Страница:
Путь спуска-подъема на Эльбрус от станции «Мир» до видимого внизу «Приюта Пастухова».
На спуске пару раз задевал выступами креплений кошек и спотыкался, – десять лет ничего такого не было. Но не падал, – ходьба с альпинистскими палками очень надежна. Сошли вниз достаточно быстро, и вечером были уже в Терсколе. Дальше – шуточки пишу, но правдивые.Отпраздновали в кафе. А группа моя поучила меня уму-разуму и объяснила, что и как надо делать мне в походе, – для обнаружения разницы во взглядах надо было поход пройти. Я себя руководителем считал, а оказалось, что я должен был быть «гидом-проводником», но не больше. И вообще, оказалось, что это не поход должен был быть, а «трекинг». Большая разница между понятиями: радиалок должно быть в 2 раза больше, забросок в 4 раза больше, а «вольной воли» у участников ходить, где вздумается, – в 10 раз больше, а вот в рюкзаке – в 2 раза меньше. Ну, это я, конечно, про них, теперь «своих», «загнул» слишком «круто», – но вот такой «анекдотец» в результат похода родился.
Группа эта мне случайно в подарок от Саши Крупенчука досталась. Он их подготовил хорошо, но сам заболел, и попросил его заменить в походе. В походе мне и пришлось с ними познакомиться, «покувыркаться» поближе... Молодежь интересная и трудная, хорошая досталась.
Вот так на Эльбрус сходил первый раз в жизни. По простенькому, в общем, летнему варианту, но уважительно, от подножия, на «своих двоих», без обмана «канаток» и ретраков. И с весомым рюкзачком до «Приюта Пастухова». Эльбрус «зубки показал» и камнем, и ветром, и холодом, но пустил к себе.
За свой высокий западный «зуб» Эльбрус взял у меня мой нижний «восточный» (справа), – еще на приюте Пастухова ночью «6-й зуб» слегка «заныл», а по возвращении домой его пришлось срочно удалить: всю физиономию флюс «красиво перекосил», как бы предупреждая: «Во, как сейчас врежу, – от боли „скрутишься“. Интересный эльбрусский „сувенир“ я получил: пустоту на месте бывшего зуба. Пощупаешь языком пустоту: „Привет, Эльбрус!“ И губы все в крови неделю были: так их сожгло, обветрило, несмотря на наличие защитной маски, да и инфекция на них активизировалась. И высушенная кожа два месяца какую-то повышенную раздражительность имела... Нет, не „бескровное“ это дело – на Эльбрус взойти... „Здесь Вам не равнина, здесь гор „рванина“...“. И люди, и климат здесь „крутой“. Идут, злодеи, на Эльбрус один за „одной“. Стеной...
Камнепад
(Рассказ геодезиста)
По поводу «линьки» дам пару ценных советов на характерном примере.Случилось это в 59-м, на горной дороге от Фрунзе в альплагерь Ала-Арча, уже выше Арча-Майдана. Ехали на грузовике, и вдруг кто-то крикнул: «Камни!». Все – головы сначала вверх, а потом из кузова, как горох высыпали и дали деру по дороге назад. Старший инструктор выскочил из кабины и рванул от машины вперед, в другую сторону. То ли бежали, то ли летели: ботинки, свои и чужие, у самого носа чуть не выше головы прыгали. Потому благополучно успели «слинять» от камнепада, что понеслись, наверно, не медленней этих камней. А вот шофер замешкался и остался в кабине, когда «бульники» на машину рухнули. Кузов в щепки разнесло, часть вещей вниз улетела. Кабину тоже помяло, но, к счастью, крупные камни на нее не упали, и потому шофер уцелел. Погиб бы он, остановись на метр-два ближе. Его травмировало психологически: когда вылез из кабины, еле стоял на ногах, руки тряслись:
– «...Ре-ре-ре-бята... Ну-ну-ну вас вас-то по-по-по-нятно за-за-за что... Вы-вы-вы аль-аль-пи-пи-нисты... Ну-ну-ну а-а-а ме-ме-нят-то за-за-за ка-ка-какие г-г-грехи-то та-та-так ши-ши-шиба-ба ну-ну-ло?...».
