Страница:
Уклоняясь от него, Женя резко развернулся от склона и сорвался, заскользив вниз в группировке с упором на ледоруб, рюкзак и ноги. Тяжелый обломок оказался сверху на клапане рюкзака и вместе с ним более чем сорокакилограммовой гирей увлекал Женю вниз. Таня тоже не удержалась, но ее позиция была не такой тяжелой, как у Жени: она развернулась к склону и, сохраняя равновесие, тормозила ледорубом и ногами на кошках. Володя и Саша находились по краям в более безопасном положении: камни шли мимо. У них было несколько мгновений, чтобы врубиться в склон ногами и ледорубами и попытаться выбрать концы связочной веревки, поддержав ими сбоку и сверху падающих товарищей по связке. Или удержаться всем, или всем сорваться! Я, в 15 метрах выше уже ничем не мог помочь. Все длилось слишком быстро, в течение 4–5 секунд. Казалось, что «все летит в куски»!
В следующий момент ситуация «сложилась» не менее быстро, чем «развернулась». Позже Женя говорил, что в момент срыва чувствовал большую тяжесть, увлекающую его вниз. Обломок весом до 10 кг увлекал его не только своим весом, но и динамическим импульсом инерции своего разгона по склону. Обломок неровно лег на левый край верха рюкзака и в следующий момент, как бы нехотя повернулся и соскользнул мимо Жени вниз. Женя, сразу почувствовав облегчение, резко развернулся и остановился, затормозив ногами и ледорубом. В этом ему помог и конец связочной веревки, идущей сбоку и сверху и подтянутой Володей. Таня плавно соскользнула в сторону Жени и тоже остановилась рядом с ним, поддержанная концом веревки со стороны Саши и Женей, уже упершимся в склон. Все стихло. Тихонько ругнувшись, связка спокойно пошла дальше.
Я стоял и крутил головой, кляня себя в бессильной злобе. Непростительно!!! Можно было бы еще найти какие-то оправдания, не будь я самым старшим в этой группе по опыту и возрасту. Они, конечно, тоже проявили неосторожность, оказавшись подо мной в момент спуска. Но я понимал: это не оправдание. И оправдываться не собирался. Виноват!
Сверху, из-за скалы появилась голова руководителя группы Сережи Фарбштейна. Он видел все и испытал «не мало»: едва не сорвалась связка его группы и в ней едва не сорвалась его жена, Таня. Он не усмотрел за мной вины, считая происшедшее роковым стечением обстоятельств.
– Да, опасно! – Ну, слава богу, пронесло.
В данной критической ситуации сыграл, оказался решающим фактор наличия определенного «запаса прочности» у участников группы. Того, что обретается годами тренировок и походов. Годы и одна решающая секунда! Но она, эта секунда, стоит очень дорого. В ней или продолжение жизни, или конец. Бывает и цена тяжелой травмы!
Когда мы подошли к ним на леднике Тана-Цете, они хитро улыбались: им было интересно, что я скажу. Я тоже улыбнулся, тяжело вздохнул и извинился. На сем инцидент был исчерпан. Они, конечно, поняли и свой промах: не надо подставляться! Это правильно, каждый должен видеть прежде всего свои ошибки, а уже потом ошибки других.
Ледник Тана-Цете по-своему причудлив и неповторим. Плато его сравнительно недлинное (1,5–2 км), но очень широкое. Оно вместе с заледенелыми склонами окружающих вершин образует зону питания ледника, обрывающегося в ущелье Тана-Цете отвесной ступенью бараньих лбов. С этой ступени регулярно падают ледовые глыбы. Разбиваясь в крошку, они спекаются и образуют возрожденный ледник под уступом. Приглушенный грохот падающего льда и камней нам стал привычным за время подготовки к ночлегу после спуска в ущелье. Уступ с ледником образуют правый край верха ущелья, а само верховье занято восточной ветвью ледника под вершинами Лабода Главная и Цители. Фактически это отдельный ледник, т. к. он отделен от западной части отрогом от вершины Цители. Ущелье Тана-Цете отделено от Дигорского длинным и невысоким отрогом (высотой примерно на уровне верхнего плато), идущим от массива вершины Лабода параллельно реке Стур-Дигора. Спуск вдоль этого отрога по тропинке вывел нас в селение Стур-Дигора (рядом альплагерь завода Ростсельмаш).
Спустя 3 дня мы были на «Райской поляне» у Караугомского ледника, в низовьях ущелья Фастаг. Как жаль, что этого чудесного уголка больше нет: несколько лет назад его смыло селевым потоком. Бывают же такие встречи на тропе, – подошла группа Георгия Николаевича Худницкого! Мой наставник и учитель опять вывел в поход группу молодежи. Они только начинали поход, делали «радиалку» для заброски. Я знал, что они будут стартовать здесь, но на встречу не рассчитывал. Обменялись «впечатлениями». Посмотрев на мою загорающую голень цвета свеженарубленной говядины, Гарик покачал головой и сказал: «Пошли-ка со мной вниз. Советую закончить поход.» Я и сам склонялся к мысли, что хватит: ожог начинал побаливать, не схватить бы заражение и не стать бы обузой. И позади уже 7 перевалов. Сергея уговаривать не пришлось: как врач он понимал, что такая травма в походе небезопасна. Посоветовавшись с ним, собираю вещи и ухожу вниз с группой Гарика. Под Дзинагой уточняю по карте их дальнейший маршрут, рассказываю о погодной и снежно-ледовой обстановке.
