Черняева Галина. 1991 год: Дневник помощника президента СССР

убедить Хусейна окончательно отступить. Буш, судя по всему, бурно доказывал
Горбачеву, что этого не произойдет. Попытки М. С. его прерывать не имели
успеха. М. С., послушав 2--3 минуты, то и дело произносил: "Джордж! Джордж!
Джордж!" Но тот не унимался.
-- Я все понял, -- сказал Горбачев, когда тот наконец умолк. -- Мы с
вами не расходимся в характеристике Хусейна, его судьба предрешена. И я
вовсе не стараюсь его как-то обелить или оправдать, сохранить ему имидж и т.
п. Но мы и вы вынуждены иметь дело именно с ним, поскольку это реально
действующее лицо, противостоящее нам. Речь сейчас идет вовсе не о личности
Хусейна и не о методах его действий. Речь идет о том, чтобы воспользоваться
достигнутым в обуздании его агрессии -- тем огромным вкладом, который в это
дело внесли именно Соединенные Штаты, американский президент, -- и перевести
решение проблем в сугубо политическое русло, избежать еще большей беды,
трагедии для огромной массы населения. Это центральный вопрос. На это
замыкаются наши заботы о престиже наших государств и нас самих, Джордж.
Я передам через Азиза ваше требование к Хусейну. Но повторяю мое
итоговое предложение, давайте, может, предрешим его сейчас, а именно: мы
выступаем с совместной инициативой по созыву Совета Безопасности и начинаем
безотлагательно рассматривать весь пакет требований к Хусейну. Надо выжать
из Хусейна все, что только можно, чтобы заставить его выполнить наши
требования.
Помните, Джордж: для нас приоритетом является сотрудничество с
Соединенными Штатами в рамках нашей собственной ответственности и перед
своим народом, и перед мировым сообществом, которая сейчас состоит в том,
чтобы выйти из этого конфликта, достичь цели, избежав большой беды.
Буш опять возражает. Горбачев ему говорит, что ждем нового ответа из
Багдада (после ночного разговора с Азизом), поэтому принципиально важно
сейчас сказать себе: берем ли мы курс на политическое или на военное
решение.
Не думаю, чтобы Буш "не переживал" по поводу того, что морочит голову
"своему другу Майклу", ведь он с некоторых пор вел с ним "честную игру". Но
инстинкты "старого мышления", хорошо "натасканные" в годы "холодной войны",
были еще слишком сильны. А после "ухода Горбачева" они опять стали
определяющими и господствующими.

25 февраля
23 февраля, в субботу, Горбачев (и мы с ним) в течение целого дня
обзванивали Буша, Мейджора, Андреот-ти, Мубарака, Асада, Миттерана, Коля,
Кайфу, Рафсанд-жани... Он пытался их убедить, что Хусейн уйдет из Кувейта,
деваться, мол, ему некуда.
И никто Горбачеву, включая тех, с кем он на "ты", не сказал прямо: не
суетись, Миша! Давно, еще две недели тому назад, все решено. Никто не хочет,
вернее, Буш не хочет, чтобы Хусейн ушел, а мы, мол, не можем противиться.
Надо, чтобы он остался, чтобы устроить ему современный "Сталинград".
Морочили Горбачеву голову. Он временами это чувствовал, но продолжал верить,
будто сработают критерии нового мышления, что доверие что-то значит. Не
тут-то было! Срабатывала логика традиционной политики: где сила, богатство,
где интерес, там и "право". А моральное прикрытие легко найти, против
Хусейна особенно.
В его телефонных разговорах -- лебединая песня новой политики,
устремленная к "новому мировому порядку". Он оказался, как и следовало
ожидать, идеалистом-мечтателем. Поверил в то, что человеческое станет
основой мировой политики. И мы -- при нем -- тоже верили, хотя временами и
сомневались.
Словом, Горбачев выдержал испытание Хусейном. Запад не выдержал. Нам
Аллах и христианский Господь Бог запишет это. Но и только.
