Страница:
– Ничего не желаю слышать, – прикрикнул Коннор. – Я говорил вам…
– Ну, ну, ребята, – вмешался шериф, – не стоит так кипятиться. Просто дай мне слово, Коннор, что она никогда не…
– Он не может отвечать за меня, – сказала Кэт.
– Даю тебе слово, Уилл. Если она еще когда-нибудь зайдет в салун, я отправлю ее обратно в Чикаго.
– Вы никуда не можете меня отправить!
– Это мы еще посмотрим. – Коннор схватил ее за руку, сделал знак двум другим девушкам идти за ним и выволок Кэт из кабинета шерифа.
– Тебе надо было оставить ее в тюрьме, – заявила Дженни, когда они оказались дома. Враждебность девушки потрясла Кэт. Тут она заметила в проходной комнате мужчину, похожего на ковбоя, который воскликнул:
– В тюрьме?!
– Кто вы? – спросил Коннор.
– Я привез письмо для миссис Кэтлин Фицджеральд. – Он вынул конверт из кармана куртки и в растерянности остановился, переводя глаза с одной женщины на другую.
– Я Кэтлин Фицджеральд, – сказала Кэт.
– И вы были в тюрьме? – выпалил потрясенный ковбой.
Коннор выхватил у него письмо и распечатал его. Бросив взгляд на листок бумаги, он оповестил собравшихся:
– Некто по имени Гарри Крендл хочет на вас жениться.
– По какому праву вы читаете мою почту?
– Это скотовод, который влюбился в нее на пикнике, – пояснила Дженни. – Думаю, нам нужно отослать ее прямо в Диллон.
– В тюрьму? – не унимался ковбой.
– Мы всего лишь партнеры, – сказала Кэт. – Ничего больше.
– Когда это вы успели стать партнерами? – поинтересовался Коннор.
– Я одолжила ему денег на быка и на прочие расходы. Видите ли, выдался тяжелый год – холода, засуха и…
– Ничего не желаю слышать, – отрезал Коннор. – Каким будет ваш ответ?
– Ответ?
– Ну, да. Хотите вы выйти за него замуж?
– Конечно, нет. – Кэт с горечью осознала, что Коннору все равно, каким будет ее ответ.
– Миссис Фицджеральд не хочет выходить замуж. – Коннор протянул письмо ковбою. – Проводи его, Дженни. Вы, наверное, хотите вернуться в Диллон засветло? – добавил он, обращаясь к парню.
– По правде говоря, я думал зайти в какой-нибудь салун и выпить.
– Насколько мне известно, миссис Фицджеральд собирается закрыть все салуны в округе, – сообщил ему Коннор.
– Закрыть? – удивился ковбой. – Но сегодня же воскресенье.
– Вот именно, – выпалила Кэт. – В воскресенье люди должны быть в церкви.
– В церкви? – еще больше удивился посетитель. Он удалился, качая головой и сжимая в руке письмо с отвергнутым предложением.
– По-моему, тебе следовало выйти замуж за Крендла, – съязвила Дженни. – У них в Диллоне полно салунов, которые ты могла бы закрыть.
– Хватит, Дженни, – оборвал ее отец. – Выйди из комнаты. – Когда Дженни, насупившись, вышла, он повернулся к Кэт. – Вы хоть представляете себе, к чему это может привести? Вам известно, почему в последнее время я так часто уезжаю из города? Нет, конечно, неизвестно. Это связано с недовольством рабочих на рудниках. И как я мог вам поверить? Любому в округе ясно, что стоит мне уехать, как вы прямиком направитесь в салуны. Ясно всем, кроме меня, потому что я, как дурак, поверил вашему обещанию.
– Я только обещала не брать с собой Фибу и Шона-Майкла.
– Мне следовало догадаться, что вы собираетесь нарушить обещание и найдете себе оправдание в каком-нибудь извилистом иезуитском рассуждении.
Кэт смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Уже второй раз за сегодняшний день она подверглась нападкам за принадлежность к католической вере, но от Коннора она этого не ожидала.
– У нас не останется ни одного рудника в этих краях, если…
– Ничего подобного. Наша «Лига борьбы за трезвость» действует только в Брекенридже. У нас еще не было времени рассмотреть проблему пьянства в таких местах, как Диллон и Монтесума.
– И у вас его не будет, – заявил Коннор. – Я дал Уиллу слово, и, клянусь Господом, вы не сделаете из меня лжеца. Если понадобится, я свяжусь с Шоном и…
– Право же, вы придаете этому слишком большое значение, – спохватилась Кэт, обеспокоенная тем, как бы Коннор и в самом деле не расстроил брата только потому, что она помогала отцу Дайеру в его благом деле. Бедный отец Дайер! Он так хотел пойти в тюрьму вместе с ними, но Айлиф не позволил, сказав, что осенью ему предстоят перевыборы и он не хочет терять очки, арестовав самого уважаемого божьего человека на западном склоне Скалистых гор. «Очевидно, шерифу не пришло в голову, что, арестовав католичек, он может потерять доверие избирателей», – горько подумала Кэт. Однако, надо попробовать убедить Коннора ничего не говорить Шону.
– Не говорите ничего моему брату, Коннор.
– Нет, скажу.
– Ну, что ж, говорите, – надулась Кэт. – Вот увидите, Шон поймет меня. – Она вздохнула. «А поймет ли меня мама? Вряд ли», – подумала Кэт. Мейв считает, что ее дочь таким образом предаст память отца и мужа. «Неужели так трудно понять, что я не хочу, чтобы другие пережили страдания, выпавшие на долю моей семьи?» – недоумевала Кэт. Она никому не хотела портить веселье. Совсем не обязательно пить, чтобы веселиться. Ведь радуются же люди на праздниках земляники в погожий летний день, радуются балам и катанию на санях и лыжах морозной зимой. И ни одно из этих занятий не вредит здоровью и не лишает человеческого достоинства. Сама Кэт прекрасно проводила время в Колорадо – за исключением тех минут, когда Коннор сердился – а она не выпила ни грамма спиртного за всю свою жизнь.
Может быть, нужно было посоветовать отцу Дайеру не вторгаться в салуны, а организовать ряд лекций о том, как хорошо провести время без алкоголя. Против этого Коннор вряд ли стал бы возражать. Они могли бы совершить поездку с лекциями по всему графству, посещая жилища горняков, организуя пикники, танцы… Сердце у нее упало. Отец Дайер ненавидит танцы! Он никогда не согласится на это. А Коннор никогда не позволит Кэт продолжать кампанию против пьянства. Какой вздор! Мужчины так глупы. И упрямы. Просты удивительно, что находятся самоотверженные женщины, которые соглашаются выйти за них замуж.