А, перевал Северный Белаг, знакомая «штучка»! И вспомнился еще один недавний эпизод нашего похода. В самом его начале после подъема на этот перевал тут же «нырнули» с седловины вниз за группой, идущей перед нами. Спуск оказался крутой и камнепадоопасный. Пришлось доставать и вешать веревки. Сужение кулуара периодически простреливалась камнями. Был момент, когда здесь, на пункте страховки, стояли 4 человека. Через полчаса спустя, уже снизу, мы не без интереса пронаблюдали, как это место было буквально проутюжено кусками отвалившейся скалы. Левее этого кулуара – другой, менее крутой, чистенький и безопасный. Хочешь – по осыпи, хочешь по снегу. Только наверху перевалить через небольшой бугорок. Объясняю Гарику этот секрет. Перевал-то всего на «1Б», но опасненький в первом варианте, с характером. Поскольку не было хорошего описания. Через два дня они прошли его на спуск всего за полчаса. В три раза быстрее нас и безопасно.
Так что же извлечь из этих ситуаций? Думается, «микроавария» в виде небольшой травмы, потери снаряжения, критической ситуации, всегда должны настораживать: все ли в порядке в душе, в подготовке, в состоянии, в характере действий? Особенно если они начинают «наслаиваться» одна на другую. В такой ситуации опасно форсировать события, идти на предельно сложные участки. Нельзя самоуспокаиваться в ситуации повышенного риска, когда она может выйти из-под контроля. Срывы и опасные моменты случаются даже в сложных походах нечасто (а если часто, то это очень плохой признак), но вся система мер безопасности, включая в первую очередь подготовку участников, должна учитывать возможность их возникновения в любой момент. Ходить надо с известным запасом прочности в подготовке: технической и тактической, физической, психологической. Критическая ситуация в походе является своеобразным тестом на подготовленность. Обычно, даже при благоприятном исходе, такая ситуация «высвечивает» те или иные недостатки подготовки, недоработки и ошибки в действиях.
Наконец, недостаточное информационное обеспечение похода, прежде всего в плане качественного характера преодолеваемых препятствий и связанного с этим риска, обычно является фактором повышения опасности маршрута. Поэтому, например, первопрохождения перевалов, вынужденные или запланированные, являются участками похода с повышенной опасностью. Надо стараться получить всю возможную информацию о маршруте и об условиях в районе не только до похода, но и в ходе похода у встречных групп.
Июль 1986 г. Центральный Кавказ, Суган-Дигория. Статья опубликована с незначительными изменениями в газете «Вольный ветер», № 36, с. 11. Записано 10.03.1997 г.
Е.В. Буянов
В следующий момент ситуация «сложилась» не менее быстро, чем «развернулась». Позже Женя говорил, что в момент срыва чувствовал большую тяжесть, увлекающую его вниз. Обломок весом до 10 кг увлекал его не только своим весом, но и динамическим импульсом инерции своего разгона по склону. Обломок неровно лег на левый край верха рюкзака и в следующий момент, как бы нехотя повернулся и соскользнул мимо Жени вниз. Женя, сразу почувствовав облегчение, резко развернулся и остановился, затормозив ногами и ледорубом. В этом ему помог и конец связочной веревки, идущей сбоку и сверху и подтянутой Володей. Таня плавно соскользнула в сторону Жени и тоже остановилась рядом с ним, поддержанная концом веревки со стороны Саши и Женей, уже упершимся в склон. Все стихло. Тихонько ругнувшись, связка спокойно пошла дальше.
Я стоял и крутил головой, кляня себя в бессильной злобе. Непростительно!!! Можно было бы еще найти какие-то оправдания, не будь я самым старшим в этой группе по опыту и возрасту. Они, конечно, тоже проявили неосторожность, оказавшись подо мной в момент спуска. Но я понимал: это не оправдание. И оправдываться не собирался. Виноват!
Сверху, из-за скалы появилась голова руководителя группы Сережи Фарбштейна. Он видел все и испытал «не мало»: едва не сорвалась связка его группы и в ней едва не сорвалась его жена, Таня. Он не усмотрел за мной вины, считая происшедшее роковым стечением обстоятельств.
– Да, опасно! – Ну, слава богу, пронесло.
В данной критической ситуации сыграл, оказался решающим фактор наличия определенного «запаса прочности» у участников группы. Того, что обретается годами тренировок и походов. Годы и одна решающая секунда! Но она, эта секунда, стоит очень дорого. В ней или продолжение жизни, или конец. Бывает и цена тяжелой травмы!
Когда мы подошли к ним на леднике Тана-Цете, они хитро улыбались: им было интересно, что я скажу. Я тоже улыбнулся, тяжело вздохнул и извинился. На сем инцидент был исчерпан. Они, конечно, поняли и свой промах: не надо подставляться! Это правильно, каждый должен видеть прежде всего свои ошибки, а уже потом ошибки других.
Ледник Тана-Цете по-своему причудлив и неповторим. Плато его сравнительно недлинное (1,5–2 км), но очень широкое. Оно вместе с заледенелыми склонами окружающих вершин образует зону питания ледника, обрывающегося в ущелье Тана-Цете отвесной ступенью бараньих лбов. С этой ступени регулярно падают ледовые глыбы. Разбиваясь в крошку, они спекаются и образуют возрожденный ледник под уступом. Приглушенный грохот падающего льда и камней нам стал привычным за время подготовки к ночлегу после спуска в ущелье. Уступ с ледником образуют правый край верха ущелья, а само верховье занято восточной ветвью ледника под вершинами Лабода Главная и Цители. Фактически это отдельный ледник, т. к. он отделен от западной части отрогом от вершины Цители. Ущелье Тана-Цете отделено от Дигорского длинным и невысоким отрогом (высотой примерно на уровне верхнего плато), идущим от массива вершины Лабода параллельно реке Стур-Дигора. Спуск вдоль этого отрога по тропинке вывел нас в селение Стур-Дигора (рядом альплагерь завода Ростсельмаш).