Обречены дружить с Америкой, что бы она ни делала: иначе опять изоляция
и все кувырком. Погорят и остатки перестройки. Впрочем, он мне сказал
сегодня, когда я ему не посоветовал отвечать на последнее послание Хусейна:
"Ты прав. Что уж теперь! Новая эпоха. Она и у нас внутри уже
постперестроечная. Все революции кончаются неудачей, хотя и изменяют страну,
а некоторые -- целый мир".
Уже ближе к ночи затащили М. С. в кабинет к Яковлеву. Были там еще
Примаков, Бакатин и Игнатенко. Разговор шел высокий, но в стилистике: "ты
меня уважаешь -- я тебя уважаю". Много Горбачев сказал умного, но я не
запомнил, ибо был пьян, хотя держался. Он впервые обнял меня "как
фронтовика" (а не только Яковлева, как всегда и везде до этого). Был
предлог: День Советской Армии.
Утром я уже писал опять "персидские мотивы". Правда, на работу не
поехал, вызывал фельдов на дом.
В субботу (еще до звонков по разным столицам) сидели мы у Горбачева с
Яковлевым. Он вдруг стал прямо при нас подписывать распоряжение о назначении
советников президента. Яковлев ему говорит: "Хоть бы старшим назвали меня".
Я подсуетился, предложил назвать Яковлева "представителем президента по
особым поручениям".
-- Что это за должность? При ком представитель? -- возразил Горбачев.
-- Но нельзя же Александра Николаевича опускать до уровня...
-- Да брось ты, Толя, важно, что мы остаемся вместе. Вот главное.
-- Да, но это главное знаете вы, я, может, еще кое-кто, а в обществе
судят по должности...
Моя настойчивость не сработала. Он не хочет отождествлять себя с
Яковлевым официально, знает, что Политбюро будет нудить, а Верховный Совет
-- Горбачев в этом уверен -- не пропустит.
Потом стали подбирать других, "просто советников". Горбачев назвал,
помимо Загладина и Ахромеева, Медведева, Осипьяна, Абалкина, Аганбегяна.
Стали искать среди писателей. Горбачев говорит: "Я бы Бакланова взял, но он,
говорят, на днях из партии вышел". Я предложил Шатрова. Поговорили о нем.
Горбачев его вписал. Предложил я еще Игоря Дедкова из "Коммуниста", тоже
вписал. Прошли еще в советники Мартынов, Ядов, Журкин -- директора
академических институтов. И еще, кажется, Беликов. А Брутенца, которого он
мне давно обещал взять, не включил: оказывается, Медведев еще неделю назад
подставил Карену ножку.

26 февраля
Горбачев уехал в Белоруссию, а я решил сделать себе отгул. Правда,
утром съездил на работу. Оказалось, Хусейн прислал Горбачеву "SOS!".
Клянется, что уйдет из Кувейта. Уже не называет Кувейт девятнадцатой
провинцией Ирака, просит потребовать в Совете Безопасности ООН, чтобы
остановили наступление. Сообщает, что город Эль-Кувейт он сегодня к вечеру
оставит: объявил об этом уже по радио.
Бессмертных звонил Бейкеру. Но что уж теперь. А ведь Азиз требовал от
Горбачева три месяца на вывод войск, потом шесть недель, потом еще
сколько-то. М. С. соглашался на 21 день, а Буш давал одну неделю, а спустя
три дня ударил сухопутными войсками. Сейчас американцы делают вид, что
"ничего не происходит", и, что бы там Хусейн ни заявлял, продолжают
наступать. Вот так! Сила доказала, что именно она еще делает реальную
политику.
Немного походил по грязным улицам. Москва являет собой ужасающее
зрелище: помойки, сугробы, огромные лужи, очереди у каждого магазина. Скоро,
наверное, и молоко исчезнет совсем: молокозаводы не имеют сырья --
импортного порошка (за валюту), а у наших коров нет кормов.
