Экшн, однако, не состоялся.
— Не могу выйти из Интерсети, — сообщил комп. — Идет прием сообщения. Ждите.
— Долго ждать-то? А ну, давай прием на экран.
— Отказ, — кокетливо проворковал электронный баритон. — Конфиденциальная информация. Введите пароль.
— Тьху, будь ты трижды неладен! Кому хоть адресовано?
— Отказ. Введите пароль.
Чин-чин озадаченно изломил брови:
— Что еще за шпионские страсти? А ну-ка…
Происходящее становилось чересчур интересным, чтобы просто дождаться освобождения сетевой линии и заняться своим делом. Своим-то делом заняться никогда не поздно, а вот сунуть нос в чье-то чужое — можно и опоздать.
Чин-чиновы пальцы заметались по сенсорам контактора.
Несколько секунд Белоножко и Леночка недоуменно следили за этим метанием, потом староста отважился на вопрос:
— А что ты, собственно?..
— Если этот конспиратор уже хоть раз получал такие сообщения, то пароль я из суб-памяти с кишками выну.
— Да разве такое возможно? — Виталий озабоченно нахмурился.
— Задачка для дефективных детишек, — фыркнул Чин, не переставая трудиться. — Особенно, если конспиратор — хлоп развесистый; а я имею веские основания полагать, что он именно развесистый хлоп! — последние слова Чинарев почти выкрикнул в направлении интеркома внутренней связи, явно надеясь, что конспиратор (он же Изверов Вэ Бэ) услышит сию малолестную характеристику.
Комп вдруг часто-часто заморгал рубиновым треугольничком экшн-сигнала и сообщил:
— Прием завершен. Доступно отключение от сети.
— Не-е-етушки, — ласково пропел Чин, избивая сенсоры, — теперь ты от меня так легко не отвертишься… Теперь-то уж я…
Подавившись недоговоренным, он изумленно вытаращился на экран комповского монитора — там вдруг принялись суетливо выстраиваться столбики нелепых насекомоподобных значков-растопырок.
— Вот это и есть искомое сообщение? — Белоножко преисполнился таким сарказмом, что даже позабыл обтирать с физиономии губную помаду.
Не отводя глаз от испятнавшей экран белиберды, Чинарев кивнул, пробормотал бессмысленно:
— Стиснув зубы, вздыхая о сем да о том,
Он проник в свои кудри пытливым перстом
И сурово взял к ногтю искомое
Надоедливое насекомое…
— Ой, мальчики, а ведь действительно совсем как букашки! — Навалясь на спинку операторского кресла, Леночка протянула к экрану изящнокогтистый «пытливый перст»: — Вот паучок, и вот паучок… а вот тараканчик…
Согнутый ее напором в три погибели, Чин задушенно прохрипел:
— Детка-лапочка, слезь с меня! Ты мне своими грудями все уши поободрала!
— «ВСЕ уши»! — презрительно передразнила Халэпа, отодвигаясь, — «Грудями»! Говорить научись, ты… не-до-тро-га… — (последнее словцо в милых девичьих устах прозвучало, как омерзительнейшая матерщина).
Положительный человек Белоножко вздохнул и тоже отошел в сторонку. Можно было бы и так сказать, что он потихоньку, стараясь не привлекать к себе внимание сокурсников, убрался в дальний уголок рубки — вполне можно было бы так сказать, имейся в блокшивской рубке хоть один угол.
Старосте, надежде курса и прочая, было весьма хреново. Судя по бледности физиономии, испарине и кусанию губ, надежду курса терзала непереносимая зависть. Уж он, Виталий-то Белоножко, случись ему угодить хоть затылком, а хоть и чем угодно иным в жаркие тиски Леночкиного бюста… Уж он бы тогда не то что язвить — дышать заопасался. Даже если бы эти две литые упругости впрямь ободрали ему уши… или что угодно еще… Но о подобном Виталию оставалось только мечтать. Единственно, что давеча соблаговолило выпасть на долю горемычного старосты, так это мимолетное, отнюдь не ласковое прикосновение оказавшейся поразительно твердой и хлесткой Леночкиной ладошки. Ну, и еще пятна помады на щеках — лиловые, светящиеся… Точь-в-точь лишаи, которые через два-три часа после концентрированных нейтринных ударов обычно проступают на трупах… И запах помады… Редкостный аромат байсанских флайфлауэров может вызывать утонченно-возвышенные ассоциации не у всех даже тех немногих, кто знает, что в захолустной дыре под названием Байсан по сию пору никак не могут довымереть заповедные твари, смахивающие на помесь фиалки с тараканом.
Виталий облизнул затерпшие губы. Откашлялся. Сказал:
— Это просто какой-то сбой передачи. Так бывает. Все-таки космос же! Разные излучения, помехи. Это же только поговорка такая: вакуум, мол, пустота. А на самом деле… — Наверное, он и сам почувствовал, до чего не к месту приходится говоримое. Почувствовал и умолк.
А мигом позже решила заговорить Халэпа Леночка.
— Это не сбой, — сказала она, опять (правда, на сей раз издали) вытягивая палец по направлению к монитору. — Это эти… иерогольф… иероглифы, вот. Ими когда-то вместо букв писали всякие китайцы. Сверху вниз.
Папенькина дочка поглядела сперва на Чинарева, затем на старосту и победно ухмыльнулась:
— Ну, что смотрите? Думали, я совсем беспросветная?
Обе повернутые к ней головы одновременно и одинаково кивнули. Потом Чин-чин вдруг выбрался из кресла, подошел к интеркому, достал из кармана запасливо приготовленный рулончик медицинского пластыря и аккуратно залепил акустический и видеодатчики внутренней связи. Полюбовавшись делом рук своих, он вернулся к компьютеру, придвинул к себе контакт-микрофон:
— Создай на эф-четыре файл «Букашки-таракашки» и перекачай туда принятую информацию. Из оперативной памяти, суб-памяти и из сетевого регистра все, касающееся последнего приема, стереть. Экшн!
Комп деловито запульсировал индикаторами.
— Зачем ты?.. — Виталий нервно оглянулся на обеспомощневший интерком. — Зачем тебе лезть в изверовские дела?
— Да так, — Чин-чин мило улыбнулся, — с детства люблю всякие головоломки. Надеюсь, ты не осуждаешь мое поведение?
По лицу старосты было видно, что он, староста, очень даже осуждает это самое поведение и очень-очень хочет его (поведение) пресечь, но…
Но.