Тут, конечно, начались «научные» разговоры о том, что «альпинист должен уметь не хуже удава „линять“, только удав – для обновления шкуры, а альпинист – больше для ее сохранения. Так или иначе, „линька“ на пользу этой самой шкуре идет. Другой вспомнил еще одну известную истину: „хороший альпинист, как и хороший вор умеет вовремя „смыться“, и все сошлись на том, что „если камнепад „катаньем“, то мы „смытьем“... В общем, в определенных ситуациях „слинять“ и «смыться“ – это высшая доблесть, не каждому данная... И если «под лежачий камень вода не течет“, то под лежащего альпиниста завсегда и вода течет, и этот камень сверху катится...
Главное, конечно, – умение в критической ситуации делать, а не рассуждать. Реакция на некоторые команды типа «Камень!» или «Срыв!» должна быть мгновенной, – здесь ни на какие разбирательства, переспросы и продумывания нет времени. Здесь приказать может и должен даже самый младший, если он первый увидел опасность. А другие – мгновенно отреагировать! Замешка одного может дорого стоить. Ведь если бы в кузове началась толкотня и давка, как в метро, мы бы не успели. А так организованно «рванули» друг за другом, нисколько друг другу не помешав. Потому все и обошлось «потерей вещичек», а не частей скелетов. С благополучным «скелетфасовским» исходом...
Написано Буяновым Е.В. по рассказу Вишневского Г.Д., 05–23.10.2002 г.
Опасность снегопада, холода, ветра и замерзания
Е.В. Буянов, Б.Л. Кашевник
Снегопад!.. Та «четверка». Спуск с Чанчахи
(Альпинистские истории, по рассказу Б.Л. Кашевника)
– Альпинисты нечасто фотографируют?Борис Лазаревич Кашевник оживился, моя случайная реплика вызвала у него воспоминание, датированное пятым сентября 1953 года. И он рассказал мне историю, которая может хорошо раскрыть смысл коротенькой строчки из известной «Песни альпинистов» Ю.Визбора: «...И страшен снегопад!..» Вот эта история.
– Та «четверка». Спуск с Чанчахи. Переделка эта мне запомнилась навсегда. Ничего труднее и опаснее того спуска с Чанчахи-хох я за свою альпинистскую практику не встретил. Маршрут-то всего на «4А», и было нас четверо...
Маршрут «4А», гребневой, с перевала Цей-Тбилиза, до вершины был пройден без особых технических сложностей. Ясное небо, безветрие, и ничто не предвещало непогоду. Метрах в 150 от вершины решили оставить «лишние» вещи, включая палатку, и примус. Как оказалось потом, оставили их до следующего года. Для пущей «экзотики» решили еще заночевать прямо на вершине в спальных мешках. Ночью же повалил снег при полном безветрии, и мы быстро поняли, что «влипли в историю».
В тот год из-за непогоды погибло несколько альпинистских групп. В том же году в Цейском ущелье смыло селевым потоком альплагерь «Медик». Это неподалеку от нашего альплагеря «Салют», – из него мы и вышли на восхождение. Снег повалил валом в условиях безветрия, – примерно по ведру на голову за каждую минуту, спуск сразу же пошел в критическом режиме, на грани аварии. Ничего не видно уже в нескольких метрах. У нас не было темных очков, – до этой ночи снега в горах почти не осталось, все стаяло. Но и в очках можно было увидеть очень немногое.
Ясно, что с вершины надо «сбежать» как можно быстрее, иначе просто замерзнем. Что на нас было одето? Ковбойка, свитер и штормовка, а пуховок тогда еще не знали. Холод пронимал до костей, наружные мышцы промерзли и не работали, они одеревенели от холода и стесняли движения, вися на теле тяжелым панцирем лишнего веса. Если бы мы остановились, – это был бы быстрый конец. Спускались на юг куда-то в сторону перевала Цей-Тбилиза, конечно, не видя в пурге, куда и как, не различая рельефа, смутно ощущая его крутизну. Под ногами и вокруг – белая пелена, белая мгла. Только пустив снежок по склону можно было чуть-чуть уловить, куда же и как он уходит. Да по ближайшим еле видимым выступам скал, тонувшим в снегу, снегопаде и тумане. Первый спускался по веревке с верхней страховкой, двое за ним «скользили» на карабинах, а я сходил последним, – лез по скалам с нижней страховкой. Ну, какая это страховка, – одно название! Вторую веревку разрезали на петли и вешали их на скалы для закрепления спусковой, – она укорачивалась по мере расхода петель.
