Быстров Андрей. Странники в ночи

   - Свиридов, Виталий Борисович... Это со мной вы разговаривали по телефону, Андрей Константинович... Прошу вас, прошу... Садитесь.
   Хилый колченогий стул, куда уселся Андрей, жалобно взвизгнул и едва не развалился, но устоял.
   - Я думал, - сказал Андрей с неопределенной интонацией, - что мой роман не понравился. Я ждал звонка, но вот решил позвонить сам.
   - Андрей Константинович! - редактор всплеснул руками. - Я вашу книгу сразу прочел, за полтора дня. Да вот беда, моя проклятая рассеянность потерял ваше сопроводительное письмо с координатами. Искал вас через справочную, знакомых расспрашивал... Все равно бы я вас нашел, и очень скоро.
   Он вернулся за стол, заваленный тоннами бумаг. Из-за стекол очков он рассматривал Андрея с нескрываемым интересом, не холодно-академическим, а живым, исполненным симпатии.
   - Итак, ваша книга... Будем печатать, сомнений нет. Она выйдет уже в ближайшем выпуске "Зеркала воображения", - редактор тараторил так быстро, что Андрей не всегда понимал слова сразу. - Вот только как её анонсировать? Необычный жанр... Пожалуй, это ближе всего к психологическому триллеру, но определение "триллер" у нас как-то пока не привилось.
   - Поставьте просто "роман", - предложил Андрей.
   - Просто "роман", да? - Свиридов хмыкнул. - А что, это выход... Не придерешься... Нам понадобится ваша фотография и биографические сведения дадим в газете, вместе с фрагментом "Неоновых Псов".
   - Да, понятно... Но, Виталий Борисович, это все об издании... А как вам сама книга? Что вы о ней думаете?
   Свиридов достал из ящика стола распечатанную пачку "Мальборо", протянул Андрею. Тот взял сигарету, они закурили.
   - Что думаю? - переспросил Свиридов. - Странная книга. Странная и очень хорошая. В ней несколько уровней, это редко встречается. Обычно или сюжет, или идея, или поэзия, или философия. Вот знаете, недавно принес мне рукопись один молодой автор. Там было полно метких наблюдений, умных рассуждений, психологии... А я её отклонил, потому что автор не умеет строить увлекательный сюжет. Так он сделал большие глаза - некогда мне, мол, пустяками заниматься. Ну, может быть, я зарезал нового Марселя Пруста, но у меня альманах фантастики и приключений... И редакторское мышление соответствующее. Вот вы - мой автор, и я могу сделать для вас многое. Кстати, вы где-нибудь работаете официально? Есть у вас, так сказать, государева служба?
   - Нет, - признался Андрей. - Была, но выгнали за прогулы.
   - Значит, вы бедствуете?
   - Проедаю выходное пособие.
   - Ага. Ну, этому горю нетрудно помочь. Я предлагаю вам издательский договор. Вы пишете для меня три книги в год, а я кроме гонораров выплачиваю вам ежемесячное содержание. Как?
   - Заманчиво, - Андрей тряхнул сигаретой над пепельницей. - И я передаю вам все авторские права...
   - Конечно. А что же вы хотите? О, я понимаю, вам не хочется связывать себя со скромным издательством в родном городе, вы метите в Москву... Но не так-то это все просто, Андрей Константинович, с книгами вашего жанра. Ладно, заберите у меня "Неоновых псов". И будете с ними год мучиться, если вообще пробьетесь. А я издам их в своем альманахе, потом сам отвезу в Москву. Я знаю все входы и выходы, а вы их не знаете. Через полгода "Неоновые Псы" выйдут в столице. Заработаю я на этом? Да, заработаю, я не столь богат, чтобы быть альтруистом и меценатом. Но и вы получите гарантированные деньги, а главное - создадите себе имя.
   - Я должен подумать, - неуверенно произнес Андрей.