Спустя 3 дня мы были на «Райской поляне» у Караугомского ледника, в низовьях ущелья Фастаг. Как жаль, что этого чудесного уголка больше нет: несколько лет назад его смыло селевым потоком. Бывают же такие встречи на тропе, – подошла группа Георгия Николаевича Худницкого! Мой наставник и учитель опять вывел в поход группу молодежи. Они только начинали поход, делали «радиалку» для заброски. Я знал, что они будут стартовать здесь, но на встречу не рассчитывал. Обменялись «впечатлениями». Посмотрев на мою загорающую голень цвета свеженарубленной говядины, Гарик покачал головой и сказал: «Пошли-ка со мной вниз. Советую закончить поход.» Я и сам склонялся к мысли, что хватит: ожог начинал побаливать, не схватить бы заражение и не стать бы обузой. И позади уже 7 перевалов. Сергея уговаривать не пришлось: как врач он понимал, что такая травма в походе небезопасна. Посоветовавшись с ним, собираю вещи и ухожу вниз с группой Гарика. Под Дзинагой уточняю по карте их дальнейший маршрут, рассказываю о погодной и снежно-ледовой обстановке.
А, перевал Северный Белаг, знакомая «штучка»! И вспомнился еще один недавний эпизод нашего похода. В самом его начале после подъема на этот перевал тут же «нырнули» с седловины вниз за группой, идущей перед нами. Спуск оказался крутой и камнепадоопасный. Пришлось доставать и вешать веревки. Сужение кулуара периодически простреливалась камнями. Был момент, когда здесь, на пункте страховки, стояли 4 человека. Через полчаса спустя, уже снизу, мы не без интереса пронаблюдали, как это место было буквально проутюжено кусками отвалившейся скалы. Левее этого кулуара – другой, менее крутой, чистенький и безопасный. Хочешь – по осыпи, хочешь по снегу. Только наверху перевалить через небольшой бугорок. Объясняю Гарику этот секрет. Перевал-то всего на «1Б», но опасненький в первом варианте, с характером. Поскольку не было хорошего описания. Через два дня они прошли его на спуск всего за полчаса. В три раза быстрее нас и безопасно.
Так что же извлечь из этих ситуаций? Думается, «микроавария» в виде небольшой травмы, потери снаряжения, критической ситуации, всегда должны настораживать: все ли в порядке в душе, в подготовке, в состоянии, в характере действий? Особенно если они начинают «наслаиваться» одна на другую. В такой ситуации опасно форсировать события, идти на предельно сложные участки. Нельзя самоуспокаиваться в ситуации повышенного риска, когда она может выйти из-под контроля. Срывы и опасные моменты случаются даже в сложных походах нечасто (а если часто, то это очень плохой признак), но вся система мер безопасности, включая в первую очередь подготовку участников, должна учитывать возможность их возникновения в любой момент. Ходить надо с известным запасом прочности в подготовке: технической и тактической, физической, психологической. Критическая ситуация в походе является своеобразным тестом на подготовленность. Обычно, даже при благоприятном исходе, такая ситуация «высвечивает» те или иные недостатки подготовки, недоработки и ошибки в действиях.
Наконец, недостаточное информационное обеспечение похода, прежде всего в плане качественного характера преодолеваемых препятствий и связанного с этим риска, обычно является фактором повышения опасности маршрута. Поэтому, например, первопрохождения перевалов, вынужденные или запланированные, являются участками похода с повышенной опасностью. Надо стараться получить всю возможную информацию о маршруте и об условиях в районе не только до похода, но и в ходе похода у встречных групп.
Июль 1986 г. Центральный Кавказ, Суган-Дигория. Статья опубликована с незначительными изменениями в газете «Вольный ветер», № 36, с. 11. Записано 10.03.1997 г.
Е.В. Буянов
Слово об Эльбрусе
Ну, наконец, идем на Эльбрус. Все готово, – и десятидневная «акклимашка», как полагается, тоже. Для нее походили хорошо на высотах до 4000 м через три перевала и две вершины. Но идем не все, идем впятером, а трое ребят: Юля, Света и Дамир решили остаться на «Приюте 11-ти». Жаль! Мне казалось, что уж до «Приюта Пастухова» могли бы дойти все вместе. Но неволить никого не хочется, – слишком нелегкое и небезвредное это дело, – восхождение на Эльбрус.
Накануне нас прохватило холодом на подходе к «Приюту 11-ти». Поднимались сюда со стороны перевала Терскол, из ущелья реки Ирик. На исходе дня на перегибе ледового плато попали в зону разрывов, – здесь пришлось связкам петлять между трещин. Вышли на ровную часть уже в сумерках. Была ясная погода, но дул ледяной ветер. Пришлось отказаться от «блажи» дойти до тепла приюта, – остановились на плато, заглубив палатки в снег. Для согрева палаток изнутри пищу готовили в палатках, – естественно, после приема «горячего» питания и переодевания в сухое жить стало много веселее. Момент этот был нелегкий, но к чести группы обошлось без «стонов». К ночи ветер стих.
В походе руководитель «всегда прав», но вот если что случилось, – то он отвечает «за все» и за всех. Вот тогда, когда «случилось» руководитель «не прав» за всех.
