное. В какой-то мере это даже интересно; раньше жилось скучненько, пресновато. Что ж, теперь не заскучаешь, теперь просто некогда скучать... Взглянуть, как там Жанна?
   В столовой ее уже не было. Я нашел ее в спальне, она легла поверх одеяла, сбросив только туфельки, подложив ладонь под щеку. Либо спала, либо очень ловко притворилась. В ее лице не было ничего пугающего или сверхъестественного. Не привидение, не ведьма – хотя откуда я могу знать, как выглядят ведьмы, если никогда их не встречал? Молодая красивая девушка. Моя жена.
   Я вернулся в гостиную. Чувствуя себя одновременно Джеймсом Бондом, Штирлицем и любопытной Варварой открыл сумочку Жанны. Паспорт – Пескова Жанна Федоровна, русская, двадцати трех лет, прописана в моей квартире со вчерашнего дня. Паспорт тоже выдан вчера – на новую фамилию, надо полагать. Свидетельство о браке – если ему верить, вчера мы с Жанной, оказывается, зарегистрировались. Комсомольский билет, взносы уплачены. Пропуск в один из наших НИИ. Красивый тюбик губной помады. Всякие женские мелочи – гребешок, зеркальце и тому подобное. Автобусный билет. Деньги – одиннадцать рублей потрепанными бумажками и мелочь. Ключ от моей квартиры, новенький, как две капли воды похожий на мой.
   Документы я исследовал внимательно, они выглядели самыми настоящими – хотя какой из меня специалист по распознаванию фальшивых документов? И вообще – любой школьник, если он прилежно читает детективы, знает, что любая разведка штампует прекрасные поддельные документы, которые можно отличить от настоящих лишь с помощью сложных и трудоемких исследований.
   Но я не нужен ни одной иностранной разведке. Государственных, военных, экономических и прочих тайн, коих домогаются иностранные разведслужбы, я не знаю. Наш вычислительный центр никогда не был связан с секретными работами. Ну и, наконец, ни одна иностранная разведка не смогла бы сотворить из ничего две новые комнаты... Кстати, что там с комнатами? Соседи из тринадцатой давно вернулись с работы, но никто не поднял шума, следовательно, их жилплощадь в целости и сохранности.
   Я разыскал ключи и пошел в гараж смотреть машину. «Волга» вполне соответствовала квартире – светло-голубая, обтянутые коврами сиденья, кондиционер, стереомагнитофон, какой-то особенный руль, нестандартные колпаки колес, фары, обивка салона. От обыкновенной серийной машины она отличалась, как венский экипаж от простецкой арбы, не средство передвижения, а роскошь...
   Потом я запер гараж и немного постоял, глядя на людей во дворе. Я чувствовал, что отделен от них невидимой стеной. Им оставаться в ритме повседневности, мне разгадывать загадку, может быть, самую хитроумную за всю историю человечества. Получалось, что я уже не один из них, не прежний Песков, исправно работавший с восьми до пяти, вовремя плативший взносы и толкавшийся в очереди за бананами...
   Жанна спала. Я устроился перед телевизором, приглушив звук, и стал смотреть вторую серию трех мушкетеров. Они радовались красавице и кубку, разгадывали козни и разрушали их, дрались – правда, шпаге было отведено обидно мало места, первенствовал вульгарный мордобой, д’Артаньян с мучительным раздумьем в глазах пытался понять, с какой же стороны, черт возьми, у его шпаги эфес...
   Интересно, что сделал бы на моем месте д’Артаньян – не этот шут из телефильма, а тот, из романа? В первую очередь влюбился бы в Жанну, предположим, это случилось и со мной, а дальше? Ведь несмотря на то, что имя прочно спаялось с понятием романтики, хотел он сугубо материального – денег, повышений. Это в первом томе мушкетеры по молодости лет очертя голову бросались во всевозможные авантюры, не сулившие никакой выгоды, кроме поцелуев и приятного чувства победы над врагом. В последующих томах они во сто раз рассудочные, меркантильные, расчетливее, очень грустное зрелище – четверка друзей двадцать лет спустя...
   Вероятнее всего, гасконец, дитя своего дымившего кострами инквизиции века, провонявшего ладо-ном времени, несомненно, принял бы все за козни сатаны, залучить очередную грешную душу.
   В те времена дьявол выполнял, помимо прочего, важную функцию – служил универсальным объяснением возможных чудес. Ведь человеку всегда было мало реального мира. Человеку хотелось верить в Необычайное, рассуждать о том, чего вроде бы и нет, но тем не менее оно существует где-то за углом, на соседней улице, и всегда найдется заслуживающий доверия очевидец. Но источником всех чудес был либо бог, либо дьявол.