   - Думайте, сколько хотите! Я вас не тороплю, правда, сама жизнь торопит. К общему договору мы вернемся позже, а вот судьбу "Псов" нужно решить сейчас, если мы хотим успеть к ближайшему выпуску. Уступаете мне бессрочные исключительные права? Тогда вы сию секунду получите аванс.
   У Андрея голова шла кругом от такого напора... И от всей ситуации. Он никому не известен, написал первую большую книгу, и разумеется, никто никогда не вел с ним подобных разговоров. И деньги нужны, ох как нужны. Он слукавил, сказав редактору, что проедает выходное пособие. Давно проел и теперь существует лишь благодаря поддержке друга, Игоря Филатова, который и сам не миллионер.
   - Согласен, - сказал он. - Бессрочные исключительные права на "Неоновых Псов", а дальше посмотрим.
   Свиридов тут же полез в сейф и вручил Андрею толстую пачку денег.
   - Эти деньги ждали вас, - сообщил он с удовлетворенной улыбкой. - За этот аванс расписываться нигде не надо. И вам хлопот меньше с подоходным налогом, и нам... Теперь продиктуйте мне ваш адрес и телефон. Я пришлю вам с курьером договор на "Псов" и проект большого договора. Почитаете, обдумаете... Вносите какие угодно изменения, обсудим.
   Ошеломленно Андрей смотрел на деньги. Главное место в его мыслях занимали не успех и перспективы, а то, что теперь он сможет расплатиться с Филатовым. Он назвал адрес и телефон, которые Свиридов записал в ежедневнике.
   - Виталий Борисович, - проговорил он следом за тем, - а почему вы с ходу предложили мне большой договор? Вам понравились "Неоновые Псы", но это не значит, что и вторая книга будет похожа на первую, и так далее.
   - Собираетесь сменить жанр?
   - Пока нет. Мне очень интересно работать именно в этом жанре, есть замыслы... Но все может быть. А если мне взбредет в голову написать что-нибудь эдакое... Бытовое?
   Редактор зазразительно рассмеялся.
   - Бытовое - это не ко мне. Но вы же сами сказали, что есть замыслы. Я верю в вас. Если все время осторожничать, то много не проиграешь... Но и не выиграешь.
   - Спасибо, - искренне поблагодарил Андрей.
   - За что?
   - За веру. И за аванс, конечно.
   - Ни за то, ни за другое благодарностей не принимаю. Это ваша заслуга, а не моя.
   - Надеюсь, - мысли Андрея приняли иное направление, - вы не собираетесь что-то кардинально менять в тексте "Неоновых Псов".
   Склонив голову к плечу, Свиридов задумчиво постучал пальцами по картонной папке.
   - Видите ли... Ну, вот та сцена, где героя преследуют на заброшенном заводе... Двадцать страниц! У вас есть видеомагнитофон?
   - Нет.
   - И вы не смотрите американских боевиков?
   - Почему, смотрю иногда у друзей... И наша телекомпания балует.
   - Тогда вы, наверное, обратили внимание. Завод - в каждом втором боевике.
   - Гм... Да.
   - Или вот сцена на вилле, где журналист сжигает доллары. Она кажется мне надуманной.
   - Но без неё непонятен финал.
   - Да будет вам! Вполне понятен. Или вот еще. Когда герой проникает в контору этой таинственной фирмы, как ее...
   - "Возрождение", - подсказал Андрей.
   - Да, "Возрождение". Почему он пошел сам, он что - сыщик или взломщик? Не логичнее ли было бы для него доверить эту миссию кому-то другому?
   - Но кому?
   - Да кому угодно. Можно ввести второстепенного эпизодического персонажа, который, например, чем-то обязан герою... В общем, перед публикацией я пришлю вам текст, оцените мой редакторский произвол. Я понимаю, как болезненно автор воспринимает любое вмешательство... Но посмотрите непредвзято. Наша совместная задача - сделать так, чтобы книга стала лучше. Если уж совсем вам не понравятся мои варианты - ну, выбросите, вернете свои, либо придумаете другие. Но насчет завода я настоятельно советую - или убрать, или сократить максимально.