И здесь, на плато под Восточной вершиной Эльбруса вспомнилась еще одна давняя история, когда командир был «не прав». Как раз где-то вот здесь в 1942 году в метель и в пургу шла рота из 80 стрелков. Шла брать «Приют 11-ти», который был бездарно сдан немцам командиром нашего взвода, когда подразделение немецких егерей подошло со стороны перевала Хотю-Тау. Капитан Грот сам пришел в качестве парламентера и предложил нашим без боя сдать приют «во избежание напрасного кровопролития». И при этом, конечно, нагло соврал, что приют окружен со всех сторон, и что «сопротивление бесполезно». Сам он потом удивился, что такое вранье имело успех. А командир нашего взвода «распустил сопли», сдал немцам приют и отступил со взводом в Терскол. Отдал немцам не только приют, – он во многом помог им поднять черные флаги со свастикой на вершину Эльбруса «в подарок» доктору Геббельсу. Командира этого нашего взвода, кажется, забрало НКВД, и его больше не видели... Он смалодушничал и поставил под удар других, – нельзя спасать свою шкуру, подставляя своих под удар. Под удар надо врага подставлять, – ему надо свою волю навязывать, а не по его воле поступать. Та наша рота из 80 человек не смогла взять приют, – за трусость одного другие заплатили кровью и жизнью. Но как следовало поступить с этим капитаном Гротом? А принять бы его радушно, напоить чайком и объявить «перемирие» часов до 12 следующего дня. А до этого срока Грота этого задержать под дулом пистолета. И послать связных в Терскол за подкреплением. А Гроту и его стрелкам сказать: отступить без приказа, извините, не можем, а за приказом посылаем связных. А если перемирие нарушите и на связных или на приют нападете, – мы, извините, Грота вашего расстреляем. Поскольку он специально пришел, чтобы разведать, где наши пулеметы стоят. Да, я б этого Грота с чистой совестью расстрелял, если б кого-то из моих бойцов они при перемирии убили. С такими «волками» надо по-волчьи поступать. И полежали б эти егеря ночь в снегу под ледяным ветром, – изрядно выветрился бы их боевой дух. У многих к утру и руки и ноги перестали бы двигаться. Им бы пришлось при разумных действиях временно отступить к своим палаткам на Хотю-Тау. Нашим-то на приюте легче: периодически можно менять пикеты и отогреваться в тепле. Туда-сюда, а за это время к нашим подошло бы подкрепление снизу, – и не видать немцам теплой квартиры «Приюта 11-ти». Но, к сожалению, все было не так. А в конце 80-х на «Эльбрусиаде примирения» встретились два бывших противника этого боя, – женщина из той роты наших стрелков и бывший немецкий егерь из подразделения Грота. И очень мило рассказывали друг другу, как тогда пытались друг друга убить...
Итак, идем впятером подход на «Приют Пастухова» с одной палаткой. Саша с Димой постепенно уходят вперед. На середине подъема Коля начинает отставать. Но я больше слежу за Машей, – последняя у меня в компании девушка осталась. Очень хочется, чтобы хотя бы она взошла на Эльбрус, маленькая, но упорная, упрямая, с характером. Идем, не торопясь, на кошках. Подъем не кажется сложным и опасным: на льду тонкий слой фирна, и при срыве задержаться на таком склоне можно без труда. По пути на остановках разговариваем с попутчиками, – народу вверх идет немало, причем много иностранцев. Идут в составе массовой туриады КБР: «кабалиады». Погода хорошая, ясная, но дует холодный ветер и почти все время ощущается запах сероводорода, – Эльбрус «газит», напоминая о том, что он остается «заправским вулканом». Разговариваем с чехом. Он «на пальцах» объясняет, что его «продувает». Достаю запасной свитер и даю ему возможность утеплиться.
Наконец, выходим на скалы Пастухова (4800) и ставим палатку... Что такое? Коли нет! Беру монокуляр, спускаюсь до нижней кромки скал и пытаюсь найти его и среди идущих, и на скалах, но нигде не вижу. Внутри тревога: потерян участник! Ведь он шел совсем недалеко от нас, и среди других затерялся только при подходе к приюту. Решаем ждать до 18.00, – до вечерней связи, когда девчата внизу включат мобильник. До этого времени все наше восхождение «зависает»: если Коля не найдется, нам надо будет срочно его разыскивать. Наконец, в 18.00 удается связаться и выяснить, что все в порядке, Коля благополучно спустился на «Приют 11-ти». Позже выяснилось, что он при подходе к «Приюту Пастухова» почувствовал себя неважно, и решил вернуться. Мы остались без завтрака, но Дима, завхоз, предусмотрительно имел резерв продуктов. Правда, чая не оказалось, – пришлось «поклянчить» его у соседей. Тепло оделись и улеглись рано, чтобы встать в 2.30, и еще до рассвета выйти на восхождение. «С „ранья“ хватило бы „дыхания“...
Утром возня в темноте с фонарями: готовим завтрак и собираемся. Снизу уже тянется мимо нас цепочка восходителей с фонарями: с «Приюта 11-ти» они выходят еще на 2–3 часа раньше. В движении этих светлячков видно что-то мистическое: идут люди, как в Мекку, на поклон к великой горе! В чем-то подъем от «Приюта 11-ти» тяжелее, поскольку больший перепад высот пройти надо. Но в чем-то он и легче, поскольку не надо снаряжение бивачное тащить на «Приют Пастухова», и можно идти сразу налегке.
Мучительно соображаю: снимать или не снимать шерстяные треники. Не было бы жарко! Потом, через ботинки с кошками их не снять (брюк-«самосбросов» с боковыми молниями у меня не было). Решаю все же оставить на себе. Там, наверху, мне эти «мучения» показались очень забавными. Третьи штаны, да еще и шерстяные плавки вдобавок никак не были лишними!
Долгая возня с натягиванием на ботинки бахил и кошек. Движения стеснены: коленки в походе сильно «забиты» от нагрузки, ноги до конца не сгибаются, и при сильном сгибе возникает боль. Молодые об этом не знают, – в молодости, да и сейчас вне похода у меня ничего подобного не было. Дима не понимает: чего это я так долго собираюсь.
Наконец, вышли. Сто метров не прошли, – ломается перемычка крепления кошек! Запасная у меня была, но ее использовали для кошек Маши, – она свою перемычку Saleva потеряла (а моя, запасная, как окажется потом, сломается на спуске). Вот оно, «слабое звено». Ребята выручают, дают репшнур. Делаю перемычку из него, изо всей силы притягиваю кошки. На переходе выше несколько раз подтягиваю крепления кошек, пока они не встают «железно» на бахилы. Тем не менее, следил за ними постоянно, – такая «неполадка» может очень дорого стоить...