ГЛАВА 15
– Ну, ну, ребята, – вмешался шериф, – не стоит так кипятиться. Просто дай мне слово, Коннор, что она никогда не…
– Он не может отвечать за меня, – сказала Кэт.
– Даю тебе слово, Уилл. Если она еще когда-нибудь зайдет в салун, я отправлю ее обратно в Чикаго.
– Вы никуда не можете меня отправить!
– Это мы еще посмотрим. – Коннор схватил ее за руку, сделал знак двум другим девушкам идти за ним и выволок Кэт из кабинета шерифа.
– Тебе надо было оставить ее в тюрьме, – заявила Дженни, когда они оказались дома. Враждебность девушки потрясла Кэт. Тут она заметила в проходной комнате мужчину, похожего на ковбоя, который воскликнул:
– В тюрьме?!
– Кто вы? – спросил Коннор.
– Я привез письмо для миссис Кэтлин Фицджеральд. – Он вынул конверт из кармана куртки и в растерянности остановился, переводя глаза с одной женщины на другую.
– Я Кэтлин Фицджеральд, – сказала Кэт.
– И вы были в тюрьме? – выпалил потрясенный ковбой.
Коннор выхватил у него письмо и распечатал его. Бросив взгляд на листок бумаги, он оповестил собравшихся:
– Некто по имени Гарри Крендл хочет на вас жениться.
– По какому праву вы читаете мою почту?
– Это скотовод, который влюбился в нее на пикнике, – пояснила Дженни. – Думаю, нам нужно отослать ее прямо в Диллон.
– В тюрьму? – не унимался ковбой.
– Мы всего лишь партнеры, – сказала Кэт. – Ничего больше.
– Когда это вы успели стать партнерами? – поинтересовался Коннор.
– Я одолжила ему денег на быка и на прочие расходы. Видите ли, выдался тяжелый год – холода, засуха и…
– Ничего не желаю слышать, – отрезал Коннор. – Каким будет ваш ответ?
– Ответ?
– Ну, да. Хотите вы выйти за него замуж?
– Конечно, нет. – Кэт с горечью осознала, что Коннору все равно, каким будет ее ответ.
– Миссис Фицджеральд не хочет выходить замуж. – Коннор протянул письмо ковбою. – Проводи его, Дженни. Вы, наверное, хотите вернуться в Диллон засветло? – добавил он, обращаясь к парню.
– По правде говоря, я думал зайти в какой-нибудь салун и выпить.
– Насколько мне известно, миссис Фицджеральд собирается закрыть все салуны в округе, – сообщил ему Коннор.
– Закрыть? – удивился ковбой. – Но сегодня же воскресенье.
– Вот именно, – выпалила Кэт. – В воскресенье люди должны быть в церкви.
– В церкви? – еще больше удивился посетитель. Он удалился, качая головой и сжимая в руке письмо с отвергнутым предложением.
– По-моему, тебе следовало выйти замуж за Крендла, – съязвила Дженни. – У них в Диллоне полно салунов, которые ты могла бы закрыть.
– Хватит, Дженни, – оборвал ее отец. – Выйди из комнаты. – Когда Дженни, насупившись, вышла, он повернулся к Кэт. – Вы хоть представляете себе, к чему это может привести? Вам известно, почему в последнее время я так часто уезжаю из города? Нет, конечно, неизвестно. Это связано с недовольством рабочих на рудниках. И как я мог вам поверить? Любому в округе ясно, что стоит мне уехать, как вы прямиком направитесь в салуны. Ясно всем, кроме меня, потому что я, как дурак, поверил вашему обещанию.
– Я только обещала не брать с собой Фибу и Шона-Майкла.
– Мне следовало догадаться, что вы собираетесь нарушить обещание и найдете себе оправдание в каком-нибудь извилистом иезуитском рассуждении.
Кэт смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Уже второй раз за сегодняшний день она подверглась нападкам за принадлежность к католической вере, но от Коннора она этого не ожидала.
– У нас не останется ни одного рудника в этих краях, если…
– Ничего подобного. Наша «Лига борьбы за трезвость» действует только в Брекенридже. У нас еще не было времени рассмотреть проблему пьянства в таких местах, как Диллон и Монтесума.
– И у вас его не будет, – заявил Коннор. – Я дал Уиллу слово, и, клянусь Господом, вы не сделаете из меня лжеца. Если понадобится, я свяжусь с Шоном и…
– Право же, вы придаете этому слишком большое значение, – спохватилась Кэт, обеспокоенная тем, как бы Коннор и в самом деле не расстроил брата только потому, что она помогала отцу Дайеру в его благом деле. Бедный отец Дайер! Он так хотел пойти в тюрьму вместе с ними, но Айлиф не позволил, сказав, что осенью ему предстоят перевыборы и он не хочет терять очки, арестовав самого уважаемого божьего человека на западном склоне Скалистых гор. «Очевидно, шерифу не пришло в голову, что, арестовав католичек, он может потерять доверие избирателей», – горько подумала Кэт. Однако, надо попробовать убедить Коннора ничего не говорить Шону.
– Не говорите ничего моему брату, Коннор.
– Нет, скажу.
– Ну, что ж, говорите, – надулась Кэт. – Вот увидите, Шон поймет меня. – Она вздохнула. «А поймет ли меня мама? Вряд ли», – подумала Кэт. Мейв считает, что ее дочь таким образом предаст память отца и мужа. «Неужели так трудно понять, что я не хочу, чтобы другие пережили страдания, выпавшие на долю моей семьи?» – недоумевала Кэт. Она никому не хотела портить веселье. Совсем не обязательно пить, чтобы веселиться. Ведь радуются же люди на праздниках земляники в погожий летний день, радуются балам и катанию на санях и лыжах морозной зимой. И ни одно из этих занятий не вредит здоровью и не лишает человеческого достоинства. Сама Кэт прекрасно проводила время в Колорадо – за исключением тех минут, когда Коннор сердился – а она не выпила ни грамма спиртного за всю свою жизнь.
Может быть, нужно было посоветовать отцу Дайеру не вторгаться в салуны, а организовать ряд лекций о том, как хорошо провести время без алкоголя. Против этого Коннор вряд ли стал бы возражать. Они могли бы совершить поездку с лекциями по всему графству, посещая жилища горняков, организуя пикники, танцы… Сердце у нее упало. Отец Дайер ненавидит танцы! Он никогда не согласится на это. А Коннор никогда не позволит Кэт продолжать кампанию против пьянства. Какой вздор! Мужчины так глупы. И упрямы. Просты удивительно, что находятся самоотверженные женщины, которые соглашаются выйти за них замуж.