   - Возможно, я так и поступлю, - обтекаемо высказался Андрей, но про себя уже решил, что исключит сцену на заводе, вернее, заменит её какой-нибудь другой. Он выписывал её любовно и тщательно (отчасти потому она и получилась такой длинной), а её очевидной банальности не заметил. Увлекшись одним, он порой упускал из вида другое, не менее важное, а сейчас вдруг отчетливо понял, как не хватает ему иногда взгляда со стороны. Не менторства досужего критика, а взгляда человека, так же заинтересованного в творческой полноценности книги, как и он. Впрочем, писательская профессия одинока по определению - кроме случаев соавторства, но то отдельная статья.
   Они беседовали ещё минут двадцать: о "Неоновых Псах", о собственных давних попытках Свиридова писать книги, о современной фантастической и детективной литературе и об альманахе "Зеркало воображения". Редактор намекнул, что неплохо бы получить от Андрея продолжение "Неоновых Псов". Андрей вежливо ответил, что пока продолжения не замышляет, а там как знать, как знать...
   Расстались они тепло. Свиридов снова стискивал руку Андрея, теперь уже на прощание, с неожиданной в его тщедушном теле силой.
   Издательство "Гамма" располагалось кварталах в десяти от дома Андрея Карелина, но он не сел в автобус и не остановил такси. Он шагал по тротуару в бодрящих волнах майской прохлады, ощущая в кармане приятную тяжесть пачки денег. Эйфория новых надежд переполняла его. Его книга, его первая книга была встречена с распростертыми объятиями и будет издана! Конец нищете, конец туманному статусу темной лошадки. Андрей вспомнил песню Гарланда Джеффриса под названием "Писатель-призрак". Это уже не про него, он больше не писатель-призрак! Правда, в песне подразумевался литератор, тайно сочиняющий за именитую бездарь, но Андрей вкладывал в это сочетание совсем иной, более близкий ему, почти буквальный смысл.
   Краем глаза Андрей увидел желтое пятнышко, пляшущее у стены. Это была кувыркающаяся на ветру лимонная бабочка, и Андрей удивился. Бывают ли бабочки так рано в мае? А если и бывают, как она попала в бетонное сердце города?
   Против ветра бабочка подлетела ближе и упала на рукав куртки Андрея. С превеликой осторожностью он ухватился пальцами за хрупкое крылышко, чтобы выпустить бабочку - стряхнуть её с рукава не получалось, не идти же ради неё с вытянутой рукой... А иначе есть риск растереть её в порошок о карман куртки.
   Он удивился вторично, теперь гораздо сильнее. Под пальцами он почувствовал не тончайшее, трепещущее живое крыло, покрытое слоем нежной пыльцы, а нечто вроде довольно плотной ткани. Что это - искусственная бабочка? Какая-то игрушка, выброшенная из окна сквозняком? Тогда как же она держится за куртку?
   Чтобы рассмотреть бабочку лучше, он поднес её к лицу, но тут она забилась, и Андрей в растерянности отпустил крыло. Бабочка заложила изящный вираж, обогнула Андрея по дуге и запорхала над разноцветными крышами автомобилей. Она удалялась; потом превратилась в желтую точку; потом исчезла.
   Андрей не двигался, пока с ним не столкнулась толстая спешащая тетка в синем спортивном костюме.
   - Эй! Стоит тут, рот разинул... Пьяный, что ли?
   Повернувшись, Андрей отправился дальше. На углу он оглянулся и снова посмотрел туда, где пропала лимонная бабочка.