Светает. Выходим примерно на 5100, выше скал Пастухова. Здесь снова горькие воспоминания. Где-то здесь на спуске сорвались 15 лет назад (в мае 1992) Слава Распопов и Сережа Худяев, – с ними я был знаком, но вместе в походы не ходил. По словам очевидца, Саши Шилина, срыв произошел на переходе рельефа. С виду очень простой снежный некрутой склон вдруг перешел в гладкий натечный лед с увеличивающейся крутизной. Ведущие – Худяев и Распопов и группа сразу не остановились, сделали несколько шагов по инерции. Эти шаги были роковыми. Шилин, шедший последним на некотором удалении, не сразу заметил переход рельефа, и не сразу среагировал. Он вдруг увидел, как интуитивно участники группы стали «жаться» друг к другу, и падать, как костяшки домино. Но склон под ними был еще не очень крут, и они успели задержаться. Участник, шедший третьим, сбил Распопова, и Слава заскользил вниз без попытки «зарубиться» ледорубом в первый момент срыва. Он проехал мимо Худяева, – Сергей безотчетно дернулся за товарищем. И тоже сорвался. На глазах всей группы они летели до скал Пастухова метров 600, и разбились... Шилин взял руководство группой на себя. На следующий день утором, снизу, от скал Пастухова, он увидел на гладком льду царапину длиной более 100 метров, – кто-то из погибших пытался зарубиться на гладком льду...
Да, Эльбрус, – это не шутка! Эта гора, кажущаяся столь простой в хорошую погоду, может на каждом шаге подсунуть любой сюрприз, самый неожиданный. Порыв непогоды, порывы ветра и тумана, лютый холод, мокрый снег и газы, неожиданные переломы рельефа. Огромные ледовые поля с трещинами глубиной 100 м, потоки воды, водопадами стекающие в ледовых желобах и мешающие пройти, коварные подснежные трещины. Много здесь сюрпризов!
Сейчас, после каждой аварии на Эльбрусе задают наивные вопросы: а нужны ли высотные хижины-приюты, а нужны ли вешки, нужны ли страховочные тросы, нужны ли передатчики для связи и навигаторы для ориентирования. Все это, конечно, нужно, – и все это со временем будет, – будет, думаю, и кафе на вершине со временем, и «канатка» к этому кафе. Только хочется, чтобы кроме этого было еще и понимание, как и для чего надо идти на эту гору. Чтобы было понимание, что ее надо уважать, и брать только тогда, когда она «пускает». Что брать ее надо после серьезной акклиматизации на высоте порядка 3–4 тысяч, – дней 10–12, не меньше. Чтобы еще и было понимание, что «восхождение восхождению рознь». Что даже подъем до 3500 по «канатке» и сложность, и ценность, и интерес восхождения уменьшает. И что, например, не восхождение, а прохождение в туристском стиле с тяжелым рюкзаком со спуском не по пути подъема, – такое прохождение стоит много больше, чем восхождение налегке. Что восхождение в мае, – это не то, что в июле. И что от «восхождения» с подъездом до скал Пастухова на ретраке, – от такого «восхождения» только одно название остается...
На 5100 Маша начала сдавать. Пять шесть шагов, – и остановка для восстановления дыхания на 1–2 минуты. Очень жаль, но чувствую: видимо, ей в этот раз до вершины не дойти. Она, наконец, понимает это сама, и просит отпустить ее вниз. Вижу, что она не хочет нас тормозить, и мужественно решает отступить. Тащить ее «на прицепе» веревки? Отбрасываю эту мысль. Здесь нельзя себя «неволить», – это не только вредно, но и опасно! Знать, такая у Маши пока высота: 5100, – это не так уж плохо. Она еще очень молода в свои 20, у нее все впереди. Но пока запаса «мощи» мотора и легких не хватило. Надо здесь иметь запас тренированности, – он, этот «запас», очень помогает. Она потренируется, и у нее все получится. Эх, если б еще и эти «взрослые соски», если б сигареты свои бросила. Они ведь у нее процентов 10–15 мощности дыхания отобрали. Уверен, без курева, хотя бы в походе, она бы до седловины точно дошла.
Отпускаю Машу вниз, и иду, переговариваясь с гидом, ведущим иностранцев. Он ходит регулярно. Ледяной ветер налетает резкими шквалистыми порывами, – от них покачивает.
Подвел меня склероз высотный. – на спуске так и не вспомнил, что хорошо бы и на восточную вершину сходить. Там подъем минут 40 с плато у седловины. Ведь и силы, и время, – все у нас было для этого. Но! Забыл! Почему-то не вспомнил. А, может, это Эльбрус пошутил и решил меня позвать к себе еще раз, на Восточную. Вдруг увидел я: в свои 57 лет это восхождение, видимо, еще не было «последним шансом» на Эльбрус взойти. Резервы есть. Только надо тренироваться, держать «форму».
Накануне нас прохватило холодом на подходе к «Приюту 11-ти». Поднимались сюда со стороны перевала Терскол, из ущелья реки Ирик. На исходе дня на перегибе ледового плато попали в зону разрывов, – здесь пришлось связкам петлять между трещин. Вышли на ровную часть уже в сумерках. Была ясная погода, но дул ледяной ветер. Пришлось отказаться от «блажи» дойти до тепла приюта, – остановились на плато, заглубив палатки в снег. Для согрева палаток изнутри пищу готовили в палатках, – естественно, после приема «горячего» питания и переодевания в сухое жить стало много веселее. Момент этот был нелегкий, но к чести группы обошлось без «стонов». К ночи ветер стих.
Юля.