Звонил Бурлацкий. По нему долбанула "Правда" за "круглый стол" с
Алексеевым и Шаталиным: они хотят создать социал-демократическую партию
внутри КПСС... Подумал я: чего людям неймется? Неужели не видят при
фантастической поляризации небывалую ато-мизацию общества?.. Люди думают о
том, как выжить. И никакая партия уже теперь ничего не сможет ни предложить,
ни сделать, разве что возбудить склоки на поверхности.
Между прочим, Примаков быстренько пишет брошюру "Война, которой могло
не быть". "Правда" ее начинает главами печатать.
Вчера звонит он мне по телефону:
-- Можно зачитать тебе одну страницу?
-- Можно.
-- ...Сначала тут о том, что был создан кризисный комитет во главе с
Горбачевым и в качестве заместителя -- Бессмертных. Вошли в него такие-то
(перечисляет), в том числе помощник президента Черняев... Далее зачитывает:
"Этот человек постоянно в тени. Видимо, считает, что к этому обязывает его
должность. Но в действительности он играет огромную роль в международной
политике. И очень важная фигура в ее разработке и проведении".
-- Женя, прошу тебя, вычеркни это место: Горбачеву это очень не
понравится. Он с Шеварднадзе-то разошелся на том же, ибо увидел с его
стороны такие же претензии, как со стороны Яковлева, который почти в
открытую заявил, что Горбачев лишь озвучивает подготовленные им тексты или
исполняет советы, которые он ему дает. Это не так, Женя! По существу не так.
Не говоря уже о том, что, конечно, обидно Горбачеву слышать подобное.
Примаков шумел, что не вычеркнет. Я стал его умолять: "Во имя нашей
дружбы!" Он выругался: "И зачем я только тебе позвонил!" Обещал все-таки
учесть.

2 марта 1991 года, 60-летие Горбачева
Накануне женщины -- две Тамары и Ольга -- потребовали: пишите адрес от
нас, от тех, кто здесь, помимо всяких официальных... Я все откладывал,
некогда. Вдруг позвонил Шахназаров: "Я тут накатал, посмотри". Посмотрел:
казенщина. И продиктовал с ходу Тамаре свой текст. А она случайно напала в
книге Карнеги на цитату из Линкольна. Включил. Отпечатала.
Яковлев позвонил, пригласил подписать их адрес. В основном там --
бывшие члены Президентского совета. Мы с Шахназаровым поколебались, но
подписали и их бумагу. А наутро, 2-го, надо было улучить момент, чтобы
"предстать" перед именинником в промежутке между официальными
поздравлениями. Это удалось, когда он забежал к себе в ЦК после приветствий
в Политбюро. И получилось очень мило. Его растрогало наше послание. Всех
девиц он расцеловал, что-то каждой сказал и ринулся в Кремль на продолжение.
Там в "телевизионной комнате" сосредоточились высшие чины: министры и
прочие. Лукьянов держал речь. Помощники и бывшие члены Президентского совета
-- Яковлев, Бакатин, Примаков, Медведев, Ревенко -- и еще кто-то сочли
неудобным туда лезть. Потом он в веселом раположении духа пришел к нам.
Говорит: "Кто будет произносить первую речь?" Выдвинулся Александр
Николаевич, открыл папку и начал читать тот текст, под которым и мы с
Шахназаровым "через силу" подписались. После первого абзаца М. С. отобрал
папку, захлопнул, положил ее на стол и, обращаясь к оратору, сказал: "Говори
так". Яковлев стал говорить "от себя". Устно у него всегда хуже получается,
чем в его витиеватых текстовочках.
М. С. всех пообнимал, повел туда же, где до этого встречался с высшими
чинами. Там -- стол с бокалами и бутербродами. Выпили. Пошел разговор. Он
много и хорошо говорил. Ясно, складно, глубоко, как это бывает, когда он в
ударе и когда перед ним понимающие и принимающие его (так часто с
иностранцами бывает) люди. Жаль, невозможно было делать пометки.
Вдруг он мне: "Анатолий, а где это твое приветствие?"