Слишком уж дружелюбно, прямо-таки нежно улыбался развалившийся в операторском кресле обладатель геракловской мускулатуры. Улыбался и говорил:
— Есть такая детская подначка, которую даже ясельные сосунки постыдились бы назвать шифрованием: набираешь текст вручную, скажем, на англосе, в режиме, скажем, древнекитайского шрифта. Понимаешь? Тычешь пальцем в латинские буквы, а на экране — давленые букашки.
Виталий приоткрыл было рот, но Чин пренебрежительно отмахнулся:
— Ну да, да! Нужно установить первоначальный язык сообщения и фонт подменного алфавита. Ограниченный набор вариантов. Дело маненечко усложняется, ежели «шифровальщик» пользовался каким-нибудь доисторическим редактором из самых первых — ну, у которых даже собственные разные версии друг дружку не понимали. Но все равно, при сносном компе (хоть бы и вроде вот этого) тебе, Белоноженька, прочесть такое — минут пять работы, а мне — с десяток миллисекунд. А теперь смотри: Изверг подозревает меня в суперхакерстве и назойливо грозит смешать с отходами жизнедеятельности организма — раз. Два: полагая, что на его компе хозяйничает сам Чингисхан, означенный Изверг не предупреждает адресантов о необходимости заменить шифр, которым может пользоваться только идиот, полчаса назад впервые в жизни увидавший компьютер. И еще этот самый Изверг пользуется примитивными парольками, каковые способны только привлечь внимание любознательного человека. Господи, он даже не потрудился запаролить на отпечаток… О, кстати!
Чинарев прижал большой палец к оконцу контакторного сканер-датчика и рявкнул:
— Файл «Букашки-таракашки» на дактилопароль! Экшн, да побыстрее!
— Слушай, — подала голос Леночка, — а может, это все просто не имеет к тебе отношения? Мало ли что шифры-пароли… У тебя прямо какая-то мания… этого… величества. Тяжелая форма всегалактического центропупизма.
Чин покладисто кивнул:
— Возможно. Но если все-таки это про меня, то логика вырисовывается страшненькая. Не хрен изощряться, все едино ничегошеньки он не успеет — вот какая вырисовывается логика. Понимаешь, Ленок, я, конечно, замашки Лиги только понаслышке знаю, но наслышка мне эта очень не нравится.
— Погоди, — положительный человек Белоножко нахмурил свое высокое чело, — но если ты не Молчанов — ну, не Чингисхан этот, — так чего тебе опасаться?
— А как ты думаешь, что лучше: уделитить лишнего лже-Чингисхана или не уделитить доподлинного? Космофлот у нас, слава богу, кадрами укомплектован, на каждую штатную должность по четыре человека в очередь, так что студентом больше, студентом меньше… Ну да ладненько, — он трескуче прихлопнул ладонями по кресельным подлокотникам, — вернемся к нашим баллонам. Комп, слухай мою команду! Создай на эф-четыре верк-поле «Практика» и все с эллипсет — туда! Вы-па-а-ал-нять! То есть экшн, плиз. А ты, Белоноженька-Белорученька, будь другом, отдери с интеркома постороннюю гадость. И кто только ее туда налепил, у кого только совести хватило на такой вандализм?..
Белоножко заторопился исполнять распоряжение.
Комп — тоже. Копировщик начал было отчибучивать некую замысловатую цветомузыкальную пьеску, но вдруг тоненько проверещал и вырубился. Электронный баритон злорадно сообщил: «Эррор он драйв „А"». Потом, чуть размыслив, снизошел вдаться в объяснения: «Считывание невозможно. В контейнере неформатированная эллипсета».
Неимоверным образом вывернув голову, Чинарев зыркнул на Леночку:
— Вот тебе, лапуля, твои дырявые ручки, вот тебе твое мытье и вот тебе фен с кухонной сушилкой. — Он снова развернулся к компу, буркнул: — Формат в порядке. Возможна грязь… то бишь посторонние наслоения. Учесть. Скорректировать и повторить предыдущую операцию. Экшн.
Новая цветомузыкальная судорога, новый «эррор он драйв».
Чин расслабленно обмяк, заложил ногу за ногу.
— Финал, голуби, — сказал он в пространство. — Хана. Готовьтесь к вылету из училища. К моему вылету. Вам-то обоим это все, поди, не страшней, чем амебе кариес…
— Пусть учтет возможное изменение формы носителя.
Это подала голос папенькина дочка Халэпа. Чин с Виталием воззрились на нее, как на диво морское, но Леночка, хоть и закраснелась в предельном смущении, упрямо гнула свое:
— Я сама читала! Вода, а потом — температура… Эллипсета могла покоробиться. А в стандартном обеспечении есть подпрограммы, которые могут это… вводить поправку на это… на деформацию. Я же вправду читала — Перл Бриллиант так добыла компромат на Блэка Монстера в «Смерть под диваном»!
Чин-чин махнул рукой и отвернулся, проворчав нечто, подозрительно смахивающее на «дура безмозглая».
Тем временем Белоножко жалостно — так с инвалидами разговаривают — объяснял папенькиной дочке:
— …действительно есть, но такие программы могут учитывать только незначительные, микронные изменения формы носителя и конфигурации записи. А уж если эллипсета покоробилась…
— Возможности любой программы можно форсировать — если, конечно, вместо капустного кочана иметь на плечах голову! — перебила не на шутку распалившаяся Халэпа.
Она хотела сказать что-то еще (наверное, дополнить и расширить тезис про капустный качан), но не успела. То ли на очередной ее полувыкрик, то ли на чинаревское бормотание комп откликнулся радостным «нераспознанная команда», и Чин так яростно рявкнул: «Заткнись!!!», что Лена испуганно зажала губы ладошками. (Кстати, комповский саунд-контакт мгновенно отключился: хоть и с запозданием, система начинала адаптироваться к нестандартным командам нового пользователя.)
Леночкин испуг прошел на удивление быстро. Наверное, ощущение, что вот чуть ли не первый раз в жизни повезло допереть до чего-то дельного, а все по привычке отмахиваются да злятся, способно было бы взбесить и кого-нибудь поуравновешеннее избалованной дочки высокопоставленного родителя.
Так ли, иначе, а только юная Халэпа снова вдруг перегнулась через спинку кресла, выдавливая Чинарева куда-то под системный блок, и стремительно протарахтела блескучими своими ногтищами по контакторным сенсорам. Так стремительно, что когда опомнившийся Чин распрямился мощным рывком и отшвырнул самовольничающую девицу к противоположной стене, комп уже принялся как-то реагировать на полученную команду.
— Что ты натвори… — возмущенный вопль старосты Белоножко так и пресекся на полуслове.
Копидрайв застрекотал этаким веселым сверчком; на экране вспыхнула и закувыркалась в стремительном росте цифирная процентовка выполнения операции…
— Пошла запись… — растерянно промямлил Чин-чин.