   В бога я не верю. Не верю в сатану – и в патриархального Мефистофеля при козлином копыте, красном плаще и двух воронах, и в рафинированного Воланда в черной тройке и мокасинах из змеиной кожи. У нас есть вещи поинтереснее. – Несси, снежный человек, летающие тарелочки. И так далее.
   Виновником моего изобилия не может оказаться Несси. Снежный человек не может дарить кому-либо костюмы и цветные телевизоры, так как сам, если верить компетентным лицам, не имеет и пары штанов. Он невольный нудист и бессребреник. Остаются пришельцы из иных миров вполне современная гипотеза, завлекательная, в духе и стиле века.
   Только ничего она не объясняет.
   Разумеется, у существ из иных миров могут быть свои представления о контакте. Но вряд ли существует такой способ контакта – человека заваливают материальными благами, вручают ему красавицу жену, а сами остаются в тени, ограничиваясь туманными обещаниями рассказать всю правду когда-нибудь потом, после, при условии, соблюдении...
   – Боря, я проснулась, – раздался за моей спиной голос Жанны, и я гордо отметил, что даже не вздрогнул.
   – Ты всегда спишь днем?
   – Я? Нет, – сказала Жанна. – Просто я устала, такой день выдался хлопотный, дальняя дорога...
   Я начал уже к ней привыкать, да и называть на «вы» собственную жену в наше время довольно странно.
   – Иди-ка сюда, – сказал я. На цветном экране мушкетеры и гвардейцы кардинала весело лупили друг друга по мордам. – Садись-ка и рассказывай, как это я вчера успел с тобой зарегистрироваться.
   Потому что сам я ничегошеньки не помню, я вообще вчера на улицу не выходил, разве что за угол за сигаретами. Были мы в загсе или нет?
   – Нет...
   – Уже интересно. Как же объяснить, что по документам ты моя жена?
   – Я и есть твоя жена, – сказала Жанна и посмотрела так невинно, что мои расспросы на фоне этого взгляда выглядели сплошной глупостью. Как будто то, что oна моя жена, такая же прописная истина, как и то, что я живу на Земле, Земля вращается вокруг Солнца, а Солнце восходит на востоке. Лапидарная аксиома. – Ты не рад?
   – Ужасно рад, – сказал я. – Вот сейчас встану на голову и начну болтать ногами, визжа от полноты чувств. А потом выбегу на улицу с ликующими воплями и даже...
   Я осекся, увидев, что она плачет, и по щекам ручейками течет размытая косметика. И растерялся – не видел такого и не знал, что делать. Из-за своей ослепляющей красоты она показалась мне сначала холодной статуей, как женщины из романов Ефремова, я и думать мог, что она способна плакать, как обыкновенная девчонка. Рассматривал ее как персонаж то ли кошмара, то ли цветного фантастического сна, чуть ли не еще одну роскошную вещь.
   Она все плакала, я взял ее за плечи, прижал к себе.
   – Думаешь, мне легко? – спросила она сквозь слезы. – Ты хоть у себя дома... Мне уйти, да?
   – Не надо, – сказал я. – Оставайся. Делай что хочешь, только не плачь, не люблю я таких сцен... Ну что ты, в самом деле?
   Она успокоилась понемногу, взяла протянутый мной платок и стала вытирать расплывшуюся краску.
   – Слушай, Жанна, – сказал я. – Все-таки можешь ты мне хоть что-нибудь объяснить?
   – Потом, – сказала она. – Все я понимаю, но и ты пойми, нельзя мне...
   – Нельзя, так нельзя, – вздохнул я. – Иди умойся.
   Без косметики она выглядела еще моложе и красивее, и мне окончательно стало ясно, что, как бы там дальше ни сложилось, никуда мне от нее не деться...
   – Мы пойдем куда-нибудь? – спросила Жанна.
   – Куда?
   – Ну, где у вас развлекаются?
   – Ах, вот как? – сказал я. – «У вас»? Это подразумевает, что есть еще и «у нас»? И вы, голубушка, оттуда?
   Она молчала, и ее глаза стали испуганными – я снова вторгался в тy область, где действовали неизвестные запреты, наложенные неизвестно кем.
   Зазвонил телефон – прежде его не было, он появился вместе с остальной роскошью, и никто из моих знакомых не мог бы звонить... Сообразив это, я схватил трубку:
   – Песков слушает.
   – Чем занимаешься, Песков? – спросил мужской голос, незнакомый и уверенный.
   – А вам какое дело?