На одном из участков страховавший внизу Сергей не выдержал ожидания: «Ой, как холодно, „О, шоб ее круголядь!“, – вдруг повернулся и пошел вниз (фраза передана неточно, но „созвучно“). В нем сработал инстинкт самосохранения: согреться в той ситуации можно было только движением. Но меня он сдернул, я упал и сильно ударился спиной и лицом о скалы. Разбил нижнюю челюсть и не мог говорить, – только мычал, изъяснялся мимикой и жестами. Вторая холодная ночевка была на стене.
Борис Лазаревич улыбается и качает головой. Я тихонько встаю к книжному шкафу: слушать такое сидя, сидя на стуле, как-то неудобно. Он продолжает:
– Спускались два дня, и как не обморозились, не понимаю. По молодости, наверно. Конечно, если бы был ветер, нас бы раздавило холодом! Внизу для схода на ледник пришлось пересечь участок снежного склона. Остатки второй веревки надвязали к первой, но все равно для страховки партнеров до скал не хватило 3 – 4-х метров. Мне, последнему, пришлось отвязаться, пошли мы эти метры одновременно, при этом подрезали пласт свежевыпавшего снега. Несколько шагов, и весь склон поехал над нами, и под нами.
Как мог, я пытался скользить в группировке по падающей рыхлой каше. Как и где падали партнеры, конечно, не видел. В конце подъема оказался зарыт в снежную «перловку» по шею, причем эта крошка спрессовалась так, что не смог пошевелить ни руками, ни ногами. Наверху осталась одна голова, как у Спартака Мишулина. Происки Джавдета в горном варианте.
Первая мысль была: это все! Конец! Но даже небольшая передышка способна что-то изменить, а может, отчаяние придало силы. Чуть передохнув, стал двигать плечами, постепенно «раскачался», раздвинул снег. Дело пошло быстрее, когда освободил руки: разгреб снег и выбрался. Увидел под собой кровавое пятно на снегу, – что это? Оказалось, – вторая голова, – голова Сергея. То ли он сам обо что-то повредился, то ли я ему «прошелся» триконями по голове при падении. Я его выдернул быстро, как морковку, – настолько быстро, что и не запомнил, как это случилось. Он от травмы ослеп, конечно, временно. И вот мы, – немой и слепой пошли по веревке искать остальных «замурованных». Нашли и помогли откопаться. Всем дико повезло, – мы застряли на снежных пробках, образованных той же лавиной-оползнем в подгорной трещине, в бергшрунде.
Ледник и участок осыпей, не слишком уж протяженные, казалось, отобрали почти весь остаток сил. Третья ночевка была уже ниже ледника, на несложном рельефе. Дальше вышли на лабиринт пастушьих троп, – там их множество. Куда же идти? Жестами и мычанием объяснил, что надо «расползтись» в разные стороны на разведку. Немного отполз и. Далеко внизу увидел спасительный домик. Это оказался домик метеостанции на Мамисонском перевале. Вернулся и «объяснил» партнерам, что «грести» надо в ту сторону:
– Туда, что ли?
– Ы-ы! У-у! – киваю и тычу пальцем в нужную сторону.
Ну, спуститься-то мы к домику за несколько часов спустились. Чуть пройдем, – ляжем и отдыхаем. Потом опять. Но вот чтобы войти в дом, надо было еще небольшой подъем одолеть. А это оказалось возможно только ползком, да и то не сразу для таких, как мы «дохляков», в том состоянии. Ну, ползем потихоньку с рюкзаками и с длинными остановками. Отлеживаемся. На одной передышке я обернулся, увидел ребят, и ситуация показалась интересной. Потому достал фотоаппарат и сфотографировал их. Это – к твоему комментарию, что альпинисты редко фотографируют!
– Из домика зимовщики давно уже вылезли, услышав наши голоса. Но, естественно, не сразу разобрались, в чем дело. Ползут какие-то под рюкзаками, как червяки. Как под пулеметным огнем. Подозрительно и странно. Не сразу поняли, что по-другому мы просто не можем.