Леночка-Халэпочка казалась растерянной не меньше (если не больше).
— Я нечаянно… — промямлила она, глядя на монитор.
— Не сомневаюсь, — Чинарев тоже глядел на монитор.
Цифровые корчи уже завершились и теперь на экране мелко помаргивало огромное «100%», а ниже — пара строчек дикой мешанины из англоса, кириллицы и кодовых значков мэшинлэнгва.
Виталий принялся вполголоса воспитывать Леночку на предмет «вот что бывает, когда из русифицированной оболочки запускают иноязычную, толком не инсталлированную и плохо совместимую программу — пойди теперь прочитай, что там намалевано».
— Там намалевано, что чиф-комп блокшива семь-семнадцать полностью откопировал информацию со всех содержащихся в контейнере расходных носителей, — проговорил Чин странным голосом, — со всех девяти штук.
Положительный человек староста непонимающе вздернул брови:
— Как это с девяти? Программа же на восьми поместилась…
— Вот именно, — сказал Чинарев.
Он вынул из копировщика «семечницу», перевернул ее затвором книзу, сдвинул штифт управления на «out», подставил ладонь…
Затвор эллипсет-контейнера раздвигался долго, с надсадным жалобным скрипом. Этот процесс не дошел еще и до середины, когда из щели меж приоткрытыми карбопластовыми челюстишками вдруг высунулась пара черных подрагивающих не то проволочек, не то волосков…
Чин-чин уронил «семечницу» на пол и захохотал. Виталий с Леночкой молча и озадаченно таращились на него, а он корчился в кресле, из последних сил продавливая членораздельные слова сквозь мешанину ржания и непристойных поросячьих взвизгов:
— Н-неф-ф-ф… я подохну сейчас — нефор… неформатированная эллипсета! Ой, не могу — неформа… матир… ой, не могу я!
А неформатированная эллипсета потихоньку выбиралась наружу. Когда вслед за волосками-проволочками показалось то, к чему их приторочила мать-природа, Лена издала такой великолепный визг и так потешно ушмыгнула за Виталиеву спину, что начавший было успокаиваться Чинарев прямо-таки взвыл от восторга.
— За-а-атвор, — стонал он, икая и утирая глаза. — Затвор «семечницы» стоял на «into», поняли? Этот насекомый кретин влез на затвор, и его втянуло… Сидел себе, дурачок, в сушилке, грелся, а тут суют приманку, недомытую от сладкого… Ой, не могу!!!
Тем временем «семечница» выплюнула наконец причину его веселья — та ляпнулась на спину и вяло задрыгала всеми своими шестью лапами, норовя перевернуться как надлежит. Лена опять взвизгнула, а Виталий мрачно сказал:
— Единственное во всем этом приятное, так это что ему о-о-очень паршиво!
Он примолк на миг и вдруг хлопнул себя по лбу:
— Так это как же получается?! Получается, комп списал какую-то информацию с таракана?!
— Невероятно, но факт, — все еще истерично похрюкивая, Чин вдел пальцы в манипуляторные колечки и погнал сквозь крону дерева каталогов мартышку-курсор. — И тот факт, что упомянутое списывание произошло по инициативе нашей Халэпочки, наводит меня на мысль: списанное нужно немедленно уничтожить… от греха, стал-быть, подальше… О, вот он! Ну ни себе хрена, какой длинный…
Курсорная мартышка выискала на поле «Практика» единственный файл без названия и, широко распахнув невероятно озубастившуюся пасть, с аппетитом вгрызлась в находку.
Рухнул свет на неприбранный с вечера стол,
И средь крошек застыл угодивший впросак
Перепуганный до смерти тощий прусак.
Он пролитой мадеры отведать хотел,
Но прилип, окосел и удрать не успел,
И теперь цепенеет в тоске да хмелю…
Не робей, дурачок: я своих не давлю.
Не сучи же усами, не бойся меня.
Мы с тобой, шестилапый, родная родня.
Я и сам не пойму, хоть почти что не пьян,
Кто из нас с тобой хакер, а кто — таракан.
Я, как ты, подбираю объедки и хлам,
Проползая сквозь щелки охранных программ;
Я, кормясь, как и ты, без зазренья возьмусь
Перегадить все то, до чего доберусь.
Не одно ли — впотьмах под обивкой ползти
Или шастать задворками Интерсети?
И судьба нам обоим готовит одно…
Дуст, каблук, Интерпол… да не все ли равно?!
Не трясись, нам с тобой вряд ли жизнь дорога.
Да и что это — жизнь? Тараканьи бега:
Справа жжет, слева шпарит, внизу горячо…
Бег по краю кастрюли с кипящим харчо.
Так давай, брат, мадеры на стол подплеснем,
Шевелюрой тряхнем и хитином блеснем,
А потом уползем перемучивать хмель:
Я — под плинтус, а ты — в виртуальную щель.
— Те-е-екс…
От раздавшегося над самым ухом нарочито-стариковского дребезжания студент Чинарев подпрыгнул чуть ли не на полметра и с отчетливым ляпом приземлился обратно в кресло.
Да черт же тебя, хрыча старого, побери с твоей проклятой манерой подкрадываться, как на охоте… Или правильнее было бы сказать то же самое без «как»?
Чин вдруг осознал, что все, уместившееся между «черт» (включительно) и «или» (исключительно), он, Чин, именно сказал. Вслух. Явив тем самым непростительное для практиканта нарушение субординации и, в общем-то, самое обычное человеческое хамство.
Впрочем, Изверг почему-то не спешил реагировать на возмутительное практикантское поведение. Изверг стоял над душой, довольно спокойно сопел — и все. Странно…
Чин-чин осторожно повернул голову, потом развернулся к экс-космоволку всем телом, а потом совсем выдавился из кресла и отступил на пару шагов от комп-подставки.
Изверов не отреагировал.
Изверов читал.
Выглядел он непривычно, страшновато даже — будто экспонат, смывшийся из музея пластеариновых фигур. Был на нем какой-то невообразимый махровый халат относительно серого цвета, каковое одеяние сверху открывало нескромным взорам умопомрачительно-волосатую тощую грудь, а снизу — не менее волосатые и тощие ноги в бесформенных меховых тапочках. Но халат с тапочками — то бы еще полбеды. Главная достопримечательность, прочно оседлавшая переносицу Изверга, вызвала у студента паническую судорогу невнятных подозрений насчет кибероидов, садомазохистов и последователей жутких религиозных сект.
