Быстров Андрей. Странники в ночи

   Фон Агенауэр вдруг бросился в карету, раскрыл саквояж с хитроумным замком немецкого мастера, что-то долго искал там. Когда он снова вышел и встал рядом с возницей, на его ладони поблескивала золотая монета с истертым краем, монета Марко Кассиуса.
   - Sapienti sat, - прошептал фон Агенауэр.
   Широко размахнувшись, он швырнул монету вдаль, в русский снег, в СВОЮ вьюгу. Она ещё сверкнула напоследок в луче фонаря, прежде чем исчезнуть навсегда.
   - Эх, барин, барин, - возница укоризненно покачал головой. - Кто ж золотом-то кидается...
   - Делай свое дело, друг мой, - весело отозвался профессор по-русски. Ты получишь золото, но поверь мне: есть вещи более важные, чем золото. Намного более важные.
   Возница молча повернулся к фон Агенауэру спиной. Теперь он уже не сомневался, что иностранец слегка рехнулся: в здравом уме такого не скажешь.
   29
   ФЕВРАЛЬ 1876 ГОДА
   САНКТ - ПЕТЕРБУРГ
   В уютном кабинете роскошного дома Александра фон Агенауэра, купленного по распоряжению профессора ещё до его приезда в Россию, горели десятки свечей. За хорошо освещенным столом фон Агенауэр завершал свою рукопись. На двенадцати страницах он излагал частично разгаданную криптограмму Кассиуса (частично, потому что ещё не пришло время для такого расположения светил, какое окончательно установило бы на места все избранные фрагменты книг Кассиуса, Ксемвла и Герцфельда). Собственно, это не было криптограммой, то есть шифрованным посланием - скорее, тут можно было вести речь о совершенно необычном, сложнейшем криптологическом методе. Фон Агенауэр, изучавший языки древних жреческих мистерий, находил здесь много общего со стеганографией и акромантикой - наиболее тонкими и сложными системами неявносокрытия. "Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого, осторожно, с большой ловкостью... Из этого будут и выйдут неисчислимые применения, которых средство здесь"... Для разгадки послания Кассиуса было недостаточно подставить одни буквы на место других или механически соединить строки нескольких книг в соответствии с начертанием, хотя присутствовали и такие элементы. Многое, очень многое требовалось не только прочесть, но и осмыслить, ведь во многих частях послания по существу не содержалось никакого шифра. Смысл тут был построен на аллегориях, метафорах, символах, погруженных в труднопроницаемую оболочку акромантической конструкции. Для осмысления необходимо было обладать Знанием - таким, каким не мог обладать Альваро Агирре в Испании на рубеже шестнадцатого века, но каким уже обладал Александр фон Агенауэр, человек, проживший четыреста двадцать три года...
   Фон Агенауэр мог бы восхищаться Кассиусом, гениально уместившим сложное в простом и простое в бесконечно сложном. Мог бы, если... Если бы был уверен в том, что категории восхищения и гениальности наделены значением в тех странных и темных мирах, к которым, как считал фон Агенауэр, Кассиус имеет большее касательство, нежели к миру земному.
   Так или иначе, теперь профессор знал многое. Он снова и снова перечитывал поблекшие строки на пергаменте, и теперь он понимал их.
   "Откроются Врата, ведущие к смерти и к бессмертию, и сам изберешь путь"...
   Он знал отныне, где и как откроются Врата, какой путь надлежит избрать.
   "Ты встретишь женщину храни её, ты встретишь мужчину, опасайся его, не причиняя вреда, ибо торжество силы иссушает источник могущества"...
   Он знал, кто эта ещё не родившаяся женщина и кто этот мужчина, знал, что означает опасаться и хранить, знал, как отличить их в миллионоликой толпе обитателей Будущего, знал, чего и как следует добиваться.
   Это будет нелегко, очень нелегко... Но разве не на его стороне опыт столетий, сила магии, мощь Империи Эго, пронизавшая Вселенную? И разве не сказано в пергаменте Кассиуса: "Дерзнувшему пройти дорогу здесь Начертание; овладевший им овладеет собой; овладевшему же собой нет более преграды"?