-- Да там, у вас осталось.
-- Давай его сюда.
Я вышел, сказал, чтобы "фельды" молнией привезли из его цековского
кабинета текст. Через десять минут он был вручен Горбачеву.
Он сам стал его читать с явным удовольствием. У него не оказалось в
кармане очков, я предложил свои. Смеется: даже через одни очки с Черняевым
Горбачев на проблему смотрит.
Болдин съязвил: толково, мол, написано, приближается к уровню нашего
текста (т. е. того, который Горбачев не стал слушать).
Вот этот текст:
" Дорогой Михаил Сергеевич!
Это -- не политическое поздравление по случаю круглой даты. Их Вы
получите предостаточно со всех концов земного шара, скорее более, чем менее
искренних. Это -- выражение нашего восхищения Вами и, можем сказать,
удивления (юбилей позволяет не очень стесняться в выражениях чувств).
Обычно в таких случаях говорят "на Вашу долю выпала миссия" и далее
следуют соответствующие слова. Но в данном случае -- не совсем так: Вы сами
с огромным личным риском взяли на себя великое историческое бремя. Сделали
это ради своего народа, ради достоинства и блага страны, движимый совестью и
стыдом за состояние, в которое ее завели Ваши предшественники.
Шесть лет назад трудно было представить, что Вам удастся сорвать этот
материк с казалось бы намертво забитых заклепок. Мы-то знаем, что Вы
предвидели и предчувствовали, чем это может обернуться для такой страны, для
каждой семьи на какой-то более или менее длительный период. Но Вас и это не
испугало, хотя и заставляет переживать в десятикратном размере свою
ответственность за все, что происходит.
Однако история -- а она оказывается всегда права
-- уже занесла Вас на свои самые значительные страницы. И этого уже
никому никогда не удастся ни перечеркнуть, ни замазать. Хотя самым печальным
в нынешней ситуации является как раз то, что такие попытки и в таком
массированном масштабе предпринимаются именно в своем Отечестве.
Ну что ж, Вы, кажется, научились относиться к этому спокойно, хотя Вам
и очень трудно при Вашем темпераменте и живости мысли удерживать себя от
того, чтобы не убеждать, не разъяснять, не взывать к здравому рассудку и т.
д. -- даже в случаях, когда явно надо подчиниться пушкинскому "и не
оспоривай глупца". Доверчивость и любовь к людям тут Вас часто подводят. Но
это от большой души. И это тоже вызывает восхищение Вами, как и Ваша
непредсказуемость, которая сродни народу, от которого Вы произошли.
О Вас написаны сотни книг, бессчетное количество статей, будут написаны
тысячи. Позвольте воспользоваться сравнением с одним из них, чтобы косвенным
образом дать Вам совет. Авраам Линкольн тоже долго учился игнорировать
яростную критику против себя и наконец сказал: "Если бы я попытался прочесть
все нападки на меня, не говоря уж о том, чтобы отвечать на них, то ничем
другим заниматься было бы невозможно. Я делаю все, что в моих силах, --
абсолютно все, и намерен так действовать до конца. Если конец будет
благополучным, то все выпады против меня не будут иметь никакого значения.
Если меня ждет поражение, то даже десять ангелов, поклявшись, что я был
прав, ничего не изменят".
Мы умоляем Вас воспользоваться этим опытом -- чтобы беречь энергию и
нервы для продолжения великого дела, которое в конечном счете неизбежно
победит. Очень всем трудно. Мы, близкие Вам люди, вместе с Вами переживаем
неудачи, радуемся большим и малым победам. Питаемся Вашей поразительной
жизнестойкостью и уверенностью, что все преодолимо, все можно сделать, если
цель того стоит. Мы горды принадлежностью не только к эпохе, отныне навсегда
связанной с Вашим именем, но и тем, что судьба определила нам быть в это
время возле Вас и работать для страны в атмосфере доброжелательности,
духовной раскованности, интеллектуального напряжения, которую Вы вокруг себя
создаете. Удовлетворение приносит уже одно то, что можем говорить "такому
начальству" все, что думаем, и даже рассчитывать, что кое-что из сказанного
учтется. Мы верим Вам. С тем и победим".