Лишь через миг-другой, вспомнив кой-какие допотопные фильмы, Чин сообразил: очки. Кажется, именно так полагалось называть уродливую восьмеркообразную оправу, затянутую переливчатым мерцанием концентрированного биополя. И шептал Изверов, конечно же, не молитвы некому кошмарному технотеистическому демиургу — просто штуковина, поди, черт-те сколько лет не знала ремонта, разболталась вконец, и старику приходилось то и дело подавать команды на коррекцию оптических параметров.
Тем временем космический волк окончил царапать носом экран (дочитал, стало быть), снял и тщательно упрятал в карман свое оптико-силовое допотопье, а затем присел на кресельный подлокотник и упер близоруко сощуренный взор в переминающегося с ноги на ногу практиканта. Немая сцена все тянулась, тянулась, тянулась без малейшего намека даже хоть на теоретическую возможность завершения — точь-в-точь как горпигорский супермакроглист из… ну, неважно откуда.
Наконец Чин-чин не вытерпел и спросил осторожно:
— Что-нибудь не так?
— Все, — мрачно вздохнул Изверг, не переставая терзать Чиново лицо совершенно наждачным прищуром. — Решительно все стало не так. Решительно… А скажите-ка, — вдруг вздернул он прямо-таки отполированный подбородок, — вы там в училище называетесь студентами?
— Т-так точно, — оторопело выдавил Чин. — Как же нам еще называться?
— Вы больше похожи на курсантов, чем на студентов. Кстати, мы-то в свое время назывались именно курсантами, даже форму носили (красивую, с целой пропастью галунов да шевронов — не то что теперешние мышиные комбинезонишки)… А только не было в нас ни на микрограмм этого вашего… такточнизма всякого, буханья во фрунт… — Изверговы губы вызмеились в гадливой гримасе. — Помнится, однажды караван-командор Зукер… ну, если знаете, тот самый, что основал первую базу на Глории, — он нам бесприборную навигацию читал… Так вот, господин Зукер однажды попробовал ввести на своих занятиях перекличку на флотский манер: со вставанием по стойке «смирно» и ответствованием «Я!». А мы ему, представьте, обструкцию. И бойкот лекций. И депутацию к директору училища — с жалобой, стало быть. А директор… Вот досада, запамятовал я фамилию, одно помню, поговорка была у него: меня, мол, тошнит только от жирных немытых баб, от пива с керосином (ежели, значит, в смеси) и от слова «пацифизм»… Так вот-с, на поговорку ту несмотря, не глядя на вселенский авторитет пятикратного кавалера Звезды Первопроходцев, почетного гражданина Земли его рыцарственности караван-командора Отто Зукера, господин директор моментально вышиб означенного рыцарственного командора. Коленом, так сказать, под седалище.
Экс-космоволк поднялся, сунул руки в карманы чудовищного своего одеяния и принялся бродить туда-сюда — ссутулясь, жалко и трогательно шаркая тапочками по ворсистому эрзац-ковру.
Согласно условно-ночному времени бортовых суток в рубке горела лишь парочка притемненных настенников, их красноватые блики то более-менее сносно высвечивали вроде бы как-то усохшую Извергову фигуру, то превращали ее в мутный горбатенький силуэт…
Каждый раз, когда Изверов в своих шатаниях приближался к входному люку, Чин аж подскуливал тихонечко от надежды, что старик в конце концов устал философствовать и собрался баиньки. Надежды регулярно оказывались бесплодными. Наконец ветеран Космофлота с, казалось бы, совершенно уже однозначной решимостью направился к выходу, но, вместо того чтоб выйти, оперся о люк спиной и вопросил, вновь оцарапав лицо практиканта жестким взглядом из-под приопущенных век:
— У вас, небось, перед всеми занятиями переклички?
Чинарев раздраженно кивнул.
— Со вставанием во фрунт и ответствованием «Я!»?
Чинарев еще раз кивнул.
— Я так и думал, — Изверг возобновил брожение по рубке. — Анекдот, ей-ей анекдот… Чем больше галдежа про борьбу за мир, тем больше… я бы даже сказал, тем бесстыднее… — старческое бормотание постепенно утрачивало остатки разборчивости. — Даже не только в странах, даже в Организации Объединенных Рас — департамент обороны, в Лиге — директорат обороны… А уж министерств обороны очуметь можно сколько… Все, вишь, только обороняются. Новославия в целях обороны аннексирует Темучин, Конфедерация Истинных Демократий в целях обороны же норовит данную планету реаннексировать, OOP в целях борьбы за мир пытается вышибить с Темучина и тех и других… Целая свора оборонщиков и ни одного агрессора! Анекдот!
— Чего это вас, как Льва Толстого, потянуло на войну и мир? Больше, что ли, совсем делать нечего? — резковато осведомился Чин, с нетерпением косясь на исчерканный строками монитор.
Опять пропустив мимо ушей дерзость студенческого вопроса (вместе с самим вопросом), Изверов продолжал бормотать:
— А Лига, защищаясь от хакеров, ликвидирует периферийный блокшив. Вместе со всеми, на нем пребывающими. По сравнению с Темучинским кризисом, конечно, сущая безделка. Подумаешь, четыре человека! Ерунда ерундовая, право слово…
Чинарев перестал смотреть на экран и уставился на Изверга: казавшееся пустопорожним брюзжание ветерана прорезалось смыслом — неожиданным и весьма неприятным. Но именно теперь-то помянутый ветеран и решил замолчать. А чуть позже, когда утративший терпение студент раскрыл было рот для вопроса, оный ветеран затеял прикидываться дурачком.
— Да знаю я, знаю все, что ты можешь сказать! — раздраженно рявкнул он, не дав Чину произнести ни единого мало-мальски членораздельного звука. — Хочешь мира — готовься к войне, лучший способ обороны — нападение, ради большого нужно жертвовать малым… Еще, чего доброго, вспомнишь, что цель чего-то там оправдывает… А вот ничего она не оправдывает! Ничегошеньки! Когда самую пресветлую цель трогают грязными лапами, она начинает смердеть! И даже не в этом дело. Вранье — вот что всего мерзостней! Зачем? Ведь все понимают всё, и все понимают, что все понимают всё, и тем не менее опять-таки всё же продолжают кривляться, как в дрянном балагане… — Метания Изверга по тесноватой рубочной конуре сделались почти до непристойности исступленными, как вдруг на очередном вираже экс-великий космонавт прямо с ходу влепил себя в пользовательское кресло и развалился там, задрав ногу на ногу. — Даже хакеры… Можно подумать, если бы Лига заплатила хоть на долю процента больше, чем горпигорцы, то ты… верней, Чингисхан… то есть еще точнее — Молчанов…
— Не могу выйти из Интерсети, — сообщил комп. — Идет прием сообщения. Ждите.