ГЛАВА 15
По пути на ранчо Гарри Крендла Кэт любовалась пейзажем, а Коннор называл горные пики, окружавшие Диллон – Рэд, Буффало, Тендерфут; показывал реки – Блу, Тен-Майл и Снейк, сливавшиеся в одну в долине. Кэт так живо интересовалась историей края, что Коннор сам увлекся рассказом.
– Охотники и индейцы встречались в этой долине, чтобы выпить и поторговать. Одноглазый до сих пор помнит эти времена, хотя прошло уже лет сорок. – Он повернул коляску на главную улицу Диллона к гостинице «Уоррен-Отель», которую Кэт рекомендовал отец Дайер. – В 82-м сюда перевезли много домов из Фриско, – продолжил Коннор. – Потом, в 83-м, привезли целый город, так как в Диллон провели железную дорогу, а два года спустя заселили и этот участок между реками.
– Надеюсь, гостиница осталась на месте, – сказала Кэт. – Я так устала.
Она получила второе послание от Гарри Крендла, извещавшее, что он решил оставить молочный бизнес и хотел, чтобы Кэт купила его половину ранчо. Коннор вызвался сопровождать ее в поездке;
Кэт подозревала, что он сделал это с целью держать ее подальше от отца Дайера с его идеями. Они выехали в субботу и собирались остаться в Диллоне до понедельника. Коннор уже нашел семью, которая будет работать па ранчо за проценты от прибыли. Оставалось лишь заключить сделку в присутствии юриста.
– Гостиница все еще на месте, – заметил Коннор, когда они остановились перед высоким крыльцом «Уоррен-Отель». За ужином Коннор рассказывал Кэт о диллонской поляне для пикников с танцевальной площадкой, дорожкой для скачек, а также о празднике четвертого июля. Кэт как раз расправлялась с яблочным пирогом и обсуждала вопрос о том, как бы привезти детей на один из таких праздников, когда у их столика появился Гарри Крендл, переминаясь с ноги на ногу и сжимая в руках шляпу. Он сказал, что раз уж ранчо продано, то он прямо сейчас, не мешкая, хочет отправиться разведывать золото и руду.
– Но ведь Лендизы отправились в Робинсон укладывать свои пожитки, – заметила Кэт. – Вы не могли бы подождать, пока…
– Ранчо теперь принадлежит вам, миссис Фицджеральд. Так зачем же мне оставаться здесь? – пожал плечами Гарри.
– Но ведь коров нужно доить каждый день…
– Два раза в день, – уточнил Гарри. – До чего ж я рад, что разделался со всем этим. Никогда не считал это занятием, достойным настоящего мужчины.
– Я никогда не доила коров, – растерялась Кэт. У нее возникло подозрение, что Гарри нарочно решил отомстить ей за отказ выйти за него замуж.
– Я рассчитываю, что вы и ваш друг что-нибудь придумаете к завтрашней дойке. Если, конечно, не передумаете насчет моего предложения.
– Вы пытаетесь меня шантажировать, – вздохнула Кэт. – И это после того, как я одолжила вам деньги.
– Ладно, я ухожу. И все-таки если вы передумаете…
– Это исключено.
Крендл пожал плечами и удалился. Кэт беспомощно повернулась к Коннору.
– Вы умеете доить коров?
– Приходилось заниматься и этим.
– У него их там двадцать. Коннор кивнул.
– Скорее бы Лендизы вернулись из Робинсона. Я отправлю им письмо и попрошу поторопиться. А нам лучше прямо сейчас отправиться на ранчо. Коровы просыпаются рано.
В первое утро Коннор выдоил семнадцать коров, пока она управлялась с тремя, и шестнадцать против четырех коров Кэтлин вечером, посмеиваясь над ее яростными попытками овладеть новым делом.
После первой дойки руки у нее болели так сильно, что Кэт попыталась уговорить возчика, перевозившего молоко в город, подрядиться на эту работу. Тот отказался. В первый вечер пребывания на ранчо Кэт устала так, что глаза стали слипаться уже за ужином. А после ужина она столкнулась с необходимостью спать на серых простынях, потому что у Гарри Крендл а не было чистого постельного белья. Серые простыни! Кэт чувствовала себя сироткой из работного дома в романе Чарльза Диккенса. Даже изнуренные бедностью девушки-работницы в любовных романах, которые она читала до замужества, не спали на серых простынях, ожидая, когда их полюбит богатый и красивый герой.
Но Коннор оказался вовсе не романтическим героем. На следующее утро он вытащил Кэт из постели еще до рассвета. Она выдоила четырех коров и побежала готовить завтрак. Теперь ей стало ясно, почему девушки так стремились убежать с ферм, поехать в большой город и жить в пансионе ее матери, где им не приходилось самим готовить завтрак в то время как руки ныли после дойки проклятущих коров. И у мамы простыни никогда не бывали серыми. Кэт собиралась постирать белье, но у нее не осталось сил. Она немного поспала, чтобы не опростоволоситься на вечерней дойке, и выдоила шесть коров.
– Кажется, вы начинаете приноравливаться, – заметил Коннор.
Кэт оценила комплимент. Коннор все еще выдаивал две трети от числа всех коров, а кроме того подкидывал им сено огромными вилами. Кэт решила, что завтра же выстирает простыни. Наверное, Коннор тоже терпеть не мог грязное белье, и она хотела внести свою лепту в их труд. Боже, ведь это даже не его ранчо!
– Вы написали Шону об Ингрид? – спросил Коннор, прерывая ход ее мыслей.
Кэт вздохнула.
– Я надеюсь, что она вернется.
– И все же, Шон имеет право знать. Кэт кивнула.
– Я чувствую себя такой виноватой. Шон болен, я доставила ему еще большие страдания, заставив его жену сбежать, – обескураженно призналась Кэт. – Как раз перед тем как она уехала, в реке утонул маленький мальчик. Помните?
– Да, – кивнул озадаченный Коннор.
– В магазине мужской одежды я услышала, что утонули двое детей, а я оставила Ингрид присматривать за Фибой и Шоном-Майклом. И я подумала… я подумала, что они погибли. Побежала домой, вся в ужасе, а Ингрид спит. – Кэт прижала руку ко рту, лицо ее исказилось при воспоминании о тягостных минутах. – Коннор, я накричала на нее. Даже не помню, что я говорила, но это было ужасно. Потом оказалось, что все это время дети находились в обители Святой Гертруды с Мэри Бет и Фредди. А я так и не извинилась перед Ингрид.
– И вы думаете, она уехала из-за этого? – Коннор положил ладонь на ее руку. – Кэт, я могу поклясться вам, что побег Ингрид никоим образом не связан с тем выговором, который вы ей сделали.
– Тогда почему же она сбежала?
– Она увидела то, что показалось ей заманчивый, и уехала.
– Но ведь она жена Шона… и мать.