   4
   ЯНВАРЬ 1991 ГОДА
   Огонь весело гудел в печке, смолистые дрова потрескивали и стреляли. Вчера снег падал весь день, и сегодня вокруг дачного домика выросли пушистые сугробы, свежие и нетронутые, как в стране Санта Клауса на заграничных рождественских открытках. Не было ни жгучего мороза, ни ветра такая погода держалась с конца декабря и вызывала ностальгические воспоминания о новогодних праздниках детства.
   Андрей в толстом сером свитере и джинсах вышел на заснеженную веранду - сложенные у печки дрова кончались, и пора было подумать о возобновлении запаса. Он ловко подхватил топор, с удовольствием ощущая в ладони гладкое дерево рукояти, спустился по трем скрипучим ступенькам. Здесь возле верстака валялись живописной горкой напиленные утром чурбачки, теперь их требовалось расколоть и перетаскать в дом. Эта нехитрая работа доставляла Андрею физическую радость. Он махал топором значительно дольше, чем было необходимо для приготовления ночного резерва дров.
   Когда он немного устал - но эта усталость, томное нытье мускулов, тоже была приятна - он отставил топор, зачерпнул полную горсть снега и со смехом растер сильно раскрасневшееся, разгоряченное лицо. Потом он принялся переносить дрова в дом.
   Андрей Карелин жил на даче вторую неделю, он приехал сюда сразу после наступления нового года и не намеревался возвращаться в город даже в день своего рождения - пятнадцатого января, когда ему должно было исполниться двадцать девять лет. Мелкие бытовые неудобства с лихвой компенсировались продуктивным творческим уединением и этими снегами вокруг... Да и какие там неудобства. Разве это мешает новой книге - всласть порубить дрова на легком морозце или сбегать на лыжах в поселковый магазин за пару километров? Наоборот, маленький допинг первобытных радостей.
   Подбросив дровец в печку, Андрей закрыл заслонку и уселся в старое, очень уютное кресло у некрашеного деревянного стола. Он взял несколько исписанных листов, устроил их на коленях. С карандашом в руке он стал просматривать законченную сегодня утром главу.
   Новая книга, "Ученик Нострадамуса", была обещана Свиридову, который не так давно опубликовал "Неоновых Псов" в своем альманахе. Невеликий тираж "Зеркала воображения", распространявшийся лишь в пределах одной области, не позволял надеяться на то, что книга прозвучит, однако Свиридов согласно известному замыслу действовал и в Москве. Крупное столичное издательство готовило выпуск "Неоновых Псов", и прожженные московские редакторы в унисон предвещали большой успех.
   Андрей так и не подписал долгосрочного договора со Свиридовым, предпочтя сохранить независимость. Они сошлись на опционе, то есть преимущественном праве издательства "Гамма" приобретать рукописи Андрея для разовой публикации. При этом Андрей владел авторскими правами и был волен в дальнейшем поступать со своими книгами, как ему угодно.
   Он сделал всего с десяток незначительных пометок в начале главы, но середину искромсал основательно, а завершающая часть ему теперь совсем не понравилась, и он решил переделать её целиком. Снова накормив жадную печку, Андрей водрузил на неё остывший чайник и перебрался в другую комнату, где стоял его письменный стол (потому он и называл эту комнату кабинетом). Он сдвинул в сторону все блокноты, листы, клочки и обрывки бумаги с набросками и предварительными заметками, расположился за столом, начал быстро писать. Работа постепенно так увлекла его, что даже когда изрядно стемнело, он не отрывался и на секунду, нужную для включения настольной лампы.
   В конце концов, разумеется, лампу пришлось-таки включить, но это произошло после того, как Андрей расправился с трудным эпизодом и вдобавок почти перестал различать строчки на бумаге. Он откинулся на спинку стула, вытянул затекшие ноги, закурил "Приму". Сейчас он мог позволить себе сигареты подороже, но не изменил пристрастию к любимой марке.