Юля проявила особенное упорство и высокую стойкость духа, хотя нередко ей было тяжелее всех: она была в горах первый раз. На леднике Ирик еще за день до этого небольшие с виду «шероховатости» вылились в очень опасную ситуацию. Немного запоздали надеть каски, – команду на это думал отдать в месте одевания кошек перед открытой частью ледника, до которой шли по камням поверхностной морены. Отвлек внимание небольшой инцидент: Санек ухитрился неосторожно задеть ледорубом по ноге Свете, – разбирались, насколько серьезна эта царапина. Пока разбирались, – Дима и Маша ушли по камням немного вперед и остановились у начала открытого взлета ледника. Положили рюкзаки на лед, и сели отдохнуть спиной к склону за кромкой ручья, текущего наискосок вдоль края крутого льда. Когда подошел к ним, – что-то в их беспечных позах не понравилось, но не стал делать замечание, – просто не сразу сообразил, как объяснить, что неправильно. Каюсь, недооценил опасность открытого участка льда, – оказалось, что по нему периодически сходят подтаявшие камни. Маленький камень скатился, но на это предупреждение не обратили серьезного внимания. Сам поставил рюкзак на камни, не доходя до ручья, и следующим двум, – Сане и Юле показал: становитесь здесь, рядом. Но нет, они не послушали, прошли к двоим «в компанию» и тоже сели в ряд спиной к склону. Катящийся камень я увидел, когда он был метрах в 20, – камень шел прямо на эту группу, сидящую в ряд. Неправильный «кубик» базальта со стороной 10–12 см, килограмма три катился, набирая скорость, и начал «подскакивать» на открытом люду крутизной примерно 25 градусов. ... Сразу закричал, но ребята не так среагировали. Им бы сразу, не оборачиваясь, вскочить и 2–3 шага вперед перешагнуть через выемку ручья – в безопасную зону. Там бы их камень не достал. А у них секунда ушла на размышление. А потом начали поворачиваться лицом к склону, чтобы увидеть камень. На полуобороте головы камень на подскоке касательно задел Юлю по виску. И ушел в ручей. Закрыв лицо руками, Юля упала навзничь на лед. Подбежали, подняли. По лицу текла кровь, – висок рассекло, а позже образовался синяк вокруг глаза от ушиба. Юля сразу стала говорить, что: «...Все в порядке, ничего страшного не случилось...». Детская медсестра, она была медиком нашей группы. Рану промыли, – она, к счастью, оказалась небольшой. Чуть в сторону, – и камень вообще прошел бы мимо. Но вот в другую сторону, – ОЙ-ОЙ, – он мог наделать дел тяжелых! После короткого совещания решили продолжить подъем, разгрузив Юлю, до первого удобного места ночлега. Тут смотрю: все уже в касках, команда не потребовалась на весь оставшийся поход...Группа на леднике Ирик выше нижнего ледопада на подходе к перевалу Терскол.
Засыпая, еще и еще раз горько вспоминаю этот случай. Понимаю: ребятам многое можно простить. Ведь у кого из них второй, а у кого-то третий поход в горах. Что «это» по сравнению с моим опытом, – у меня-то «тридцать второй»... А Юля вообще до этого была только в водных и пеших походах. А вот себе простить не могу, – «недоработки» очевидны. Понятны причины, по которым и было отвлечено внимание, и почему не захотелось делать замечания... Ясно, что и ребята «недотянули» в плане дисциплины. Вот все и сложилось...В походе руководитель «всегда прав», но вот если что случилось, – то он отвечает «за все» и за всех. Вот тогда, когда «случилось» руководитель «не прав» за всех.
И здесь, на плато под Восточной вершиной Эльбруса вспомнилась еще одна давняя история, когда командир был «не прав». Как раз где-то вот здесь в 1942 году в метель и в пургу шла рота из 80 стрелков. Шла брать «Приют 11-ти», который был бездарно сдан немцам командиром нашего взвода, когда подразделение немецких егерей подошло со стороны перевала Хотю-Тау. Капитан Грот сам пришел в качестве парламентера и предложил нашим без боя сдать приют «во избежание напрасного кровопролития». И при этом, конечно, нагло соврал, что приют окружен со всех сторон, и что «сопротивление бесполезно». Сам он потом удивился, что такое вранье имело успех. А командир нашего взвода «распустил сопли», сдал немцам приют и отступил со взводом в Терскол. Отдал немцам не только приют, – он во многом помог им поднять черные флаги со свастикой на вершину Эльбруса «в подарок» доктору Геббельсу. Командира этого нашего взвода, кажется, забрало НКВД, и его больше не видели... Он смалодушничал и поставил под удар других, – нельзя спасать свою шкуру, подставляя своих под удар. Под удар надо врага подставлять, – ему надо свою волю навязывать, а не по его воле поступать. Та наша рота из 80 человек не смогла взять приют, – за трусость одного другие заплатили кровью и жизнью. Но как следовало поступить с этим капитаном Гротом? А принять бы его радушно, напоить чайком и объявить «перемирие» часов до 12 следующего дня. А до этого срока Грота этого задержать под дулом пистолета. И послать связных в Терскол за подкреплением. А Гроту и его стрелкам сказать: отступить без приказа, извините, не можем, а за приказом посылаем связных. А если перемирие нарушите и на связных или на приют нападете, – мы, извините, Грота вашего расстреляем. Поскольку он специально пришел, чтобы разведать, где наши пулеметы стоят. Да, я б этого Грота с чистой совестью расстрелял, если б кого-то из моих бойцов они при перемирии убили. С такими «волками» надо по-волчьи поступать. И полежали б эти егеря ночь в снегу под ледяным ветром, – изрядно выветрился бы их боевой дух. У многих к утру и руки и ноги перестали бы двигаться. Им бы пришлось при разумных действиях временно отступить к своим палаткам на Хотю-Тау. Нашим-то на приюте легче: периодически можно менять пикеты и отогреваться в тепле. Туда-сюда, а за это время к нашим подошло бы подкрепление снизу, – и не видать немцам теплой квартиры «Приюта 11-ти». Но, к сожалению, все было не так. А в конце 80-х на «Эльбрусиаде примирения» встретились два бывших противника этого боя, – женщина из той роты наших стрелков и бывший немецкий егерь из подразделения Грота. И очень мило рассказывали друг другу, как тогда пытались друг друга убить...