   Отложив гусиное перо, фон Агенауэр подошел к окну. Луна летела над Санкт-Петербургом, пылающая ярким серебром, страшная, близкая. Растворяясь в этом серебряном сиянии, фон Агенауэр мчался в будущее, навстречу своему последнему искушению.
   30
   АВГУСТ 1998 ГОДА
   Аня Данилова и сама не знала, что заставило её зайти в книжный магазин по дороге с работы. Несомненно, она не собиралась покупать книг, да и денег у неё с собой почти не было. Возможно, какая-то тень, мелькнувшая за чисто вымытым, блестящим витринным стеклом - тень человека, вроде бы ей знакомого... Да, но если так, что из того? Аня устала, да и вообще не отличалась настолько гипертрофированной общительностью, чтобы преследовать знакомых в магазинах. Тем не менее она замедлила шаг, потом остановилась и двинулась в сторону двойных дверей с прозаической табличкой "ОТКРЫТО".
   Она не сразу вошла. Приблизившись к дверям, она снова застыла, как в нерешительности, хотя нерешительность здесь была ни при чем. Аня ощутила волну теплого воздуха, исходящую словно от здания, где на первом этаже располагался магазин, и не волну даже, а бездвижную воздушную зону, где температура была заметно выше, чем вне её пределов. Или так казалось? Ведь перепад температуры воздуха сам по себе не способен преображать растущие из-под асфальта старые тополя, придавать им неожиданную красоту и значительность, будто стражам входа в волшебную страну вечного лета.
   Птицы щебетали на ветках, и шум проходящих машин совсем не мешал слушать эту нехитрую радостную музыку. Лето было и там, и здесь - по обе стороны границы теплой воздушной зоны - но внутри оно каким-то образом покидало город, становилось больше и добрее, чем он.
   Хлопнула дверь - молодая женщина покинула магазин, едва не задев Аню плечом. Она миновала невидимую плоскость раздела на ДВА РАЗНЫХ ЛЕТА, ни на секунду не задержавшись, не изменившись в лице. Аня тряхнула головой, шагнула вперед и открыла дверь.
   Она очутилась в длинном зале, где царил обычный для любого магазина подобного типа, немного казенный и все же уютный запах. Покупателей было мало - пара студентов, пожилой человек профессорского вида, две девушки в очках бродили вдоль стеллажей. На полках стояли книги, каких в избытке хватало везде - детективные боевики, сентиментальные романы, гороскопы, домоводство, кулинария... Аня рассеяно рассматривала пестрые переплеты, медленно продвигалась вглубь зала и пыталась сообразить, что же все-таки привело её сюда.
   За дальним прилавком продавец, стоя спиной к Ане, расставлял книги на полках. И здесь те же детективы и дамская литература... Аня пробежала глазами по рядам книг. Некоторые из них стояли вплотную друг к другу, как в домашней библиотеке, другие были приглашающе повернуты лицевой стороной обложки к потенциальным читателям.
   По книге, расположившейся на верхней полке в углу, Аня так же бегло скользнула взглядом, как и по остальным, не прочтя осознанно её названия, но вздрогнуло сердце аритмичным сбоем, и неопределенное ощущение холода вдоль позвоночника вынудило вновь посмотреть наверх.
   Это была тоненькая книжечка, производившая впечатление потрепанной конечно, ложное, не станут же здесь продавать подержанные книги, тут не "Букинист". Шероховатая бумажная обложка темно-красного, почти коричневого цвета без всяких зазывных картинок. Имени автора нет, только название, напечатанное большими черными буквами, слегка расплывающимися на плохой бумаге.