Стали было расходиться. Но произошел эпизод, который может иметь
последствия для моих отношений с Игнатенко и Примаковым.
М. С. спросил Примакова: "Что там твой Саддам, сбежал уже или еще
хорохорится?"
Поговорили. Вступил в разговор Яковлев: "Михаил Сергеевич, надо бы
параллельно с Бейкером, который едет на Ближний Восток, послать от вас
представителя в регион -- чтобы наше присутствие чувствовалось, чтобы не
отдавать всю победу Америке. И когда Бейкер приедет потом сюда, у вас будут
проверенные карты. Ведь арабы не все ему скажут, ну и т. д.".
Я понял, в чем дело: накануне вечером Игнатенко эту идею мне красочно
-- а он это умеет -- излагал. Примаков, мол, от нее в восторге, и, конечно,
послать надо именно его. Потом мне звонил сам Примаков и предлагал уговорить
Горбачева. Я мямлил, отнекивался и не обещал выходить с этим на Горбачева:
ну разве если к слову придется.
У меня сразу возникло неприятие этой идеи по существу -- мельтешить,
мельчиться, стараться урвать кусочки американской победы, выглядеть перед
всем миром "примазывающимися к славе". Когда шла война, вмешательство
Горбачева, вопреки раздражению Буша, в глазах мира было оправдано гуманизмом
-- избежать новых жертв, разрушений, отстаивать приоритет мирных средств (в
духе нового мышления), а теперь эти мотивы исчезли и наши потуги выглядели
бы жалко.
Деваться мне было некуда, и я произнес свое возражение довольно резко.
М. С. смотрел на меня искоса, задавал неудобные вопросы, но сбить меня ему
не удалось. И он сказал: "И в самом деле, чего суетиться? Не солидно будет.
Все равно без нас они не обойдутся. Мы свое дело сделали".
Последовало смущенное молчание. А к вечеру мне позвонил Бессмертных и
благодарил за то, что я "засыпал" эту идею. Между прочим, об этом эпизоде
рассказал ему не без ехидства сам Горбачев.

3 марта
Прошлая неделя оказалась "пестрой". Я воспользовался отъездом М. С. в
Белоруссию, куда он направился, чтобы объяснить народу, "где мы находимся",
"где он находится", на что собирается ориентироваться (вроде на центризм, в
его понимании -- это здравый смысл). Опять, как всегда, опаздывает: уже
окончательно определились позиции, уже трудно сочетать одни с другими.
Впрочем, вчера в узком кругу на своем 60-летии он так проанализировал
расклад сил: крайние' с одной стороны -- это 25 %, "крайние" с другой
стороны -- еще 25 %. Остальные могли бы пойти за "центром", т. е. в русле
народного самосохранения.
Так вот: я уехал в Успенку... Тем временем кончилась война. Собиралась
без меня "персидская чрезвычайная группа" (и без Горбачева) -- чистая
формальность. 1-го числа явился я на службу. Гора отложенных дел. Приходил
британский посол с девицей в юбочке до пупа (выражение моего внука).
Предстоит приезд Джона Мейджора -- нового премьера.
Потом три часа вел совещание экспертов-ученых на тему: "Если бы я был
директором (т. е. президентом)"... Была когда-то такая рубрика в
"Литературной газете". Я хотел узнать, что они думают о том, как нам надо
поступать в ситуации после громкой победы Соединенных Штатов над Хусейном.
Были два академика -- Симония и Журкин, и еще -- Брутенц, Бовин,
Галкин, Дилигенский, ребята из Международного отдела ЦК -- Вебер, Кувалдин,
Ермонский, Малашенко, Лихоталь. В общем-то, дилетантство и мало полезного,
что стоило бы действительно передать в политику и о чем я без них не
догадался бы доложить президенту. Но наиболее все-таки серьезное и дельное у
Бовина, Кувалдина и других ребят из аппарата, а не у "чистых"
ученых-специалистов.