   Чайник совершенно выкипел, чего и следовало ожидать, но Андрей обнаружил это с комичным изумлением, когда вышел из кабинета налить чайку. При помощи мокрой тряпки он убрал чайник на керамическую подставку, а вместо него взгромоздил на печку другой, внушительного размера и доверху полный. Так как после этого он вернулся к работе, второму чайнику могла грозить судьба первого. Спасло второй чайник то, что теперь Андрей неторопливо расставлял акценты в более ясном для него эпизоде.
   Около полуночи он подумал, что на сегодня хватит. Все равно нельзя эффективно работать дольше определенного времени - высокое напряжение падает, внимание угасает, необязательные ошибки вызывают раздраженную реакцию, и все тонет в приливе эмоционального негатива.
   Спать не хотелось. Несмотря на свежий воздух и физические разминки, Андрей всегда ложился очень поздно, под утро - не в последнюю очередь из-за хронического интеллектуального переутомления. Говоря проще, ему не давали уснуть образы и события книги, продолжающие жить своей жизнью и тогда, когда авторучка отложена и готовые листы собраны в аккуратную стопку.
   Чтобы дать глазам отдохнуть, Андрей выключил лампу. Сначала в комнате как будто воцарился полный мрак, но минута за минутой мягкий лунный свет отвоевывал территорию - так это выглядело, хотя на самом деле приспосабливалось зрение. Тени стола и стульев, тумбочки, шкафа, этажерок образовывали причудливые сочетания на полу, бархатно светящемся под лучами луны. Андрей подошел к окну. Синевато-серебристые сугробы под звездным небом, ничего, кроме сугробов... Шапки снега покрыли столбики заборов, летние столы и скамейки на соседних дачах, низкие сарайчики, поленницы, кучи песка, укутанные на зиму кусты роз - снег, снег везде, куда ни посмотри.
   Андрей сделал шаг назад, отходя от окна, и что-то остановило его, какое-то трудноуловимое изменение в ровном потоке лунного света. На мгновение этот свет померк, точно между Луной и Землей промчалась гигантская полупрозрачная тень, неведомое порождение мрака, а потом утратил серебристую теплоту, наливаясь холодно-лиловым оттенком. Невольно вспоминались байки о летающих тарелках и прочей чертовщине. Бабушкины сказки, но... Как знать, а вдруг этой лунной полночью Андрей увидит что-то подобное?
   Быстрым шагом Андрей вышел из комнаты на веранду. Замеченное им изменение, которое раньше ещё можно было списать на последствия усталости глаз, здесь было очевидным. Льющийся с небес лиловый свет никак не походил на лунный. Мертвенное свечение заливало снега, зажигало в сугробах фиолетовые искры и в то же время странным образом не рассеивало тьму - это был свет, не то свободно уживающийся с темнотой, не то сам её создающий.
   - Что такое, - прошептал Андрей, вцепившись в деревянные перила, ограждающие веранду. - Что...
   Он услышал звук. Свист ветра, вой метели - а вокруг абсолютный штиль! Эта вьюга не могла даже бушевать где-то вдали, завывания слышались рядом, будто неощутимый ветер сдувал холмики сугробов прямо под верандой, у ног Андрея.
   Потом в акустическую картину вьюги ворвался новый звук. Он был коротким, как промельк молнии, но очень отчетливым - возглас на незнакомом Андрею языке, возможно, на немецком. Хотя смысл восклицания остался непонятным, интонация говорила о том, что это ругательство. Причем не просто ругательство, а такое, какое может произнести человек в момент торжества или внезапного озарения - вроде знаменитого "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!"
   Далеко впереди, за тремя или четырьмя заборами близлежащих дач, на устилающем какую-то крышу снегу загорелись и тут же погасли прерывистые фиолетовые линии. Как показалось Андрею, они составляли надпись или во всяком случае были похожи на буквы. Случайно или нет, но первая извилистая линия напоминала латинскую букву S, а последняя распадалась на две черты, состыкованные наподобие буквы Т. Однако Андрей видел эти линии слишком недолго... Была ли это надпись (и как она могла появиться?!) или замысловатая игра света и теней?