   "ДОМ В ОГНЕ"
   Буквы куда-то уплыли из поля зрения Ани, а с ними двадцать последних лет. Она была юной, очень юной. В тишине она шла через лес к холму, а потом был грот, и гусеница на шелковинке, и багряно-желтые кроны деревьев... Нет, Аня не вспоминала все это, как вспоминают эпизод из жизни или виденный когда-то фильм. Это явилось к ней осенней щемящей печалью - не вместе с печалью, а её неотъемлемой частью или даже не частью, а целым. Мгновенный вихрь тоски захлестнул Аню, вихрь ностальгии по месту, куда нельзя вернуться... Впрочем, разве бывает ностальгия по месту - стране, городу, дому, холму, дороге? Ностальгия - это всегда тоска по ВРЕМЕНИ.
   В следующее мгновение Аня уже старалась подобрать обращение к продавцу, по-прежнему стоявшему к ней спиной. Как окликнуть его? "Молодой человек"? Но у него седые волосы. "Гражданин"? Звучит по-трамвайному. "Товарищ продавец"? Совсем нелепо.
   Наконец Аня тихонько произнесла одно старомодное слово, единственное, показавшееся ей уместным.
   - Сударь...
   Продавец обернулся - высокий, широкоплечий старик. Античной лепки лицо с тонкими чертами, греческий нос... Голубые глаза под выпуклым лбом смотрели спокойно-выжидающе. Не его ли Аня увидела сквозь витринное стекло с улицы? Но где она могла встречать этого человека раньше? Такие лица не забываются. Во сне, в дремотных грезах?
   На кармане пиджака человека за прилавком был укреплен картонный прямоугольник с надписью "Продавец-консультант Марк Абрамович Кассинский".
   Марк Абрамович Кассинский? Это имя ничего не говорило Ане.
   - Что вам угодно? - доброжелательно осведомился продавец.
   - Будьте любезны, покажите мне ту книгу... Вон ту, - Аня указала пальцем наверх.
   - Эту? Сию секунду.
   Продавец встал на стремянку, и его спина на миг скрыла от Ани угол верхней полки. Почти сразу он снова шагнул на пол, протягивая скромного формата томик.
   - Пожалуйста.
   Аня взяла книгу так, словно опасалась электрического удара, но сейчас же увидела, что это НЕ ТА книга. Тоже в красно-коричневой мягкой обложке, но здесь с фотографии щерилась бандитская физиономия, золотым тиснением значилось имя автора - Сергей Зарубин, и произведение называлось "Дело крутых".
   - Нет, - разочарованно сказала Аня и положила книгу на прилавок. - Вы ошиблись...
   Продавец несколько удивленно оглянулся на полку. Он смотрел туда, где раньше стоял "Дом в огне" и откуда, по всей видимости, была взята книга "Дело крутых".
   Ничего. Пустое место, а справа - другие книги, те же, что и прежде.
   - Простите, - пролепетала Аня, - вы ведь достали эту книгу вон оттуда, из угла?
   - Да, - кивнул продавец.
   - А больше там ничего не было... Никакой книги впереди этой?
   - Нет. Только эта.
   - Еще раз простите... Это я ошиблась.
   - Дело поправимое, - улыбнулся Кассинский. - Скажите, что вы ищете, и может быть, подберем. У нас богатый выбор.
   - Я ищу книгу, - Аня набрала в грудь воздуха, как перед прыжком в ледяную воду, - под названием "Дом в огне".
   - "Дом в огне"? Не припомню такой... А кто автор?
   - Не знаю... Не помню... Я читала её давно, в детстве...
   - Совсем сложно, - Кассинский развел руками. - А в Интернете вы искать не пробовали? В поисковых системах. Если книги там и нет, возможно, какие-то ссылки...
   Ане такое и в голову не приходило, но и сейчас идея не показалась ей удачной. Собственно, ей вообще никогда не приходило в голову ИСКАТЬ "Дом в огне" - некогда пригрезившуюся рукопись, пропавшую в тех мирах, откуда она явилась... Да и явилась ли на самом деле? Ее нельзя найти. Если так сложатся звезды, ОНА может найти Аню.
   - Не отчаивайтесь, - сказал Кассинский. - Я расспрошу коллег, наведу справки, сам загляну в Интернет... Вот вам карточка нашего магазина. Позвоните через недельку...