Записал совещание на пленку.

5 марта
Вчера весь день готовил материалы для встречи Горбачева с Мейджором.
Однако беседу он вел "по другой логике" и в своей манере. На оптимистической
ноте, но предупреждая, что "вы" (т. е. Запад) на это место (т. е. в
Екатерининском зале Кремля) можете заполучить другого, о чем пожалеете.
Мейджор -- хороший парень, деликатный, умный, спокойный, естественный,
без выкрутас и без фанаберии, свойственной обычно лидерам, -- британская
политическая культура. Пойдет, наверное, далеко. Современный государственный
человек.
Обед ему давал Горбачев в роскошном Шехтелевском доме на улице Алексея
Толстого. Милая обстановка.
А вечером М. С. говорил с Колем по телефону. По просьбе немца -- чтобы
"поздравиться" с ратификацией договоров об объединении Германии.

8 марта
Вчера М. С. два часа говорил в Верховном Совете по разным поводам.
Говорил "лохмато", сумбурно. Представлял в члены Совета безопасности. Все --
чины: Павлов, Янаев, Пуго, Язов, Крючков, Бессмертных плюс Примаков, Бакатин
и Болдин.
Примакова и Болдина при первом голосовании завалили. После длительных,
с председательского места, уговоров Примаков во второй раз прошел, набрав
семь голосов сверх 50 %, а Болдина и второй раз завалили. Еще один щелчок
Горбачеву. Болдина-то он ведь не по делу тянет, а "в благодарность за службу
и верность". Какой это Совет безопасности или кабинет министров?! Там, кроме
двух новых, все -- те же самые! С кем он там будет "советоваться": с Язовым,
с Крючковым.
Тем временем прошел Пленум ЦК РКП. Полозков выступал с "программным
докладом": так что полностью оформлена "партия порядка", в которую включены
и "черные полковники", и... сам Горбачев.
Там нет марксизма-ленинизма, хотя защищается ленинское наследие. Там
нет и отрицания рынка, но есть классовая борьба. Это то, что может
понравиться десяткам миллионов "простых людей", особенно потому, что обещают
"наводить порядок". До гражданской войны доводить вроде не собираются, но
предупреждают, что диктатура может быть "востребована". На этом фоне СМИ --
от Коротича до Егора Яковлева -- выглядят интеллигентским визгом и ворчанием
в защиту гласности.
А. Н. Яковлев звонил "в ужасе": мол, ничего такого у нас не было с 1937
года! Нет, это другое, совсем не это: скорее, свидетельство такой
поляризации, которая может вернуть нас в 1918 год.
Сам он (Яковлев) -- в "замазке". М. С. так и не представил его в Совет
безопасности... под предлогом, что его все равно завалят. Хотя, скорее
всего, не завалили бы. Он просто не хочет публично "мазаться" об Яковлева с
его репутацией "реформиста, ревизиониста, развалившего Прибалтику и
марксистско-ленинскую идеологию, отдавшего прессу в руки
контрреволюционеров". Хотя лично он своего "Сашка", наверно, любит и
полагает непорядочным "отвернуться" от него совсем: все-таки вместе
начинали!
Яковлев вчера мне рассказал: "Спрашиваю у Эдуарда Амвросиевича, зачем
он так круто "обозначился" на съезде, ушел? Шеварднадзе ответил: "С
некоторых пор я почувствовал неискренность М.С. Пожалуй, имеет место.
Ловкачество в нем было изначально, оно -- в самой его натуре компромиссной".
Яковлев стонет: "Уходить надо... Помнишь, -- говорит, -- он с нами подбирал
советников в состав группы при президенте, которую я (Яковлев) должен был
возглавить? На том и кончилось. Вот уже третью неделю об этом ничего не
слышно".