Потом, наконец, сбежали, подхватили рюкзаки, помогли добраться до тепла жилища. Отогрели и отпоили горячим чаем с разведенным джемом. Мы пили, пили, и никак не могли ни напиться, ни согреться. Я и потом с особым удовольствием пил этот живительный напиток.
Оставили переночевать. Утром мы уже немного «отошли», отогрелись, подсушились, поели и решили все же идти в альплагерь. Это еще километров тридцать по ущельям, вниз до села Заромаг, потом вверх к альплагерю. Все, чтобы успеть к контрольному сроку.
– Были тогда особые представления о долге, дисциплине и контрольных сроках.
– Были. На дорогу нам помогли. Но что смогли дать? Банку консервов, да буханку хлеба. И мы пошли без остановки, потому что знали: если остановимся, то не вытянем... Уже в Цейском ущелье попали в темноту, – ни зги не видно. А фонарей, конечно, у нас в помине не было. Мосты в ущелье были сметены селем, поэтому идти пришлось через верхнее цейское селение.
Но нашли весьма оригинальный способ поиска тропы в темноте. Если возникало сомнение, там ли идем, то опускались вниз и принюхивались. А там по тропам ходят ишаки, и много ишачьего помета... Ходят ослы не только с рюкзаками, но и чистокровные, с вьюками... Так вот, если «энтим пометом» пахнет, то ты – на верном пути. Так, несколько раз сбившись с дороги, все же нашли верный путь по запаху ишачьего помета.
Нас, почти совсем беспомощных, отмывали, словно малых детей. А потом лечили, – и немого, и слепого, и остальных «отмороженных».
– Да, Борис Лазаревич, тяжелый случай на «сломе» зимы и лета, на «выверте» межсезонья. Грозные опасности снегопада очевидны и понятны: потеря ориентирования, переохлаждение, лавины... И ясно, что «игры» с горами в непогоду – это смертельный риск, которого надо избегать. Но даже осторожная группа альпинистов или туристов «не застрахована» от капризов непогоды на большой высоте. Каков основной вывод на случай, если все же окажешься в столь сложной ситуации?
– Работать! Невзирая на то, что холодно и трудно. Любое восхождение – это работа. Если запаса моральной и физической прочности хватит, значит выберешься. Нет, – погибнешь...
Нужны ли такие рассказы старых альпинистов, рассказы наших отцов (а Борис Лазаревич – отец моего одноклассника Миши)? Я считаю, что нужны, и очень интересны, хотя сам Борис Лазаревич, во многих вопросах ужасный скептик, махнув рукой, возражает:
– Кому это сейчас нужно?..
– Вот Шатаев пишет: каждое новое поколение альпинистов сильнее предыдущего.
– И правильно пишет!
– Такое высказывание делает честь, но я не до конца с этим согласен. Каждый ведь в истории берет свою ступеньку, и если бы вы, ваше поколение, в свое время не взяли свою, то следующее «брало бы свое» на ступень ниже. Да, сейчас лучше снаряжение, более отработана тактика восхождений, система тренировок, подготовки, облегчены заброски, и многое-многое другое. Сейчас многое по-другому, и само сравнение не вполне правомерно. Мне почему-то кажется, что «первые номера» предыдущих поколений, такие как, например, Евгений Абалаков, попади они в начале расцвета своих сил в наше время, смогли бы на равных ходить и бороться с лучшими альпинистами наших дней. И понятие «лучший» весьма условно и временно. Человек – везде и всегда человек, и за несколько последних тысяч лет он изменился очень мало...
– Ну, не знаю... Всего того, что за «наши» годы было «наработано», – всей этой системы подготовки альпинистов сейчас уже нет. Она разрушена...
– Да, и у туристов картина похожая. Но я уверен, что прошлый опыт понадобится, он «возьмет свое»...
– Посмотрим...
Борис Лазаревич не хочет спорить, и мне понятно, что здесь что-либо доказать невозможно: многие вещи являются вопросами «чистой веры» и представлений конкретного человека. Что же до истории альпинизма, и вообще Истории с большой буквы и связанных с ней «историй»... Очевидна истина: она и «они» всегда будут интересными, если коснутся интересного для тебя вопроса, если не оставят тебя равнодушным. Если сумеешь услышать...