   Аня машинально сунула картонку в сумочку, не взглянув на нее, щелкнула никелированным замком.
   - Спасибо...
   - Пока не за что, - Кассинский пожал плечами.
   Как во сне, Аня вернулась на улицу. Никакого барьера, никакого двойного лета... Все это иллюзия - и барьер, и "Дом в огне", и якобы знакомое лицо Кассинского. Переутомление... Отпуск попросить, что ли, съездить к дяде в Санкт-Петербург?
   Жара усиливалась к вечеру. Машины плыли в дрожащем мареве нагретого воздуха, и дрожал контур здания оперного театра на площади, которую Ане предстояло пересечь по пути домой. Нет, строгие линии лаконичных архитектурных украшений театра не дрожали, они колыхались, растекались... Это не оперный театр, это копия старинного замка, созданная из прозрачного зеленоватого льда. Вот башни, пушки, ворота и подъемный мост - все изо льда, точно сейчас зима и этот замок на площади выстроил для детей ледяной архитектор.
   Аня не вошла в замок, она просто оказалась внутри, замок охватил и поглотил её. Воздух здесь был невероятно прозрачен, слишком прозрачен, будто это и не воздух вовсе, а материализованный холод, проникающий прямо в мозг. Головокружительное ощущение пустоты вело к разделению пространства на этот воздух или холод и зеленоватый лед в кристаллах неподвижных синих искр. Везде - сверху, снизу, со всех сторон - странно искривленные плоскости льда... Под ногами Ани лед упруго пружинил. Он не покрывал какую-то поверхность, а сплошной толщей уходил в бесконечность. Над головой к ледяному куполу вплотную, без атмосферного промежутка, прижималось звездное небо. Ледяные стены чуть мерцали, как если бы это осторожное мерцание опасалось разрушить самое себя и весь замок впридачу. Искаженные миллионами отражений и преломлений, сквозь лед были видны балконы, галереи, стрельчатые окна, арки, колонны - пространственная световая структура замка, словно просвеченного рентгеном.
   Холод и безмолвие пугали, заставляли идти. Аня бесшумно шагала по сводчатому коридору с почти невидимыми стенами, сама становясь невидимой, прозрачной, стеклянной. Она открывала двери, и волны холода от круглых ручек сковывали её, отнимали силы. В маленькой пирамидальной комнате Аня опустилась на ледяную кушетку. Глаза её закрывались, веки тяжелели. "Только не спать, - тупо, упрямо повторяла она без слов, - Только двигаться, уснешь - замерзнешь, сон - смерть..."
   Но сопротивляться властному тяготению она больше не могла. Сквозь стеклянные веки закрытых глаз по-прежнему был виден мерцающий скелет замка, потемневшего и как-то ставшего меньше по размерам, но вскоре Аня не видела уже ничего. Она спала...
   Ее разбудил оглушительный звон, взорвавшийся внутри нее, как будто она упала с высоты и ледяной игрушкой разбилась на тысячи осколков. Потом тишина и снова тот же звон, бессмысленный, звучащий ниоткуда, ни для кого.
   Аня с усилием повернула голову. Звон издавал телефон, притаившийся в полутьме, совсем рядом.
   Пока Аня вспоминала, как следует реагировать на этот бесцеремонный звук (протянуть руку, снять трубку, поднести к уху), телефон умолк. Аня рывком приподнялась и села. Здесь не холодно... А почему должно быть холодно? Она не в ледяном замке, а у себя дома, на диване возле открытого окна, и снаружи - летняя ночь...
   Включив светильник, Аня встала с дивана. Она ещё дрожала от одних воспоминаний о холоде. Как она попала домой? И если она этого не помнит, не мешает проверить, заперта ли входная дверь...