Итак, идем впятером подход на «Приют Пастухова» с одной палаткой. Саша с Димой постепенно уходят вперед. На середине подъема Коля начинает отставать. Но я больше слежу за Машей, – последняя у меня в компании девушка осталась. Очень хочется, чтобы хотя бы она взошла на Эльбрус, маленькая, но упорная, упрямая, с характером. Идем, не торопясь, на кошках. Подъем не кажется сложным и опасным: на льду тонкий слой фирна, и при срыве задержаться на таком склоне можно без труда. По пути на остановках разговариваем с попутчиками, – народу вверх идет немало, причем много иностранцев. Идут в составе массовой туриады КБР: «кабалиады». Погода хорошая, ясная, но дует холодный ветер и почти все время ощущается запах сероводорода, – Эльбрус «газит», напоминая о том, что он остается «заправским вулканом». Разговариваем с чехом. Он «на пальцах» объясняет, что его «продувает». Достаю запасной свитер и даю ему возможность утеплиться.
Маша на пути к «Приюту Пастухова».
На подъеме вспоминаю Сережу Левина и Сережу Фарбштейна. Где-то здесь они замерзли в непогоду в мае 1990 г. Снежная пещера оказалась плохо вентилируемой, одежда постепенно намокла, акклиматизация еще была слабой. И все сложилось в тяжелую аварию с гибелью почти всей группы (случай описан в статье: «Эта непонятная авария на Эльбрусе»). Снова мысли горчат воспоминаниями...Наконец, выходим на скалы Пастухова (4800) и ставим палатку... Что такое? Коли нет! Беру монокуляр, спускаюсь до нижней кромки скал и пытаюсь найти его и среди идущих, и на скалах, но нигде не вижу. Внутри тревога: потерян участник! Ведь он шел совсем недалеко от нас, и среди других затерялся только при подходе к приюту. Решаем ждать до 18.00, – до вечерней связи, когда девчата внизу включат мобильник. До этого времени все наше восхождение «зависает»: если Коля не найдется, нам надо будет срочно его разыскивать. Наконец, в 18.00 удается связаться и выяснить, что все в порядке, Коля благополучно спустился на «Приют 11-ти». Позже выяснилось, что он при подходе к «Приюту Пастухова» почувствовал себя неважно, и решил вернуться. Мы остались без завтрака, но Дима, завхоз, предусмотрительно имел резерв продуктов. Правда, чая не оказалось, – пришлось «поклянчить» его у соседей. Тепло оделись и улеглись рано, чтобы встать в 2.30, и еще до рассвета выйти на восхождение. «С „ранья“ хватило бы „дыхания“...
Утром возня в темноте с фонарями: готовим завтрак и собираемся. Снизу уже тянется мимо нас цепочка восходителей с фонарями: с «Приюта 11-ти» они выходят еще на 2–3 часа раньше. В движении этих светлячков видно что-то мистическое: идут люди, как в Мекку, на поклон к великой горе! В чем-то подъем от «Приюта 11-ти» тяжелее, поскольку больший перепад высот пройти надо. Но в чем-то он и легче, поскольку не надо снаряжение бивачное тащить на «Приют Пастухова», и можно идти сразу налегке.
Мучительно соображаю: снимать или не снимать шерстяные треники. Не было бы жарко! Потом, через ботинки с кошками их не снять (брюк-«самосбросов» с боковыми молниями у меня не было). Решаю все же оставить на себе. Там, наверху, мне эти «мучения» показались очень забавными. Третьи штаны, да еще и шерстяные плавки вдобавок никак не были лишними!
Долгая возня с натягиванием на ботинки бахил и кошек. Движения стеснены: коленки в походе сильно «забиты» от нагрузки, ноги до конца не сгибаются, и при сильном сгибе возникает боль. Молодые об этом не знают, – в молодости, да и сейчас вне похода у меня ничего подобного не было. Дима не понимает: чего это я так долго собираюсь.
Наконец, вышли. Сто метров не прошли, – ломается перемычка крепления кошек! Запасная у меня была, но ее использовали для кошек Маши, – она свою перемычку Saleva потеряла (а моя, запасная, как окажется потом, сломается на спуске). Вот оно, «слабое звено». Ребята выручают, дают репшнур. Делаю перемычку из него, изо всей силы притягиваю кошки. На переходе выше несколько раз подтягиваю крепления кошек, пока они не встают «железно» на бахилы. Тем не менее, следил за ними постоянно, – такая «неполадка» может очень дорого стоить...
Светает. Выходим примерно на 5100, выше скал Пастухова. Здесь снова горькие воспоминания. Где-то здесь на спуске сорвались 15 лет назад (в мае 1992) Слава Распопов и Сережа Худяев, – с ними я был знаком, но вместе в походы не ходил. По словам очевидца, Саши Шилина, срыв произошел на переходе рельефа. С виду очень простой снежный некрутой склон вдруг перешел в гладкий натечный лед с увеличивающейся крутизной. Ведущие – Худяев и Распопов и группа сразу не остановились, сделали несколько шагов по инерции. Эти шаги были роковыми. Шилин, шедший последним на некотором удалении, не сразу заметил переход рельефа, и не сразу среагировал. Он вдруг увидел, как интуитивно участники группы стали «жаться» друг к другу, и падать, как костяшки домино. Но склон под ними был еще не очень крут, и они успели задержаться. Участник, шедший третьим, сбил Распопова, и Слава заскользил вниз без попытки «зарубиться» ледорубом в первый момент срыва. Он проехал мимо Худяева, – Сергей безотчетно дернулся за товарищем. И тоже сорвался. На глазах всей группы они летели до скал Пастухова метров 600, и разбились... Шилин взял руководство группой на себя. На следующий день утором, снизу, от скал Пастухова, он увидел на гладком льду царапину длиной более 100 метров, – кто-то из погибших пытался зарубиться на гладком льду...