– Не такая уж хорошая жена и мать, чтобы кто-то это заметил, – проговорил Коннор. – Вы самое похожее на мать существо, которое эти дети когда-либо видели. И никто не осудит вас за то, что вы так переживали. Если бы ваш брат вдруг умер, вы бы оказались с двумя чужими детьми на руках.
– Боже мой, я ничего не имею против. Они милые дети. И, наверное, единственные, которые у меня когда-либо будут, потому что… у нас с Мики не было детей.
– А вы хотели бы детей? – удивленно спросил Коннор. – Учитывая то, что вы мне рассказали о вашем замужестве…
– Ну, это не значит, что я не хотела бы их иметь. Какая же женщина не хочет быть матерью?
– Роза Лорел, кажется, не хотела, – сказал Коннор.
– Неужели? – Кэт задумалась, была ли жена Коннора такая же безответственная, как Ингрид. – Я не боюсь, что мне придется растить Фибу и Шона-Майкла. Мне повезло, что они у меня есть. Только очень жаль, что Шон потерял жену.
– Кэт, – серьезным тоном заговорил Коннор, – вы ведь понимаете, что вашему брату осталось жить не так уж долго. Может быть, речь идет о нескольких месяцах.
– Мне ничего не известно.
Коннор вздохнул и сжал ее руку. Кэт подумала, как приятно сидеть вот так и разговаривать с ним в конце дня, как успокаивает тяжесть и тепло его ладони, лежащей поверх ее руки. А что если бы они встретились раньше – до Розы Лорел и Мики? Кэт решила, что это просто глупо. Когда Коннор встретил Розу Лорел, ему едва исполнилось семнадцать, значит ей, Кэт, было всего восемь и вряд ли она могла стать предметом романтических воздыханий юноши.
А ведь именно романтические представления принесли ей столько горя. Кэт вздохнула. Если бы Гарри Крендл не влюбился в нее, она бы не сидела сейчас здесь, чувствуя боль в пальцах и зная, что рано утром двадцать коров начнут мычать, когда нет сил выбраться из постели и хочется остаться в ней навсегда.
Кэт осторожно положила ружье на стол, подхватила с плиты кастрюлю с кипящей водой и вылила в деревянную бадью. Неужто она упрямая как мул? Коннор не имел права так говорить. Вылила вторую кастрюлю. Никогда не думает о последствиях своих поступков? Какая чушь! Она надеялась, последствия будут заключаться в том, что люди перестанут убивать себя алкоголем. Кэт лихорадочно работала ручкой насоса. Перестанут отбирать хлеб у своих беспомощных жен и детей. Она вылила в бадью ведро холодной воды. Перестанут подвергать опасности безвинных прохожих, направляющихся в бакалейную лавку. Кэт начала сбрасывать с себя одежду.
Они с Коннором снова спорили о трезвости, и он заявил, будто все закончится тем, что Кэт закроет все рудники. Она сбросила последнюю деталь своего туалета – симпатичную нижнюю юбку, отделанную кружевом по краю оборки, и вошла в воду, откуда моментально выскочила с покрасневшими ногами. Из-за нее еще не закрылся ни один рудник. Кэт подлила холодной воды. А ее вложения в ранчо вовсе не глупые. Как он смеет называть ее глупой? Кэт осторожно попробовала воду кончиками пальцев.
Конечно, ей не следовало говорить, что раз Коннор считает сделку такой глупой, то может ехать домой, а она сама присмотрит за своим ранчо. Вот это действительно было глупо. При мысли о двадцати коровах, которых ей завтра придется доить в одиночку, гнев Кэт несколько поуменьшился. Она вздохнула и принялась поливать себя водой из ковша. Не будь Кэт такой грязной и уставшей, она не стала бы кричать на Коннора. Кожа ее порозовела от горячей воды. Кэт взяла единственный кусок мыла, который нашла – серый, с жутким запахом, и быстро намылилась с ног до головы, затем снова взяла ковш, чтобы ополоснуться. Если бы Кэт выгнала Коннора из комнаты и устроила бы себе ванну вместо того, чтобы ругаться с ним, то наверняка не оказалась бы один на один с двадцатью коровами. Кэт плеснула воды на грудь, напомнив себе, что надо поторопиться. К вечеру в горах становится прохладно, а она не могла позволить себе простудиться.
Что случается с недоенной коровой? Ее разрывает на части? Кэт наклонилась и ополоснула лицо, решив заодно вымыть голову. Вздохнув, она вытащила шпильки из прически, бросила их на стол, и волосы густой шелковистой волной упали на спину. Надо поторопиться. Вода еще теплая, но к тому времени, как нужно будет споласкивать волосы, она успеет остыть…
Вдруг дверь широко распахнулась, и Кэт в ужасе схватила одной рукой полотенце, а другой – ружье.
– Убирайтесь! – крикнула она. – Буду стрелять!
– Это я, – неуверенно произнес от порога Коннор, который застыл на месте при виде Кэт с ружьем, неловко зажатым в одной руке, и с полотенцем, едва прикрывающим грудь, в другой. Он стоял словно вкопанный.
Не проехал Коннор и пяти сотен ярдов, удаляясь от ранчо, как начал жалеть, что утратил выдержку и оставил Кэт одну. Он придержал лошадь и перешел с быстрого галопа на рысь. Представляя себе, как страшно ей будет ночью одной, он почувствовал укол совести. Рука, державшая поводья, невольно сжалась, и лошадь пошла шагом, в то время как Коннор продолжал рисовать в воображении, как бедняжка пытается управиться с двадцатью обезумевшими коровами после бессонной ночи.
«Это пойдет ей на пользу», – подумал Коннор, но тут же одернул себя. Как ни бесили его ее бредовые идеи насчет трезвости, он вовсе не хотел зла этой взбалмошной женщине. А что если она покалечится? Эти бестии лягаются, и болезненный синяк напоминал ему об этом. Коннор представлял себе, как Кэт лежит без сознания, затоптанная какой-нибудь строптивой коровой, когда услышал выстрел. Все воображаемые опасения нахлынули на него с новой силой, и, развернув коня, Коннор быстрым галопом поскакал обратно к ранчо. Вдруг Кэт случайно выстрелила в себя? Или в того, кто пытался напасть на нее? Какой-нибудь бродяга, который забрел на ранчо в поисках еды и обнаружил женщину, одну, без защитника? Кэт ничего не знает об оружии. Мало ли что могло случиться?
Коннор остановил лошадь у крыльца, спешился и пулей устремился в дом. Кэт была там. Живая и невредимая. Испуганная… и обнаженная.
– Это я, Кэт, – снова повторил он.
– Коннор? – отозвалась Кэт дрожащим голосом.