   – Интересуюсь, – спокойно сказал незнакомец. – Сидишь, поди, таращишься на свой интерьер и места не можешь найти? Жанна-то пришла?
   – Кто вы? – спросил я.
   – Собрат по счастью. Зовут меня Виктор, что на вымершем языке означает «победитель». Как жизнь, Боря? Всем доволен?
   – Ваша работа? – спросил я напрямик.
   – Да нет, что ты. Мы – тутошние... Жанна пришла?
   – Да, – сказал я.
   – Прекрасно. Одевайся-ка ты попараднее, берика ты ля белль Жанну и приезжай-ка ты в «Русскую тройку». Столик мы для тебя заказали.
   – А если у меня настроения нет? – спросил я.
   – Ну, не кокетничай. Собирайся и приезжай, очень уж нам хочется на тебя посмотреть. Мы тут...
   Голос отдалился, явственно слышно было, как разговаривают двое: «Витенька, ну дай я с ним поговорю...» «Я и сам могу». – «Нет, дай я, а то ты со своей иронией...» – «Да куда он денется, он же от любопытства на стену лезет...» – «Нет, дай уж я, свой человек как-никак мягче нужно». – «Держи, аллах с тобой...»
   – Боря? – спросил тот, второй голос. – Витя у нас зубоскал, он всегда вот так, с подковырками. Правда, приезжайте в «Тройку», только скажите на входе, что вы Песков, мы их предупредили. Столик мы заказали, а сами за другим будем. Вы уж не обижайтесь, нам хочется на вас со стороны взглянуть. Приезжайте, мы вас ждем.
   Засим трубку повесили.
   – Вот так, – сказал я Жанне. – Одевайся как на прием к королеве, и едем туда, где у нас развлекаются. Добрая душа постаралась, заказала столик.
   Она ушла переодеваться. Я надел один из подаренных костюмов и пошел смотреться в зеркало. Поправил умопомрачительный галстук, сделал светское, как мне казалось, лицо и тихонько сказал отражению светским голосом:
   – Бокал мартини, леди? Вы чудесно выглядите, я, право... Как часто делаете плезир? Такая жара была, такой сюксе...
   Окончив светские упражнения, открыл секретер и набил бумажник. Уголовники на своем жаргоне называют деньги капустой, и в моем случае они правы – в таком количестве деньги уже не выглядят ценным мерилом стоимости. Куча радужных бумажек. Капуста...
   Жанна выглядела на шесть с плюсом – голубое с ребром вечернее платье, бриллианты на шее, в ушах, на пальцах...
   Поворачивая ключ в замке, я ощутил минутное колебание. Странное ощущение, нехорошая мысль – что если, покуда мы будем развлекаться, какой-нибудь мазурик откроет замок? Вот уж похозяйничает... Очень неприятна мысль. Никогда прежде такая не посещала. Не сразу она меня оставила.
   ...Я галантно распахнул дверцу, подал Жанне pуку. В ресторане громко играла музыка, в окнах мелькали танцующие, перед дверью толпились желающие попасть внутрь, но швейцар, который мог бы сойти за генерала, будь на нем меньше галунов, не пускал. Попасть в «Pусскую тройку» даже в это относительно раннее время непросто, ресторан модный. Мы уверенно подошли к двери, я заметил своего шефа с супругой, томящихся в толпе жаждущих, и у меня возникло злорадное желание отвести душу.
   – Игорь Сергеевич, и вы здесь? – спросил я. – Недаром говорят, что только гора с горой не сходится, а человек...
   Шеф взглянул на меня и... Он был достаточно воспитанным, чтобы не разевать рот, но ему страшно хотелось это сделать, и я его вполне понимал. Вряд ли он думал увидеть меня здесь в таком костюме и с такой дамой. Никак не ожидал.
   – Борис Петрович? – спросил он почти ровным голосом, и я понял, что он овладел собой, но в голове у него, понятное дело, полный сумбур. – Какими судьбами? Вот не ожидал...
   Я не сомневался, что он не ожидал. Я сказал, исходя светскостью:
   – Да вот, понимаете ли, жена вытащила развеять. Как-никак отпуск...
   – Чья голубая «Волга» с краю? – зычно вопросил крупный мужчина в фуражке таксиста.
   – Моя, – сказал я, косясь на шефа – он уже мог владеть лицом. – Отгони, – попросил таксист, – а то проехать не могу.
   Когда я вернулся, шеф, немного уже оправившись, игриво спросил:
   – Почему же вы никогда не говорили, что женаты? Прятали такую прелестную жену, крепостник вы, право...
   Мы вежливо посмеялись.