— Долго ждать-то? А ну, давай прием на экран.
— Отказ, — кокетливо проворковал электронный баритон. — Конфиденциальная информация. Введите пароль.
— Тьху, будь ты трижды неладен! Кому хоть адресовано?
— Отказ. Введите пароль.
Чин-чин озадаченно изломил брови:
— Что еще за шпионские страсти? А ну-ка…
Происходящее становилось чересчур интересным, чтобы просто дождаться освобождения сетевой линии и заняться своим делом. Своим-то делом заняться никогда не поздно, а вот сунуть нос в чье-то чужое — можно и опоздать.
Чин-чиновы пальцы заметались по сенсорам контактора.
Несколько секунд Белоножко и Леночка недоуменно следили за этим метанием, потом староста отважился на вопрос:
— А что ты, собственно?..
— Если этот конспиратор уже хоть раз получал такие сообщения, то пароль я из суб-памяти с кишками выну.
— Да разве такое возможно? — Виталий озабоченно нахмурился.
— Задачка для дефективных детишек, — фыркнул Чин, не переставая трудиться. — Особенно, если конспиратор — хлоп развесистый; а я имею веские основания полагать, что он именно развесистый хлоп! — последние слова Чинарев почти выкрикнул в направлении интеркома внутренней связи, явно надеясь, что конспиратор (он же Изверов Вэ Бэ) услышит сию малолестную характеристику.
Комп вдруг часто-часто заморгал рубиновым треугольничком экшн-сигнала и сообщил:
— Прием завершен. Доступно отключение от сети.
— Не-е-етушки, — ласково пропел Чин, избивая сенсоры, — теперь ты от меня так легко не отвертишься… Теперь-то уж я…
Подавившись недоговоренным, он изумленно вытаращился на экран комповского монитора — там вдруг принялись суетливо выстраиваться столбики нелепых насекомоподобных значков-растопырок.
— Вот это и есть искомое сообщение? — Белоножко преисполнился таким сарказмом, что даже позабыл обтирать с физиономии губную помаду.
Не отводя глаз от испятнавшей экран белиберды, Чинарев кивнул, пробормотал бессмысленно:
— Стиснув зубы, вздыхая о сем да о том,
Он проник в свои кудри пытливым перстом
И сурово взял к ногтю искомое
Надоедливое насекомое…
— Ой, мальчики, а ведь действительно совсем как букашки! — Навалясь на спинку операторского кресла, Леночка протянула к экрану изящнокогтистый «пытливый перст»: — Вот паучок, и вот паучок… а вот тараканчик…
Согнутый ее напором в три погибели, Чин задушенно прохрипел:
— Детка-лапочка, слезь с меня! Ты мне своими грудями все уши поободрала!
— «ВСЕ уши»! — презрительно передразнила Халэпа, отодвигаясь, — «Грудями»! Говорить научись, ты… не-до-тро-га… — (последнее словцо в милых девичьих устах прозвучало, как омерзительнейшая матерщина).
Положительный человек Белоножко вздохнул и тоже отошел в сторонку. Можно было бы и так сказать, что он потихоньку, стараясь не привлекать к себе внимание сокурсников, убрался в дальний уголок рубки — вполне можно было бы так сказать, имейся в блокшивской рубке хоть один угол.
Старосте, надежде курса и прочая, было весьма хреново. Судя по бледности физиономии, испарине и кусанию губ, надежду курса терзала непереносимая зависть. Уж он, Виталий-то Белоножко, случись ему угодить хоть затылком, а хоть и чем угодно иным в жаркие тиски Леночкиного бюста… Уж он бы тогда не то что язвить — дышать заопасался. Даже если бы эти две литые упругости впрямь ободрали ему уши… или что угодно еще… Но о подобном Виталию оставалось только мечтать. Единственно, что давеча соблаговолило выпасть на долю горемычного старосты, так это мимолетное, отнюдь не ласковое прикосновение оказавшейся поразительно твердой и хлесткой Леночкиной ладошки. Ну, и еще пятна помады на щеках — лиловые, светящиеся… Точь-в-точь лишаи, которые через два-три часа после концентрированных нейтринных ударов обычно проступают на трупах… И запах помады… Редкостный аромат байсанских флайфлауэров может вызывать утонченно-возвышенные ассоциации не у всех даже тех немногих, кто знает, что в захолустной дыре под названием Байсан по сию пору никак не могут довымереть заповедные твари, смахивающие на помесь фиалки с тараканом.
Виталий облизнул затерпшие губы. Откашлялся. Сказал:
— Это просто какой-то сбой передачи. Так бывает. Все-таки космос же! Разные излучения, помехи. Это же только поговорка такая: вакуум, мол, пустота. А на самом деле… — Наверное, он и сам почувствовал, до чего не к месту приходится говоримое. Почувствовал и умолк.
А мигом позже решила заговорить Халэпа Леночка.
— Это не сбой, — сказала она, опять (правда, на сей раз издали) вытягивая палец по направлению к монитору. — Это эти… иерогольф… иероглифы, вот. Ими когда-то вместо букв писали всякие китайцы. Сверху вниз.
Папенькина дочка поглядела сперва на Чинарева, затем на старосту и победно ухмыльнулась:
— Ну, что смотрите? Думали, я совсем беспросветная?
Обе повернутые к ней головы одновременно и одинаково кивнули. Потом Чин-чин вдруг выбрался из кресла, подошел к интеркому, достал из кармана запасливо приготовленный рулончик медицинского пластыря и аккуратно залепил акустический и видеодатчики внутренней связи. Полюбовавшись делом рук своих, он вернулся к компьютеру, придвинул к себе контакт-микрофон:
— Создай на эф-четыре файл «Букашки-таракашки» и перекачай туда принятую информацию. Из оперативной памяти, суб-памяти и из сетевого регистра все, касающееся последнего приема, стереть. Экшн!
Комп деловито запульсировал индикаторами.
— Зачем ты?.. — Виталий нервно оглянулся на обеспомощневший интерком. — Зачем тебе лезть в изверовские дела?
— Да так, — Чин-чин мило улыбнулся, — с детства люблю всякие головоломки. Надеюсь, ты не осуждаешь мое поведение?
По лицу старосты было видно, что он, староста, очень даже осуждает это самое поведение и очень-очень хочет его (поведение) пресечь, но…
Но.