– Положи ружье, милая, – нежно попросил он. Коннор никогда не видел более милого существа. Она была милее, чем Роза Лорел в шестнадцать лет, когда Коннор впервые увидел ее и безумно влюбился. Милее, чем его новорожденная дочь, при виде которой сердце Коннора растаяло от любви. Милее, чем солнечный свет на ветвях покрытых снегом деревьев, или чем горный луг, усеянный весенними цветами, или чем первый снегопад в сосновом лесу.
Коннор вдруг понял, что идет к ней, повинуясь неумолимому притяжению, как золотая пыль ко ртути. Кэт пристально смотрела на него, ее губы слегка раздвинулись, капельки воды стекали по груди, собираясь у розовых сосков. Коннор заметил, как она широко раскрыла глаза, светло-зеленые в свете лампы, со слипшимися от воды черными ресницами. Ее волосы свободно упали ниже талии. Одна прядь зацепилась за мокрое плечо, другая извилисто прильнула к бедру, словно указывая на то место между ногами, которое было прикрыто полотенцем.
Коннор почувствовал, как твердеет его плоть при воспоминании об обнаженной Кэт в его объятиях.
– Вода остывает, – сказал он, кладя ладонь на ее судорожно сжатые пальцы. Другой рукой Коннор взял у нее ружье и положил на стол.
– Я собиралась вымыть голову, – прошептала Кэт.
– В другой раз.
– Но…
Коннор поднял ее над водой и взял на руки.
– Я вся мокрая, – прошептала Кэт.
– Ты такая красивая. – Он понес ее на постель, которую постелил себе у очага, чтобы у Кэт была отдельная спальня.
– Я так и не постирала простыни, – тихо проговорила Кэт, расправляя серую мятую простыню и грубое одеяло, в то время как Коннор принялся снимать сапоги.
– Не думаю, что мы станем обращать на это внимание, – ответил он, и глаза его потеплели, когда Коннор наклонился, чтобы поцеловать ее.
– Я так гордилась нами, – задумчиво проговорила Кэт. – В Монтесуме, когда мы не…
Коннор освободился от остатков одежды, скользнул под одеяло и обнял ее.
– Но ты ведь не хочешь, чтобы я остановился, правда, любимая?
– Правда, – прошептала Кэт. Услышав, как Коннор называет ее любимой, она задрожала от счастья и обвила его руками, подставляя губы для поцелуя. Но Коннор не стал целовать ее, а лишь провел кончиком языка по нижней губе, доставив ей огромное удовольствие. Приподнявшись на локтях, он погрузил обе руки в ее волосы и, придерживая голову Кэт, стал целовать ее шею. Женщина задрожала, попыталась приподняться, чтобы трепещущей от возбуждения грудью коснуться его торса. Коннор раздвинул ее колени, и Кэт ждала, что он овладеет ею без дальнейших ласк, однако Коннор начал неторопливо покрывать поцелуями ее шею, плечи и грудь. Он обхватил ладонями упругие груди, приближая их к своему лицу, и жадные губы его искали затвердевшие от желания соски. Огонь страсти охватил Коннора, когда его язык коснулся их кончиков. Кэт изнывала от страсти. Тело ее было полно безумного желания, всепоглощающего томления истосковавшейся по любовным ласкам плоти. Однажды Кэт уже испытала трепетное наслаждение, а он даже не…
– Коннор… – простонала Кэт, вонзая ногти в его плечи. – Коннор! – Ее руки скользнули к его бедрам, чтобы притянуть их к себе, ближе к своему истосковавшемуся сердцу. Кэт почувствовала, что его губы уже не осыпают поцелуями ее грудь, а прильнули к ее губам, и в тот же миг Коннор со стоном овладел ею.
Это было неистовое соитие; тела, слившиеся в тесном объятии, двигались все быстрее, пока не наступил миг наивысшего наслаждения. Из груди Кэт вырвался пронзительный крик, а Коннор содрогнулся в последнем испепеляющем мгновении блаженства.
– О Боже, Кэт, – выдохнул он, придя в себя и обнаружив, что Кэт лежит под ним, содрогаясь от сладких воспоминаний, влажная от пота, а ее крик все еще звенит в его ушах. Какая она хрупкая и маленькая, а он налетел на нее, как олень во время гона. – Любимая, прости. Я сделал тебе больно?
– О, нет, – прошептала Кэт. Она, наконец, разомкнула объятия, отпуская Коннора и все, что минуту назад произошло между ними. – Это было чудесно.
В ее голосе Коннор услышал такое благоговение, что почувствовал смирение, заставившее осознать сильнее, чем когда-либо, свою мужскую силу. Он сжал Кэт в объятиях и попытался найти подходящие слова, чтобы выразить свое сожаление по поводу того, что они не смогли справиться с охватившими их чувствами. Теперь, когда схлынул порыв страсти, Коннор осознал, что они не должны были делать этого.
Он посмотрел на Кэт. Ее голова покоилась на его плече, глаза были закрыты, и душу Коннора охватила нежность к ней, сестре своего друга. Он не оправдал доверия Шона, потому что никто из них не хотел вступать в новый брак. Кэт повернулась и уткнулась лицом ему в грудь, поцеловала и вздохнула во сне со счастливой улыбкой на губах.
Но завтра! Господи! Можно себе представить, в каком настроении она будет завтра. Начнет размышлять о «плотских грехах», отправится на исповедь; станет негодовать, как это он посмел войти в ее комнату во время купания, даже не постучав и не спросив, не желает ли она снова лечь с ним в постель.
Конечно, Кэт желала этого не меньше, чем он. Может быть, в первые несколько минут она растерялась – ведь Коннор застал ее в голом виде! – но потом, черт побери, еще как желала. И здесь не было его вины.
– Если вы были так близко, то могли бы приехать прямо сюда, – раздраженно заметила Кэт. Вчера вечером ничего не произошло бы, если бы ее новые арендаторы не оказались такими медлительными, если бы Коннор не был таким хамом и не сбил ее с толку, не дав опомниться, если бы… Кэт сжала губы и принялась швырять платья в чемодан, намереваясь немедленно вернуться в Брекенридж.
– Охотники и индейцы встречались в этой долине, чтобы выпить и поторговать. Одноглазый до сих пор помнит эти времена, хотя прошло уже лет сорок. – Он повернул коляску на главную улицу Диллона к гостинице «Уоррен-Отель», которую Кэт рекомендовал отец Дайер. – В 82-м сюда перевезли много домов из Фриско, – продолжил Коннор. – Потом, в 83-м, привезли целый город, так как в Диллон провели железную дорогу, а два года спустя заселили и этот участок между реками.
– Надеюсь, гостиница осталась на месте, – сказала Кэт. – Я так устала.