   Но то, что произошло в следующую секунду, наверное не относилось к оптическим или ещё каким-то иллюзиям. Из воздуха, ниоткуда, вылетел маленький, тускло блестящий предмет, словно брошенный чьей-то невидимой рукой. Он со стуком ударился о стену дома и отскочил в снег, покрывающий пол веранды неровным слоем - тоньше у стен, толще у перил.
   И с этим сухим, жестким стуком возвратился обыденный мир. Исчез вой метели, как в динамике резко выключенного радиоприемника, и луна светила так, как ей и полагается испокон века.
   Андрей поднял голову к луне и неожиданно ощутил себя крошечным и беззащитным. Сверху на него глядел Космос, безглазый, огромный, и что-то неотвратимо враждебное дышало там, за пределами звездной панорамы.
   Ощущение беспомощности перед этим чудовищным нечто было столь внезапным и сильным, что у Андрея закружилась голова. Он отступил от перил, опустился на колени. Так он стоял, наверное, с минуту, потом начал шарить руками в снегу, там, куда упал блестящий предмет.
   Просеивая снег сквозь пальцы, он вскоре нашел то, что искал. Вернулся в кабинет, зажег лампу, сел за стол и положил находку перед собой на белый лист бумаги.
   Электрический свет из-под абажура в упор бил по желтому кружку старинной золотой монеты, истертой до того, что трудно было разобрать детали изображений и надписи на ней. Ее край был также стерт, исцарапан, но по-другому, и характер этих повреждений наводил на мысль, что монетой пытались проводить борозды в твердом камне, рисовать или писать на нем.
   Старинная золотая монета. Брошенная монета, а здесь по крайней мере на километр вокруг нет не только ни одного человека, но и вообще ни одного живого существа. Разве что редкие белки, птицы... Не могла ли птица уронить эту монету? Сорока, например, их привлекает металлический блеск. Где-то нашла или стащила, и вот... Но во-первых, едва ли это случилось бы ночью; во-вторых, предмет, выпущенный из птичьего клюва, падает вертикально вниз, а не летит параллельно земле. В-третьих, лиловый свет, в-четвертых, вьюга, в-пятых, немецкое восторженное проклятье... Андрей мог бы продолжать перечень, пристегнуть к нему и шестое, и седьмое, и восьмое, и так далее, но в том просто не было нужды. Без всяких дополнительных аргументов он знал, что монета не имеет отношения ни к птицам, ни к людям привычного мира, ни к чему такому, что поддается объяснению в рамках здравого смысла. А к тому страшному, что глянуло на него из космических глубин? Возможно. Очень может быть.
   В эту ночь Андрей так и не лег спать.
   5
   ИЮЛЬ 1991 ГОДА
   МОСКВА, ГОСТИНИЦА "ЮНОСТЬ"
   - Да, - сказал Андрей в телефонную трубку, - да, я буду вовремя, в двадцать два часа. Да, я помню, что эфир в двадцать три... Я, наверное, пойду не первым? Конечно... Спасибо... До свидания.
   Закончив разговор с режиссером телепрограммы, Андрей отправился в ванную, чтобы ещё раз побриться. Ему предстояло первое в жизни выступление по телевидению, и он справедливо полагал, что даже легкая небритость будет ни к чему.
   В Москву он приехал не для участия в программе "Собственное мнение", а для переговоров с издателем "Ученика Нострадамуса". Впечатляющий успех "Неоновых Псов" в столице привел к тому, что "Нострадамус" попал в планы издательства почти автоматически, оставалось обсудить детали. В редакторском кабинете на Андрея случайно наткнулась суетливая девушка, режиссер ночного молодежного канала. Последовало приглашение, от которого Андрей отказываться не стал.