   Из лежащей на столе сумочки Аня вытащила ключи, прошла в прихожую. Все в порядке, заперто... Возвратившись в комнату, Аня бросила ключи в раскрытую сумочку - она всегда старалась держать их там, потому что про другие места вечно забывала. С веселым звяканьем ключи упали на белую картонку, примостившуюся поверх косметики и прочих женских мелочей... Стоп. Что за картонка? Ах да, карточка из книжного магазина...
   Аня вынула карточку и прочла несколько строк затейливого летящего шрифта, зеленых на белом.
   КНИЖНАЯ ТОРГОВЛЯ
   М. А. КАССИНСКИЙ
   АЙСВЕЛЬТ
   ПРОСПЕКТ КЛЕНОВОГО ЛИСТА, 321А.
   РАЗВОРАЧИВАЙТЕ ЭМИТТЕРЫ ПЕРЕД ТРАНСГРЕССИЕЙ
   С обескураженным видом Аня перевернула карточку - другая сторона была девственно чистой, никаких телефонных номеров. Ну и ну... Даже оставляя в стороне загадочные эмиттеры, трансгрессию и Айсвельт, книжный магазин помещался на улице, которая испокон века именовалась Дворянской, потом Ленинской... Теперь, наверное, снова Дворянской, но едва ли проспектом Кленового Листа.
   Из шкафа Аня достала увесистый энциклопедический словарь. Помимо узкоспециальных значений, эмиттер в самом общем смысле означал излучающую антенну, а трансгрессия - переход. Об Айсвельте она не нашла ничего. По-немецки это, что ли? Айсвельт - ледяной мир...
   Аня медленно опустила толстый словарь на стол, рядом с карточкой. Свет в комнате словно померк, хотя Аня прекрасно знала, что это не так и лампочка светит по-прежнему ярко. Но что-то неуловимо изменилось здесь, что-то шуршало в углах, прозрачные леденящие щупальца тянулись из-под стола, дивана, шкафа, из прихожей...
   - Чушь, - громко сказала Аня, стараясь придать придать голосу уверенную интонацию. - Полнейшая чушь.
   Она принесла из ванной теплый халат и закуталась в него, потому что ей вновь стало холодно... По-настоящему холодно.
   31
   С утра зарядил дождик, до того мелкий (хотелось обозвать его мелочным) и зловредный, что казалось, на улице не лето, а поздняя осень. Однако будь то дождь или шаблонная для августа девяносто восьмого года жара, в любую погоду Айсману некуда было идти. С последней работы (он устроился дворником, чтобы хватало на хлеб) его уволили, как выгоняли отовсюду. Он не вписывался и не желал вписываться в общество даже в качестве дворника.
   Есть было нечего. Айсман уныло заглянул в пустой холодильник и уселся в кресло у старого телевизора, меланхолично и бесцельно переключая каналы. Ладно, сегодня выручит старушка соседка, единственное существо в мире, по-своему жалевшее Айсмана, хотя и относившееся к нему не без опаски, а завтра... Завтра само себя покажет.
   Из кучки сваленных в консервную банку окурков Айсман вытянул бычок подлиннее, закурил. Во рту возник омерзительный металлический привкус, закружилась голова, затошнило. Айсман раздавил бычок о тощую стопку неоплаченных квартирных счетов.
   Ему приходилось нелегко, но он и не думал оставлять свои поиски последней, универсальной, окончательной истины. В одно время он сблизился с местными вождями движений, напоминающих нацистские, но вскоре с отвращением отшатнулся от них. Несмотря на бойкие речи, эти люди стыдились концлагерей, НСДАП и фюрера, отказывались признать себя духовными наследниками германского национал-социализма. Чего можно было ожидать от таких людей!
   Он много читал, одолел и англичанина Фердинанда Каннинга Шиллера в переводе на немецкий, и Освальда Шпенглера в подлиннике (читать на родном языке доставляло Айсману удовольствие). У того и другого, как и у десятка прочих, он обнаружил по нескольку занятных идей... И все. Философы стояли ещё дальше от истины, чем доморощенные российские квази-фашисты. Одинокие поиски, ведомые одиноким человеком, продвигались из рук вон плохо, но Айсман твердо знал: искомое реально существует. А сейчас хорошо уже то, что стало известно, кому и чему следует сказать "нет"...