Слишком уж дружелюбно, прямо-таки нежно улыбался развалившийся в операторском кресле обладатель геракловской мускулатуры. Улыбался и говорил:
— Есть такая детская подначка, которую даже ясельные сосунки постыдились бы назвать шифрованием: набираешь текст вручную, скажем, на англосе, в режиме, скажем, древнекитайского шрифта. Понимаешь? Тычешь пальцем в латинские буквы, а на экране — давленые букашки.
Виталий приоткрыл было рот, но Чин пренебрежительно отмахнулся:
— Ну да, да! Нужно установить первоначальный язык сообщения и фонт подменного алфавита. Ограниченный набор вариантов. Дело маненечко усложняется, ежели «шифровальщик» пользовался каким-нибудь доисторическим редактором из самых первых — ну, у которых даже собственные разные версии друг дружку не понимали. Но все равно, при сносном компе (хоть бы и вроде вот этого) тебе, Белоноженька, прочесть такое — минут пять работы, а мне — с десяток миллисекунд. А теперь смотри: Изверг подозревает меня в суперхакерстве и назойливо грозит смешать с отходами жизнедеятельности организма — раз. Два: полагая, что на его компе хозяйничает сам Чингисхан, означенный Изверг не предупреждает адресантов о необходимости заменить шифр, которым может пользоваться только идиот, полчаса назад впервые в жизни увидавший компьютер. И еще этот самый Изверг пользуется примитивными парольками, каковые способны только привлечь внимание любознательного человека. Господи, он даже не потрудился запаролить на отпечаток… О, кстати!
Чинарев прижал большой палец к оконцу контакторного сканер-датчика и рявкнул:
— Файл «Букашки-таракашки» на дактилопароль! Экшн, да побыстрее!
— Слушай, — подала голос Леночка, — а может, это все просто не имеет к тебе отношения? Мало ли что шифры-пароли… У тебя прямо какая-то мания… этого… величества. Тяжелая форма всегалактического центропупизма.
Чин покладисто кивнул:
— Возможно. Но если все-таки это про меня, то логика вырисовывается страшненькая. Не хрен изощряться, все едино ничегошеньки он не успеет — вот какая вырисовывается логика. Понимаешь, Ленок, я, конечно, замашки Лиги только понаслышке знаю, но наслышка мне эта очень не нравится.
— Погоди, — положительный человек Белоножко нахмурил свое высокое чело, — но если ты не Молчанов — ну, не Чингисхан этот, — так чего тебе опасаться?
— А как ты думаешь, что лучше: уделитить лишнего лже-Чингисхана или не уделитить доподлинного? Космофлот у нас, слава богу, кадрами укомплектован, на каждую штатную должность по четыре человека в очередь, так что студентом больше, студентом меньше… Ну да ладненько, — он трескуче прихлопнул ладонями по кресельным подлокотникам, — вернемся к нашим баллонам. Комп, слухай мою команду! Создай на эф-четыре верк-поле «Практика» и все с эллипсет — туда! Вы-па-а-ал-нять! То есть экшн, плиз. А ты, Белоноженька-Белорученька, будь другом, отдери с интеркома постороннюю гадость. И кто только ее туда налепил, у кого только совести хватило на такой вандализм?..
Белоножко заторопился исполнять распоряжение.
Комп — тоже. Копировщик начал было отчибучивать некую замысловатую цветомузыкальную пьеску, но вдруг тоненько проверещал и вырубился. Электронный баритон злорадно сообщил: «Эррор он драйв „А"». Потом, чуть размыслив, снизошел вдаться в объяснения: «Считывание невозможно. В контейнере неформатированная эллипсета».
Неимоверным образом вывернув голову, Чинарев зыркнул на Леночку:
— Вот тебе, лапуля, твои дырявые ручки, вот тебе твое мытье и вот тебе фен с кухонной сушилкой. — Он снова развернулся к компу, буркнул: — Формат в порядке. Возможна грязь… то бишь посторонние наслоения. Учесть. Скорректировать и повторить предыдущую операцию. Экшн.
Новая цветомузыкальная судорога, новый «эррор он драйв».
Чин расслабленно обмяк, заложил ногу за ногу.
— Финал, голуби, — сказал он в пространство. — Хана. Готовьтесь к вылету из училища. К моему вылету. Вам-то обоим это все, поди, не страшней, чем амебе кариес…
— Пусть учтет возможное изменение формы носителя.
Это подала голос папенькина дочка Халэпа. Чин с Виталием воззрились на нее, как на диво морское, но Леночка, хоть и закраснелась в предельном смущении, упрямо гнула свое:
— Я сама читала! Вода, а потом — температура… Эллипсета могла покоробиться. А в стандартном обеспечении есть подпрограммы, которые могут это… вводить поправку на это… на деформацию. Я же вправду читала — Перл Бриллиант так добыла компромат на Блэка Монстера в «Смерть под диваном»!
Чин-чин махнул рукой и отвернулся, проворчав нечто, подозрительно смахивающее на «дура безмозглая».
Тем временем Белоножко жалостно — так с инвалидами разговаривают — объяснял папенькиной дочке:
— …действительно есть, но такие программы могут учитывать только незначительные, микронные изменения формы носителя и конфигурации записи. А уж если эллипсета покоробилась…
— Возможности любой программы можно форсировать — если, конечно, вместо капустного кочана иметь на плечах голову! — перебила не на шутку распалившаяся Халэпа.
Она хотела сказать что-то еще (наверное, дополнить и расширить тезис про капустный качан), но не успела. То ли на очередной ее полувыкрик, то ли на чинаревское бормотание комп откликнулся радостным «нераспознанная команда», и Чин так яростно рявкнул: «Заткнись!!!», что Лена испуганно зажала губы ладошками. (Кстати, комповский саунд-контакт мгновенно отключился: хоть и с запозданием, система начинала адаптироваться к нестандартным командам нового пользователя.)
Леночкин испуг прошел на удивление быстро. Наверное, ощущение, что вот чуть ли не первый раз в жизни повезло допереть до чего-то дельного, а все по привычке отмахиваются да злятся, способно было бы взбесить и кого-нибудь поуравновешеннее избалованной дочки высокопоставленного родителя.
Так ли, иначе, а только юная Халэпа снова вдруг перегнулась через спинку кресла, выдавливая Чинарева куда-то под системный блок, и стремительно протарахтела блескучими своими ногтищами по контакторным сенсорам. Так стремительно, что когда опомнившийся Чин распрямился мощным рывком и отшвырнул самовольничающую девицу к противоположной стене, комп уже принялся как-то реагировать на полученную команду.
— Что ты натвори… — возмущенный вопль старосты Белоножко так и пресекся на полуслове.
Копидрайв застрекотал этаким веселым сверчком; на экране вспыхнула и закувыркалась в стремительном росте цифирная процентовка выполнения операции…
— Пошла запись… — растерянно промямлил Чин-чин.