Она получила второе послание от Гарри Крендла, извещавшее, что он решил оставить молочный бизнес и хотел, чтобы Кэт купила его половину ранчо. Коннор вызвался сопровождать ее в поездке;
Кэт подозревала, что он сделал это с целью держать ее подальше от отца Дайера с его идеями. Они выехали в субботу и собирались остаться в Диллоне до понедельника. Коннор уже нашел семью, которая будет работать па ранчо за проценты от прибыли. Оставалось лишь заключить сделку в присутствии юриста.
– Гостиница все еще на месте, – заметил Коннор, когда они остановились перед высоким крыльцом «Уоррен-Отель». За ужином Коннор рассказывал Кэт о диллонской поляне для пикников с танцевальной площадкой, дорожкой для скачек, а также о празднике четвертого июля. Кэт как раз расправлялась с яблочным пирогом и обсуждала вопрос о том, как бы привезти детей на один из таких праздников, когда у их столика появился Гарри Крендл, переминаясь с ноги на ногу и сжимая в руках шляпу. Он сказал, что раз уж ранчо продано, то он прямо сейчас, не мешкая, хочет отправиться разведывать золото и руду.
– Но ведь Лендизы отправились в Робинсон укладывать свои пожитки, – заметила Кэт. – Вы не могли бы подождать, пока…
– Ранчо теперь принадлежит вам, миссис Фицджеральд. Так зачем же мне оставаться здесь? – пожал плечами Гарри.
– Но ведь коров нужно доить каждый день…
– Два раза в день, – уточнил Гарри. – До чего ж я рад, что разделался со всем этим. Никогда не считал это занятием, достойным настоящего мужчины.
– Я никогда не доила коров, – растерялась Кэт. У нее возникло подозрение, что Гарри нарочно решил отомстить ей за отказ выйти за него замуж.
– Я рассчитываю, что вы и ваш друг что-нибудь придумаете к завтрашней дойке. Если, конечно, не передумаете насчет моего предложения.
– Вы пытаетесь меня шантажировать, – вздохнула Кэт. – И это после того, как я одолжила вам деньги.
– Ладно, я ухожу. И все-таки если вы передумаете…
– Это исключено.
Крендл пожал плечами и удалился. Кэт беспомощно повернулась к Коннору.
– Вы умеете доить коров?
– Приходилось заниматься и этим.
– У него их там двадцать. Коннор кивнул.
– Скорее бы Лендизы вернулись из Робинсона. Я отправлю им письмо и попрошу поторопиться. А нам лучше прямо сейчас отправиться на ранчо. Коровы просыпаются рано.
* * *
Кэт обнаружила, что ненавидит коров. Они ведут себя, будто хотят, чтобы их подоили, и жалобно мычат, если вы замешкаетесь; но потом оказывается, что они не желают сотрудничать: топчутся на месте, шлепают вас хвостом по лицу, опрокидывают подойник и, наконец, сбрасывают вас со скамеечки, на которой вы примостились.В первое утро Коннор выдоил семнадцать коров, пока она управлялась с тремя, и шестнадцать против четырех коров Кэтлин вечером, посмеиваясь над ее яростными попытками овладеть новым делом.
После первой дойки руки у нее болели так сильно, что Кэт попыталась уговорить возчика, перевозившего молоко в город, подрядиться на эту работу. Тот отказался. В первый вечер пребывания на ранчо Кэт устала так, что глаза стали слипаться уже за ужином. А после ужина она столкнулась с необходимостью спать на серых простынях, потому что у Гарри Крендл а не было чистого постельного белья. Серые простыни! Кэт чувствовала себя сироткой из работного дома в романе Чарльза Диккенса. Даже изнуренные бедностью девушки-работницы в любовных романах, которые она читала до замужества, не спали на серых простынях, ожидая, когда их полюбит богатый и красивый герой.
Но Коннор оказался вовсе не романтическим героем. На следующее утро он вытащил Кэт из постели еще до рассвета. Она выдоила четырех коров и побежала готовить завтрак. Теперь ей стало ясно, почему девушки так стремились убежать с ферм, поехать в большой город и жить в пансионе ее матери, где им не приходилось самим готовить завтрак в то время как руки ныли после дойки проклятущих коров. И у мамы простыни никогда не бывали серыми. Кэт собиралась постирать белье, но у нее не осталось сил. Она немного поспала, чтобы не опростоволоситься на вечерней дойке, и выдоила шесть коров.
– Кажется, вы начинаете приноравливаться, – заметил Коннор.
Кэт оценила комплимент. Коннор все еще выдаивал две трети от числа всех коров, а кроме того подкидывал им сено огромными вилами. Кэт решила, что завтра же выстирает простыни. Наверное, Коннор тоже терпеть не мог грязное белье, и она хотела внести свою лепту в их труд. Боже, ведь это даже не его ранчо!
– Вы написали Шону об Ингрид? – спросил Коннор, прерывая ход ее мыслей.
Кэт вздохнула.
– Я надеюсь, что она вернется.
– И все же, Шон имеет право знать. Кэт кивнула.
– Я чувствую себя такой виноватой. Шон болен, я доставила ему еще большие страдания, заставив его жену сбежать, – обескураженно призналась Кэт. – Как раз перед тем как она уехала, в реке утонул маленький мальчик. Помните?
– Да, – кивнул озадаченный Коннор.
– В магазине мужской одежды я услышала, что утонули двое детей, а я оставила Ингрид присматривать за Фибой и Шоном-Майклом. И я подумала… я подумала, что они погибли. Побежала домой, вся в ужасе, а Ингрид спит. – Кэт прижала руку ко рту, лицо ее исказилось при воспоминании о тягостных минутах. – Коннор, я накричала на нее. Даже не помню, что я говорила, но это было ужасно. Потом оказалось, что все это время дети находились в обители Святой Гертруды с Мэри Бет и Фредди. А я так и не извинилась перед Ингрид.
– И вы думаете, она уехала из-за этого? – Коннор положил ладонь на ее руку. – Кэт, я могу поклясться вам, что побег Ингрид никоим образом не связан с тем выговором, который вы ей сделали.
– Тогда почему же она сбежала?
– Она увидела то, что показалось ей заманчивый, и уехала.
– Но ведь она жена Шона… и мать.
– Не такая уж хорошая жена и мать, чтобы кто-то это заметил, – проговорил Коннор. – Вы самое похожее на мать существо, которое эти дети когда-либо видели. И никто не осудит вас за то, что вы так переживали. Если бы ваш брат вдруг умер, вы бы оказались с двумя чужими детьми на руках.
– Боже мой, я ничего не имею против. Они милые дети. И, наверное, единственные, которые у меня когда-либо будут, потому что… у нас с Мики не было детей.
– А вы хотели бы детей? – удивленно спросил Коннор. – Учитывая то, что вы мне рассказали о вашем замужестве…
– Ну, это не значит, что я не хотела бы их иметь. Какая же женщина не хочет быть матерью?