Да, Эльбрус, – это не шутка! Эта гора, кажущаяся столь простой в хорошую погоду, может на каждом шаге подсунуть любой сюрприз, самый неожиданный. Порыв непогоды, порывы ветра и тумана, лютый холод, мокрый снег и газы, неожиданные переломы рельефа. Огромные ледовые поля с трещинами глубиной 100 м, потоки воды, водопадами стекающие в ледовых желобах и мешающие пройти, коварные подснежные трещины. Много здесь сюрпризов!
Сейчас, после каждой аварии на Эльбрусе задают наивные вопросы: а нужны ли высотные хижины-приюты, а нужны ли вешки, нужны ли страховочные тросы, нужны ли передатчики для связи и навигаторы для ориентирования. Все это, конечно, нужно, – и все это со временем будет, – будет, думаю, и кафе на вершине со временем, и «канатка» к этому кафе. Только хочется, чтобы кроме этого было еще и понимание, как и для чего надо идти на эту гору. Чтобы было понимание, что ее надо уважать, и брать только тогда, когда она «пускает». Что брать ее надо после серьезной акклиматизации на высоте порядка 3–4 тысяч, – дней 10–12, не меньше. Чтобы еще и было понимание, что «восхождение восхождению рознь». Что даже подъем до 3500 по «канатке» и сложность, и ценность, и интерес восхождения уменьшает. И что, например, не восхождение, а прохождение в туристском стиле с тяжелым рюкзаком со спуском не по пути подъема, – такое прохождение стоит много больше, чем восхождение налегке. Что восхождение в мае, – это не то, что в июле. И что от «восхождения» с подъездом до скал Пастухова на ретраке, – от такого «восхождения» только одно название остается...
На 5100 Маша начала сдавать. Пять шесть шагов, – и остановка для восстановления дыхания на 1–2 минуты. Очень жаль, но чувствую: видимо, ей в этот раз до вершины не дойти. Она, наконец, понимает это сама, и просит отпустить ее вниз. Вижу, что она не хочет нас тормозить, и мужественно решает отступить. Тащить ее «на прицепе» веревки? Отбрасываю эту мысль. Здесь нельзя себя «неволить», – это не только вредно, но и опасно! Знать, такая у Маши пока высота: 5100, – это не так уж плохо. Она еще очень молода в свои 20, у нее все впереди. Но пока запаса «мощи» мотора и легких не хватило. Надо здесь иметь запас тренированности, – он, этот «запас», очень помогает. Она потренируется, и у нее все получится. Эх, если б еще и эти «взрослые соски», если б сигареты свои бросила. Они ведь у нее процентов 10–15 мощности дыхания отобрали. Уверен, без курева, хотя бы в походе, она бы до седловины точно дошла.
Отпускаю Машу вниз, и иду, переговариваясь с гидом, ведущим иностранцев. Он ходит регулярно. Ледяной ветер налетает резкими шквалистыми порывами, – от них покачивает.
Выход к седловине Эльбруса. Западная вершина отсюда видна.
Последний взлет: вид сверху на него и плато у седловины.
Медленно подъем выполаживается и вдоль склона по тропе подхожу к седловине, – точнее к плато немного ниже седловины. Здесь, на солнышке примостилась большая группа отдыхающих восходителей. Саша и Дима тоже меня поджидают. Достаем шоколад, фляжки, подкрепляемся перед последним взлетом и берем его «на одном дыхании», – здесь склон наиболее крут. За взлетом более километра тащимся по пологому подъему-тягуну. Слева возвышаются две какие-то скалы, но это не вершина, тропы туда не ведут.Вершина близка, – ее холм рядом.
Наконец, показывается вершинный холм, и «муравьи» на нем – это торжествующие восходители. Спешим к ним присоединиться и сняться на вершине. Далеко-далеко внизу читаю очертания тех вершин, которые ранее были видны только снизу: Двойняшка, Далар, Гвандра. Прямо под нами далеко-далеко внизу перемычка Хотю-Тау. На севере в мапеве дымки – коричневые горы почти без снега. По альтиметру 5660, а наяву: 5642. Примерно на том же уровне виден конус восточной вершины, а за ним из плотной дымки выглядывают два рога Ушбы, и – громада пятитысячников Безенги.Восточная вершина.
Вершина!
Ищу в банке записку. Один из гидов-завсегдатаев, давясь от смеха, мне поясняет: «Чего ты ищешь-то, „контора“? Не пишут здесь записок! Здесь тысячами ходят, – какие тут записки? Здесь двор проходной, как на Арбате!»... Но я все же в пустую коробку вершинного камня кладу свою записку, а в виде сувенира с вершины поднимаю листочек с каким-то словом, написанном на иностранном языке. Не знаю, приличное слово или нет, но беру. С Эльбруса ведь... Записочка – это все же ритуал, традиция, да и «законная добыча» – тоже. «Законная добыча», как милашка из другой группы, попросившая взять ее к себе в поход «на любых условиях». Для тебя – чужая записка добыча, для других – твоя. Это и дань взаимного уважения к тем, кто взойдет за тобой. Плохо, когда народ начинает в таких мелочах лениться.Подвел меня склероз высотный. – на спуске так и не вспомнил, что хорошо бы и на восточную вершину сходить. Там подъем минут 40 с плато у седловины. Ведь и силы, и время, – все у нас было для этого. Но! Забыл! Почему-то не вспомнил. А, может, это Эльбрус пошутил и решил меня позвать к себе еще раз, на Восточную. Вдруг увидел я: в свои 57 лет это восхождение, видимо, еще не было «последним шансом» на Эльбрус взойти. Резервы есть. Только надо тренироваться, держать «форму».