Леночка-Халэпочка казалась растерянной не меньше (если не больше).
— Я нечаянно… — промямлила она, глядя на монитор.
— Не сомневаюсь, — Чинарев тоже глядел на монитор.
Цифровые корчи уже завершились и теперь на экране мелко помаргивало огромное «100%», а ниже — пара строчек дикой мешанины из англоса, кириллицы и кодовых значков мэшинлэнгва.
Виталий принялся вполголоса воспитывать Леночку на предмет «вот что бывает, когда из русифицированной оболочки запускают иноязычную, толком не инсталлированную и плохо совместимую программу — пойди теперь прочитай, что там намалевано».
— Там намалевано, что чиф-комп блокшива семь-семнадцать полностью откопировал информацию со всех содержащихся в контейнере расходных носителей, — проговорил Чин странным голосом, — со всех девяти штук.
Положительный человек староста непонимающе вздернул брови:
— Как это с девяти? Программа же на восьми поместилась…
— Вот именно, — сказал Чинарев.
Он вынул из копировщика «семечницу», перевернул ее затвором книзу, сдвинул штифт управления на «out», подставил ладонь…
Затвор эллипсет-контейнера раздвигался долго, с надсадным жалобным скрипом. Этот процесс не дошел еще и до середины, когда из щели меж приоткрытыми карбопластовыми челюстишками вдруг высунулась пара черных подрагивающих не то проволочек, не то волосков…
Чин-чин уронил «семечницу» на пол и захохотал. Виталий с Леночкой молча и озадаченно таращились на него, а он корчился в кресле, из последних сил продавливая членораздельные слова сквозь мешанину ржания и непристойных поросячьих взвизгов:
— Н-неф-ф-ф… я подохну сейчас — нефор… неформатированная эллипсета! Ой, не могу — неформа… матир… ой, не могу я!
А неформатированная эллипсета потихоньку выбиралась наружу. Когда вслед за волосками-проволочками показалось то, к чему их приторочила мать-природа, Лена издала такой великолепный визг и так потешно ушмыгнула за Виталиеву спину, что начавший было успокаиваться Чинарев прямо-таки взвыл от восторга.
— За-а-атвор, — стонал он, икая и утирая глаза. — Затвор «семечницы» стоял на «into», поняли? Этот насекомый кретин влез на затвор, и его втянуло… Сидел себе, дурачок, в сушилке, грелся, а тут суют приманку, недомытую от сладкого… Ой, не могу!!!
Тем временем «семечница» выплюнула наконец причину его веселья — та ляпнулась на спину и вяло задрыгала всеми своими шестью лапами, норовя перевернуться как надлежит. Лена опять взвизгнула, а Виталий мрачно сказал:
— Единственное во всем этом приятное, так это что ему о-о-очень паршиво!
Он примолк на миг и вдруг хлопнул себя по лбу:
— Так это как же получается?! Получается, комп списал какую-то информацию с таракана?!
— Невероятно, но факт, — все еще истерично похрюкивая, Чин вдел пальцы в манипуляторные колечки и погнал сквозь крону дерева каталогов мартышку-курсор. — И тот факт, что упомянутое списывание произошло по инициативе нашей Халэпочки, наводит меня на мысль: списанное нужно немедленно уничтожить… от греха, стал-быть, подальше… О, вот он! Ну ни себе хрена, какой длинный…
Курсорная мартышка выискала на поле «Практика» единственный файл без названия и, широко распахнув невероятно озубастившуюся пасть, с аппетитом вгрызлась в находку.
* * *
Как тропический ливень на хрупкий атоллРухнул свет на неприбранный с вечера стол,
И средь крошек застыл угодивший впросак
Перепуганный до смерти тощий прусак.
Он пролитой мадеры отведать хотел,
Но прилип, окосел и удрать не успел,
И теперь цепенеет в тоске да хмелю…
Не робей, дурачок: я своих не давлю.
Не сучи же усами, не бойся меня.
Мы с тобой, шестилапый, родная родня.
Я и сам не пойму, хоть почти что не пьян,
Кто из нас с тобой хакер, а кто — таракан.
Я, как ты, подбираю объедки и хлам,
Проползая сквозь щелки охранных программ;
Я, кормясь, как и ты, без зазренья возьмусь
Перегадить все то, до чего доберусь.
Не одно ли — впотьмах под обивкой ползти
Или шастать задворками Интерсети?
И судьба нам обоим готовит одно…
Дуст, каблук, Интерпол… да не все ли равно?!
Не трясись, нам с тобой вряд ли жизнь дорога.
Да и что это — жизнь? Тараканьи бега:
Справа жжет, слева шпарит, внизу горячо…
Бег по краю кастрюли с кипящим харчо.
Так давай, брат, мадеры на стол подплеснем,
Шевелюрой тряхнем и хитином блеснем,
А потом уползем перемучивать хмель:
Я — под плинтус, а ты — в виртуальную щель.
— Те-е-екс…
От раздавшегося над самым ухом нарочито-стариковского дребезжания студент Чинарев подпрыгнул чуть ли не на полметра и с отчетливым ляпом приземлился обратно в кресло.
Да черт же тебя, хрыча старого, побери с твоей проклятой манерой подкрадываться, как на охоте… Или правильнее было бы сказать то же самое без «как»?
Чин вдруг осознал, что все, уместившееся между «черт» (включительно) и «или» (исключительно), он, Чин, именно сказал. Вслух. Явив тем самым непростительное для практиканта нарушение субординации и, в общем-то, самое обычное человеческое хамство.
Впрочем, Изверг почему-то не спешил реагировать на возмутительное практикантское поведение. Изверг стоял над душой, довольно спокойно сопел — и все. Странно…
Чин-чин осторожно повернул голову, потом развернулся к экс-космоволку всем телом, а потом совсем выдавился из кресла и отступил на пару шагов от комп-подставки.
Изверов не отреагировал.
Изверов читал.
Выглядел он непривычно, страшновато даже — будто экспонат, смывшийся из музея пластеариновых фигур. Был на нем какой-то невообразимый махровый халат относительно серого цвета, каковое одеяние сверху открывало нескромным взорам умопомрачительно-волосатую тощую грудь, а снизу — не менее волосатые и тощие ноги в бесформенных меховых тапочках. Но халат с тапочками — то бы еще полбеды. Главная достопримечательность, прочно оседлавшая переносицу Изверга, вызвала у студента паническую судорогу невнятных подозрений насчет кибероидов, садомазохистов и последователей жутких религиозных сект.