Отцов надо слушать, понимать внимательно и тонко... Ведь порой за небольшой, простенькой их фразой стоит такая борьба, такое кипение жизни, о которых ничего не знаешь...
Записано 05.11.2001 г. (по беседе 01.11.01), отредактировано по замечаниям Б.Л. Кашевника 30.11.01. 07.12.01, 12.05.03 и 18.02.06. Статья в другой редакции опубликована в журнале ЭКС, № 1 – 01.2002 г. Приведены фотоснимки из архива Б.Л.Кашевника.
Послесловие Буянова Е.
По разному сложились судьбы участников этого восхождения. Ныне живут и здравствуют Борис Лазаревич Кашевник и Евгений Яковлевич Тур.Борис Лазаревич – известный конструктор альпинистского и спасательного снаряжения. Его фирма (всего из двух человек) активно разрабатывает, испытывает и внедряет системы спасения человека при пожарах. С Евгением Туром он поддерживает связь (в частности, выслал ему журнал ЭКС с этой статьей «Снегопад!..»). С Сергеем Морозкиные жизненные пути разошлись, и его дальнейшая судьба нам неизвестна.
К сожалению, рано ушел из жизни В.Гуськов. Его, очень сильного спортсмена-лыжника, сгубила любовь к вину... Для спортсмена это – нож острый. Хотя в молодости и кажется, что жизнь будет бесконечной, и весна в ней будет вечной... Про него запомнилась такая «зарисовка»:
Володя
Володя был «здоровый лось». По выносливости обычно превосходил всех. Но любил выпить при каждом «удобном случае»... И в Цее любил забежать к приятелю на метеостанцию, чтобы «пропустить» с ним бутылочку портвейна.Как-то, помню, он завернул туда по пути на вершину. А мы решили «дать деру», чтобы он отстал, и не так зазнавался. Припустили под рюкзаками, как говорится, «во все лопатки». Там открытое место, а затем скальная гряда и лес, где можно скрыться. Вот и думали, – выйдет он от приятеля, а нас уже и нет... Бежали, бежали. И, наконец, добежали до гряды.
Три вдоха успели сделать, как слышим голос Володи: «Чего-то вы, ребята, медленно ногами передвигаете. Давайте прибавим...»
Вот такая здоровая «отрава» этот лыжник!..
Е.Буянов, по рассказу Б.Кашевника. 12.05.03.
Эта непонятая авария на Эльбрусе
(Стихия высотной непогоды)
Каждая из этих строчек пронизана болью за ушедших. Но в назидание живым. Я не искал виновных, я лишь хотел разобраться в том, как и что произошло.Многие «слагаемые» этой аварии мая 1990 года на Эльбрусе были хорошо видны всем, лежали на поверхности. Жестокий напор непогоды, недооценка опасности возникшей ситуации, задержка при отступлении. И все же для такой трагедии с весьма опытной и хорошо подготовленной группой всего этого было мало. Я чувствовал, что здесь есть еще почти невидимые составляющие.
Фото 1. Снимок В. Лазарева на склонах Эльбруса, перед роковым выходом вверх...