   На подслеповатом экране доживающего свой век телевизора, настроенного в данный момент на утреннюю программу местного канала, появилось здание городского историко-краеведческого музея. Айсман не слушал, о чем вещает мелодичный женский голос, но когда он протянул руку, чтобы в очередной раз щелкнуть переключателем, что-то остановило его.
   - Архив нашего музея невелик по количеству единиц хранения, - говорила журналистка за кадром, - но здесь идет серьезная научная работа. Усилиями небольшой группы подлинных энтузиастов удалось пополнить архив уникальными документами. Слово кандидату исторических наук Александру Константиновичу Ардатову.
   Экран мигнул и высветил фигуру человека, сидящего за письменным столом в тесной комнате. Качество изображения не позволяло отчетливо видеть его лицо, да и голос в записи звучал искаженно, но сердце Айсмана почему-то забилось сильнее. Тяжелые волны торжественных органных аккордов понеслись над горестной пустыней его памяти. Ночь, факелы, холодный дождь...
   - Ученые из таких крупных научных учреждений, - рассказывал Ардатов, как московская библиотека имени Ленина, различные исторические институты Москвы и Санкт-Петербурга, приезжают к нам, чтобы ознакомиться с документами, поработать в нашем архиве. Мы поддерживаем связи и с зарубежными коллегами. Так, например...
   Айсман взволновано встал, разметал кучку окурков в поисках нового бычка. Музейный архив! Ну конечно же! Удивительно, почему это не пришло ему в голову раньше. Архив, где хранятся подлинные исторические документы! Там, в дальних закоулках, на запыленных полках, всеми забытое, а возможно, ещё и не прочитанное никем, может храниться то, что ищет он, Айсман. Нужно ехать... Срочно ехать к Ардатову, в музей.
   Торопливо напялив черную кожаную куртку, Айсман выскочил из квартиры. Денег на трамвай у него не было, но его единственный глаз сверкнул так грозно, что кондукторша не осмелилась подойти к нему.
   Архив, как объяснили Айсману в кассе музея, располагался не в главном здании, а во дворе, во флигеле. Побродив по скучным коридорам, Айсман разыскал дверь с табличкой "АРДАТОВ А. К." С душевным трепетом он негромко постучал.
   - Войдите, - послышалось из-за двери.
   Айсман вошел.
   Возле узкого стрельчатого окна в только что показанной по телевизору комнате стоял человек в темном костюме, немного выше среднего роста, скорее зрелых лет, чем пожилой. Его широко расставленные светло-серые глаза спокойно и пристально смотрели на Айсмана. Крылья прямого носа чуть подрагивали, тонкие губы над идеально выбритым подбородком были плотно сжаты.
   - Слушаю вас, молодой человек, - произнес Ардатов дежурную фразу, а где-то в глубинах памяти Айсмана промчалось: "Ничего не бойся... Я спасу тебя... Я помогу тебе распахнуть Двери".
   - Я ищу истину, - глухо сказал Айсман.
   - Вот как? - Ардатов слегка приподнял брови. - И с этим вы пришли ко мне?
   Айсман вдруг почувствовал себя полным идиотом, ощутил всю нелепость своего порыва. Он повернулся, чтобы уйти, и тут же услышал мягкий глубокий голос Ардатова.
   - Куда же вы? Садитесь, поговорим.
   Совершенно не осознавая, что делает, почему подчиняется, Айсман рухнул в ближайшее кресло.
   - Итак, вы ищете истину, - Ардатов прошелся по вытертому ковру, качнулся на каблуках. - Надо же, какое совпадение... Я тоже её ищу. Курить хотите?
   - Хочу, - кивнул Айсман.
   Ардатов протянул ему пачку "Мальборо", крутанул колесико зажигалки. Жадно затянувшись, Айсман откинулся на спинку кресла.