Лишь через миг-другой, вспомнив кой-какие допотопные фильмы, Чин сообразил: очки. Кажется, именно так полагалось называть уродливую восьмеркообразную оправу, затянутую переливчатым мерцанием концентрированного биополя. И шептал Изверов, конечно же, не молитвы некому кошмарному технотеистическому демиургу — просто штуковина, поди, черт-те сколько лет не знала ремонта, разболталась вконец, и старику приходилось то и дело подавать команды на коррекцию оптических параметров.
Тем временем космический волк окончил царапать носом экран (дочитал, стало быть), снял и тщательно упрятал в карман свое оптико-силовое допотопье, а затем присел на кресельный подлокотник и упер близоруко сощуренный взор в переминающегося с ноги на ногу практиканта. Немая сцена все тянулась, тянулась, тянулась без малейшего намека даже хоть на теоретическую возможность завершения — точь-в-точь как горпигорский супермакроглист из… ну, неважно откуда.
Наконец Чин-чин не вытерпел и спросил осторожно:
— Что-нибудь не так?
— Все, — мрачно вздохнул Изверг, не переставая терзать Чиново лицо совершенно наждачным прищуром. — Решительно все стало не так. Решительно… А скажите-ка, — вдруг вздернул он прямо-таки отполированный подбородок, — вы там в училище называетесь студентами?
— Т-так точно, — оторопело выдавил Чин. — Как же нам еще называться?
— Вы больше похожи на курсантов, чем на студентов. Кстати, мы-то в свое время назывались именно курсантами, даже форму носили (красивую, с целой пропастью галунов да шевронов — не то что теперешние мышиные комбинезонишки)… А только не было в нас ни на микрограмм этого вашего… такточнизма всякого, буханья во фрунт… — Изверговы губы вызмеились в гадливой гримасе. — Помнится, однажды караван-командор Зукер… ну, если знаете, тот самый, что основал первую базу на Глории, — он нам бесприборную навигацию читал… Так вот, господин Зукер однажды попробовал ввести на своих занятиях перекличку на флотский манер: со вставанием по стойке «смирно» и ответствованием «Я!». А мы ему, представьте, обструкцию. И бойкот лекций. И депутацию к директору училища — с жалобой, стало быть. А директор… Вот досада, запамятовал я фамилию, одно помню, поговорка была у него: меня, мол, тошнит только от жирных немытых баб, от пива с керосином (ежели, значит, в смеси) и от слова «пацифизм»… Так вот-с, на поговорку ту несмотря, не глядя на вселенский авторитет пятикратного кавалера Звезды Первопроходцев, почетного гражданина Земли его рыцарственности караван-командора Отто Зукера, господин директор моментально вышиб означенного рыцарственного командора. Коленом, так сказать, под седалище.
Экс-космоволк поднялся, сунул руки в карманы чудовищного своего одеяния и принялся бродить туда-сюда — ссутулясь, жалко и трогательно шаркая тапочками по ворсистому эрзац-ковру.
Согласно условно-ночному времени бортовых суток в рубке горела лишь парочка притемненных настенников, их красноватые блики то более-менее сносно высвечивали вроде бы как-то усохшую Извергову фигуру, то превращали ее в мутный горбатенький силуэт…
Каждый раз, когда Изверов в своих шатаниях приближался к входному люку, Чин аж подскуливал тихонечко от надежды, что старик в конце концов устал философствовать и собрался баиньки. Надежды регулярно оказывались бесплодными. Наконец ветеран Космофлота с, казалось бы, совершенно уже однозначной решимостью направился к выходу, но, вместо того чтоб выйти, оперся о люк спиной и вопросил, вновь оцарапав лицо практиканта жестким взглядом из-под приопущенных век:
— У вас, небось, перед всеми занятиями переклички?
Чинарев раздраженно кивнул.
— Со вставанием во фрунт и ответствованием «Я!»?
Чинарев еще раз кивнул.
— Я так и думал, — Изверг возобновил брожение по рубке. — Анекдот, ей-ей анекдот… Чем больше галдежа про борьбу за мир, тем больше… я бы даже сказал, тем бесстыднее… — старческое бормотание постепенно утрачивало остатки разборчивости. — Даже не только в странах, даже в Организации Объединенных Рас — департамент обороны, в Лиге — директорат обороны… А уж министерств обороны очуметь можно сколько… Все, вишь, только обороняются. Новославия в целях обороны аннексирует Темучин, Конфедерация Истинных Демократий в целях обороны же норовит данную планету реаннексировать, OOP в целях борьбы за мир пытается вышибить с Темучина и тех и других… Целая свора оборонщиков и ни одного агрессора! Анекдот!
— Чего это вас, как Льва Толстого, потянуло на войну и мир? Больше, что ли, совсем делать нечего? — резковато осведомился Чин, с нетерпением косясь на исчерканный строками монитор.
Опять пропустив мимо ушей дерзость студенческого вопроса (вместе с самим вопросом), Изверов продолжал бормотать:
— А Лига, защищаясь от хакеров, ликвидирует периферийный блокшив. Вместе со всеми, на нем пребывающими. По сравнению с Темучинским кризисом, конечно, сущая безделка. Подумаешь, четыре человека! Ерунда ерундовая, право слово…
Чинарев перестал смотреть на экран и уставился на Изверга: казавшееся пустопорожним брюзжание ветерана прорезалось смыслом — неожиданным и весьма неприятным. Но именно теперь-то помянутый ветеран и решил замолчать. А чуть позже, когда утративший терпение студент раскрыл было рот для вопроса, оный ветеран затеял прикидываться дурачком.
— Да знаю я, знаю все, что ты можешь сказать! — раздраженно рявкнул он, не дав Чину произнести ни единого мало-мальски членораздельного звука. — Хочешь мира — готовься к войне, лучший способ обороны — нападение, ради большого нужно жертвовать малым… Еще, чего доброго, вспомнишь, что цель чего-то там оправдывает… А вот ничего она не оправдывает! Ничегошеньки! Когда самую пресветлую цель трогают грязными лапами, она начинает смердеть! И даже не в этом дело. Вранье — вот что всего мерзостней! Зачем? Ведь все понимают всё, и все понимают, что все понимают всё, и тем не менее опять-таки всё же продолжают кривляться, как в дрянном балагане… — Метания Изверга по тесноватой рубочной конуре сделались почти до непристойности исступленными, как вдруг на очередном вираже экс-великий космонавт прямо с ходу влепил себя в пользовательское кресло и развалился там, задрав ногу на ногу. — Даже хакеры… Можно подумать, если бы Лига заплатила хоть на долю процента больше, чем горпигорцы, то ты… верней, Чингисхан… то есть еще точнее — Молчанов…