Погибли шесть человек, включая одного иностранца. Двое наиболее опытных, – Сергей Левин (руководитель группы) и Сергей Фарбштейн (профессиональный врач) были моими товарищами в прошлых походах. Они не были ни авантюристами, ни новичками, ни «ловкачами» спортивного туризма. Серьезные туристы, прошедшие сложнейшие походы, имеющие опыт спасработ на Кавказе и Тянь-Шане, с хорошим знанием горной стихии. Оба кандидаты в мастера спорта, причем Фарбштейн уже фактически набрал мастерские баллы. Провожая их в последний путь, я зримо ощутил, что мог быть среди них и мог также не вернуться из этого рокового похода. И я не мог не задаться вопросом: что же за изъян был в подготовке, который не позволил им вовремя ощутить глубину опасности возникшей ситуации?Группа Левина входила в состав туриады ленинградских туристов на Эльбрус. Как наиболее подготовленную, ее предполагали использовать в случае надобности в качестве спасотряда туриады (ниже приводятся наиболее значимые с точки зрения автора факты). «Канва» событий, предшествовавших трагедии, была достаточно проста. Группа Левина, совершая 2 мая акклиматизационный выход с Приюта 11-ти вверх, встретила около 14.30 другую группу туриады, спускавшуюся вниз. Левин решил подняться выше на 1–1,5 перехода, прежде чем начать возвращение. Расстояние до приюта было относительно небольшим, а высота около 4500 м не казалась, видимо, ни Левину, ни Фарбштейну сколь нибудь опасной (Левин чудесно перенес на Памире высоту около 6000 м, а Фарбштейн уже дважды побывал на Эльбрусе). Пройдя еще примерно 40 мин., группа остановилась на перекус (по свидетельству Одинцова, участника группы). Уже на остановке погода резко ухудшилась, пошла поземка и все заволокло туманом. На спуске Левин решил остановиться, вырыть пещеру и переждать в ней непогоду. Думается, это решение было вызвано не только соображениями безопасности, но и желанием потренировать группу перед высотным походом по Памиру (помимо чисто спортивных задач, этот поход должен был преследовать цель поиска пропавшей предыдущим летом группы П.Клочкова, – см. статьи «Тайна исчезновения группы Клочкова» и «Рыжий» пока молчит» в N 7–8,1992 г., с.10 журнала «Мир путешествий»). Сообщив по рации руководству туриады о своих намерениях, группа оборудовала пещеру и благополучно переночевала в ней со 2 по 3 мая. Существовала версия, что группа продолжила подъем в сторону скал Пастухова, не сообщив об этом. Версия неубедительная. Левин был достаточно осторожным туристом (может быть, его в чем-то и подвела осторожность) и не мог не ощущать своей ответственности за исход туриады, будучи фактически руководителем ее спасотряда.
Непогода разгулялась не на шутку: ветер доходил до 30 м/с при температуре 0–5 градусов С и высокой влажности воздуха. На следующий день группа предприняла не слишком решительную попытку спуска, но из-за плохой видимости вернулась в пещеру. Спуск в таких условиях показался Левину опасным. Сергей Фарбштейн на спуске дважды падал. Причинами были, видимо, ухудшение самочувствия (тревожный симптом!), а также слабое зрение: в сильный дождь и туман Сережа становился практически незрячим. После возврата немного подразрушили вход в пещеру и ее вторую, малую камеру, использовать уже не смогли. Еще накануне приняли к себе и приютили двух иностранцев (японцев), спускавшихся сверху. Конечно, в пещере было достаточно тесно. Таким образом, ко второй ночи отсидки «поднакопились» факторы риска: ухудшилось состояние жилища, участники начали уставать физически и психологически и. еще «кое-что» не очень видимое, о чем будет сказано ниже. Но группа не считала свое положение опасным, несколько раз успокаивала руководство туриады, находившееся на Приюте 11-ти. Поэтому последнее в условиях суровой непогоды не предприняло серьезных попыток поиска и оказания помощи группе (в таких условиях трудно было что-то предпринять без риска потерять в тумане и пурге еще одну группу). Связь работает неважно и, видимо, ее трудно использовать вне пещеры из-за плохой погоды: идет мокрый снег, сильный ветер. Левин прерывает сообщения, назначая утренний сеанс в 7.00 с одной тревожной нотой: «...Рассчитываем на группу поддержки...» Попытку поиска предпринимает в течение дня небольшая группа Леонида Эбриля. Вероятно, он один начинает понимать, что положение Левина становится опасным. Найти пещеру Эбриль не смог и вынужден был отступить на Приют 11-ти.
Решение остаться в пещере на вторую ночь оказалось роковым: ночью в пещере, которую начало заметать снегом, стало очень тяжело дышать и трое (Левин, Лазарев, Воронин) вылезли наружу для откапывания. В этот момент небо достаточно очистилось, Приют 11-ти стал хорошо виден снизу. Сергей Фарбштейн чувствовал себя плохо и сам идти не мог. Олег Булдаков находился в состоянии странного нервного возбуждения (видимо, был уже не вполне вменяем). В создавшейся обстановке, ночью, Левин не решился отпустить нескольких участников вниз за помощью, решив дождаться утра. Возможно, в том состоянии, в котором они уже находились, они не смогли бы благополучно спуститься.