– Роза Лорел, кажется, не хотела, – сказал Коннор.
– Неужели? – Кэт задумалась, была ли жена Коннора такая же безответственная, как Ингрид. – Я не боюсь, что мне придется растить Фибу и Шона-Майкла. Мне повезло, что они у меня есть. Только очень жаль, что Шон потерял жену.
– Кэт, – серьезным тоном заговорил Коннор, – вы ведь понимаете, что вашему брату осталось жить не так уж долго. Может быть, речь идет о нескольких месяцах.
– Мне ничего не известно.
Коннор вздохнул и сжал ее руку. Кэт подумала, как приятно сидеть вот так и разговаривать с ним в конце дня, как успокаивает тяжесть и тепло его ладони, лежащей поверх ее руки. А что если бы они встретились раньше – до Розы Лорел и Мики? Кэт решила, что это просто глупо. Когда Коннор встретил Розу Лорел, ему едва исполнилось семнадцать, значит ей, Кэт, было всего восемь и вряд ли она могла стать предметом романтических воздыханий юноши.
А ведь именно романтические представления принесли ей столько горя. Кэт вздохнула. Если бы Гарри Крендл не влюбился в нее, она бы не сидела сейчас здесь, чувствуя боль в пальцах и зная, что рано утром двадцать коров начнут мычать, когда нет сил выбраться из постели и хочется остаться в ней навсегда.
* * *
Разъяренная, Кэт осматривала оружие. Она не знала, заряжено ли оно. Не знала, как из него стрелять. Разве настоящий джентльмен оставил бы леди одну с огнестрельным оружием, которым она не умеет пользоваться? Вряд ли кто-то здесь появится. За три дня Кэт не видела ни души, кроме Коннора и человека, доставляющего молоко в город. Она подняла тяжелое ружье, потрогала спусковой крючок, нажала совсем легонько… Внезапно раздался страшный грохот, и один из четырех разномастных стульев вокруг неказистого стола разлетелся в щепки. Изумленная, Кэт подскочила на месте. Теперь она знала, что ружье заряжено, и если понадобится, она сможет убить злоумышленника.Кэт осторожно положила ружье на стол, подхватила с плиты кастрюлю с кипящей водой и вылила в деревянную бадью. Неужто она упрямая как мул? Коннор не имел права так говорить. Вылила вторую кастрюлю. Никогда не думает о последствиях своих поступков? Какая чушь! Она надеялась, последствия будут заключаться в том, что люди перестанут убивать себя алкоголем. Кэт лихорадочно работала ручкой насоса. Перестанут отбирать хлеб у своих беспомощных жен и детей. Она вылила в бадью ведро холодной воды. Перестанут подвергать опасности безвинных прохожих, направляющихся в бакалейную лавку. Кэт начала сбрасывать с себя одежду.
Они с Коннором снова спорили о трезвости, и он заявил, будто все закончится тем, что Кэт закроет все рудники. Она сбросила последнюю деталь своего туалета – симпатичную нижнюю юбку, отделанную кружевом по краю оборки, и вошла в воду, откуда моментально выскочила с покрасневшими ногами. Из-за нее еще не закрылся ни один рудник. Кэт подлила холодной воды. А ее вложения в ранчо вовсе не глупые. Как он смеет называть ее глупой? Кэт осторожно попробовала воду кончиками пальцев.
Конечно, ей не следовало говорить, что раз Коннор считает сделку такой глупой, то может ехать домой, а она сама присмотрит за своим ранчо. Вот это действительно было глупо. При мысли о двадцати коровах, которых ей завтра придется доить в одиночку, гнев Кэт несколько поуменьшился. Она вздохнула и принялась поливать себя водой из ковша. Не будь Кэт такой грязной и уставшей, она не стала бы кричать на Коннора. Кожа ее порозовела от горячей воды. Кэт взяла единственный кусок мыла, который нашла – серый, с жутким запахом, и быстро намылилась с ног до головы, затем снова взяла ковш, чтобы ополоснуться. Если бы Кэт выгнала Коннора из комнаты и устроила бы себе ванну вместо того, чтобы ругаться с ним, то наверняка не оказалась бы один на один с двадцатью коровами. Кэт плеснула воды на грудь, напомнив себе, что надо поторопиться. К вечеру в горах становится прохладно, а она не могла позволить себе простудиться.
Что случается с недоенной коровой? Ее разрывает на части? Кэт наклонилась и ополоснула лицо, решив заодно вымыть голову. Вздохнув, она вытащила шпильки из прически, бросила их на стол, и волосы густой шелковистой волной упали на спину. Надо поторопиться. Вода еще теплая, но к тому времени, как нужно будет споласкивать волосы, она успеет остыть…
Вдруг дверь широко распахнулась, и Кэт в ужасе схватила одной рукой полотенце, а другой – ружье.
– Убирайтесь! – крикнула она. – Буду стрелять!
– Это я, – неуверенно произнес от порога Коннор, который застыл на месте при виде Кэт с ружьем, неловко зажатым в одной руке, и с полотенцем, едва прикрывающим грудь, в другой. Он стоял словно вкопанный.
Не проехал Коннор и пяти сотен ярдов, удаляясь от ранчо, как начал жалеть, что утратил выдержку и оставил Кэт одну. Он придержал лошадь и перешел с быстрого галопа на рысь. Представляя себе, как страшно ей будет ночью одной, он почувствовал укол совести. Рука, державшая поводья, невольно сжалась, и лошадь пошла шагом, в то время как Коннор продолжал рисовать в воображении, как бедняжка пытается управиться с двадцатью обезумевшими коровами после бессонной ночи.
«Это пойдет ей на пользу», – подумал Коннор, но тут же одернул себя. Как ни бесили его ее бредовые идеи насчет трезвости, он вовсе не хотел зла этой взбалмошной женщине. А что если она покалечится? Эти бестии лягаются, и болезненный синяк напоминал ему об этом. Коннор представлял себе, как Кэт лежит без сознания, затоптанная какой-нибудь строптивой коровой, когда услышал выстрел. Все воображаемые опасения нахлынули на него с новой силой, и, развернув коня, Коннор быстрым галопом поскакал обратно к ранчо. Вдруг Кэт случайно выстрелила в себя? Или в того, кто пытался напасть на нее? Какой-нибудь бродяга, который забрел на ранчо в поисках еды и обнаружил женщину, одну, без защитника? Кэт ничего не знает об оружии. Мало ли что могло случиться?
Коннор остановил лошадь у крыльца, спешился и пулей устремился в дом. Кэт была там. Живая и невредимая. Испуганная… и обнаженная.
– Это я, Кэт, – снова повторил он.