   Книга "Неоновые Псы", выпущенная приличным тиражом и раскупаемая, как газировка в жаркую погоду, принесла Андрею Карелину определенную известность. Он выступил по радио, дал несколько интервью газетам, причем ради одного из них столичный журналист специально приезжал к нему из Москвы. Интервью получило многозначительное название "Присоединяйтесь, барон". Подразумевался барон Мюнхгаузен из фильма Марка Захарова, и по мысли журналиста таким образом тонко намекалось на отличие Андрея от прочей современной пишущей братии. Андрей и за это был благодарен - в основном общение с представителями уже практически свободной прессы вызывало зубную боль. Ему хотелось рассказывать о важных, интересных вещах, о творчестве, о попытках понять, как устроено то или другое, а его спрашивали чуть ли не о том, с кем он спит...
   Он вышел из ванной, тихонько напевая "Мир без героев"*. На глаза попался экземпляр газеты, успевшей опубликовать краткий анонс романа "Ученик Нострадамуса". Сложенная газета валялась в кресле у окна гостиничного номера. Андрей перебросил её на тахту, сел, закурил и принялся созерцать московское столпотворение внизу.
   В дверь негромко постучали.
   - Войдите, - отозвался Андрей, разворачивая кресло.
   Дверь отворилась как-то очень робко, словно стоявший за ней человек далеко не был уверен в правильности своего решения прийти сюда и до сих пор колебался.
   Возраст вошедшего нелегко было определить, с равным основанием он выглядел и на тридцать пять, и на сорок пять. Такая же неопределенность, приблизительность присутствовала и во всем его облике. Невысокого роста, коренастый, лысеющий, с бесцветными глазами и невыразительными чертами лица. Не красавец, не урод, ничего запоминающегося. Незнакомец был одет в скромный серый костюм; в одной руке он держал объемистый потертый атташе-кейс, а в другой - "Неоновых Псов" с портретом Андрея на обороте обложки и лаконичной биографической статьей. Впрочем, собственно биографических данных там почти не содержалось, их место занимали панегирики типа "Уже первая книга вывела Андрея Карелина в элиту мастеров жанра..." Словом, реклама.
   - Здравствуйте, Андрей Константинович, - несмело произнес вошедший.
   - Здравствуйте, - кивнул Андрей, гадая, кем бы мог быть неожиданный визитер. Телевизионщик, журналист, сотрудник издательства?
   - Позвольте представиться... Городницкий Владимир Сергеевич.
   - Рад познакомиться. Проходите...
   Городницкий прошел в комнату, присел на край тахты, положил кейс рядом.
   - Вот, - он протянул Андрею книгу. - Будьте добры... Автограф.
   Шариковой ручкой Андрей написал на титульном листе: "В. С. Городницкому с уважением и наилучшими пожеланиями от автора". Поставил дату, расписался, вручил книгу своему гостю.
   - Вы только за автографом пришли? - поинтересовался он.
   - Спасибо... Да... То есть не совсем... То есть совсем нет.
   - Вот как? - удивленно протянул Андрей. - А зачем же?
   Молча, упрямо Городницкий смотрел в пол.
   - Мы с вами земляки. - буркнул он наконец.
   - Да? Это приятно... Но что из того?
   - Я сидел в тюрьме, - тихо вымолвил гость. - По несправедливому обвинению.
   - Гм... - Андрей заметно растерялся. - Я, конечно, сочувствую вам...
   - Я не мог доказать, - перебил Городницкий, - никаких доказательств не было. Она узнала... Она умерла. Теперь есть доказательства. Сейчас мы посмотрим видеокассету...
   Он подцепил крышку кейса и вынул плоский видеоплейер "Орион". Подойдя к телевизору, он присел на корточки и принялся подключать плейер. Андрей следил за его действиями, не зная, что и сказать, потом решил ничего не говорить.