Приходил мой старый друг Куценков. Полтора месяца был в Индии. Просится
туда послом. Я сказал об этом Бессмертных. Тот попросил
бумажку-"объективку". Он ученый-индолог. Подумал: слишком уж явно мой Толька
начал грести под себя. Ох уж это тщеславие! И Яковлев, и Примаков... -- все
в его плену! Грустно.

10 марта
Вечером еще на даче начал готовить материалы к приезду турецкого
президента Озала. М. С. звонил, торопит. Утром 9-го приехал я в Москву.
Пошел на службу. Там меня застала по радио речь Ельцина на сходке в Доме
кино. Совершенно разнузданная: президент лжец, кругом мухлюет -- ив том, и в
этом. КПСС мобилизуется. Пора действовать, чтобы спасать демократию. Это
я-то развалил Союз? Ложь. Это президент развалил Союз своей преступной
политикой. Армия? Я за армию, но против того, чтобы ее использовали против
народа, и т. д. в том же духе. А сейчас по Москве идет манифестация в
поддержку Ельцина: "Долой Павлова с его ценами!" и, конечно, "Долой
президента!"
Вечером я сел писать письмо Горбачева к Колю. По телефону он не стал
ему говорить о своей просьбе, а это "SOS": ибо наступает голод в некоторых
областях, забастовал Кузбасс, тоже "Долой президента!". В магазинах больших
городов полки пустуют абсолютно, в буквальном смысле. М. С. просит Коля
срочно помочь -- заставить банки открыть кредит, а также дать деньги вперед
под заклад военного имущества, оставляемого нашими уходящими из Германии
войсками. Письмо отправлено.
Грядет крах. Референдум 17 марта может стать детонатором.

14 марта
В понедельник М. С. собрал в Ореховой комнате советников, включая двух
членов Совета безопасности (Бакатина и Примакова). Плюс Болдин. Впервые
устроил такое совещание: всех сравнял... к вящей удрученности А. Н.
Яковлева.
М. С., судя и по этому собранию, все больше мельчит, становится все
раздражительней. И все меньше информирован. Оказывается, существует никому
доселе не известный "отдел информации", каковой содержит при себе Болдин. Я
обнаружил это совершенно случайно, когда "девочки" принесли какую-то
бумажку, в которой этот отдел был упомянут. Узнал, что там ежедневно делают
обзоры для президента. Попросил Болдина показать хотя бы один такой
экземпляр. Он прислал, надписав: "С возвратом". Все ясно. Это
ультратенденциозный, в сугубо брежневском стиле обзор печати и шифровок. Вот
откуда происходят кухонные обиды у Горбачева, откуда берутся "выводы" и
оценки Президентом СССР текущих событий.
Помощникам и советникам (М. С. приравнял их к помощникам по зарплате)
дал каждому по 4--6 консультантов, а членам Совета безопасности -- по 8 плюс
двух секретарш. Яковлева лишил и помощника, и секретарши. Еще один щипок,
еще одна обида! Создается впечатление, что М. С. подталкивает его к уходу
"по собственному желанию".
В общем, нелепое и довольно бестактное собрание, где Горбачев присягнул
нам, что не повернет назад, но велел служить только ему. А если кто будет
действовать "не в тон", пусть уходит. Если же сам заметит, что кто-то
действует не так, попросит уйти.
Я встрял (тут же мелькнула мысль о моей дерзости по отношению к комбату
в 1942 году): "А что, Михаил Сергеевич, теперь не соглашаться уже нельзя?"
М. С. проводил меня долгим взглядом и не удостоил ответа.
Вчера я ему послал записку: Мэтлок по указанию Бейкера созывает на
"партсобрание" к себе в посольство президентов союзных республик и
председателей их Верховных Советов. Те уже "завели двигатели" в самолетах.
Позорище! М. С. пришел в бешенство. Велел утром Бессмертных и Дзасохову
сесть за телефоны. Сам стал обзванивать республиканские столицы.
"Мероприятие" Мэтлока удалось сорвать. А мне, между прочим, пришлось