– Коннор? – отозвалась Кэт дрожащим голосом.
– Положи ружье, милая, – нежно попросил он. Коннор никогда не видел более милого существа. Она была милее, чем Роза Лорел в шестнадцать лет, когда Коннор впервые увидел ее и безумно влюбился. Милее, чем его новорожденная дочь, при виде которой сердце Коннора растаяло от любви. Милее, чем солнечный свет на ветвях покрытых снегом деревьев, или чем горный луг, усеянный весенними цветами, или чем первый снегопад в сосновом лесу.
Коннор вдруг понял, что идет к ней, повинуясь неумолимому притяжению, как золотая пыль ко ртути. Кэт пристально смотрела на него, ее губы слегка раздвинулись, капельки воды стекали по груди, собираясь у розовых сосков. Коннор заметил, как она широко раскрыла глаза, светло-зеленые в свете лампы, со слипшимися от воды черными ресницами. Ее волосы свободно упали ниже талии. Одна прядь зацепилась за мокрое плечо, другая извилисто прильнула к бедру, словно указывая на то место между ногами, которое было прикрыто полотенцем.
Коннор почувствовал, как твердеет его плоть при воспоминании об обнаженной Кэт в его объятиях.
– Вода остывает, – сказал он, кладя ладонь на ее судорожно сжатые пальцы. Другой рукой Коннор взял у нее ружье и положил на стол.
– Я собиралась вымыть голову, – прошептала Кэт.
– В другой раз.
– Но…
Коннор поднял ее над водой и взял на руки.
– Я вся мокрая, – прошептала Кэт.
– Ты такая красивая. – Он понес ее на постель, которую постелил себе у очага, чтобы у Кэт была отдельная спальня.
– Я так и не постирала простыни, – тихо проговорила Кэт, расправляя серую мятую простыню и грубое одеяло, в то время как Коннор принялся снимать сапоги.
– Не думаю, что мы станем обращать на это внимание, – ответил он, и глаза его потеплели, когда Коннор наклонился, чтобы поцеловать ее.
– Я так гордилась нами, – задумчиво проговорила Кэт. – В Монтесуме, когда мы не…
Коннор освободился от остатков одежды, скользнул под одеяло и обнял ее.
– Но ты ведь не хочешь, чтобы я остановился, правда, любимая?
– Правда, – прошептала Кэт. Услышав, как Коннор называет ее любимой, она задрожала от счастья и обвила его руками, подставляя губы для поцелуя. Но Коннор не стал целовать ее, а лишь провел кончиком языка по нижней губе, доставив ей огромное удовольствие. Приподнявшись на локтях, он погрузил обе руки в ее волосы и, придерживая голову Кэт, стал целовать ее шею. Женщина задрожала, попыталась приподняться, чтобы трепещущей от возбуждения грудью коснуться его торса. Коннор раздвинул ее колени, и Кэт ждала, что он овладеет ею без дальнейших ласк, однако Коннор начал неторопливо покрывать поцелуями ее шею, плечи и грудь. Он обхватил ладонями упругие груди, приближая их к своему лицу, и жадные губы его искали затвердевшие от желания соски. Огонь страсти охватил Коннора, когда его язык коснулся их кончиков. Кэт изнывала от страсти. Тело ее было полно безумного желания, всепоглощающего томления истосковавшейся по любовным ласкам плоти. Однажды Кэт уже испытала трепетное наслаждение, а он даже не…
– Коннор… – простонала Кэт, вонзая ногти в его плечи. – Коннор! – Ее руки скользнули к его бедрам, чтобы притянуть их к себе, ближе к своему истосковавшемуся сердцу. Кэт почувствовала, что его губы уже не осыпают поцелуями ее грудь, а прильнули к ее губам, и в тот же миг Коннор со стоном овладел ею.
Это было неистовое соитие; тела, слившиеся в тесном объятии, двигались все быстрее, пока не наступил миг наивысшего наслаждения. Из груди Кэт вырвался пронзительный крик, а Коннор содрогнулся в последнем испепеляющем мгновении блаженства.
– О Боже, Кэт, – выдохнул он, придя в себя и обнаружив, что Кэт лежит под ним, содрогаясь от сладких воспоминаний, влажная от пота, а ее крик все еще звенит в его ушах. Какая она хрупкая и маленькая, а он налетел на нее, как олень во время гона. – Любимая, прости. Я сделал тебе больно?
– О, нет, – прошептала Кэт. Она, наконец, разомкнула объятия, отпуская Коннора и все, что минуту назад произошло между ними. – Это было чудесно.
В ее голосе Коннор услышал такое благоговение, что почувствовал смирение, заставившее осознать сильнее, чем когда-либо, свою мужскую силу. Он сжал Кэт в объятиях и попытался найти подходящие слова, чтобы выразить свое сожаление по поводу того, что они не смогли справиться с охватившими их чувствами. Теперь, когда схлынул порыв страсти, Коннор осознал, что они не должны были делать этого.
Он посмотрел на Кэт. Ее голова покоилась на его плече, глаза были закрыты, и душу Коннора охватила нежность к ней, сестре своего друга. Он не оправдал доверия Шона, потому что никто из них не хотел вступать в новый брак. Кэт повернулась и уткнулась лицом ему в грудь, поцеловала и вздохнула во сне со счастливой улыбкой на губах.
Но завтра! Господи! Можно себе представить, в каком настроении она будет завтра. Начнет размышлять о «плотских грехах», отправится на исповедь; станет негодовать, как это он посмел войти в ее комнату во время купания, даже не постучав и не спросив, не желает ли она снова лечь с ним в постель.
Конечно, Кэт желала этого не меньше, чем он. Может быть, в первые несколько минут она растерялась – ведь Коннор застал ее в голом виде! – но потом, черт побери, еще как желала. И здесь не было его вины.
* * *
У них не было времени обсуждать случившееся, потому что они проспали и проснулись в объятиях друг друга, разбуженные мычанием несчастных коров. Не позавтракав, оба смущенные и растерянные, они поплелись в амбар. Кэт была так расстроена, что ударила кулаком корову, попытавшуюся опрокинуть подойник. В это утро она выдоила семь из двадцати коров, рекордное число для нее. Коннор и Кэт как раз заканчивали дойку, когда прибыли Лендизы с тремя детьми. Оказалось, что они заночевали в Диллоне.– Если вы были так близко, то могли бы приехать прямо сюда, – раздраженно заметила Кэт. Вчера вечером ничего не произошло бы, если бы ее новые арендаторы не оказались такими медлительными, если бы Коннор не был таким хамом и не сбил ее с толку, не дав опомниться, если бы… Кэт сжала губы и принялась швырять платья в чемодан, намереваясь немедленно вернуться в Брекенридж.