   - Около пятисот лет я преимущественно этим и занят, - продолжал Ардатов, задумчиво глядя на сигаретный дым. - Китайское дао, полинезийская магия, естественные науки, власть, богатство, кипение страстей... Чего только не было. Довольно большой срок... Да, так сказал мне один мудрый старик, некто Иоганн Герцфельд, лет двести назад, когда я командовал пиратским бригом... Нет, не двести, больше... Впрочем, неважно. С тех пор срок ещё увеличился, а истины нет как нет. Ее вообще нет в нашем мире. Он ограничен в пространстве и во времени, он лишь бледная тень подлинной Вселенной. Я искал и не нашел, но я на пороге, осталось сделать последний шаг, он же первый. И вот здесь мне понадобитесь вы, хотя в действительности я нужен вам гораздо больше, чем вы мне. Не так ли, Виктор Генрихович?
   Айсман вздрогнул. До сих пор он выслушивал бредовый монолог Ардатова в молчаливом изумлении... Ладно, человек не в себе, бывает. Но откуда он узнал имя Айсмана?
   - Как вы... - прохрипел Айсман и осекся, потому что Ардатов махнул рукой в сторону телевизора, и сам собой зажегся экран.
   Шла передача об архиве, заставившая Айсмана приехать сюда. Изображение было невероятно четким, полноцветным, объемным, точно каким-то чудесным образом уменьшившаяся комната и сам Ардатов во плоти попали внутрь телевизионной коробки.
   - Эта передача, - пояснил Александр Константинович, - никогда и никем не записывалась, её не было в эфире. Ее придумал я специально для вас, так как решил, что нам пора познакомиться. Немного магии, только и всего.
   Айсман вскочил и ринулся к двери, но Ардатов сделал неуловимый жест, и дверное полотно полыхнуло фиолетовым пламенем, рассыпавшим сноп синих искр. Когда потрясенный Айсман отступил, все погасло - и фиолетовый огонь, и телеэкран.
   - Сидите, сидите, - почти весело сказал Ардатов. - Страх не к лицу победителю... Да и что, собственно, вас так испугало? Успокойтесь.
   Когда Айсман снова сел в кресло, Ардатов отпер несгораемый шкаф, достал бутылку коньяка, налил полстакана.
   - Успокойтесь, - жестко повторил он.
   Механическим движением Айсман взял стакан, выпил до дна.
   - Теперь лучше? - заботливо осведомился Ардатов. - Знаете, я мог бы полностью контролировать вас. Подавить вашу волю, уничтожить личность, вставить в мозг блок безоговорочного исполнения моих приказаний... Если я так не поступаю, так потому, что мне нужно не это.
   - Гипноз? - несмело предположил Айсман. - Вы владеете...
   - Оставьте, - уголки губ Ардатова пренебрежительно опустились. - Разве я похож на эстрадного фокусника? Нечто иное, противоположное... Если слово "магия" вам не нравится, придумайте свое, я возражать не стану. Такая операция - полный контроль - получается не всегда, к тому же она болезненна для меня - громадный расход энергии... Но с вами, думаю, вышло бы в конце концов. Однако представьте, вы мне интересны... У нас с вами много общего. Впервые я увидел вас... Гм... В тысяча шестьсот пятнадцатом, во время церемонии посвящения...
   - В тысяча шестьсот пятнадцатом году?!
   - Да. Я не провидец и умею заглядывать в будущее не дальше, чем вы или любой другой человек. Но для Империи Эго не существует разницы между прошлым, настоящим и будущим, времена и пространства едины для нее. Порой мы можем оказаться внутри её пространственно-временных вихрей. Вы, как и я - человек Империи, Виктор. Не в наших силах постичь её пути и намерения, тем более что целенаправленных намерений в нашем понимании у неё нет. Но люди часто пользуются тем, чего не понимают. Электричество, радиоволны... Есть определения из учебников, но на фундаментальном уровне ни один академик не объяснит вам, что это такое, до самого конца. И нужно ли понимать? Пока достаточно и того, что мы знаем, как это работает и умеем этим воспользоваться...